полная версия

Павел Степанович Назаров
Гонимый в даль из Кашгара в Кашмир

Но арабское нашествие продолжалось. Был взят Самарканд, чья культура, богатство и великолепие описаны арабскими историками. Затем пала Фергана. Оттуда Кутейба продвинулся со своим войском через перевал Терек-даван⁸⁸ в Кашгар, где у Турфанских ворот почти не встретил сопротивления. Здесь он получил известие о смерти эмира Валида⁸⁹ и вернулся в Хорасан. Влияние арабов в Кашгаре оказалось менее заметным, нежели в Западном Туркестане.

Самым важным из сановников Туркестана, обратившимся в ислам, был зороастриец Саман⁹⁰. Его внуки стали губернаторами четырех областей – Герат, Самарканд, Фергана и Ташкент – и пользовались особым покровительством самого халифа. Один из них, губернатор Ферганы по имени Назар, во время восстания князей Систана⁹¹ против халифа сумел захватить власть в Бухаре и Туркестане, где основал династию Саманидов. Его брат и преемник вознёс могущество Самарканда на вершину славы и после своей смерти в 907 г. оставил своему преемнику царство, простирающееся от Исфахана и Шираза до Турфана и Гоби, от Систана и Персидского залива до степей юга России. После падения саманидов Кашгар стал столицей этой огромной среднеазиатской империи. Однако ненадолго.

Западные территории были отняты у неё султаном Санджаром⁹², а сам Кашгар, вместе с почти всем Китаем, был захвачен каракитаями⁹³, народом, родственным тунгусам. Как ни странно, они дали стране свое имя, по-русски – Китай, Катай, почти так же, как немецкие франки дали свое имя Галлии.

В 1220 году Кашгария была захвачена монгольскими полчищами Чингиз-хана, но ущерб, причинённый стране, вероятно, был относительно небольшим. Именно тогда началось её процветание. Города на пути из Китая в Европу приобрели вес и богатство, развилась торговля. Вновь расцвело христианство, поскольку среди монголов было много христиан. Религия Креста Господня не только соседствовала с исламом и буддизмом, но и преобладала. Марко Поло, например, в тринадцатом веке встретил в Яркенде христианского епископа.

В 1389 году Кашгар был взят Тамерланом, который назначил наместником страны сына местного князя, Тоглука⁹⁴. Впоследствии бразды правления переходили от одного хана к другому, в череде бесчисленных ссор, кровопролитий, грабежей и набегов кочевых племен. Земля не знала покоя, пока не была захвачена китайцами.

В начале семнадцатого века, на фоне восстания против китайцев и междоусобных распрей туземцев, власть захватил уроженец Кашгара Хидаятулла Ходжа. Сей, так сказать, национальный правитель впоследствии был удостоен святости, получил имя Аппак Ходжа⁹⁵ и стал «национальным святым» Кашгарии.

У мавзолея Хазрат Аппака. (D.T. Hanbury. 1894)

Посвященная ему мечеть, где он похоронен, представляет собой довольно красивое здание, что расположено посреди обширного кладбища и служит центром ежегодного паломничества тысяч его поклонников. К сожалению, ни государственная мудрость, ни личная жизнь хазрата⁹⁶ Аппака не оправдывают уважения к его памяти. Вскоре он передал власть над страной губернатору провинции Или (Кулджи) иностранцу, и, по словам современников, развлекался со всяким сбродом и обирал людей, дабы одевать в шелка своих наложниц и танцующих мальчиков.

После смерти Аппака страна погрузилась в анархию на целое столетие, пока мир не был восстановлен в результате нового завоевания китайцами, которые вели себя c присущей им хитростью. Они сеяли раздор между соперниками в борьбе за власть, религиозными партиями и правителями разных провинций. Преднамеренно назначали губернаторов из числа своих же врагов, дабы разжечь ненависть к ним у народа, а затем, когда противник был достаточно ослаблен распрями и не мог сопротивляться, прибегали к оружию.

