Надежда Александровна Белякова
Юркины дожди
Бизнесвумен полистала органайзер в своем айфоне, просмотрела даты в своем бизнес-плане. Она стала очень серьезна.
– Но за кого? К следующим выходным нужно бы определиться! Что у меня там было намечено? Ах да, Майями! Хм… Нет. Следующий же уик-энд к бабульке на болота поеду. Брак – дело серьезное! А Майями подождет!
Пока она размышляла, Арина и Томазо выбрали самую роскошную шубу из новой коллекции. Томазо сам был рад как ребенок, что купил Арине такую роскошную шубу. Потом они пошли в ювелирный магазин, где он буквально увешивал ее драгоценностями. И там же, в ювелирной мастерской, он заказал надпись внутри найденного тогда в поле старинного кольца: «Арине Родионовне с любовью! Твой Пушкин!»
И подарил ей это обручальное кольцо в дорогом ресторане, куда он заодно выгрузил, как обычно, сотрудничая с этим рестораном, коробки со своими фирменными трюфелями. В зале ресторана, сидя за столиком, он и сделал ей предложение. Весело, невольно коверкая слова из-за своего далекого от совершенства русского языка, произнес:
– Випьем, старья подьрюшька! Где же крушька! Серцю стане виселэ!
Внесли шампанское, и оркестр заиграл свадебный марш. Потом они танцевали вальс. Весь ресторан аплодировал этой красивой и явно счастливой паре. Сияющая от счастья Арина вся, как новогодняя елка, была увешена украшениями, диадема сверкала в ее пышных русых волосах, перстни на пальцах, колье, браслеты.
Арина и Томазо последними покинули зал ресторана в тот незабываемый день. Томазо накинул на нее пышное, искрящееся новым мехом манто, Арина надела на голову любимую шляпу с полями, и, стараясь не рассыпать огромный букет, они с Томазо уселись в машину, в которой в тот вечер, а вернее, уже ночь было тесновато от обилия покупок после удачного шопинга в столице. Охранник и водитель на сиденье впереди даже не стали оглядываться. Чтобы не смущать этих счастливчиков и чтобы заглушить звуки их воркования и поцелуев, охранник включил радио.
По радио как раз в этот момент передавали сводку погоды и предупреждение об оранжевом уровне опасности в Москве и Подмосковье этой ночью – ожидался ураган, ледяной дождь. Но они все же двинулись в обратный путь; несмотря ни на что, по шоссе осторожно полз джип Томазо. В то время, когда они проезжали Ругачево, поднялся сильный ветер, который стремительно перерастал в ураган. Начался и ледяной дождь, сгибавший придорожные деревья, обволакивая их прозрачным льдом, превращая их в невероятной красоты сказочные декорации этой судьбоносной для обоих ночи. Но красота эта была зловещей. И опасной для жизни.
Некоторые деревья внезапно с треском начали падать прямо на дорогу. И водителю пришлось нелегко, лавируя между обрушившимися на дорогу деревьями, молясь, чтобы не проломило машину, покалечив всех находящихся в ней. А очаровательно пьяным и счастливым Арине и Томазо было все нипочем. Они так же беззаботно продолжали целоваться в машине.
Несмотря на все пережитые водителем и охранником страхи, видимо, настолько горячи были их мольбы о спасении, что они все же добрались до особняка Томазо.
Но Арине и Томазо было ни до чего. Они были счастливы и очаровательно пьяны. Целовались в машине на заднем сиденье, как очумевшие от первой влюбленности школьники. Прибыв на место, Томазо, буквально не раздеваясь, свалился на кровать и заснул. А Арина была так очарована новой шубой, что, раздевшись, укрылась ею, в полусне поглаживая мягкий, но упругий мех. Снять украшения у нее уже не было сил. Так она и уснула рядом с Томазо – обнаженная, укрытая шубой и унизанная ювелирными украшениями, в сверкающей диадеме, запутавшейся в ее густых волосах. Ее сон ничуть не спугнул бушевавший за окном ураган, с шумом и треском валивший деревья за окном.
