Надежда Александровна Белякова
Юркины дожди
Глава 8
Баба Надя и баба Люба и на следующий день не могли успокоиться после того, как увидели свою соседушку, милую Аринушку, поздним вечером идущую по улочкам их летнего сонного городка в невероятно роскошной шубе и в тапочках. Народу не было никого вокруг. Только старушки, припоминая детали этого чуда, судачили второй день между собой, ломая голову, как лучше поступить: помалкивать или прямо в милицию бежать, тем более что не вернулась Арина домой. И ни слуху ни духу, как говорится.
– Говорила я тебе! Чудная наша Аринка стала! Гляди-ка, летом в шубе по Ругачеву бегает! А ты мне не верила! – сетовала бабка Надя.
Пока они обсуждали это, к бабулькам подошла соседка, женщина под сорок, обратившись к ним:
– Слыхали, что вчерась было? А?
– А чего слыхали? Что стряслось, соседушка? А ничего мы не слыхали! А чё такое? – затараторили бабульки, думая, что услышат подробности об Аришке.
– Да домовой у меня завелся! Вчерась ну все вверх дном в доме переворачивал! Уж так шубуршал! Жуть! Я думала, и вам спать не дает!
Бабульки облегченно вздохнули, хитренько переглянувшись между собой:
– Вот чудеса! Домовой завелся! И какой он из себя, домовой-то этот?
– Да такой! Росточка – вот такого! Ну, или такого. Он все время разный. И светится, с искорками, – объясняла женщина, выразительно разводя руками для пояснения и уточная расчудесные детали: – По комнате так и летает! Так и летает! Ну прям ураган! Страшно было, когда явился. Как явился, так стулья сами собой двигаться стали. Туда-сюда, туда-сюда! Ну, меня бабы на работе научили, как с домовым обращаться. Чтоб не приставал. Откупиться от него, значит. Нужно на подоконник чашку с чаем поставить, две конфеты положить. Чтоб переступить не мог, положить выкуп у домового. А главное – церковные свечи границей выложить вдоль подоконника. Вот так, чтобы переступить не смог! Уж нынче обязательно так сделаю!
Бабки, усиленно подавляя предательские улыбочки, нарочито горячо стали поддерживать соседку:
– Сделай, милая, сделай! От нечисти-напасти защищаться нужно!
Бабки хитро переглядывались между собой, хихикая вслед соседке, натерпевшейся от домового. Когда та уже вошла в дом, уже осмелев, разоткровенничались друг с другом:
– Ну ты подумай! Надежда! Они что все думают? Что мы родились старухами? Домовой в окошко залез! К ней, молодой разведенке, а к нам, старухам – ни-ни! Очень нравный домовой у нее завелся! Окошки-то не где старухи, а где молодуха проживает, выбрал! Ха-ха! – сказала бабка Люба, и бабка Надя согласилась с нею:
– Любовь, а Любовь! Удивительные пошли домовые! Прикинь! К нам, старухам, не заходят домовые! Оченно разборчивые домовые нынче! Ну, ничего себе! А ты-то, Любань, своего домового помнишь? – спросила баба Надя.
– Да, как забудешь своего-то домового! Ведь так же лапшу соседкам на уши вешали, когда он ко мне в окошко среди ночи залезал. Да уж, все рюмочки-стаканчики в буфете так и звенели-перезванивались. И у меня все-то в комнатке ходуном ходило от этакого домового. Хороша молодость, да только коротка! – ответила подружка.
– Поминаешь своего домового в церкви-то? – участливо спросила ее старушка-подружка.
– А как же иначе? Обязательно поминание пишу среди всех своих родных и близких.
– И я тоже своему домовому за упокой всегда в церкви пишу, и могилку честь по чести посещаю, и яичко крашеное в Пасху как привет оставляю на бугорке. А как же иначе?! Они ж наша жизнь и последние лучики молодости.