С другой стороны, народы Кашгара и Восточного Туркестана в целом, древней Уйгурии, никогда не отличались патриотизмом, единством и гражданским мужеством, равно стремлением блюсти общие интересы страны. Обман, предательство, зависть, соперничество, своекорыстие и подлость народа служили роковыми препятствиями на пути Кашгарии к существованию в качестве независимого государства, к его свободе, хотя географические условия для достижения таковой цели были достаточно благоприятными.

И несмотря на это, на протяжении девятнадцатого века произошло по меньшей мере четыре восстания против китайцев под предводительством различных ходжей, которые всегда могли рассчитывать на убежище в Андижане. Ходжи подстрекали повстанцев, нападали на Кашгар, Яркенд, Хотан, убивали или изгоняли китайских чиновников, захватывали высшие должности в стране⁹⁷. Народ принимал их с радостью, как единоверцев, избавителей от китайского ига. Но требовалось всего несколько недель, чтобы «освобожденные» начинали с тоской вспоминать о прежней власти, при которой наслаждались миром, тишиной и торговлей, задушенными в цепких руках «освободителей». Захватив власть, ходжи принимались систематически грабить население, вести себя как завоеватели в чужой стране. Казни, пытки и всякого рода жестокости по отношению ко всем непокорным были ещё страшнее, нежели при китайцах. Последнее восстание при ходже Вали-хане в 1856 году отличалось крайней жестокостью. Незабвенной памяти путешественник Адольф Шлагинтвейт имел несчастье прибыть в Кашгар в ту пору⁹⁸, как я уже упоминал, и был обезглавлен.

В начале шестидесятых годов прошлого века среди дунган (китайских мусульман) Центрального Китая вспыхнуло восстание, которое быстро распространилось по Вост. Туркестану⁹⁹.

В то же время в Зап. Туркестане действовал небольшой отряд русских численностью всего полторы тысячи человек под командованием генерала Черняева¹⁰⁰. Ташкент, входивший в состав Кокандского ханства, защищал (от русских – перев.) генерал худояр-хана, Алимкул¹⁰¹. Тот отправил своего друга, ходжу Бузург-хана, в Кашгар на помощь единоверцам. А ходжа, в то время занимавший пост куш-беги¹⁰², то есть комиссара полиции, в Пскенте, что в сорока километрах от Ташкента, взял с собой видного солдата Якуб-бека, который в юности был батча или танцующим мальчиком (что-то вроде гейши) в чайхане.

Весь таковой отряд, вторгшийся в Кашгарию, состоял всего из 66 человек, но к ним быстро присоединились беженцы из Ферганы и недовольные уроженцы Кашгара. Город сдался без сопротивления. Это было в 1865 году, через год после взятия Ташкента генералом Черняевым. Затем был осажден Янги-Шар, резиденция амбаня (китайского губернатора), но взятие такового оказалось не простым делом. Крепость была захвачена только благодаря предательству Хо Далая, командовавшего гарнизоном. Тот вступил в тайные переговоры с Якуб-беком и согласился сдать крепость и принять ислам при условии, что предоставят охранную грамоту ему, семье и слугам, гарантируют сохранность их имущества. Непосредственно заключив сделку с Якуб-беком, Хо Далай известил о таковой амбаня. Потрясенный изменой своего подчиненного, губернатор взорвал крепость и погиб в руинах вместе с семьей.

Сторонники Хо Далая со своими семьями, вместе с тремя сотнями китайских и дунганских солдат, составивших личную свиту Якуб-бека, пользовались свободой и защитой, но остальная часть города была на семь дней отдана солдатам на разграбление.

На месте старой крепости амбаня Якуб-бек построил себе урду (крепость) и женился на дочери Хо Далая. Главнокомандующий экспедицией ходжа Бузург-хан, окрылённый быстрыми и блестящими успехами, заперся в своем гареме и предался распутству. Конечно, он был легко свергнут Якуб-беком, который бросил его в тюрьму, но затем отпустил, что, по азиатским меркам, является редким проявлением милосердия.

