Ольга Александровна Коренева
Белая ласточка
Вскоре она засобиралась домой.
– Скромность вещь похвальная, – пробурчал Виктор недовольно. – Узбекские девушки, увы, уж так созданы.
Света поморщилась:
– А тебе бы хотелось… этакую?..
– Мне бы хотелось вообще тебя сейчас не отпускать А, например, попить вместе кофейку, посидеть рядышком…
– У телевизора, – подхватила Света. – А потом – бай-бай… Так?.. А мне бы сейчас хотелось книжку интересную почитать: Моэма, Оутс. Пусть даже и не рядышком. А хоть бы и одной, в общежитии. – Света дерзко тряхнула кудрями.
– Гм!.. – буркнул Виктор. – Я тоже за культурный досуг. Мне, правда, читать-то не приходится… в последнее время. Ну, провожу вашу светлость. Вот шубка, – он подал Свете ее синтетическую, узкую в талии шубку… – Шапочку не забудьте… Поехали, сани поданы!
Света попрощалась с Елизаветой Петровной, вышли.
На лестнице им навстречу поднимался крепкий, военного кроя, мужчина в короткой поролоновой куртке, круглолицый, пожилой. Обе руки были заняты дачными пожитками: в одной – мешок с округло выпирающими, как боеприпасы, овощами; в другой – брезентовая сумка с садовыми орудиями. То, что мужчина – военный, отставник, определялось сразу, несмотря на штатскую одежду: по бодрому взбеганью без одышки и полной безликости заурядного смекалистого лица.
– Привет научной интеллигенции! – тенорком гаркнул сосед, приостанавливаясь, чтобы разминуться со встречной парой на лестнице, – Как настроение?
– Порядок, Мит Митыч, – в тон ответил Виктор, – С дачи?
– Так точно. Желаю здравствовать!
Сосед с любопытством кольнул бывалым взглядом белесых глазенок Светино лицо и протопал по площадке к своей квартире. Света с Виктором вышли на улицу. У подъезда стояла машина. Женщина, такая же плотная и кургузенькая, как и сосед, в такой же синей, словно вздутой, курточке как раз запирала дверцу своего автомобиля.
– А где же обещанные сани? – спросила Света. – Саней что-то не видно, одни личные машины… У вас тут что, сплошь отставные полковники живут?
– Нет, – засмеялся Виктор. – Это лишь сосед мой полковник, ты верно угадала. Хороший дядька вообще-то, Дмитрий Дмитриевич. Мы с ним на досуге…
– Не продолжай, – перебила Света, – на рыбалку ездим, футбол смотрим, то, се… А рыбок не разводите? Аквариум – тоже хобби неплохое. Вместе – за мотылем, за рыбьим кормом…
– Какой там аквариум, Свет, – миролюбиво отбивался Виктор. – На это время нужно.
– Ах да, совсем забыла. Ты же грешен по части, этих… как их там, финтифлюшечек из хрусталя. У Дмитрия Дмитриевича оно тоже имеется? Меняетесь на досуге. «Махнем, мол, Виктор! Конаковскую на орехово-зуевскую…» Да нет, куда ему. У него вкус попроще.
Виктор расхохотался от души.
– Ну, Свет, ты в ударе сегодня. – Токай действует. А насчет «попроще» – тут ты не права. Дмитрий Дмитриевич человек с понятием… А знаешь, – Виктор замедлил шаг, под резким порывом вихря критически оглядел Светину одежду, поправил ей у горла воротник шубки, – я сейчас тебя удивлю. Этот самый Дмитрий Дмитриевич, кадровый военный в прошлом, не то интендант, не то начальник какого-то АХО, приходил к маме брать уроки музыки. Самолично! Да, да, не смейся…
– Неужели самолично? Действительно, мощная и неудержимая тяга к культуре! И давно это было?
– Ну, это еще при отце… А что такого? Перед выходом в отставку подумал о своем кругозоре. Правильно!.. А ты – рыбалка, футбол. Не одной рыбалкой жив человек!
– Ну и как? Овладел?
– Да нет… Все это так, блажь… А может, лишь потому, что соседи. Раз живет рядом пианистка, мол, надо воспользоваться, по принципу – ничего не упустить! Но вообще-то оно не случайно. Он человек музыкальный, поигрывает на балалайке, на разных струнных…
– Как все деревенские…
– Не скажи. У Дмитрия Дмитриевича тяга к искусству природная. Вот, приходя к нам, попивая чаек на кухне с мамой, он, например, поведал нам историю своей…
– Жизни в искусстве?
