Олег Владимирович Фурашов
Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями
Пока Диана плескалась в ванне, Рокотов разыскал-таки в гардеробе хозяев кое-что подходящее для гостей обоего пола.
Из ванной комнаты Диана вышла посвежевшая, в коротеньком, свободно ниспадающем халатике, напоминающем тунику, который для неё подобрал заботливый журналист.
– Ну, как? – подбоченясь, спросила она Рокотова.
– Долбануться! – изрёк её любимое словечко Юрий, непроизвольно обласкав взором ладную фигурку. – Можете меня оттаскивать бездыханным! – И тут же он вознаградил красотку заслуженными эпитетами: – Эллинка! Куртизанка! Гетера!…В лучшем смысле этих слов.
– То-то же! – снисходительно прищурившись, приняла комплимент «эллинка». – Ваша очередь мыться, а я пока полазаю в холодильнике, сымпровизирую очень поздний ужин, перетекающий в очень ранний завтрак. Что-то же там есть поесть?
Прохладный душ приятно остудил тело Рокотова, сняв усталость и нервное возбуждение. К нему вернулся аппетит. Накрытый в гостиной стол пришелся кстати. И пусть его полупустынный ландшафт разнообразили лишь яичница да бутерброды с сыром и маслом, но и он вызвал у мужчины приступ энтузиазма. Юрий с видом проголодавшегося едока вожделенно потёр ладони, а через минуту присовокупил к застольному убранству бутылку с настойкой, уместно извлечённую им из бара.
– Спартанский ужин от куртизанки, – повела рукой Диана, приглашая его к трапезе.
– Лучше меньше да лучше, – сглотнул слюну журналист. – Главное составляющее застолья не то, что на столе, а та, которая за столом.
Он откупорил бутылку, наполнил рюмки и задушевно провозгласил:
– За нас, Диана! За наше чудесное спасение! За наше второе рождение и за то, чтобы удача не покидала нас!
– Принимается, – снисходительно приняла тост та. – Cheers!8
Напиток разливался приятной тонизирующей теплой волной по
телу Рокотова. Вторая и третья рюмки, вкупе с яичницей и бутербродами, прогрели его до кончиков пальцев. На Лонскую же настойка подействовала ощутимее: глаза у неё заблестели и налились шальным желанием. Она облизнула кончиком язычка губы и томно проговорила:
– Голову кру-ужит…Будто снова падаю с небес. У меня просто крышу сносит. Поддержите, пожалуйста, – обозначила она попытку подняться со стула.
– О да! Конечно, конечно, – засуетился кавалер, выскочив из-за стола.
Следуя указующему жесту девушки, он с шутливой церемонностью подвел её к дивану и помог опуститься. Та, откинувшись на спинку, похлопала ладошкой по ложу дивана, давая понять тем самым, чтобы Юрий присел подле неё, томно вымолвив: «Komm zu mir».9 Журналист с готовностью исполнил пожелание дамы.
– Тело ломит, – пожаловалась Диана. – Я же ударилась при этих диких небесных виражах.
Она взяла прохладную руку Юрия и прижала её к ушибленному локтю, промолвив:
– У-у-у, до чего роскошно!
– Рад стараться, – невесомо касаясь ссадины подушечками пальцев, отреагировал Рокотов. – Может быть, изволите что-нибудь анестезирующее?
– А вы можете что-то предложить? – усомнилась Лонская.
– Тэк-с, если я не ошибаюсь, у тёти Тани в мебельной стенке была аптечка, – ответил Юрий, подходя к шкафу и выдвигая соответствующий ящичек. – Ага, кое-что есть…Скажите мне какие резервы снадобий у вашей тёти, и я скажу, насколько она здорова. Впрочем, и от ушибов кое-что присутствует. Тэк-с, «Троксевазин-плюс», – прочёл он наименование мази. – Не ахти что…Бывает и поэффективнее. Однако, за неимением гербовой, пишут на простой.
Он протянул тюбик студентке и проинструктировал её:
– Мазь втирается легкими движениями, практически без прикосновения к травмированному месту. Лекарство интенсивно впитывается в ткани автоматически. Говорю это как бывший профессиональный лётчик.
