Максим Касмалинский
Гапландия
3.
Следующие несколько дней я отцеживал впечатления, как пеликан добычу. Настроение после ареста было тягостным, опустошающим. Частично отлученный от Интернета я мысленно проигрывал каждый эпизод того злосчастного дня, который мне принес обвинение в убийстве. Лежа на диване, перебирал варианты: здесь надо сказать то-то, здесь следить за лицом – все мы сильны задним умом.
Это был особенно тяжелый период в моей жизни, как мы это называем. Чувствовал себя плохо, самодиагностика показала клиническую депрессию. Читал по этой теме Википедию, рекомендованную прогулку делал по кабинету и спальне. Невероятный упадок пережил только благодаря поддержке близких. Их сочувствие укрепляло и обнадеживало. Как говорил майор Кулес, ничто на свете не может нас вышибить из Сети. Теплые слова подписчиков, – хоть они не знали подоплеки дела, – но эти мягкие волны удержали меня на плаву.
– «Не мог он такого сделать!».
– «Арест незаконный, это поклеп…».
– «Не такой человек этот Шэлтер. Я его читаю лет пять уже, бывают любопытные посты на исторические темы…».
– «Почему порядочного клауфила увозят, а обыск проводят в его отсутствие. Неприкосновенность жилища – ключевой директивный принцип. Если следствие нарушает права, гарантированные властью жилищного комплекса, то доказательства по делу не признаются допустимыми».
Было много подобных комментариев, и вишенкой, которая дороже торта – мой триумф! – Африканка Ита добавила меня в друзья! «Если мой подписчик, – написала Корифейка, – занимается наукой, то вряд ли он такой уж нарушитель правил общежития». И еще один из Корифеев удостоил меня вниманием, Сизов написал (гениально на мой взгляд): ничего не бывает напрасно, потому что все зря!
Как рассказал Борис, это он нашел мой телефон во время задержания, отключил и вынул сим-карту, а когда меня увели, оживил гаджет, вышел в Сеть и обратился к аудитории. Я спросил, как он узнал пароль, сын зыркнул на меня, как на синего лузера: посмотрите на себя, папаша, куда вам пароль придумать?
Изъятый обыском телефон мне, кстати, вернули на следующий день, старший консьерж лично принес. Все записи, надо полагать, скопированы. На здоровье, господа! Там порноролик с лилипуткой, обратите внимание.
Норма (успев, очевидно, со мной попрощаться и приступить к постройке новой жизни) собрала тюремный туесок, куда попали для меня самые тесные трусы, педерастические футболки и целый ворох салфеток для пота. А мелкий – вот же вундеркиндно! – подошел как-то вечером и спросил:
– Папа, а кто главнее цэ ка или служба опеки?
Я не нашелся, что ответить. Как бы понятно, что власть – семь равноправных нянек, которым мы благодарны. Известно, что старший консьерж службы опеки приравнен к ведущему консьержу ЦК. Значит, Цензурный комитет – главнее будет. Это с одной стороны, но с другой, цензурники имеют четко очерченную компетенцию, а служба опеки… опекает по полной. Но ведь и мимо Культурного контроля твой контент не пройдет. Государственный промоушен формирует правильные мысли. Фиг его знает, эту иерархию. Система, есть Система.
– Тебе надо жалобу подать, – рассудительно сказал Давид.
Вот откуда это в нем?! Что такое «жалобу подать»? Да, современная школа, конечно, далеко вперед ушла. Я знаю лишь один прецедент, когда житель жаловался на обслуживание дома (какой-то там неправильный водопроводчик), но его семья оказалась шпионской сетью. А благопристойный пользователь спорить с властью не способен. Да и как это, жаловаться Системе на Систему? Абсурд.
– Есть же самый главный? Президент какой-то, говорят. Или сам начальник домкома.
Иди спать дурачок, ибо мал еще, чтоб весь космос объять. Я тоже отдохну.