– Да стой ты, Свет… Не перебивай! Историю своей, так сказать, любви и женитьбы. Уже зрелым воякой влюбился он в юную студентку с истфака.
– Ого! Это уже интересно. Ну давай…
– Я же говорю, он человек занятный.
– А эта репка в брючках и есть там самая Джульетта? Или уже вторая жена?
– Та самая. В том-то и дело!.. Снял ее с учебы, не дал закончить вуз.,. Нет, впрочем, она закончила заочно. В общем, работать ей не дал, а посадил дома. Пусть уют создает…
– И создала?
– Ага!.. Помню, он все с мамой советовался: посылать жену на курсы кройки и шитья? При Доме офицеров у них там все есть. Или послать в кружок художественной вязки…
– А чего? Шить легче, чем изучать древнюю историю. Мать, конечно, спорила с ним… Но он, видишь ли, любитель вязанья! Убеждал, что вологодские кружева – самые лучшие на свете. Его командир дивизии, когда он еще солдатом был, имел жену – великую мастерицу по кружевам. И в квартире у того генерала, даже во временном жилье, все было – в кружевах. Вот и Дмитрий Дмитриевич мечтал, чтобы у него дома – «все в кружевах».
– А жена?
– Что жена? Жена как жена… Говорит, освоила эту науку. Еще и на продажу кое-что шло.
– Вот как!
– Нет, их можно понять, Свет! Времена были трудноватые, еще, кажется, пайки были, карточки. Семья… Люди нуждались…
– Ну уж! Будет тебе военный, да еще хозяйственник, нуждаться. Она-то всегда ела от пуза. Вон какая бомбочка!
– Э, нет! – оживился Виктор. – Это – мой ближайший сосед, и я знаю о нем все. Она в юности страшно худющей была. Щепка! А он решил: «Не беда, откормлю…»
– Ка-ак? – Света далее остановилась. Глянула на Виктора и расхохоталась. – Откорм – это мне знакомо. Дома я гусей откармливала. Объедками. Специальная лоханка стояла во дворе…
– Ну понятно, не перебивай! – заторопился Виктор. – Ясно, у вас там отары… Нет, но он в самом деле маме рассказывал, как задумал жениться на студентке, как она голодала и была очень уж тощей… Сначала даже боялся… Он вообще-то человек хороший, Дмитрий Дмитриевич. Жалко стало девушку. Он ведь жил получше, как офицер.
– И стал прикидывать, – перебила Света. – Стоит ли, мол, или не стоит такую тощую в жены брать? Потянет ли?
– Ну, что ты, не такой уж он расчетливый… Мужик он славный.
– Нет, уж позволь! – возмутилась Света. – Он – все рассчитал! Расчетливый. Сначала, как ты сам сказал, он сомневался: справится ли? Хозяйство ведь, то, се, да еще кружева нужны…
– Света!
– И решил все же рискнуть. Смелый! Решил – взять, но – сначала откормить…
– Ну ладно. Я вижу, Свет, ты завелась. Да бог с ним! – снисходительно отмахнулся Виктор. – Какое нам до него дело, в конце концов…
– И опыт удался. В чем мы только что убедились. Сто десять килограммов живого веса. Мясо выше средней упитанности… А я толстеть не хочу! – воскликнула Света.
Выдернув локоть из-под руки Виктора, она чуть не бегом бросилась к остановке троллейбуса – как раз подходил ее номер.
– Светка, да постой, подождем следующего! – крикнул Виктор вдогонку.
Но Света, не оглядываясь, вскочила в троллейбус и уехала.
В отделе сегодня на редкость пусто. Зинаида в отпуске, Виктор летает по этажам – готовится к отъезду. В помещении только Света… Правда, заглянула Юлька, повела носиком: нет ли чаепития? Ну, мышка еще забежит, своей крошки не упустит.
«А что, – подумалось Свете, – и в самом деле перекусить бы надо. Уже пора… – На эту тему Света размышляла не раз. – Почему это на работе всегда так хочется есть? От нечего делать, что ли? Вот дома или в институте – не так. А здесь только придешь, только разложишься, уже—«курсак пустой», лопать хочется… И все кидаются есть и пить. Любопытно было бы глянуть – в этот самый миг, часов в одиннадцать – во все отсеки министерства зараз. Сделать как бы продольный срез учреждения… И что открылось бы взору очевидца? Всюду, на каждом этаже, в каждой комнате рядовые сотрудники дружно гоняют чаи».