– Неужели вы не поухаживаете за больной, Юрий Сергеевич? –
кокетливо закатила глаза Лонская, точно впадая в предобморочное состояние. – Если вас, разумеется, не затруднит.
– Ну, что вы! Что вы! – ответил Рокотов. – Буду рад, если моя…м-м-м…пальпация, как принято говорить у медиков, окажется кстати, мадемуазель.
– Именно, – лукаво улыбнулась «мадемуазель», закидывая свои стройные загорелые ноги на диван и укладываясь на живот. – Лечит не столько лекарство, сколько душевное сострадание. Вы постарайтесь втирать мазь в мои локотки, – пощёлкала она пальцами, выбирая нужное слово.
– Невесомо, эфемерно, – подсказал ей Юрий.
– Видите, какой вы находчивый, – последовала похвала.
– Большая профессиональная практика, – констатировал доктор-неофит.
– Ну, так проявите многогранный талант и на лечебном поприще.
– Попробуем, – передразнивая жестами девушку, пощёлкал пальцами Рокотов. – Откуда начнём?
– Отсюда, – подставила больная локоть. – Хотя я ударилась и ещё кое-чем…
Рокотов ласкающими прикосновениями обрабатывал женские локоточки, втирая мазь, а Диана меж тем рассказывала об ощущениях во время полёта:
– Я так перепугалась, что перестала соображать, а вы не растерялись…Вы такой отважный, Юрий Сергеевич! Любого перспективняка за пояс заткнёте! Правда, вы тоже чуть-чуть оказались не в своей тарелке…Сразу после приземления…Ведь так?
– Да нет, я был в норме.
– Оказались-оказались, – посмеивалась проказница. – Когда мы обнимались…
– Хотите сказать: ещё ничего не сделал, а уже ничего не
получилось?
– Ха-ха-ха!…А вы бы как это назвали?
– Ну-у…Согласен, что минута слабости простительна женщине, но она же непростительна мужчине, ежели он ею не воспользуется, – как мог, отбиваясь на ходу, сочинил «дохленький» афоризм ас эфира.
– Но сейчас-то мы адекватны?
– Как вы могли усомниться!? – деланно возмутился кавалер.
– Так охладите же поцелуями мои припухлости, чтобы облегчить страдания.
– Со всемерным расположением! – засуетился Рокотов.
– Ну, так не теряйтесь же…Учтите, у меня от влечения к совращению до отторжения – путь весьма короткий.
Юрий краешками губ стал поочередно притрагиваться к сгибам рук Лонской и ощутил, что несколько виртуальное желание контакта с юным созданием, переживаемое им и ранее, успешно трансформируется в конкретику сугубо мужской готовности. Той самой готовности, кою застали врасплох в парке.
– Теперь помассируйте мне икры, – тем временем уже инициативно распоряжалась Лонская. – Они у меня тоже ноют.
– Слушаю и повинуюсь, моя госпожа, – попробовал беспечно усмехнуться доморощенный эскулап, но его губы инстинктивно подёргивались, а хрипотца баритона выдала страсть нетерпения.
Он нанёс тонкий слой мази на ушибленные места и нежными движениями произвёл втирание в упругие, тугие икры.
– Ну? – требовательно произнесла Диана. – А охладить?
И Рокотов с хищной плотоядной полуулыбкой-полуоскалом приник к её ногам, выполняя ритуальную целительную процедуру.
– Теперь тут, – абсолютно вошла во власть гегемон положения.
И она приподняла подол туники, обнажив наполовину ягодицы, которые не в состоянии были хоть как-то прикрыть свежевыстиранные плавочки-стринги. Загорелая и смуглая от природы кожа девушки, белоснежные плавки и ярко-желтая накидка-туника создавали причудливый живописный колорит, услаждающий мужскую эстетику.
– Приступайте, приступайте, – стимулировала Лонская наступательный порыв мужчины.
Юрий бережно притрагивался к бархатистой поверхности тела
пациентки, но когда его пальцы входили в соприкосновение с полоской ткани в области промежности, где она плавно сменялась кудрявящимся пушком и особо нежной кожей, он усилием воли отстранял руку.
