Ольга Александровна Коренева
Белая ласточка
Коллега
Заверещал будильник. Уже семь? Галя перевернулась на спину, натянула одеяло. Сонно уставилась в пятнышко на обоях. Каждое утро, просыпаясь, видела это пятнышко – след раздавленного когда-то клопа. Давно уже пора бы сделать ремонт, да маме, конечно, все некогда.
Галке тоже некогда: летом были экзамены, а теперь вот – работа…
Надо вставать. Она спустила ноги, нащупала шлепанцы. Паркет был тусклый, затертый. Галя накинула на плечи халат. Спросонок пошатывало.
Сколько дней осталось до субботы? Кажется, целых два дня. А спать хочется… Вот завалиться бы снова в еще теплую постель и проспать бы целиком эти два дня, которые до субботы.
В коридоре споткнулась о таз, полный обрывков бумаги, – надо бы вынести еще вчера. Сверху валялся клочок с надписью «билет № 11». Это по истории, когда готовилась к экзамену. Теперь все прошло: и экзаменационные страхи, и беготня с устройством на работу…
Свет в уборной не горел: видно, опять полетели пробки. В полутьме нащупала пластмассовый шарик на спусковом рычажке. Этот шарик она в детстве всегда отвинчивала, за что вечно стояла в углу. Но она все равно отвинчивала – из упрямства…
Галка сунула лицо под кран. Пожелтевшую раковину пересекала большая коричневая трещина.
В кухне приятно пахло яичницей и чаем. Мама пересыпала в сахарницу голубоватые кубики быстрорастворимого. Без грима мама казалась очень старой. Худое лицо помятое и несвежее, под глазами синяки.
– Присаживайся, коллега, – весело сказала мама.
Они с Галкой обе работали корректорами.
Только в разных издательствах. И имели разный стаж: мама – двадцать лет, а Галя – два месяца.
– Сейчас, оденусь только.
Галка захлопала по коридору разношенными шлепанцами. Рыжий шкаф, похожий на большого медведя, привычно дремал в комнате с ободранным углом: сюда Галку в детстве ставили после очередной взбучки, и она от злости сдирала обои. Мама их заклеивала, а Галка снова сдирала, и наконец мама махнула на обои рукой…
Галка распахнула зеркальную дверцу – шкафий глаз, как она говорила, когда была маленькая. Вытащила свое синее с полосками платье. Сама его в прошлом году заузила и подкоротила. Раньше ходила в нем на школьные вечера, теперь – на работу… Застегнула ремешок часов. Как всегда, тоскливо взвыла кухонная дверь, задетая плечом.
Мама звонко разбалтывала сахар в красно-коричневом чае.
Раньше Галка думала, что кончит школу и поступит в институт. На филфак. Сразу. Ну, пусть даже и не сразу. Поступают же люди… А вышло вон как. Похоже, что Галке всю жизнь придется проработать в корректорской. Как мама. В первые дни Галка еще занималась, и после работы, и в перерывах. Сотрудницы посмеивались: «Долго так не потянет, выдохнется!» И правда, выдохлась. Глаза болели и слезились, резало в животе, ныл позвоночник. После работы стала сразу заваливаться в постель. Без ужина. Завернется в одеяло и смотрит телевизор. Тупо, не разбирая, что к чему…
– Ну, пора наводить марафет.
Мама быстро размазала крем по лицу, достала из сумочки компактную пудру. С худым, густо набеленным, озабоченным лицом, она напоминала сейчас знаменитого мима Марселя Марсо перед выходом на сцену.
Галка плюнула в тушь для ресниц, зашебуршала щеточкой. От туши больно защипало глаза.
– Между прочим, знаешь, твой отец приехал, – мама мелкими частыми движениями начесывала пегую прядь волос на макушке. – Я тебе вроде говорила, что он был в командировке на Севере…
– Ага. Говорила.
Каждый раз, стоило только маме заговорить об отце, Галка начинала злиться.
А мама любила поговорить об отце. «Наш отец больной человек», или— «вон такая же «Волга», точь-в-точь, как у нашего отца», «У отца – дача в Пицунде», «Отец сейчас отдыхает в Ялте»… Разговоры эти угнетали Галку. Какой же он отец, если за всю жизнь Галка видела его раза четыре, не больше? Ведь он даже не расписан с мамой, вот так «отец». Правда, он изредка помогал деньгами. Будь Галка на месте мамы – оскорбилась бы этими подачками. Но мама, как ни в чем не бывало, брала деньги, да еще и благодарила.