Хотя нормально отдохнуть в эти дни не получалось. Спал на снотворном, ел без аппетита. Нервы. Уголовное дело висит над макушкой. Но органы, казалось, обо мне забыли. Я метался, не мог выбрать образ поведения: Хилон или майор Кулес? Набравшись смелости, обратился к Корифеям: какая манера действий? Сизов ответил через тридцать часов: сносите безропотно. Что ж…
Несколько раз прослушал запись последней беседы в кафе. И что это дает? Ничего. Пьяные бредни, ставящую под угрозу безопасность государства или секретные сведения, оглашенные в стэнд-ап для смеха публики. Слова Кольцова можно расценить, как угодно.
И что же все-таки случилось? Но скорей всего это трагичный случай – преступность в мегаполисе широкая. Придется мне в тюрьму идти за тяготы реальности. От скуки посмотрел в Сети карту города, нашел тот бар, где мы сидели, нашел место, где Вжик стал сильно мертвым. Пятая западная триста пять довольно далеко от «Вобла и лось», и район там мутный. Если Паша был понарошечным ветераном, то жить он должен в комплексе нормальном, а занесло в трущобы. Нашел адрес Вжика – странно. Это в другой стороне от Пятой западной. Поехал к любовнице, наверное. Или к корешу догонятся. Но если ехал на такси, то как до него добрался убийца? Такси программируется так, чтобы довозить до парадной и не выбиваться из обзора уличных камер. Так-так-так… Сыщик из «Ночного розыска» непременно бы заинтересовался таким обстоятельством. Я-то куда лезу? Сыщик и убийцу бы нашел…
А я?
Просмотрев два пашкиных канала, обнаружил одну любопытную штуку. Есть математические мысли, есть бытовые, есть семейные (экс-жена его, кстати, красавица. По крайней мере, на фото и видео), это все в одном корявом стиле. А рядом военно-политические публикации – словно другой человек их делал. Не человек даже, а группа сотрудников, не дилетантов. Это лишнее подтверждение домопротивным делишкам Кольцова. А ведь это! Вдруг? Есть вероятность, что его убили по причине этой шняги. Дело-то такое, взрывоопасное.
Шальная посетила мысль, я ее погонял, как конфету-ириску. Выключил ноутбук, оделся и ушел из дома.
– Куда? – спросил бдительный консьерж (пардон, старший).
– Прокачусь, – говорю. – Домашний арест у меня.
– А как ты хотел? Трафик по минимуму, так положено.
Пошел ты в жопу, подумал я и поклонился гербу РФ.
Возле теслы не смог системно удержаться и высказал патриархальные претензии своему сучьему другу:
– Могла бы и подтвердить мое алиби.
Собака отработанным жестом взмахнула хвостом.
– Да я не в обиде, – говорю. – Ты не умеешь по-человечески. А кто умеет? Мало нас.
На парковку влетел мопед Бориса, я дождался, когда он слезет, снимет каску и спросит: «Пап, ты куда?».
– Тащить кобылу из пруда, – отвечаю, как и подобает известному ретро филологу. – А ты обедать?
– Не, я отработал на сегодня. Ты в опеку? – беспокоится сын. – Вызвали? Я с тобой.
– Не надо. Я на прогулку, проедусь до поворота.
– Давай я с тобой.
– Давай я один.
Я проследил, как Борька заходит на родину, сел в теслу и вбил в навигатор… ну, вы уже догадались, да? Пятая западная триста пять. Нет! Сериальный Сыщик так не делает. Мы поедем Пятая западная… м-м.. триста один. Вот так.
Радио давало прогноз преступлений, погода ожидалась неважная, плюс пять нападений к статистике. С такой криминальной феерией немудрено, что Вжика убили. Поди, случайность, а я себе чего-то сочинил.
Прибыв в трущобный район Пятой западной, я прогулочным шагом двинулся по тротуару, оглядывая окрестности. И что удивительно, за сто метров улицы увидел лишь три камеры наблюдения. В окрестностях триста третьего корпуса их не было вообще. Здесь на трансформаторной будке замечено бездарное граффити. Сыщика пробил оперативный зуд. Дабл-ви на нотном стане! На будке черной краской была выполнена перевернутая «М», перечеркнутая двумя линиями. Об этом символе меня спрашивал следователь, это было нарисовано Вжиком на салфетке. Я снял на телефон рисунок. Потом с другого ракурса еще раз.