При очередном таком избегающем маневре Диана прихватила его пальцы своей горячей рукой, прижала к ложбинке между ягодицами и потребовала, сдерживая трепетное дыхание:
– Лечите без…пробелов!
– Трусики…мешают, – не то прохрипел, не то прорычал Рокотов, перевоплощаясь в гориллу-самца.
– Снимите. Доктору можно, – последовало милостивое разрешение.– Come on!10 – нетерпеливо добавила красотка.
Она с разрешающей манкостью выпятила попку кверху, и Рокотов до коленей приспустил плавки, которые девушка с ловкостью прелестной обезьянки одним движением ноги сбросила прочь.
И когда Диана, разводя ноги, не то чтобы допустила мужчину, а сама притянула его руку к запретному обнаженному лону, Юрий перестал себя контролировать. Он развернул живое воплощение молодёжного секс-символа к себе, жадно нащупал девичьи груди и с силой, до крови поцеловал девушку в губы.
Мигом позже Диана, отвечая на его тискающие, порывистые и поглощающие движения своими будоражащими «клеящимися» поцелуями, опалила его знойным шепотом: «Тебе можно всё! Ведь ты такой смелый! Только знай, что там у меня, куда ты так хочешь…Три маленьких дырочки…Между попочкой и писюлькой – ещё…одно влагалище…Так получилось. Таким уродился твой птенчик. А теперь тебе можно всё! Всё!»
7
Если в Москве короткая (а для некоторых ещё и очень бурная) летняя ночь была на исходе, то в безвестном вятском селе уже
минул рассвет, и наступало утро.
Георгий Листратов лежал навзничь на широкой деревянной кровати, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок деревенской избы. Рядом, уложив голову ему на плечо, спала Милена. Настенные часы-ходики показывали половину шестого, однако сон упрямо не брал беглеца. Страх не давал безмятежно сомкнуть веки. И прежде всего страх за любимую, которая, прижавшись к нему животиком на восьмом месяце беременности, даже сонная не выпускала его руки. А сверх того – переживания за ту новую жизнь, что зародилась и мерцала внутри женщины его мечты.
Милену Кузовлёву Листратов впервые увидел два года тому назад. К нему в «Сюр-Реал» она пожаловала в сопровождении Дианы Лонской. Из приёмной в кабинет первой вошла бойкая подружка, а уж за ней – Милена. С Лонской Листратов прежде «пересекался» на светских тусовках, и та, пользуясь знакомством, заранее условилась о визите – в противном случае для девушек столь короткий путь к востребованному режиссёру был заказан.
Всякая женщина – ходячая оферта, то есть коммерческое предложение о приобретении самого востребованного товара особого рода. Вопрос в цене и качестве товара. Если Лонская обладала по южному броскими прелестями, которые назойливо просятся в глаза покупателя и набивают цену, то на Милену нужно было взглянуть самому. Георгий взглянул, и навсегда влюбился в её ненавязчивую и исконно славянскую красоту. Его покорили огромные серо-голубые очи незнакомки, её безукоризненно чистая белая кожа, тонкий профиль и нежный овал лица, обрамлённый льняного цвета локонами. Ну и, конечно, его не могли оставить равнодушным по-женски смышлёная внешность и та воспитанность, что сквозила в каждом жесте, в мимике, во взоре гостьи. Сквозь умненькую миловидность Милены светилась загадочность – тайна особого рода, которая подобно путеводной звезде влекла её к какой-то благороднейшей цели. Но эта цель была ведома исключительно ей, а посторонним доступ был закрыт.
Посетительницы разнились и внутренне. Диана (и это режиссёр мигом уловил) принадлежала к экстраверткам, кои, не задумываясь, из врождённого кокетства демонстрируют полный ассортимент бугристых поверхностей и заманчивых изгибов, рождающих в мужчинах ощущение падения в бездну. Вот и в тот раз сексапильная фемина выгодно преподнесла едва прикрытые ноги, пышную грудь и прочие прелести. У Милены же под его пристальным взглядом порозовели щёчки, она потупила взор и, наоборот, фигурку расположила вполоборота, оставив для восприятия минимум эротической информации. Тем самым скромница окончательно обольстила мужчину.