– Мне кажется, наша жизнь скоро должна измениться.
Мать макнула расческу в фиксатор, осторожно, не отводя глаз от зеркала, подправила челку. Галка скептически хмыкнула. «Изменится, держи карман. Слыхали про это, и не раз. Мама слишком уж доверчива. Всегда была такой…»
Мать тщательно подкрасила губы. Промокнула клочком бумажной салфетки, подкрасила еще раз.
Сегодня она гримировалась особенно тщательно.
«Кардинально закрасилась, насмерть, – подумала Галка. – И сиреневый свитер новый надела, брюки, лакировки праздничные…»
– Мне кажется, наша жизнь скоро изменится, – повторила мать. Порылась в сумочке, извлекла распечатанный «Дымок». – Закуривай, коллега.
Закурили от одной спички, соединив сигареты внешними концами. По-мужски.
Мама вдыхала дым, закидывая голову, показывая худую жилистую шею.
– Кажется, пора.
Она взглянула на Галку. Подумала немного, еще раз критически оглядела дочь.
– Знаешь, надень-ка, лучше, свое шерстяное платье, – сказала она. – То, голубое,
– Зачем?
Галка проверила свою сумку, пересчитала мелочь. Мать отвела глаза, помолчала, медленно втягивая дым.
– Вечером свидание с отцом, – медленно произнесла она. – Хотелось бы мне, чтобы и ты пришла. В кафе «Луна», ровно в семь. Придешь, а?
Галка молча пожала плечами.
– Приходи, ведь отцу тоже хочется поглядеть на тебя, – попросила мать.
– Ладно, приду.
– Значит, в кафе «Луна», в семь, не забудь.
Она взглянула на часы и заторопилась.
Пока шли до остановки, мама весело болтала о своей корректорской, о знакомых мужчинах, эстрадных певцах, артистах… Галя всю дорогу молчала. Почему-то сегодня ей было очень одиноко. Рядом шла мама, единственный, самый близкий человек, шла рядом и болтала с ней, как с равной, а Галке от этого нисколько не было легче. Наоборот, в самом этом равноправии чудилось ей обидное равнодушие и отчуждение.
– Ты будущим летом никуда не сдаешь? – мама имела в виду, собирается ли Галя поступать в институт.
– Нет, избави бог! – при мысли об экзаменах Галя содрогнулась.
– Ну и отлично, – сказала мама. – Я тоже считаю – сколько можно!.. Тогда махнем на море, классно отдохнем!
Мать вскочила в подъехавший двенадцатый.
– Гуд бай, коллега!
– Пока!
Когда была маленькой, Галя мечтала вблизи увидеть настоящее море. Потрогать его. Погладить. Море представлялось ей чем-то большим и ласковым, чем-то вроде синей пушистой кошки. Таким оно снилось.
Мысль о поездке к морю взволновала. Как будто она опять сможет стать маленькой. И все начать сначала. Конечно, это невозможно, она знала, но чувство было такое, будто чудеса все-таки бывают. Какое-то странное, радостное чувство. Как в детстве, или когда скоро весна. Вот-вот, еще немного – и случится что-то особенное, самое лучшее! А что, если удастся поступить в институт? Конечно, она поступит! Обязательно! Сегодня же начнет заниматься…
Подошел ее пятнадцатый.
Он, казалось, нетерпеливо подпрыгивал, как подросток.
Водитель был молод и светловолос. Галка уже знала в лицо почти всех водителей. Когда она опаздывала, автобус вел мужчина в клетчатой рубашке. Этот автобус подкатывал, как назло, очень медленно и как-то лениво – казалось Галке – кренился на левый бок. Выходит, у каждого автобуса своя походка…
Галка влезла, как всегда, с передней площадки, попросила кого-то передать билетик. За стеклом – знакомая замшевая куртка водителя, на краешке пульта – таблица каких-то формул. Зачем ему? Может, в институт готовится? Или уже студент? Она давно заметила эту табличку. У других ее не было. У мужчины в клетчатой рубахе была фотография круглолицей девушки. Дочери, наверно. Или жены в юности…
Водитель взглянул в зеркальце наверху. Обернулся и кивнул. Гале показалось, что водитель узнал ее. Взял микрофон:
– Сивцев Вражек следующая.
Светлые волосы перьями лежали на замшевом воротнике.
