Ольга Александровна Коренева
Белая ласточка
Потом встала. Спиной к нам. Заковыляла к забору. Лед под ней был в крови. Начала тереть лицо снегом.
– Что с ней? – испугалась Томка.
– Мариша, что с тобой, Мариш, а? – Натка подъехала к Маринке.
Та молча, с ожесточением терла снегом лицо.
Мы стояли поодаль. В такие моменты Марина не любила, когда к ней подходят. Натка повернулась к нам и прошептала:
– Вся физиономия вспухла, страсть.
И она вдруг хихикнула.
– Жаль, Иванова нет верхом на быке, – шепотом отозвалась долговязая Тома.
– Ага, ага, верхом на быке, – подхватила Натка.
Ее быстрые черные глазки, казалось, силились сфотографировать весь каток, с красным пятном сбоку и Маринкиной упрямой спиной у сугробов.
– Да, Иванов бы не упустил случая подонжуанствовать, – глубокомысленно протянула Тома.
– Ага, – подхватила Натка, – приехал бы за ней Дон Жуан верхом на быке.
А на другом конце льда кто-то шумно переругивался с хоккеистами, не желавшими уходить, и сторожиха в стеганке тыкала пальцем в часы. Каток закрывался.
Мы молча брели по рыжему от примерзшего песка тротуару. Огни рекламы безжалостно светили в Маришкино разбитое лицо.
– Гляди, как девочка покалечилась, – сказала женщина в вязаном платке малышу. – Вот не будешь маму слушать, тоже…
– Бедняжка, где ж это она так, кто ж это ее так,– сочувственно завздыхали две старушки.
Маришка мрачно покосилась на старух.
– Они меня доконают сегодня, – дернула уголком рта. – Слушайте, – обернулась к нам, – кто меня еще пожалеет, стукну того по морде…
Первая в Маринину квартиру ступила Натка. Маринка быстро выключила в коридоре свет.
– Ну, наконец-то, гулена, замерзла небось? – отец поднял руку к выключателю.
– Все о'кэй, па, – зазвенел в темноте бодрый Маришкин голос, – только свет не зажигай.
– Что за глупости? – отец быстро включил свет.
Да-а, тогда, на катке, ее физиономия выглядела приличней. Куда приличней. Маришкин отец побледнел и бросился к телефону. А мы тихонько выкатились из квартиры.
На улице Натка затарахтела:
– Спорим, Маринка не придет в понедельник в школу? Спорим?
– Конечно, не придет, – усмехнулась Тома. – Представляю, что будет с Ивановым…
– Ага, не придет, ой, что с Ивановым-то будет! – как эхо отозвалась Натка. – Дон Жуан на вороном быке.
В понедельник Марина пришла.
Все уже сидели на местах. Учителя не было. Когда вошла Маришка, Тома присвистнула и произнесла нарочито громко:
– Гордон, почему вы опаздываете?
И все разом посмотрели на Маришку. Ее распухшее лицо было густо запудрено и напоминало высеченную из камня физиономию скифа. Под глазом примостился порядочный синяк. Тома и Натка переглянулись и хихикнули. А Маришка невозмутимо направилась к своей парте, но на полпути остановилась и обвела класс детективным взглядом.
Тут поднялся шум, все завертелись и стали спрашивать: что такое? Что случилось?
Но Томка с Наткой лишь усмехались и таинственно перемигивались…
Всю перемену Маришка стояла в коридоре и сосредоточенно смотрела в окно. Когда подкатывались девчонки, она косила на них своим длинным мрачным глазом, и девчонки сразу же отходили.
– Что с ней такое сегодня? – удивлялась Лена Зайчикова.
– Странно, – пожимала плечами отличница Зина, – и лицо какое-то жуткое, и взгляд змеиный.
– Ага, ага, глаза как у удава, – подхватывала шустрая Натка.
Маленькая, хилая Лена Зайчикова печально сосала бесцветную прядь волос.
– А почему Иванов не пришел сегодня? – спросила она вдруг.
– Заболел, значит, – уверенно ответила отличница Зина.
Натка мелко засмеялась, прищурила черненький глаз:
– Ага, заболел от горя, что Маринка на него не смотрит. Ага.
Тут все стали приставать к Натке, расспрашивать про случай с Маринкой.
Потом разговор зашел об Иванове.
– Да какой он испанец, елки-палки, – сказал Сашка Серегин и плюнул через трубочку жеваной промокашкой. – Бахвал он, вот кто.
