Олег Владимирович Фурашов
Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями
– А какая была наша мама Лена?
– Очень-очень красивая! Ты – вылитая она.
– А ещё?
– Весёлая и общительная.
– А ещё она, какая была?
– Добрая. Не просто на словах добрая, а и в поступках. Мама объединяла людей. И они тянулись к ней. Она постоянно приводила сокурсников к нам домой. Студенты – народ преимущественно…м-м-м…небогатый. А я уже был доктором наук и возглавлял лабораторию. Вот мама приведёт сокурсников, и кормит их. И у нас всегда шум и смех стоял до потолка. Потом, когда мамы не стало, не стало и этого живого общения.
– А ты?
– Что я?
– Разве ты не добрый, как мама? Я же знаю, что ты добрый.
– Не злой, – согласился Андрей Иванович. – А всё ж, подобно маме, целый мирок согреть теплом своей души не способен. А мама твоя, подобно солнышку, готова была весь мир одарить.
– Целый мир?! – поразилась девочка.
– Ну, на счёт целого мира я хватил лишку, – усмехнулся отец. – Таких людей не бывает.
– Ни одного, ни одного?
– Ни одного, ни одно…Хотя постой…Чуть не обманул! За всю историю человечества был один такой человек.
– Кто?
– Юрий Алексеевич Гагарин – первый космонавт планеты. Он был сыном всей Земли. И в тот миг его любили почти все, а он любил всех землян.
– А где он?
– Разбился в полёте.
– Разбился…Он что, плохо умел летать?
– Да нет. Он потому разбился, что родился слишком рано. Не приспело тогда его время: люди тогда были отчуждены, и не готовы к тому, чтобы объединиться в одну дружную семью. Но запомни, Миленка моя, что оно, светлое время, вот-вот наступит. И явится самый человечный человек, что объединит всех людей в одну добрую дружную компанию…
Отрываясь от воспоминаний, Милена прерывисто и почти по-ребячьи вздохнула: мечтала выйти замуж за нового Гагарина, а получила то, что получила. И придётся ей биться за своё женское счастье с тем, кого ниспослала судьба.
В Пермь автобус прибыл согласно расписанию: в двенадцать пятьдесят. Переходя трамвайные пути по пути от автовокзала к торговым рядам, Милена ухватилась за левое предплечье Георгия. Левой рукой Листратов и без того тянул тяжёлый дорожный баул на колёсиках, но за правую руку он строго-настрого держаться жене запретил – она у него всегда должна быть свободной, чтобы при необходимости выхватить оружие. В кармане курточки-ветровки у него лежал импульс-шокер.
На базаре Георгий оставил жену возле павильона администрации рынка, ещё раз наказав, чтобы она ни в коем случае никуда не отлучалась, а сам двинулся дальше. Милена сопроводила его взглядом, присела на баул, и намеревалась, уж было, прикрыть уставшие от нервного напряжения веки, как вдруг что-то подспудно кольнуло её. Она встрепенулась, отыскала удаляющуюся фигуру мужа и…обнаружила, что за ним следует сомнительного вида мужик уголовного вида. Да к тому же этот мужик подал какой-то условный знак ещё одному субъекту сходной с ним наружности, и тот пошёл с другой стороны от Листратова.
Молодая женщина одновременно ощутила и тревожный укол под сердцем и то, как резко шевельнулся Кешенька в её лоне. Кузовлёва с одышкой поднялась с баула, потянув его за собой, и поспешила за различимой только для неё троицей. Она брела подобно сомнамбуле, не замечая встречных, и лишь инстинктивно прикрывала живот, оберегая сынишку от толчков.
Милена не знала, что ей предпринять и каким образом выручить мужа. Она следовала за тайной процессией и, разрываясь от противоречивых побуждений, не решалась на конкретный шаг. Её колебания продолжались до поворота к тупику, образованному старыми металлическими контейнерами. Именно там, где уже было меньше народа, первый уголовник, нагоняя Листратова, обозначил для напарника жест, будто бы предлагая нечто открутить. И тогда Милена закричала.
