– Я буду ждать, – сказала Алана и отключилась.
******
Звонок друга детства вновь вернул её мыслями в прошлое. Туда, где в один из прохладных апрельских дней накануне их с сестрой дня рождения, стоя под деревянной горкой среди луж и остатков черного снега, он заботливо оттирал с Лёлькиной курточки совершенно случайно налипший на рукав гудрон. Совершенно случайно второй раз и на вторую за день куртку, так уж получилось. Алана стояла рядом и хмурилась, предчувствуя нагоняй от мамы, и оттого, что нагоняй явно будет предназначен не ей, а Лёльке, легче не становилось.
– Тили-тили-тесто, жених и невеста! – противным голосом проверещал второклассник Славка Палкин, свесившись с балкона своей квартиры на третьем этаже. – Тили-тили-тесто! Лёлька – невеста, Никитос – жених!
Лёлька покраснела от злости и погрозила Славке кулаком:
– Палка-мочалка несчастная! Больно смелый, из дома орать? Спускайся вниз, трусливая жопа, я покажу тебе, кто тут "невеста"!
Алана зажала рот руками.
– Лёлька, ты что! Мама услышит!
Лёлька надулась, но ничего не ответила. О, это ужасное, но такое меткое слово на букву "ж"! Сколько раз сестра получала за него от мамы по губам, и всё тщетно. Вытравить его из Лёльки было так же невозможно, как заставить Никиту перестать садиться на стол вместо стула.
Кстати, о Никите. В отличие от Лёльки, на палкинский выпад он отреагировал… никак. Спокойно покончил с гудроном, а грязный платок свернул и сунул Лёльке в карман.
– Дома постираешь, – сказал он, и легонько щёлкнул её по носу. Затем повернул голову и долго смотрел на зловредного Палкина взглядом боцмана, наблюдающего за тем, как салага-матрос драит палубу верёвочной шваброй. – А насчет всяких придурков и провокаторов повторяю в сотый раз: не поддавайся. Учись держать удар, малявка!
– Я не малявка! – огрызнулась Лёлька. – И я умею держать удар!
– Я не про тот удар, – сказал Никита как-то загадочно, но пояснять ничего не стал. Взял Лёльку за руку и не торопясь, будто специально для всеобщего обозрения, повёл её через двор к киоску с мороженым. Алана семенила следом, прекрасно осознавая, что такой почести от Никитоса сама она не удостоится никогда, даже если вымажется гудроном с головы до пят.
******
С тех пор прошло, без малого, пятнадцать лет. Интересно, помнил ли Никита тот случай? В отличие от неё самой, друг не очень-то любил вспоминать детство. Нынче жизнь была гораздо веселее, а отношения с противоположным полом отличались, по его же собственному выражению, шикарным разнообразием. О каких-то из этих отношений Алана знала, но чаще – даже не догадывалась. Да и не очень-то хотела вникать.
– Ты сам-то их не путаешь? – спросила она Никиту во время одной из становящихся всё более редкими в последние годы встреч. – Не бывало, например, что забылся, назвал девушку не тем именем?
Никитос покосился на неё с сомнением.
– Ты за кого меня принимаешь? – ответил он даже слегка обиженно. – За идиота? Забыть имя девушки, а тем более, перепутать – это же означает обеспечить себе смертельного врага в её лице. А мне враги не нужны, знаешь ли, для того, чтобы испортить жизнь, и друзей вполне достаточно. Но на самый крайний случай – если вдруг внезапно накроет ранний склероз – есть ведь всякие "Зайчики", "Котики". "Малышки" там. Отличная находка, и девушке приятно, и для меня безопасно. Главное, не переборщить, потому что слишком частое употребление диминутивов тоже может вызвать подозрение.
Алана закатила глаза и покачала головой. Ох, уж этот Никита!
"Он такой умный, что иногда мне хочется ему врезать, – однажды сказала ей Лёлька. – А тебе нет?"
Алана пожала плечами. Врезать Никите ей не хотелось. Она вполне могла ответить ему и на его языке, просто большей частью робела и терялась.