Листратов был видным молодым человеком. Вместе с тем, до обретения звёздного статуса, он не интриговал «столичных штучек» уровня двух посетивших его красавиц. Зато стоило ему «зазвездиться», как подле него их запорхал целый рой. Посему Георгий великолепно научился распознавать тех, кого влекло его положение. В Кузовлёвой и намёка на это обстоятельство он не заметил.
Лонская меж тем изложила цель их посещения, из которой вытекало, что её подружка желала бы сделать заказ на изготовление нейропсихологического модуля Юрия Гагарина.
– Гагарина? – уточняя, удивился режиссёр, обращаясь непосредственно к Милене. – Это первого космонавта планеты, что ли?
– Да, – кивнула девушка, вторично за посещение, взглянув на него.
– Отчего же именно он?
– Так, – последовал уклончивый ответ от вновь порозовевших щёчек. – Он…интересен мне в качестве исторического феномена.
– Надеюсь, вы понимаете, что качественное исполнение вашего заказа предполагает достаточную откровенность?
– Да-да. Понимаю, – спохватившись, прикусила губку Милена. – Видите ли, я учусь на психолога, – пояснила она. – Пишу курсовую работу о специфике заочного метода изучения личности. Мне необходимо окунуться во внутренний мир Гагарина и как космонавта, и как первого «гражданина мира», и как семьянина, и как спортсмена…И так далее. Познать и раскрыть его во всех социальных ракурсах. Разумеется, я отнюдь не претендую на то, на что претендуют другие ваши клиенты. Меня вовсе не прельщает копание в грязном белье. Мне нужно документально точное воспроизведение его «психологической голограммы». Без додумываний и фантазий.
Само собой, Листратов взялся за необычный заказ. И работал над ним, как никогда прежде. Ещё бы, в Кузовлёвой для него экспериментальный интерес сочетался с личным. Экспериментальная составляющая выражалась в том, что на ней он апробировал свой тайный шедевр, своё изобретение – резонатор, как Георгий его коротко именовал. Личный же стимул заключался в том, что впервые экспериментатор применил прибор на клиенте, вернее, на прекрасной мадонне, из любовных побуждений. И воздействие технических устройств подарило ему волшебный результат.
Впрочем, о подробностях этого увлекательного процесса – несколько позже и в другом месте повествования. Предварительно же достаточно отметить, что Листратов впервые в жизни полюбил. И Милена ему ответила взаимностью. Взаимностью, по сути, техногенно навязанной. О чём она не ведала и до настоящего утра.
Георгий был из детдомовцев, круглый сирота. И в детстве он был ничейным ребёнком. А одинокая личность – маленький неприкаянный мирок, чуждый этому гигантскому и холодному миру, помыкающему им.
И даже повзрослев, Листратов собой в полной мере не распоряжался, пока работал за гроши в так называемом «ящике» – в закрытом Институте нейрофизиологических проблем, функционировавшим под эгидой КГБ России. Лишь учредив «Сюр-Реал» на паях с Исааком Вайнбергом, он обрёл приличный социальный статус.
Вайнберг – крупный воротила в сфере шоу-бизнеса – оценил многообещающий проект и рискнул, вложив в него немалый капитал. Инвестиции талантливого, но малоимущего Георгия выразились в виде самих изобретений. Проект «русского доктора Фрейда» не оказался прожектом: «Сюр-Реал» быстро окупился, а филиалы салона начали распространяться по стране. Конечно, жадный спонсор по совместному бизнесу новатора беззастенчиво «нагрел», но, наряду с тем, Исаак Анатольевич дал тот минимум, чтобы его компаньон ощутил себя обеспеченным, а значит, и относительно свободным человеком.
И всё же, в самодостаточную личность Георгий превратился лишь с появлением Милены. Ему стало, для кого жить, творить и зарабатывать. С появлением любимой для Листратова солнечный свет заиграл всеми цветами радуги. И он решил подарить Милене радость вселенского масштаба. Но как реализовать эту идею без денег?
