Павел Степанович Назаров
Гонимый в даль из Кашгара в Кашмир
Утро после дождя выдалось сырым и туманным. Выехав из города, миновали старое кладбище с большими белыми мазарами, сартскими гробницами, поднялись на песчаный холм и спустились на противоположную его сторону к весьма приятному месту у реки. Справа тянулся ряд холмов, а слева протекал арык, оросительный канал.
Ямэнь в Яркенде. (H.H.P. Deasy, 1901)[15]
Здесь повстречался мне всадник, едущий по дороге навстречу. Его лошадь, прекрасное животное, являла вид безукоризненный: отличная сбруя, ковровая попона. Наездник, одетый в расшитый камзол, увенчан белым тюрбаном с кокардой и плюмажем. Его изящная фигура и одеяние тотчас же вызвали в моей памяти образ индийского гостя из оперы «Садко». Поравнявшись со мной, он поднял руку к челу в знак приветствия и произнес: «Салам!» Сей «индийский гость» разительно отличался от грязных, скверно одетых индусов, которые кишат на базарах Восточного и Западного Туркестана. Откуда прибыл он, этот первый представитель Индии, живописной и далекой, как мы привыкли её себе представлять?
Нам часто попадались встречные караваны ухоженных ослов, груженных шерстью в больших белых мешках. Поднялись на небольшую возвышенность, где на дальней окраине в небольшом оазисе с родником холодной воды в окружении нескольких ив приютилась курганча, т.е. ферма. Затем потянулась долина, где почва, изрядно пропитанная солью, поросла тростником, камышом и осокой. Миновали деревню Килпин и остановились в маленьком местечке под названием Топа (Пыльное), чтобы немного отдохнуть. Это примерно в двадцати верстах от Янги-Гиссара. Небо прояснилось, и солнце стало палить.
Пока съедал я свою очередную дыню, явились с визитом сарт с женой и принялись просить лекарств от самых разных болезней. Сарты, и особенно киргизы – большие любители медицины, и по своей простоте видят в каждом европейце врача, который в любое время, в любом месте и при любых обстоятельствах, даже когда стреляет бекасов на болотах, носит при себе полный набор аптекарских средств.
Отсюда до деревни Кызыл Гумбез (Красная гробница), на протяжении около восемнадцати вёрст дорога идет по местности, которая весьма характерна для Центральной Азии и может быть названа «эоловым ландшафтом». Бесплодная, песчаная долина под влиянием постоянных ветров превращается в бесчисленные ряды холмов, так что местами кажется, что дорога проходит ниже уровня долины, словно в траншее, а высоко расположенные корни некоторых деревьев обнажаются, так что взгляду дерево представляется как бы в вертикальном разрезе.
При въезде в село Кызыл Гумбез находится обширное кладбище и большой квадратный хауз (пруд), питаемый четырьмя обильными источниками, воды которых используются для орошения. С одной стороны расположилась гробница какого-то святого, с другой – большое supé168 меж четырёх огромных тополей. Здесь провел я ночь и рано утром отправился в следующую большую деревню, Кёк Яр (Зелёная Лощина). Путь длиною сорок пять вёрст лежал по песчаной пустынной долине, изрезанной галечными руслами пересохших рек. Вдоль дороги нередко встречались рабаты, приюты для путников, построенные из обожженного кирпича, быть может, лет сто назад; ныне заброшенные, они постепенно превращаются в руины. Иногда в них поселяется какая-нибудь нищая семья сартов. В одном из таких рабатов, расположенном примерно на полпути и находящемся в несколько лучшем состоянии, нежели иные, остановились на отдых. Место было чистым, рядом имелся хороший колодец, и росли две молодые ивы, за которыми, видимо, кто-то ухаживал в этой жаркой и засушливой пустыне.