Мухаммед Якуб-бек, английский рисунок 1870-х гг.

Якуб-бек быстро стал бесспорным хозяином всего Вост. Туркестана от Гоби до Тянь-Шаня. Он принял титул Эмира Мухаммеда Якуб-хана, Эмирул-мусульманина, вождя истинно верующих. Ещё его звали Аталуик, то есть Защитник веры. Своим духовным покровителем он считал турецкого султана и от его имени издавал указы и чеканил деньги¹⁰³.

Появление нового мусульманского государства в Средней Азии сразу же привлекло внимание Лондона и Санкт-Петербурга, и посольства были отправлены туда с обеих сторон.

Англичане явно завышали значение Якуб-бека, они относились к нему как к могущественному правителю обширной страны, своего рода потенциальному Тамерлану. Но в глазах русских он был всего лишь сартским авантюристом. В то время столь же пренебрежительно русские относились к ханам Коканда и Хивы, равно и к бухарскому эмиру.

Россиянину забавно читать, с каким глубоким уважением сотрудники посольства Форсайта готовились к аудиенции у «Его Высочества» Кули-бека, сына и преемника Якуб-бека, сколь церемонно они подходили к этому юному, но жестокому деспоту. Своею безжалостностью, бесчеловечными злодействами сей детёныш сарта, сын выскочки-бродяги и бывший «танцующий мальчик» из чайханы сумел превзойти отца своего! В ту пору ему было двадцать шесть и считался он солдатом. Провинции Урумчи и Манас, которые его отец доверил ему, превратил он в пустыню. Его младшего брата звали Хан Кули-беком; мать была киргизкой из рода кипчаков.

Разорительное правление Якуб-хана постепенно подвигло население Кашгара против него же, своего «освободителя», и китайцы ловко использовали растущую непопулярность бека. А тем временем армии их неотвратимо двигались на Кашгар со стороны Гоби. Вновь захватывая города и провинции, они восстанавливали порядок, отменяли гнетущие порядки и налоги, введенные чиновниками Якуб-хана, прилично обращались с людьми, освобождали военнопленных. Результатом столь хитрой политики стало то, что население со всех сторон принимало китайцев с распростертыми объятиями, и войска Якуб-хана рады были сдаваться в плен без боя.

Военное счастье отвернулось от Якуба. Придя в отчаяние из-за бессилия оказать сопротивление китайской армии, он покончил с собой, приняв яд. Это было в 1876 году. Легенда гласит, что он доверил судьбу свою воле рока: приказал принести одинаковые чашки кофе и в одну из них поместил смертельный яд, затем перетасовал чашки, ушел в другую комнату, а когда вернулся, взял ближайшую чашку и выпил.

После его смерти два его сына принялись отчаянно бороться за власть, и с обеих сторон немало было явлено кровопролития и предательства. Наконец, осознавая неизбежность грядущей опасности с китайской стороны для обоих, Кули-бек предложил брату примирение. Братья встретились и в назначенном месте в назначенный час, каждый со своей вооруженной свитой. Спешились, подошли друг к другу, дабы пожать руки в знак забвения былой вражды. Обнялись…, и в этот самый момент Кули-бек выхватил револьвер и застрелил собственного брата. Так история Каина и Авеля повторилась в долине Кашгара.

В молодости часто видел я на хлопчатобумажной фабрике моего отца в Ташкенте одного сарта. На вид он не был стариком, однако носил, явно окрашенную в чёрный цвет, длинную бороду. То был дехканин¹⁰⁴ или чистач, то есть помещик и торговец хлопком из Пскента. Он привозил свой хлопок на нашу фабрику для обработки, и иногда я подписывал распоряжение, по которому он получал в банке ссуду под залог своего хлопка. В этом скромном и молчаливом сарте, которого звали Кули-бек, никто бы не узнал Его Высочество наследника трона Кашгара, который в свое время не гнушался никакой жестокости, грабежа целой провинции, и был способен совершить вероломное убийство родного брата.