Саша втайне завидовал Витькиной популярности.
– А почему он не пришел? – снова спросила Лена Зайчикова.
Тома сдула пылинку с фартука.
– Как почему? Его папа на дипломатической машине увез.
– Ага, на дипломатической машине, ага! – оживленно блеснула антрацитовыми глазками Ната.
– На какой еще машине, елки-палки? – промямлил Серегин, жуя промокашку.
Тома фыркнула:
– Тебе он еще не рассказывал, как папа катал его на черном лимузине марки «ДА» по Мадриду?
– Чего-о? У-у, палки, кхе-кхе… – подавился промокашкой Серегин.
Ната стрельнула глазами в сторону Марины, которая стояла у окна в дальнем конце коридора. Она жалела, что Маринка не слышит этот разговор. Интересно было бы заглянуть ей в лицо, если бы слышала. Хотя лицо у Маринки всегда одинаковое: презрительно-высокомерное. Во всяком случае, так казалось Натке. А рядом шумели ребята:
– Да болтун он! – говорили одни про Иванова.
– Врун! – кричали другие. И кто-то из девчонок сказал:
– Мне Иванов говорил, что у него дома на стене ружье висит, которым его отец убил в Испании двенадцать фашистов.
– А мне болтал, что у него шпага отцовская, елки, – сплюнул катышек промокашки Серегин.
Тут все окончательно разозлились. Обидно стало, что Иванов всех так долго водил за нос. И после уроков решили зайти к Витьке и публично уличить его во, лжи,
Мы пошли. Маришка тоже пошла с нами.
Иванов жил в старом доме без лифта. В подъезде едко пахло горелой картошкой и щами.
Дверь долго не открывали. Наконец в квартире что-то стукнуло, упало, и детский голосок спросил:
– Кто там?
– Одноклассники, к Виктору Иванову, – ответила за всех отличница Зина.
За дверью долго еще возились с ключами. Когда наконец открыли, на пороге мы увидели девочку лет пяти. Она уронила ключи и пропищала:
– А Витя на кухне…
Все вместе ввалились мы в коридор, и в нос шибанул кислый запах непроветренного жилья и пыли.
– Гм, – поморщился Сашка и прошел вперед по темному коридорчику.
Мы двинулись за ним и остановились на пороге крохотной кухоньки. Под столом ползали два малыша. На плите пузырилась манная каша, в кастрюлях что-то булькало, посреди стола дымился бак с бельем, белье болталось и на веревке под потолком.
В распахнутую дверь ванной мы увидели Витьку. Он был в мятых трусах и усердно полоскал какие-то тряпки.
– А где твои мама, папа, – Марина Гордон погладила по волосам курносую девочку, открывшую нам дверь.
Девочка вывернулась из-под Маришкиной руки, тряхнула светлыми нечесаными кудряшками.
– Мамка на работе, а папки у нас нету, – сказала она.
– Как нету, елки? – вмешался Саша Серегин.
Девочка важно, по-взрослому повторила:
– А папки у нас нету, – и засунула палец в нос.
– Ха, вот те и испанец, елки-палки, – засмеялся Саша. – Ну, сейчас я его разоблачу! – и он шагнул к ванной.
– Дурак, – выдохнула Марина и стала теснить нас к двери.
Сашка обиженно заворочал языком за щекой жеваную промокашку.
– Кто дурак, почему дурак… – забубнил он, – тот дурак, кто врет, палки.
Мы тупо толклись в коридорчике. Откуда-то из темноты вынырнула Натка, блеснула любопытными глазками:
– А чего там? – и попыталась заглянуть в комнату.
Но Маришка оттолкнула ее и встала так, что загородила нам весь проход.
– Эх, вы, – сказала она и так посмотрела, что мы сразу попятились. – Ну, чего стоите? Катитесь отсюда.
Тут из ванной появился Витька Иванов. Он выволакивал большой бак с бельем.
– А, здравствуйте, – Витька вытер ладонью потный лоб. – А я, это, стираю…
– Здравствуй, – ответили мы и стали думать, что бы еще сказать.
О том же, наверно, думал и Витька. Наступило неловкое молчание. Выручила отличница Зина.
– Мы, знаешь, пришли насчет драмкружка, Витя,– сказала она. – В драмкружок записываем, тебя записать?..
– Да нет, – смутился Витька, – не тянет что-то. Ну, вы проходите, – и он кивнул на комнатку, где почти впритык стояли две кровати, стол с задвинутыми под него табуретками и шкаф с зеркальной дверцей.