После короткого отдыха и освежения сочным арбузом тронулись дальше. Солнце уже припекало, но дул приятный ветерок; не было мух, ранее мучивших нас, и путь был приятен, несмотря на однообразие пейзажа. Животный мир в этой пустыне скуден. Встретились только одинокая ящерица да на стенах полуразрушенного рабата – красивая пустынная сойка, Podoces biddulphi169. Езда по этой однообразной, сухой и пыльной пустыне в жаркий день должна быть очень утомительна.
Во второй половине дня достигли селения Кёк Яр – начала зелёного оазиса Яркенда. На обочине появились большие кусты тамариска, ряды стройных деревьев; великолепная аллея тополей вывела на обширный базар, миновав который, я остановился у большого ухоженного караван-сарая; здесь было место встречи многочисленных китайских купцов, следовавших в Кашгар.
В ожидании своей повозки я имел удовольствие наблюдать за прибытием китайца с молодой женой. По всей видимости, они приехали откуда-то из внутренних районов Китая и уже долгое время находились в пути; их повозка была превращена в удобный домик на колесах. Тотчас же по прибытии китайская госпожа принялась за работу, постирала белье и развесила его сушиться. Затем она помылась где-то, вернулась в свой фургон и вскоре вышла оттуда совершенно преображенная: на ней была чёрная шёлковая кофта, иссиня-чёрные волосы её, блестящие как вороново крыло, были кокетливо расчесаны и украшены искусственными цветами, маленькое личико было густо накрашено по канонам китайской моды. Нарядившись в свой «sunday best» (выходной костюм по случаю), сия китайская леди проводила мужа в снятую ими комнату, для чаепития. Было ясно, что ни долгие месяцы изнурительного путешествия, ни жара, ни песчаные бури пустынь, ни удручающее однообразие походной жизни не смогли подавить в женщине естественного стремления быть привлекательной.
Караван-сарай в Яркенде. (C.G.E. Mannergeim, 1908)[7]
А тем временем поднявшийся ветер, постепенно усиливаясь, превратился в настоящую бурю, в покрасневшее небо взвились огромные столбы песка и пыли. Оставаться на дворе было немыслимо, и мне пришлось укрыться в своей комнате; стало совсем темно, хотя было три часа пополудни. Это налетел «хотанский ветер», приносящий песчаную пыль из Такла-Макана. Горе каравану или путнику, застигнутому бурей в пустыне! Вскоре раздался раскат грома, и начался дождь, который к вечеру превратился в ливень.
Надо отметить, что в погодном отношении, небеса являли ко мне благосклонность: во время жары дожди освежали воздух, увлажняли дороги и делали моё путешествие лёгким и приятным, спасая от палящего зноя, пыли и несносных мух, которые, особенно в деревнях, способны убить всякий интерес к путешествию. Вот и тогда, после грозы воздух стал заметно прохладнее, и утро дышало свежестью, когда тронулся я в дальнейший путь. Солнце ещё скрывала тонкая дымка облаков, и зелень деревьев в садах выглядела ярче, чем когда-либо.
За деревней дорога пошла по длинной аллее в окаймлении огромных ив. Вокруг раскинулись поля джугары или сорго (Sorghum170), турецкого гороха (Cicer arietinum171), кукурузы, а также льна, который повсеместно выращивается в Туркестане ради пищевого масла – сейчас он был в полном цветении, и его ярко-синие цветы украшали поля по обе стороны дороги.
Почва оазиса Яркенд весьма плодородна, хорошо орошается и щедро снабжает своими дарами местных обитателей. Жизнь их легка, они простодушны и не предприимчивы. Иное дело в Кашгаре: бедность почвы заставила тамошних жителей развивать местную промышленность, такую как производство шкур и маты, грубой ткани из хлопка. Кашгарцы – предприимчивые дельцы, каждый год они десятками тысяч отправлялись на заработки в русский Туркестан. Подобные же обстоятельства превратили жителей Хотана в искусных ремесленников, кожевников, изготовителей войлока и т.п., подвигли на производство шёлка и превосходной бумаги, способствовали разведению и улучшению местных пород коз и овец. А вот люди оазиса Яркенд, с его щедрыми запасами воды, плодородной почвой и обильными урожаями, могут позволить себе не заботиться ни о чём, кроме своих садов и полей.