На часах полдвенадцатого. «Что ж, приступим», – сказала Света в пустоту комнаты, понимая, что в этот момент она не одинока. Дело недолгое: с нижней полки канцелярского шкафа достала чашки, ложечки, соломенную плетенку – под бутерброды. Чашек надо побольше! Ведь стоит начать трапезу – знала уже Света, – как из соседних помещений непременно сползутся – и именно к ней, к Свете – неохваченные в своих коллективах одиночки. Ну, конечно, надо обслужить и свое непосредственное начальство, Виктора Векшина, оно давно уже благосклонно санкционировало эту ее роль: кормить и поить себя чаем с бутербродами, раз ей, Свете, так это нравится. Виктор, помнится, так и сказал:
– Света, ты, я вижу, любишь хозяйничать? Похвально, хвалю! Впрочем, узбекские девушки так уж воспитаны… Так что продолжай вековую традицию, пои нас чаем…
– Света просто добрая и хорошая, – осадила его Зинаида. – Она заботливая и серьезная девушка, а вы все шантрапа.
– Угу! – прожевывая бутерброд с семгой, поддакивал Виктор. – Мы шантрапа, а она лучше всех нас. Согласен!
И подхватывал бумаги, не допив свой чай, шел на вызов к шефу. Оттуда, подмигивая девушкам и подхватив на ходу еще бутерброд, – на третий этаж, к замминистра… Все же Свете удавалось его подзаправить раз-другой горячим чаем – еще до обеда; ведь (верно сказано Зинаидой) «у нашего шефа порой и не пообедаешь за день, дел – вот так…».
Так бывало часто, почти всегда. Но сегодня день какой-то особенный, никого нет… Ну и хорошо, что нет никого, тихо пока…
Света выложила в плетенку и на широкую тарелку сырки, булочки, пару бутербродов с семгой – из спецбуфета на третьем – для Виктора; ему сегодня наверняка не пообедать. Несколько груш и крупных южных яблок – мамины дары из кишлака. Включила электрический чайник, и пошла в туалет сполоснуть целлофановые пакеты. В конце коридора увидела Виктора. Но не окликнула, не стала с ним говорить на ходу. После вчерашнего – неприятный осадок какой-то на душе, после всей этой болтовни на улице, спора…
Виктор сам ее окликнул.
– Ты куда, Свет?
– Пакеты мыть. Все готово.
– А…
И пролетел дальше. Не расслышал, что ли? Или так уж занят, что не усек про утренний «ланч»?.. Когда вернулась, Виктора еще не было. Во, как забегался человек перед ответственной командировкой! Света присела на миг и призадумалась…
Но рассиживаться некогда. Она встряхнула влажные пакеты, расправила и стоймя разместила их вдоль батареи. Выключила вскипевший чайник, в фаянсовом чайничке заварила индийского чая— все отодвинула на край стола, накрыла полотенцем. Вошел Виктор. Потянул носом…
– Ух ты! Чайным духом-то как пахнет! Умница ты моя… – сказал весело. – Ну что бы я без тебя делал, Светка. Нет, правда!
– «Моя», – передразнила Света. – С каких это пор я стала «твоей»?
– Я серьезно, Светик! Спасибо тебе! – привлек было к себе ее плечи, но Света отстранилась.
– Общественная нагрузка, только и всего. Сам же говорил, что я общественница…
– Светик, а мы тебя в профком выберем!
Скрип двери, Юлькин голосок, веером взметнувшиеся от сквозняка бумаги над столом – все это одновременно. «Ага, мышка уже здесь!» Света хотела возразить, что она тут лишь практикантка и еще неизвестно где после вуза будет работать – какой там профком! – но Юльку уже понесло:
– Ты у нас профоргом будешь, Светик! Ваше мнение, Виктор Палыч? Потянет?
Заверещал один из телефонов на Викторовом столе. Так резко звонят обычно по внутреннему с главного этажа.
– По… потянет, —. ответил Виктор, подходя и снимая трубку.
Пока он отвечал кому-то в трубку, осторожно, обдуманно подбирая слова, Юлька расселась на стуле, скосила глаза на чайник и снедь.
