Олег Владимирович Фурашов
Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями
– Что же ещё, кроме любви? Стоп! Вру…Милочка…То есть, Милена как-то призналась мне, что Георгий напоминает ей Гагарина внешне, а пуще всего – внутренне: душевной теплотой, порядочностью, добрым юмором, взаимовыручкой. Допустим, для неё он заказ исполнил бесплатно ещё до их сближения. По просьбе Милены он и другим бескорыстно помогал. Хым…, – сам себе удивился Андрей Петрович. – Я как-то не придавал тому значения…Не исключено, что он тем её и покорил. Да присовокупите сюда то, что я напел дочке, когда она была ещё маленькой, сказки про космочела. Вот она и ждала такого принца.
– Извините, не понял – признался Топтыжный. – О чём вы? Что ещё за «космочел»?
– Видите ли, существует такое понятие как монизм, – оживился Кузовлёв, «седлая» своего идейного «конька». – Монизм – философский принцип, признающий единство мира. Для меня это единство состоит в том, что развивающаяся материя рождает всё сущее, в том числе и сознание. Но единство не означает застывшую
монолитность. Мироздание представляет собой прогрессирующую
систему со сложной структурой.
Вообразите себе кашу, варящуюся в гигантском котле, – академик жестами изобразил помешивание блюда черпаком. – И периодически в этом вареве возникают пузырьки. Таким пузырьком является и Наша вселенная. 15-20 миллиардов лет назад она пребывала в так называемом сингулярном состоянии, когда занимала объём меньший, чем атом водорода. Затем произошёл так называемый Большой взрыв, основанный на реакции монополей – фундаментальных субфизических частиц. В результате стал формироваться Наш мир: разбегающиеся галактики, звёздные системы, планеты…Происходил позитивный процесс рассеяния материи, создающий условия для возникновения жизни и мыслящих существ. Однако линейное продолжение такой динамики не может длиться вечно. Если энергетическая реакция взаимодействия между светлой и тёмной материей идёт активно, то вселенная, в конце концов, лопается. Если же эта реакция затухает, то происходит коллапс. Но, и в первом и во втором случае, энергия умершей вселенной возвращается в первобытную кашу, её породившую. Вот схема энергетической перезарядки, вот тот алгоритм, по которому извечно и функционирует мироздание.
– Получается, что всё однажды падёт прахом? – без оптимизма, но заинтригованно констатировал тезисы академика полковник.
– Не факт, – не присоединился к его пессимизму учёный. – Разум способен запрячь в колесницу истории, и заставить трудиться на себя любую природную силу. Человек не может отменить сущность энергетической перезарядки материи, но вполне может изменить форму проявления монопольной реакции. Однако всемирная регуляция подвластна лишь коллективному разуму, действующему слаженно и в интересах всего позитива развития. Увы, сегодня человечество, образно говоря, всё ещё пребывает в отживающей фазе разбегания галактик. Только у нас разбегаются иные галактики – происходит отчуждение душ. Под принудительным единством земной цивилизации царит вселенская толкотня локтями. И если нас не объединят люди новой формации – космочеловеки или космочелы, мыслящие вселенскими категориями, наше поражение перед слепо действующей стихией неизбежно.
– Кто такой космочел, вы меня просветили, Андрей Петрович, – подытожил чекист. – Но гложут меня сомнения, что Листратов… Впрочем, мы несколько отклонились от цели допроса. Скажите, пожалуйста, вам что-либо известно о том, где находятся ваша дочь или Листратов? Быть может, кто-то сообщал про них, звонил по телефону?
– Если бы! – потряс кулаками старик. – К сожалению, я в полном неведении.
– Дома вы побывали. Быть может, из вещей что-то пропало?
– Нет. Как будто, всё на месте. Двери и окна целы. Ваши товарищи квартиру охраняют.
– Андрей Петрович, следствием проведена почерковедческая экспертиза некой записки. Графологами установлено авторство вашей дочери. Взгляните, пожалуйста.
Топтыжный передал Кузовлёву письменное послание, запечатанное в целлофановый пакет. Тот взял его задрожавшими руками и долго читал и перечитывал.