На обочинах дорог часто встречаются песчаные участки, куда вторгаются барханы, но их наступление сдерживает частичный травяной покров. Вообще, здешний сельский пейзаж довольно зелен, и на протяжении примерно пятнадцати вёрст дорога идет по долине, покрытой дикой растительностью. Здесь преобладают: верблюжья колючка Alhagi camelorum; Sophora alopecuroides – разновидность гороха172; лакрица173 Glycorrhiza glandulifera. На песчаных холмах растет Peganum harmala174, тёмно-зелёное растение с тонкими маленькими листьями и жёлтыми цветками, которое ценится местными жителями как опьяняющее средство и служит амулетом против злых духов и заклинаний. Кусты тамариска растут между дюнами и по берегам небольших живописных водоёмов; радуют взор изумрудные пятна рисовых полей.
На обочине дороги, в тени небольшого дерева на окраине песчаной дюны, сидел человек, продававший дыни. Я сошел с коня, привязал его к дереву, купил одну дыню и прилег на слегка влажном песке, радуясь возможности немного отдохнуть и освежиться. Приятно было сесть на податливый песок и вытянуть ноги после трёхчасовой езды верхом и насладиться отменной дыней, сладкой, сочной и ароматной.
Прошел караван мулов, потом несколько молодых женщин, вероятно, с соседней фермы, их лица были открыты, их волосы украшали красные и синие цветы. Скворцы стрекотали на деревьях, и мельком проносились золотистые иволги, Oriolus kundoo. Вся обстановка, сама природа дышали спокойствием и миром. Не было ни спешки, ни суеты. Восток не выносит спешки, он ценит покой, степенность и достоинство.
Я тронулся дальше и вскоре достиг небольшой деревушки из нескольких строений, приютившихся в тени высоких ив и тополей. Из одного вышел пожилой сарт, подал знак, чтобы я остановился приветствовал меня: «Салям алейкум!» – «Алейкум салям! – ответил я. – Что могу сделать для тебя?» – «Тахир, моя жена три дня мучается родами. Прошу тебя, приди, облегчи её страдания, дай ей лекарство». – «Но я не врач, и у меня нет лекарств». – «Нет, я вижу, что ты врач и у тебя есть лекарства. Я знаю, что ты из Шведской миссии и поможешь несчастной женщине».
Всуе заверял я его, что ничего не могу сделать, и что у меня нет с собой лекарств – он упорно настаивал и, в конце концов, рассердился и начал кричать на меня. Бедняга, я прекрасно его понимал: ведь он видел во мне европейца, одного из тех миссионеров, что одаривают своей помощью местное население. Я ничем не мог ему помочь, и, не желая ссориться, пришпорил коня. К моему изумлению, старик, в порыве гнева, схватился за уздечку. Мне было жаль беднягу, но раздражала его дерзость. Пришлось замахнуться хлыстом, и тогда он отстал.
Немного дальше дорога спустилась к руслу глубокой и полноводной реки, текущей меж крутых берегов, покрытых густой растительностью, и пошла по тенистой аллее вдоль берега. Слева открылось большое озеро с множеством диких уток. Затем дорога круто повернула направо, пересекла реку по нескольким мостам в месте, где русло разбилось на островки и рукава, и дальше пошла вдоль густых зарослей. Слева виделись высокие песчаные дюны, красноватые после недавнего дождя, но с отчётливым зеленоватым оттенком. Вся местность здешняя, по-видимому, ранее была пустыней, до того, как орошение превратило её в цветущий сад. Но нет даже смутных преданий о том, когда именно это произошло.
