Олег Владимирович Фурашов
Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями
Сопоставление данных телепоиска с реальной обстановкой помогли ему сориентироваться на местности. Приподняв очки, он взглядом нашёл Поводыря – мужчину средних лет со вполне славянской внешностью. Тот уже миновал его и находится буквально в полусотне метров, следуя Никольской улицей. В инкогнито же командир группы тотчас опознал Дика. Однако опознал по графическому силуэту, ибо тот находился вне пределов оптической видимости невооружённым глазом. Американец стоял на Ильинке, близ здания Минфина России. Что до Кроуфорда, то тот двигался вдоль здания Детского мира и, судя по обстановке, имел задание также выйти на Никольскую улицу. «А Поводырь-то держит от Билли безопасную дистанцию, – констатировал Иван Сергеевич. – Ведь если Билли рванёт, то…»
Поскольку клона от точки теракта отделял километр пешего ходу, то на всё про всё чекистам отводилось семь-десять минут. Дальше – Красная площадь, Васильевский спуск, переполненные народом, где вряд ли что-то помешает диверсантам реализовать зловещие замыслы – как минимум, в части множества человеческих жертв.
– Виктор, Антон, – реактивно оценил ситуацию полковник, в оперативной горячке игнорируя их позывные. – Сопровождаете, соответственно, Поводыря и субъекта, которого ведёт одиннадцатая телекамера – это Александер Дик. До сигнала о нейтрализации Кроу, этих двух не брать. Заря, передайте Первому: близ Лобного места выставить скрытные заслоны для сопровождения Поводыря и Дика и последующего их задержания с поличным. Проходы на Красную площадь с Лубянки, Манежной площади и с набережной надо на время демонстративно перекрыть подразделениями полиции. Слышите: де-мон-стра-тивно! Нужно перекрыть все подходы к Васильевскому спуску, кроме одного.
Приняв отзывы об уяснении поставленных задач, Топтыжный переключился на Долгова.
– Игорь! Срочно выдвигаешься на Кроу и держишь за ним дистанцию метров пятьдесят-шестьдесят, перекрывая возможные пути отхода – скомандовал он. – Как будешь на исходной, доложишь.
– Есть, – ответил Долгов.
Сам Иван Сергеевич встал на Никольской улице, неподалёку от перехода на станцию метро «Площадь Революции», ожидая дальнейшего развития событий. Как всегда в критические минуты, импровизационная сфера сознания полковника работала исключительно ясно и продуктивно. Сейчас у него сформировался окончательный ситуативный план перехвата Билли. Вот где пригодились ответственность и добросовестность оперативника, проявившаяся в том, что он многократно исследовал территорию «предстоящих боевых действий».
И ведь как в воду глядел опытный опер! Через минуту на него вышел Долгов и доложил, задыхаясь от высокого темпа движения:
– С Лубянки проход милиция перекрыла. Поэтому Кроу бегом спустился на Театральную площадь. Преследую его!
– Не спугни его. Держи дистанцию, – предупредил подчиненного Топтыжный.
– Есть, – последовал ответ.
– Объект Кроу изменил маршрут! – это полковнику рапортовал уже Зарицкий, докладывая об изменении обстановки.
– В курсе, – процедил Иван Сергеевич. – Заря, можешь создать помехи, чтобы на пару-тройку минут прервать контакт Кроу с Поводырем?
– Без проблем.
– Действуй.
Убедившись, что подчинённые усвоили поставленные задачи и приступили к их исполнению, полковник довольно пробормотал себе под нос: «Что и требовалось доказать!» Теперь он был убеждён, что зомби, лишённый электронного руководства, будет плясать «под его дудку». В программе клона не могло не быть подробнейшей схемы исторического центра столицы. А это значило, что Билли двинется единственно возможной в данный момент свободной траекторией – траекторией, искусно продиктованной ему чекистом.
Кроуфорд двинется на площадь Революции, а оттуда – на Никольскую по переходу от станции метро. Но с противоположной стороны перехода, навстречу ему выйдет он, Топтыжный. И они должны сойтись в той точке станции, где в данный момент производились вскрышные работы и располагался гигантский котлован.
