Олег Владимирович Фурашов
Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями
Когда Тихон практически определился с тем, что всё же придётся бежать в посёлок, из-за поворота показался пригородный транспорт. «Автобус! – известил он Кузовлёву, в три прыжка оказываясь подле неё. – Автобус!» И юноша, бережно поддерживая молодую женщину, вывел её на освещённый «пятачок».
Автобус, в котором кроме шофёра никого не было, уже начал делать разворот, как вдруг от леса раздался леденящий душу окрик: «Сто-оя-а-ать!»
Разом вздрогнув, Заковыкин и Кузовлёва оглянулись: на рубеже света и тьмы стоял Вован Палач. В руке он держал топорик. «Сто-оя-а-ать!» – вновь рыкнул он, делая шаг навстречу. Милена инстинктивно вцепилась в Тихона, и тот с трудом оторвал её руки от себя. «В автобус! – приказал студент ей. – В автобус! У тебя же сын…», – добавил он.
Почему Заковыкин сказал про сына, он и сам объяснить не сумел бы, но его реплика вернула Кузовлёвой рассудочность в поступках. И она попятилась к транспорту, уже скрипевшему тормозами.
Тихон же в свою очередь шагнул навстречу бандиту, преграждая тому подходы к автобусу.
– Сто-оя-а-ать! – в свою очередь бесстрашно крикнул он главарю «гопоты».
– Ах ты…, сморчок! – от подобной дерзости на мгновение даже растерялся и Пакостин. – Да я тебя…
В дальнейшем смертельные враги слов на ветер не бросали, ибо все их силы выплеснулись в действия. Вован сделал скачок вперёд, и тут же махнул топориком, метя парнишке в голову, но тот среагировал, чудом уклонившись от удара и отпрыгнув вбок. Змей повторил разящий выпад, и вновь Заковыкин оказался на высоте. Да и третья попытка уголовника оказалась неудачной – студент опять избежал встречи со смертью.
Оценив неуклюжесть агрессора, Тихон вспомнил про нокаут бандита от Шранка, который не прошёл бесследно. От осознания этого факта пермяк не то чтобы расслабился, но как-то раскрепостился. Он даже плечи расправил. Уверенности ему добавило и то, что, судя по звукам, двери автобуса раскрылись, и туда с плачем забирается Милена, истерично крича: «Помоги-ите-е-е! Товарищ водитель, помоги-ите-е-е! Там убива-ают! Убива-ают!»
Отступая от Пакостина, паренёк оглянулся, чтобы сориентироваться и с разбегу вспрыгнуть на заднюю подножку. И в решающей фазе он брючиной зацепился за прут, торчавший из железобетонной плиты. Заковыкин оступился, взмахнул руками и свалился на асфальт. Вовану того только и надо было: он подскочил к студенту и с резкими выдохами, «хекая», начал взмахивать остро заточенным топориком.
Тихон, свернувшись в клубок, прикрывался предплечьями и ногами, однако сильные удары, следовавшие один за другим, не просто рассекали ему мышечную мякоть, но и перерубали нервные ткани. И от ран и сильного кровотечения он уже не смог удерживать руки и ноги на весу. Они бессильно упали, и тогда Змей беспрепятственно нанёс ему удар по макушке…
В заключительном видении перед Тихоном пронеслись лица мамы, Милены, деда, Дружка…И всё померкло…
До счастливого исхода Тихон не дотянул какие-то крохи…Ему так и не суждено было узнать, что всего миг спустя, подоспел шофёр. Водитель выскочил из кабины и монтировкой оглушил бандита ударом по затылку. Потом водитель занёс остывающее юное тело в салон, положил на пол, подле плачущей навзрыд Милены, и погнал без остановок в город. Мчась на бешеной скорости, шофёр лихорадочно соображал, где ближайшее отделение полиции и ближайший роддом, и куда ему наперёд ехать.