– Всё равно ты когда-нибудь женишься, – мстительно сказала Алана, пытаясь прогнать не ко времени нахлынувшие воспоминания. Никита обернулся и посмотрел столь красноречиво, что какую-то секунду она не сомневалась, что он прочёл её мысли. И тут же, будто испугавшись нарушить самому себе данное слово – о прошлом не говорить, прошлое не вспоминать – друг картинно схватился за голову:
– Я? С ума сойти! Да не иначе, вы все хотите моей скорейшей кончины? Как представлю себе, что прихожу домой, а там меня встречает толстая тётка в бигудях и протёртом на заду халате…
– Во-первых, не в "бигудях", а в "бигуди", – поправила Алана, с удовольствием воспользовавшись такой возможностью. – А во-вторых, почему сразу – "тётка"?
– Дядька? – Никита изумлённо выпучил глаза. – Ну, ты уж совсем, старушка, даёшь.
– Дурак! – Алана со всей силы пихнула его в плечо. Никитос захохотал.
******
…Примерно полгода назад Славка Палкин неожиданно сам стал отцом двух чудесных толстощёких близняшек. Он по-прежнему жил в своей старой квартире в доме напротив родительского, и навещая Павлика, Алана иногда видела его, гуляющего с женой и коляской. Бывший задира и хулиган, а ныне – образцовый муж и отец, теперь приветливо улыбался и кивал ей при встрече. Жизнь меняет людей, это правда. Они все выросли и изменились.
Кроме Лёльки.
Алана поставила телефон на комод, на салфетку, связанную бабушкой из использованных целлофановых пакетов. Стационарные телефоны постепенно отходили в прошлое, на место им пришли мобильники, которые были гораздо удобнее тем, что их везде можно было носить с собой, но она не торопилась избавляться от своего старого красного пузана с крутящимся диском. Он напоминал ей о детстве, о бабушке, которая очень была к нему привязана, даже салфетку специально вон связала, и Алана категорически отказывалась сменить этот агрегат хотя бы на кнопочный с памятью и автоответчиком.
Она рассеянно провела пальцем по отверстиям на диске и вновь мысленно вернулась в далёкий 1995 год. В то самое место, где две маленькие девочки стояли в траве на краю оврага, и одна из них, в красном плащике, с непослушными чёрными кудряшками, тянула сестру за рукав.
******
– Да вон же он! Вон! – от нетерпения Лёлька подпрыгивала на месте. Алане не сразу удалось разглядеть "волшебный цветок", по внешнему виду, к слову сказать, больше напоминавший обычную зачуханную саранку. Но это ещё было полбеды.
Вторая (и основная) половина заключалась в том, что этому цветку приспичило вырасти не где-нибудь, а по другую сторону оврага – не слишком широкого, но достаточно глубокого для того, чтобы, сорвавшись вниз, переломать себе руки-ноги, если не хуже. Алана моментально сообразила, что задумала её сестрица, и внутренне похолодела.
– Лёлька, нет! – еле выговорила она внезапно осипшим голосом. Но было поздно.
******
С той самой ночи, когда они с Лёлькой впервые увидели незнакомца в чёрном, прошло несколько месяцев. За это время существо появлялось ещё несколько раз. То оно внезапно выныривало из-за угла галантерейного магазинчика, то наблюдало за ними из-за жёлтого забора детского сада. В середине марта они отправились с мамой к её знакомой тёте Свете, и чёрный человек шёл за ними по другой стороне улицы. Точнее, не шёл, а плыл, парил над землей, едва касаясь её ногами. Лёлька незаметно для мамы толкнула сестру локтем. Алана обернулась и охнула, прикрыв ладошкой рот. Редкие прохожие сновали туда-сюда, некоторые удивленно шарахались и озирались, но большинство просто топало мимо, не обращая на странного незнакомца никакого внимания. Однако люди старались обойти этого типа стороной, и никто не столкнулся с ним лоб в лоб – это наводило на мысли о том, что они его тоже видели, ну, или хотя бы что-то чувствовали. "Значит, мы не сошли с ума, – сказала Алана позже Лёльке наедине. – Колдун действительно существует!"