Экспромт маститого опера был прост и эффективен: загнать зверя в угол, а там пристрелить таким образом, чтобы тот слетел в глубокую сорокаметровую воронку. Тогда взрыв причинит ущерб разве что подземным сооружениям метрополитена. «Всего и делов-то!» У Ивана Сергеевича, как говорят в народе, отлегло от «мягкого места». Воодушевлённый, он в стиле фартлек понёсся к котловану и навстречу замби.
Увы, на входе в переход, выполненный в виде арочного тоннеля, проложенного прямо в цокольных этажах зданий, полковника ждал неприятный сюрприз. Сегодня, с учётом ремонтных работ и особых общественных мероприятий, переход охранялся нарядом милиции, никого не пропускавших туда. Бравый лейтенант с двумя сержантами грудью встал на пути чекиста.
Случаи, когда Топтыжный ругался матерно за все сорок с небольшим лет его жизни, можно было сосчитать на пальцах одной руки. Нынче выпал как раз такой. И пока комитетчик предъявлял лейтенанту удостоверение, драгоценные мгновения времени преступно истекали. Напоследок в сердцах обругав нехорошо младшего офицера, полковник бросился вдоль по тоннелю.
Выбежав из тоннеля, чекист позволил себе мини-передышку в виде всего одного глотка кислорода и бросился к углу здания, от которого до котлована было рукой подать. Он очень спешил, на бегу извлекая лазер из оперативной кобуры, закреплённой в левой подмышечной впадине.
Вывернув из-за угла, опер в мгновение ока сообразил, что он безнадёжно опоздал…Всего-навсего на секунду, но опоздал: клон безлюдным переулком уже миновал земляную бровку, тянувшуюся вдоль котлована, и в настоящий момент шёл прямо на него. Кроуфорд включил режим светопоглощения и полагал, что он невидим. Услышав топот, сбитое дыхание Топтыжного, зомби вскинул голову и посмотрел на встречного прямым, немигающим и каким-то неживым взглядом…
Теперь счёт шёл даже не на мгновения, а на их доли. Сложившийся расклад не оставлял оперативнику никакой свободы для манёвра. Сбивая клона с толку, Топтыжный выкрикнул: «Билли! Билли!» И бросился к нему, продолжая на ходу выкрикивать: «Это же я – Стэнли Боббик! Это же я – Стэнли Боббик!».
Ничтожная заминка дорого обошлась Кроуфорду. Пока он в отупении вычислял то, что незнакомец никак не может быть Стэнли Боббиком, пока колебался в принятии какого-нибудь решения, не получая команду «сверху», Иван Сергеевич подобно тигру прыгнул на него, обхватив за туловище и увлекая за собой. Полковник сбил клона, и они, точно «друзья-неразлей вода», в обнимку упали на наклонную глинисто-песчаную бровку, скатились по ней книзу и свалились в зияющий провал котлована…
Ещё гравийные камешки продолжали скатываться с бровки в провал, а снизу уже донёсся раскат взрыва, приглушённый гигантским кратером. От взрывной волны дрогнули близлежащие здания да образовались оползни на склонах котлована. И всё. Толпы гуляющих москвичей и гостей столицы даже отдалённо не поняли, что за звук достиг их ушей. Праздничные гуляния продолжались, как ни в чём не бывало.
4
У военных есть такая категория как диспозиция. Диспозиция означает план расстановки сил и средств воюющих сторон перед боем. Стороны при этом учитывают массу факторов, но конфликтующих сторон обычно бывает две. Если же закономерности ведения военных действий нарушаются, то генеральное сражение начинает течь по стихийному руслу и исход его непредсказуем.
КГБ в лице первого главного оперативного управления и группы специального назначения «Стяг» три дня разрабатывали операцию по штурму конспиративной цитадели «гопоты». Этому предшествовала напряжённая аналитическая работа по разведке бандитских «лежбищ», а также прогноз по определению места нахождения бандитской верхушки во главе с Пакостиным в конкретном месте и в конкретное время.