* * *
Уж месяц прошел, как поселилась Арина в мастерской Николая, находившейся на первом этаже старинного дома, украшенного колоннами и лепниной. Но, как истинный джентльмен, Николай понимал, что хоть ему и посчастливилось спасти девушку от отчаянного шага, который мог закончиться для нее трагически, но еще нужно много времени, чтобы ее душевные раны зажили. Он был очень деликатен и корректен с нею. Никаких приставаний с его стороны. Утром он приходил, и начиналась их совместная работа. Отработали, сняли фотосессию – и после этого он уходил к себе домой, где жил с мамой. Это, конечно, помогло ей и отойти от пережитого потрясения, и расслабиться, что способствовало появлению добрых, доверительных отношений между ними.
Успех презентаций, на которые он приходил с Ариной, изменил ее, она вошла во вкус этой совершенно новой и незнакомой для нее жизни. Благодаря Арине, ее красоте и артистизму Николай решился создать новый образ современницы. Ваял, как Пигмалион свою Галатею. Но Арина словно в лифте застряла между пространствами-этажами двух новых для нее реальностей. Эта возникшая в ее душе растерянность мешала ей, не позволяя смело шагнуть, выбрать свою новую реальность, поэтому Арина оказалась не готова отдаться еще только возникающему чувству. Ей казалось, что страх, что все то хорошее, что случилось с нею, может так же оказаться иллюзией и рассыпаться в прах, едва она сделает решительный шаг, – этот страх был все еще сильнее ее самой.
Обо всем этом Арина по-девичьи доверительно поведала своей подружке Татьяне, пока, оставаясь одна в мастерской Николая, болтала с нею по телефону, когда Арина звонила в родное Ругачево.
Как-то раз Арина с Николаем съездили в Ругачево на денек по совершенно неожиданной для Арины причине. Николай живо заинтересовался ее лоскутным шитьем и моделированием одежды в стиле пэчворк. Он захотел посмотреть созданные Ариной вещи. Так в Ругачеве Арина познакомила Николая и с бабульками – Надеждой Александровной и Любовью Ивановной. С Татьяной и ее женихом – Эдиком Огинским, конечно, тоже.
Стеганые ватники Арины и головные уборы – что-то среднее между стегаными кокошниками и тюбетейками из шелковых узорчатых платков – глубоко потрясли Николая своей самобытностью, восхитительны были и яркие, состеганные Ариной из «павловских» платков ушанки на зиму, и многое другое. Поэтому он отобрал несколько особо впечатливших его вещей. И они с Ариной вернулись в мастерскую, чтобы Николай мог создать новый проект «Русская женщина».
Над этим проектом они работали особенно увлеченно. Арина глубоко понимала суть и задачи манекенщицы в процессе создания образа русской женщины, не просто красавицы, гламурной «вешалки», как это принято в наши дни. Она раскрывала сокровенную тему образа женщины-берегини, создательницы прекрасного мира, и она, современница, не просто надела на себя красивые вещицы в фольклорном стиле, она – русская женщина, наследница всей красоты, заключенной в творческом, духовном наследии России, она – продолжательница, несущая в современность эту красоту, делая ее фактом-стилем современности. Они оба работали творчески, увлеченно.
Николай создал бесподобную серию рекламных постеров и фотографии для каталога модной и респектабельной ювелирной фирмы с Ариной, как и задумал. Не пропала и идея, так вдохновившая Николая в момент знакомства с Ариной. И они великолепно отсняли рекламу одной известной ювелирной фирмы, для которой красавица Арина, сверкая бриллиантами, позировала то обнаженная в реке, то в туманах рассвета, то в ослепительно сверкающих лучах летнего солнца, то это были потрясающие ночные съемки, когда блеск звезд отражался на черной глади воды, и эта сказочно-чувственная стилистика подчеркивала красоту ювелирных украшений, которые и должен был представить публике Николай. Обнаженная Арина в реке, среди кувшинок, лилий и ряски, в самых респектабельных и престижных украшениях, была снята так, что река оказалась ее вечерним платьем, облегающим и украшающим ее. Это позволило не отвлекать взгляд зрителя на стили и типы одежды и обуви. Все внимание было полностью сфокусировано на самих украшениях и подлинной, чуждой пошлой гламурности красоте Арины. В основном это были ночные съемки, благо вода в реке в то лето до конца августа оставалась теплой. Генеральный директор ювелирной фирмы был в восторге от этой смелой, новаторской находки, придавшей чувственности и остроты восприятия этим фотографиям. Каталог получился великолепный.