"Колдуном" девочки прозвали зловещего незнакомца, обоюдно и почти не сговариваясь – это имя как-то сразу одновременно пришло им обеим в головы, и очень ему подходило. Ведь, в самом деле, здесь попахивало каким-то колдовством. Теперь часто вечерами в детской при тусклом свете ночника они шёпотом размышляли о том, кто он, откуда взялся и что ему от них нужно. В ход шли версии одна фантастичнее другой – о монстрах, оборотнях, инопланетянах и жертвах таинственных лабораторий, проводящих эксперименты над людьми – в общем, вся та каша из телевизора, которой забита голова современного ребёнка. Но монстры, колдуны и прочая нечисть обычно имеют свойство прятаться, когда ты не один, и почти всегда, так и не придя к общему знаменателю, сёстры засыпали в обнимку на одной из кроватей, укрывшись одним одеялом, и видели каждая свои сны.
******
…Не обращая больше на сестру внимания, Лёлька галопом неслась к тому месту, где прошлым летом свалилось на землю большое трухлявое дерево. Во время грозы в его ствол попала молния, оно упало над оврагом, зацепилось кроной за противоположный край и образовало некое подобие моста, довольно хлипкого и ненадёжного на вид. Взрослого человека этот импровизированный "мост" наверняка бы не выдержал, но кое-кто из ребятишек, на свой страх и риск иногда пытался перебежать по нему на другую сторону.
На этот раз Алана проявила несвойственную ей прыть, в три прыжка догнала беглянку и схватила за руку.
– Ты туда не пойдёшь! Я тебя не пущу!
Не ожидавшая столь внезапного натиска, Лёлька слегка опешила:
– Почему?
– Ты же упадёшь вниз.
– Не упаду, – заверила Лёлька. – Я лёгкая, и дерево меня выдержит.
Она попыталась освободить руку. Алана не пускала.
– Лёлька, не глупи! Это опасно!
Лёлька покачала головой.
– Опасно сидеть и ничего не делать, зная, что Колдун караулит нас за дверью. Я вернусь через пять минут. Если тебе страшно, закрой глаза и считай до ста. Когда досчитаешь, я уже буду рядом.
И её решительная сестра поставила ногу на ствол, твёрдо вознамерившись идти до конца. От бессилия Алана расплакалась:
– Лёлька, не смей! Не делай этого! Я… я… – и, ощущая всей душой своё полное и безнадёжное поражение, выложила последний козырь: – Я всё расскажу маме!
Лёлька обернулась. Удивлённо округлила голубые глаза. А потом улыбнулась, как могла улыбаться только Лёлька – так торжествующе и одновременно презрительно, что сердце Аланы провалилось куда-то в желудок.
– Иди, – величаво кивнула сестра. – Иди, и ябедничай. Ты меня не остановишь.
И больше не медля ни секунды, ступила на дерево, и пошла по нему, быстро-быстро перебирая маленькими ножками и расставив руки в разные стороны – для равновесия.
Алана замерла, прижала руки к груди и испуганно наблюдала, как сестрёнка всё дальше удаляется от неё. В голове роились мысли – одна ужаснее другой. Она думала о том, что будет, если дерево всё же не выдержит, и Лёлька полетит вниз? Если она сломает себе ногу? А если обе ноги, да ещё и руку в придачу? И что же тогда будет с ней, Аланой? Что она скажет маме? Как объяснит, почему не удержала, не остановила? И как она посмотрит в глаза папе?
Дерево было старым и рыхлым, кора во многих местах встопорщилась, и это было хорошо, так как помогало Лёльке избежать скольжения. К тому же противоположный край оврага находился ниже уровнем, и девочка шла под уклон, что тоже облегчало ей путь. Вот она преодолела его половину, две трети, три четверти… В душе Аланы затеплилась слабая надежда на то, что сегодняшнее приключение ещё может закончиться благополучно. Алый плащик ярким пятном весело мельтешил над оврагом, красные туфельки двигались всё быстрее, и вот уже счастливая Лёлька машет сестре с другой стороны земляного пролома рукой, а в руке зажат только сорванный бледно-жёлтый цветок.
