Николай Агапов
Крх… крх
– Я хочу правды, черт подери! – повысил голос следователь. – Я не сомневаюсь, что это не вы убили и изнасиловали несчастных детей, но хочу знать все, что знаете вы. И если будет возможность найти этого выродка, который затолкал трусы несчастных пацанят им в глотки и подрезал ахиллесово сухожилие, чтобы они не убежали, я хочу, чтобы ни одна крупица существенной информации не утекла мимо Смурова.
– Но всякой ли правде вы способны поверить?.. – вставил отец Афанасий, лицо которого было хмуро и мрачно.
– Будьте покойны, мне по службе много чего приходилось выслушивать. Давайте за правду! – Матросов поднял рюмку, и мы, чокнувшись звонкими краями, опорожнили их разом.
Отец Афанасий начал медленно излагать свою часть трагедии, задумчиво оглядывая то меня, то Владимира:
– Наверно, основную историю расскажет Максим, моя роль в ней была, так скажем, побочна. Я жил и работал при этой нашей церкви Святителя Николая. И однажды ко мне постучал вот этот молодой человек и попросил помощи в очень странном деле. О нем он расскажет сам чуть позже, я надеюсь, – батюшка сделал паузу, они с Матросовым вопросительно взглянули на меня, и я утвердительно уронил голову себе на грудь. – Ну, в общем, я помог, чем смог, но на тот момент я счел, что он слегка не в себе, – я изумленно поднял бровь, на что отец Афанасий развел руками и продолжил: – Я поделился с Максимом теми крупицами информации, что смог откопать, ну а дальше он сам уже решил, как ту информацию понимать и что с ней делать. И как показывают события, вероятно, применил те знания должным образом и во благо человеку. Так вот, через несколько месяцев, вот то есть недавно, заявляется Максим снова. Я уже с порога было подумал, что все, слетел с катушек бедняга, но в душе захотел помочь ему хоть словом одним. И рассказал мне Максим свою историю, я, признаться, не верил ей, да и сейчас не могу до конца поверить, но уж больно много совпадений в этом деле. На всякий случай решил сопровождать парня в его поисках, чтобы приглядеть, так сказать. Ну, сами поймите, – батюшка извиняющимся взглядом посмотрел на меня, – пришел чудак, рассказал там всякого, да еще и пещеру надумал какую-то неведомую разыскать… Хорошо, что хоть очами бешено не вращал и пеной не брызгал, а то честно слово – позвонил бы куда следует, – священник слегка улыбнулся и подмигнул мне. – А потом мы нашли ее, то есть пещеру эту, и обнаруженное там пошатнуло меня до самых моих основ. После увиденного в том гроте кошмара я смотрю на историю Максима уже не так скептически. Хотя скажу, что каких-то фундаментальных подтверждений мне не дано было, но сердце, сердце говорит, что не стоит воспринимать все в штыки, надо, как бы это выразить-то… поверить. Да, думаю, моя часть рассказа тут и закончится, ну и вам, Владимир, мое напутствие – откройте свое сердце, постарайтесь поверить.
– Ну, тогда за веру, – провозгласил Матросов, и вновь все емкости опустошились разом. – Максим, я весь обратился в слух и открыл свое сердце, – и он показал ладонями у груди, как это сделал. – И еще, Максим, вы меня извините, что я, ну тогда, когда вы звонили, нагрубил вам: меня начальство только-только пропесочило по полной, дело расползалось по швам, нервяк, напряжение – сами понимаете, а тут еще и вы со своими предположениями… Ну я и вскипел… А потом забылось как-то в суматохе… Вот… Ну теперь, я полагаю, вы можете начинать…
После всех излияний и откровений моих собеседников мне как-то неловко было приступать к своей истории. Пока они рассказывали, в голове пару раз проносились тревожные сомнения: «Макс, Макс, а было ли то с тобой в реальности? Макс, оборотни, Макс, вдумайся – какие, на хрен, оборотни в нашем-то веке!» Но я вспоминал и свои кошмары, и ту финальную встречу, и тот ад, через который мне пришлось пройти. И говорил себе: «Ну убийства, убийства же кончились, значит, что-то было, значит, правда, не смей сомневаться в том, что ты видел, чувствовал, через что прошел. Иначе и они тебе не поверят, и никто тебе не поверит никогда».