Когда в девяностые годы среди мусульман Кашгара снова явились признаки волнений, я лукаво, полушутя спросил у Кули-бека:

– Ты слышал, что происходит в Кашгаре. Почему бы тебе вновь не попытать там счастья?

– Тахир¹⁰⁵, – ответил бывший правитель Кашгара, скромно потупя взор, – Моё время прошло…

Вот уж воистину:      Sic transit gloria mundi!

Глава III

Жизнь базара. – Китайское правосудие. – Неосмотрительность и ужасный конец генерала Ма. – Жестокость дуду. – Казни в обед. – Отменные законы и жестокие наказания. – Британское Генеральное консульство и общественная жизнь.

Как и во всех городах Азии, базар – не только рынок фруктов, овощей и прочего товара, но и средоточие общественной жизни. В его бесчисленных и просторных чайханах, т.е. чайных, с их огромными самоварами, ковриками на полу и топчанами с пёстрыми коврами, вечером перед омовением и молитвой собирается самое разношерстное общество. Центральная Азия – страна демократичная, без классовых различий и каст.

Чайхана, т.е. чайная. (W. Harteveld, 1913. Общественное достояние).

Богатые и бедные, солидные беки и простые дехкане, сидят в чайхане бок о бок, пьют одинаковый чай из одинаковых пиал. Все едят одинаковые лепёшки, вдыхают дым табака из одного чилима, наргиле¹⁰⁶. Когда подносят к губам мундштук после сотни других курильщиков, никогда не испытывают чувство брезгливости, и не придет им в голову мысль о салфетке. Здесь свободно обсуждаются все новости дня, дела правительства и беков, полицейских и судей, слухи торговые и политические.

Базар и мечеть в Кашгаре. (C.G.E. Mannerheim. 1907)[7]

Здесь нет словесной цензуры, и общественное мнение выражается открыто; даже высокопоставленным и влиятельным людям приходится считаться с базарными сплетнями, коими не так-то легко пренебречь. Здесь приветствуются свои народные средства «вещания», ибо публика здешняя любит искусство рассказчика, какого-нибудь странствующего дервиша или слабоумного дувана¹⁰⁷ с его байками и прибаутками.

На Кашгарском базаре каким-то быстрым и таинственным образом, будто молнии, вспыхивают вдруг новости с базаров иных городов Кашгарии – Яркенда, Хотана и даже таких далёких городов как Пекин и Кабул. Волны базарных слухов не менее загадочны, чем волны электромагнетизма.

В густой и разнообразной толпе чайханы тщетно было бы искать китайских чиновников или солдат. Считая себя народом более цивилизованным и культурным, они чуждаются народа местного, но держат ухо востро и внимательно прислушиваются к мнению базара.

На рыночной площади Кашгара находится самая большая городская мечеть, поэтому можно сказать, что базар есть средоточие не только мирской, но и духовной жизни города. Здесь может быть обсуждаемо всё: от нарушений шариата до таких комичных событий, как утрата калошей каким-нибудь мусульманином, чересчур углубившимся в молитву. Впрочем, в Кашгарии, стране воров, подобные кражи – явление обычное, так что прихожане практичные и осторожные кладут калоши перед собой, и, падая ниц, не сводят с них глаз.

Иногда днём можно увидеть, как свой обход по базару осуществляет «инспекция мер и весов». Вот впереди шествует достопочтенный кази, то бишь судья, за которым едет всадник с кумчей, длинной толстой плеткой – это должностное лицо, немедленно приводящее в исполнение приговор кази. За ним снова едут бек, паршабы (полицейские) и толпа зевак. В качестве эталонов веса используют они булыжники, что добываются прямо со дна реки, а мерой длины служит аршин или гез¹⁰⁸, равный двум и одной трети фута. Любопытно, что за единицу веса многих товаров, таких как дрова, клевер, сено, ячмень, пшеница, дыни, виноград и т.п. принимается средний вес ноши осла. Часто можно слышать выражение: «Я купил сегодня пару ослов дынь». Обычно таковая ноша весит около ста пятидесяти фунтов (70 кг).