Николай возвратился в мастерскую окрыленный и счастливый, словно сессию сдал в студенческие годы. Он сделал работу – и пьянящее ощущение счастья и свободы нахлынуло на него со всей бравадой бесшабашности! И он захотел отпраздновать – устроить маленькую вечеринку для узкого круга друзей.
Когда он вернулся в мастерскую, рассказал об этой творческой победе Арине. Они радовались и пили чай. Арина встала, чтобы разобрать листы, прежде чем убрать их в папку. Но ей и самой так нравились фотографии, на которых она позировала в красивых и остроактуальных моделях для полных. Николай, залюбовавшись ею с фотографиями в руках, сказал:
– Я так рад этой теме – «Иван Купала», да и с погодой повезло! Отлично мы с тобой отсняли эту тему! Я доволен. Пора мне расплатиться с тобой. Вот, я приготовил. Пересчитай, пожалуйста. Ну, не жеманься! Это твой гонорар, честно заработанный! – сказал он, положив на стол стопку купюр.
– Ну, спасибо! Ого! Какая куча денег! Я тоже с удовольствием работала. И накупалась! С детства столько на речке не была! А давай развесим фото по мастерской. Они такие красивые. Будут как картины во дворце. Я видела такое в музее Архангельское, в Кускове в Москве, на экскурсию ездила – нас со всем классом автобусом возили. Школа организовала с учительницей по русскому и литературе.
– Давай развесим! Мне и самому со стороны взглянуть не лишнее. Но я так доволен работой, словно на какой-то новый уровень вырулил. Чувствую приближение новых задач! Понимаешь, какой-то драйв, предчувствие новых тем. Такое шампанское внутри, душу щекочет, – признался ей Николай. И немного подумав, предложил: – А… хорошо! Хочу праздника! Так! Сейчас по сусекам поскребем! Не буду дожидаться выплаты и публикации! – сказал Пушкин, собирая по мастерской деньги, залезая в карманы висящих в коридоре своих курток, плащей и пальто. Все находки кучкой сгребал и ссыпал на стол. – Придут друзья-художники, выпьем и закусим. А? Арина, а почему ты на меня так смотришь? Хм… Ты против друзей-художников?
В этот момент Арина Родионовна вдруг отчетливо вспомнила, что он – «Танюша». Покраснев, Арина напомнила Пушкину об этом, и он, разумеется, обиделся. Чтобы загладить неловкость, Арина, смеясь, напомнила ему:
– Ой! Обиделся. А ведь ты обещал, что мы будем подружками-веселушками! Ведь ты – Таню-ю-юша!
И только теперь сообразив, что оказалось причиной такой настороженности Арины, Николай, смеясь и вспоминая свою придумку с «Танюшей» ради того, чтобы вытащить из воды эту без пяти минут утопленницу, напустив смешной и нарочитой мрачности, грозно пояснил Арине:
– Я такой же «Танюша», как ты – «Пушкин»! А, так вот почему ты напряглась! Ха-ха-ха! Успокойся! Среди друзей-художников предостаточно творцов женского пола. Вот и полюбуешься результатом «места женщины в искусстве»! Порой это неслабое зрелище. Но, ей-богу, наши девчонки – художницы и поэтессы – в трудную минуту настоящие Ш. П., как говорили у нас в «художке». То есть в художественной школе! Да, был у нас такой титул для наших прекрасных дам в школьных платьицах.
– Ш. П.? – удивилась Арина, повторяя. – Что такое Ш. П.? Шипы? Розы – шипы, наверное? – пыталась угадать Арина.
– Ну, насмешила! Ш. П. – значит «швой парень»! Детское название, намек на то, что так была титулована девочка с того возраста, когда молочные зубы выпадают, шепелявое название. Вот ты, Арина, настоящая Ш. П., хотя и красавица. Ей-богу! Ведь не подвела в трудную минуту! Спасла, да что там – подарила великолепную тему! Конечно, это нужно отпраздновать!