Собственно говоря, упомянутая река – это вовсе не река, хотя и похожа на неё. На самом деле это арык, оросительный канал, прорытый неведомо кем в давно забытую эпоху: протекая «сквозь тысячелетия», он так углубил и расширил своё русло, что внешне стал похож на реку. Только в самом своём начале, «истоке», выше Яркенда, где канал перехватывает воды реки Тизнаф, раскрывается рукотворное происхождение влаги, дарующей жизнь безводной пустыне. Стоит разрушить «исток» этого и других каналов оазиса Яркенд, и вся страна быстро иссохнет, растительность исчезнет, и песок, ныне связанный корнями, освободится, придет в движение по капризу ветров, захлестнет остатки культуры, и всё здешнее цветущее богатство с его изобилием плодов земных станет неразличимой частью великой безжизненной пустыни Такла-Макан.
Нигде в Центральной Азии так ясно не видна полная зависимость человека от им же созданных оросительных каналов, как здесь, в этом богатом и процветающем оазисе Яркенд. Подобно тому, как на западе Европы предприимчивые и трудолюбивые голландцы отвоевывали землю дюйм за дюймом у моря, так и здесь, в глубинах огромного континента Азии древние уйгуры, или, возможно, таинственный народ Homo alpinus175, отвоевывал клочки земли у всепоглощающего океана песка под названием Такла-Макан.
В нескольких верстах далее тропа выводит к поросшим высокими деревьями и кустарниками берегам другой реки, очень широкой, напоминающей реки центральной России. По сути, и она тоже является не рекой, а очень древним рукотворным каналом. В верстах двух выше, там, где берега близко подходят друг к другу, сооружен мост. Вдоль зелёных полей, садов, огородов и плантаций дорога незаметно приближается к высоким городским стенам Яркенда, почти скрытым большими тенистыми деревьями: белыми и пирамидальными тополями; восточным платаном, деревом «пагодой» – Sophora japonica176; Zizyphus vulgaris177 и другими.
Яркенд, или Город на утёсе, китайцам известен как Шачэ178.
Весьма характерно, что китайские названия населённых пунктов, обычно, не имеют ничего общего с названиями местными, которые, как правило, являются очень древними. К тому же китайские власти их часто меняют без всяких видимых причин. Например, Кашгар китайцы называют Фушу; Урумчи, столицу провинции Синьцзян, они именуют Дихуа, хотя до 1921 года город носил название Тивфу, в то же время в почтовых и телеграфных отправлениях он официально значится как Дидха. Потому так плохо обстоит дело с пониманием китайских исторических трудов, и так трудно доверять описаниям китайских географов и путешественников, что в них часто бывает невозможно определить место, город или народ, о коих идет речь.
На подходе к Яркенду. (R.B. Shaw, рисунок. 1868)[17]
Яркенд состоит из двух частей: Новый город окружен высокой глинобитной стеной, населен в основном китайскими чиновниками, купцами и тому подобной публикой; Старый город, расположен на небольшом расстоянии от первого, его стены, также глиняные, пребывают в плачевном состоянии.
Оба города соединены широкой улицей с лавками и складами. На возвышенном участке её расположилась Шведская миссия. Руководители посольства, доктор Нистрём179 и миссис Нистрём, любезно пригласили меня остановиться у них и оказали мне самый радушный прием. Я пробыл с ними неделю, ожидая вьючных лошадей и проводников для моего каравана, готовил палатки и занимался тому подобными приготовлениями. У меня остались живые воспоминания о том времени, преисполненном доброты, мира и покоя.