Галка пробралась к свободному месту, села, стала смотреть на убегающую линию домов, вывесок, на деловитое стадо троллейбусов, автобусов, машин…
Как всегда, соскочила напротив гастронома. Через дорогу – издательство. Тяжелая дверь с большой серой ручкой, ворчливая старуха вахтерша у телефонного столика. Четыре ступеньки, очередь у лифта.
Вот и корректорская.
– Здравствуйте…
Галя расстегнула куртку, повесила на вешалку. Потом достала из стола работу.
– Нарядная сегодня, – сказала Лида, Галкина напарница. – Куда собралась? В театр?
– Нет, в гости.
– Рогожка приятная какая, – Лида пощупала Галин рукав. – Смотри, осторожнее, этот стул с гвоздем.
Она положила перед собой на стол сверток с пирожками и принялась не спеша есть. Розовое лицо светилось довольством и покоем. Пухлый белый подбородок слегка замаслился, она то и дело утирала его платком.
Сзади кто-то загремел бутылками.
– Сколько можно повторять, не ставьте еду в стол, вчера опять таракана нашли!
– А при чем тут кефир, он же в бутылках, это Лидка бутерброды оставляет, – возмутилась за соседним столом тонкая, желчная Ира. – Может, хватит тараканов разводить?!
У этой Иры ресницы были такие длинные, что сначала Галя приняла ее за какую-то сказочную красавицу. Это когда впервые Галя вошла в корректорскую. Потом-то уж она разглядела, что ресницы приклеенные и что Ира совсем не красавица, скорее даже – наоборот. И голос у нее ужасно резкий…
– Чего придираешься, – лениво отозвалась Лида. – Сама немытые бутылки в столе копишь, а на других говоришь… Ой, девочки!..
Лида вдруг скомкала пакет с недоеденными пирожками, засунула в ящик стола.
– Ой, девочки, кому индийские техасы нужны?
Она зашелестела свертком. Обступили, стали щупать материю.
– Какой размер?
– За сколько отдаешь?
– А где достала?
– Дай померить, пошли в туалет, померяем…
Дверь то и дело открывалась, стена обрастала разноцветными плащами, куртками. Галя долила чернила, начала точить карандаш.
Вошла заведующая корректорской, положила на стол сумку, небрежно бросила на спинку кресла плащ.
– Что новенького?
– Здравствуйте, Раиса Сергеевна!
– Вам не нужны индийские техасы, сорок восьмой размер?
– Раиса Сергеевна, я закончила сверку…
Заведующая корректорской достала из шкафа кипу
печатных листов, шлепнула на свой стол.
– Садитесь к Любе, я вам дам журнал. Тише, девочки! Начали работу!
Секунда тишины. И вот корректорская машина заработала. Забубнили голоса:
– «С каждым годом увеличивается выпуск валовой продукции масширпотреба…» – монотонно читает Галкина напарница.
– «Он схватил ее за талию и притянул к себе…» – бубнят за соседним столом.
– «Я, батыр, шагаю по земле,
А вокруг леса, луга, поля,
Я, чабан, несусь на скакуне
Как прекрасна родина моя»…—
доносится сзади.
– Заголовок, «Советская экономика»… – сбоку разрезают журнал.
– Курсив, перевод с казахского Нефедова…
Лида мягко толкает ее в бок, шепчет. «Погоди, я в туалет…»
Напарница исчезает, и Галка остается одна среди жужжащего улья.
– Курсив, перевод с адыгейского…
– «Виктор ударил его ножом в спину…»
– «Налажено протезное производство…»
– «Он страстно впился ей в губы…»
И совсем уж некстати – пронзительный вопль Иры:
– Вы! Можно потише?! Мешаете работать!
– А мы что же, не работаем, по-твоему?
Мягкий, но властный голос заведующей:
– Что такое, девушки!.. Ира, не мешайте им.
Гудение возобновляется.
Без напарницы все равно делать нечего, и Галя сидит, сгорбившись, уныло рассматривает лица, прически, спины, такие знакомые и надоевшие. Впереди – две шерстяных кофты: зеленая и серая, два обесцвеченных, опутанных пучка волос. Женщины склонились над столом, будто работают, а сами читают какое-то письмо. Хихикают, толкают друг друга в бок.
«Любовное, что ли», – думает Галя…
Сбоку – желто-смуглый профиль Иры. Ире, видно, не понравилось замечание заведующей – хлюпает носом, прикладывает к глазам скомканный платочек. Вдруг вспоминает про свои приклеенные ресницы, торопливо прячет платочек в карман…
А напарницы все нет. Галя косится в сторону заведующей, но та углубилась в работу – перелистывает какую-то папку. Когда наклоняется над бумагами, дряблые щеки нависают…
А все-таки Раиса Сергеевна симпатичная. Строгая, ее боятся все, только Гале она все равно нравится. Бабушку напоминает. Бабушка, конечно, была совсем другая, а все-таки чем-то похожа. Хорошая была. Когда укладывала Галю, подсовывала одеяло под бок, гладила по голове и напевала: «Баю-баюшки-баю, спит Галюха на краю…» Добрая. Хотя часто наказывала, ставила в угол… Когда бабушка была жива, всегда ругала маму, называла ее беспутной… И Галя долго жила у бабушки. Потом бабушка умерла…
– Галя!
Галя вздрогнула.
– Галя, – сказала Раиса Сергеевна, – что такое случилось с твоей напарницей? Поди посмотри.
Галя выскользнула за дверь.
В коридоре никого не было. Схватилась за пыльные перила, сбежала с лестницы. Лида стояла у окна и поедала из пакетика пирожки. Обратила на Галю спокойные, крупные глаза.
– Раиса вышла? – спросила, жуя.
– Сидит, – Галя отряхнула пыльные ладони. – Между прочим, послала за тобой. Скорее беги…
Телефон был этажом ниже. Галя быстро набрала номер:
– Елену Петровну, пожалуйста. Это ты, мама?
В трубке – бодрый голос:
– Хэллоу, коллега! Как жизнь?.. Надеюсь, не забыла про нашу встречу в кафе?
– Не забыла.
– То-то. Значит, в семь, кафе «Луна»! Идет?
– Идет…
Галя повесила трубку. Наивная чудачка мама. И ведь такая немолодая, такая опытная. А верит буквально всему. Даже ей, Галке, и то ясно, что к чему. А мама верит, все надеется на что-то… «Наш отец, наш отец». Да никакой он не отец и вовсе не «наш». Чужой человек, и только…
По лестнице застучали каблуки. Галя оглянулась: спускалась заведующая корректорской. Галя поспешно нырнула в лифт, на всякий случай пригнулась.
У дверей корректорской курила Ира. Ноги у Иры необыкновенно длинные и мощные, с выпуклыми, круглыми коленными чашками, а платье до невозможности короткое. Казалось, что у Иры просто недостало материи, чтобы прикрыть такие чрезмерно крупные, мускулистые ноги… Завидев Галю, нервно заговорила :
– Раиса приперлась, наорала, а что мне, курить, что ли, нельзя? – она с досадой стряхнула пепел. – Издевательство!
В корректорской было шумно. Все столпились в проходе между столами, все говорили одновременно:
…– Вот вы с Верой подчитывали за нами. Я, конечно, взяла посмотреть, и что же? И что же вижу? Наши правки стерты! И стоят ваши!.. Вы обвели своими чернилами наши правки!..
– Девочки, что за несправедливый упрек. Конечно, вам обидно, я понимаю. Но никто ваших правок не трогал. За вами нашли много ошибок…
– Поди ты знаешь куда…
– Очень много ошибок! Были и неверные правки, которые мы, конечно, стерли.
– Зануда! Вот я Раисе пожалуюсь!
Вошла Лида. Она запыхалась.
– Ира, кофточки на углу дают. Импортные, по восемь рэ. Одолжи до получки.
– Сперва должок верни.
– Чего-оо?..
– Ага, уже забыла. Я, значит, позавчера тащила тебе, как дура, из буфета стакан молока… – Ирин голос срывался от напряжения, дрожал. – Как дура! А ты даже не удосужилась девять копеек отдать!
Лида замахала на нее мягкими белыми руками.
– Да что ты, Ирка! Я же забыла! Что же не напомнила… Что у меня, память железная, что ли? На, держи пятнадцать…
– Ты что? Милостыню, что ли, подаешь? – закричала Ира. – Да забери свои копейки, на что мне они!
Монета зазвенела, покатилась.
– Слушай, брось, – урезонивала Лида. – Червонец дай до получки.
– А-а, червонец! Как занимать, так сразу… А я вот из принципа! Человека помнить надо! Внимательнее к людям быть, а то – все себе, все себе!..
Ира вдруг разрыдалась и выбежала за дверь.
– Тише, девочки, мешаете работать…
– Какая работа, через десять минут обед…
В углу у окна ворковали:
– Ой, какие чудесные тени, где достала?..
– Мне привезли, а так их, конечно, не достать.
– О чем говорите?..
– Да тени, тени для век…
– Кончай работу! Обед!
В буфете, как всегда, была очередь. Галя поднялась к себе за курткой. Еще целых сорок минут. Добежать до кафе через дорогу, там свободно. В этом кафе без названия – на вывеске просто «Кафе» – меню всегда одно и то же: сосиски, картофельное пюре, каша, салат. Но Галка любила ходить сюда. Пусто, тихо, полутемно.
А сегодня сразу же споткнулась о чей-то портфель.
– О, прошу прощения, – парень с кудрявой бородкой поспешно задвинул портфель под стол.
Она уселась у окна, взяла сосиски и чай.
За окном накрапывал дождь пополам со снегом, двигалась плотная мешанина из людей и машин. Хорошо, что чай был горячим. Продрогла.
Ввалилось сразу несколько посетителей.
– Эй, ребята! – гаркнул парень с бородкой.
– Он уже здесь! Успел!
– Саша, у тебя голос как у Зевса…
– Хо-хо-хо, – загрохотал бородач.
Все уселись за одним столиком, тесным кружком. Тут были и две девушки, блондинка в синем костюме и другая, высокая, в кожаных брюках.
«Студенты», – подумала Галя.
Столик тесно заставили кефиром, тарелками, бутербродами. Ели, не переставая разговаривать.
– Братцы, у кого конспекты по античке? – гудел бородач.
– Ой, Сашка, свалишься, под тобой стул ходуном…
– Ха-ха-ха!
Кто-то стал читать по учебнику:
– «…женщина-змея, залегающая в пещере, у нее нежное девичье лицо и пестрое змеиное тело, прекрасное в своей пестроте… она заманивает путников и душит их в своих объятиях…»
– Все вы, женщины, таковы…
– Ха-ха-ха!
– Тебе нравится кофе с мороженым? – допытывался парень в вельветовой куртке. Он явно ухаживал за блондинкой.
– …Постой, да это же миксантропический миф…
«Филологи», – с завистью подумала Галка.
– Принести кофе с мороженым? – спрашивал парень свою соседку.
– Не верь ему, Катюша, он – «двамо женамо»…
– Ха-ха-ха!
Гале не хотелось уходить. Ей нравилось смотреть на студентов, слушать их разговоры. Общество их казалось ей недосягаемым. И эти две девушки как две богини. Вот счастливые… Галя взглянула на часы. Надо идти.
– Катюша! Не верь ему! Верь мне, – пробасил бородач.
Все покатились со смеху.
– Ты б лучше сидяше да молчаше, – серьезно посоветовал кто-то.
Снова хохот…
Гале стало совсем тоскливо, когда она вышла на улицу. Косой дождь, снег, под ногами – кофейная жижа.
Вбежала в подъезд, поднялась на лифте. Перерыв еще не кончился, и все сидели на батарее возле корректорской, курили. Закурила и Галка. Она начала курить совсем недавно. Пришлось научиться, потому что неудобно торчать рядом с другими и молчать, как будто лишняя. А когда куришь, то вроде как все, вроде и говорить не надо… Как все, так и она.
Наконец, перерыв кончился. Кто-то крикнул: «Раиса идет», и все уселись по местам. Напарница сказала, что им с Галей дали на вычитку сигнальный экземпляр, переводы какие-то. Стихи… «Мы с тобой легки, как лани, мы на двадцать лет помолодели, и шагают вместе с нами наши длиннотелые тени…» Галка сделала перенос строки.
Вошла Раиса Сергеевна. Сразу же вокруг забубнили:
– «Процент товарности сельского хозяйства…»
– Курсив, перевод с бурятского…
– «Он схватил ее за руку, крепко прижал к забору…»
– «Прости меня, Клава, – сказал Семен…»
Напарница сердито заерзала на стуле. Зашипела:
– Черт знает что за чернила! Это Раиса их разбавляет, из экономии…
– Скажешь тоже…
– Да, да. Сама видела, водичку из графина туда льет… Ну, начали. «Мы с тобой легки, как лани…»
Галя уже не слышала, что вычитывают другие.
Звуковой туман заволакивал уши. А перед глазами – сплошное серое буквенное поле. Буквы, буквы… Тут еще заболела спина. И в пищеводе началась какая-то резь. Изжога. У мамы тоже изжога, когда долго работает за столом.
Стемнело. Внезапно вспыхнул яркий свет, и слова резко выступили на печатных страницах.
Только, что за слова, не разберешь. Когда слова распадаются на буквы, они теряют смысл. Серое поле, а на нем – целые толпы букв. Пропуск буквы, правка. Лишняя буква, правка. Перескок букв, правка. Буквы вверх ногами… Буквы, буквы…
Заныли, заслезились глаза. Галка откинулась на спинку стула, зажмурилась. Кружилась голова.
– Ну чего ты? Скорей, скорей, – торопит напарница.
Она-то уже четвертый год работает, привыкла…
«Сейчас вот встану и выйду на минуточку, – решает Галя. – Только бы до двери дойти, не грохнуться».
И тут раздается звонок. Конец рабочего дня. Все сразу выпрямляются, облегченно вздыхают…
Дождь на улице кончился, в лужах плавают бурые кленовые листья. Один – маленький, розовый. Еще не втоптанный. Галя стряхнула с него воду, сунула в карман. Закладка для учебника.
А вот и остановка. И автобус как раз идет, тот самый, кособокий, медленно тащится. Вдруг вспомнила: домой-то ехать незачем, а надо идти в кафе «Луна». А может быть, не ходить?.. Нет, надо, раз обещала. И мама ждет.
До кафе недалеко, две остановки… Медленно побрела по мокрой мостовой, останавливалась у фотовитрин, у театральных афиш, купила в киоске мороженое. Оно приятно освежило рот.
Сейчас она войдет в кафе. Мама нарочито по-свойски помашет рукой, скажет: «Присаживайся, коллега!..» Отец учтиво улыбнется. «А-а, уже совсем большая!..» Галке всегда становилось неприятно от этой его улыбки. И странно: она почти забыла, как выглядит отец, не помнит, какого цвета у него глаза. А вот улыбку эту помнит. По ней сразу узнает отца, хотя бы и через сто лет.
Вот наконец и кафе.
В светлых огромных окнах двигаются, как рыбы в аквариуме, люди. Галка остановилась, стала вглядываться… Столики, столики…
А вот и мама. Там, в самом дальнем углу.
Как-то неестественно смеется. Усиленно курит. Вся в дыму. Слишком накрашена, это даже издали заметно. Рядом с ней… Да нет, это не отец. Рядом сидит кто-то моложавый, толстенький, в щегольском костюме цвета маренго. Он вежливо улыбается, но то и дело взглядывает на часы. А мама все посматривает на дверь. Ясно, ждет свою Галку… Войти или не войти?..
Вот мама с наигранной лихостью закинула ногу на ногу, смяла сигарету, засмеялась. Очень эффектная поза. Толстячок любезно протянул руку к бутылке, наполнил бокалы. Мама явно не в своей тарелке, толстячок – тоже. Может, Галино появление разрядит обстановку? Нет, нет… Она отошла от двери.
Все было ясно. Отец не пришел, а вместо себя прислал сотрудника. Передать деньги или просто свой горячий привет. Так бывало и раньше.
Галя вдруг повернулась и побежала прочь. Она чувствовала себя несчастной, заброшенной, покинутой. Совсем не нужен ей этот «отец»! Не нужен, и никогда она больше его не увидит. Никогда! Клятва!
Она бежала не оглядываясь. Это было предательство. Мама ждет, а она… Ну и пусть! Пусть ждет! Не надо жить иллюзиями! Она, Галка, к черту посылает всякие иллюзии. Клятва!
Галка бежала, потом ехала в автобусе, потом снова бежала. Дома сразу ткнулась мокрым лицом в «свой» угол. Тот, что с ободранными обоями. «Жалко маму, ох как жалко. И обидно. И стыдно!»
Потом Галка разделась и легла в постель.
Скоро пришла мама. Долго возилась у вешалки, вздыхала, оттирала бумажкой праздничные лакировки.
Заглянула в комнату, спросила веселым голосом:
– Галк! Ты что это не пришла? Я ждала, ждала, да уж и ждать перестала.
– Собрание было, – уткнувшись в подушку, пробурчала Галка. – Производственное. Я хотела уйти, да не отпустили…
– Жаль! – мама вздохнула, – Все было о'кей! Отец спрашивал о тебе, очень хотел тебя видеть… А ты что-то рано легла. Устала?
Галя не ответила.
– Эх ты… Ну, ничего, спи. Завтра рано вставать. Спи, коллега!