Ради добычи золотого тельца изобретатель и надумал продать новое и незапатентованное в установленном порядке открытие. Но кому? Вайнбергу? Так тот его уже однажды обобрал как липку. Комитету госбезопасности? Так эта наглая и властная инстанция платила ему крохи за ту эксклюзивную информацию, что он ей поставлял. Потому он и связался с американцами через репортёра Боба Сноу, что давно подбирал к нему отмычку.
Новоявленный Кулибин сознавал, что совершает крайне рискованный шаг, ибо ещё в Институте нейрофизиологических проблем он дал КГБ кабальную подписку. Подписка в числе прочего предусматривала уголовную ответственность за незаконный экспорт технологий, научно-технической информации и услуг. Комитетчики никогда не простили бы ему измены в форме технического шпионажа. Но уж очень хотелось обеспечить перспективу любимой и будущему сыну.
Потому Листратов и отважился на контакт со Штатами, в материальном плане отнюдь не прогадав. В дальнейшем задержка заключалась, как он надеялся, в сущем пустяке – вывезти Милену «за бугор» под видом круиза по Средиземноморью (до поры не посвещая любимую на счёт деталей «закулисья»), а там её и сманить.
И уже на стадии оформления заграничных виз у Георгия случился «облом»: Кузовлёва сама узнала об изнанке его души при
крайне непредсказуемых обстоятельствах.
В ту июньскую ночь Листратов проснулся от того, что кто-то включил яркий свет в спальне его московской квартиры и резко сорвал с него простыню. Георгий сначала рефлекторно зажмурился, а затем, реактивно оценив необычайный характер происходящего, волевым усилием раскрыл глаза и стремительно сел на краю кровати. Он увидел вокруг себя нескольких человек. Часть из них была вооружена. Стволы были направлены на него и на Милену, которая также проснулась и испуганно прижималась к стене, прикрывая живот руками.
– В чём дело? Чего вам надо? – ошеломлённо спросил Георгий.
– Ты Листрат? – вместо ответа спросил его мужчина лет тридцати, стоявший впереди прочих. При разговоре кончик его языка раздваивался, будто у гада ползучего.
– Сначала скажите, кто вы и по какому праву ворвались? – попытался сохранить невозмутимость хозяин.
Реагируя на его не по обстановке независимое поведение, гадоподобный кивнул наперснику, молча скалившемуся щербатой пастью. Восприняв сигнал, щербатый пнул строптивцу в промежность. От удара у Георгия в глазах вспыхнул свет в сотни раз более яркий, нежели при пробуждении, вслед за которым его обступил чёрный провал, и он мешком свалился на пол.
Придя в себя, Георгий обнаружил, что он весь мокрый, с тела стекает вода, а его поддерживают под руки сообщники человека с раздвоенным языком. Непосредственно над Георгием возвышался беззубый тип с пустым ведром.
– Ты Листрат? – повторил главарь, над верхней губой которого взамен усов красовалась стилизованная татуировка «Весь мир фуфло, а люди в нём фуфлыжники».
– А ты кто та…, – начал, было, упрямец, ан новый удар щербатого в скулу оборвал его риторику.
Едва чёрная пелена перед глазами рассеялась, Георгий увидел, что гадоподобный мерзавец, перегнувшись через кровать, немытой рукой гладит сжавшуюся Милену по беременному животу, издавая звериные хрипы:
– Чё, зигота11, набалделась, сама сучку ждёшь?
– Убери лапы, скотина! – придушенно вскрикнул Георгий, силясь вырваться из дурно пахнущих объятий бандитов. – Не тронь её, гад! Пусть ты меня прикончишь, но прежде я тебе вырву язык!
И нечто такое было в его виде и голосе, что заставило садиста с раздвоенным языком почувствовать: женщина – тот предел, за которым для его противника ограничений не существует.
Но прежде, не оборачиваясь, налётчик мощным маховым движением в прыжке нанёс удар Листратову в солнечное сплетение, принудив его замолчать ещё на пару-тройку минут.
– Х-ха, вырву, – ехидно хмыкнул изувер, оставляя, тем не менее, Милену в покое и прицениваясь к её партнёру, который всё никак не мог вдохнуть воздух полной грудью. – Ну и чё? Вырвал? Я те ща член вперёд вырву, лох поганый! Ну, чё ты бакланишь? Сам же гонору нагнал, не захотел без понтов базарить. Сам и тёлку свою без навару подставляешь. Я – Вован Палач. Слыхал, небось? А ты кто?