Мы окончательно растерялись. Ясно было, что в комнатку мы не втиснемся. И вдруг Сашка ни с того ни с сего брякнул:
– Слушай, Витек, покажи шпагу, помнишь, ты говорил?..
Мы зашикали на него, стали толкать локтями. Сашка смутился.
– Елки, обратно промокашку проглотил…
А Витька Иванов все держал на весу тяжелый бак с отжатым бельем и молчал. Мы тоже молчали. И тут заговорила Маринка Гордон:
– Эх, вы, – с сожалением взглянула она на нас.– Ты, Серегин, круглый идиот. Ты не мужчина. Вот Иванов настоящий мужчина. Да. Он настоящий испанец.
Она вдруг скинула сапожки, пальто, выхватила у Витьки бак и поволокла на кухню. Там Маришка вскочила на стол и принялась развешивать белье под низеньким пожелтевшим потолком.
– Витя, подавай. А вы все катитесь отсюда! – властно скомандовала она.
И мы тихо вышли из Витькиной квартиры.
Культпоход
– Вот бы закатиться куда-нибудь, а? Где шик, блеск, весело и все танцуют… А то все уроки да уроки, скучища!
Ленка Слоникова на ходу размахивает портфелем, встряхивает кудлатой головой. Ленкина голова похожа на большой разлапистый кочан капусты. Ленка шагает, не глядя на Машу, и вздыхает:
– Да еще на выходной задано у-у сколько… Да ну! Пошли куда-нибудь, а?
– Можно, вообще… – неуверенно поддакивает Маша.
Она сама, без старших, еще ни разу не бывала в «злачном» месте.
Маша не очень-то разговорчива. Маленькая, складненькая, светленькая, с короткой стрижкой, она не такая заметная, как Лена Слоникова, закадычная подружка. И всегда ей вторит, но больше для виду, а делает по-своему. Но сейчас понемногу поддается Ленкиному настроению…
– А давай в кафе, а? – говорит Ленка.– В самое хипповое. Давай?
Ленка строптиво мотает лохмами, торчащими в разные стороны, толкает прохожих. И сама она вроде хиппи – просто тощий вихлястый пацаненок в джинсах, сорванец.
Маша молчит. Обдумывает. Ей начинает грезиться кафе, где в синем полумраке медленно танцуют пары, звучит смех, на эстраде звездами мерцают и вспыхивают огоньки…
Девчонки размахивают портфелями, идут мимо ярких витрин, глубоко вдыхают морозный и по-весеннему уже влажный, радостный воздух. Так не хочется домой! Хотя— вечереет, и животы подвело.
– В кафе «Молодежном» всегда музыка, – мечтательно говорит Маша.
– Значит, пошли в «Молодежное»! – решает Ленка. – Портфели забросим, ты натянешь джинсы, чтобы как я, и – в кафе. Только дома не задерживаться!
Последний урок был физкультура, Ленка так и осталась в джинсах. Она продолжает:
– Войдем в кафе, а там музыка, танцы, а мы подсядем к каким-нибудь ханурикам и обольстим их, и они в нас втюрятся, – тут Ленка попробовала завилять бедрами, но у нее что-то не очень получилось.
Маша чуть-чуть вильнула бедрами тоже, за компанию с Ленкой, и, взглянув на подружку, прыснула: уж очень комично пошла извиваться вся тощая угловатая Ленкина фигура. А длинная шейка качалась, словно ножка опенка.
Девчонки весело пошли к дому… А портфели все-таки тяжелые, долго не размахаешься ими – все руки отмахаешь. Там битком набито: и учебники, и библиотечные книжки, и кеды для «физры», и старенькие вязаные шапочки… Вот и дом, подруги разошлись по своим подъездам.
Минут через сорок встретились во дворе. Обе в джинсах и свитерах, пальто – небрежно нараспашку, волосы начесаны, торчком, так и стоят нимбами вокруг сияющих девчачьих лиц, в руках – мамины сумочки.
– Мелочь наскребла?
– Ага, полтинник…
– У меня рубль шестьдесят.
– Сойдет… Гидальго доплатят!
– Это которых обольстим?
– Угу… Рыцари.
Девушки пошли к автобусу. Денежный вопрос все же беспокоил более рассудительную Машу.
– Доплатят, говоришь?.. – недоверчиво спросила она – Ну да-а… они «доплатят»! Теперь знаешь какие рыцари пошли…
– Ничего, – расхрабрилась Лена. – А мы только мороженое возьмем.