Глава 5
А вот старушке-ведунье впервые за много лет стало не на шутку страшно. Потому что домик ее, ветхая сторожка, от ветра ходуном ходил. Хлопали окна, зловеще скрипела крыша. Ведунья и ее черный кот слезли с печки. У бабки была завязана поясница, которая немилосердно болела накануне в предчувствии этого светопреставления. Она кряхтела и, прихрамывая, стала собирать в узел что было ценного на тот случай, если ураган разметает сторожку или обледеневшие деревья рухнут на крышу, чтобы вовремя выбежать и спастись вместе с Мурзиком.
А ураган лютовал и валил деревья вокруг ее домика. Упала прямо на порог дома и береза, та самая, в ветвях которой проворная сорока-воровка когда-то свила гнездо, а потом украсила его украденной у старушки с подоконника Аришкиной брошью. Из опустевшего гнезда, когда-то свитого в ветвях упавшего дерева, выпала та самая брошь. Старушка-ведунья, с трудом орудуя топором, буквально прорубала выход из дома, пытаясь рано утром после ночного урагана выбраться наружу. Все вокруг было завалено попа́давшими деревьями. Черный кот Мурзик играл на верхней ступеньке ее домика, подбрасывая лапкой блестящую брошь. Тут ее и заметила ведунья. До слез огорченная, старушка в сердцах причитала и горестно сокрушалась:
– Ах ты ж леший-лесник! Лихоманка тя задери! Совсем… ну совсем моя память угасла! Не помогла я вовремя девушке. Опозорились мы с тобой, Мурзик! Как же так затерялась брошь той милой девушки?
И, несмотря на бурелом после чудовищного урагана и холодное зимнее утро, забыв о болящей пояснице, ведунья, прижимая к сердцу брошь Арины, отправилась в лес. Мурзик сразу посерьезнел и отправился следом за своей хозяйкой.
Полусогнутая, тяжело опираясь на клюку, шла она той же дорогой. Мурзик обогнал ее и гордо шел впереди. Его глаза горели зеленым огнем и, как два фонарика, освещали ей дорогу в зимней предрассветной мгле. Там те же происходили превращения с ведуньей, что и в прошлый раз. Старушка с размаху воткнула корявую клюку в дно оврага. И появилась поверхность озера-танцпола, но мгновенно обледеневшая. И тотчас ведунья схватилась за поясницу, взвыв от боли. Но в это же время ее клюка стала шестом для стриптиза. А бабка, повторяя движения Аринкиного стриптиза в коровнике у Томазо, отплясывая прямо на поверхности обледеневшего озерца, срывала с себя много разных самосвязанных жилеточек, кофточек «для тепла», оренбургских платков, обвязанных вокруг поясницы. Поэтому до раздевания дело так и не дошло. В кота полетел ее валенок, так же, как когда-то Аринкин сапог над головой Томазо в коровнике золотой осенью. Но кот ловко отпрыгнул в сторону, и валенок пролетел мимо.
Кот смотрел на нее с изумлением – такой неистовой он свою хозяйку никогда раньше не видал. Из его глаз вырывались разноцветные лучи, как из прожектора на дискотеке. Старушка, как молодая и задорная, отплясывала на поверхности озера под откуда-то зазвучавшую «Ямайку», купаясь в разноцветных огнях. И вдруг замерла с воздетыми к небу в мольбе руками и бросила ту брошь в фонтан. Фонтан с чавканьем поглотил брошь. Но старушка устала как никогда раньше за всю свою долгую жизнь. Побрела к «берегу», с кряхтением собирая старушечьи шмотки, разбросанные на льду. Оглянулась на исчезающий фонтан-источник и произнесла, махнув рукой:
– Ну, Мурзик! На сегодня хватит! Не та силушка стала! Не та, но надеюсь, что мечту той девушки я исполнила.