Ворота и городская стена Яркенда. (F. De Folippi, 1924)[1]
Территория посольства хорошо спланирована и включает в себя ряд основательных зданий, таких как церковь, больница, ферма, хозяйственные постройки, мастерские и т.д. Во время моего пребывания как раз строился гостевой дом для путников из дальних городов; исполнялся он в местном стиле и обещал быть очень комфортабельным. Также обустраивался большой приют для детей-сирот местных жителей. Во всём являлось рвение бескорыстных людей, посвятивших все свои силы и средства на благо окружающих людей, в общем-то, совершенно чуждых им по языку, вере и образу мыслей. Окно моей большой светлой комнаты выходило в прекрасный тенистый сад, где хорошо было провести за чтением свободные минуты. Здесь было множество цветов и редких интересных деревьев: гледичия, G. Tracanthoides180, с огромными иглами; белые акации; несколько огромных очень красивых ив (вероятно, Salix microstachys181) с длинными, тонкими ветвями, длинными узкими листьями и стволами, покрытыми зелёной корой. Великолепные виноградные лозы свисали со шпалер, а персиковые деревья были украшены спелыми ярко-красными плодами. Женщины-сартки в своих праздничных нарядах часто заходили сюда и наслаждались великолепием сада.
Шведская миссия в Яркенде. (C.G.E. Mannergeim, 1908)[7]
Здесь, вскоре после моего приезда, мы провели настоящее собрание «военного совета», с доктором Нистрёмом в качестве председателя. Присутствовали: почти все члены посольства; Гулям Хан182, британский аксакал (неформальное обозначение лидера общин британских подданных); семь местных сартов, караванбаши, т.е. предводителей караванов, и так далее, все опытнейшие люди. Один из них, большой, высокий, крепко сложенный парень со всклокоченной бородой, живо напомнил мне изображение с древне-ассирийского барельефа. Обсудили: состояние дороги, предложения караванбаши, выбор маршрута и т.п. вопросы, которые необходимо решить, прежде чем отправиться в долгое и трудное путешествие. Существуют три пути на высокогорье Каракорума: через Санджу, Килиан и Кёк Яр (или Кугияр). Последний – самый лучший, но не всегда доступен; к счастью, согласно сведениям, уже был открыт. Отъезд назначили на следующую пятницу, так что у меня оставалась неделя для изучения города и окрестностей Яркенда.
В воскресенье в церкви состоялось богослужение, на котором присутствовали и местные жители, преимущественно женщины, празднично одетые, с цветами в волосах. Помимо новообращенных христиан, в здешний храм иногда заходят мусульмане, дабы послушать пение и, с ещё большим интересом, – послушать проповедь, читаемую на их родном языке.
После службы мы посетили детский приют, где за сорока четырьмя детьми разного возраста присматривала женщина, член миссии. Полные жизни мальчишки и девочки выглядели ухоженными, их румяные щечки светились здоровьем. Все они были выходцами из самых бедных сословий – бывшие уличные оборванцы, нищие, беспризорники и подкидыши. Каким бы успехом ни венчалось распространение Евангелия среди взрослых туземцев, не может быть никаких сомнений в том, что чудесное избавление от голода, болезней и смерти этих брошенных созданий, воистину, есть дело богоугодное, делающее честь Шведской миссии. Однако именно таковое возбуждает особую ненависть фанатичных мулл и проповедников ислама. Не раз они обращались с жалобами к даоиню: «Шведы забирают наших детей и, вопреки шариату, обращают их в христианство!» – «Тогда почему же вы сами не устраиваете приютов для своих брошенных детей и не воспитываете их в соответствии с шариатом?» – резонно ответствовал китаец. Но мусульманская благотворительность в Кашгарии обычно не идет дальше пожертвования гроша или корки хлеба.
Дети, ученики школы в Яркенде. (C.G.E. Mannergeim, 1908)[7]
Сартские дети по своей природе кротки и послушны, подчиняются дисциплине и, как правило, хорошо себя ведут. В свою бытность в Пишпеке мне доводилось посещать два сиротских приюта, один для магометанских детей, другой для русских, причем в обоих случаях хозяйками были русские женщины. Дети первого могли служить образцом послушания, их воспитательницы не находили слов, воздавая хвалу своим подопечным; я часто имел удовольствие наблюдать за их играми. Но дети русского приюта были сущим бедствием; воровские набеги на соседские дома были наименьшим злом, причиняемым этими подающими надежды будущими строителями социализма. Несчастная хозяйка и воспитатели русского приюта пребывали в самом угнетенном состоянии духа.