Ориентирующих сигналов от различных источников стекалось множество, и из этого противоречивого массива надлежало выудить истинные данные и принять безошибочное решение. Так, от покойного Рокотова поступил один сигнал, от Тихона Заковыкина – второй, от «старых воров» – третий…А ведь имелся целый ряд иных осведомителей. В итоге Топтыжный, Говоров и командир группы «Стяг» Туманов установили дату штурма ставки гопоты – «зиндана» – 12 июля, двадцать один пятьдесят.
Осложняло решение боевой задачи то обстоятельство, что штурм цитадели, захват и уничтожение нововоровской элиты во главе с Пакостиным надлежало увязать с добычей вещественных улик и освобождением Тихона Заковыкина и Дианы Лонской, представлявших для органов госбезопасности первостепенный интерес.
Топтыжный, Говоров и командир группы «Стяг» Туманов раздобыли проект бывшего ремонтного завода, где теперь располагался «зиндан», провели аэрофотосъёмку объекта, провели детальную рекогносцировку местности под видом грибников, пометили все дорожки и тропинки, которыми пользовались уголовники, установили дислокацию их постов, маршруты и периодичность смены бандитских караулов.
В цейтноте, к сожалению, не удалось выяснить то, каким образом «гоп-менеджер» попадает в своё волчье логово. Верным признаком появления Пакостина в цитадели служило лишь прибытие эскорта из трёх автомобилей, но фокус заключался в том, что главаря в этот момент в них никогда не было.
Разведкой было также установлено, что единовременно в «зиндане» находится от 25 до 30 бандитов, в связи с чем для взятия крепости было отряжено 90 спецназовцев, обученных, экипированных и вооружённых по последнему слову военной науки и техники.
В день штурма, за четыре часа до выезда в Софьино (чтобы предотвратить утечку информации) Говоров и Туманов отработали тактику действий с бойцами на специальном макете и по адаптированной программе на компьютерных тренажёрах. За полчаса до времени «Ч» группа скрытно заняла три опорных района, прилегающих к территории бывшего завода. Разведчики совершили контрольную вылазку, после которой к объекту с трёх направлений стали выдвигаться штурмовики.
В последний момент было решено действовать по варианту номер два. От вариантов номер один пришлось отказаться, так как дождь исключил возможность локального применения газов нервно-паралитического действия и дистанционных электрошокеров. Зато сгустившиеся тучи маскировали передвижения чекистов и увеличивали эффект от внезапности нападения. По второму варианту основные удары с использованием стрелкового оружия, ручных гранат, гранатомётов с кумулятивными зарядами, двух таранных установок и подрывных фугасов в местах проникновения наносились по бывшему КПП и с тыльной стороны завода.
Столь многотрудно, по всем правилам военно-тактического искусства «конторой» был спланирован штурма «зиндана», на который отводилось от пяти до семи минут. Ведь, в соответствии с диспозицией, атакующим должен был противостоять ограниченный и окружённый контингент «блатняка новой формации». Однако, всё оказалось не столь просто. В бой внезапно вмешались факторы, кои не в состоянии были предвидеть Говоров и Туманов.
У надвигающейся закулисной истории имелся сценарист, жаждущий по классическим законам драматического жанра обеспечить единство обстоятельств, времени и места действия. Сценарий «пьесы» дописывался криминалитетом старой формации, который всегда был готов при оказии и при минимуме риска «поднавалить» большую кучу дерьма и «блатным выскочкам», и властям, и вообще всему остальному миру. Ибо суть психологии уголовной среды: умри ты сегодня, а я – завтра!
Жажду мести сильнее прочего разжигало и то, что по уголовному авторитету «ссученных» больно ударила шумиха по поводу разбирательств из-за Дианы Лонской. Ажиотаж в средствах массовой информации вольно или невольно, но прославил «гопоту», представшей более предприимчивой, мобильной и более независимой от «официоза», нежели традиционный уголовный «блатняк». К тому же, «суки» давно искали «подлянку», чтобы отомстить «выскочкам». И нынче такой казус подвернулся.