Таинственное озеро горячо забурлило подо льдом и, растаяв, пошло волнами, бьющимися и разбивающимися о берег со звоном сверкающих брызг, в сопровождении звуков спускаемого унитаза. И вода, как в унитазе, вдруг закружившись с бешеной скоростью, всосалась вглубь. Вокруг все потемнело, сливаясь с непроглядной чернотой беззвездного неба.
И то кольцо обручальное от первого брака Томазо, что он когда-то вышвырнул в окошко сразу после развода с женой, быстро закрутилось и покатилось обратно. Обратно в Италию, преодолевая границы без всякого «шенгена», смело проскальзывая между ботинок пограничников, минуя очереди на таможнях и паспортный контроль, набирая все более и более крутую скорость. Пока не прикатилось прямо в Италию. И с разбега наскочило, то есть само навертелось-наделось на палец руки Томазо, свисающей с кровати.
Томазо спал крепко, хотя за окном уже рассвело. И становилось все светлее. Усталое и сонное лицо Томазо красноречиво говорило, что оно явно «после вчерашнего». Он был сильно помят и зарос щетиной. Выглядел очень плохо. Пошлая икота с перепоя мучила его и мешала спать. Повернулся он и с изумлением посмотрел на лежащую рядом женщину. Реакция отвращения тотчас проявилась на его лице по-итальянски очень бурно. Протянул руку, чтобы взять уже открытую бутылку, и выпил из горла. Только теперь он полностью открыл глаза. Оглянулся в отчаянии. Оказалось, что он в своей спальне в Италии. Накануне пришел пьяный и завалился обутый и одетый рядом со своей женой-итальянкой. То, что он завалился в таком виде, было ясно из их скандала. Она кричала на него, повернувшись к нему лицом сплошь в маске из фруктов и под густым слоем крема:
– Пьешь, как русский медведь! Ты стал пить совсем как русский. Посмотрел бы на себя, урод!
А в это время в далекой России и Арина спала в своей прежней половине дома в Ругачеве, с теми же соседками за стеной, у которых, как всегда по утрам, включено радио, чтобы с утра встретить день с багажом всех новостей. Арина спала, уткнувшись в подушку. Потом повернулась, потягиваясь в неге. Счастливое лицо Аринки, поворачивающейся спросонок, расцветало улыбкой радости, приветствующей наступление нового дня, наполненного только удовольствиями. Потянулась в той же шубе и драгоценностях. Больше на ней ничего не было.
Она лежала на сшитом ею когда-то лоскутном покрывале. Предрассветное освещение проявило все убожество ее добрачного жилища. Все не просто бедно, а еще и заброшенно, буквально все было запорошено пылью и затянуто паутиной. Это жилище производило самое жалкое впечатление. Календарь с датой седьмое июля, который она перевернула накануне, уходя в лес, чтобы проведать старушку, так и красовался на стене, весь оплетенный густой паутиной. Но она пока этого не знала; с закрытыми глазами она, улыбаясь, потягивалась, раскинув руки, и сладко зевала. Томно потянулась в ту сторону широкой постели, где рядом прошлой ночью заснул Томазо, вытянув губы для поцелуя. Но свалилась с узенькой деревенской железной кровати с шишечками и с продавленным панцирным матрасом.
Очутившись на полу своей девичьей комнаты, открыв глаза, Арина замерла от ужаса. В комнате было душно, жарко, уныло-сладковато пахло застарелой пылью и плесенью давно не убранного и не проветренного помещения. За окном – летная зелень роскошной листвы деревьев, ее любимые желтые и оранжевые лилейники в палисаднике пышно цвели. Все говорило о том, что на дворе лето, тот самый следующий день, когда она должна была вернуться от старушки-ведуньи, – седьмое июля. Нет, не зима, а почти макушка лета. Жаркий солнечный июль. Значит, она каким-то чудом выпала из сказочной предновогодней зимы своего счастья. И оказалась в своем прежнем девичьем обиталище. От этого осознания ее точно ледяной водой из ведра окатило. И она машинально натянула на себя дивное манто, о котором прежняя Арина и мечтать-то не смела, и немного согрелась.