Арина, улыбнулась и с удовольствием отметила про себя, что Ш. П. – это лучший комплимент в ее жизни. И она собралась и стала обсуждать с Николаем, что приготовить к приходу гостей.
– Я приготовлю кулебяку! Конечно, и салат оливье! Селедку под шубой и… Слушай! А ведь здесь на друзей-художников не хватит! Я добавлю!
Но Николая эта идея несколько покоробила, что он возразил:
– Да брось! Нет! Ну не надо! – отказался Николай.
– Но ведь это наш общий успех! – возразила Арина, протягивая ему всю пачку денег. И, подумав, Николай согласился.
– Но только в долг! Как художник у художника! – сказал он, взяв пачку, и вынул из нее несколько купюр. И предложил ей, учитывая, что в ближайшее время в мастерской появится большое число людей, с которыми он, возможно, даже незнаком, остальное убрать в сейф, который он обустроил в мастерской для фотосессий с драгоценностями, украшениями.
Так они и сделали. Николай собрался идти в магазин, но увидел гитару. Плюхнулся в кресло и скорее забренчал на ней, чем заиграл что-то внятное. Но вдруг спел забавную песенку:
Ах, если б мне однажды вернули все долги!
Мне стали бы завидовать даже короли!
И в долг тогда охотно я дал бы всем деньжат!
Рокфеллеру и Ротшильду немного мелочевки —
Дворцы их содержать!
И братикам-пиратикам досталось бы на старость:
По сундуку богатства, бутылка портвеша.
Не нужно было б грабить и в море хулиганить,
Скитаясь по волнам!
Ах, если б мне однажды вернули все долги!
Я сразу одолжил бы, поверьте мне все вы!
И к братикам-пиратикам ушел бы опять в море,
Скитаться по волнам на радость должникам!
Арина очень смеялась, слушая эту незатейливую песенку. Потом они продолжили обсуждать, что бы эдакое приготовить для гостей, так, словно готовили для гостей увлекательную игру. Обсуждали, смеялись. Он, Николай, собирал рассованные по карманам деньги, собирал даже мелочь, чтобы купить еды к празднику. Арина в это время развешивала по мастерской наиболее удачные фотографии большого размера – ее портреты, где она позировала и демонстрировала модели для полных. То есть декорировала мастерскую Пушкина его последней фотосессией. Чувствовалось, что ей и самой нравится его работа. Да и в целом ощущалось, что совместная работа очень сблизила их, и между ними возникли очень теплые и непринужденно-уважительные отношения.
Арина хотела все для застолья приготовить сама и послала Николая за продуктами, за покупками. Пушкин достал большую спортивную сумку. Ушел с нею к двери, помахав на прощанье Арине, потом захлопнул за собой дверь.
Глава 9
После ухода Николая Арина прибиралась в мастерской к приходу гостей. И только успела надеть нарядное платье из той самой коллекции «Rubens style» и распустить свои великолепные светло-русые волосы, как вдруг раздался звонок в дверь. Она открыла, не спросив, кто там, подумав, что это вернулся Николай, что-то забыв. Но увидела, что на пороге возникла его мама, Марго. Сходство с Николаем не оставляло ни малейшего сомнения в том, что эта дама в годах – его мать. В прошлом она художник-модельер, а теперь – пенсионерка, но дама артистически-респектабельная, элегантная и несколько экзальтированная. Понятно, что это не тихая пенсионерка! Она пришла разведать и узнать, «кто это там поселился в мастерской ее сына». Ее сына, такого романтично-доверчивого, наивного и непрактичного, как считает большинство матерей. На протяжении всего следующего диалога она откровенно критически осматривала Арину, даже обошла ее, как колонну или новогоднюю елку, рассматривая ее, как предмет в интерьере. Болтая при этом как пулеметная очередь, сбивая попытки Арины вставить хоть слово.