– Че-чего спрашивать? Сам знаешь, что я – Листратов? – с передышками, хмуро склонился к диалогу Георгий. – Сдуру в дома такие, как вы, наверное, не вламываются?
Бандиты захохотали вкупе с вожаком.
– А ты ничё, фофан, – снисходительно одобрил прозвучавшую фразу Вован. – Коль дальше не будешь дуриком прикидываться, то и ты, и тёлка твоя, и надавыш твой, чё у неё в пузе зачервячился, жить останетесь. При одном условии, что ты запираться не станешь и бабло, что ты настриг немеряно, гопоте нашей отслюнявишь. O`кей?
– Попробуем, – согласился Георгий, суматошно соображая, сколько валюты у него в квартирном сейфе, на депозите и на банковских карточках. Да вот только последующие действия Змея заставили его предположить, что малыми уступками от этого мизантропа не отделаешься.
Так оно и вышло. Вован преспокойно дождался того, пока хозяин выложит им сбережения из сейфа, отдаст одну из банковских карт и сообщит код к ней, а вслед за тем почти культурно осведомился:
– Всё?
– Почти…Кроме депозита.
– Ай-яй-яй! – карикатурно скривился предводитель шайки. – Чё ты гонишь, отрыжка несвоевременно извлечённого пениса! А ведь договорились, фуфло не толкать. Секи поляну, Жора, и делай выводы.
С этими словами Змей извлёк из дорогого кейса фотографии, на которых Листратов сразу опознал Боба Сноу, точнее, труп Сноу, снятый в нескольких ракурсах. И на всех снимках рядом с телом репортёра беззубо скалился ненавистный щербатый субъект, что стоял сейчас подле режиссёра. Георгий тотчас вспомнил прессу дня минувшего, смаковавшую убийство американского подданного. Так вот кто виновен в его гибели! Или это ловкая мистификация?
– Чё, сомнения нас гложут? – ехидно, но правильно истолковал его колебания Вован. – Так ведь не суть, кто грохнул Боба, хотя я мог бы тебе и ксиву на него предъявить. Суть в том, что я знаю про связку меж тобой и Бобом. Ни одна собака про то не пронюхала, аж и комитетчики проворонили, а я знаю. Вот номер так номер, да? Аккурат тебе меж глаз!
– Да-а…, я знал Сно-оу, – выгадывая время, медленно протянул пленник, поражённый убийственным доводом. – В «Сюр-Реале» он бывал…
– Бывал член у любки под юбкой! – грубо оборвал его Змей. – Чё ты мне тюльку гонишь? Э-эх, впендюрить бы тебе по дыне пару раз, да ладно…И без того есть, чем прессовать.
И главарь, подобно факиру, вытаскивающему из мешка кобру, вытянул из кейса записную книжицу американского журналиста. С многозначительным видом он раскрыл вещественную улику и с великодушием победителя дал возможность поверженному противнику обозреть записи с номерами банковских телефонов и кодами.
– Ваша взяла, – и в самом деле сдался Листратов, исподлобья
обводя взором ораву уголовников. – Есть у меня куш на счетах…Так он в Швейцарии. До него ещё добраться надо.
– Нич-чё, доберёмся, – под гогот блатной братвы заверил его Вован. – И за чё ты такие крутые бабки срубил?
– За что-о? – замялся Георгий, не решаясь выдать тайну. – Загнал кое-что…Вам-то что? Вам же деньги нужны.
И в сей критический момент, из-за нервного перенапряжения, режиссер допустил промах: он ошибочно расценил последующие действия главного бандита.
– Нам-то что? – сказал гоп-менеджер, в третий раз раскрывая кейс. – Ты меня, фуфел, достал. Ща я тебе предъявлю лучший в мире детектор лжи…
– Погоди, – остановил его Листратов. – Погоди…
– Погожу, – заинтригованно замер тот в позе грибника, нащупавшего в жухлой листве груздь.