В довершение этого бреда Аринка увидела Толика, стоящего в дверях и рассматривающего ее и беспорядок в доме с не меньшим изумлением. Под его глазом красовался внушительный синяк. Струны на его гитаре были порваны. Толик спросил Арину:
– А почему ты летом в шубе? Болеешь? И бряцкалок-то на тебе сколько. Сверкаешь, как новогодняя елка. Только красной звезды на макушке не хватает. Э, да это дорогие украшения! Да откуда все это у тебя?
– А тебе какое дело?! Чего пришел? Тебя звали? Почему без стука вошел? – сквозь слезы возмутилась Аринка.
– Да я того… Ну и неряха же ты, оказывается, Родионовна! Не ожидал! Но все равно. Так и быть, ладно! Женюсь я на тебе! Пушкин я твой! Поняла? Я теперь твое всё! На! Бери меня! – выпалил Толик, чем окончательно вывел Арину из себя.
И она возмущенно закричала на него:
– Если ты мой Пушкин, то я твой Дантес, понял?! И что же это такое? Без букета пришел к женщине – и еще предложение делаешь? Наглец! Нахал! Пошел вон! – закричала в отчаянии Арина, выталкивая Толика из комнаты. К чему он явно не был готов.
Оставшись одна, Арина еще некоторое время нервно вышагивала по комнате, пытаясь понять, что к чему. Потом полезла в карманы манто и, сияя от счастья, достала оттуда новенький сверкающий айфон. Быстро позвонила Томазо. Но механический голос сотового оператора сообщил ей, что номер не существует. И опять она осталась одна со своей бедой. Совсем одна. Потом выбежала из комнаты. И какая есть, в драгоценностях, в шубе, побежала на улицу, словно пытаясь догнать невероятное прошлое. Но вдруг словно очнулась и, немного подумав, направилась к своей подруге Татьяне.
Глава 6
К счастью, Татьяна оказалась дома и тотчас открыла дверь Арине. Когда Арина вошла в комнату подруги, то увидела, что у той дом вверх дном – на ночь глядя Татьяна устроила генеральную уборку. И заодно перебирала одежду и наводила порядок в шкафу. Едва взглянув на подругу, Татьяна ужаснулась тому, как выглядит заплаканная Арина в роскошной шубе жарким июньским днем. Да и рассказ Аринки был сбивчив и непонятен. Понять ее было невозможно. И, перебив подругу, Татьяна спросила ее:
– Аринка! Да ты куда пропала? Я же к тебе забегала! Никак тебя застать не могу, а у меня тут такое… Что с тобой? А чего ты такая? А шуба откуда летом? Болеешь? Какая-то ты не такая.
– Знаешь, у меня все в жизни перевернулось. Я и сама ничего не понимаю! Вот смотри! Здесь, внутри кольца, написано: «Арине Родионовне от Пушкина». Ну, то есть Пушкин – это не Пушкин! Это шутка Томазо. Понимаешь? Томазо – это… – торопливо объясняла Арина, что же случилось в ее жизни. Но, понимая, что трудно все сразу объяснить, она показала подруге драгоценности, украшавшие ее. Показала кольцо с надписью «Арине Родионовне от Пушкина».
Но и это не помогло прояснить происходящее. И озадаченная Татьяна, переворачивая стулья, сняла их со стола и, поставив на место, стала усаживать возбужденную Арину, пытаясь помочь ей найти более ясную нить повествования. Печально вздохнув, попросила Арину:
– Да, уж давай-ка лучше про Томазо! А то про Пушкина мы еще в школе уже все выучили. Кто такой и почему не знаю? Впрочем, Аринка… Ты у нас такая красавица, что, глядя на тебя, любой Пушкиным станет! Откуда такие вещи? Ведь это же не бижутерия! А шуба-то дорогущая! – с изумлением произнесла Татьяна, внимательно рассматривая Арину, уверявшую Татьяну, что и кольцо, и шуба, и драгоценности – это доказательства, что Томазо был в реальности! Но все, и он сам, развеялось и куда-то делось. Все исчезло!