Еле втиснулись в переполненный автобус. Час пик, народ с работы едет. Даже билеты брать не пришлось, девчонки лишь запахнули пальто плотнее, чтобы не застрять в давке. Выбрались через три остановки.
– Ни фига себе! – вздохнула Ленка. – Как сквозь джунгли продираешься. Чуть пальто не оставила.
– Народишку слишком много развелось, – заметила Маша. – Вот и тесно.
– Пожалуй, в кафе не попадем…
У кафе «Молодежное» и в самом деле уже толпилась очередь. Встали в хвост.
– Сколько на твоих?
– Без четверти семь.
– Скоро пустят.
Кругом на улице уже вспыхивают, горят вечерние огни: бегущие буквы реклам, яркие витрины. Студено, ветрено… Как и вся публика, девчонки ждут открытия кафе. Отворачиваются от ветра, подправляют ладонями прически. Но ветром все равно взвихривает и треплет волосы… У Ленки ее «нимб» совсем разлохмачивается, а по бокам пряди выгибаются, как бараньи рога. У Маши еще ничего, терпимо – ее светлые кудерки кажутся лишь пышнее. Девчонки чуть продрогли на ветру, ежатся, пританцовывают. Скорей бы уж пускали!..
Очередь вдруг ожила, заволновалась. Изнутри к стеклянной двери прошествовал швейцар. Отпирать, однако, не спешил. Генеральская осанистая фигура его, начальственная ухмылка четко рисовались внутри кафе, сияющего как аквариум. Казалось, в волшебно осиянном сосуде важно плавает крупная аквариумная рыбина, в экзотическом оперении, какой-нибудь губастый гуппи или барбус. Он наслаждался в одиночку светом, теплом и музыкой, уже доносившейся из глубины зала: оркестранты репетировали, что ли… А снаружи – синеватые лица жаждущих были в мурашках от холода.
Наконец дверь открылась. Швейцар запускал попарно, чтобы не было пробки. При этом он тонко разбирался в социальном положении клиентов. Кое-кого, кто пристроился случайно и вообще с виду невзрачнее, толстый швейцар грубо оттеснял, пропуская вне очереди солидную пару… Но вот проникли в мир света и тепла и девчонки. Разделись, вошли в зал. Зал был уже полон, мест не было, гремела музыка, медленно порхали официанты… Девушки затоптались на месте, озираясь, куда бы поскорее сесть? Маше стало совсем неловко, ей показалось, что весь зал уставился именно на нее. Переложила из руки в руку сумочку, та, как на грех, раскрылась, посыпались на пол – помадный тюбик, мелочь, что-то еще. Маша заалела от досады и смущения, нагнулась, чтобы все собрать, а Ленка зашипела: «Зачем эту сумку взяла, псих, она старомодная. Такие до войны…» Маша и сама знала, что это не то. Она не умела обращаться с маминой сумочкой – какие-то замочки-защелки, в молодежной современной сумке через плечо – все проще… Ленка тоже растерянно топталась, но решила изобразить лихую улыбку. Улыбка вышла какая-то кривая: один угол рта полез по-пиратски вверх, а глаза глядели угрюмо. Тут на них чуть не налетел официант с подносом, где стояли всякие салаты и бутылка.
– Чего толчетесь на ходу? – рявкнул он шепотом. – Садитесь куда-нибудь…
Девушки неловко двинулись вперед, отыскивая место.
– Назад возврата нет! – трагически продекламировала Ленка. – У меня, кажется, на заду джинсы лопнули… Ой, мама! – Она провела ладошкой сзади.– Это когда на физре ядро метали…
– Давай скорей сядем! – отозвалась Маша. – Вон столик у окна…
Два стула около оконного столика пустовали. Напротив пили кофе и деловито беседовали два парня.
– Мальчики, можно? – произнесла Ленка и жеманно присела на свободный стул.
За ней села и Маша.
Те кивнули. Ленка нагнулась к Маше и шепнула в самое ухо:
– Вот они, наши ханурики… Сейчас завяжем знакомство!..
Парни продолжали свой разговор, не глядя на соседок. Время шло…
– Что-то нас долго не обслуживают, – сказала Маша.
– Безобразие! – возмутилась Ленка и даже плечиком передернула. – Человек!
Ребята замолчали и поглядели на Ленку. Та обратилась к ним:
– Разрешите меню!.. А… а меню тут есть?
Парни пошарили глазами по столу. Один из них встал, принес с соседнего столика меню и подал Лене:
– Пожалуйста.
– Благодарю вас, – галантно улыбнулась она в ответ, слегка наклоняя голову. И тут же сунула меню Маше: – Давай, выбирай…
– В общем, сдавал я зачет, – продолжал парень разговор с приятелем. – А учебник-то взял не Пахомова, а Малькова, сокращенный. Вот и сел. Думал, лучше, а вышло наоборот. Той главы там как раз и нет. Полистал, полистал, сунул его назад в стол и пошел так, на авось… А принимал сам декан.
– У декана на авось не пройдет, – отозвался другой парень.
– На тройку вытянул… А степуха накрылась.
Лене и Маше стало не по себе. Общего разговора что-то не получалось. Гидальго за их столиком были какие-то не те. И вообще – в кафе они не привыкли сидеть одни, без своей школьной компании. Маша теребила салфетку и оглядывалась по сторонам.
А вокруг них звучала музыка – медленный блюз, – ближе к эстраде уже танцевали внимательные пары, сновали официанты. Официанты все какие-то загадочные – изящные, высокие, с интеллигентно-красивыми лицами, – «наверное, студенты подрабатывают», решила Маша, – один даже очень красивый: смуглое, удлиненное лицо, большие глаза. Он уже кивнул на ходу девушкам, что, мол, сейчас к ним подойдет…
Ленка прокашлялась, чуть коснулась соседа локотком и неожиданно сказала:
– Познакомимся, мальчики!
Маша испуганно глянула на Лену, но та каким-то не своим голосом продолжала:
– Я Лена, а это Маша.
Ребята поглядели на них так, будто увидели инопланетян.
– Саша, Сережа, – ответил один, с короткой, непривычной для парней стрижкой и широким носом картошкой.
Ленка повертела головой направо, налево, увидела приближающегося официанта и спросила:
– Ну, что закажем, мальчики?
Она протянула руку к меню и опрокинула пепельницу.
Саша – с короткой стрижкой – отодвинул в сторону свой стакан кофе, дал Лене меню, сказал:
– А что вы хотите?
– Кофе с мороженым, – сказала Лена.
Подошел официант, и Сережа, небрежный блондин с худым, умным лицом, распорядился:
– Два кофе с мороженым, пожалуйста.
Официант пометил в блокнотике, исчез. С эстрады
полилась лирическая песня.
– Пахмутова, – вполголоса сообщила Лена Маше. – Эх, потанцевать бы!
Всюду танцевали, между столиками тоже покачивались в такт музыке пары.
– Приглашай своего, чего ты! – возбужденно зашептала Лена, и незаметно кивнула на Сережу.
Для Маши она почему-то определила хмуроватого Сережу, а себе «выбрала» попроще, Сашу.
– Давай ты первая…
– Боюсь чего-то, – призналась Ленка…
– Брось! Вы уже знакомы, – успокоила Маша. – Он тебе меню подавал…
Маша прыснула. Девчонкам стало смешно. Посмеялись, пошептались, музыка тем временем кончилась. Вскоре оркестр снова заиграл – какую-то быструю музыку.
– Пойдемте танцевать, – сказала Лена.
– Я не танцую, – отозвался Саша.
– И я тоже, – заговорила Лена, и настойчиво потянула студента за рукав. – Это очень просто, пошли. Надо только двигаться под музыку, и все.
Саша усмехнулся, потер свой нос-картошку. Ленка решила, что он стесняется. Она громко заговорила:
– Да ну же, Саша, не стесняйтесь! И ты, Сережа, то есть вы, Сергей, берите Марию… Не надо робеть… – добавила она упавшим голосом и встала, ожидая Сашу.
Саша поднялся. Сергей тоже вышел из-за столика, пригласил Машу. Стали танцевать в проходе, около своего места.
Лена обвила руками Сашину шею и, вихляя, стала переминаться в такт музыке.
– Ну вот видишь… – киношно-вкрадчивым тоном начала она шептать Саше, – вы отлично танцуете…
И наступила ему на ногу. Саша добродушно улыбнулся. Ленкины движения все убыстрялись. И вышло так, что музыка – сама по себе, а Ленка сама по себе. Саша никак не мог приноровиться к резким движениям партнерши.
– Что-то у нас не в такт получается, – не выдержал он.
– Ах, да? – Лена громко рассмеялась. – Правда?
– Надо слушать музыку… – заметил Саша.