– Вижу! Вы – Арина! Мой Николаша столько о вас рассказывал! Дайте-ка рассмотрю вас получше! Ведь мой Николашенька – это настоящий Пигмалион, ваяющий своих Галатей. И всякий раз мой милый дурашка сам же влюбляется в них. Он действительно создает их, как режиссер своих героинь. И ведь находит ничем не примечательных девиц, никаких и ниоткуда. Умеет же мой сынуля что-то подчеркнуть, что-то усилить, а что-то и погасить в облике новой и пока таинственной незнакомки в мире искусства моды. А что же мы стоим в коридоре? Милочка! Чашечку чая вашей гостье! А впрочем, нет! Лучше кофе. Арина, вы умеете молоть кофе? А готовить кофе вам приходилось? Но чтобы это был настоящий кофе, а не столовское кофэ! Ну? Что же вы не предложите мне устроиться поудобнее? А, вижу, что вы растерялись! Смутились? Ха-ха! Понимаю! Вы, наверное, сразу не догадались, что я мама Николая Пушкина! Неудивительно, ведь я же выгляжу гораздо моложе своих лет! Да! Я – Маргарита Андреевна! Или просто Марго! Меня все так зовут. И Николенькины друзья, и мои! Да! Быть женщиной – это подлинное искусство! Это… ну как бы вам это объяснить? Впрочем, это врожденное чутье. Словами тут не поможешь! Да. Это или есть, или нет. И никакие Николенькины ухищрения не помогут! Они помогают только на время создания фотосессии. А это так – короткая сказка. С не всегда счастливым концом. Бедный мой мальчик! Мой Коленька так доверчив!
И пока Марго трамбовала Арину, параллельно с ее монологом под окнами мастерской развивались бурные события. Здесь происходил сбор топ-моделей, и рядом с домом, где находится фотомастерская Николая, разворачивалась другая баталия.
Манекенщицы, как пионеры, играющие в «Зарницу», прятались за углом дома. И пристально следили за ним из своего укрытия. Они смотрели вслед Николаю, заглядывавшему в овощные палатки на улице. Он, выбирая, покупал овощи и фрукты и шел дальше. Вскоре он скрылся из вида. Тогда манекенщицы вышли из укрытия, обсуждая свои дальнейшие действия.
Монолог Марго отвлек внимание Арины. И за это время она ни разу не взглянула в распахнутое окно. Но теперь монолог Марго был окончен. И щебет манекенщиц, их бурное обсуждение и споры-разговоры у подъезда дома теперь были отлично слышны. Они обсуждали между собой слух о вечеринке и о живущей в мастерской никому не известной девушке, заменившей их всех разом в работе над новой коллекцией, в которой они отказались работать, о чем потом очень пожалели. Этот слух подогрел любопытство его предыдущей пассии, также топ-модели, которая и привела эту толпу красавиц в тихий московский дворик. Она собрала прежде работавших с Николаем Пушкиным манекенщиц. Тех самых, которые подняли «бунт на корабле», отказавшись работать с ним на проекте «Одежда «Рубенс стайл» для полных. Тех самых манекенщиц, которые до того чуть не сорвали работу. Они выследили, когда Николай ушел за покупками. И, убедившись, что его нет в мастерской, решили нагрянуть и «познакомиться» с новой Галатеей Пигмалиона-Николая. Но Марго их опередила.
Все манекенщицы вошли в подъезд дома, где находится мастерская Николая, и позвонили в дверь. Арина отправилась открывать, мысленно порадовавшись, что у каждого человека обычно бывает только одна мать. Открыла и посторонилась в изумлении, увидев столько невероятных красавиц сразу. Каждая из пришедших манекенщиц была ярким явлением, каждая представляла различные направления моды. И хотя они и явились все вместе, но это была отнюдь не сплоченная стайка подруг. Яркая разномастность и внутренняя враждебность между ними ощущались с первого взгляда.
Арина еще в себя не пришла от экзамена, устроенного мамочкой Николая, вполне обжившей его холостяцкую жизнь и явно не готовой «отдать сына без боя», а тут явно готовилась еще одна волна баталии за простое человеческое счастье. Было ясно, что и тут без боя никто сдаваться не собирается. Модели рассматривали развешанные по мастерской всего полчаса тому назад фото Арины из последней фотосессии Николая. И они искренно сожалели, что не стали участвовать в его проекте.