Уличная сцена в Кашгаре. (H.H.P. Deasy, 1901)[15]

Торговцы, уличенные в продаже товаров заниженного веса или плохого качества, получают приговор от кази, и его тут же на месте приводит в исполнение палач с кнутом. В случае с богатым торговцем кази всегда рад заменить своё наказание штрафом, ибо вырученные средства идут прямо в карман сего блюстителя шариата.

Однажды я увидел, как эта процессия встретила сарта, ведшего пару ослов с чёрным виноградом.

– Куда везешь ты виноград? – спросил кази.

– К русскому, – ответил сарт.

– Зачем ему так много? Он им торгует?

– Нет, он делает вино, – ответил наивный крестьянин.

– Как! – в ужасе воскликнул кази. – Ты хочешь сказать мне, дурак, будто не ведомо тебе, что вино строго запрещает шариат? Как смеешь ты нарушать заповедь Пророка, да будет благословенно имя его, и участвовать в деле, столь неугодном Аллаху?

Преступник был должным образом наказан, а его виноград конфискован защитником грубо нарушенного шариата.

На следующий день паршаб появился в доме русского и поймал там ещё одного нарушителя сухого закона, также с ослом, груженым виноградом, явно предназначенным для нарушения Корана, но этот сарт был более опытным. Он дал полицейским восемь тенге, около одного шиллинга и четырёх пенсов, и сделка состоялась.

Однако не следует полагать, что Кашгар в общем отличается трезвостью. Китайские власти не запрещают продажу или употребление спиртных напитков, однако сарты пьют мало, и пьяный сарт – редкость. Заменой алкоголя здесь служат наркотики, опиум и гашиш.

На главных воротах города, северных и южных, где начинаются базарные улицы, власти обычно развешивают публичные объявления на двух языках: местном тюркском диалекте и на китайском, который понимают очень немногие. В 1921 году, когда большевики издали свой знаменитый указ об «амнистии», призывающий всех русских подданных за границей, незамедлительно зарегистрироваться в ближайшем советском консульстве, под страхом наказания лишением всех гражданских прав и провозглашением их вне закона, генерал-губернатор провинции Синьцзян поручил даоиню уведомить российских граждан в Кашгаре о требовании Советов. Префект, не желая ни тревожить многочисленную часть магометан, которая ранее была русскими подданными, ни беспокоить русскую колонию, приказал вывешивать уведомление только на официальном языке, то есть на китайском, так что указ остался «мертвой буквой». Я сам узнал о таковом только шесть месяцев спустя.

Но не одни лишь наивные извещения можно видеть на массивных, окованных железом воротах города. Часто их украшают орнаменты ужасающие. В течение четырех лет, прожитых в Кашгаре, видел я множество ампутированных рук или ног человеческих, прибитых к воротам и снабженных надписями о том, чьи это были члены и по какой причине отсечены. Бывало, что рядом заодно приковывали и законного владельца конечностей. По большей части то были «жертвы правосудия» кровожадного тирана, много лет правившего в Кашгаре титая, генерала Ма¹⁰⁹. Номинально он был главнокомандующим армией, но на самом деле – никому не подотчётным деспотом с полномочиями, ограниченными лишь его собственным капризом.

К.П. Скрин в своей интереснейшей книге «Китайская Центральная Азия»¹¹⁰ всесторонне описал страну, её природу, таинственные горные ущелья, очаровательные долины и жизнь простого народа. Там же ярко представил он жизнь и деятельность генерала Ма, сего зловещего монстра в лице уродливого старого китайца, его невероятную жестокость и насильственную смерть. Мне остается лишь добавить описание нескольких эпизодов карьеры титая, свидетелем коих я оказался.

Как-то раз, вскоре после моего приезда в Кашгар, покупал я фрукты на базаре и вдруг услышал чей-то пронзительный крик и дикий вопль. Я оглянулся и увидел тощую, изодранную старуху, взгляд её широко раскрытых глаз был исполнен безумия.