Если бы не терпимость китайских властей Кашгарии, здешняя благотворительная деятельность миссионеров вряд ли была бы возможной из-за фанатизма населения и откровенной враждебности мулл. Причины неудач христианского проповедничества в мусульманских странах и широкого распространения ислама среди примитивных народов кроются в сложности духовных истин христианского вероучения. Они непонятны, в частности, для сарта, чьё мировоззрение зиждется на понятиях сугубо материальных: выгода, житейское благо и т.п., а духовные идеи ему чужды, он не имеет о них даже малейших, самых отдаленных представлений. Ислам же, напротив, прямолинеен, удобопонятен и материалистичен, в жизни земной он требует от истинно верующих выполнения чётких и прямых обязанностей. Учение о столь желанном Воздаянии, обещаемом верующему в жизни будущей, им не только понятно, но в определенной степени знакомо. Одним из препятствий на пути распространения христианства служит мало осознаваемый в Европе факт, что мусульмане признают и Ветхий Завет, и учение Христа, хотя последний для них, конечно, является всего лишь пророком. Авраам, Исаак, Иаков, пророк Енох, Иисус Христос, Богородица – все они суть святые в глазах магометанина. Действительно, Магомет карал смертью за богохульство против Иисуса Христа и Богородицы. Вследствие таковых посылок, мусульмане, имея лишь поверхностное представление о христианском учении, смотрят на христиан как на людей, погрязших в старых убеждениях, и считают веру свою более совершенной, а себя – более просвещенными.
И последнее, но не менее важное обстоятельство: самым большим препятствием для обращения восточных людей в христианство является их приверженность к многоженству. Магометанские женщины смеются над европейцами, а мужчины считают нас лицемерами: «Вы делаете то же, что и мы, – говорят они, – только тайно, а мы открыто, как разрешает Закон».
Восток остается Востоком, несмотря на реформаторское рвение современных правителей. Даже многочисленные евреи Персии и Бухары, которые, вероятно, представляют собой чисто иудейский род сефардов183 и ничем не отличаются в вероисповедании от своих западных сородичей, и те ревностно блюдут обычай многоженства.
С самого начала завоевания Западного Туркестана российское правительство уважительно относилось к фанатизму туземного населения и запрещало любую миссионерскую деятельность. Генерал-губернатор Кауфман184 в организации управления подведомственной территории исходил из основополагающего принципа: «Никаких миссионеров и никаких жандармов», подразумевая под последними имперскую систему политического сыска. Сия мудрая политика во многом способствовала росту доверия местного населения к русским. Видя, что их религия, образ жизни и обычаи остаются нетронутыми, и понимая, что никакая опасность им в данном отношении не угрожает, туркестанское население быстро подчинилось российским властям и успокоилось. Г.У. Беллью185, один из членов экспедиции Форсайта в Китайский Туркестан, с величайшим уважением отзывался о политике России в Средней Азии и о положительных воздействиях её завоеваний на судьбы народов, ранее страдавших от произвола азиатских деспотий.
В Яркенде можно видеть своеобразное свидетельство религиозного рвения здешних мусульман. На улицах и базарах стоят многочисленные деревянные ящики, похожие на почтовые. Таковые суть не что иное, как приёмники макулатуры, ведь бумагу, как средство начертания Слова Божьего, не надлежит выбрасывать бездумно и применять для нечистых целей. Немецкий археолог, доктор фон Лекок, рассказывает, как некие индусы в Яркенде, прознав, что в его ящиках находятся старинные рукописи, попросили разрешения сотворить над ними молитвенный ритуал. Они окропили ящики водой, возложили на них цветы и принялись ходить вокруг них, торжественно распевая свои священные гимны.