ЭПИЛОГ
1
Главный чекист России Крутов Григорий Иванович перечитывал подготовленную им собственноручно «выжимку» из отчёта об итогах операции «Антитеррор». С минуты на минуту в его кабинет на Лубянке должны были пожаловать весьма и весьма важные персоны. До их прибытия Крутов и подводил «текущие расчёты» с ЦРУ в области контрразведывательной деятельности.
Формально результаты оказывались внушительными: срыв супердиверсии и теракта, замышленных «скунсами»; захват и изобличение вражеского резидента Поводыря, который скоро предстанет перед судом; развенчание дипломатического статуса Александера Дика и выдворение его с позором за пределы России в качестве персоны «нон грата»; уничтожение выводка клонов и трёх десятков бандитов, замысливших устроить «ночь грабежей» в столице; наконец, доказательное предание гласности террористических планов администрации США. Американской дипломатии в целом был нанесён сокрушительный удар.
На особый счёт следовало занести разгром центральной банды Пакостина, хотя самому «гоп-менеджеру» удалось скрыться, а до ликвидации всей сети «гопоты» было ещё очень и очень далеко. Впрочем, последнее уже не входило в число «профильных» функций КГБ – для того существовали правоохранительные органы.
Но, когда перед взором Крутова предстали строки с перечнем погибших чекистов и честных граждан России, лицо его исказила гримаса боли и гнева. И пусть в такого рода вещах жертвы неизбежны, Григорий Иванович с этим никак не мог примириться. «Как там говорится? – вспоминал руководитель комитета. – Лишение жизни одного – убийство, лишение жизни многих – статистика…Гораздо важнее, чтобы за этими потерпевшими не последовали новые, более масштабные жертвы. Для того я и протрубил нынешний сбор».
Под сбором Крутов подразумевал мероприятие беспрецедентного характера. К нему в обстановке секретности должны были подъехать не кто-нибудь, а премьер-министр страны Зарукин, олигарх Лонской и магнат Рокецкий. Заманивали их практически обманным способом: под предлогом знакомства с документами государственной важности. Впрочем, нет, обман заключался не в этом, ибо документы и доказательства чрезвычайной важности им действительно будут предложены. «Фокус» заключался в том, что это был способ свести троицу воедино вопреки их воле, и держа их до поры о том в полном неведении.
Генерал армии предполагал, что вместо троицы соберётся «большая четвёрка», но председатель Думы Павлов, относясь к органам госбезопасности с предубеждением, проигнорировал приглашение.
К установленному сроку вершителей российской политики, принятых Крутовым скрытно и порознь, пригласили в кабинет главного чекиста. Первым вошёл и разместился за столом для совещаний Зарукин. За ним последовал Лонской. На присутствие премьер-министра он отреагировал сдержанным удивлением: поднятием бровей и молчаливым рукопожатием. Рокецкий же, увидев ненавистных противников, по-женски прикрыл удивлённо раскрытый рот ладонью, фыркнул и попытался покинуть место сбора. Не получилось: проинструктированные чекисты просто-напросто не выпустили его за порог.
– Что это значит?! – оскорблённо взвизгнув, вынужденно прикрыл дверь Полуметросексуал, возвращаясь на исходную позицию.
– Это значит, – с внешним спокойствием проговорил Крутов, – что отсюда никого не выпустят и сюда никого не впустят, пока я не разрешу. Здесь у меня сосредоточены такие силы и средства, что мало никому не покажется. Кстати, настрой у моих ребят соответствующий, да и в обществе – тоже. Из-за известных событий ваш рейтинг…, – жестом ниже пояса он обозначил воображаемую черту, – опустился до предела.
– Что, …и меня не выпустят? – с вызовом осведомился Лонской.
– И вас, Лев Максимович, – всё столь же невозмутимо подтвердил Григорий Иванович.
– Что, и меня?! – поражённо спросил Зарукин.