И набравшись решимости, я стал разматывать перед Матросовым клубок моих злоключений и невероятных событий (особенно, я думаю, с точки зрения видавшего виды следователя) вплоть до момента, когда мы все оказались тут, в доме священника.
Когда же я рассказывал о Глебе, опять не мог вспомнить его фамилию:
– Серебряков… Серединский…
– Сребринский? – подсказал следователь.
– Точно, а вы отку…
– Потом скажу, – замахал он на меня рукой. – Дальше продолжай.
И вот, когда я закончил, слово взял Владимир.
– Да уж, ваша история невероятна, но… Но смущает такое количество совпадений. Ну а теперь и у меня есть кое-что в эту копилочку… Я, признаться, готов был предположить, что это вы, Максим, каким-то образом убивали и водили нас за нос, но факты не вяжутся… И этот Сребринский, упомянутый вами. Да, занятно… Месяца два назад мне позвонил товарищ и сообщил, что мой земляк покончил с собой. И еще прихмыкнул так… Чем возбудил во мне любопытство, а потом и предложил: «Заезжай поглядеть». Я заскочил, а он и спросил, не знаю ли я Глеба Сребринского, ну я ответил, что нет, тут коллега веер фотографий и разложил передо мной. В общем, этот ваш Глеб наложил на себя руки, да еще как наложил: ушел, так сказать, с шиком… – следователь многозначительно поднял вверх пустую вилку. – Короче, нашли его поутру прохожие, которые шли мимо стадиона. Он насадился глазами на шпили забора, жуткое зрелище… – Владимир резко опустил вилку на помидор, который взорвался внутренностями по блюду: мы со священником как завороженные смотрели на месиво, а наш собеседник продолжал: – А потом этот товарищ мой показал предсмертную записку почившего чудика… Я вот даже все записал, зачем, правда, не знаю… – Матросов порылся в блокноте и зачитал нам: – «Я больше не могу видеть этой пустоты, мне все кажется, что там тьма, и она ждет меня». Ну в каком-то смысле она, тьма-то, его нагнала-таки.
Священник перекрестился и беззвучно задвигал губами, глядя в сторону иконы на стене. Следователь что-то черканул в своем блокноте.
– Отец Афанасий, Максим, – Матросов внимательно и серьезно посмотрел на нас, – больше, конечно, к тебе, Максим, обращаюсь. Твоя история невероятна, оборотни, тьма, пещера, изнасилованные дети. Надо, наверно, как-то пропустить это через себя, отфильтровать, выдержать время, чтобы отстоялось, и затем посмотреть на эту историю свежим взглядом и с открытым сердцем, как посоветовал отец Афанасий. Ночью гораздо легче верится таким вещам, да еще когда громкость вопящего здравого смысла приглушила водочка. Погляжу на это утром. Может, удастся увидеть все под новым углом. А жаль, что эти убийства совершил какой-то оборотень, а не реальный Глеб, а то очередной висяк получился. Хм, смотрите-ка, я уже стал говорить, будто я это все на веру принял… – следователь погрозил мне пальцем, слегка улыбаясь. – Ай-ай-ай, Максим, играть такие шутки с серьезными людьми. Ну, в общем, я хочу раскланяться. Премного благодарен вам за откровенность и… – он провел по губам двумя пальцами, – давайте не будем никому рассказывать ни саму историю, ни то, что мы с вами тут собирались и обсуждали все это… Ни к чему это… да.
Владимир встал, пожал нам руки, сердечно поблагодарил священника за гостеприимство и ушел.
А я остался, задержался даже больше, чем планировал. Хотел всего-то найти пещеру, а потом, после всех этих разговоров по душам, понял, что мне надо побыть тут, «на краю», на краю чего: моей жизни, моего здравого смысла, или просто на Краю?.. Не знаю. Я просто уговорил отца Афанасия дать мне пожить тут с ними какое-то время, вызвался помогать ему – по церкви там или по хозяйству. А он, поразмыслив немного и переговорив с матушкой Анастасией, согласился.