Базар в Яркенде. (C.G.E. Mannergeim, 1908)[7]
А вот отношение китайцев к печатному слову, конечно же, совсем иное. В 212 году до Р.Х. император Шихуан186, первый из династии Цинь, издал самый неукоснительный приказ о том, что все книги, кроме календарей и тех, что связаны с магией, должны быть сожжены, а за неповиновение полагалась смертная казнь. Историческая запись повествует, что четыреста шестьдесят учёных мужей были заживо погребены за отказ подчиниться высочайшему приказу. Даже труды Конфуция, и те погибли; к счастью, после смерти философа удалось разыскать несколько втайне сохранившихся копий его сочинений. Император Сюань из княжества Вэй, умерший в 295 году до Р.Х., приказал похоронить вместе с собой всю свою библиотеку. Его гробница была случайно обнаружена через пятьсот семьдесят четыре года, что во многом содействовало восстановлению китайской литературы и философии. В наше время, в 1900 году боксеры187 приказали сжечь все библиотеки вообще.
Китайская часть базара в Яркенде отличается от сартской своею чистотой, большим разнообразием лавок и магазинов, чьи фасады украшены фантастическими рисунками. Удивительно, до чего же много женщин занято торговлей на местном базаре. Они редко закрывают свои лица и пользуются большей свободой, нежели в Кашгаре, где, как говорят, их затворническое существование было введено только в последней четверти девятнадцатого века под влиянием ревнителей веры из Ферганы.
В Яркенде можно встретить немало мужчин и женщин, страдающих гипертрофией зоба, часто достигающего огромных размеров. Ныне общеизвестно, что таковая (базедова – перев.) болезнь обусловлена неправильной функцией щитовидной железы из-за недостатка йода, и в этой связи примечательно, что китайцы, чисто опытным путём открыли профилактическое средство борьбы с нею: это вид морской водоросли с высоким содержанием йода188, которая являются очень важной овощной пищей у китайцев. Несмотря на огромное расстояние, они умудряются доставлять её в сушёном виде в Кашгар. Возможно, существует связь между распространенностью гипертрофии зоба и чрезмерным развитием бюста у женщин Яркенда, который зачастую бывает совершенно непропорционален их росту и телосложению. Увеличение зоба здесь редко сопровождается кретинизмом, в отличие от того, как это имеет место быть в Швейцарии. Туземцы связывают болезнь с употреблением некипяченой воды.
Вход на кладбище в Яркенде. (Ph.C. Visser, 1930)[11]
Один мой знакомый, инженер, много лет проработавший в Восточной Бухаре, рассказывал мне о некой деревне в долине Каратегин189, жители которой пользуются источником воды, известной своею способностью к развитию женского бюста. Понятно, что сей чудодейственный источник пользовался изрядной популярностью среди представительниц прекрасного пола Бухары, его посещали многие женщины, которые преодолевали огромные расстояния единственно ради улучшения своих форм. Мой друг проникся, было, энтузиазмом к идее превратить столь достопримечательное место в курорт для европейцев. И кто знает, если бы не Великая война и русская революция, он, возможно, смог бы воплотить свою идею в жизнь. Но даже при том, современная мода погубила бы её, разве что женщины вернулись бы к старым и лучшим идеям. Donna e mobile!190
5 сентября я выехал из Яркенда в свой долгий путь, напутствуемый молитвами и наилучшими пожеланиями друзей. Мой караван состоял из девяти вьючных лошадей, одного мула, пяти керекеши (погонщиков), и караванбаши (главы каравана). Мой слуга, Саламат-хан, был выходцем из Кашмира, поселился в Яркенде и женился на дочери старого учёного муллы, дававшего уроки тюркского языка в посольстве. Жена накануне вечером наградила его сыном, и он был счастлив, восприняв это как знак особой благосклонности со стороны Аллаха и как хорошее предзнаменование.
В деревне Кёк Яр к нам должны были присоединиться пять верблюдов для транспортировки корма для лошадей.
– Верблюды вряд ли смогут пройти дальше Ак-Тага, – предрек караванбаши, – хотя, если будет хорошая погода, возможно, они дойдут до перевала Сассер-ла, но вот пройти через него они всё равно не смогут.