Олицетворением механизма реализации «подлянки» выступил так называемый «дух», которого вору в законе Зубу удалось внедрить в банду самого Вована Палача. Благодаря этой «крысе» Вован был как вошь на ладони. Благодаря этому агенту и хорошей организационной работе (термины-то какие-то «паскудно-ментовские»!) Зубу удалось столкнуть лбами три силы, «всучив» им одну и ту же провокационную «дезу».
Криминалитет старой формации брал суперреванш у «гопоты» за ряд поражений на уголовной ниве. Реванш обещал быть масштабным, так как сулил ликвидацию Вована Палача и его самой дерзкой банды. Да и то, что при столкновении «загнётся» немало «ментовской породы», сулило ворам в законе дополнительные дивиденды. А при масштабном успехе они надеялись вообще перехватить стратегическую инициативу у «гопоты», уничтожив её как маргинальную силу и окончательно переманив всю «блатную братву» в свой лагерь.
Провокационную «дезу» помимо чекистов подкинули и печально знаменитому Николаю Андреевичу Коданскому. Тот домучивал последние дни в должности председателя Совбеза. Скандал, раздутый средствами массовой информации по факту применения подразделений национальной гвардии во имя Дианы Лонской, автоматически исключил Коня Дамского из политического бомонда. Задержка с его смещением обуславливалась сугубо процедурными причинами: секретарь Совбеза назначался на должность решением верхней палаты Федерального Собрания – Советом Федерации, а отрешался от должности – в том же порядке. Сейчас сенаторов срочно отзывали из отпусков и политических каникул в столицу.
Пребывая в политической агонии, 12 июля Коданский получил не вызывающие сомнения данные о том, где держит Вован Палач Лонскую. Да и как было не поверить, если на видефайле был запечатлён Вован, оскверняющий Диану «блатным валетом». При этом меры по освобождению любовницы надлежало предпринимать экстренные, ибо Змей мог превратить её в труп настоящий раньше, нежели Конь Дамский превратится в труп политический.
Николай Андреевич был человеком недалёким. Зато по мужской натуре своей он был настоящий гусар и женолюб. А посему бросился в новый омут испытаний, очертя голову. «Моя песенка спета. Шею себе я уже сломал, – рассудил он. – Теперь пущай мне и мозги вышибут, но сладенькую Вибромассажистку мою я не предам!»
Коданский взял трубку видеотелефона, набрал номер срочного вызова командира национальной гвардии Семинянькина и с предсмертным весельем выдохнул в микрофон преданному Вертухаю: «Андрон Гордеич, на выезд! Готовь свою гвардию. Последняя гастроль артиста!»
Почти идентичное по содержанию послание 12 июля получил и Лев Лонской. Разница заключалась в том, что вместо порнографической видеозаписи он получил муляж той самой мушки-дрозофилы, что уползла от него «задом наперёд». Мушку удачно дополняла фотография, на которой олигарх передвигал по столику упаковку с мобильным телефоном в направлении Марка Терлина.
«Убойная» корреспонденция не оставляла выбора не только Лонскому, но и Киру Отстрелову – начальнику его службы безопасности. Шеф предоставил ему последний шанс на исправление ошибки с Дианой и на устранение Вована Палача, за которым Кир давно и безуспешно охотился. Теперь, как будто, забрезжила перспектива погнаться за двумя «зайцами», и обоих «мочкануть». За это Лев Лонской списал бы Отстрелову все просчёты.
– Хапай огнемёты, – повелел босс вассалу, – и спали гадскую клоаку дотла. И его, и её, и весь компромат. Дотла!
– Бу сделано, Лев Максимович! – благодарно всхлипнул холуй.
Вот сколь сложной оказалась расстановка сил, когда к «зиндану» с разных сторон, с разрывом в несколько минут прибыли далеко не союзнические группировки. Они, в кромешной тьме толком не распознав, что к чему, ринулись на штурм одного и того же объекта. И… как сказал поэт: «Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой»…
Боже упаси, доводить народ до войн и революций больших и малых. Трагедия больших и малых войн и революций заключается в том, что в первые же минуты за правое дело гибнут лучшие, честнейшие и достойнейшие люди нации. Подлость больших и малых войн и революций заключается в том, что главные негодяи, по вине которых войны и революции развязываются и происходят, не платят за них собственной жизнью. Чаще они откупаются своими смердящими приспешниками.