– Где сын мой? Где мой мальчик? Верни мне его! – стенала несчастная в отчаянии.

– Что с ней, что случилось? – спросил я стоящего рядом сарта. Он взглянул на меня и, не ответив, ушел. Я спросил другого:

– Почему бедная женщина плачет?

Он отвернулся, что-то бормоча. Я уловил лишь невнятное: «титай».

Позже один мой местный знакомый рассказал её ужасную историю. Был у бедной женщины единственный сын, мальчик лет тринадцати, коего любила беззаветно. Но был тот ужасно избалован и как-то повелся с компанией кумарбази, то бишь профессиональных уличных игроков. Однажды она отправила сына купить еды на свои последние гроши, но молодой шельмец деньги проиграл. Огорченная мать пожаловалась соседям и спросила совета, что делать ей с непутёвым сыном. И кто-то вселил ей в голову роковую мысль: воззвать к титаю.

Старик внимательно выслушал жалобу и сказал: «Приведи ко мне сегодня вечером сына, и я научу его. Обещаю, он никогда больше не будет играть в азартные игры. Вернешься за ним утром». На следующий день мать пришла, и титай отвел её во внутренний двор. Явилось жуткое зрелище: посреди двора, привязанное к столбу, висело тело мальчика с зияющей раной в горле. «Вот он! Можешь его забирать. Я ведь обещал тебе, что он больше не будет играть с кумарбази», – произнес изверг. Сраженная мать лишилась рассудка и с той поры, живя на подаяния, стала бродить по городу в поисках сына.

Вот ещё истории о титае.

Некий почтовый чиновник, китаец, не имея своих детей, усыновил ребёнка бедного сарта, одел, дал хорошее образование; ребёнок вырос порядочным и воспитанным, приёмные родители к нему привязались. Когда однажды явился настоящий отец, отъявленный хулиган, и стал требовать сына обратно, китаец откупился. Сарт же вошел во вкус и повадился приходить за деньгами всё чаще и чаще. Китайцу вымогательство надоело, и он, в конце концов, шантажиста прогнал. Тогда сарт пожаловался титаю. Тот послал за чиновником и, будучи в стельку пьяным, приказал солдатам китайца застрелить, что тотчас же было исполнено.

Некая хорошенькая девушка имела несчастье привлечь к себе внимание старого негодяя, и он, возжелав пополнить ею свой гарем, стал требовать дочь у родителей. Когда несчастная пара, обожавшая свою дочь, осмелилась отказать, сей дьявол распял обоих на стенах крепости.

Одна из жён рассердила его – он отрезал ей язык. Другая имела неосторожность взглянуть из окна на солдат во дворе – он связал ей руки за спиной, пропустил меж них шест, за него подвесил и забил до смерти.

Любимым способом наказания за мелкие правонарушения было у титая постепенное отсечение пальцев наказуемых посредством особого станка, вроде сечкарни (соломорезки).

Его интересы выходили далеко за пределы военных функций. Особый интерес проявлял к добыче полезных ископаемых, к разработке месторождений меди, нефти, нефрита, угля, к перегонке керосина и выжигу кокса. Расширял свои владения за счёт земель чужих путём насильственного их захвата. При том не платил наличными, но давал расписки с обязательством заплатить позже, после сбора урожая риса, что по сути означало «в греческие календы»¹¹¹. Один наивный сарт, у которого таким образом была куплена земля, имел дерзость явиться к нему осенью, именно после сбора урожая риса, и просить денег. Титай ответил, что проситель прав на землю не имеет, ибо таковая принадлежит государству, и приказал сломать несчастному руки и ноги и бросить в реку.

Целый том могло бы составить описание зверств, совершенных этим чудищем.

Помимо прочих патологий, была у него мания строительства. На болоте, известном как Бакалык (лягушачье), выстроил «дворец» в виде нескольких дворов, невысоких зданий и дома в три этажа – его каркасные стены, из тонких досок и жердей, были заполнены саманом; верхний этаж назначен «залом для аудиенций». Когда я поднимался туда по шаткой лестнице, всё здание дрожало. Тростниковую кровлю дома уж никак нельзя назвать водонепроницаемой. Но титай гордился своим детищем безмерно и считал его лучшим в мире. Однажды спросил он шведского инженера, строившего для него нефтеперегонную установку:

– У вашего короля такой же дворец, как у меня?