– Сервировочка хоть куда! Проводы, что ли? – спросила бесцеремонно. – Надо бы тогда и полмитрича…
– В уме? – удивилась Света. – На работе?
– Ничего. Сухого можно, по такому случаю.
– По какому случаю?
Вместо ответа Юлька повела глазами на Виктора; он уже заканчивал разговор.
– Брось прикидываться, Светик. Сам Дегтярев целый час его наставлял. Вот только что. Хоть у Раисы спроси!..
– Обычная командировка… Да пей ты чай, бери яблоко! – Света пододвинула Юльке чашку с дымящимся чаем.
– Виктор Палыч! Я говорю Свете – недурно бы нам сюда сухого! Айн пузырек, в честь вашего отъезда.
Юлька завертела в ало наманикюренных пальчиках чайной ложечкой. Кокетливо и нагловато сидела в слишком короткой юбочке, чуть не до бедер открывавшей ее тощие ноги. Света молча наливала чай Виктору.
– Зачем сухого? Мы и коньячку… – ответил Виктор, думая о чем-то своем. – Давайте, девочки, нажмем! А то сейчас, по моим расчетам, шеф вернется с коллегии, задаст всем работы.
– Слышала, Юль? Виктор Павлович предлагает «нажать». Так давай!..
– А я и так… – Юлька и без приглашения пила чай, в темпе ела булку, сырок…
– А то ты худенькая. Он откармливает. Добрый.
– Гм… – Виктор поперхнулся чаем. И тут же расхохотался. – Ну, Светка!
– Ха-ха, – хохотнула на всякий случай и Юлька.
Света ревниво следила, чтобы Виктор сам успел поесть толком, а то все подкладывает девушкам, угощает Юльку яблоками… Ишь, какой галантный!
– В каком часу летишь? – спросила озабоченно.
– А надолго, Виктор Палыч? – вмешалась Юлька.
– Секрет, ребята! Самолет в семь, но, может, еще другим рейсом полечу.
– А с коньячком как же?
– Как приеду, Юля. Железно! Спрыснем благополучное возвращение…
– Дождешься от вас, – жеманилась Юлька. – Все вы только обещаете…
Света вышла сполоснуть под краном чашки и блюдца. Ей стало обидно… «Железно, Юля!» «А при чем тут Юля?! И вообще – все внимание Юльке, угощает, пошучивает. А та – знай хрустит яблоками да на стуле вертится, туда-сюда, со своими бедрами… Вот сейчас вернусь, – решила Света, – дам ей понять!.. Почему так паршиво на душе?.. Да нет, не в Юльке дело. Но почему же – так плохо? Что случилось?»
У двери в отдел слонялся паренек в куртке. Тот самый. Светка сразу узнала его по радостно растаращенным глазам, нескладной походке.
– А я… – начал он. – А меня…
– А тебя зовут Слава, – перебила его Света. – Как же, помню.
– Ага! – подтвердил Слава.
Он топтался около двери, не спешил уходить.
– Ну вот и свиделись, – сказала Света. – Заходи! – Она открыла дверь.
Парень вступил в комнату отдела.
– Привет! – сказал он сразу всем.
Опустил ворот куртки, пригладил на лобастой голове волосы. Повернулся к Свете:
– Ты здесь работаешь?
Света прибирала на столе и лишь кивнула – на все помещение, мол, смотри, знакомься. Слава ступал осторожно, как по залу музея. Обошел столы сотрудников. Уставился на один из счетно-вычислительных приборов на столе у Виктора. Хотел было потрогать… Виктор кому-то звонил в этот миг и мельком взглянул на парня.
– А ты где сидишь? А это зачем?.. – опрашивал тот у Светы.
Юлька прыснула вдруг и вскочила со стула.
– Вон за тем столом, – ответила Света. – А это, брат, такие аппаратцы, – она стрельнула глазами в сторону Виктора, – вы их небось не проходили в ПТУ.
– Спасибо, Свет, за чай!.. Пока, петушок! – крикнула в дверях Юлька и скрылась.
Из коридора донесся ее хохот.
– А это портативная модель ЭВМ, Слава! – поясняла Света, водя парня за собой по отделу.
– Да это я знаю, – Слава взял прибор в руки, повернул, положил на место. – А как он работает?
– Знаешь, а спрашиваешь, как работает, – вмешался Виктор. – Плохо, видать, знаешь.