В кровавом месиве майор госбезопасности Говоров погиб в числе первых. Он оказался не в состоянии пребывать в роли хладнокровного стратега, когда вскрылась «подстава», и немало его боевых товарищей полегло под огневым шквалом неразберихи.
Скоро сгинул и Коданский. Напалм спалил дотла и превратил в шлак его тело. Если, по общему правилу, предстательная железа является «вторым сердцем мужчины», то в организме Коня Дамского она занимала первое место. До желанной любовницы он так и не добрался – от неё «всероссийского гусара» отделило три десятка шагов.
Недолго смердел и Отстрелов, раболепно отрабатывающий должок перед своим сюзереном. Снайпер «отстрелил» его на пороге равелина, в котором на цепях висело тело Лонской.
Смерть по своим последствиям одинакова для всех, однако сколь же разные цели ведут к ней героев подлинных и мнимых…
5
Запор на дверях камеры-одиночки, в которой содержался Тихон Заковыкин, угрожающе звякнул. Дверь распахнулась, и в проёме показался Шранк, за которым виднелся Сипатый.
– Студент, на выход, – хмуро скомандовал громила.
– С вещичками? – стараясь не терять присутствия духа, в вопросительной манере пошутил тот.
– С внутренними органами, – «по-чёрному» съюморил Гитлерович, надевая на него наручники. – Щас тебе гестапо организует опущение почек ниже колен, подъём мошонки выше поясницы и садизм печени до пятой точки. Вован – не я, он тебе сделает похоронный марш в Освенциме.
Предупреждение прозвучало реалистично, и остатки искусственно нагнетаемого веселья оставили парнишку. Стало не до смеха. Тем паче, что уралец получил завуалированное предупреждение в виде фразы про Освенцим. Тёмным коридором между Сипатым и Шранком он шагал молча. Бандиты доставили его в уже знакомую пыточную. Вован там отсутствовал, зато в одном из углов Заковыкин увидел…Милену.
Должно быть, именно из-за состояния беременности она была столь прекрасна наяву, что для Заковыкина на время перестали существовать и дьявольские орудия пыток, и сатанинский каземат, и инфернальная тень Змея…Она была настолько прекрасна, что Тихон впервые после смерти мамы готов был за прикосновение губами к стопам женщины, умереть без раздумий…
А на фоне мерзких уголовников и «серо-буро-малинового» Заковыкина она вообще представлялась богоматерью, по ошибке спустившейся с небес на грешную землю.
– …Вы – Милена Кузовлёва? – спросил её Тихон. И, не дожидаясь ответа, утвердительно продолжил: – Здравствуйте, Милена!
– Ма-алчать! Без базара мне! – заорал Сипатый, толкая студента к противоположному углу и пристёгивая его к кронштейну, торчавшему из стены. – Ишь, расквасились!
Оказавшись в углу, Заковыкин развернулся, и прекрасная женщина, улучив момент, кивнула ему, давая знать, что она действительно Милена Кузовлёва.
– Третью веди, – распорядился Шранк.
Сипатый ответил ему жестом из разряда «Будь спок!», и вышел в коридор. Вскоре в каземат втолкнули девицу. Та была голышом. И Тихон, несмотря на присутствие смерти, витавшей над головой, не мог не оценить её статную фигуру и прочие внешние достоинства. Она была бы хороша и лицом, если бы не признаки некой потасканности, подспудно проступавшие в обличье.
– Мила-а! – ахнула голая девица, увидев Кузовлёву.
– Дианочка! – ответила Милена ей тем же.
– А ну, ма-алчать! – заорал Сипатый, набрасываясь на Лонскую. – Ишь, разбакланились!
Однако подруги проигнорировали его. Они разом заплакали, молчаливо взирая одна на другую, и синхронно покачивая головами, словно сетуя тем самым: «Видишь, до чего довела нас злая доля…»
Шранк нажал кнопку аппарата внутренней связи, стоявшего на столе, и сказал в переговорное устройство:
– Вован, все в сборе.