Неожиданно рядом возник человек. Молодой мужчина в байкерской старомодной куртке пристально смотрел на меня с расстояния пяти ярдов.
– Кругом враги, – кивнул я.
Байкер несколько секунд изучал мои туфли, потом с ленцой обронил:
– Дело правое.
– Скажите, сожитель, что обозначает этот рисунок? – спросил я подобно туристу с канала «Пятница». – Я занимаюсь изучением граффити и, признаться, такого пока нигде не встречал.
– Мгм, – сказал байкер, залез во внутренний карман и достал портсигар.
Что и говорить? Это было стильно. Сильно и сильно стильно.
– Не знаете, смысл знака? – несколько суетливо спросил я.
Он красиво закурил и хрипло сказал:
– Сеть его знает! Чиэс вроде как.
– Что такое чиэс? – здесь я дал интонацию детского блога.
– Сеть его знает! Враги вроде как.
– Враги?
– Ага. Не клауфилы. Предатели. Вроде ублюдков, – байкер закашлял, потом заботливо произнес. – Вы бы, сожитель, не тиражировали этот чиэс. Лайфхакаю не снимать, не безопасно.
– Так а почему тогда нарисовано? Нужно убрать.
– Ага, пойди, убери. Лайфхакаю не стирать.
– Небезопасно?
– Ага.
Тут произошла чудовищно гениальная штука! Байкер достал из-под куртки… мне показалась мочалка… достал и прицепил накладную бороду! Вот так так! Щелчок по носу службы опеки! Быдлу бороду нельзя, так они – накладные, ха-ха-ха! Я показал байкеру большой палец.
Если бы не знал об отсутствии камер слежения, вряд ли бы одобрил тихое фрондерство. Хотя буквальной трактовки никто не нарушил, и директивы не пострадали.
Я шагал по улице, направляясь к адресу, где убили Вжика. Стоп! Неправильно. Там был обнаружен труп, совсем не факт, что его убили именно здесь. Где, здесь? Триста пятый дом представлял собой архаичное строение двадцатого века – длинное здание в три этажа, в облупленных стенах темнеют дворовые арки. Ущербные кусты под низкими окнами. А окна обрамлены средневековым пластиком, который жутко вреден для организма (что выяснилось, как и в случае с никотином, слишком поздно, уже миллионы людей оформили это в быт). Как здесь вообще живут? А ведь живут, вон стройная дама в темных очках садится в такси. Она, видно, вышла из арки, возле которой лежат на земле красные свертки. Такси мимо меня прошуршало в направлении центра, а я подошел ближе и…
Красные свертки – вот, идиот! Это цветы. Четыре поникших гвоздики. Тут снизошло озарение. Как снизошло? Осенило! Укусом в мошонку, ударом в затылок – догадка! Я достал телефон. Быстро, быстро! Трафик еще остался! Вот он кольцовский канал, так, захожу в историю… фотографии с женой… есть! Ссылка. Анна Кольцова, в девичестве Смит, оп! Ее пост «Скорблю». Арка, гвоздики, это же самое место. Только что! Я развернулся и со всей дури побежал. Такси еще видно, бегу, несусь… мимо знака чиэс на трансформаторной будке. Дабл-ви перечеркнута дважды. Такси скрылось из вида, зато стоит моя тесла. Прыгаю на сидение, перевожу в ручное управление, стремглав пускаюсь в погоню.
Такси цвета чайного лимона только свернуло на кольцевую, как моя тесла покрыла разделявшее нас расстояние. Двигаемся на небольшой дистанции, между автомобилями виляют лишь мопеды доставщиков, да патрульная машина виражировала пару минут. Это не сериал «Форсаж», скорость на улицах нормативная, но легкий азарт погони легким опьянением кружил мне голову.