– И даже вас, Геннадий Петрович, – несокрушимой скалой стоял главный чекист.
– А вы понимаете, чем для вас чревато…дерзкое самоуправство?
– Ещё бы, Геннадий Петрович.
– Чего же вы добиваетесь?
– Первоначально того, чтобы вы прочитали совершенно секретную аналитическую записку об операции под кодовым названием «Антитеррор», составленную мной.
– А затем?
– А затем, полагаю, найдётся крайне острая тема для совместного обсуждения. Более того, я даже не полагаю, а уверен в том. И до того я вас, уж извините, не выпущу ни за что.
– Неслыханная наглость! – вскрикнул Рокецкий, нажимая на кнопки сотового телефона.
– Здесь связь есть только у меня, – утихомирил его генерал армии.
Зарукин хмыкнул, Лонской пожал плечами, и оба углубились в представленную им информацию. Рокецкий помялся, и, от безысходности, тоже подсел к столу и погрузился в чтение.
Материал аналитической записки был специально адаптирован под приглашённых. В нём, в частности, была выпячена и роль Лонского в продаже «скунсам» доносчика Подкользина, и неблаговидные поступки Рокецкого в гибели Дианы и сношениях с зарубежной неправительственной организацией «Британский Консультатив», причастной к теракту в отношении российских дипломатов, и «пассажи» Коданского – ставленника Зарукина. В финале следовало неумолимое резюме о том, что за клановой борьбой лица, причастные к изложенным фактам, забыли о судьбе России. Вследствие разобщённости элиты резко ослабли и позиции страны на внешней арене, а успешное противодействие террористическим акциям явилось не результатом слаженных действий всех ветвей власти, а героизма простых россиян.
Излагаемые положения подтверждались конкретными доказательствами. Если поначалу государственные горе-мужи несогласно морщились, пренебрежительно кривили губы и саркастически усмехались, то ближе к концу их руки охватил тремор, физиономии стали багрово-красными, а пиджаки под мышками пробил пот. Завершив чтение, всякий из них избегал взгляда с кем-либо.
– Вот почему я собрал вас, – прервал молчание председатель КГБ. – Скажу круче того: я не выпущу вас до тех пор, пока вы не найдёте общего языка. И не на словах, а на деле. Не собирался и не собираюсь читать вам нотации, но по вашей милости страдает народ. Решайте.
– …Предположим, мы не договоримся, – первым опомнился от невиданного нахальства Лонской. – Ну, не станешь…Ну, не станете же вы, Григорий Иванович, в самом деле, держать нас…кхе…взаперти?
– Стану! – жёстко возразил ему глава КГБ. – Ещё как стану. В вашем распоряжении два часа. Уже заряжены материалы для подачи в Интернет, во все три высокоскоростных информационных кольца, в крупнейшие отечественные и зарубежные теле- и радиокомпании, в редакции газет. Нажатие кнопки – и весь компромат СМИ выльют на головы граждан. Вслед за этим, как минимум, на ваших политических карьерах можно будет ставить крест. А кто-то не избежит и суда.
– Неужели…вы способны…? – поражённо проронил Зарукин.
– Ещё как! – характерно придавил ладонями кипу бумаг, лежащую перед ним на столе, комитетчик. – Однако крайне не хотелось бы…И знаете, почему?
– Почему?
– Потому, что России не нужны великие потрясения. При нынешней обстановке раскачать лодку ничего не стоит. И политическую надстройку сметёт махом. А что дальше?…Но и терпеть дальше ваши, извините, художества – только отсрочить смуту.
– Допустим, мы находим консенсус, то…что с компроматом? – вкрадчиво вклинился в диалог хитроумный Рокецкий.
– Мы его условно отложим в долгий-долгий ящик, а когда выправим крен – уничтожим за ненадобностью. Подумайте.
И Крутов, убрав материалы в сейф, вышел из кабинета, демонстративно закрыв дверь на ключ. И в очередной раз в кабинете зависла гнетущая наэлектризованная атмосфера раздумий.