– Молодчик, Гитлерович! – послышалось в ответ.
До появления Змея Сипатый пристегнул к стене Лонскую, а также перепроверил надёжность креплений у Заковыкина. А заслышав приближающиеся шаги, он с лакейской угодливостью
поспешил к двери, распахивая её перед главарём.
Гоп-менеджер не вошёл в каземат, а восшествовал, пыжась всем своим видом, и застыл подле порога, по-наполеоновски скрестив руки на груди. Правую ногу он выставил вперёд, постукивая ею по брусчатке пола. Сразу стало понятно, что он придавал организованному им действу некий сакральный смысл. Главный «экс» почему-то облачился в затасканную школьную форму пятидесятого размера и в гигантские кирзовые сапоги, приходившихся ему на пять размеров больше. Из-за голенища правого сапога торчал топорик.
– А-а-а, презервация сперматозоидов! – самодовольно бросил он пленникам. – Ждёте третьего пришествия Христа? Так вот он я – вершитель ваших судеб! Га-га-га! Ща я вам преподам урок изящной словесности.
Перебивая абсолютную тишину шарканьем сапог, он приблизился к углу, в котором стоял прикованный Заковыкин.
– Ну чё, сперматозоид учёный? – осведомился Пакостин. – Ты, никак, сомневался, что я папочка надавыша, что парится в пузе у той крали? – не оборачиваясь, оттопыренным большим пальцем левой руки указал он на Кузовлёву.
– Считаю…Считаю ниже своего достоинства отвечать на вашу презренную эскападу! – пламенем гнева за честь Милены полыхнуло лицо Тихона.
– …Вона чё! – преодолев показную оторопь, картинно огорчился Вован. – Скажите пожалуйста: экскапа-аду…Гнушаются нами, – притворно пожаловался он Сипатому.
И неожиданно пнул кирзовым сапогом строптивого студента
под коленную чашечку правой ноги. От пронзительной боли Заковыкин рефлекторно согнулся бы, но цепи его держали прочно. И он лишь сжался в комок и плотно зажмурился, сдерживая стон.
– Опаньки, больно нам, – иезуитски вновь пожаловался главарь Сипатому.
И нанёс прицельный удар носком сапога под левую коленную чашечку Тихона. Ноги у пленника подкосились, и он обвис на наручниках. Змей обогнул его полукругом, воображая себя олимпийцем, повергнувшим Прометея, а затем направился в сторону Кузовлёвой.
– Секи поляну, студент, хр-р-р, – на ходу нагло всхрапнул он, – какенную…х-хе…экскападу я щас забарабаню нашей кралечке.
– Под-подлец! – преодолевая боль, выкрикнул вслед Пакостину паренёк. – Не смей трогать её, тварь!
– Имей совесть, беспредельщик! – неожиданно поддержала Заковыкина и Диана. – Shit!21
И Вован замер на полпути, точь-в-точь напротив неё. До этого момента Палач взвинчивал себя, и ни за что не мог взвинтить – не шла к нему злоба и всё тут. И вдруг сатанинский порыв дикой ярости обуял его от одной интонации вопля Лонской.
– Чья бы корова мычала! – прошипел он, вытаскивая топорик и радостно ощущая, что звериная злоба всё накатывает и накатывает на него, накрывая с верхом. – И кто это собрался меня поучать? – приблизился он к Лонской, на полголовы возвышавшуюся над ним. – Ты что ли, шлюха подзаборная?!
И не успела Лонская не то чтобы охнуть, а хотя бы глазом моргнуть, как он вонзил ей в голову топор, глубоко раскраивая лоб и нос. Диана тут же рухнула на колени, не издав ни звука. Ни кровинки не показалось на её лице, и только когда убийца резким ударом извлёк топор, кровь рекой хлынула наружу, а между бровей проступило мозговое вещество.
Расправа свершилась настолько молниеносно, что в реальность происходящего не верилось. «Как в кино, – отчего-то подумалось Тихону. – Как в кино…» Меж тем оцепенение покинуло его, едва
он увидел, что Змей, бросив топорик на пол, в полуприседе, широко расставив руки, будто загонял кого-то, стал надвигаться на Милену.