Прилежно, доблестно преследую, техничные улицы мегаполиса ровно очерчивают громадины человейников, вобравшие в себя по тысячам семей и одиночек каждый. Город манит и впитывает, защищает и одаряет, если и можно чего-то желать дополнительно, то, наверное, роста жилищных комплексов вверх, вширь, вглубь. Тяжелый воздух и уличную преступность можно отнести к неотъемлемым проблемам, свойственным любому полису, и, тем не менее, не можем мы принять иной уклад помимо городского, клауфильного. Это дико бесит чедров и островитян, которые с давних времен хотят разгромить наше общество и навязать честным пользователям свою деревню. Чтоб я коровам хвосты крутил? Да щас! Колесо истории не провернуть назад. Да и не нужно это. В бывшей РФ городские улицы представляли собой сплошной автомобильный затор, хотите вернуть сюда пробки? Нет уж, не надо. В нашем могучем благополучии рядовой пользователь не покидает квартиры, что безопасно и продуктивно, бесхитростно исполнительный Интернет дает как работу, так и досуг.
Такси обогнуло административный квартал, пересекло прибитую площадь и следует теперь к спальным районам. Горелый смог здесь не то, чтобы рассеялся, но стал разряжено комковатым, и сквозь него видны далекие дома-человейники. Давно я здесь не был – никогда. Со времен родителей моей бабки покойной (надо с ней пообщаться) все Шэлтеры живут в Гапландии, ни одного предателя в семье не было. Дядька троюродный съехал в новый микрорайон за ТЦ «Леруа», так он работал патриотом, ему жилье менять по должности положено. Был бы я не клауфилом, а предателем-ублюдком, то тоже не отказался бы переехать в свежий дом. Например, как этот.
Такси остановилось, я припарковал теслу рядом, навигатор сообщил, что мы прибыли в уже известный мне жилищный комплекс «Айсберг». Женщина вылезла из машины и, не отрывая взгляда от телефона в руке, пошла к парадной.
– Анна, – окликнул я, рвано выскочив из-за руля.
– Да, – обернулась она.
Что делать-то? Сериальный Сыщик козырнул бы удостоверением, Хилон парализовал отмороженным обаянием, майор Кулес сгребал таких баб в охапку и запихивал на заднее сидение.
– Уделите мне несколько минут для приватного разговора, – сказал я с изысканной вежливостью.
Анна навела на меня телефон. Система опознавания лиц, понял я, когда она сказала:
– Гапландия. Включена в реестр недружественных домов. До свидания, сожитель.
– Не долго.
– Уходите или консьержей позову.
– Очень важный разговор, – убедительно сказал я, делая пару шагов в ее направлении. – Анна! Я одноклассник… приятель вашего бывшего мужа.
– Третий, – сказала она, развернулась и пошла к дверям.
– Я последний видел его живым!
– Поздравляю, – вполоборота повернув голову, бросила Анна.
– И еще… меня обвиняют в его убийстве.
Анна остановилась. Медленно повернулась ко мне. Посмотрела задумчивым прищуром. На ее милой мордашке отчетливо читался заголовок: «Я И УБИЙЦА МОЕГО МУЖА», и лайки, лайки, лайки…
Собственно, почему бы и нет? «РАЗГОВОР С ЖЕНОЙ УБИТОГО МНОЙ МАТЕМАТИКА» – тоже перспективно.
– Что ж, – вздохнула Анна. – Пойдемте.
Пограничная служба в «Айсберге», не в пример моей родине, поставлена круто: четыре вооруженных консьержа в серых треуголках неподвижно стояли по периметру вестибюля. Старший смены дотошно идентифицировал сожительницу Смит, а мне как представителю вражеского дома пришлось сдавать ДНК, снимок роговицы глаза, а также подписать четыре запретительных бумаги. Анна повела меня не к лифту, а в неприметную боковую дверь, где расстилался длинный коридор с бордовым покрытием и запахом стирки. В конце коридора мы поднялись на один лестничный пролет и попали в гулкую анфиладу помещений, окрашенных в коричневых тонах. В безмолвии проходя по пустым залам, миновали два турникета, потом еще несколько ступенек вверх и вот Анна прикладывает палец к дверному замку.