– Нет, – не кривя душой ответил швед, – у нашего короля нет такого дворца, как Ваш!

– Ха-ха! – усмехнулся старый китаец. – Почему бы ему не выстроить себе дворец по плану моего? Я дам ему копию.

– Наш король беден, – слукавил швед, – и не может позволить себе такую роскошь.

Титай пришел в восторг от сей лестной для него новости, ибо возносила она его выше уровня шведского короля.

– А что делает ваш король, когда идет дождь, и вода течет сквозь крышу?

– То же, что и Вы, – невозмутимо ответил инженер, – он подставляет таз под место, где льет, а затем тряпкой вытирает пол.

Как и все китайцы, титай упивался лестью, даже более нелепой, чем в сцене, описанной выше. Вот ещё один пример.

Как-то раз два члена русской колонии обратились к нему с просьбой продать им несколько фунтов пороха для охотничьих ружей. Он принял посетителей любезно, но в продаже пороха решительно отказал:

– Как я могу продавать государственные запасы частным лицам, тем более – иностранным подданным? Порох является собственностью правительства Китая, и я должен учитывать каждый его фунт. Кто может гарантировать, что вы собираетесь использовать его исключительно для охоты?

Генерал Ма – недавний титай Кашгара. (Неизв. автор, 1916-1924. Wikipedia. Общественное достояние)

Пока они пили неизбежный в таких случаях чай, он принялся расспрашивать посетителей о положении дел в Советской России.

– Положение там скверное. Большевики захватили власть, грабят, разрушают и убивают.

– Так почему бы одному из ваших старых генералов не захватить власть и не выгнать их?

– К сожалению, нет у нас сейчас хороших генералов.

– Вот если бы я был там, я бы живо расправился с большевиками! За очень короткое время в живых не осталось бы ни одного! – воскликнул титай.

– Конечно, Вы бы точно преуспели, – согласились гости.

– Вы действительно так думаете? – пришел в восторг старик.

– Мы более чем уверены в этом, – подтвердили они, забавляясь невероятной глупостью старого бандита. – Одного имени Вашего было бы довольно, чтобы вселить ужас в их сердца. Вас повсеместно считают величайшим воином нашего времени, все газеты мира исполнены похвал в Ваш адрес. Комиссары затрепещут от страха, как только узнают, что сам знаменитый генерал Ма идет на них.

– Неужто газеты пишут обо мне?

– Конечно, пишут везде: в Индии, Японии, Англии, Франции, Америке… везде, где только слышали о Вас.

Старый злодей пришел в неописуемый восторг и от души тряс гостям руки.

– Какое удовольствие, – распинался он, прощаясь, – встретить высокообразованных людей, как приятно беседовать с ними! Я был бы рад показать, как ценю вашу компанию. Вы ведь упомянули, что хотите немного пороха. Сколько вам нужно?

– О, генерал, несколько фунтов, скажем, три или четыре, если возможно.

– Всего-то? Этого вам хватит ненадолго. Лучше возьмите больше, скажем, десять или пятнадцать фунтов. Я немедленно прикажу отгрузить.

В тот же день они даром получили весь порох, что хотели.

Но было бы ошибочным считать, будто генерал Ма был совсем уж глуп, хотя и не был грамотным. «Что проку мне от чтения и письма? – обычно говорил он. – Я солдат; у меня есть клерк, который пишет и читает».