– Ну да… – не согласился Слава.
Света включила прибор.
– При помощи этой штуковины, – поясняла Света, войдя в роль экскурсовода, – мы подбиваем сметы расходов…
– Чего подбиваете?..
– Сметы. Не притворяйся… А впрочем… – задумчиво протянула Света, – могу тебе все объяснить по порядку. Мы обязаны помогать ученикам… Виктор, не помешаем тебе? Мы тихо… Садись, Слава, вот сюда. Шапку не держи на коленях, а повесь… Так, молодец. И слушай…
– Может, в другое время, а? – Виктор поднял голову. – Тут не ликбез.
– Это шефская помощь, Виктор, – поправила его Света. – Слава комсомолец.
– Да не слушай ты его, – мирно пробурчал Слава.
Он уселся рядом, плечо к плечу, со Светой.
– Ну, давай насчет сметы…
Света снова включила прибор, показала ученику пробитую точками ленту и разграфленные листы с колонками шестизначных цифр.
– Шестизначные… – вздохнул Слава. – Это все деньги?
Света стала объяснять. Парень слушал сосредоточенно, но все время смотрел на Свету, не сводил с нее круглых глаз…
– Давай-ка, молодой человек, шагай, – вдруг бросил из своего угла Виктор. – У нас дела сегодня.
Света поднялась. Как раз быстро прошел мимо двери шеф. За ним вышел и Виктор.
– Ладно, Славик, в другой раз, – сказала Света, – у нас действительно дела. Ну, пока!
– Я зайду еще, ладно? Извините, если чего… Слава поднялся, потоптался еще немного у двери,
глядя на Свету, взял с вешалки шапку, вышел.
– Уф, – вздохнула Света, присела устало на свой стул.
Ей хотелось плакать. Все-таки ее задел окрик Виктора. «Парнишка тут ни при чем. Это он злится на меня. Но за что?.. А кто он такой, вообще говоря, сам Виктор? Какой он?»
Какая-то совсем новая мысль, даже не мысль – ощущение чего-то главного, самого нужного сейчас ее душе вдруг охватило ее, и надо было срочно это выяснить в себе, додумать…
Но додумать не удалось… Виктор вышел от шефа – пошел к столу молча, глядя в пол, и Света сразу поняла, что он вышел другим: злым, озабоченным. Это она уже знала. Когда он вот такой: с виду спокоен, сосредоточен, губы сжаты, лишь насвистывают что-то, – значит, плохи дела, что-то случилось. Обижен, рассержен, жди беды.
Снял рывком трубку, крутанул несколько раз диск…
– Кокетничаем с молокососами? – не глядя на Свету, сказал ей издали. – А сводку и телеграммы мне, что ли, разносить? С утра лежат.
– Виктор, я вообще в таком тоне… Уж от тебя я не ожидала…
– Хватит! – взорвался Виктор. – Сейчас не до этого. Оставим личное, все эти трынди-брынди, шуры-муры…
– Шуры-муры?! – поразилась Света.
– Вот именно!.. Бутербродики там, бутылочки, Юлечки, Славики… А знаешь, что сейчас на юге? Я вот лечу через десять минут, а ты тут… тут…
– Виктор!
– Только расстраиваешь!
– Ах, тебя бы все по головке гладить? Ты сам груб со мной…
– Я груб? Это ты!.. Ты!.. Неизвестно почему взъелась…
– Ну и ладно! И пусть! – Света метнулась к двери. Слезы душили ее. – И лети куда хочешь! Знать тебя больше не хочу!
Скорее, скорее – в коридор, чтоб не показать ему своих слез.
Он хлопнул дверью. Ушел. Так и не позвонил, кому надо. Впрочем, какую-то папку все же захватил с собой. Видимо, пошел по делу…
Света ходила по коридору, не могла успокоиться… Да, видно, там на юге действительно очень уж сложные дела; впервые она видела Виктора таким взвинченным и резким. И, наверное, зря все же она так дурачилась с этим юнцом, сердила Виктора… в такое время!..
В дверь заглянул шофер Костя – дядечка средних лет – прямо в пальто и добротном меховом малахае, который он никогда не снимал, даже часами просиживая в помещении, «намек на боевую готовность номер один», как говаривала зоркая Зинаида… Шофер справлялся, где Виктор Павлович; подождал немного, ушел. Потом, судя по всему, Виктор уехал – домой и сразу в аэропорт.