– Может быть, ведунья мне Томазо наворожила? Тань! Да ты что подумала-то?! Да я ж даже мясо никогда из столовки домой! И это при моей зарплате! Ни-ни! Да чтоб я чужое! Танька! Ты ж меня знаешь!
В ответ Татьяна обняла подругу и, пытаясь ее успокоить, прошептала:
– Это верно! Успокойся! Да и на такую красотищу из твоей столовки хоть сто лет таскай – не натаскаешься. Ничего такого я не подозреваю! Но откуда же это?
– Да говорю же тебе: Томазо подарил!
– Слушай, а может быть, у тебя, как в модных сериалах, потеря памяти? Амнезия?! Во всех фильмах, как какая-то непонятка и когда никто не женится – так хлоп! И тотчас – амнезия! И все тут! А что? Не хуже, чем в кино! Ты вспомни: с чего все началось? Сначала что было?
– Нет, легче поверить, что это «чудное мгновение». А вспоминаю, что началось все с похода к ведунье. Да! Я ее просила, чтобы Толик мне сделал предложение!
Но продолжить откровение Арине не удалось, потому что подруга подняла ее на смех, но пояснила:
– Ну, Аришка, не ожидала от тебя такой глупости. Это ж надо! А? К знахарке ради Толика поперлась! Ха-ха! Да у меня самой в роду эти… ну как их? Еще название моей старой стиралки «Фрея» – как-то похоже называется! А! Вспомнила: фея! У меня же бабка из Польши – ну, ты ж знаешь! А там все эти – феи! Ну и у меня какая-то прапрапра… по той же линии. Дела очень старинные-стародавние. Но в голову не пришло бы за помощью к фее какой-нибудь обращаться.
И подруга рассказала Аринке историю своей семьи. О тех старинных временах, которые мы воображаем лишь при свете мерцающих свеч, в пенных и туманных кружевах, под звуки арфы, лютни или неги менуэта. Но история с родственницей-феей из глубин старины-матушки действительно была в семье Татьяны. И происходило это во времена изысканного модерна в Польше, в старинном особняке, который всего три века тому назад был фамильной гордостью семьи Татьяны, о чем та с удовольствием упомянула, рассказывая Арине о былом:
– Моя прапра… и еще сколько-то прапра… в общем, давно это было! Итак, моя дальняя и давняя родственница Аделина была модисткой в Варшаве. Но кое-кто из близких знал ее как фею. У нее было ателье в центре Варшавы, на первом этаже ее особняка. А у ее кузины дочка была на выданье – невеста. Но найти ей жениха было очень трудно, потому что все знали, как это нелегко. Потому что эта девица была очень глупа и бестактна. Уж очень прославилась та девица хамством и глупостью в тех местах. Поэтому ее мать отправилась к своей родственнице, фее Аделине, за помощью. Та ей подарила для девицы удивительную шляпку. Каждая надевшая эту шляпку становилась очень умной. А поскольку речь шла о будущей свадьбе, от себя она добавила и свадебный подарок – чудесное свадебное платье, которое с тех пор передавалось в нашем роду невестам. Это платье любой было впору и к лицу. Осталось только подобрать жениха. Пока все любовались платьем на невесте и восхищались незаурядным умом девушки в шляпке, проводящей шахматные турниры одновременной игры, девушка стала в «умной шляпке» так умна, что даже стала выступать с лекциями по философии и новомодной психологии! Разумеется, не снимая той «умной шляпки». Правда, к удивлению всей Варшавы, строя при этом весьма игриво глазки своим слушателям. А жениха можно найти в любой момент, так же как и потерять! Но пока стояла задача только найти.
Эта невеста, бывшая глупышка, занималась, не снимая «умную шляпку», в химической лаборатории, на стене которой висел портрет Марии Склодовской-Кюри. Кстати, тоже всегда в шляпке – и эту тему нужно бы еще исследовать, не родственники ли мы. Но не о том разговор. Однажды глупышка в «умной шляпке» отправилась в путешествие. И она как-то раз парила на воздушном шаре над Парижем, ведь раз уж искать жениха, то везде. В небе, под землей, в морских и океанских просторах. Она стала идеальным образом девушки своего времени. Толпы поклонников восхищались ею и сопровождали ее повсюду. Географическое общество тоже было охвачено ею. Все были в восторге от нее.