– Тля! Гнида!…Козёл вонючий! Чтоб ты сдох! – забился в веригах юноша, стараясь не только больнее зацепить изверга, но тем самым преодолеть и собственный недостойный страх. – Оставь её, жаба!…Трус несчастный!…Попадись ты мне…Я бы…Я бы…Я бы из тебя гомика сделал!
Все судорожно наскребаемые и изрыгаемые проклятия и оскорбления студента Пакостин пропускал мимо ушей. Он уже разворачивал молодую женщину к себе спиной, скаля жёлтые зубы. Милена не противилась ему. Она только прикрывала живот руками, а губы её в это время что-то молитвенно шептали.
– Паразит! Ублюдок!…Рожа протокольная! – изнемогал Тихон от ненависти к скудости своей фантазии. – Чтоб тебе век свободы не видать!…Чтоб тебе мошонку поездом отрезало!
Жалкие потуги парнишки были напрасны. Его словесные выверты ничуть не трогали Вована – тому доводилось слышать и не такое. Напротив, Змей от убийства Лонской находился на высочайшем эмоциональном взлёте. Он чувствовал, что сегодня-то у него всё получится. Скотское желание так и переполняло, так и пёрло из него. Вот он уже приспустил галифе…
– Падла!…Скотина необразованная!…, – бился в словесном припадке Заковыкин. Тут его взгляд упал на школьную форму Палача, и он автоматически продлил тираду: – Лодырь! Тупица!…Двоечник несчастный!
И только тут, совершенно непредсказуемо, Пакостина вдруг проняло. Хула школьных времён внезапно проникла за пределы бандитского черепа в мозг, возвращая Пакостина из некоего отстранённого, сумеречного состояния в актуальное, в посюстороннее. По-видимому, случился переход из одной сферы его изменённого сознания в другую сферу изменённого же сознания.
– Чё?…Чё ты сказал, спермонадавыш? – по-прежнему стоя спиной к парнишке, Вован вдруг оставил Кузовлёву в покое. – Что ты сказал, чмо?! – прошипел он, волчком крутанувшись на сто восемьдесят градусов. – Что ты сказал, сблёвыш вульвы бородатой?
Отрешённым, словно у вурдалака, взором он нашёл на полу инфернальное рубило, валявшееся подле трупа Лонской, подобрал его и двинулся к тому, кто посмел назвать его именами истинными…
…Стремительно разворачивающиеся события опять внесли коррективы в повадки главаря. Снаружи, сквозь массивные каменные застенки, как будто с того мира, донеслась какая-то трескотня, бухающие звуки, а затем раздался разряд, похожий на взрыв, а за ним повторный, и ещё, и ещё…
– Чё?…Чё за кипеж? – Подобно сомнамбуле, не отрывая мутного взгляда от очередной жертвы, невнятно пробормотал Змей. – Чё за кипеж?…Сипатый, прочухай там.
Сипатый выскочил из каземата, а Пакостин продолжил расправу.
– Так что ты сказал, сблёвыш? – скривился он, слегка раскачиваясь перед Заковыкиным и с хрустом сжимая рукоять топорика.
– Скотина необразованная!…Тупарь! Двоечник! – на полуавтомате повторил Тихон, и невольно прикрыл веки в ожидании последнего в его такой недолгой жизни удара…
…И удар раздался. Непонятный глухой удар. А потом нечто обрушилось в ноги студенту. Секунду-другую спустя, Заковыкин сообразил, что он не мёртв – мертвец не может ощущать тяжесть в конечностях. Вдобавок кто-то дёрнул его за руку.
Тихон открыл глаза: перед ним был Шранк, снимающий с него наручники; в изножье студента валялся бездыханный Вован.
– За мной, – по-военному скомандовал ему и Милене громила. – Живо! А то Сипатый с корешами ща нагрянут.