– Проходите. Я сейчас, – сказала она, отрывая двери, и ушла вглубь квартиры. Я осмотрелся у входа, тапочек не обнаружил и прошел в гостиную, не забывая с одной стороны выпячивать челюсть, как Сыщик, а с другой стороны изображать вальяжную походку, как Аполинарий Блейк, герой-любовник из второй франшизы. Хотя последнее было и лишним.
Жилище Анны Кольцовой не впечатляло, гостиная в розовом цвете, с веселыми узорами на стенах, с разлапистой мягкой мебелью скорей подходила девушке – блогеру низшего класса, чем мрачной вдове среднего возраста. Возможно, я не справедлив, тем более что она не Кольцова, а снова, вернувшаяся в девичество, Смит. Да здравствует развод, кричал герой средневековой пьесы. Как там? Мужчину при этом называют свободным, а женщину брошенной. Суровые были времена.
Я утонул в широком диване, колени оказались на уровне груди, встал с трудом. Кресло под гранатовой накидкой выглядело потверже, в него-то я и уселся. Вернулась Анна, она успела снять макияж и переодеться в бежевый халат. Когда хозяйка уселась напротив, я понял, что она очень похожа на полотно Пикассо «Женщина со скрещенными руками».
– Александр Шэлтер, – утвердительно сказала Анна. – Взаправду одноклассник Павла. Слушаю вас.
Наверное, уже на сайт нашей школы успела залезть. А что были сомнения?
– Были сомнения, – кивнула она с жалобной жеманностью, внедренную в массы актрисой Ольгой Зубовой.
На языке вертелось плоское «а с этого места поподробнее», но я сдержался, только смотрел на Анну исподлобья, вопрошающе и, как кажется, сурово. Против всех ожиданий Смитша не раскололась со стоном: «Пашу убил Шнеерман из три тысячи пятой квартиры», а сказала с долей угрозы:
– Кофе не предлагаю. Пока не объяснитесь.
– Как вы думаете, если бы я был виновен, то сидел бы сейчас здесь?
Она откинулась на спинку дивана, отчего полы халата задрались на грани призыва.
– Слушаю вас.
– Меня вызвали в школу по поводу сына, – начал я.
В своем рассказе я запутался. Надо было сказать, что встретились с Павлом случайно, решили бухнуть – все. Но я начал с клауфильной его речи на линейке, а значит пришлось сказать, что выступал он, как адъютант легендарной десятой роты, участник чедрской войны. Тут до меня дошло, что супруга Вжика наверняка знает, что это фейк, отсюда приходится раскрыть содержание застольной беседы в «Вобла и Лось», а тут не обойтись без упоминания ссоры. Вконец завравшись в первых строках, я отбросил толерантность, решил, что в интересах дела надо говорить, как есть. Как было. И я рассказал в мельчайших подробностях все события, закончив тем, что сегодня выяснил прописку Павла в «Айсберге», сопоставил с местом обнаружения тела и… собственно, как-то так.
Анна слушала меня, как аудиокнигу, а итожа произнесла:
– Какой у вас сын хороший!
Тьфу ты! Наличие хороших детей как-то снимает обвинения?
– Выпить хотите? – спросила хозяйка.
– Воды, если можно.
– Ну, возьмите там, – сделала рукой задний зигзаг. – В холодильнике на кухне.
Когда я вернулся с бутылкой минеральной воды, Анна стояла в углу, уткнувшись в наш вечный туман за окном.
– Много лет назад пашин дед, когда был маленький, жил в провинции. И он попадал под западную бомбежку, – не оборачиваясь, сказала хозяйка.
– Тогда многие, – поддакнул я и уселся на прежнее место.
– Я к тому, что Павел войну с бывшей колонией не одобрял. Это он так называл, – поспешно исправилась Анна. – Что колонии. Я-то так не думаю. Но был он, в целом, пацифист.
– Чиэс? – по наитию вскинулся я.
– Ну, или около того. А работа на Госпром – только из-за денег. За деньги можно свои убеждения отложить, правда?
Свое невнятное согласие я промычал в стакан с водой. За деньги можно многое отложить, но в ближайшем окружении прецедентов выбора пока не было. Я читал, конечно, что есть пользователи с убеждениями, но, чтобы кто-то знакомый – первый раз такое.