– Гоша!…Гошенька! – прерывисто закричала она. – Беги! Они…Они за тобой! Берегись!
Кузовлёва хотела выкрикнуть ещё, но не тут-то было: кто-то сзади обхватил её за шею, зажал ей рот и поволок прочь.
Голос Милены муж различил бы и в многомиллионном гомоне. Услышав её вопль отчаяния, он в мгновение ока развернулся затравленным волком, а правая рука с зажатым в ней импульс-шокером у него уже была на изготовке. Первый уголовник коршуном кинулся на него, и тут же, поражённый невидимым и бесшумным разрядом страшной силы, опал бездыханной дохлой курицей в метре от цели. Листратов слепо водил стволом в направлении толпы, полукругом отхлынувшей от него, не ведая в кого надо стрелять. При этом он хрипел: «Ну, кого ещё пришить?…Тебя?!…Или тебя?! Или тебя?!» И люди в страхе пятились и шарахались прочь.
Наконец, не совладав с психическим прессингом, исходившим от незримого врага, Георгий бросился бежать к металлическим контейнерам и железобетонному забору. Тотчас за ним кинулся второй уголовник, а также ещё пара сообщников, выделившись из скопления людей. Оглянувшись на бегу, Георгий приостановился и лихо, «влёт» срезал ближайшего преследователя – тот деформированной обмякшей биомассой растёкся по асфальту. Остальные налётчики, оценив столь устрашающий исход, застыли в оцепенении. И их промедление предрешило исход погони: беглец жуком-скарабеем шустро вскарабкался на контейнер, с него прыгнул на высокий забор, с забора – на землю…И след его простыл!
6
Оказавшись за территорией рынка, Листратов вспугнутым гепардом пересёк оживлённую транспортную магистраль, едва не попав под колёса автомобиля, бежал вдоль грязной речушки низом большого лога, поросшего кустарником. Затем он выбрался к железной дороге и возле переезда сел на рейсовый автобус, следовавший за город. Лишь очутившись за окраинами Перми, Георгий пришёл в себя.
«А Милена? – задался вопросом он. – Что с нею? А если?…А вдруг? Да ведь я предал её…Да нет, не предал. Ничего страшного, – приглушал изменник терзания души. – Какой с неё спрос? Она же не при делах. И…И моя милая девочка вернётся в Москву. В её положении такой исход вовсе не плох…»
Увещевания увещеваниями, ан вот так запросто режиссёр не смог оставить Пермь. Да ко всему прочему возникла неразрешимая проблема того, в чьи грязные лапы попала Милена. Если КГБ – это одно, если… – это совсем другое. Ко всему прочему, второе предположение выглядело более вероятным с учётом внешнего вида тех, кто на рынке нападал на Листратова. Оттого Георгий и двинулся не дальше на восток, а кружным путём стал пробираться к центру города.
К рынку он прибыл под вечер. И едва не напоролся на засаду: какие-то тёмные личности прогуливались на подступах к базару. Помозговав, Листратов поступил хитрее. Он обследовал территорию с дальних подступов – с верхних этажей домов, располагавшихся вокруг рынка. Оттуда наблюдателю открылась безрадостная картина: собственно «толкучка» была уже пуста, по периметру её патрулировали милиционеры, а в подворотнях толкались уголовные элементы, живо напомнившие ему тех, кто недавно за ним гнался. Милены, естественно, он нигде не разглядел.
Не придумав ничего путного, с наступлением темноты Георгий в волчьем одиночестве направил стопы свои к Тихому океану.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
БУДЕТ ТАК, КАК НЕ ХОЧЕТ НИКТО…
Глава первая
1
Посол США в России Уэйн Хантер с супругой Камиллой давали дипломатический приём по поводу завершения визита помощника президента по вопросам национальной безопасности Джона Маккоя.
Изюминку данному вечеру придавало то, что в нём также принимала участие американская знаменитость – негритянская певица Кэти Рассел, в порядке увертюры уже успевшая «вживую» исполнить гимн своей страны. Делегацию России на данном рауте представляли секретарь Совбеза Николай Андреевич Коданский, заместитель министра иностранных дел Подкозырников и посол России в Штатах Полонский.
Раут был в самом разгаре. Хозяева и гости были навеселе. Прилично навеселе. Исключение составляли обслуживающий персонал, служба охраны, посол России в США худосочный старик Полонский, страдавший желудком, и…Александер Дик. Он не принимал непосредственного участия в общем веселье. Точнее, вообще не принимал. В том числе – ни капли спиртного. Он сидел в секретной комнате, откуда вёл наблюдение посредством скрытой камеры за интересующим его «объектом». К таковому принадлежал Коданский. И внимание к нему со стороны Дика было не констатирующим, не праздным, а направляющим.
Да-да, именно так. К сегодняшнему вечеру спецслужбы США провели капитальную конспиративную «артподготовку» в отношении Коданского, об истинной подоплёке которой тот и не подозревал.
Штаты, стремясь посеять раскол в правящей партии России, а
через неё и вообще в стране, нащупывали деструктивное звено в руководящих структурах. Первым подступом к цели явилась, казалось бы, совершенно несущественная деталь. Агентура донесла Дику, что Николай Андреевич, обычно гулявший на лоне природы с болонкой, внезапно завёл здоровенного бульдога. Кому ж, как не профессиональному психологу было знать, что это верный признак неудовлетворённых властных амбиций. Коданский, некогда отиравшийся в качестве «вертухая» (надзирателя) в колонии для преступников-трансвеститов, внезапно «попал в струю» и последнее десятилетие неуклонно поднимался по карьерной лестнице. А аппетит, как известно, приходит во время еды.
Заняв пост секретаря Совбеза, Коданский уже через год не преминул издать большим тиражом опус, претенциозно озаглавив его «Железная безопасность». С точки зрения мировоззренческих, словесных и прочих достоинств – так себе книжонка. Однако профессионал Дик прочёл её с громадным интересом и в очередной раз убедился, что оптимальный литературный жанр для бывшего политика – мемуары, а для здравствующего политика – молчание. И проблема совсем не в том, что в книжных раглагольствованиях вольно либо невольно кого-то обидишь или наживёшь врагов, а в том, что автор «раскрывается» подобно боксёру, от усталости низко опустившему руки. И тогда немедленно начинают зиять бреши, сквозь которые можно нанести разящий удар. Так и Николай Андреевич, обильно цитируя Черчилля и «железного» Феликса Дзержинского, для Дика недвусмысленно обнажил свой «комплекс Наполеона».
Дальнейшая аналитическая работа над личностью Николая Андреевича показала, что между ним и главой правительства России Зарукиным Геннадием Петровичем возникли разногласия тактического порядка. Если Зарукин занимал умеренные политические позиции и строго ориентировался на соблюдение ортодоксальной буржуазной законности, то Коданский принадлежал к праворадикальному крылу правящей партии, отстаивающей интересы крупного капитала и жёсткие методы борьбы с оппозицией. А частные противоречия, при умелом манипулировании, было посильным «взрастить» до ранга стратегического конфликта.
Практическая разработка Коданского началась с захвата на Ближнем Востоке российских дипломатов псевдомусульманской группировкой экстремистского толка, нелегально финансируемой ЦРУ. На этом и погорел бывший председатель КГБ генерал армии Пырванов, который предпринял силовую акцию, высадив десант на территории суверенного государства – своего рода российский фарс на американскую «Бурю в пустыне». Вылазка оказалась авантюрой: террористы одного дипломата убили, скрывшись с остальными заложниками. Погибло и несколько десантников. Вспыхнул международный скандал, который неожиданно легко удалось погасить Коданскому. Он же дипломатическим путём добился освобождения оставшихся в живых работников диппредставительства.
С аналогичной «талантливостью» он «снял острые углы» по инциденту второстепенного порядка между Россией, США и Европой, упрочив свой имидж миротворца.
И всякий раз Запад хвалебно преподносил его персону, вбрасывая пропагандистский продукт через отдельные так называемые неправительственные общественные организации, функционирующие в России. К ним умело подключались западные интернет-ресурсы, теле- и радиоголоса, а также и прозападно настроенный телеканал «666» Рокецкого, ведущий трансляции на всю страну. Их слаженный хор как по нотам разыграл ставку на Коданского. И наоборот, подлинные и мнимые промахи премьер-министра Зарукина этой же камарильей раздувались до глобальных масштабов.
Постепенно «скунсы» настолько укрепили веру недавнего «вертухая» в избранность и харизматичность, что тот осмелился объявить о выступлении в грядущие осенние выборы отдельным фронтом. Раскол в правящей коалиции стал фактом. Бесспорно, подлинной питательной почвой к тому стал спад в экономике и утрата популярности правительства в народе, но и без внешнего фактора и «пятой колонны» тоже не обошлось.
Дик не мог не дать оценку и тому факту, что в околокремлёвских кругах секретаря Совбеза обзывали не Коданским, а Конём Дамским (кто иронично, а кто и с завистью). Бывший надзиратель, имевший от природы крупное телосложение со столь же мощными причиндалами, и впрямь напоминал жеребца – племенного жеребца, действительно пользующегося успехом у слабого пола. И «конно-человеческий» фактор для американских спецслужб представлял пресловутую «тройку, семерку, туз», коими надлежало «козырнуть» в нужный момент.
Готовясь к сегодняшнему великосветскому приёму, «скунсы», конечно же, не упустили из виду голую физиологию «Жеребца» (под таким псевдонимом секретарь совета безопасности фигурировал в анналах ЦРУ). Они подкрепили его животные порывы и симпатию к Кэти Рассел тем, что певичка подарила новоявленному «надпоручику Ржевскому» платиновый диск с записью своих песен. Всё бы ничего – искусство свято, да вот только вокал негритянки функционировал в режиме, обработанном резонатором Листратова. Да-да, тем самым техническим устройством, что Листратов продал ЦРУ, а шпионское ведомство адаптировало под собственные запросы.
И сейчас, не полагаясь ни на кого, тёртый калач Дик лично управлял резонатором. Поэтапно он удостоверялся в том, что Конь Дамский попал «в стойло», «заржав» на Кэти Рассел. И ненасытная предстательная железа «правительственного аргамака», склонного к плотненьким «шоколадным девочкам», пульсировала всё интенсивнее.
2
К полуночи гости разошлись. В малой гостиной посольства из приглашённых остались лишь Коданский и худосочный старик Полонский. В принципе события развивались по сценарию. Угодник и обожатель женщин выслушал в исполнении американской поп-звезды романс на ломаном русском языке, запив это изрядным количеством виски. Затем он отпустил массу комплиментов сомнительного свойства в адрес Кэти и всячески стал стремиться «к интиму» с ней где угодно и при ком угодно. Дик с резонатором в засаде и Маккой с Камиллой Хантер в гостиной всемерно тому способствовали. Последняя парочка если и составляла общую компанию, то лишь затем, чтобы изолировать Коданского и Рассел от Полонского.
За последние полчаса Конь Дамский успел запустить дюжину сальных взглядов под подол Кэти и пару раз облапить её на диване в углу гостиной, чему певичка явно потакала. Словом, он вполне дозрел до того, что утащить её «в номера». Дозреванию способствовало и то, что Жеребец неделю пребывал «на голодном пайке», только-только завершив визит в Китай. Вернувшись же в Москву, он не смог связаться с Дианой Лонской – единственной, кто способен был сполна разрядить его мужской механизм. Специальный телефон связи с ней упорно молчал.
Увы, реализации домогательств Коданского к Кэти злостно мешал русский посол. Желудочник Полонский портил «всю обедню» Маккою и Дику. Худосочный старик за весь вечер не пригубил фужера, не «уелся» деликатесами и не упился кока-колой. Он и в туалет хотя бы на минуту не отлучился. Его и дрёма не брала. Противный язвенник уже раз пятнадцать звал Коданского откланяться. Дряхлый гастритник, видимо строго проинструктированный «гэбистами», неусыпно бдел за ветреным членом правительства. За вечер он не отлучился от Николая Андреевича далее, чем на дюжину шагов.
Мало того, старикашке и резонатор был нипочём! Ведь действие прибора основывалось на аутентичной мультипликации переживаемых эмоций, а Полонский был бесчувственнее египетской мумии. Единственное, что его отличало от трупа, так это то, что он периодически бубнил: «Николай Андреевич, пора и честь знать. Нас ждут. Николай Андреевич…». Судя по замогильному голосу зануды, его могли ждать только на кладбище.
Дик, сидя в засаде, от злобы на сухостойного посла пару раз умудрился укусить свой правый локоть, и уже был близок к тому, чтобы через голову почесать левое ухо левой же рукой. Он уже смирился с тем, что ничто не способно было унылого Полонского вывести из состояния летаргического отупения. И вдруг…
И вдруг…И вдруг воплощение Кощея Бессмертного чихнуло!
…Ах, как воспрянул Александер! Он усердно принялся резонатором вызывать в полудохлом существе реакцию подкрепления. И вызвал-таки! Ох, до чего же рассморкался чрезвычайный и полномочный посол…И посол, и посол, и посол, покуда его «не отбуксировали» в туалетную комнату, где он выдувал ноздрями впечатляющие фистулы, по времени равнявшиеся театральному акту. Вот ведь, сколько отыскалось «связанной» энергии в сухопаром теле! Нет, недаром в России говорят, что сухое полено жарче горит.
Пока Полонский чихал, свершилось много событий. Конь Дамский утащил негритянку в будуарчик с удобной тахтой. На тахте Кэти наглядно доказала ему, что белые трусики на её шоколадных ягодицах смотрятся не менее «потрясно», чем на смуглой попке Диане Лонской. В ответ гусар-политик по пьяной лавочке сболтнул ей и про то, как Зарукин с Лонским через бывшего шефа КГБ Пырванова пытались избавиться от Рокецкого с Павловым, и про то, что с новой монопольной бомбой «русские всем покажут кузькину мать».
Своеобразный бартерный обмен продолжился. Наличие белоснежных трусиков на Кэти не давали Жеребцу проверить достоверность слухов, что негритянки бреют волосы «там» по новой моде. И Коданский принялся уламывать её «показать юг», в то время как Рассел интересовалась уголком русского севера с секретным объектом Ост. Обе стороны не слишком ломались, и спустя пару минут певичка вызнала у «Николя» координаты объекта Ост на Новой Земле, а Николай Андреевич «увидел Майами».
«Увидеть Майами», вовсе не обязательно означает «побывать там». А очень хотелось! И Николя, напряжённый, как трансформатор, преобразующий двести двадцать вольт в добрую тысячу, судорожно пытался пристроить свой «выпрямитель». На что Кэти хихикала и говорила, но уже на чистом английском: мол, она не против, но боится, что в ней «рванёт также, как на Новой Земле, и…места живого не останется». И пока Коданский на ломаном английском не открылся ей в том, что русские отнюдь не камикадзе, ибо суммарная мощность пробного монопольного реактора на объекте Ост сравнима по силе всего-то с пятью Хиросимами, певичка с типично американским патриотизмом не уступала ни пяди «крайней плоти Майами».
Лишь выведав порученное ей, Кэти не без удовольствия впустила «вероятного противника» в «пекло Майами». И «рашен супермэн», получая своё, с необузданностью самца погрузился в «самое то», и уже по-русски в лошадиных конвульсиях проржал нечто типа того, что сейчас разнесёт «нах-хрен негритянскую лавочку вдребезги!». А Рассел в оргазме вторила ему по-английски: «О да! Да! Да, мой Жеребец!»
А Дик и Маккой, отходя «от напряга», крыли на новосаксонском жаргоне и древнеирландском сленге издержки шпионской доли. А «трухлявый пень» Полонский, избавленный от воздействия резонатора, на четвереньках выполз из туалета во вдрызг зачиханном смокинге, и внезапно вспомнил двадцатилетней давности свадьбу своего младшего отпрыска, когда его последний раз так же «вывернуло наизнанку».
Таким вот образом завершался дипломатический приём по случаю отъезда помощника президента США Джона Маккоя.
Глава вторая
1
В виду того, что Заковыкин отказался давать какие-либо показания Гэ-Гэ, следователь доставил юношу в специальный изолятор временного содержания. Там он оформил его задержание на основании закона о борьбе с терроризмом. Первоначально действия сотрудника комитета вызвали у Тихона язвительную усмешку: столь бестолково и безосновательно мог поступать только зарвавшийся или спятивший самодур. Да и сам Затыкин, внешне пытавшийся держать марку самоуверенности, формуляр протокола задержания в кабинете для допросов заполнял вздрагивающей рукой и с бледной физиономией: хватился, что перегнул палку, да отступить гонор не позволял.
– Прочтите и распишитесь в том, что ознакомились, – по плоскости стола подвинул он бланк протокола студенту.
– Пф-ф, – фыркнул тот, отодвигая бумагу обратно.
– Да ты не пфыкай, не пфыкай, – незаметно для себя вновь перешёл в обращении на «ты» Гэ-Гэ. – Пфыканьем не отделаешься. Я проведу обыск у тебя в общежитии и найду записку. Да и твой приход в следственный комитет в журнале зарегистрирован. У меня всё схвачено…, – набивал он себе цену.
– Равно как схвачено и то, что ты меня тогда отфутболил, укрыв преступление, – непочтительно перебил фанфарона Тихон. – До твоего начальства я, будь спок, доведу то, как ты разводишь бюрократию, – не без ехидства огорошил карьериста подследственный. – Заодно расскажу и то, как ты мне трепанул про Лонскую. Мне-то ведь и невдомёк было, что у той самой Дианы фамилия Лонская. Спасибо вам, Геннадий Геннадьевич! – и он, привстав с табуретки, прикрученной к полу болтами, издевательски обозначил поклон болтуну в пояс.
– Ах ты!…Ах ты…, – зашёлся в приступе ненависти тот.
– …шкура барабанная! – подсказал оппоненту пермяк любимое дедушкино ругательство.
– …продажная шкура! – подобрал собственный эпитет Гэ-гэ. – Раз так, то я дело переквалифицирую на измену родине! Да я тебя…
Ан Заковыкин не без аффектации отвернулся от оплошавшего чиновника, завернув лихой вираж на табуретке. И за проявленную принципиальность продолжил отбывать срок – десять суток – тот максимум, что мог позволить себе чинодрал Затыкин.
Но позднее давать показания Тихону всё же пришлось. Зато не противному Гэ-Гэ. На Лубянке «ключик» к нему подобрал Топтыжный.
2
По факту без вести пропавших Георгия Листратова и Милены Кузовлёвой было возбуждено уголовное дело, которое расследовала специально созданная оперативно-следственная бригада. Ядро бригады составляли Топтыжный, его заместитель – майор госбезопасности Говоров, старший следователь по особо важным делам Следственного комитета России Берендеев и следователь Затыкин.
Понятно, что сам факт криминальной пропажи людей в чистом виде относился к предмету ведения Следственного комитета России, если бы речь не шла об агенте Глюке и о том, что с ним связано. В этой ситуации возможность возбуждения дела по общеуголовной статье дарила преимущества в части неограниченного легального проведения следственных мероприятий: наложения арестов на почтово-телеграфную корреспонденцию, прослушивания всех видов телефонов и иных электронных гаджетов, проверке банковских счетов, производства обысков, задержаний, арестов, и так далее. То есть, уголовное дело служило хорошим процессуальным прикрытием для параллельной работы по статье, подследственной органам госбезопасности.
Исследование распечатки телефонных переговоров Глюка за минувший месяц позволило приоткрыть «двойное дно» агента: всплыла его связь с Бобом Сноу и контакты со швейцарскими банками. В результате сомнений в шпионаже у КГБ оставалось всё меньше.
Координацию усилий двух ведомств обусловило и то, что в поле зрения Топтыжного попал Заковыкин, ибо даже косвенный интерес к персоне «закрытого физика» Кузовлёва резко повышал потенциал утечки гостайны. А тут ничем не примечательный студент рвался в квартиру учёного.
Досконально вникнув в суть конфликта между Заковыкиным и Затыкиным, «матёрый волк сыска» предпочёл беседовать с Тихоном наедине. Оставшись тет-а-тет, Иван Сергеевич перво-наперво подчеркнул, что при всех перехлёстах поведения студента, оснований для его задержания не имелось. Ни юридических, ни фактических. И принёс ему извинения.
Разговор полковник построил уважительно, на взаимном доверии сторон. Напрямую он, безусловно, не сообщил, что расследуемое дело связано с гостайной, но намекнуть намекнул. И попросил пермяка как сознательного гражданина России просто помочь им. Через четверть часа отходчивый паренёк простил органам прегрешения Гэ-Гэ. Тем паче, что и себя Тихон тоже не причислял к абсолютно правым.
Заковыкин начистоту рассказал и о своих похождениях, и о том,
где спрятал записку, и про «Калачёвскую, сорок», куда его предлагал затащить «Сирано де Бержерак». В данных откровениях Топтыжного особо заинтересовало упоминание в записке Милены об отоне.
Запротоколировав показания Тихона, полковник поехал с ним в студенческое общежитие, где записка Кузовлёвой была изъята из тайника.
Параллельно майор Говоров исполнял поручения Топтыжного об отработке «Сирано де Бержерака» с «Ирокезом», а равно об обыске на Калачёвской, сорок. Впрочем, засаду уголовников на Вернадского, дом двадцать два, корпус «Б» чекистам накрыть не удалось – её там просто не оказалось. Зато захват и обыск в бандитском притоне принёс улов: в сейфе, вскрытом умельцами спецслужбы, была обнаружена записная книжка покойного американца Сноу. Отныне связь Листратова со «скунсами» можно было считать установленной.
3
День спустя Топтыжный отпускал Заковыкина с Лубянки. Напоследок он отобрал у студента подписку о неразглашении данных следствия и об отказе от незаконной детективной деятельности.
– На крайний случай, уж если замуж невтерпёж станет, – не без юмора прозорливо подсказал Иван Сергеевич юноше, – звони мне. Я худого не посоветую. Запомнишь номер моего сотового?
– Давайте, – охотно откликнулся паренёк.
– Чур, без обозначения, кому он принадлежит, и без передачи другим, – предупредил его полковник, прежде чем сообщить данные резервного средства связи.
– Конечно, конечно, – искренне заверил офицера пермяк, «набивая» нужный набор цифр на кору своего головного мозга.
Выводя Заковыкина с внутреннего дворика чекистской цитадели к КПП, Иван Сергеевич ещё раз настоятельно и почти по-отечески попросил студента держаться подальше от мутной истории, связанной с Листратовым и бандитом Пакостиным.
– Благо, Тихон, что ты напоролся на нас, – наставлял его полковник. – Учти, ты вторгался в такие сферы, где жизнь человека – копейка. Уловил?
– Уловил. Хорошо-хорошо, Иван Сергеевич, – легкомысленно заверил его юноша, – я больше не буду…
Впрочем, почему легкомысленно? В тот момент, вырываясь из мрачных каменных застенков на солнечные июньские просторы, он и в самом деле так полагал.
Выйдя на каменное крыльцо КГБ, Заковыкин глубоко вдохнул свежий воздух и ощутил тихую радость успокоения. Ещё бы! Если прежде, пользуясь молодёжным «стёбом», Тихона «колбасило» от тревоги за Милену, то ныне он убедился, что поисками её всерьёз занялись такие всемогущие организации, как КГБ и Следственный комитет. Уж они-то сделают то, что надо.