А в это время в другой семье тоже назрела необходимость бракосочетания, но у них – сын. Его тоже трудно было женить. Потому что он был чудовищный вертопрах, шалопай и легкомысленный бездельник, но симпатяга. Поэтому родители решили, что брак – это единственный способ образумить сына. А женить его нужно на самой умной девушке, чтобы ума на обоих хватило! Поэтому мать этого молодого человека тоже собралась с силами и духом и отправилась к пани модистке Аделине, которой она всегда заказывала шляпки, чтобы та помогла чем сможет. Ведь и эта несчастная мать была ее дальней родственницей. Фея Аделина работала модисткой, и слух об этом давно бродил по всей Польше и за ее пределами.
Как обычная заказчица в поиске новой шляпки, заглянула в ателье феи Аделины и мать вертопраха. Но фею не проведешь, и она сразу догадалась, что это не простая заказчица, а человек нуждающийся в помощи, причем и феерической, и судьбоносной одновременно. Внимательно выслушав исповедь обеспокоенной судьбой сына матери, Аделина приняла решение подарить ей свою карету. И вовсе не потому, что в моду уже вошли первые авто и кареты устарели. А потому, что это была волшебная карета. А как и чем сможет помочь эта чудесная карета, Аделина подробно объяснила матери вертопраха.
…Эта старинная история так увлекла девушек, что они забыли о царящем в комнате Татьяны беспорядке. Но вдруг они спохватились, и, продолжая рассказывать свою семейную историю, Татьяна вернулась к уборке, а Арина, завороженная этой историей, удивительно похожей на невероятную сказку, стала ей помогать. Арина подметала, слушая Татьяну, затаив дыхание. И Татьяна, раскладывая вещи, вынутые из шкафа, в каком-то только ей ведомом порядке, продолжила свою историю:
– А на бракосочетание нужно было ехать и возвращаться только в этой карете. Потому что Аделина объяснила, что только тогда брак будет счастливым и продолжительным. Но сначала нужно, чтобы невеста посидела с женихом в карете, и тогда он будет до конца своих дней любоваться только ею. Мать решила, что дело это такой важности, что сама поехала по городу в этой карете с сыном. Чтобы приглядывать, зная своего сыночка. А день был очень жарким. И в этот раскаленный летний полдень они тряслись по улочкам Варшавы начала прошлого века, обгоняемые модными авто, которые подгоняли их или требовали уступить дорогу резкими, визгливыми звуками клаксонов. Мать вертопраха разморило от жары. И, утратив бдительность, она уснула в тряской карете, как младенчик в колыбели. И как назло сон ее оказался особенно крепок именно в тот момент, когда их карета проезжала мимо одного из самых модных в то время варшавских варьете. И, несмотря на все предупреждения и запреты матери посещать это заведение, прошептав спящей мамуле: «Я ненадолго, мамочка!» – сын все же выскочил и побежал в варьете. Он там был завсегдатай и любимец артисток.
Мать проснулась и, обнаружив, что карета остановилась как раз напротив варьете, горестно сокрушалась, что, видно, выдохлись чары старинной кареты, вернее, все чары от времени ее покинули. И с этими горестными мыслями сидела мать вертопраха и утирала слезы кружевным платочком с вышитым шелком фамильным гербом, обмахиваясь веером. Тут вдруг совсем близко, где-то над самой каретой, раздался страшный грохот и треск. И с неба прямо на мостовую перед каретой упала наша прелестная и даже прекрасная «умница» вместе с воздушным шаром, на котором она летала над летней Варшавой. Она грациозно вылезла из корзины воздушного шара. Стояла ужасная жара, и она развязала ленты своей шляпки. И, сняв свою «умную шляпку», обмахивалась ею, как веером, отчего личико ее тотчас очаровательно поглупело. И та искренно произнесла, прочитав по слогам:
– «Варь-е-те». Какая жара! Как хочется пить! О! Это то, что мне нужно!