Через несколько недель, когда я красил ограду прихрамовой территории, отец Афанасий подошел ко мне и сказал:
– Я только что получил известие от нашего общего знакомого – Матросова. Он сообщил, что после того, как вернулся из отпуска, так, на всякий случай, попросил отправить данные ДНК Глеба капитану Смурову. Ну тот ничего не понял, но Владимир уговорил-таки его «для успокоения совести», как он сказал Смурову, сравнить ДНК Сребринского с образцами материалов, собранными в пещере и с тел мальчиков. Через несколько дней капитан перезвонил Матросову и сообщил о совпадении. И ему, Владимиру, легче стало. Он говорит: «Передай Максиму (я сказал, что ты у меня пока тут трудишься), что теперь я с чистой совестью заменил „открыто“ на „закрыто“ в своем ментальном блокноте». Один упырем, дескать, на свете меньше стало – туда ему и дорога. Но, говорит, насчет оборотней и тьмы он никак не может поверить, извиняется… Полиция же продолжает искать маньяка. Но Матросов считает, что тот засел на дно и могут пройти годы, пока преступник снова выйдет на тропу убийств. В общем, благодарность тебе от нашего сообщника-следователя, – священник даже улыбнулся своей остроте: мрачные события отпускали нас потихоньку, мы с отцом Афанасием все чаще улыбались и даже, страшно признаться, однажды смеялись до слез, – за то, что ты ему помог снять бремя с его совести. Вот такие пироги, Максим.
Я слушал и недоумевал, каким боком все вышло, хотя какая-то часть меня яростно закивала головой и произнесла где-то глубоко внутри: «Я же говорила, я знала, что в итоге так и обернется». Может, это была та самая злосчастная интуиция, которая вывела меня на «Гермес+» и перенесла мои кошмары из мира грез в реальность.
Мы с отцом Афанасием много беседовали о случившемся. Мне даже казалось, будто он специально разговаривал меня: может, надеялся, что я наконец осознаю, что все мне лишь привиделось, было именно галлюцинацией своего рода. Мы это обсуждали, и я сетовал, конечно, что никто, кроме меня, не видел оборотня, тьму. Ну, возможно, Глеб что-то и мог подтвердить, но он уже был недосягаем, как мочка уха для языка. Поэтому нам с батюшкой оставались лишь разговоры.
***
Я стоял в пещере, той самой пещере, где Глеб… Луч фонарика метался по стенам и сводам.
– Зачем я пришел сюда? – тихо-тихо спросил я окружающую меня тьму.
Она схлопывала свои черные челюсти, стоило лучу света сдвинуться с места, но не отвечала мне.
– Как вы думаете, Бог специально нас свел с этим Глебом? – я снова проигрывал в памяти диалог со священником.
(– Не ведом нам замысел Божий, Максим, но кажется мне, что это все не просто так.
– А знаете, я подчас думаю, что Бог отвлекся, заигрался где-то в другом месте и случайно упустил из виду… ну вот нас, Глеба, этих детей: Петю и Лешу, ну, может, в первую очередь Глеба и детей, но упустил, а когда обратил свой взор на нас, было уже поздно…
– Максим, Бог не мог отвлечься, он всевидящ.
– Но тогда как?! Как?! У меня в голове не укладывается!
– У Бога был замысел, но нам, смертным, не дано его понять…
– А что если и тьма, и оборотень, и все, что было, это правда? Значит, Богу это тоже зачем-то нужно? Ну я знаю, вы склонны думать, что это галлюцинации, но если допустить, что это правда, тогда… тогда эта тьма реальна…)
– Та тьма, глебовская тьма, она реальна? – снова спросил я у темноты, нещадно рубая ее фонариком.
Я пошел в тот угол пещеры в какой-то отчаянной попытке все-таки увидеть, что да, эта трещина и тьма в ней – реальны, доказать самому себе, что все, что было со мной, реально, что я реален. Я водил рукой по каменистому полу и шершавым стенам пещеры – никакой трещины нигде не было…
«Но оборотень. Оборотень-то был, – рассуждал я. – И убийства были. И та боль, что я испытал в чертогах тьмы, была ой как реальна!» И вдруг мне привиделось, как все могло быть: Глеб, совершив ужасное злодеяние, не смог примириться с ним, может, где-то в его душе была искра человеческого существа, и эта искра сопротивлялась. Он не захотел поверить, что это сделал он, и выдумал, может, даже прямо здесь, когда в мальчиках еще не успела остыть кровь, эту тьму, что поглотила его. Хотя если абстрагироваться, тьма действительно поглотила Глеба, убила почти все человеческое в нем. И он натянул на себя эту личину и стал, да – оборотнем, обернулся не тем, кем являлся, – жертвой какой-то там тьмы. А потом каким-то образом эта тьма, копившаяся в парне, прорвалась наружу, в наш реальный и благоразумный мир, где пропасть ничего не подозревающих, беззащитных людей.
Здесь, в темной пещере, такая фантастическая история казалась вполне правдоподобной. «Не ведом нам замысел Божий… но кажется мне, что это все не просто так», – пробубнил я.
– Да, не просто так, – ответила мне тьма, и я выронил свой фонарик от неожиданности.
Я увидел силуэт: фонарь светил в сторону, поэтому невозможно было разглядеть, кто же это был. Передо мной стоял некто в балахоне, скрывавшем лицо, в руке горела сигарета: красный сверкающий глаз в окружавшей ее тьме.
– Пойдем уже отсюда, – человек в балахоне сделал приглашающий жест рукой. Затем взял и воткнул сигарету в стену пещеры – раздался странный звук: крх… крх. Потом (этого не может быть!) окурок словно выжег кусок бугристых темных обоев, оклеивающих грот, открывая нечто переливающееся, похожее на перламутр (перламутр в стенах, да еще и волнующийся как кисель?!). И огненные всполохи обрамляли края этих ширящихся разрывов сияющего пространства. Фигура в балахоне шагнула в перламутр и растворилась в нем. Какое-то время разрывы увеличивались, но всполохи по краям угасли, и разрывы стали затягиваться, будто гигантские заживающие порезы (пространства?), медленно, но верно. Мешкать было нельзя, или проход (?) закроется (ну и хрен с ним, чувак, у тебя глюки – тебе пора полечиться!), но меня звали (а куда?!)…
Пересилило «звали», и я, шагнув к стене пещеры, с закрытыми глазами погрузился… (в стену! в стену, мать ее, пещеры!) в неизведанное. На какой-то миг мне почудилось, что я пролетаю через комнату, погруженную в полумрак и освещаемую лишь настольной лампой.
Я открыл глаза, и в них ударил свет. Одновременно с тем, как зрение адаптировалось к сиянию, на меня обрушились воспоминания.
Мне явился образ Мишки, и этот Мишка отчего-то покрывался рябью. И что самое удивительное: то было мое воспоминание, которое почему-то вдруг стало другим. Затем я видел себя едущим в поезде и рассматривающим облака, а через мгновение перед глазами мелькнуло изумленное лицо старичка, и я услышал его возглас: «Едрить твою в качель!» Потом я уже летаю над родной планетой, и странная вещь – меня никто не замечал, как будто я был бесплотным призраком. Следом – как чуть не сгорел на солнце. А потом потерялся и разговаривал с борщом (!) в космосе. И летел куда-то, доверившись этому внеземному созданию (ну борщу или чем бы оно там ни было). И потом я оказался по ту сторону (чего – я и сам не знал, может, нашей Вселенной?). А на меня набросились, ну, вернее, сначала мило подплыли какие-то сферы, наполненные чем-то вроде тумана. А потом – они накинулись на меня, и я стал переноситься (этот процесс невозможно передать!) в какие-то непонятные места, такое ощущение, что я переживал чьи-то жизни или вроде того. Вдруг мне каким-то чудом удалось вырваться из хватки мерзких шаров, но, будучи все еще запертым в их мире, я решился… решился на нечто страшное, но единственно возможное в тех условиях. Я несся со всей мочи к солнцу, а позади меня… за мной гнались сферы – множество алчущих моих эмоций сфер. Я подлетаю все ближе и ближе и знаю, что меня вот-вот, через мгновение, уже не будет.