– Алана! Алана! Он у меня!
Алана выдохнула. Оставался ещё обратный путь, но, похоже, сегодня удача благоволила Лёльке. И ей было абсолютно всё равно, что её сестра собирается дальше делать с этим несчастным сорняком. Главное, чтобы она вернулась домой – целая и невредимая.
Внезапно Алана почувствовала спиной чей-то взгляд. Обернувшись, она увидела сидящую на дереве чёрную птицу. Взъерошенная ворона с большим толстым клювом внимательно смотрела на девочку. Потом развела крылья и издала странный звук, больше напоминающий скрежет железа по стеклу, нежели карканье.
– Я иду назад! – донесся Лёлькин голос с той стороны оврага. И тут Алана поняла: что-то неладно. Что-то не так.
Ветер. Откуда он взялся? Только что его не было. С утра на улице царила такая жара, что она уже пожалела о том, что надела ботинки. И тут вдруг этот пронизывающий, ледяной холод, от которого моментально онемели руки и ноги. Алана поднесла ладошки ко рту, пытаясь согреть их своим дыханием.
Эта птица… её глаза.
– Лёлька, назад! – закричала она, пронзённая внезапным озарением. – Немедленно возвращайся!
Лёлька вскинула голову и посмотрела на свою заполошную сестру вроде бы удивлённо. Она добралась уже до середины дерева. Как же теперь назад?
– Лёлька беги назад! Быстрее!
Что-то тяжёлое ударило её по голове. Алана подумала, что кто-то кинул в неё камень – наверное, хулиган, которому с утра пораньше нечем больше заняться и по которому давно плачет детская комната милиции. Она не удержалась на ногах и упала на четвереньки в грязь – разумеется, на ярко-жёлтом плаще тут же появились пятна, и первое, о чём девочка подумала в этот момент: то-то "обрадуется" мама, увидев, что грязной, как поросёнок, с прогулки явилась её старшая, а не младшая дочь.
А потом она увидела чёрную тень, закрывшую солнце, и поняла, что это был за "хулиган". Огромная птица налетела на неё и сбила с ног. Огромная? У страха, как известно, глаза велики. Любой нечаянный прохожий, случайно оказавшийся рядом в тот момент, подтвердил бы, вне всякого сомнения, что это была самая обычная ворона, ничем отличающаяся от других таких же ворон, обитающих в данной местности. Разве что, только заглянув птице в глаза, прохожий мог бы сильно удивиться, увидев, что глаза эти как будто налиты кровью.
И это красноглазое чудовище со скоростью истребителя-бомбардировщика неслось прямо на Лёльку!
– Ай! – услышала она короткий Лёлькин вскрик – скорее, изумлённый, чем испуганный. И тут же: – Уйди!
Ну, не тем была её сестра человеком, чтобы падать в обморок при виде какой-то общипанной вороны, пусть даже и атакующей её с совершенно непонятной агрессией. В другое время и в другом месте остатки перьев полетели бы из наглой птички в разные стороны. Но отбиваться одной рукой, да ещё и стоя на хлипком мостике над пропастью…
Алана запомнила тот момент, когда вдруг что-то случилось со временем. Оно неожиданно приостановилось и начало двигаться очень, очень медленно. Как в замедленной съёмке, Алана видела Лёльку, отмахивающуюся от вороны. Птица, увернулась первый раз, но во второй Лёльке удалось изловчиться и ударить по ней кулаком. Ворона с криком полетела вниз, и в этот момент ноги девочки соскользнули с дерева.
Несколько очень долгих секунд она пыталась удержать равновесие, судорожно взмахивая руками, но тщетно. А потом начала медленно падать. Ярко-красное пятно плаща в последний раз мелькнуло перед глазами и пропало из вида. Алана упала на землю, совсем забыв про мамин подарок, и изо всех сил пытаясь вдохнуть в лёгкие воздух, ставший вдруг жёстким и очень тягучим.