И зашла в варьете. А там и красавец-жених – тот самый вертопрах. Он лихо отплясывал прямо на сцене бурный канкан с танцовщицами и явно его веселыми подружками. Едва взглянула девушка на этого веселого шалопая без своей «умной шляпки», и ей ничто не помешало тотчас влюбиться в него. И он тоже сразу увидел эту прелестницу в новомодном костюме первых воздухоплавателей, со шляпкой в руке, украшенной лентами, пеной кружев и цветами. Проворно спрыгнув со сцены, он тотчас предложил проводить ее, вернее, подвезти в этой очаровательно-старомодной карете, поскольку ее воздушный шар был уже ни на что не годен.
И волшебная карета продолжила свой путь по улочкам старинного города дальше. Наверху кареты взгромоздились остатки воздушного шара. А внутри сидели вертопрах, его матушка и прелестная невеста, смущенно теребившая свою «умную шляпку».
…Пока Татьяна все это рассказывала, подруги в две руки почти все убрали в комнате. Татьяна, опираясь на швабру, заканчивала старинную семейную историю:
– И вот, как только они оказались в карете – словом, он и она, оказались вместе в чудесной карете, как и было предсказано феей Аделиной, – то налюбоваться друга на друга не могли. В общем, любовь с первого взгляда, да еще и взаимная! Его мать замерла и, умиляясь, смотрела на этих влюбленных голубков.
– Да! Бразильский сериал отдыхает! – сорвалось с губ Арины, изумленной этой историей.
– Вот-вот! Поэтому у нас в семействе был строжайший запрет на ту историю: из дома не выносить! – пояснила Татьяна.
– Извини! После того, что со мной случилось, я понимаю, как это обидно, когда тебе не верят! – с пониманием ответила Арина подруге.
– А каково мне было хранить такой секрет, теперь понимаешь?
– Еще бы! Ведь всю школу молчала об этом! Ну, ты – кремень! – искренно восхитилась Аринка выдержкой подружки. Справившись с наплывом чувств, Арина спросила у подруги, увидев изумительно красивое белое платье:
– Боже! Что это? Какая красота! Да это же свадебное платье! Старинное! А какие кружева прекрасные! – восхитилась Аринка, удивляясь тому, что подруга никогда раньше его не показывала.
– А это чудом уцелевшее то самое свадебное платье – подарок феи Аделины. Мне запрещали и мама, и бабушка показывать это платье. А тем более рассказывать о фее Аделине, чтобы не подумали, что наша семейка «ку-ку». Да! Это то самое платье – подарок Аделины. А вот шляпка где-то затерялась. И приходится своим умом жить. Но теперь ты, Аришка, меня поймешь. В поисках именно этого платья я тут все вверх дном перевернула, чтобы поскорее найти его и привести в порядок. Потому что я узнала по «сарафанному радио», что у Толика большие перемены! Вернее, его измены выплыли наружу. Ленка застукала его с Наташкой. А Катька об этом узнала! Представляешь! – раскраснелась Татьяна, рассказывая об этих новостях в родном их Ругачеве, показывая платье.
– И Катька тоже? – переспросила Аринка с грустью в голосе, подходя к зеркалу, чтобы рассмотреть это чудесное старинное платье.
Татьяна только кивнула в ответ головой, встретившись взглядом с подругой в отражении в зеркале. Но, вздохнув, все же продолжила пояснять подруге причину многих перемен, произошедших в Ругачеве:
– Ага! И Катька… Ну, вот они собрались и поговорили с голубчиком.
Арина вздохнула в ответ:
– Да я уж видела тот фингал. Так вот почему он свататься прибежал.