Такие вот воспоминания наполняли меня, словно объемную амфору терпким душистым вином.
А еще одновременно от меня ускользали, будто пассажиры в проходящем поезде, какие-то лица, слова, ощущения, боль. Я видел все это, но лишь на какой-то миг, потом все смешивалось, спутывалось: какие-то моря крови, трещины с тьмой, выпрыгивающей на меня, Глеб (кем бы он ни был) висел на заборе и не шевелился, был еще какой-то матрос, который кружился в ураганном вальсе со священником, и был луч фонарика, разрывающий мрак пещерный, доисторический мрак.
А потом все это стерлось, и я, проморгавшись, увидел перед собой… глаза, небесно-голубые глаза. Они улыбались мне, и вдруг я понял: нет, это не глаза улыбались, я действительно видел улыбку…
Конец!
Часть 1,3 3 3 3 3 3 3 3 3 3
Наблюдая, как зачарованный, этот ритмичный бег пурпурных волн: снизу вверх, справа налево – все сливалось в бесконечную ленту, Максим слышит, как что-то из глубины снова шепчет ему:
– Рви когти, пока не поздно, дурак…
Он визуализирует руль и педали, и нога его тонет в пустоте, вдавливая мысленную педаль до упора. У него получается, и его сфера начинает набирать скорость. Максим всей душой надеется, что эти существа летают медленнее, чем он. Невольно вспыхивает мысль, затормаживая движение его сферы: умеют ли они мстить и пытать. И тут же беря себя в руки, концентрируясь на скорости, Максим еще раз бросает беглый взгляд вниз. Он видит, что пока еще все спокойно, но через некоторое время замечает, как сферы поднимаются и, набирая скорость, движутся за ним. Никакого пурпура уже нет, только дым, темный дым.
– Хорошо. Положим, они не могут двигаться быстрее меня, но какая у меня альтернатива – летать вечно, спасаясь от них? – Максим задумчиво уставился прямо перед собой. Перед ним стремительно увеличивался диск голубого солнца, и тут ему со всей неприглядной очевидностью предстала страшная дилемма: или вечно быть безвольной марионеткой этих извечных сфер, или умереть не самым приятным образом – сгореть в галактической духовке.
Диск чужеземной звезды приближался, и Максим сам не заметил, как погрузился в воспоминания. Словно вращаясь на дикой карусели, вокруг него проносятся друзья, девушки, родители, детство, юность, и все это движется с головокружительной скоростью, а он пытается забрать с собой (куда?) все эти воспоминания. Диск солнца заслоняет все пространство, насколько хватает глаз. Температура внутри растет, что отвлекает Максима от воспоминаний, – он бросает взгляд назад. О ужас! Ближайшие сферы почти настигли его, они тянутся к нему, как умеют, в отчаянной попытке схватить прежде, чем…
Жара обсасывает Максима, как ребенок фруктовый лед палящим солнечным днем. Нужно покончить со всем поскорее! Поэтому – педаль в пол. Псевдоавтомобиль делает финишный спурт, увлекая вместе с собой Максима в самое сердце пылающей звезды.
Часть 2
– Так ты все-таки настоящий? – проговорил изумленный улыбающийся рот, от которого не мог оторвать глаз Максим.
В голове его продолжалась круговерть, и он смутно понимал, что надо что-то сделать, но это что-то ускользало от него. Поэтому Макс лежал и тупо смотрел на улыбающееся лицо, окруженное ярким светом, идущим отовсюду. Вдруг улыбка стерлась с лица, и на нем возникло горькое разочарование, алые губы произнесли:
– Неужели эти шары промыли тебе мозги, выпили тебя досуха? А я было понадеялась, что у меня будет компания и…
Максим поднял руку и потрогал лицо, то лицо, что склонялось перед ним, оно было реально – это был не сон. Его рука скользнула чуть ниже, по шее, и коснулась груди. Он стал видеть прорисовывающуюся из яркого света стройную фигуру присевшей к нему девушки.
– Ты, ты реальна… или это опять они? Я снова попал в эти их видения?
Голубые глаза заискрились смехом:
– Ты говоришь! Ура!
Максим сел и обхватил голову руками, пытаясь утихомирить ураган в своей голове.