– …Думается, записку написала Милена, – наконец проговорил Кузовлёв. – Хотя, сейчас ведь редко пишут от руки…
– Щепетильный нюанс, Андрей Петрович, на который вы отчасти ответили. И тем не менее…В тексте есть упоминание про атон. Из контекста записки, по нашему мнению, следует, что ваша дочь имела в виду отон. Оттуда же вытекает, что об отоне был наслышан и Листратов. Так?
– Да. Вы правы, – подтвердил академик. – Об отоне знали и Милена, и Георгий. Но знали в допустимых пределах – в рамках специальной научной литературы незакрытого характера.
– А конкретнее.
– Та-ак…Я им рассказывал, что отон, или более правильно – монополь, в стабильном состоянии в Нашей вселенной не существует. Он возникает только при управляемой реакции термоядерного синтеза.
– И больше ничего?
– Пожалуй. Я мог упустить какие-то малозначительные детали.
Однозначно могу заявить, что аспектов, составляющих государственный секрет, тем более объекта «Моно», я ни разу не задевал, а Милена и Георгий их не касались.
– Охотно верю. И всё же, Андрей Петрович, не отирались ли вокруг вас и ваших близких подозрительные личности? Может, некто стремился быть вхожим в вашу семью, установить контакты с дочерью, с Листратовым?
– Да вроде бы нет…
– Телевизионщики, иностранцы?
– Нет. Хотя…Вот вы сейчас спросили, а я вспомнил шумиху в прессе про недавнее убийство американского репортёра Сноу. Нынче, в конце весны, в Доме учёных проходила международная научная конференция. В перерыве между заседаниями я случайно натолкнулся в кулуарах на Сноу и Листратова. Они о чём-то беседовали и презентовали друг другу электронные органайзеры. По сути – обычный жест вежливости. А вот Георгий, увидев меня, почему-то смутился. Я тогда не придал этому значения…М-м-да…Но учтите: рассказывая вам про тот эпизод, я ни в коей мере не подвергаю ревизии порядочность Листратова. Я извещаю вас про…э-э-э…интерес к нему Сноу.
5
Кто знает, как сложилась бы судьба Заковыкина, если бы он не надумал полакомиться. Тихон устал ждать на солнцепёке родича Милены. Его томила жажда. Невдалеке торговали мороженым, и студент не устоял перед искушением. По всемирному закону подлости, пока он покупал эскимо, из здания КГБ «нарисовался» благообразный старик, направившийся сторону Кремля.
И Тихон, облизывая эскимо, двинулся следом за Кузовлёвым. Подходить к уважаемому человеку с мороженым в руках он счёл неприличным, а потому, торопливо и без смака поглощая лакомство, некоторое время шёл в отдалении. И это обстоятельство стало решающим в том смысле, что между ним и стариком вклинился какой-то вертлявый мужичонка с воровато косящими глазами.
Прохожих и просто гуляющих на улицах и без того было много, а тут у Заковыкина под ногами путался ещё и надоедливый «субчик». Раздражённый студент надумал, было, его обогнать, как вдруг обратил внимание на то, что жуликоватый субъект не абы как толкается перед ним, а пристроился за дедулей.
Пермяк притормозил, «выключил поворотник» и отложил обгон, присматриваясь к подозрительному типу. И вскоре догадался, что тот отнюдь не собирался обворовать Кузовлёва, так как не приближался к старику вплотную, а, скорее, выслеживал его. Например, в немноголюдных местах шпик держался на расстоянии, чтобы преследуемый его не заметил. Характерными повадками жуликоватый дядька основательно походил на тех уголовников, что взяли Тихона врасплох на Подлесной.
Так, гуськом, стихийно скомпоновавшаяся троица и продефилировала по центру столицы. Кузовлёв последовательно миновал Детский мир и Никольскую улицу, прошёл по Красной площади, пересёк Васильевский спуск и по мосту через Москву-реку отправился в Замоскворечье.
За мостом путь его лежал к знаменитому Дому на Набережной, построенному ещё при Сталине. Академик зашёл в один из охраняемых подъездов, а шустрый мужичонка и Заковыкин, соблюдавшие безопасную дистанцию, пристроились, соответственно, в кустах и в укромном закуточке, образованном трансформаторной будкой и афишной тумбой.