Я спросил его: «А как же пройдем мы?»
– Худай халаса. Если Господь пожелает, то бхоти191 придут к нам на помощь со своими кутами, яками, и мы пройдем на них по льду Муз-тау (Ледяная гора).
– То худшая часть всей дороги, – продолжал он, – от Ак-Тага до Сассер-ла. Там место, где и люди и звери имеют тутек, где они задыхаются, лошади заболевают и мрут на обочине, а люди с трудом ставят одну ногу перед другой; у многих идет кровь из носа и горла; люди не могут разгрызть свою пищу и умирают от голода.
Я взволновался: «Так как же нам предотвратить этот самый жуткий тутек?»
– Очень полезно есть абрикосовые косточки. Мы получим их запас в Каргалыке. Трудный участок дороги, где есть тутек, займет шесть-семь дней, а после будет легче, – успокоил он.
Но я не унимался: «Хорошо, но что вы делаете, когда у лошадей тоже тутек?»
Он пожал плечами.
– Ихтиар худай, тахир! – ответствовал он. – Такова воля Всевышнего. Делать нечего. Единственное – идти как можно медленнее, и не давать им ячмень.
Таковы были радужные перспективы пути чрез высоты Каракорума к истокам Инда и хребтам Гималаев.
Покидая древний город Яркенд, мы двинулись по дороге меж рисовых плантаций в окаймлении стройных тополей. Над посевами, залитыми водой, порхали сотни перелётных куликов и белых чаек. Примерно в семи верстах мы встретили наших добрых шведских друзей, которые ждали, дабы по кашгарскому обычаю устроить для нас дастархан, благословить мой путь чаем, превосходным русским супом, великолепным пловом и замечательным кофе.
Доктор Нистрём произнес прощальную проповедь на тюркском, призывая благословение Всевышнего нашему предприятию. Чутко внимали его словам керекеши, караванбаши и все прочие участники похода.
Глава VI. В Кунь-Лунь
Дорога шла по возделанной земле в тени деревьев, через поля риса, сорго и хлопка, по мостам через раздвоившееся лоно реки Яркенд и, примерно через шесть вёрст вывела на широкую гравийную пойму, где река разбилась на множество рукавов с островками, поросшими кустарником. Река приняла характерный вид горного потока, что несет вниз массу песка и гравия и, разливаясь широкими потоками на относительно ровной местности, постоянно меняет очертания своего русла. В Туркестане реки относятся к тому же типу, что и По в Италии. Некоторые рукава легко преодолевались нашим караваном вброд, но другие приходилось пересекать на плотах, похожих на плоскодонные баржи с приподнятыми бортами; на них лошади, привыкшие к переправам такого рода, запрыгивали довольно лихо. Людям, занятым на переправе, так или иначе удавалось затащить на борт тяжело груженую телегу с огромными двухметровыми колесами.
Переправа через Яркенд-дарью. (F. De Filippi, 1924)[1]
Яркенд-дарья в своем верхнем течении называется Раскемдарья; последнее есть искаженное название места Рис-Кан, дословно – «много руды», старого медного рудника на берегах реки. Иногда туземцы называют её Тизнаф (искаженное от Тызнап), на самом деле такое имя носит один из её притоков, который берет начало с перевала Янги-Даван, и более известен как Холостан-дарья192.
В нескольких верстах от реки мы остановились в деревне Посгам, и переночевали в местном караван-сарае. Его содержали несколько женщин-мусульманок – дело, совершенно немыслимое в Русском Туркестане. Но истина состоит в том, что чем дальше вы находитесь от Ферганы, очага магометанского счастья, тем большей свободой пользуются представительницы прекрасного пола. Здесь, например, они занимаются торговлей на равных правах с мужчинами. Лица большинства здешних женщин скорее относятся к так называемому арийскому или иранскому типу. Их телосложение также характеризуется классическими формами.