– Ой! Ты прости меня, подружка! Лишнего я наболтала. Дура я! Совсем как та моя прабабка в шляпке! Вернее, без шляпки! Прости. А я-то подумала, что Толька к тебе сейчас направится. Он с ребятами об этом болтал. А у меня это платье, которое всем всегда впору и к лицу. Чтоб время не тянуть. Чтоб поскорее вам пожениться, я и хотела платье для тебя приготовить. Только Толик явится делать предложение, а у нас и платье свадебное готово! А тут ты – и про какого-то Томазо лепишь! Ой! Опять я не то… прости! Ну, полезла платье достать, заодно и в шкафу стала порядок наводить. Одно за другое тянет, и вот такой бардак получился. Смешно. А давай поглядим, как на тебе платье смотреться будет.
Но Аринка в ответ искренно рассмеялась, прикладывая к себе платье, и ответила Татьяне, что оно на ней будет как чулок:
– Не налезет! Не может быть! Знаешь, в растрепанных чувствах выскочила к тебе, как была в шубе и побрякушках, ни до чего было. Лишь бы от Толика сбежать! Посижу у тебя, пока стемнеет. Чтоб народ не пугать. А?
– Да сиди, конечно, Аринка! Я только рада! Но платье все-таки давай примерим. Давай! В том-то его волшебство и есть, что оно всем всегда впору!
И Арина, поддавшись уговорам подруги, все же попробовала примерить это изящное и невероятно красивое платье. А пока переодевалась, Татьяна тоже переоделась в невероятный байкерский прикид. Когда Арина оглянулась, чтобы показаться во всей красе, обе были потрясены. И тому, как прекрасна была Арина в идеально сидящем на ней свадебном платье, и тому, как неожиданно смело и здорово выглядела Татьяна в байкерском прикиде и с яркой, агрессивной косметикой на лице, что, оказалось, было ей чертовски к лицу.
Подруг эти преображения так развеселили, что они стали отплясывать, дурачась и подражая топ-моделям. Потом отправились пить чай, аккуратно, как музейный экспонат, разложив платье на постели Татьяны. За чаепитием Татьяна рассказала Арине, как на днях познакомилась с байкером, который заглянул в кафешку, где она работает официанткой. Там они и познакомились. Сама не зная почему, она рассказала ему – Эдику Огинскому – эту историю про платье и карету. А он внимательно слушал ее и что-то все уточнял, переспрашивал. А вчера Эдик Огинский опять заглянул к Татьяне в кафе и сказал, что скоро заедет за нею. И так серьезно сказал. Поэтому Татьяна и нашла для себя наряд в байкерском стиле, чтобы понять, как будет выглядеть на будущем свидании. Словом, отнеслась к будущему свиданию очень серьезно.
Потом подруги стали листать новый журнал мод, кстати оказавшийся у Татьяны дома, обсуждая фотомоделей:
– Таня! Ну полюбуйся! Только худых показывают. Только ими восхищаются и фотографируют. Размерный расизм! А прически красивые! – вздохнула Арина.
– Ага… и безразмерные! Давай тебе такую сделаю! – воодушевилась Татьяна.
И подруги стали делать друг другу прически и макияж, подражая фотомоделям, напевая любимую со школьных времен песенку:
Лодочка-скорлупка! Удержи двоих
На волнах ошибок и больших обид!
Лодочка-скорлупка! Скачет по волнам,
Целый век закончился – не расстаться нам!
Лодочка-скорлупка! Счастье как в кино!
А любовь растаяла, словно эскимо.
Поздние раскаянья покаянных слез:
Лодочка-скорлупка тонет среди грез.
Подруги закончили уборку. Постелили для Арины раскладушку в комнате Татьяны, у окна. И улеглись спать. Татьяна заснула легко и безмятежно. А Арине, хоть и полегчало на душе от общения с подругой, заснуть не удавалось. Нахлынули размышления о недавних крутых и непостижимых поворотах ее судьбы. И захотелось ей побыть совсем одной, наедине со своими мыслями и чувствами. Поэтому она, стараясь не шуметь, опять накинув шубу, с которой не хотелось расставаться, потому что это был подарок Томазо, и вышла из дома Татьяны. Нырнула в ночь тихого, спящего Ругачева.