Кому как не Тихону было знать домашний адрес Кузовлёва. Потому он резонно предположил, что в Доме на Набережной дедуля заглянул к кому-то в гости. И юноше, хочешь не хочешь, пришлось «заступить на бессменный пост».
Понемногу смеркалось. Вечер был влажным и душным. На затаившегося в кустах мужичонку невесть откуда налетели полчища комаров. Заковыкин догадался об этом потому, что жуликоватый человечек засуетился, начал сквозь зубы обречённо ругаться, суматошно размахивать руками, а также бить себя «по мордасам» подобно заправскому мазохисту. Постепенно мазохист-неофит «разбавил» потеху ожесточённым почёсыванием тела, немало позабавив Тихона. «Чёс» нарастал от минуты к минуте, так что вскоре стоик в кустах уже отплясывал смесь трепака и джиги, прерываемого завываниями и повизгиваниями, когда несчастный доставал особо удалённые члены своего тела. «Сила чесотки прямо пропорциональна недоступности чешущегося места», – вспомнилось Заковыкину, когда он смотрел на буйно колышущиеся заросли, словно там бегало стадо бизонов. И ему стало даже неловко за личное благополучие.
6
Гостил Кузовлёв долго – часа три. Так что, когда он показался из подъезда, разморённый от зноя юный караульный был подобен печёной картофелине, а вертлявый мужичонка – невротику из лепрозория.
Отдохнувший дедуля энергичным пешим ходом добрался до Третьяковской галереи. От неё он подземкой проехал до уже знакомой Тихону станции метро Юго-Западная. Поднявшись из андеграунда на поверхность, Кузовлёв пешим ходом прибыл к уже знакомому юному следопыту дому номер двадцать два корпус «Б» на проспекте Вернадского.
Стоило старику скрыться в подъезде, как из кустов, только теперь от дома напротив (Вернадского, 22 «В»), высунулась расчёсанная до крови морда Ирокеза. К нему и приблизился вороватый субъект, принявшийся жаловаться, жестикулировать и что-то выяснять. Прилегающую к зданию местность Заковыкин худо-бедно изучил. И всё же, он слегка рисковал, когда, обежав корпус и маскируясь зарослями, подобрался к уголовникам. Риск был невелик, ибо в слежке ему выступили подмогой сгущавшиеся сумерки и двойное чесоточное шуршание жуликов, заглушающее ропот листвы сирени. Юноше удалось услышать окончание диалога.
– Идёшь ты пляшешь на лобке галопом, Грызло! – возмущался по какому-то (пока неясному) поводу юркий мужичонка.
– Шелупонь, вяжи скулить, – зло оборвал его Ирокез. – Щербатый по мобиле базарил, что Седого пасти стану я, а ты по утряне чеши в зиндан. Въехал?
– Ёп! Въехать-то я въехал, Грызло, – выругался (выругалась?) Шелупонь (Тихон так и не понял, какого рода прозвища у обоих «корешей» и склоняются ли они). – Дык ведь я так шустрануть не поспею – на другой конец Москвы.
– Твои проблемы. Хошь, кантуйся ночь у Нюхи на блатхате, но чтоб в семь был на зиндане. Сам Вован тебя спрашивал.
– Ёп! – вырвался новый вопль недовольства у Шелупоня. – На хрена мне такая хрень, когда своей хрени дохренотени?! Мне тогда уж кайфовее с Танькиного шалмана по утряне катить.
– Твои проблемы, – отмахнулся (или отмахнулось?) Грызло.
И «покатил» (покатила?) Шелупонь на ночь глядя в Танькин «шалман». Что оставалось делать Заковыкину? Ну, не упускать же возможность выследить самого Вована Палача! И Тихон увязался за бандюгой неопределённого пола. Через полчаса «парочка» вышла из метро на Павелецком вокзале, а ещё через четверть часа спустя «связанные незримой нитью» ехали в соседних вагонах электрички, следующей в сторону Домодедово. За две остановки до аэропорта Шелупонь выскочил (выскочило?) на платформу, и юный следопыт его чуть не прозевал.