Когда в Кашгаре был установлена станция беспроволочного телеграфа, титай отнесся к новшеству скептически: «Это ж сущий обман, инженеры обманули дураков в Пекине. Они верят, что можно говорить с Кашгаром с помощью железных башен? Я ещё могу понять, как телеграммы идут по проводам, но как говорить на тысячи ли посредством таких штуковин?» И он не только отказался удостоить своим присутствием официальное открытие станции, но ещё и упрекал других китайских высокопоставленных лиц: «Вам не стыдно участвовать в подобной чепухе? Вы же умные и образованные люди и должны понимать, что без проводов невозможно отправить телеграмму за тысячи миль. Это же противоречит здравому смыслу!» В рамках своих представлений генерал Ма был по-своему логичен. В истории науки известно немало случаев, когда люди отказывались принимать очевидные факты лишь потому, что не могли их объяснить. И поныне суть множество так называемых людей от науки, которые не далеко ушли от мировоззрения китайского генерала.

Его сын, сетай – комендант крепости Кашгар, был не столь жесток, возможно, из-за молодости или, скорее, из-за пристрастия к опиумной трубке, но и он не долго раздумывал, когда наказывал своего слугу тремя тысячами палок за потерю хозяйственных денег. «Курение опиума – вещь отличная, – говорил он, – никогда не заболеете, если курите его». А вот вдыхать аромат цветов или духов он считал вредным. «Нос быстро разъедается от постоянного нюхания сильно пахнущих цветов, – говорил он. – Посмотрите, как много мужчин и женщин здесь, в Кашгаре, с выеденными носами, и всё из-за слишком частого нюхания». Как истинно послушный сын, он беспрекословно подчинялся отцу. Старик, услышав однажды, что сыну удалось заполучить в «жёны» необычайно красивую девушку, приказал передать её себе, что сын и сделал без колебаний: сыновняя почтительность рассматривается китайцами как одна из главных семейных добродетелей.

Судьба генерала Ма и его сына подробно описана в книге г-на Скрина. Чаша беззаконий была переполнена, и даже у китайских властей терпение лопнуло. Генерал-губернатор провинции Синьцзян направил из Урумчи специальный отряд, который однажды рано утром ловким маневром захватил крепость Янги Шар, что расположена примерно в пяти милях от Кашгара, и куда генерал перебрался, когда был сожжен его знаменитый дворец. Командир отряда получил приказ схватить генерала Ма и доставить его живым в Урумчи, конечно же, с целью получения достаточно большого выкупа. Но старый злодей проявил смелость, оказав стойкое сопротивление; был ранен, приведен к городским стенам и расстрелян; его тело было выставлено на всеобщее обозрение, дабы люди знали, что его жестокостям настал конец.

Генерал Ма – возмездие Немесиды. (Неизв. автор, 1916-1924. Wikipedia. Общественное достояние)

Когда его сына призвали сдаться, тот ответил огнём, но был убит. Произошло это в июле 1924 года, перед моим отъездом из Кашгара.

Генерал-губернатор Синьцзяна, дуду, убитый спустя два года, не сильно отставал от генерала в жестокости, в целом присущей китайцам, о которых справедливо говорят: они не наделены нервами. Но в отличие от генерала Ма, дуду был человеком высокообразованным – конечно, в рамках китайской школы. Имел репутацию глубокого знатока китайской философии и даже был автором нескольких работ по предмету. Его философские достижения, впрочем, никоим образом не мешали ему грабить народ. Подобно большевикам, присвоил он себе монополию на хлеб. Когда русские белогвардейцы и беженцы зашли на территорию Китая и сложили оружие, он продал врагам за наличные и самих несчастных, и сданное ими оружие. Фактически он заключил в тюрьму и заковал в цепи лидеров Белого движения, наивно веривших в силу международного права и милость китайских властей. Возникла настоящая работорговля солдатами Белой армии, чаявшими убежища на территории Китая.

Однажды во время официального обеда в присутствии многочисленных гостей были расстреляны два китайских чиновника один за другим; их преступление состояло в том, что ненароком вызвали недовольство тирана; третий, опасаясь той же участи, попытался спрятаться, но солдаты тут же проткнули его штыками. Ужин продолжался, как ни в чём не бывало. Поскольку китайские банкеты состоят из многих десятков блюд и длятся несколько часов, времени для экзекуций на них бывает достаточно.