Выдержав паузу, Рокецкий достал из нагрудного кармана пиджака миниатюрную трубочку, нажал тумблер на ней и посмотрел на индикатор прибора.
– Х-хи, – хихикнул он. – Прослушки, как будто, нет, – и многозначительно умолк.
– Крутов, конечно, хам, но…по сути прав, – проронил Зарукин, метнув взгляд на Лонского.
– Если не совершим перестроечку мы, то быдло это сделает за нас, – натужно, но сделал подачу для переговоров Рокецкий.
– …Кхэ-кхэ…Позавчера мне Геннадий Петрович предложил один проект, – принимая подачу, вступил в переговоры и Лонской, по-прежнему ни на кого не глядя. – Суть его в том, чтобы портфельно поделить меж нами весь энергетический и сырьевой бизнес. Но увязать этот передел с нашими прочими корпоративными делами…Вадим Юрьевич, – с трудом преодолевая неприязнь, впервые за много-много лет обратился он непосредственно к своему врагу, да ещё и назвал его по имени-отчеству. – Признаться, я отверг это. Вместе с тем…Вместе с тем, принимая во внимание…кха-кха…вновь открывшиеся обстоятельства, я официально делаю вам такое предложение.
– …Упс! – вырвалось у Сладенького Мерзавчика. – Навскидку мне сложно оценить проект в деталях, – заёрзал он в кресле щекотливым седалищем, – но предложение заманчивое…Зама-а-анчивое…
– Лев Максимович упустил один…нюансик, – забеспокоился Зарукин. – При принятии экономической стороны нашего проекта, мы хотели бы иметь гарантии того, что премьер-министром стану я. Взамен мы бы дали гарантии, что последующие пять лет премьер-министром будете вы, Вадим Юрьевич.
– Вы знаете, уважаемый Геннадий Петрович и уважаемый Лев Максимович…, – оживился Рокецкий. – В общем, я тут экспромтом прикинул…И, пожалуй, согласился бы…
– Стало быть, начнём выруливать?
– Придётся выруливать…
И Лонской с Рокецким наперебой загалдели, профессионально оценивая открывающиеся перспективы. А в конце даже принялись «подводить черту»:
– И, представляется, нелегальные сношеньица с…господами из-за бугра надо завязывать…Утомили…
– Да если у нас будет суперэнергия…Сами приползут! И уже мы их поучать будем…
– Господа! – остановил единомышленников Зарукин, воспользовавшись заминкой. – Всё так. И с Крутовым мы разберёмся в своё время…Через Совет Федерации протащим вопрос. Но остаётся мелочь, что способна спутать все карты – Павлов!
– …М-да…, – будто споткнувшись, промычал Лонской. – Мелочь, но малоуправляемая…
И они с премьер-министром ненавязчиво и исподлобья метнули выжидательные взгляды на Рокецкого.
– А что Па-а-авлов? – заговорщицки протянул Метросексуал, вспомнив о спятившем шахтёре. – Найдётся и на него управа. Есть подходец. Посему, коли мы договариваемся на берегу о будущем мироустройстве…Люди-то все свои…Помеха оч-чень скоро исчезнет. Будьте покойны.
– Исчезнет?
– Будьте покойны!
И троица экспромтом и разом, по-купечески потёрла ладони перед предстоящей сделкой.
– Короче, – всё более осваиваясь, уже почти по-хозяйски подытожил Лонской, – революции задумывают романтики, совершают прагматики, а их плодами пользуются проходимцы. Так наша задача – не попасть в первые две категории!
И хозяева жизни дружно расхохотались.
2
В середине сентября выдался погожий денёк, и Милена Кузовлёва с удовольствием прогуливалась возле здания клиники Института нейрофизиологии мозга. Перед собой она катила детскую коляску, в которой тихонечко сопел носиком во сне её сынишка – радость, гордость, надежда и смысл жизни.