******
Телефон зазвонил опять. На этот раз звонок был ожидаем, и Алана расплылась в улыбке, едва услышала в трубке звонкий голосок маленького братишки.
– С днем рождения, любимая моя сестрёнка! – на одном дыхании выпалил Павлик.
– Спасибо, большой парень, – "И спасибо тебе за то, что ты вообще есть", – мысленно добавила она. – Как ты?
– Я? – Павлик заговорил тише. – Хорошо.
– Точно?
– Да точно, точно! – Павлик её успокаивал, но Алана ему не очень верила. Брат был ещё тем "партизаном" и улыбался даже тогда, когда было совсем худо. Алана это знала, и иногда её захлёстывало чувство невероятной безысходности.
– Как папа? – осторожно спросила она.
– Спит.
Коротенькое, небрежно брошенное слово обожгло ухо холодом. Павлику было девять лет – десять исполнится только в июле. Но ему пришлось рано повзрослеть. Слишком рано, как, впрочем, и ей самой.
– Опять? С утра уже?..
Павлик вздохнул в трубку. Алана прикусила губу. Жалость к братишке накрыла с головой.
– Малыш…
– А?
– Ничего. Послушай.… Всё будет хорошо. Ты мне веришь? Очень скоро всё изменится. Ты только немножко подожди, ладно? Совсем чуть-чуть.
Это было именно то, о чём она собиралась поговорить с Никитой. Серьёзно поговорить, без стёба и подколок. Алана больше не могла оставлять Павлика с его родителями. Лишить собственного отца родительских прав на его младшего сына – вот, что она задумала, не больше и не меньше. Может, это безумие, может, отец убьет её, когда узнает – но Павлика она им не отдаст даже ценой собственной жизни. Никита должен ей помочь, он умный, он обязательно придумает что-нибудь. В конце концов, она вполне была способна сама позаботиться о младшем брате.
– Аха… – выдохнула трубка. Павлик никогда не жаловался ей на родителей. И Алана делала вид, что не замечает синяков на руках и спине мальчишки, не замечает его грустных глаз и бледного личика. Иногда Павлику удавалось отпроситься к сестре в гости и ничего на свете не могло доставить им обоим большей радости. Но это случалось лишь, когда у отца выпадали "светлые" денёчки, а выпадали они, чем дальше, тем всё реже.
– Алана, – очень тихо, будто опасаясь, что их подслушивают, произнёс Павлик. – Я сегодня не смогу к тебе приехать. Мама сказала, что я… это… ну, в общем, должен буду сегодня ей помогать. Ты не сердишься?
Алана сжала трубку так, что побелели пальцы. В глазах предательски защипало.
Мать Павлика – тётя Нюра, вторая жена их отца, бойкая, вечно полупьяная бабёнка, в последние полгода работала уборщицей, мыла подъезды. И никогда не упускала возможности прихватить с собой на работу своего малолетнего сына. "Нечего расти кисейной барышней. Пусть знает сызмальства, как они достаются, рублики-то! Или, может, ты будешь нас содержать?" – огрызалась она в ответ на робкие замечания Аланы о том, что Павлик ещё слишком мал, для того, чтобы таскать за ней тяжелые вёдра с водой. Отец опять нигде не работал. С последнего места – деревообрабатывающего завода – куда отец Никиты дядя Миша по старой памяти пристроил его сторожем, отца уволили, после того как, напившись, он чуть не устроил на складе пожар.
Сердилась ли она? О да, ещё как! Но не на брата, конечно. На мать Павлика, эксплуатировавшую его детский труд и заставляющую худенького, болезненного мальчугана вставать в полшестого утра и в любую погоду таскаться за ней по холодным подъездам. На их отца, потерявшего человеческий облик, пытаясь найти правду жизни на дне бутылки. На себя саму, за свою беспомощность, за то, что не могла оградить братишку от жестокости его родителей. Но она собиралась положить этому конец. Давно пора.
– Я не сержусь, дорогой, – проговорила Алана, изо всех сил моля бога, чтобы Павлик не услышал в её голосе слёз. – Что ты, маленький, конечно нет! Только не на тебя. Скоро мы увидимся. Скоро…
"Скоро я заберу я тебя к себе насовсем". Как же ей хотелось сказать это вслух! Но она не могла. Боялась… Боялась сглазить. Боялась, а вдруг не получится? Боялась, что Павлик нечаянно проговорится отцу, а тот озвереет и, не рассчитав силы, изобьет его до полусмерти. В общем, боялась она всего. Лучше пока хранить её задумку в секрете, ради спокойствия самого же Павлика.
– Хорошо! – голос брата звучал немного бодрее. – Ну, я тогда побежал, а то мама уже зовёт. Поздравляю тебя ещё много-много раз! И желаю тебе… желаю тебе того, что ты сама себе желаешь. Во как!
– Спасибо, мой хороший! Целую тебя крепко-крепко. Не грусти.
– Я и не собирался грустить. И я тебя тоже целую. Пока! – в трубке раздались короткие гудки. Павлик отключился.
Алана отодвинула от себя телефон и задумалась.
– Ну? И чего же мне такого пожелать самой себе? – грустно усмехнулась она, глядя на своё отражение в выключенном телевизоре, и для чего-то сымитировала голос Полины: – Чего ты хочешь, девочка моя?
Алана из телевизора смотрела на неё, сочувственно молча.
******
Однажды они с Лелькой сидели на подоконнике открытого окна их детской и смотрели на небо. Было уже поздно, родители давно спали, но у двух сестёр были сегодня дела важнее, чем сон. Они размышляли о том, куда пропал Колдун. После того дня рождения он куда-то исчез, словно забыл про них. Алана была этому только рада, а вот Лёлька как будто даже огорчилась. Во всяком случает, она упорно отказывалась верить в счастливое избавление и уверяла Алану, что Колдун просто затаился на время, и ждёт удобного момента, чтобы застать их врасплох.
Чёрное небо было сплошь усыпано крупными звёздами, такими яркими, что начинало щипать в глазах от долгого их созерцания. А может, ей просто очень хотелось спать? Но бдительная младшая сестра не давала расслабиться.
Стоял июнь месяц – от дня, перевернувшего жизнь Аланы с ног на голову, их отделяло всего каких-то три недели.
– Ты знаешь о том, что если загадать желание, пока падает звезда, то оно непременно сбудется? – зевая, спросила Алана. Лелька посмотрела на неё и смешно сморщила нос.
– Да ладно?
– Это правда. Бабушка рассказывала, что так она встретила дедушку. Бабушка – ну, тогда она ещё была не бабушкой, а молодой девушкой – очень хотела выйти замуж, но у неё не было жениха. Однажды они с подружками заночевали в поле, в стогу сена. Бабушка долго не могла заснуть, она лежала и смотрела на небо, и вдруг увидела падающую звезду. Тогда она быстро загадала желание – этим летом встретить своего жениха, и после сразу уснула. А через несколько дней познакомилась с дедушкой.
Лёлька засмеялась.
– Так, надо смотреть во все глаза! Сейчас упадёт звезда, и я загадаю ей, чтобы встретить жениха.
– Глупая! Не обязательно загадывать жениха. Можно загадать всё, что угодно. Только желание нельзя рассказывать, иначе оно не сбудется.
– А я хочу жениха! – хохотала вредная Лёлька, строя забавные рожицы.
– Зачем тебе? Ты выйдешь замуж за Никиту, все так говорят, – сказала Алана и показала сестре язык, а Лёлька в ответ не больно дёрнула её за волосы и девочки покатились со смеху.
– Тихо ты, родители проснутся! – шикнула Алана, но и сама удержаться не могла, и они продолжали тихонько хихикать, не переставая при этом поглядывать на огромное небо.
Оно было сегодня каким-то особенным… не таким, как всегда. Алана смотрела вверх, ощущая, как душа её переполняется тихим восторгом. Это было так здорово – сидеть рядом с любимой сестрёнкой, разглядывая эти необыкновенно яркие и загадочные звёзды. А за окном ласково шелестел листвой тёплый ветерок, тихонько трепал её волосы, и от осознания, что всё вокруг такое родное, простое и понятное, на сердце становилось необычайно тепло и спокойно. Краем глаза девочка глянула на улыбающуюся сестру и вдруг поняла, что Лёлька сейчас думает о том же самом.
Они были настолько близки, что для этого не потребовалось никаких усилий.
Поэтому Алана совсем не удивилась, когда, снова подняв к небу лицо, она увидела падающую звезду. Именно это и должно было произойти. Но звезда оказалась не одна – их было две. Они вспыхнули одновременно и метнулись в разные стороны.
– Ты видела? – подскочила Лёлька. – Две! Их было две! Ты успела загадать?
– Да. А ты?
– Я тоже! А что ты загадала?
– Я загадала, чтобы мы с тобой никогда-никогда не расставались, – ответила простодушная Алана. Разве ждала она подвоха от любимой сестры в такой момент?
Но у Лёльки внезапно вытянулось лицо.
– Э, да ну тебя! Я не собираюсь жить с тобой всю жизнь в одной комнате. И вообще, зачем ты рассказала? Не сбудется теперь, сама же говорила!
И Лёлька, её любимая Лёлька, противно захихикала тоненьким голоском.
Сразу всё изменилось. Мир потускнел, и больше не казался таким уж прекрасным. Небо и звезды никакие не волшебные, самые обыкновенные. И ветер стал каким-то колким и неприятным. И вообще, почему они до сих пор не спят?
– Зачем же тогда ты спрашивала? – даже не пытаясь скрыть обиду в голосе, сказала Алана.
– А чтоб ты не была такой простофилей, – нежно пропела Лёлька и с видом превосходства скрестила руки на груди.
Алана слезла с подоконника, молча, направилась к своей кровати. Сестра бросилась следом.
– Ты что, обиделась? Алана? Прости меня, я не нарочно!
Алана забралась на кровать, и с досадой ткнула кулаком подушку. Так было всегда, или почти всегда. Её сестра сначала говорила, а уже потом думала о том, что сказанное может кого-то обидеть, и бежала приносить свои извинения. А так как Алана была к ней ближе всех, то ничего удивительного, что быть этим "кем-то" чаще всего приходилось именно ей.
– Ну, пожалуйста, не злись, – лебезила лиса-Лёлька, стягивая с неё одеяло. – Хочешь, я тоже скажу тебе своё желание? Честно-честно!
– Не надо! – Алана со злостью дёрнула одеяло на себя и, отвернувшись к стенке, натянула его на голову. – А то не сбудется, – глухо добавила она из-под своего укрытия.
Лёлька сокрушённо вздохнула и тоже полезла на свою кроватку.
******
Алана потёрла левую мочку уха и потрясла головой, гоня, прочь печальные мысли. Девушка в телевизоре смотрела на неё выжидающе.
Никита утверждал, что у неё слишком богатое воображение. Человек не может так отчётливо помнить, что с ним происходило в четыре-пять лет, говорил он. Сам Никита из своего детства помнил только то, что ему рассказывали родители… и о том, что соседские мальчишки частенько кричали им с Лёлькой вслед: "Тили-тили-тесто!.." тоже предпочитал не вспоминать.
Но Алана действительно помнила многие события тех дней до мельчайших подробностей. Она и сама порой удивлялась этой своей странности. Помнила, какая была погода в тот или иной день на улице, что говорила мама, даже то, во что они с Лёлькой было одеты. Возможно оттого, что она бережно хранила эти воспоминания, лелеяла их, берегла, как самый закостенелый скряга бережёт свои закрома, и не собиралась с ними расставаться ни при каких обстоятельствах. Никита уверял, что это просто патология.
– Вот и… не сбылось, – пожаловалась она своему отражению. – Не надо было рассказывать…
"Телевизионная" Алана грустно покачала в ответ головой. Она всё понимала, только сказать ничего не могла.
За окном расчирикались воробьи.