– Ах, скажите!.. – Ленке стало досадно. Хотелось что-то еще сказать веселое, надменное, но она не нашлась.
Танец наконец кончился. Саша вздохнул. Сели за столик.
Мороженое в железных вазочках на столике ожидало девушек, вкусно белело. Дома подруги так и не успели толком поесть, есть хотелось всерьез, и мороженое казалось им особенно вкусным. Приятно насытил, отогрел душу и черный кофе. Ленка снова повеселела.
Загремела быстрая музыка. В проходе отплясывали шейк.
– Ребята, пойдем? – позвала Лена.
Парни, казалось, не слышали.
Оркестранты нажали, дали звук на всю катушку. Стало совсем весело…
– Пошли, а? – Ленка пыталась перекричать джаз.
Сухощавый Сергей все поглядывал на столик сзади и, наклоняясь, говорил что-то Саше. Тот тоже посматривал назад. Маша оглянулась… Сзади, через пару столиков от них, сидели две девицы неопределенного возраста, во всяком случае не первой молодости – как показалось Маше. Короткие юбки, мосластые ноги в больших туфлях. «Какие-то копыта», – подумалось Маше. Потертые физиономии в умеренном гриме. Парней они тоже заметили.
Рядом сидели и другие женщины – парами, со своими компаниями, – многие по-вечернему нарядные. Они напоминали Маше манекенов в витрине. Правда, Маша им немного завидовала… Она украдкой оглядела себя. «Одеться можно было бы и получше», – мелькнула мысль.
Ленка потянула Сашу за рукав, тряхнула пышной своей гривой.
– Ах, на мне сегодня жуткий свитер, – изрекла она. – Это, знаете, мой старый. Я в нем на лыжах хожу.
«Тьфу, дура! – охнула Маша. – Сама признается. – Ее взяло зло. Вечно Слоникова невпопад болтает, а теперь еще про свитер сморозила. Наверно, ребята думают – что за дуры! Нет, надо сгладить впечатление».
Она раскрыла рот, чтобы высказать что-нибудь умное, но у нее вдруг вылетело:
– И у меня кофта ужасная.
– Почему? Нормальная кофточка, – обернулся к ней Сережа.
Он встал, подошел к заднему столику и пригласил танцевать одну из манекенных девиц. Саша потер свою картофелину и тоже подошел к одной из тех.
– Слиняли, гады, – сказала Ленка, прихлебывая кофе. – Ну ничего, следующий танец мой…
– Может, пойдем? – спросила Маша.
– Крепись, друг. Еще кофе недопито. – Ленке было все нипочем. – Может, нас другие рыцари-ханурики пригласят. А, Маш?
– Кадровых рыцарей тут что-то больше нет, – в тон отозвалась Маша. – Ну, посидим…
Танец кончился. Оркестр ушел с эстрады на перерыв. Сергей и Саша пересели за другой столик, к тем девушкам с большими ногами. Лена вертелась во все стороны, громко что-то говорила и все смеялась. Другие парни их не замечали. Было как-то неловко.
Маша чувствовала, что назревает что-то ужасное. Между столиками похаживал старший по залу и подозрительно косился на них с Ленкой – показалось ей.
– Пошли, Лен, – повторила Маша.
– Погоди еще, – ответила Лена.
Скучновато стало Маше, да и неловко сидеть перед пустой вазочкой из-под мороженого и пустыми чашками. Да еще Ленка! Только привлекает к себе внимание…
– Ну, мне пора. – Она взглянула на часы. Выложила из сумочки на столик мелочь.
– Постой, – сказала Лена. – Сейчас официант подойдет. – И, щелкнув пальцами, крикнула пробегающему официанту: – Эй, молодой человек! Кельнер!
Маша сделала вид, что страшно увлечена содержимым сумочки. Выкладывала из нее то расческу, то ключ и аккуратно прятала все это опять в кармашек сумки… Подошел официант. Маша не видела, как Ленка расплачивалась. Ей показалась какая-то ехидца в голосе официанта, когда он вслух подсчитывал их заказ… Обошлось, хватило!
Особенно не хотелось Маше проходить мимо тех ребят, недавних соседей. Гидальго сидели в новой компании, не скучали…
Встала, не оглядываясь пошла к раздевалке.
Ленка догнала ее на остановке. Не смотрели друг на друга. Молча влезли в полупустой автобус. Всю дорогу не перебросились ни словом. «Вот тебе и закатились в кафе, повеселились!» – думала Маша.
Домой они пошли разными дорогами.