– Всё так, – покаянно сознался Георгий. – Барыш я сорвал на том, что загнал американцам усовершенствованный детектор. Резонатор…
– О, прикол так прикол! – Вован похабно разверз пасть, из которой торчали жёлтые прокуренные зубы с инкрустированными стразами. – А я-то намекал вот на какой детектор! – И он под лошадиное ржание своих опричников жестом фокусника извлёк-таки из кейса…паяльник.
Режиссёра охватил стыд, смешанный с гневом бессилия, что он так дёшево и бестолково «купился», ан отступать было поздно: слово блудливым воробьём вылетело изо рта и ухватить его, было не суждено.
– А чё такое…«отон»? – зачитал бандит непонятное словечко из записной книжки.
– Это…приставка к детектору, – соврал Листратов.
– Ну, чё, подытожим переговоры, прошедшие в тёплой и дружественной обстановке, – издевательски проговорил Змей. – На твой детектор мочился я со сталинской высотки. А вот на бабло я тебя разведу по полной программе. Делиться, братан, треба. Значит так, за кордон поедешь с нашими. Баба твоя останется тут, под нашей крышей. Рассчитаешься, получишь её живой и здоровой вместе с надавышем. Попробуешь свинтиться, получишь её уши в посылке. А щас, покеда мы будем выправлять ксивы в Швейцарию, пыхти в две дырки, засветись на работе…Короче, тусуйся, как обычно, но под нашим призором. А станешь дёргаться, так мы не толи што бабу твою саданём, но и тебя гэбистам сдадим за измену нашей великой Родине! – пафосно завершил он бандитское наставление.
Так криминальный «наезд» сорвал планы Листратова. Два дня под неусыпным надзором боевиков Вована Палача он оформлял срочную визу в Швейцарию. Мобильные телефоны у Георгия и Милены бандиты забрали. За Миленой также ходил по пятам «гопник», отслеживая каждый её шаг.
На второй день пленения Милена, предупредив Георгия, поехала в Ленинку, чтобы, якобы, подготовить материалы для дипломной работы. Там она набрала массу литературы об истории Древнего Рима, ибо одним из персонажей её исследования являлся легендарный основатель Вечного города Ромул. Под видом конспектирования, она стала писать записку Диане Лонской, намереваясь это послание незаметно передать библиотекарю. За этим занятием её и застал Георгий, внезапно появившийся в библиотеке.
– Иди за мной! – вполголоса и непривычно жёстко скомандовал он, беря её за руку.
– А-а-а…А как же книги? – только и успела пролепетать она.
Однако вид мужа был настолько страшен, что она осеклась и послушно засеменила за ним к выходу из зала. Милена даже упустила из виду то, что Георгий был без бандитского конвоя. Зато это в должной мере оценил её неотступный соглядатай. При приближении к нему супружеской четы, браток вдруг оробел, испуганно вскочил с лавочки и прижался к стене. Георгий, не останавливаясь, правой свободной рукой достал из кармана курточки-ветровки какую-то трубку. Это был изобретённый им самодельный импульс-шокер дистанционного действия.12 Он навёл
его на соглядатая и нажал на кнопку. Мгновение – и бандит расплавленным воском сполз по стене на пол.
– А-а-а… А г-где ост-остальные? – клацая от волнения хорошенькими ровными зубками, спросила Милена мужа в коридоре.
– Там же, где и последний, – ответил Георгий.
– Ты…Ты их тоже убил?
– Часа три поваляются в лужах из собственной мочи и очухаются.
И пришлось возлюбленным бежать впопыхах, куда глаза глядят. Поначалу Георгий спрятал Милену у тётки в Орехово-Зуево, а сам попытался сунуться за билетами в аэропорты, на вокзалы… Увы, везде он едва не напарывался не только на подельников Вована Палача, но ещё и на негласный контроль комитетчиков – то спохватился и Топтыжный. От провала Листратов ускользал в последние мгновения. Вскоре к перечисленным невзгодам присовокупилось и то, что вторая его банковская карта, которую он утаил от Пакостина, оказалась заблокированной. Выручила заначка, припрятанная в рабочем кабинете.