Студент спустился с крыльца, сделал вторичный глубокий вдох и…остолбенел! К крыльцу приближался пожилой мужчина, похожий на Станиславского. Тот самый старик, изображение которого он видел на голографическом панно в квартире Кузовлёвых.
Двойник Станиславского прошёл мимо студента, поднялся по ступеням и вошёл в здание. Скажите, ну какое дело Заковыкину было до двойника, когда он дал подписку Топтыжному? Именно так Тихон и думал, пока двигался по тротуару к «Детскому миру». Увы, дойдя до универмага, он остановился, так как понял, что не может уйти просто так, не спросив у дедушки про Милену. Ну не может и всё!
Не исключено, Заковыкин, в самом деле, относился к подвиду «бабаев с Урала», так как стал ждать человека, похожего на Станиславского. Минуло полчаса, час, полтора…, а Миленин родственник не появлялся в дверях. Другой давно бы подумал, что он старика с кем-то перепутал, что тот ушёл другим ходом или его вывезли из комитетского расположения на «воронке» (случается и такое), но настырный малый непоколебимо ждал своего часа.
4
Топтыжный допрашивал отца Милены – академика Андрея Петровича Кузовлёва. В связи с пропажей дочери и её возможной прикосновенностью к шпионажу, академика вызвали с острова Новая Земля, где он на объекте «Моно» вместе с российскими учёными проводил фундаментальные научные исследования стратегического значения. Следственное действие длилось долго: во-первых, полковнику было о чём спросить Кузовлёва, во-вторых, Андрей Петрович был расстроен исчезновением дочери и на расспросы реагировал довольно заторможено.
После установления личности допрашиваемого и выполнения предварительных уголовно-процессуальных формальностей, Иван Сергеевич предъявил учёному документ о допуске следственной бригады к тайне особой государственной важности – к совершенно секретным разработкам, которыми тот занимался.
– Перед вылетом в Москву ваш коллега, генерал госбезопасности Лазарев, отвечающий за «Моно», уже предупредил меня об этом, – прочитав бумагу, сказал Кузовлёв.
– Порядок есть порядок, – пояснил Топтыжный. – Андрей Петрович, расскажите, пожалуйста, когда вы узнали об исчезновении вашей дочери, и как она познакомилась с Листратовым?
– Милена перестала мне отвечать по мобильнику недели уж как полторы, – припоминая, прищурился тот. – Тогда же замолчали и домашний видеофон, и телефоны Листратова. Я как-то не придал этому значение – молодёжь, увлечены только собой, да ещё ждут ребёнка…
Что касается знакомства с Листратовым, – сетка морщин вокруг глаз академика углубилась, – то оно произошло года два назад. Дочка предупредила меня, привела Георгия домой и официально представила. Серьёзный молодой человек. Весьма сведущий в науке и технике. Милену он очень любит. За это время зарекомендовал себя положительно. Могу сказать о нём только хорошее.
Завершая тираду, Кузовлёв сделал особый упор на двух последних словах, а его твёрдая интонация словно предупреждала:
«Я не знаю, что там у вас против Листратова, господин Топтыжный, а у меня – вот так».
Иван Сергеевич, выслушав учёного, невольно обозначил улыбку уголками губ: ему нравились верные товарищи и уверенные в себе натуры.
– Что же свело вашу дочь и Листратова? – задал он следующий вопрос.
– Что свело? – от воспоминаний академик снова прищурился. – Понимаете, Милена учится на психолога. Она готовит дипломную работу на тему о заочном методе изучения личности. Её привлекла фигура первого космонавта Юрия Гагарина. Вот дочка и обратилась к Георгию, учитывая специфику его деятельности, а также возможность необычной формы подачи материала…Кгм-кгм…Принимая во внимание ваш интерес к Листратову, сразу упреждаю: моя встреча с ним произошла по инициативе Милены. Георгий со мной нацелено знакомства не искал.
– Вы рассказали о формальном поводе к сближению молодых. Но в дальнейшем их, наверняка, связали какие-то более фундаментальные вещи?