Конец дня прошел у Светы как в тумане, все валилось из рук. Домой пошла с головной болью.
На другой день столько было работы, что – не до волнений. А голову ломило пуще прежнего. Пришлось вместо полдневного чаепития спуститься в медпункт, за таблетками. «Грипп у вас, вот что, – сказала ей пожилая медсестра. – Покажите язык… Грипп начинается, девушка. Вот направление, идите в свою поликлинику или прямо домой, вызовите врача…» – «Температуры же нет…» – «А грипп есть… И температура будет! Идите домой».
Света поднялась к себе, проглотила сразу две таблетки цитрамона. Решила немного еще подождать, пусть подействует лекарство.
На их этаже – все было как всегда. Но чувствовалось всюду что-то особое: какая-то затаенная спешка, какое-то непростое отсутствие руководства, словно все вызваны на некое тайное совещание, куда-то на самый верх.
Женщина из патентного подотдела, войдя, сказала, что в районе Ташкента землетрясение. Шефа с утра не было на месте, тоже куда-то вызван. Во втором часу явилась неожиданно посетительница, немолодая женщина в простом платке.
– Можно к начальнику, девушка?
– По какому вопросу?
– Да вот о сыне я… В газете сообщение было. А он там и есть, в Кызылкумах. Монтажник он, по найму. Звонила туда, не отвечают.
– Там же нет связи, – почему-то ответила Света. Надо было просто сказать, что женщина обращается не по адресу, направить куда надо…
– Как нет, я раньше звонила, через Газли. Он в том районе, на стройке… Говорят, прервана связь-то?..
– Волноваться рано, – как можно спокойнее, самым будничным тоном ответила Света. – Ничего страшного. Мы бы знали… И зачем вам начальник?
– Да ведь сын у меня там. Один он у меня, Сережа… Вот, поглядите, девушка, голубушка моя, поглядите…
Женщина достала из большой хозяйственной сумки пакетик в целлофановой обертке, бережно вынула из него, положила на стол перед Светой фотографию. Со снимка глядел обычный русский хороший паренек – дерзковатые глаза, задорное серьезное лицо, из-под бушлата – край тельняшки… да вот еще родинка справа на лбу.
Женщина всхлипнула, вытерла глаза уголком платка.
– Без отца рОстила. Один у меня… Говорила, не гонись за рублем. Монтажники и в Москве нужны. Мне бы к начальнику, справиться.
– Не волнуйтесь, – утешала Света. – А начальник тут ни при чем. У нас ведь данных нет о рабочем составе, мы – другой отдел… Я вам напишу сейчас, куда обратиться. – Света стала было писать адрес нужного управления. – Да вы не тревожьтесь. Все будет хорошо.
– Вы уж помогите, девушка, – удрученно упрашивала женщина. – Вы такая славная, вижу, чуткая. Хоть не русская, а сердечная… Уж помогите…
– Я сама из Газли, – сказала Света. – Какое еще землетрясение!
И вдруг не смогла дальше писать: пальцы как онемели, ручка из них выпала. Комната поплыла в глазах… Ей стало дурно.
С вертолета – вся картина землетрясения здесь не была уже такой дикой… Не то что в Газли. Только дым и дым! Хотя – это Виктор знал точно – тряхнуло и здесь основательно, разрушено все, что можно разрушить: здание подстанции, бараки. Покорежены трубы, заполыхали скважины, весь песок, все пространство, казалось, горит, внизу ходят волны огня. И все же – какая удача, что компрессоры удалось отключить!
Дым, тугой горячий ветер жгутом лупит снизу, отжимает вертолет вбок и вверх, не дает снизиться.
– Седой! На войне был? Гляди… – в ухо ему кричит радист или штурман, сидящий рядом с пилотом.
Виктор не знает в точности, кто он, знает лишь, что его роль обеспечивать радиосвязь – именно с
вертолета – между Газли и Бухарой; другой возможности для связи с центром сейчас нет. На груди радиста передатчик, в перерыве между работой он оборачивается к Виктору и бросает одну-две загадочные фразы; разговор – по Викторовым старым понятиям – глупейший, но здесь он кажется естественным. Во-первых – прозвище, данное ему радистом: Седой. Когда Виктор сбрасывает каску, чтобы обтереть пот, его белесая башка и впрямь как оловянная: от песка, от влаги. «Был на войне?» – не глупо ли спрашивать у человека, родившегося в сорок четвертом? Но уже следующие слова показывают – радист и не ждет ответа, он, собственно, говорит о себе, а не о Викторе.