Арине нелегко было в этой ситуации. Сначала наезд на нее Марго. А тут еще агрессивная толпа топ-моделей. На нее смотрели крайне враждебно. Она предприняла последнюю попытку «вписаться», тем более что у нее как раз были готовы кулебяка и пироги. Она надела фартук поверх длинного, в пол, нарядного и довольно экстравагантного платья и подала все приготовленное к столу. И накрыла к чаю-кофе. Не из любви к ближнему, а просто потому, что и сама вдруг ощутила, что она и есть настоящая хозяйка в этом пространстве – только она. Да и надо же чем-то занять этих мегер, как определила для себя с самого начала Арина, тем более что никто и не попытался ей помочь, все словно играли заученную роль посетительниц вернисажа с подачей напитков и закусок. Они рассматривали и обсуждали новую линию, то, как великолепно отразил Николай новые тенденции развития образа в своих талантливых и поразительно выразительных фотографиях.
Сначала они мелко пикировались с Ариной по поводу ее веса, потом началась откровенная драка между самими моделями за работу у Николая. Одна из красавиц топ-моделей неожиданно для всех присутствующих оказалась на столе. Высоко подняв полный бокал шампанского, она обрела сходство со статуей Свободы в Америке. И, замерев в этой позе, она торжественно произнесла:
– А когда Николенька делал со мной фотосессию… Ой, девочки! Это было незабываемо. Ведь я-то всегда была как балеринка! Он так восхищался мною!
Марго, аплодируя ей, высоко задрав голову, выкрикнула:
– Да! Рада тебя видеть, дорогая! Ах! Девочки, милые! Какие вы красавицы! Жаль, что у Николаши что-то вдруг стряслось со вкусом! А ведь я его в детстве не роняла! Потянуло моего малыша на экзотику! – И с этими словами Марго опустилась в кресло, но там оказалась гитара, оставленная Николаем.
От неожиданности Марго вскрикнула, но, повернувшись, тотчас улыбнулась, увидев, что это гитара помешала ей. И она, взяв в руки гитару, настраивая ее, сказала:
– О, гитара! А знаете ли, ведь я неплохо пела когда-то!
Но ее перебила одна из красавиц-манекенщиц, искренно заметившая:
– А фотосессия отличная! Зря отказались мы у него работать! Все, я начинаю новую жизнь! И начну я ее с этой кулебяки! И этих пирожков! Время собирать камни или разбрасывать, но главное, не опоздать, когда пора толстеть!
Быстро переместившаяся поближе к столу другая топ-модель, с ярко-красными волосами, воскликнула:
– Хорошее начало! Я толстушкой быть хочу! Пусть меня научат!
Довольные манекенщицы и Марго чокались «за новую жизнь толстушек», которыми они собираются стать в ближайшее время. Арина за столом не сидела вместе со всеми, а все время подавала к столу, когда Марго разоткровенничалась:
– Моему третьему мужу, композитору, нравилось, как я пою. Он, когда уводил меня от предыдущего мужа, известного поэта, секретаря Союза писателей… Хм… Или наоборот? А, неважно! Так вот, он сочинил для меня забавный романс, – сказала Марго, у которой так назрело желание попеть, что терпеть она уж не могла и надеялась на возникновение паузы, тишины для ее пения.
Но одна из манекенщиц, не почувствовав, в чем суть этих воспоминаний, бестактно продолжила беседу:
– Марго! А сколько у вас было мужей?
– Детка! Мужья не деньги! Что ж их считать! – с интонацией легкого раздражения ответила Марго, и Арина, услыхав это высказывание, отметила про себя, что уже слышала эту шутку.
– А Николай? Он сын поэта, композитора или того знаменитого физика-лирика? – продолжала бестактности топ-модель.
– А мой Николенька – чудо природы! Он сугубо мое дитя! – ответила Марго и, уж больше не дожидаясь долгожданно-почтительной паузы, резко начала петь:
Ваш взгляд говорил:
– Позвольте!
Позвольте, я стану
Собакой, беззвучно ступающей рядом.