В виду того, что западные рубежи страны оказались наглухо заблокированными, несчастным влюблённым ничего не оставалось как, подобно славянам шестого века нашей эры, гонимым в поисках лучшей доли, двинуться на восток. Иногда так бывает: чтобы достигнуть Запада, надо стремиться на восток. Их бегство осуществлялось «тайными тропами» – вдали от российских транспортных магистралей, просёлочными и второстепенными дорогами, пролегающими между заштатными городишками, захолустными сёлами и лесными посёлками. Они передвигались на перекладных: попутными машинами, электричками, конными подводами, а подчас и пешком. В гостиницах «светиться» было опасно, потому в качестве места ночлега предпочитались частные дома. Последнюю ночь Георгий и Милена скоротали в избе безымянного вятского крестьянина.
От Кирова до Владивостока оставалось «всего ничего» – семь тысяч километров. Там проживал дальний родственник Листратова – Владимир Зиновьевич Селиванов. Он был капитаном дальнего плавания и располагал возможностями нелегальной переброски Георгия за кордон. Листратов убедил свою суженую, что у Зиновьева она будет в безопасности. Он же, Георгий, доберётся до Америки, заполучит сумму контракта, вернёт её в качестве компенсации Отечеству, а уж затем явится с повинной, как на том настаивала Милена.
Глава седьмая
1
Заковыкин совершил незаурядный для студента-гуманитария поступок: он встал в семь часов утра – неслыханно рано для себя. Это понадобилось ему затем, чтобы иметь солидный временной лаг в поисках улицы Подлесной, а равно и для поездки на проспект Вернадского. Воистину, кто рано встаёт – тому Бог подаёт. С задачей-минимум Тихон справился неожиданно легко: в девять часов он уже был на месте.
Добравшись до места проживания Георгия Листратова, уралец сориентировался с нумерацией квартир по табличке на дверях подъезда, и бодро разъяснил старушке, возившейся с кодовым замком: «Здрасьте. Я к Листратову…». Тихон лгал вдохновенно и без тени сомнения: во-первых, от природы он располагал таким искренним выражением лица, что именно пожилые люди ему безоговорочно доверяли, а во-вторых, то была ложь во спасение – во спасение Милены Кузовлёвой. Юркнув следом за бабулей в подъезд, он лестничными маршами взбежал на пятый этаж и нажал на кнопку звонка.
На его призыв к общению никто внутри квартиры не отозвался. Второй, более продолжительный сигнал, также остался без ответа. Настырный Заковыкин не привык так запросто отступать. Он принялся звонить ещё и ещё, и до того увлёкся этим процессом, что когда его кто-то тронул за плечо, он от неожиданности подпрыгнул кверху горным козлёнком.
В прыжке, с высоты козлиного полёта он оглянулся и обозрел лестничную площадку: на ней стояла та самая старушка, что впустила его внутрь.
– Ты к кому, мальчик? – уточнила бабуля.
– Дык…Я к дяде Жоре, – нашёлся Тихон, приземляясь. – К Листратову. На прошлой неделе он меня в гости звал…А его нету.
И по телефону не отвечает.
– Знать, ты Георгиев племянник?
– Угу.
– Георгий уж дней пять не появляется.
– Дней пя-а-ать…
– Да-а-а, – в тон ему подтвердила старушка. – Ево сёдни перед тобой энти…органы искали. Мине понятой брали. Квартиру обшарили и, вишь ты, бумажку наклеили.
Только сейчас Заковыкин обратил внимание на то, что вход в жилище опечатан узкой полоской бумаги с нанесённой на неё печатью следственного комитета.
– О-о-о!… – ошеломлённо протянул он. – То-то я думаю…Ну, ладно, я пошёл. Моя мама, то есть сестра дяди Жоры, наказала проведать его. А тут…Спасибо, бабушка. Я, пожалуй, пойду.
Лгунишка уже спустился ступенек на пять, обдумывая слова старушки, как та внезапно сама его позвала:
– Внучек, постой! Коли тебе чего спросить, так люди из органов промеж собой говорили, что сёдни эдеся энту…засаду выставят. Дак ты про Георгия у них може чиво спросишь?
– Да-аже и не знаю, – артистично разыграл нерешительность парнишка. – Не-е, я лучше маме скажу, а она пусть решает.