Роды Милены протекали чрезвычайно тяжело, но силы добра одолели силы зла, и она, пусть и многотрудно, но разрешилась. Зато мальчик, вопреки всем предыдущим переживаниям, треволнениям и испытаниям, родился здоровым.
Молодая мама второй месяц наведывалась в сквер клиники. И из раза в раз Милена сталкивалась с женщиной, которая столь же упорно приходила сюда. Нынче она была с мальчуганом лет восьми. Сидя на лавочке, женщина плакала, а мальчуган её утешал и просил: «Не надо, мамочка! Не надо…»
Милена не выдержала и, приблизившись к ним, спросила:
– Простите, пожалуйста, что-то случилось? Может, я чем-то смогу вам помочь?
– Что? – спросила незнакомка, подняв голову. – А-а-а…Нет-нет, спасибо, девушка, всё хорошо…
– А то я вижу, вы плачете…
– Это я от счастья, милая, – поделилась с Кузовлёвой чувствами незнакомка, промокая платочком глаза. – Муж у меня три года был в ступоре, а сегодня признал меня. Посмотрел и сказал: «Оля!»…Ольга Николаевна Капличная, – назвалась она.
– Меня зовут Милена, – в свою очередь представилась Кузовлёва. – Очень рада за вас!
– Спасибо! – поблагодарила её Капличная. – Сейчас прямо отсюда поеду с Егоркой в церковь и закажу молебен за здоровье мужа и за здоровье этого…Листратова…
– Листратова?!
– Да. Этот самый Листратов изобрёл какой-то аппарат. Благодаря ему Женя и…вернулся.
Услышав фамилию покойного мужа, Кузовлёва вздрогнула, а на глаза у неё тоже навернулись слёзы: каков бы ни был Георгий, но
слишком многое с ним было связано…
– Ну вот, – огорчилась Капличная. – Теперь вы заплакали. Я давно вас приметила. А у вас здесь что? Или кто?
– Я очень…Я очень рада за…за вас…, – роняла наземь слезинку за слезинкой Милена. – А у меня…А у меня…здесь…горе…
– А вы поделитесь, поделитесь…, – проговорила Ольга Николаевна, усаживая её на лавочку подле себя. – Что у вас такое?
– Здесь…В больнице…лежит…очень дорогой…мне… человек…, – с трудом унимая рыдания и проглатывая ком в горле, ответила Милена. – Он…Он мне как младший брат…Он спас меня…Меня и моего Тишеньку…Если бы… Если бы не он, то…то и Тишки бы не было…А он лежит…лежит в коме уже третий месяц…Его бандит по голове топором…И надежды…И надежды ма-а-ало…
И Милена снова горько и безутешно зарыдала.
Капличная принялась её успокаивать и говорить, что всегда надо верить в лучшее, что она верила в лучшее каждую минуту из тягостных лет.
Так они и проговорили, пока не проснулся маленький Тихон.
При расставании Капличная и Кузовлёва обменялись телефонами и договорились встречаться. Когда Ольга Николаевна и Егорка ушли, Милена сменила двухмесячному Тишке памперс, дала ему грудь, а сама стала покрывать его личико поцелуями.
Постепенно она успокоилась, и ей поверилось, что всё образуется. Только бы поправился Тихон-старший. И вместе они выдюжат. А разделяться ни в коем случае нельзя. Честным людям обязательно надобно объединяться и держаться вместе! Тогда и жизнь пойдёт на лад.
А ещё, конечно же, её сын – Тихон-младший – станет хорошим человеком. Честным, сильным, умным и добрым. И он непременно добьётся того, чтобы все люди на Земле тянулись друг к другу и жили, душа в душу. Ибо несбыточно счастье в отдельно взятом утлом судёнышке, если вокруг бушует суровый, безжалостный, стихийный океан бурь.