Вздыхающей тенью,
Причудой и вашей ленью.
Но мне не нужна собака!
И есть кому идти рядом!
Но опять прорастут летом,
Неподвластные всем запретам,
О вашем печальном взгляде
Мои воспоминания
На задворках цветущего сада
Буйным чертополохом!
Пока Марго пела, Арина в кухонном закутке с досады чуть не начала, как в детстве, грызть ногти. Но вовремя одернула сама себя. Тихонько прошла по коридору и, не захлопнув дверь, чтобы не привлекать ничьего внимания, убежала из мастерской в «растрепанных чувствах», как говаривали в старину.
Арина, оскорбленная поведением Марго и топ-моделей, убежала из мастерской Николая Пушкина прямо в тапочках, в роскошном вечернем платье с фартуком поверх этого великолепия. Не захватив ничего, не взяв гонорар, она решила вернуться в родное Ругачево.
Перебирая досадные и обидные эпизоды этого злополучного дня, она успокоилась только в электричке. Она опустила голову, почувствовав, что предательские слезы полились по щекам, и тут увидела на своих ногах смешные тапочки с улыбающимися мышиными мордочками. И нечто весьма экзотическое из последней коллекции для полных, наспех перевязанное простым кухонным фартуком. И тут она почувствовала, что уже не в силах сдерживать слезы.
А в это время в мастерскую вернулся Николай с цветами и вместе с водителем притащил продукты. Он пытался расспросить мать о том, куда исчезла Арина. Мать, все переворачивая, не дала ясного ответа. Тогда Николай позвонил Арине по сотовому, но тот громкой веселой мелодией ответил на кухонном столе, забытый ею в вихре событий. Тем более трудно было разобраться Николаю во всем произошедшем, потому что одновременно ему приходилось отбиваться от оголтелых манекенщиц, которые в знак запоздалого согласия, как голодная саранча, поедали все принесенное им. Тут еще появились и приглашенные им ранее гости, которые изумились при виде того, что все съедено и кругом остались одни объедки. Кто-то швырнул кожуру от банана, кто-то уронил бутерброд с красной икрой, и следа не осталось от той кулебяки, вкусить которую их пригласил Николай, описывая, какая красавица приготовит ее специально для их встречи.
Николай, извиняясь перед гостями, рвался догонять Арину, отбиваясь от манекенщиц, но упал, взвыв от боли. Преодолевая боль, встал, хромая, но опять поскользнулся на брошенном на пол недоеденном бутерброде с красной икрой. Упал. Над ним склонились и стали хлопотать мать и манекенщицы. В это время в мастерскую вошли другие гости, несколько человек: экзальтированные художники и поэтически мрачные и драматически восторженные художницы, поэты и композиторы. Кто-то под мышкой непринужденно нес мольберт с приколоченным к нему зимним пейзажем и цветущей яблоней на первом плане недописанной картины, кто-то был с палитрой, кистями и прочими специфическими странностями в облике.
Два поэта, каждый не слушая другого, читали вслух стихи, стараясь перекричать собеседника. При этом еще и перебивали друг друга нахлынувшей критикой. Время от времени один все же слушал другого. Но тогда делал замечания.
– Мало! Мало экспрессии, брат! – сморщившись, покритиковал друга-поэта брат-поэт.
Но потерпевший от натиска критики возразил ему:
– И мне в твоей последней поэме не хватает… знаешь, пота и крови! Сочной плоти искусства! Не хватает! За душу не хватает! Брат! Да! Нужно работать! Пойдем выпьем! Надо же и отдохнуть, не все же работать!
И все одновременно стихийно направились к столу в поисках остатков как питья, так и закуски. Тем более что манекенщицы, вполне насытившись диетой для полных, уже танцевали, соревнуясь между собой в красоте грации и пластики. И если не быть в курсе любовных перипетий хозяина мастерской, то можно было решить, что эта частная вечеринка удалась на все сто!
Почетный гость в этой процессии – маленького роста, сухонький, но резвый итальянец Томазини, или Тото. Он смотрел на все это с искренним восхищением и восклицал, искрометно жестикулируя:
– Инсталляция! Хеппенинг! Перформанс! Наконец я увидел настоящую богему! Ради этого я приехал в Россию!