На улице уже стемнело, прилегающие к железной дороге улочки освещались плохо, и Тихон вторично едва не упустил уголовника. Потому, чтобы не потерять след и не вспугнуть преследуемого, студенту пришлось и ползти по-пластунски, и частить на четвереньках, и семенить на цыпочках. Из-за напряжения и неудобств километр до «шалмана» заменил парнишке марафон. К финишу он добрался, истекая потом.
«Шалман» размещался на первом этаже старого двухэтажного дома и представлял собой квартиру, дверь в которую открылась по условному стуку и тарабарскому паролю Шелупоня. Через окно наружу доносились глухие звуки, но их было достаточно, чтобы вскоре Заковыкин разобрался, что в воровской «малине» пьют и смачно закусывают. Взамен пермяк глотал голодные слюни, мстительно вспоминал комариную казнь Шелупоня и мечтал, как он в тандеме с Топтыжным разоблачит блатную шатию-братию и спасёт Милену и Кешку.
Около трёх часов ночи в квартире погас свет, и всё стихло. Тогда Тихон решил отправить промежуточное sms-сообщение Топтыжному. На «мобильнике» он набрал следующий текст: «За стариком Кузовлёвым на Вернадского 22 вэ из кустов следит бандит Грызло. Я преследую бандита Шелупоня по ж/д Павелецкий-Домодедово. Завтра в 7-00 он должен быть в зиндане. Ждите следующий сеанс связи. Тихон». Через пару секунд аппарат пискнул, извещая о доставке телефонограммы, но одновременно предложил зарядить батарею.
Отправив спецдонесение, Заковыкин, покряхтывая, с чувством выполненного долга устроился на ночлег в густой и высокой траве палисадника. «Кстати, а что такое зиндан? – задался он вопросом. – Где-то я это слово слышал…Где-то я это слово слы…»
7
Кто-то уронил ведро, и оно покатилось, громыхая, по полу. Следом раздался смачный баритональный мат, который сменило ещё более смачное басовое сквернословие:
– Ёпть! Ты чё, без кипежа, Шелупонь, никак не можешь? И так комары всю ночь кусали, спать не дали!
– Ага, мало того, что кусали, так они ещё без перерыву и воздух портили, – ехидным тенорком откликнулся (откликнулась? откликнулось?) Шелупонь.
Так просыпался «шалман».
Невыспавшийся (и тоже истерзанный комарами) Заковыкин замедленно открыл глаза. Студент недоумённо посмотрел на окружающий пейзаж, туговато сообразил, кто он и где он, а затем поспешно отполз за угол, опасаясь быть застигнутым врасплох криминальным гермафродитом или кем-либо из его подельников.
И не зря, потому как расчёсано-распухшее рыло Шелупоня показалось на улице минуту-другую спустя. Из поспешной трусцы жулика вытекало, что тот опаздывал.
Довольно быстро прояснилось, что бандит торопился на пригородный автобус, курсировавший от железнодорожной платформы на восток Московской области, куда-то в направлении Софьино. Шелупонь заскочил в него через переднюю дверь, а его преследователь (в последнее мгновение) – через заднюю.
Мало-мальски освоившись в автобусе, пермяк улучил момент и на всякий случай набрал на «мобильнике» краткую «эсэмэску» для Топтыжного: «Еду к зиндану…» Текст сообщения он не закончил, так как «сотик» запищал, извещая его о разрядке батареи. Потому Заковыкин счел за благо срочно отправить корреспонденцию в незавершённом виде.
Пассажиров в салоне было густо, так что студент поначалу не привлёк внимания Шелупоня. Однако к концу поездки людей становилось всё меньше, а на предпоследней остановке «Рабочий посёлок» в автобусе их и вовсе остались двое, не считая шофёра. Не удивительно, что вороватый субъект заёрзал, сверля парнишку взглядом.
Вот и конечная платформа, расположенная в полукилометре от Рабочего посёлка. Остановка была почти лесной, и представляла собой частично асфальтированный, частично закрытый железобетонными плитами «пятачок» для разворота пригородного транспорта.
Двери автобуса распахнулись, уголовник выпрыгнул наружу и, напевая «Я милаго узнаю па па-аходке-е-е…», узенькой тропинкой направился к лесу, мгновенно растворившись в чащобе. Заковыкин также спрыгнул с подножки, но, в отличие от жулика, задержался на «пятачке». Он сделал вид, что завязывает шнурок на кроссовке, а сам попытался сориентироваться в окрестностях.
Автобус уехал. Тихон остался один. Наученный прошлым опытом, студент спрятал мобильник под приметным деревом. Затем он чуть помедлил, и, поверив мирному щебетанию лесных пташек, двинулся тропкой, по которой скрылся Шелупонь. Метров через двести тропинка раздвоилась, а чуть позже и совсем разошлась на три стороны. Уральский следопыт вынужден был вернуться к первой развилке. От неё он пошёл в глубь зарослей, снизив темп перемещения в несколько раз: приходилось «читать следы». На супесчанике отпечатки подошв кирзовых ботинок бандита слабо, но проступали. «Каблуками назад, носками вперёд…Каблуками назад, носками вперёд…», – пыхтел Заковыкин, «вычисляя» курс, взятый
Шелупонем.
Согнувшись в три погибели, отдельные отрезки следопыт вынужден был преодолевать практически ползком. От неудобной позы ноги и поясница у него затекли. Он уж хотел, было, передохнуть, как вдруг наткнулся на…два настоящих кирзовых ботинка! Причём ботинки волшебным образом соизволили развернуться носками к нему, а каблуками – от него.
Не сразу, но, сообразив в чём дело, Тихон похолодел и стал поднимать голову кверху: последовательно ботинки сменили брюки из чёрной грубой материи, затем появилась зелёная давно нестиранная рубаха, далее – цепочка, подделанная «под золото» и, наконец, с едкой ухмылкой – «страхолюдная» физиономия Шелупоня. За ним проступали очертания силуэтов ещё двух «урок».
– А я тя, фуфел, ещё у платформы по утряне зарисовал, – соврал Шелупонь, хватая паренька за волосы и вытягивая его кверху. – Вынюхиваешь, сука?!
– Ничего я не вынюхиваю, – попробовал возмутиться Заковыкин, смекая, что запахло жареным.
– Какой же хрени ты за мной тащился? Какой же хрени ты щас своей харей по земле елозил? – наседал уголовник.
– Дак…Я грибы искал, – «брякнул» студент что попало. – А вон и…дедуля мой идёт, – попробовал он применить старый-престарый «пацанский» приёмчик, заглядывая за спину «братков».
Сработало: троица бандитов пусть на секунду, но попалась на уловку и оглянулась. Этого оказалось достаточно: Тихон резко ударил ребром ладони Шелупоню по бицепсу, и пальцы того разжались. Пермяк «юзанул» волчком и, что было сил, рванулся в сторону остановки. Уголовники бросились за ним, но за хоккеистом-перворазрядником им было не угнаться. Разрыв между ними и беглецом увеличивался. Впереди уже виднелась опушка и очередной автобус на конечной остановке. «Аля-улю, полканы вислоухие!» – победно подумал Заковыкин, как вдруг что-то резко обожгло его в верхней трети бедра. От удара он полетел вперёд и вниз.
Уже в конечной фазе полёта-падения Тихона нагнал раскат, похожий на сухой треск. До парнишки не сразу дошло, что в него стреляли. И попали. В горячке студент вскочил и попытался бежать дальше, однако правая нога его не слушалась, повиснув плетью, и он повторно свалился наземь. Правая штанина его джинсов стремительно набухала от крови. «Ранен», – констатировал Заковыкин. Его охватила слабость, голова закружилась. И уже теряя сознание, он ощутил, что на него обрушился град ударов от подоспевших преследователей.
Глава третья
1
Итак, презренный Георгий Листратов в волчьем одиночестве направил стопы свои к Тихому океану. Туда он крался загнанным зверем, пытаясь вообще не показываться на людях, ехал «на перекладных», на чём придётся. Он не чистил зубы, не мылся и не брился, не менял нательное бельё. Он зарос щетиной и запаршивел. От него дурно пахло. Вряд ли бы в нём знакомые опознали успешного столичного денди.
Грязным животным он добрался до Кургана. Здесь, среди сибирских степей, на него снизошло прозрение. Он понял, что вне мира Милены и Кешки ему не жить. Незачем. Лишено смысла. Переосмысливая ситуацию, он полдня тупо прятался в привокзальных трущобах. А к вечеру развернулся на сто восемьдесят градусов. «Скотина! Гадёныш! – поносил он сам себя. – Трусливый самолюб!»
Торопясь и рискуя, Листратов ехал теперь «товарняками». На платформы грузовых поездов он садился ночью, прячась среди металлолома, на который вряд ли кто мог позариться. «Обратный марш» свершился вдвое быстрей.
В полдень Георгий спрыгнул с платформы на станции Бахаревка – ближе к окраине Перми. Там он вызнал нужные сведения у бродяг, уже научившись с ними общаться по-свойски, и на трамвае маршрута номер пять поехал к центру города.
Сойдя возле стадиона «Динамо», проинструктированный беглец бодро зашагал вниз по улице. Минуя стадион, он попал на глаза стражу порядка в чине младшего сержанта. Должно быть, изрядно потасканный вид бывшего режиссёра наводил на определённые ассоциации, так как страж порядка дунул в свисток и жестом приказал Листратову приблизиться к нему.
Как бы не так! Не хватало после стольких скитаний и трудного выбора попасть в полицию…И Георгий, изобразив недоумение, как ни в чём не бывало, двинулся своей дорогой. Патрульный свистнул вторично и, не дождавшись подчинения, поспешил следом за немытым непослушным субъектом. Ан и тот не дремал, соответственно ускорив шаг. В результате через полсотни метров они уже мчались наперегонки, с той разницей, что бродяга пыхтел втихую, а младший сержант успевал свистеть, останавливать знаками водителей и пешеходов, а также вопить в портативную рацию об особо опасном преступнике. Сверх того он вытянул из кобуры пистолет и проорал в спину прыткого как ошпаренный таракан «бомжа» предупреждение о применении оружия.
От лязга затвора у затрапезного вида «легкоатлета» отпали последние сомнения в целесообразности побега, и он наддал в темпе так, словно посредством третьей космической скорости намеревался избавиться от земного тяготения. Он змеёй увиливал от граждан и машин, невольно преграждавших ему путь, он королём стипль-чеза перемахивал через шлагбаумы во дворах домов, он мартовским котом уворачивался от клацанья клыков собак в подворотнях. И всё же патрульный шаг за шагом сокращал ему сектор маневрирования. Да и силы постепенно оставляли его. Бесконечно так продолжаться не могло. «Заметут, щас заметут», – посетило Георгия осознание неизбежного финала.
Изнемогающий Листратов выскочил из узкого переулка на широченную эспланаду без конца и края и стал перебегать проезжую часть, по которой сплошным потоком неслись машины. От безысходности он как подкошенный летел на красный свет светофора, уповая исключительно на авось. Как назло, на осевой полосе он запнулся и полетел прямо под колёса шикарного лимузина, коему пересёк дорогу. Георгий инстинктивно прикрыл руками голову и трезвомысляще успел подвести итог собственным злоключениям почему-то словами из популярного анекдота: «Капец ослу!»
Душераздирающий визг тормозов делал его кончину ещё ужаснее…Однако…Однако неизбежный и летальный наезд завершился не чёрным провалом в сознании, а…отборным русским матом. То изливал душу водитель лимузина, сумевший затормозить в последний момент.
Беглец с трусливым прищуром открыл один глаз и увидел, что наполовину лежит под передним колесом автомобиля, а наполовину – сбоку от передней пассажирской дверцы. Дверца бесшумно раскрылась, и из салона выглянул не кто иной, как…тележурналист Юрий Рокотов! С ним Листратов прежде сталкивался пару раз в качестве аккредитованной особы на VIP-приёмах. И вот сейчас их свело нос к носу дорожно-транспортное происшествие. «Неплохая режиссура», – подумал московский режиссёр.
– …Жив?! – в свою очередь осведомился журналист, явно не узнавая его.
– Жив, господин Рокотов, – вылезая из-под колёс, ответил тот, сторонясь объезжавших его автомобилей. – Не признали? Я Георгий Листратов, салон «Сюр-Реал».
– Чего-о-о, – недоверчиво протянул телевизионщик. – …А ведь воистину так, – затем удивлённо признал он в грязнуле знакомца. – Куда ж вас так несёт, чудила?
– Подбросьте, пожалуйста, – взмолившись, оживился чудом спасённый. – Выручите, Христом-Богом заклинаю. Нам по пути…Квартала три…
– Хм, садитесь, – подстёгиваемый клаксонами задних автомобилей, не смог отказать ему земляк, подавая знак охране, сидевшей сзади.
– Вот спасибо! – даже прослезился счастливчик, юркнув в заднюю дверь. – Вот спасибо!
– И откуда ж вас несёт, господин Листратов? – окидывая везунчика уже ироничным взглядом, не без маски брезгливости спросил Рокотов, одной рукой подавая команду о возобновлении движения, а другой – отгоняя зловонное амбре. – И куда?
– В КГБ, пожалуйста! – воодушевлённо попросил Георгий, через тонированное стекло облегчённо взирая на то, как подоспевший злобный младший сержант из-за интенсивного автомобильного движения не рискует даже ногу с тротуара опустить на проезжую часть.
– Куда-а?!
– В КГБ, – оправляясь от паники, теперь почти буднично повторил необычный пассажир. – В КГБ, в КГБ.
И его подтверждение было подобно тому, как если бы уж, рождённый ползать, вдруг взлетел соколом.
2
Проводив Листратова до приёмной КГБ, охранник вернулся в лимузин и не без юмора доложил Рокотову:
– Дурно пахнущий груз сдал.
– Поехали, – распорядился Юрий.
И машина тронулась на конспиративную студию, где тележурналиста ожидала, судя по всему, нетривиальная встреча с самодеятельным детективом. С тем самым, что «выставил на торги» дискредитирующие материалы в отношении Лонского. То был некий господин Сухолятин. Юридическая и оперативные службы медиа-империи Рокецкого уже «пробили» достоверность компромата. Теперь Рокотову предстояло облечь рассказ Сухолятина в популярную форму, дабы вынести его на суд широкой общественности в кульминационный момент – на финише предвыборной кампании.
Столичного корреспондента в личном плане просто-напросто повергли в смятение и шок те материалы, с коими он ознакомился по прилёте в Пермь. Но…Работа есть работа…И Юрий постепенно пришёл в себя, наметив в общих чертах схему телепередачи. Поэтому его не слишком развлёк эпизод с Листратовым.
Сухолятин оказался лысоватым худым мужчиной лет
пятидесяти, охваченного своеобразным синдромом суетливого суслика. Он ни секунды не проводил в состоянии покоя, выгрызая ногти на руках (ладно, хоть не на ногах), отчего возникало опасение мелкого членовредительства. На Рокотова детектив непроизвольно навевал ассоциации с небезызвестным героем анекдотов – поганцем Вовочкой, которому сбившаяся с ног мать кричит: «Вовочка, перестань грызть ногти, и вообще, отойди от покойника!»
Журналисту понадобилось три дубля, чтобы угомонить собеседника, что постоянным крысиным мельтешением нарушал законы жанра и вовсе не внушал расположения к себе. Равным образом столичная знаменитость «причесала» и сухолятинское теледосье, наведя на нём приемлемый «проборчик».
Наконец, Рокотов подал команду к началу завершающих съёмок. В качестве ведущего он сделал интригующее вступление, кратко охарактеризовав визави и акцентировав внимание потенциальных зрителей на том, что интервью состоялось по инициативе Сухолятина. Последняя оговорка должна была убедить слушателей в полной беспристрастности авторов программы.
– Итак, Семён Гаврилович, – расположившись вполоборота к центральной камере, обратился Юрий к детективу, – я полагаю, что аудитория уже настроилась на восприятие вашей, как вы сами выразились, «закладной» в отношении одного из самых влиятельных людей России. Пожалуйста, – выполнил он заготовленный широкий приглашающий жест рукой, – страна внимает вам.
И оператор по незаметному сигналу ведущего взял Сухолятина крупным планом.
– Здравствуйте, уважаемые телезрители! – с ненужными патетическими нотками провозгласил тот, и, повинуясь указующему жесту Рокотова, не без досады спрятал пальцы, так и тянувшиеся ко рту. – Эта история случилась шесть лет тому назад…Кхе-кхе…Сам-то я из Перми, но дела служебные забросили меня начальником паспортной службы в Людиново…Э-э-э…в Людиново Калужской области, – торопливо сделал он топографическую привязку, так как Рокотов отчаянно «семафорил» ему, давая понять, что далеко не всем известно место нахождения заштатного российского уголка. – Так вот, надобно было выправить электронный паспорт четырнадцатилетней девочке. Да не абы какой, а Диане Лонской. Сиротка эта ещё во младенчестве была удочерена Лонским, ибо еённые папа и мама, некие Аликины, погибли…
– Погодите-погодите, Семён, – разыгрывая экспромт, вмешался в монолог ведущий, – это ж благородно! У нас столько беспризорных…И если бы каждый из нас забрал по сироте…
– Э-э-э, нет, – на сей раз, уже Сухолятин пресёк сентенцию журналиста, запустив таки наполовину ноготь указательного пальца в рот. – Сперва я тоже расчувствовался…И будь обычный ребёнок, прослезился бы, да и выправил документ. Но тут же Лонская! Потому я всё прошерстил от и до…Пробил по базе данных. И наковырял-таки! Глядь, чё за ёлки-моталки: под одним и тем же номером свидетельства о рождении, выданного Людиновским ЗАГСом, значатся два разных ребёнка.
– Любопытно, – на сей раз согласился с детективом Юрий.
– Странный фактик я со своим дружком Жекой за бутылкой и обсосал, – выплюнув треть ногтя, довольно хохотнул словоохотливый «грызун». – Покойничек Жека тогда работал в областном ГУВД. Просекли мы, что тута огроменное бабло корячится! Ну и взяли мы за мотню заведующую ЗАГСом Шелапутину…
Сухолятин, следуя установке журналиста, нарочито допускал в речи вульгарные выражения, которые должны были вызвать у простого народа понимание и доверие: свой брат правду-матку кроет. И в данном месте повествования Рокотов незаметно и одобрительно кивнул рассказчику.
– Ага, значитца, взял мы её за мотню, – ободрено продолжал рассказчик, – и ну трепать. Перво-наперво обозрели книгу записи. Хоп! А тама за прошлые года втиснута подложная запись. И пошло-поехало…В общем, раскололась Шелапутина и заложила с потрохами Лонского. А дальше – стоп! Ну, состряпала эта тётка подлог, а на кой ляд он нужен – не знала. Стало быть, вопросец подвис в воздухе…
– И вы, Семён, естественно, передали улики на старуху-
процентщицу Шелапутину в железные лапы прокурора, да? – предвосхищая пересказ фабулы, будто бы попытался перехватить инициативу Рокотов.
– Да не совсем так, – деланно засмущался тот. – Точнее, совсем не так. Вроде, результат нулевой. По сути-то, навару мы с покойничком Жекой и не поимели. Но продолжали копать. Ухлопали массу нервов и сил на подпольный крутёж, но подноготную Лонского растибрили, хо-хо! Когда к кому-нибудь заявляются два костоправа при погонах и удостоверениях, то дверки отворяются. Вот и надыбали мы хмыря, что охранял в Людиново дачу Ирэны Витольдовны, матери Лонского. И припёрли его на счёт Дианы. Тут-то он нас и ошарашил: «Год – за два!», – говорит. Мы – ему: «Чего за два?» А он: «Девка-то, – говорит, – красивая да видная, но диковинная: росла как на дрожжах. Год – за два! А то и за три! Так дети не растут!»
– Что-то я не улавливаю смысла…, – попробовал вмешаться в повествование ведущий.
– Да ты слухай, слухай, – войдя в роль, по-свойски подмигнул ему Сысолятин. – Тогда поехали мы в Казань, где Лонской начинал карьеру. И надыбали через приятельскую ментуру-клиентуру…, – с внешней простодушностью поковырялся в носу рассказчик, – что тама с ним приключилася тёмная история. По молодости он по уши втрескался в девушку по имени Марина. Но та, вишь ты, им пренебрегла, да выскочила за его знакомца Сергея Аликина. Через то влюблённые и приняли смертушку л-л-лютую!