Пленники, не веря в возможное избавление, послушным гуськом потянулись за ним. Для них поведение Шранка было непостижимо. Они же не знали, что Шранк был тем самым «духом», которого внедрили в банду Вована Палача «ссученные». Верзила провёл их подземным лабиринтом к колодцу, прикрытому тяжёлой металлической крышкой, и троица стала спускаться ещё ниже. Заковыкин предположил, что они отступали глубоким подземным ходом, потому что выстрелы и взрывы практически сразу затихли.
Шранк шагал первым, освещая путь фонариком. Старой заброшенной канализационной шахтой, переоборудованной по приказу Пакостина в тайный подземный лаз, он двигался уверенно. Беглецы проход преодолевали довольно долго. Во-первых, было неудобно из-за тесноты и темноты, а во-вторых, Милену из-за духоты охватывала дурнота, и беглецы пару раз передыхали.
Достигнув тупика, они поочерёдно выбрались наверх, нащупывая металлические скобы в стене вертикального колодца: первым вскарабкался Шранк; за ним – Милена, которую тянули сверху и страховали снизу; последним – Тихон.
Наверху сразу стала слышна весьма недалёкая перестрелка и периодические взрывы вокруг «зиндана». Оглядевшись – на улицу из-за дождя и туч уже опустилась непроглядная ночь – Заковыкин обнаружил, что они находятся в урочище, густо поросшим кустарником и молодым лесом.
– Гребите туда, – без сантиментов подсказал товарищам по несчастью Шранк, указывая на свет далёкого столбового фонаря и в направлении, противоположном пальбе. – Там остановка, автобус ходит…
И их спаситель моментально растворился во мгле, отчего создалось впечатление, что он неосмотрительно провалился обратно в колодец.
Тут-то Милену с Тихоном и охватил ужас – ужас от того, что нежданное спасение, дарованное им, у них также играючи могут и отобрать. Их пробрала крупная непереставающая дрожь. Лесок они пересекли бы сломя голову, но Милена тормозила ход, беспокоясь за ребёнка. Она, чтобы не оступиться, осторожно нащупывала ногами дорогу, обходила кусты и канавы. Тихон по мере возможности помогал ей. Потому, пока пара добиралась до фонаря, служившего им маяком, канонада близ бандитской тюрьмы практически прекратилась. Теперь оттуда лишь изредка звучали одиночные выстрелы.
Достигнув остановки, беглецы благоразумно укрылись за небольшим павильончиком-навесом, чтобы их не заметили на свету. Тихон сразу же опознал ту остановку, близ которой его схватили подручные Вована Палача, когда он выслеживал Шелупоня.
Теперь Кузовлёва и Заковыкин нервничали по поводу того, что автобуса долго не было. Остановка была конечной, почти лесной, и представляла собой частично асфальтированный, частично закрытый железобетонными плитами пятачок для разворота пригородного транспорта. Ближайшие дома посёлка располагались где-то в полукилометре от неё. Если вдруг погоня, то никто их не выручит. Пустынность и безлюдность только усиливали ощущение опасности.
Первым томления не столько неизвестностью, сколько переживаниями Милены, не выдержал юноша:
– Может, пойдём к тем домам? – предложил он, показав на посёлок.
– Нет, мне не дойти, – кусая губы, отрицательно помотала головой Милена. – Кажется, мне и двух шагов не сделать, – и на её чудные очи навернулись слёзы.
– Устали? – предположил студент – Оно и понятно: отвыкли в этом проклятом зиндане.
– Не то, – вновь помотала головой Кузовлёва. – Кажется…, у меня начинаются роды, – сказала она, и сначала присела на корточки, а затем опустилась на колени.
– ?! – немо разинул рот Тихон.
Про роды он читал в книжках да смотрел в кино. И не более того. А тут это стихийное бедствие настигло его воочию. Заковыкин растерялся, и из-за растерянности вышел на трассу, всматриваясь вперёд. «Мамочки!» – донёсся до него сдавленный стон Милены. От беспомощности парень совсем потерял трезвость мышления, заметавшись на дороге подобно ополоумевшей собаке. Бежать в посёлок он не решался, боясь оставить женщину в одиночестве. И каждый её новый стон лишал его остатков соображения, заставляя выписывать ногами на асфальте невообразимые кренделя.