– Я пацаном видал такую заваруху, на Курской дуге…
– На какой? – кричит Виктор, пригибаясь к уху радиста; ему послышалось: «на узкой дуге».
Кругом свист вихря, гул, ни черта не разберешь.
– На Ку-урск… Я оттуда. Глянь, Седой…
Радист окидывает рукой на миг открывшееся в дымовых клочьях пространство. Это в самом деле напоминает пожарище после танковой битвы. Обломки, островки пламени около трубопровода по всему полю, а между завалившейся набок подстанцией и местом, где вертолет должен сесть – бетонной площадочкой на старом такыре, – еще не улеглась полоса огня. Гасить некому, хотя кто-то внизу еще есть. Пожар обхватывает обломки подстанции. «А вдруг под обломками люди?..» Об этом подумали все трое: вертолетчики и Виктор.
– Мать твою, – выругался радист. – Неужели не сядем?
Целые полчаса длились трудные заходы на бетонную площадку. Когда все же сели на бетон, выбрались и, разминая ноги, отдуваясь, скинули каски, – шибануло в лицо, как из печи обжига, гарью, вонью горелого металла и нефти, устоявшимся жаром горящей почвы.
Подошли двое – серые лица под касками, серые от пепла противопожарные робы. Один – прорабского вида, сухопарый, сутулый, со старым, с бывалым прищуром, в резких морщинах, лицом, почти старик, представился:
– Кравцов.
Второй – молодой, по-спортивному крепкий, молча поприветствовал всех ладонью. Кравцов сказал:
– Придется забрать раненых – и назад. Мы пока подождем…
– Разве так много? – испуганно спросил пилот. – Приказано вас доставить…
– Хватает. Рассуждать некогда, – скрипуче отрезал Кравцов. – Тяжелые травмы, контузии, у женщины вон перелом ноги. Еле перетащили всех к складу, подальше от огня, – он указал на глинобитное строение, вроде дувала, в стороне. – Того и жди, тряханет опять и всех завалит.
– Одного раза с них достаточно, – подхватил молодой. – Забирайте раненых, ребята. Нас потом.
– Нельзя ли подрулить к людям? – спросил Кравцов.
– Сложно, – ответил пилот.
– Перенесем, ладно, – ответил молодой. – Нас тут трое, со сторожем. Кто цел остался. С вами шестеро, справимся…
Кравцов с вертолетчиками пошел к глиняному строению. Виктор и молодой чуть отстали, закуривая.
– А я думал – это прораб, – сказал Виктор, тыча сигаретой вслед ушедшим. – На вид простой работяга. А это сам Кравцов!
– Потому и я при нем, – попросту ответил парень. – Умереть, но сберечь. А старик упрям. Ну, сам видишь, сначала – раненых, потом за ним.
– А вдруг уже не сядем?
– Сядете! – пообещал парень. – А что делать! Не могу же я силой – сгрести его и в вертолет… А ты радист, что ли? – спросил он. – Больно вас много.
– Тут участок мой, – Виктор оглянулся на развалины, на пламя… Я же все это ставил. Подстанцию эту, скважины… А теперь… Черт-те что!
– Восстановим. Людей надо спасать, сам понимаешь…
– А там, – Виктор показал на подстанцию, скрытую за языками огня, – вдруг кто еще остался?
– И я боюсь, – сказал парень. – Отправим вертолет, проверим. Но при старике молчи.
Лишь к полудню удалось перенести раненых и разместить всех в кабине, рассчитанной на одиннадцать человек… Перегруженный вертолет взлетел, сделал широкую дугу в обход горящих участков, взял курс на Газли и – далее – на Ташкент… Внизу остался академик Кравцов, человек, нужный стране, – в момент землетрясения он оказался как раз на этом объекте газопровода, – остался с ним его помощник, остался сторож-узбек и Виктор Векшин. Радист остаться не мог, связь прерывать нельзя ни на минуту. Виктор и кравцовский помощник подошли по бетонированной полосе, выложенной от подстанции к складу, к самому краю – насколько можно было – нестерпимо жаркого полыханья; за ним проглядывались закопченные осевшие стены здания. В руке у парня еще был свернутый брезент, на котором переносили раненых.