А в это время Арина ехала в электричке в родное Ругачево. Ловила на себе взгляды пассажиров. И понимала, что такие мягкие и уютно-забавные тапочки на заплаканной пассажирке в электричке – это странно. Арина сняла фартук и подогнула ноги поглубже под скамейку, чтобы не видели ее тапочек-зверюшек. Только теперь она поняла, что едет без билета. А на ней совершенно незнакомая ей одежда без карманов, и у нее нет ни копейки денег, то есть она мечтала о том, чтобы только контролеры не появились в вагоне. Тем более что и сотового телефона, чтобы попросить ее выручить, тоже нет. И позвонить она никому не сможет. Но контролера, к счастью, пока нет.
Тут, после того как по вагону прошлась целая галерея образов, то призывающих на что-то пожертвовать, то купить талисманы с гарантией, что принесут счастье и здоровье, что-то с вечным сроком пользования, ей пришла в голову отчаянная, но вынужденная мысль. И, проходя по вагону, она запела их с Танюшкой любимую песенку, тем более что ее длинное платье напоминало нарядное концертное:
Отчего это у любви
Исполнения сроки так коротки?
Что коришь по утру, иль осудишь в миру,
Уже к вечеру тем же окована.
Потому опасаюсь бранить
Я гуляку шального, беспутного,
Чтоб не мерзнуть потом
Под дырявым до звезд потолком,
Чтобы слезы не лить потоком,
Дожидаясь солнца утреннего.
Чур меня! Чур позорить бездельника!
Чтоб не маяться с ним,
Ожидая всю жизнь понедельника!
И только последняя дура
Решится бранить балагура!
Станет шутками мерить дни,
Каламбуром платить за чаи,
За хлеб и свет, за покой,
Которого ждешь порой.
Не стыжу я скрягу унылого,
Чтобы черствым куском
Не стал мой дом!
Не позорю бродягу стылого,
Чтоб не жить с ним потом под кустом.
Чур меня! Чур от рабства отчаянья,
От любовной горячки маетной.
Чур меня! Чур!
Сердобольные пассажиры, растроганные жалостливой песенкой о несчастной любви, охотно жертвовали ей на штраф в случае появления контролера. Но, к счастью, контролер так и не появился. И, увидев станцию Ругачево за окнами вагона, обрадованная Арина буквально выпрыгнула на платформу, едва открылись двери вагона на ее станции.
Арина пошла к себе домой. Вскоре она, достав из-под коврика ключ, открыла свою дверь и вошла в дом. Выдвинула ящики буфета. Высыпала «заработанную» мелочь. Но, глядя на этот «заработок», Арина поняла, что денег «на жизнь» у нее нет. Достала сложенные в глубине комода украшения, которые ей когда-то дарил Томазо. Полюбовалась ими. И, вздохнув, положила обратно, думая о том, что раз уж бывают такие чудеса, как их встреча, то, быть может, он еще вернется. И тогда она честно вернет ему его подарки в целости и сохранности. Немного отдохнув, попив чаю, она отправилась на прежнее место работы. Но там Арина узнала, что ее рабочее место уже занято. Она вернулась домой и почувствовала, что пора принять жизнь такой, какова она есть. Просто любить свой дом, мир ее тихой провинциальной повседневности, словно не было невероятного вихря событий и все в ее жизни по-прежнему.
Вечер этого странного дня наступил. Она открыла книгу «Домоводство» и достала из книги маленькую заначку. Потом достала свои лоскутные одежды. Прикладывала к себе и критически рассматривала, что-то откладывала в сторону, что-то отправила в стирку. А утром следующего дня с сожалением уложила постиранное в сумку. И пошла на ругачевский рынок. Она встала у входа, чтобы продать на рынке свои лоскутные одежды. Но… Никто не подходил. Не покупали ничего. Потеряв день, она пошла успокоиться к подруге, к Татьяне. Постучала в дверь комнаты Татьяны. Та оказалась дома и распахнула дверь. И Арина произнесла:
