Максим Касмалинский
Гапландия
Это грандиозно само по себе! Но последствия – еще великолепнее. Когда исчезло основное, коренное противопоставление, стали размываться и другие противоречия.
Сетевое сознание непротиворечиво! Одновременное существование исключающих друг друга фактов, событий, идей – в этом наша сила, в этом венец эволюции. Причина насморка – и вирус, и порча одновременно. Земля как круглая, так и плоская. Примеров бесконечное множество.
С исчезновением противоположностей исчезает такое свойство логики, как сравнение. На ранних этапах цивилизации сравнение и обобщение являлись побудительными силами мышления. Само мышление строилось на умозаключениях. Теперь же вместо умозаключений мы пользуемся авторитетным мнением.
Умерли рациональные обобщения, родились новые актуальности. Осуществилось решение центральной теоремы цивилизации, доказывающей возможность достижения всеобщей гармонии, как равновесия между индивидом и внешним миром.
Это на индивидуальном уровне. А что на уровне сообщества? Фундаментом рациональной цивилизации была идея прогресса. Считалось, что все человеческие сообщества от нищеты, варварства, деспотизма и невежества идут к процветанию, демократии и разуму, высшим проявлением которого является Наука. Индустриальное общество двигалось (с теми или иными флуктуациями) к этому ориентиру, так же уверенно и настойчиво, как его антитеза, религиозная цивилизация шла к Царству Божьему.
Однако рациональный человек не смог достичь мира и процветания, как религиозный человек не дождался за тысячи лет второго пришествия. Сетевое общество, представляя собой синтез религиозного и рационального, не могла не восторжествовать на всей или, по крайней мере, большей части земли. Если путь от простого к сложному оказался тупиковым, то движение от сложного к простому представлялось наоборот – перспективным. Но тут возник еще один «наоборот»! Само движение – есть усложнение. Редуцируя движение, человечество пришло к славнейшему выводу. Этот вывод – стоп! Натужное самосовершенствование – стоп. Связанный с убытками прогресс – стоп. Вместо лишений – статус. Вместо развития – стабильность. Вместо государства – человейник. Вместо дикаря – пользователь.
Еще раз повторюсь: сетевое общество является венцом всех обществ, его преобразования не нужны. Мелкие реформы, которые я полагаю назревшими, можно сравнить с косметическим ремонтом в квартире, они никак не посягают на существующий строй. Якорь прогресса – надежен, нам не страшны ураганы.
Экий коммент! Тянет на выдержку из монографии. Я скопировал текст в папку на рабочий стол, в которой собираю гремучие цитаты. Про Африканку Иту – покоробило. Звезда только недавно на меня подписалась и уже сорок лет назад умерла. Корифеям виднее, конечно, как у них там все устроено. А что значит виднее? У меня подписчиков прилив по десять тысяч в сутки, скоро и сам к Корифеям причислюсь. Почему нет-то? Парень я образованный, сразу понял аналогию Сизова на античных богов. В первую мировую войну Посейдон как будто бы поддерживал ахейцев, Арес вроде за троянцев. Троя с Грецией воюют, аж кони в щепки, а боги сидят на Олимпе и угорают с этой темы. Они к тому же братья, коллеги и лепшие кореша, эти античные боги.
Так и теперь, два суперблогера могут устроить грызню для народа: вступить в перепалку между собой, модель поведения транслируется, зрителями копируется. Сам предмет спора даже не важен. Возможно такое? Конечно! Только зачем? Ну так это… для разделять и властвовать, для получать удовольствие властью… Что за вопрос? А туман создавать зачем? Многое нам неведомо, все не так однозначно, есть в словах Корифея рациональный посыл.
Написал какой-то ибн-Хабал, представился продюсером фолк-рэпера Кордона и предложил по две тысячи наличкой за упоминание клипов и роликов подопечного исполнителя. Статус мой растет!
Но другие отвечают не мне, а Корифею:
ПЕРВЫЙ: ТОЧНО плосковремие! Будущее исчезло. Из Жизни. Будущее вообще исчезло из повестки
БЫВШИЙ ЦИВИЛИСТ: Ну летоисчисление никто не отменил. Мой отец родился в 21-й год до Т.С., а дед – в тридцатый год Тех. Сингулярности. Или наоборот? Но это не важно, когда нет обобщений. Еще один «наоборот» в том, что в тех же РФ, РИ, ЕС существовала система права, ими называемая законодательством. Все было просто: написал на стене неприличное слово – плати штраф. А в наше дивное время бывают такие стены, где напишешь – держи благодарность. И одно и то же слово здесь означает – одно, там – другое, завтра – третье, из уст цензурника – четвертое, на лбу консьержа – пятое. Нет универсальных правил.
КОБЕЛЕК: В школе давали задачу: у всех рыжих – веснушки. Вася – рыжий. Есть веснушки у Васи? Учителя посадили потом. Оказался предатель.
Сизову ответил Аист – согласен, готов поспорить. На другой ветке.
СТАРЫЙ: Что регулирует жизнь человека? Ключ от двери к изумрудной скрижали сам по себе ценен. Кто-то подумал, что он открывает. Ключ запирает.
СОЛОМОН: Посмотрите, почитайте. Что виделось, о чем мечталось. На заре компьютеризации такие перспективы рисовались, что захватывало дух. Будущее, будущее, оно предполагалось от самого утопичного пути, то есть всеобщего благоденствия, до антиутопии, где машины подчиняют людей. Так или иначе, но все должно изменится – казалось неизбежно. Все должно перевернутся – казалось. А что мы? А мы встали в отупении. Ни утопии, ни антиутопии. Царь саранчи – сам насекомое. Апокалипсис устроить не по силам. Просмотр роликов, набор подписчиков и срач в комментариях. Ничего, никуда, ни о чем.
Ох ты, ёптыть, Соломон, подумал я. Тоже мне бином Ньютона. Наши великие предки поди поумнее нас. И ведь тоже, когда начались полеты в космос «такие перспективы рисовались, что захватывало дух», бла-бла-бла. Думали, все, вперед на покорение Вселенной. Другие планеты, другие системы, но… мудрейшим образом «встали в отупении». Сизов Корифей прав бесконечно.
***
Пиликнул дверной звонок. Еще раз. Что, мльть, дома никого? Мне, больному художнику, открывать идти? Вышел в коридор, заглянул к жене. Голоногая Норма в борькиной футболке, задранной до пояса, склонилась над компьютером и стучала по клавиатуре. Голова ее стиснута тарелками красных наушников.
Иду, открываю входную дверь. В этот раз – дымчатые, прямоугольные. Кассин снимает очки и тянет мне руку.
– Через порог нельзя, сожитель следователь.
Кассин шагнул внутрь. Я –то предпочел бы поговорить на площадке. Обменялись рукопожатием.
– Пошептаться надо, Александр.
– Пойдем в кабинет.
В моей обители Кассин быстро огляделся, подошел к столу, закрыл ноутбук и отключил его от розетки.
– Как самочувствие?
Он спросил таким виктимным тоном, что захотелось пришибить его многотомной полкой жалоб на здоровье.
– Нормально.
– Александр, такие у нас дела, – сказал Кассин, снимая очки. – Что думаю, ты должен знать.
– Садись, – я указал ему на стул.
– Правильно говорить «присаживайся».
Кассин нагло упал в мое рабочее кресло, мне ничего не оставалось, как угнездится в стуле напротив.
– Опять следственные действия? – спросил я.
– Дело у Петерса. Забыл? Я же ж, так. Для себя. Для нас. Что удалось установить? Удалось следующее.
Кассин выложил на стол четыре одинаковых браслета с эмблемой «Государственный промоушен».
– Узнаешь какой-нибудь?
Я перебрал эти штуки – все идентичные.
– Я помогу, – сказал следователь. – Вот этот ты добыл на учениях. Назовем это пока так. Одевай.
– Правильно говорить «надевай», – заметил я, застегивая браслет на запястье. – Где ты нашел такую кучу? Мне казалось, что не массовое производство.
– Не массовое. Эксклюзив. Вчера за городом с трассы слетела фура, закрепленная за фирмой «Шоу-стройкомплект». Я как раз по городу дежурил. Водитель и пассажир – наглухо.
– А где?! В каком месте?! Там же?
– Алек! Следи за раскладом, я же ж говорю: по городу дежурил, там авария со жмурами, значит всю ночь работал. Я спать хочу, элементарно. Дай мне кофе большую кружку и пожрать.
Я пошел на кухню, где застал Норму, переодевшуюся в свой халат. Она спросила, кто у нас и о здоровье моем. Я все детально объяснил одним «мгм», бросил на блюдо кусок вчерашней пиццы, налил крепкого кофе, вернулся к себе.
– Благодарю покорно. Удружил, так удружил, – пробормотал Кассин, кусая тесто.
Я стал искать в телефоне информацию об аварии. Сообщалось скупо, без подробностей. Несколько погибших. Но трасса не та, где я следил за дым-машинами. Как это они с дороги слетели? Остатки зимнего льда на асфальте, наверное. О том, что произошло на самом деле и о роли Кассина в этой аварии, я узнал гораздо позднее. Трагически позднее.
– Давай я заплачу за кофе, – предложил следователь.
– Смеешься?
– Давай тогда ты мне.
– Что?
– Ну переведи полбалла на мой счет. Попробуй.
– Не буду, – сказал я. – Прикол какой-то?
– Нет, Шэлтер, не прикол, – серьезно сказал следак. – Эксперимент. Переводи. Где у тебя терминал?
Пластинка банковского терминала прикреплена к тумбе стола. Я ввел, провел чипом. Обычно должен быть зеленый огонек, но его не было. Провел запястьем еще раз.
– Получил?
– Нет, – сказал Кассин.
– И у меня не списывается.
– А сними браслет!
Начинаю понимать. Ага. Снял браслет, терминал опознал. Интересно!
– Понял? – бросил Кассин, склоняясь к столу. – Понял, каков браслетик? Эксперты крутили-вертели, раскусили. Глушилка. Вот такие дела у нас.
Я вспомнил, что в столовой «Шоу-стройкомплекта» рабочий платил карточкой. Я вспомнил, что Кассин задал мне тупой вопрос, почему пропал с радаров? И пропал я, очевидно, когда надел сворованный браслет.
– Ты следил за мной, Николай Анатольевич?
– Присматривали, – кивнул следователь. – И очень удивились, что чип не высвечивается.
– Помню, публичная полемика была насчет чипов. Так всех убеждали, что там только денежный счет и документы личности. Значит, все-таки «жучок». Мгм, ясно. И у всех пользователей такой? Это как в детстве вшивают, так и всю жизнь под колпаком?!
По правилам Гапландии ритуал подключения проводится по достижению пользователем одиннадцати лет. Скоро Давида чипировать.
– За всеми следить, возможностей нет, – сказал Кассин. – Но если фигурант проходит по делу, то конечно, техотдел ставит на контроль. Надо же ж понимать. Дура лекс, сед лекс, закон есть закон.
– Предупреждать надо!
– Игнорацио нон ест аргументум.
– А что говорил? Что мы вместе! А так…
Обида моя была, в общем-то, наигранной. Пусть думает, что я управляемый.
– Александр, ты понимаешь, что ты открыл? Госпром, не таясь, вешает своим сотрудникам глушилки, выводя их из-под контроля. И Кольцов был их таких, это важно. Тут уже сам убой уходит на третий план, тут антигосударственная херотень творится.
Кассин подождал, когда я осознаю всю значимость обстоятельств. Я задержал воздух в легких на сколько смог, потом с шумом выдохнул. Осознал, значит.
– В серьезное дело мы влипли, Шэлтер.
– Влип-то я.
– Мы теперь оба обладатели секретных сведений.
– Я – штатский, мне хуже.
Кассин молча собрал оставшиеся браслеты. Я снял свой и положил на стол, но он отказался:
– Твой трофей. Мне он не нужен. Нет правовых оснований.
– И? Вернуть владельцу? Можно объявление дать, указать домашний адрес.
Кассину идея понравилась. Виду он не подал, но мелькнуло что-то такое в его хитром глазе, дескать, объявляется ловля на живца, а явятся за Шэлтером плохие парни, тут мы их и примем.
– А твой дружок в Госпроме не объявился? Олимбаев – спросил следователь.
– Нет. Только пресс-секретарь.
– У Госпромоушена четыре здания, – задумчиво сказал Кассин. – Главный офис в комплексе «Шпиль», по соседству с ЦК. Эх-хе-хе… Что мне с этими браслетами делать ума не приложу! Вроде личные вещи, надо родственникам, а если смотреть, как на приборы, то следовало бы поставить в известность Цензурный комитет. Но. Но. Но. Мы недостаточно осведомлены о взаимоотношениях цэ ка и Госпрома. Понятно, что, как и полагается при ветвящейся власти, в определенных моментах интересы могут совпадать, а в каких-то серьезно расходится. деятельность госпромовцев и цензурников. Беда.
– Насчет меня, – напомнил я как можно безразличнее.
– Официально по тебе прекращение, сто процентов. Это мелочи же ж. Или ты хочешь реабилитироваться и с темы соскочить?
– А зачем я вам? Вы убийство Пашки развили в межведомственный конфликт. А может и заговор в высших сферах. Меня это не касается, поэтому… потому. Еще под ногами путаюсь, мешаю.
– Ну что ты, Александр! – воскликнул Кассин с саркастической радостью. – Ты нужен. А помимо обвинения в умышленном убийстве… Это я по-старому, как масло масляное. Кроме обвинения в убийстве есть статья за ложные показания. Плюс заведомо ложный донос. Прибавь разглашение секретных сведений.
– Каких это сведений?
– Секретных! О ветеранской постановке.
– Кому это я разгласил?
– Мне.
Кассин развел руками. Что ж получается? Если герой – это актер, если подвиг пятого сентября – миф, то болтать об этом есть серьезное посягательство на устои общества. Такие фейки должны быть тайной. Если даже все на свете это знают, то тайна остается тайной, поскольку все договорились. Вернее, договорились «верхи», а «низы» согласились. Верь! Не верится, а ты верь! И молчи. На том стояло и стоять будет наше общество.
– Со всей силы стараюсь верить, – сказал я.
– Ну да, я твой пост читал, когда ехал, – ответил Кассин. – Что напрягся? Один пользователь подписался на другого, обычное дело. Суть не в этом. При всей моей симпатии, сожитель Шэлтер, при прекращении дела новым следователем, оснований для нового уголовного преследования выше крыши. Эти основания отпадут только в случае полного установления всех обстоятельств по делу. Принципы следствия нам на курсах пять лет долбили: полнота и всесторонность.
– Не знаю, – подумав, решил я. – Не знаю, что ты затеваешь, Николай Анатольевич. Со своей стороны, готов оказать все возможное содействие. Вам.
Какая будет реакция на «вам»? Ожидания мои, в принципе, подтвердились.
– Нам не нужно, чтобы ты, как козлик по камням, прыгал по нужде. Хм, двусмысленно сказал.
Ага, потешно получилось – «по нужде», а насчет группы лиц, за следаком стоящих, косвенно подтверждается.
– Нам предпочтительнее, что бы ты действовал добровольно. За страх и за совесть. При полном доверии общества и одобрении органов. Органов опеки, которые я представляю, – с пафосом закончил Кассин и встал, собираясь уходить.
На прощание следак пробормотал, что сова Минервы она же ж в сумерках охотится, ты, Алек, повыясняй, покопай, звони сразу, как только.
Тогда я не обратил внимания на предоставленную мне свободу действий и только по прошествии времени понял для чего ИМ нужно расследование, ведущееся именно частным лицом.
***
Купоросного цвета кипарисовой формы здание «Шпиль» только снаружи виделось неприступным. Но когда я с деловарским видом вошел через автоматические двери внутрь, не увидел ни камер, ни турникетов, ни малейшего охранника, только красная ковровая дорожка к лифтам, чешуйчатый баобаб в горшке и во всю стену эмблема Госпрома – вымершая птица пятикрылый лебедь, символ красоты и верности.
Идею посетить «Шпиль» подселил мне в мозг следователь, я это прекрасно сознавал. Но, тем не менее, отказываться от намерений найти и взять за грудки Ермеса не хотелось. Задать свои вопросы другу детства – а его причастность к смерти Вжика несомненна – нужно не столько для обеления своей биографии, сколько для установления правды по делу, куда замешан не только я, но и Анна Смит. И потом, такого рода расследование – это то, чем занялись бы обязательно все Корифеи, телезвезды и герои сериалов. Расследование – это то, что может вывести мелкого блогера Шэлтера в кого-то стоящего, в того, кем гордились бы дети, в того, кто не будет трястись сиплой дрожью перед консьержем или капралом. Итог расследования, опубликованный в Сети, каким бы не был этот итог, избавит меня от нудной необходимости работать, высасывая из пальца псевдоисторические теории и окололингвистические бредни, и я смогу, я надеюсь с недавних пор, все-таки стать художником. Короче говоря, оделся в лучший костюм, порепетировал перед зеркалом чмошного клерка, выполняющего важное поручение (Дава называет это «деловарская рожа»), приехал сюда.
Где на просторах необъятного Госпрома искать зампреда Олимбаева было непонятно. Я рассчитывал, что охрана меня не пустит, тогда закачу скандал и потребую Ермеса ко входу. Но раз тут такая безалаберность (или наоборот незаметно хитроумная защита), пойду по коридорам. Сколько здесь? Этажей сто двадцать? За полгода управлюсь.
В лифте от фонаря нажал седьмой этаж. Цифра семь считалась счастливой у предков. Хрен его знает почему. У них еще цифра тринадцать была несчастливой – по той же причине. На седьмом этаже коридор разбегался в три стороны. Наугад решил пойти по левому рукаву.
Коридор, да. Точно – плосковремие. И это Госпром, передовая контора государства! Я думал, тут невероятно продвинутые люди вкупе с новейшей цифровой техникой оперативно и четко решают сложнейшие задачи, но каково же было разочарование мое, когда я шел по обрюзгшему офису, встречая снулых пожилых сотрудников с бумажками, бумажками, бумажками в руках, и даже от кабинетных дверей по обе стороны коридора веяло безнадегой. Через метров триста был небольшой холл. Возле кулера стояли три скучнейшие, отвратительно одетые тетушки, которые громко обсуждали вкус печенья. Я пристроился рядом, попивая холодную воду из пластикового стаканчика, и пытался встретится взглядом с одной из женщин, показавшейся мне более-менее коммуникабельной. Госпромовские тетки не спешили на рабочие места, с кондитерского диспута они перешли к сериальным спорам, потом к роликам Корифеев. Слушаю их. Замшелый позитив. Ошеломительный примитив. И вот они – они! – формируют настроения общества? Немудрено, что у нас в каждой мысли отсылки к прошлому. Да я и сам – предки, да предки, а что если покойный Пашка прав? Если ничего особенного предки не создали, и были в массе своей – как он сказал? – дураки и консервы, тогда, прошу прощения, дерьмово дело. А вы говорите, англосаксы! Кто говорит? Я говорю.
– Извините пожалуйста, – сказал я, когда зацепился взглядом за женщину. – А где приемная Ермеса Тамерлановича? Забыл.
– На пятидесятом этаже, – ответили мне.
– В левом крыле, – добавили.
– Две тысячи двадцатый кабинет, – завершили тетки Госпрома, надежда наша и опора, любимая власть, непоколебимая в веках.
В левом крыле царила та же прострация, сдобренная густым запахом свежего кофе. На пятидесятом этаже попадались симпатичные девушки. Особенно сразила одна – бритая наголо ледянка с немыслимо красивыми глазами сочного хвойного цвета. Я наткнулся ей на спину, когда шел по коридору, листая сообщения в телефоне. Она гимнастски обернулась. Попросил прощения, получив в ответ лысый кивок в знак того, что извинения приняты. Потом я шел вслед за этой девушкой, любуясь ее фигурой, которую несколько портила то ли спортивная, то ли армейская мускулистость.
Шагал я за ней, шагал и очень удивился, когда бритоголовая решительно вошла в двустворчатые двери, за табличку, светившую золотыми буквами «Олимбаев Е.Т. Заместитель председателя Правления». Именно так – Заместитель и Правление с большой буквы, председатель с маленькой. Вот значит где берлога Ермеса. Понятно. И тут я всех виртуозно объебал! Прошел мимо двери, а потом по коридору быстрее и быстрее, вырвался на запущенную, не используемую лестницу, спустился на этаж вниз, вернулся к лифту, уехал на первый и смылся из «Шпиля», только меня и видели.
Потом стоял, курил на другом конце площади и ругал себя последними словами. Трусость, паника, паралич воли, нерешительность, инфантилизм идиотский – за вот это. А приперся-то! Сыщик, ё-моё, герой, а от дверей, которые искал, зайцем ускакал… В это время другой «я» шептал, как из-под одеяла: «Ничего, разведку провел, в следующий раз можно сразу зайти к Ермесу… лучше в конце рабочего дня, чтоб народу не было, сейчас там валом, еще лебуха эта… завтра – точно, стопудово…». И еще одна откоряка – мне некогда, так как надо забрать свою ласточку. Машина стоит возле «Айсберга», значит еще зайти к Анне, поблагодарить за мольберт. «Да-да, – согласился внутренний голос, – мы вообще-то художник, а не опер отмороженный, нам и пугнуться позволительно. Мы к Ермесу завтра зайдем. Подготовимся морально и зайдем».
Написал Анне, заказал такси (не на площадь, а на прилегающую улицу). Анна ответила, что встретит. В такси пахло чебуреками. Жрать захотелось. Попросил остановку возле кафешки, где купил хот-дог с двумя кетчупами и майонезом. Одним словом, мандец: лучший мой костюм теперь не лучший. Да и не костюм. Пиджак использовать как спецовку для грязных работ.
Анна сказала: «Нужно срочно замочить в холодной. Саша-Саша, какой ты у меня неловкий». Она ждала возле моей теслы. Нимфы в этот раз я в Анне не увидел, образ отключен. К ней «Весна» Генриетты Рае подходила, не на сто процентов – на шестьдесят. А ведь, в самом деле, весна! Мы и не замечаем.
– Подарок твой получил, – говорю. – Роскошно! Спасибо большое.
– Рисуй. Ты пиши. Ты главное пиши, не откладывай – сказала Анна, беря меня под руку. – Видишь, жизнь как… надо успевать.
Тут я подумал, что не только Блейк или Кулес, а любой засранец, мало-мальски воспитанный, привез бы Анне ответный презент. Хотел произнести извинение-обещание, но вместо этого:
– Ань, а мы куда?
– Увидишь.
Мы влюбленной парочкой шли не ко входу в главный корпус, а к вспомогательной пятиэтажке. Такие пристройки обычно обозначены буквами конца алфавита. Здесь не было охраны за пружинной дверью, лифтов тоже не было. По тесной лестнице поднялись на второй этаж и вошли в квартиру-студию, которую я бы описал словом «удрочище». В единственной комнате обнаружилась знакомая мебель – кресло и диван из той, томной обстановки.
– Располагайся, – с усмешкой предложила Анна. – Здесь теперь живу.
– Как это?
– Решением домкома. Переселена.
– Но…
– За связь с недружественным домом. С тобой, то есть. Снимай пиджак, я застираю.
– Не надо, – воспротивился я. – В химчистку лучше. Зачем ты будешь?
– Не беспокойся. Мне в радость. Снимай.
Анна унесла в ванную пиджак мой, я огляделся – да уж, тесновато. И окна выходят на стену. Потом сидели на диване, пили кофе (я цедил через сигарету, здесь можно курить), и Анна рассказала, что переезда можно было избежать, подписав какой-то мощный документ, грозящий чуть ли не смертной казнью, но она сказала старшей по подъезду, что общается с кем хочет, когда хочет и где угодно. Еще спросила у старшей: а не до фига ли у вас вражеских человейников, и вообще, с какого перепуга полгорода домов стали вдруг врагами? Ну и все. Моментально принесли постановление домкома, сразу же и приставы пришли, вещи перекинули сюда.
– Пустяки это, – снова усмехнулась Анна. – Самое системное в другом. Федор. Ты помнишь, я обещала найти его?
– Нашла? – удивился я.
– Не совсем. Когда он мне звонил с соболезнованиями и предложением поминок, на заднем плане были такие, знаешь, маленькие полочки, они мне и не давали покоя. Знакомый аксессуар, как показалось. Зацепка – не зацепка. На полочках – шары. Знаешь, что такое? Старинная игра такая, бильярд называется.
– Не слышал.
– Глупая штука, палками надо бить по шарам таким… тяжелым шарам… Как ты не знаешь?! В третьем сезоне «Сражений за трон» Тоцкий и Нельсон, когда наследника престола решают отравить, играют.
– А! Такой стол с зеленой обивкой, – вспомнил я. – Шары, да. Я, кстати, думаю, что Нельсон остался в живых.
– Выстрел в сердце, – с сомнением сказала Анна.
– У меня такая версия: бывает у людей патология, что сердце с правой стороны…
Бабы – дуры! Битых полчаса убеждал Анну, что Нельсон жив и снова появится в следующем сезоне (ну это на поверхности!), а она отрицает, и в сериале нелегитимного императора поддерживает. Логики-ноль! Хотел уже плюнуть, уйти.
– Давай вернемся к Федору и нашему делу, – сказала Анна.
– В новом сезоне увидишь, – предсказал я. – Давай к нашим делам. И что бильярд?
– Я выяснила, есть поклонники этой игры и сейчас. И есть у них клуб. Называется «Пирамида», а на сайте «Пирамиды», смотри, – Анна придвинулась ко мне, протянула руку с телефоном.
Рука ее казалась беззащитной, как юный росток. Сердце мое всколыхнулось от жалости.
– Соревнования, – сказала Анна. – Победителем стал Федор Вайс, и фотка. Это он, тот самый, только моложе, новость потому что архивная. Но я нашла.
– Похож, – я вспомнил видео поминок. – Фамилия знакомая. Слышал, надо вспомнить в связи с чем.
– Аккаунта такого нет. Определенно этот Вайс – ублюдок и чиэс.
– Кто такие чиэсы, я никак не разберу? Павел, видно, с ними контачил.
– Павел с кем только не контачил, – грустно и грубо произнесла Анна. – А чиэсы по сути, как я поняла, враги и предатели. Пацифисты, наркоманы.
– Знак у них странный, дабл-ви на двух прямых.
– Про знак не знаю. Знаю, что когда мы объявили еще первую карательную операцию на северных землях… детьми тогда были, но смутно я помню… Там пацифисты выступили против, этого я понятно не помню, а был у них сайт домопротивный, который назывался «Честность и совесть», там они писали… Или нет? «Честь и свобода» они назывались. Ну, название сокращенное и сохранилось. Вот, чиэс и чиэс.
Тут меня охватили сомнения. Для чиэсов работа Павла – лакомый кусман. Такое разгласить, что начнется! Явно антивоенных настроений прибавится. Противодомных деяний прибавится. А убавится – клауфилизма. Страшное дело!
– Документы, – сказала Анна и отодвинулась от меня будто бы с сожалением. – Вернуть бы документы по «Шоу-стройкомплекту».
– А если… если чиэс и напали на Павла? Госпром не при чем.
– Кто его знает, – Анна посмотрела на меня будто бы с разочарованием.
– Надо выцепить Федора Вайса, – решил я. – Через клуб.
– Три дня в неделю работают. Завтра с семнадцати открываются.
Мгм. В драматургии здесь бы была ремарка – пауза. Молчим. Синие джинсы облегают округлости, впечатанные в мягкий диван. Тонкие пальцы вертят телефон. Оттаявшая пуговка на груди. Невыносимое молчание.
– Я к машине схожу, – сказал я, разлепляя с трудом губы. – И вернусь.
Супермаркет ЖК «Айсберг» находился с торца корпуса. Я вихрем промчался вдоль полок, кидая в корзинку сыры и оливки. Вино белое и красное по паре бутылок, не знаю какое надо. Мясная нарезка – само разумеется. Жвачка на кассе и – машинально! – пачка презервативов.
Анна открыла дверь на звонок, вижу – переоделась.
– Как бы то ни было, – говорю. – Новоселье надо отметить.
– Еще б! Обязательно надо…
Долго ли коротко, а домой я приехал только к шести вечера, где сразу же с порога выперли (как бы, карма), Норма с Борькой отправили меня в школу забрать мелкого с репетиции.
Когда я зашел в актовый зал, на сцене продолжалось действо, в котором Дава был на первом плане. Для полной достоверности в спектакле участвовал крутой персонаж – настоящий костер. На металлической треноге был установлен котелок. Что там котелок? Вместительный казан. В него были наструганы щепки, Ральф плескал на них горючей жидкостью и поджигал с помощью линзы (на самом деле зажигалкой). Впечатляющая сцена. И Ральф в исполнении Давида – убедителен. Финал, где герой делает доклад офицеру о ликвидации предателей в интересах войны, продуман и поставлен выше всяких похвал. Хотя у мелкого оказывается мнение другое, уже в машине он мне сказал придирчиво:
– Ты меня хвалишь, спасибо, а все-таки это не то.
– Что, не то, Дава?
– Пьеса неправильная. Не знаю, как сказать. Не то.
– Мне нравится, – сказал я. – Ты молодец. Все классно получается.
Как я помню, классическая пьеса Харри ле Пена написана по мотивам средневековой повести с аутентичным названием – «Повелитель мух». Очень может быть, что клауфильное произведение довольно далеко отошло от первоисточника. Разгребусь с делами, надо будет изучить и статью навалять на эту тему. Давид расслабился и, глядя в крышу теслы, вполголоса проговаривал реплики из пьесы. А я по понятным причинам чувствовал себя виноватым, поэтому остановил машину у веселого автомата и смикшировал это дело самым дорогим мороженным.
Если бы были сомнения в моем отцовстве, то сейчас они бы рухнули градом – Давид перепачкался пломбиром, как я сегодня соусом.