– Ей-богу, там кто-то кричит, – сказал помощник. – Может, справа обойдем?
– Не выйдет, – ответил Виктор. Четким инженерским умом он уже оценил и расчислил все варианты. – А срежем угол – увязнем…
Песок кругом был как лава, кое-где чернели трещины.
– Ну что делать? Вон старик прет, давай скорей решай.
– Чего ж тут решать…
Виктор видел – выхода нет. Либо отступить, либо…
Парень вдруг сунул Виктору свой брезент, накрыл лицо и голову полой робы и рванул через огонь, к подстанции. Виктор правильно его понял: человек отдал ему лучшую защиту, а сам – безо всего – пошел… И, набросив на себя брезент, Виктор побежал следом.
Даже под брезентом ощутил – как враз загудело, обдало, будто упал на какое-то черное дно… И в самом деле, он споткнулся и упал, но уже около здания; дальше – мрак, бред, какие-то миги. Вот они уже бегут, перескакивают через глыбы, через торчащие ребром плиты, парень сбивает рукавицей со своих колен огневые космы, ищут, натыкаются на тела: мертвый, мертвый, еще труп, а, вот он, кто еще жив, это парнишка, в спецовке и резиновых сапогах, стонет между обломками… Ему повезло – он заслонен какой-то плитой от огня, но придавило… «Где брезент?» – орет помощник на Виктора, ничуть не удивляясь, что Виктор рядом с ним. Брезента нет, потерял… А, вон брезент, за балку зацепился. Когда спасенного тащили сквозь багровый дым, уже в обход – черт с ним, с оплавленным под ногами песком, все равно уже обгорели, обожжены, – когда волокли его на брезенте, рука паренька бессильно свесилась и болталась, задевая за землю, он был уже почти готов, без сознания… Виктор лишь заметил – каска задралась, стриженый, родинка справа на лбу, подросток почти, пацан. Вроде того Славика дурацкого, Светкиного, и жалостью сжало где-то под горлом…
Через два часа снова сел вертолет, вылезли пилот, радист, врач, – видно, учли: могут найтись новые раненые, – все трое быстро пошли к глиняному строению.
– Давайте, товарищ Кравцов, – крикнул пилот издали. – В Газли отмечено колебание! Скорее…
– Поднимайте раненого, – сказал Кравцов, когда группа подошла. – А, врач, хорошо. У него открытый перелом. Кое-как я наложил повязку, но…
Виктор не стал глядеть, как врач делает над пострадавшим все необходимое – укол, шина, перевязка; как поднимают его и несут к вертолету. Землистое лицо паренька, которого он чудом протащил сквозь пламя, теперь переворачивало ему всю душу; сроду такого не испытывал…
Вдруг он заметил, что сторож-узбек – спит, мирно спит себе, как ни в чем не бывало. И даже не под стеной или в самом складе, а просто на земле – в сторонке, где сохранился какой-то кустик-карагач. «Что ж такого, – понял Виктор, – ведь суток двое небось не спал». И его самого одолела судорожная зевота. Спать, как спать-то охота! Вмиг охватило безмятежное полное спокойствие, тупая сонливость.
«Сейчас вот заберусь в кабину и засну, – решил Виктор. – Буду дрыхнуть до самого Газли».
Вернулись Кравцов и помощник, чтоб забрать рюкзак с вещами, бинокль, что-то еще.
– Пошли! – бросил Кравцов.
Длинная глинобитная стена строения поднялась вверх на глазах у Виктора и переломилась сразу в нескольких местах – став как растянутая гармонь; больно по затылку шмякнуло его чем-то плоским, и – больше ничего… Ничего больше не было.
…Он проснулся – как понял не сразу – в больничной палате. Лежа на спине, шевельнулся: ничего не болит. Белый потолок над ним, вон сырой подтек в углу. Трещинки разбегаются по потолочной известке, здание-то старое, что делать! От вида этих трещинок его замутило, дернулся вбок (голова-то, оказывается, забинтована!), чтобы стошнило на пол. Стало рвать. Весь вспотел, обессиленно откинулся назад… И снова полетел в черноту.
Спал, бредил. В забытьи виделось только то, что уже было на самом деле, было в прошлом, все – реальное. Вот он и Света идут из кино и спорят – как часто спорили и ругались они, господи боже, за короткий срок их знакомства!