– Что со мной, где я? – спросил он у девушки. «Неужели она таки реальна?! – пронеслась мысль. – Или мне не удалось удрать от этих долбаных сфер и опять все снова, блин?»
– Ты у меня в гостях, – прозвенела приятным голоском девушка. – Кстати, меня зовут Варвара, ну да что там, – премило махнув ручкой, она продолжила: – Можно просто Варя.
– Варя… – как-то невнятно пробормотал Максим, в его голове все никак не могли сложиться в пазл алчущие сферы и какие-то голубоглазые Вари. Нет, Ва-ря, она – одна, это было мимолетное задвоение образа. И Макс часто-часто заморгал, чтобы еще раз убедиться в этом и просушить скопившиеся у переносицы слезы.
– Ну да, я – Варя. Только не говори, что и тебя тоже зовут Варя, – потускневшим голосом сказала девушка – на ее чело легла тень сомнения. – Или все-таки шары промыли тебе мозги?
– Шары? Ну да, эти сферы… питались мной, – произнес Макс, и его передернуло при воспоминании. Потихоньку голова прояснялась. Он взглянул прямо в сияющие глаза девушки и сознался-таки: – Я Максим, кстати. Ну раз уж мы уже на короткой ноге, то Максом буду я для тебя, – и он расплылся в улыбке, то ли от своей шутки, то ли от вида этих восхитительных глаз.
– Слушай, Варя, а ты что-то сказала о гостях, – снова заговорил Макс. – Может, просветишь меня, где это мы, почему тут так ярко? И, к слову, о незваных гостях… Эти сферы… Я не хочу, чтобы они оказались вдруг здесь и устроили со мной эту их содомию, – Максим тревожно осмотрелся вокруг, ожидая увидеть коварную сферу, хитро выглядывающую из-за угла и готовую броситься и безжалостно овладеть им. Но никаких углов не было заметно и сфер, кстати, тоже. Все пространство заливал ровный яркий свет.
– Это… Ну, наверно, можешь звать это моим домом, что ли… – сказала девушка. Ее лицо изменилось. Она, приблизившись к парню, уставилась своими прелестными глазками в его темные зрачки и прерывающимся голосом начала говорить, будто пытаясь вбить в него слова: – Максим, слушай… Мне пришла мысль… Ты единственный, кто мне встретился за все то долгое время, что я здесь… Может, у нас получится… У меня одной не вышло, но, – Варя с невыразимой мольбой заглянула, кажется, еще глубже в глаза гостя, – вдруг, Максим, вдруг у меня… то есть у нас… есть шанс выбраться отсюда…
– Ну я бы не сказал, что я против, но…
– Никаких но, Макс, мы должны… попытаться, – глаза Вари еще больше расширились, заливая парня своей умоляющей глубиной.
– Ну ты хоть в план меня посвятишь, а то если для открытия портала нужно заколоть девственницу и вызвать дьявола… Я прям даже не знаю, смогу ли я…
– Макс… Мне кажется, у нас есть шанс, я сама пробовала, но я не могу думать о двух вещах одновременно, а теперь, когда у меня есть ты… ты сможешь думать… как нам выбраться отсюда, а я, я воплощу это. Я могу, верь мне… Я многое могу здесь, – и Варя обвела рукой неопределенную бесконечность вокруг нее.
– Ты знаешь, все так внезапно… Думать, говоришь…
– О, Макс, не думай об этом сейчас… Я провела тут так много времени, что каждая минута на счету.
– То думай, то не думай, черт разберет вас, женщин, – с деланным недовольством произнес Макс.
– Нет, Макс, ты думай, думай, как нам выбраться отсюда.
– Ну хорошо, а о чем конкретно думать-то?
– Думай о нашем мире, думай о доме, думай и о том, как ты хочешь оказаться там!
– Хорошо, хорошо, только не смотри на меня так – а то мне кажется, твой взгляд раздавит меня как каток, – внезапно Максиму пришла в голову мысль, повергшая его в отчаянье, и он мрачно спросил у Варвары: – Слушай, а если мы вернемся туда?.. Ну в смысле прямо в космос. Что мы будем делать? Одни, посреди черт-те где…
– Мы умрем, – спокойно проговорила Варя, – я полагаю, наша смерть будет быстрой: холод, космос, отсутствие кислорода… Ну ты понял… Но, – оживилась она, – это будет лишь освобождением, поверь мне.
Макс припомнил, как и сам решился на отчаянный шаг, но в данный момент он жив, и желание жить влилось в него с новой силой. Гость попытался озвучить свои опасения хозяйке:
– Варя, я только-только заново родился, – руки парня невольно ощупывали тело, будто пытаясь удостовериться, что все на месте, и с укором в голосе он продолжил: – А ты хочешь, чтобы я опять перешел черту и…
– Но Макс, – не дала ему закончить Варя, – сам подумай, мы будем торчать здесь долго, так долго, что ты и представить не можешь, не лучше ли не оттягивать то, что неизбежно будет ждать нас там? К тому же, Макс, надо надеяться! – и ее глаза заблестели детским восторгом. – Смерть будет лишь спасением, которого мы не достигнем здесь, но если… Верь мне, у меня есть хорошее предчувствие: если все обернется к лучшему, мы окажемся дома, в нашем мире, где, где все такое родное, такое… вещественное… О Макс, помоги мне! Без тебя мне не выбраться – я уже пыталась.
Максим колебался, но разумные доводы девушки стали склонять чашу весов в пользу ее предложения:
– Ну хорошо, я в деле, только, может, расскажешь мне – что, кто ты? И вообще…
– О Макс, какой ты глупый! Если мы погибнем – зачем тебе это знать? Если же нет, то там у нас будет время поговорить, – резонно заметила Варя. Улыбка девушки соперничала со светом, льющимся со всех сторон, и Максу передавалась ее уверенность в положительном исходе их предприятия.
– Ладно, я начну думать, но ты должна помнить об уговоре, – и он, сделав шутливо-грозное лицо, погрозил Варе пальцем. – Ну, давай, твори свою… магию-шмагию.
– Макс, я верю, у нас все получится, и мы все узнаем друг о друге. А теперь думай, думай о доме, о родных местах, людях, обо всем, что тебе близко, словно оно рядом, стоит только отворить дверь…
И Максим стал яростно призывать все свои воспоминания о доме, планете, близких людях, обо всем, обо всем, что составляло его мир тогда, там – по ту сторону.
А Варя сконцентрировалась на вмещающем их пространстве, на себе, на Максе, на его мыслях, в какой-то момент она ощутила, что может словно потрогать образы руками, вокруг нее роились бесчисленные сияющие всполохи намного ярче лившегося отовсюду света. Девушка поняла, что сейчас самое время действовать, и, ухватившись руками за ткань окружавшего ее пространства, резким рывком свернула его, будто одеяло, укрывая себя, Макса и сияющие всполохи и перенося их вместе прочь из этого мира коварных сфер…
Макса и Варю окутала тьма: после яркого света, окружавшего их там, в другом «месте», глаза никак не могли адаптироваться ко мраку, наваливавшемуся со всех сторон. Они сидели на чем-то прохладном и землистом, напоминающем утрамбованную почву. Первой всполохи, появляющиеся из темноты, заметила Варя и радостно ахнула, но тут же осеклась, различив мрачное окружение. Всполохи расселись по сводам и стенам какого-то подземелья и источали тусклый свет, который позволял видеть на несколько шагов вокруг. Максим протянул руку и коснулся коричневато-зеленого камня, местами покрытого мхом.
– Холодный, – зачем-то констатировал парень, тут же мысленно отругав себя за тупость.
– Где мы? – озвучила Варя вопрос, который волновал их обоих.
– Похоже на какое-то подземелье, катакомбы, канализацию, я не знаю, что еще там…
Глаза Вари уже не лучились тем светом и радостью, что Макс заметил в них по ту сторону. Он оторвался от них и стал осматриваться вокруг. Внезапно позади парень увидел нечто, что заставило его похолодеть на мгновение.
– Смотри туда, – он указал Варе на что-то движущееся в темноте, – что там?
– Я не знаю, но оно шевелится… – испуганно произнесла его спутница.
– Смотри, оно стоит на месте, там, у стены. Как ты думаешь, оно… оно живое?
– Не знаю, но мне жутковато.
Некоторое время они с тревогой наблюдали за чем-то шевелящимся на границе, где тьма поглощала все формы и куда уже не мог проникнуть взор. Максим постепенно успокоился: это что-то явно не имело никаких враждебных намерений, и любопытство взяло верх.
– Я пойду взгляну поближе, что там такое, – с деланным хладнокровием сказал новоиспеченный диггер и попытался высвободить руку, которую девушка крепко стиснула ладонями мгновение назад.
– А ты уверен? – Варя не так быстро отходила от страха, обуявшего ее в этом темном склепе.
– Мне кажется, что если бы оно хотело съесть, убить или сотворить с нами еще более жуткие вещи, то уже сделало бы это. Звучит логично?
– Звучит-то, может, и логично, но если подумать, как мы здесь оказались, то с логикой это мало вяжется, – Варя попыталась улыбнуться. И совладав немного с собой, выпустила руку юноши из своих объятий.
– Если оно вдруг бросится на меня, беги туда, – и Максим указал в противоположную часть тоннеля, скрытую в зловещем мраке.
– Ага, и что там меня ждет? Может, там тварь еще похлеще скрывается.
Максим задумался над словами девушки и, решив, что она права, сказал:
– Ну ладно, жди здесь, а я – на разведку.
– Хорошо, но будь осторожен: я только встретила живого человека – было бы ужасно потерять тебя и остаться опять одной… тут, в этих катакомбах… – Варю передернуло от одной мысли о такой перспективе.
Максим направился вперед, к неизведанному: оно все так же зловеще двигалось во мраке. Парень уже подошел совсем близко, как вдруг несколько всполохов, перепорхнув, расположились рядом, и ему открылось то, что скрывала тьма.
– Варя, иди сюда. Это то, о чем я думаю?
– Это похоже на… – девушка прикрыла рот руками, ошеломленная увиденным.
– На тот самый портал, через который я попал туда, к сферам, только в разы меньше, – проговорил Макс, уставившись на стену, сложенную из камней. Но в этом месте была уже не стена, а словно живая темная субстанция, в которой плавали, то появляясь, то исчезая, красновато-белые прожилки. Оболочка, пульсируя, поднималась и опускалась, создавала волны, которые, разбегаясь к краям, терялись на периферии, и дальше шла своим чередом кладка: однообразная, унылая, древняя.
Максим задержал дыхание и, как зачарованный, всматривался в клокочущую тьму. Вдруг он услышал резкий вздох Вари, которая, очевидно, тоже забыла дышать, уставившись в гипнотическую черноту, и последовал ее примеру, глубоко вдохнув и оторвав наконец взгляд от портала.
– Макс, я… я дышу…
– Точно, мне это как-то в голову не пришло… Там я не помню, чтобы дышал вообще…
– С нами что-то произошло, Макс… Это первый шажок к…
– К чему?
– Я не знаю, но у меня есть это самое чувство… уверенности, что мы идем в правильном направлении…
– Но этот портал, мне кажется, он приведет нас обратно…
– Нет, я не о портале говорю, само это место, Макс, эти катакомбы… Я не знаю, что это, но чувствую, если нам удастся выбраться из них, то…
– То что?
– То будет хорошо, комильфо, Макс, так, как надо… Я не знаю, как это передать тебе, но я верю, что это так.
– А этот портал? Откуда он взялся?
– Макс, ты шутишь?
– Ну да, извини, откуда тебе знать, ты ведь не строила это… подземелье, – и парень обвел унылым взором мшистые стены и земляной пол.
– Слушай, Макс, а может, это ты?
– Что я?
– Ну из-за тебя мы попали сюда, – Макс изумленно стал смотреть на Варю, которая продолжала развивать свою идею: – Ведь это ты, ты должен был думать о нашем мире, доме, близких, Макс. А ты думал о какой-то… дурацкой дыре, тут даже солнце не светит, Макс! – она обвела рукой пространство и с укоризной и разочарованием буравила взглядом виновника их бед. – Блин, надо всего только было думать о правильном месте. Чего сложного-то?!