– Но это не повод убивать, – сказал я. И тут же подумал: «Или повод?». – Во всяком случае я этого не делал.
Анна вернулась в кресло, опять скрестила руки на груди и заметила:
– Но обвиняют именно вас.
– Поэтому хочу разобраться.
– Детективно, – протянула она. – Если это не уличная преступность, то остаются два мотива: семейный и профессиональный. Родственники умерли, только я осталась, но… а служебные дела не такие важные. Наука – вообще, кому она нужна? А роль ветерана, так их тысячи, всех убивать?
– Вы думаете, есть тысячи поддельных ветеранов?
– Поэтому так, самый варик – это вы. Была б я консьержем, так и решила б. Убийство в пьяной ссоре. Одноклассники перепились, закусились, – она вздохнула грустно-грустно.
Я подумал, что Анна, на самом деле, очень одинока. И совсем не похожа на тот образ, что нарисовал Вжик – вышла замуж по расчету, по расчету развелась, а после, уточнив расчеты, пыталась вернуть все назад. Не верится.
– А документы, знаете, документов нет, – непонятно сказала Анна.
Я принял озабоченный вид, словно понимаю, о чем речь.
– Вы ведь об этом хотели спросить?
– Анна, уверяю вас, что моей главной целью является понять, что произошло, и тем самым снять с себя все обвинения.
– Хорошо, что без всякой этой. Даже хочется поверить.
– Не буду притворяться, – сказал я с неожиданным раздражением. – Я со школы, больше двадцати лет и не вспоминал о Вжике.
Она слегка улыбнулась и первый раз посмотрела на меня с симпатией.
– Вжик, – повторила Анна. – Взаправду. Мы еще когда встречаться начали, он говорил. Смешная кличка.
– Вы мне поможете?
– Но чем?
А ведь она права. Глупо это все.
– Я не знаю, – кажется, в голосе моем скрипнул страх морозный.
– Хочется вам верить. Было так.
Она снова вздохнула, закинула ногу на ногу, и принялась ломано рассказывать. Но чего тут? Особо нечего. Кто б мог знать, что Павлик и после смерти нарушит безмятежную жизнь мелкого блогера Анны? Ну не то, чтобы совсем мелкого, скорей скромного. Лучше ж это самая синица в руке, чем в небе жирный селезень. А он-то всегда был не от мира сего, мож поэтому и развелись, или не поэтому, теперь без разницы, а только объявились друзья и одноклассники его сразу после… Не так! Супруги Кольцовы и после развода продолжали общаться, какие-то бытовые вопросы проще решались, когда уже есть эта самая притертость, поэтому иногда он спускался что-то тяжелое помочь переставить, пару раз она поднималась к нему на семидесятый этаж, готовила еду и делала уборку. Думаете, спали? Думайте, что хотите. Поэтому служба опеки и сообщила о том, что Павел обнаружен мертвым, что сообщать больше некому. Первым делом, на статус – траурную рамку, подписчикам – извините, тут трагедия наступила. И все время казалось, что это горький розыгрыш, пьяные пашины штучки. А потом приехал за ней консьерж с сочувственным взглядом (может у них какой-нибудь скорбный отдел есть для таких мероприятий?), поехали на опознание в городской морг.
Все правильно, теми, кто ушел естественным путем занимается домком, а насильственные случаи – город. Анне пришлось долго слоняться по пустынному двору, пока печальный консьерж искал служителя. Как этот заспанный король морга проверял документы, как вел их обморочной клинической дорожкой, умудрившись ошибиться залом, лучше и не вспоминать. Когда выкатили ящик с мертвецом, она, Анна чуть не лишилась чувств и не могла нормально рассмотреть бледно-синюшное лицо – фокус зрения непроизвольно размывался. Только нюхнув забористой гадости из кулачка санитара, она пришла в себя и… без всяких сомнений это он, Павел Кольцов, бывший супруг Анны Смит, бывший преподаватель, взбалмошный математик.
Тело остается в морге до окончания следствия, потом его отдадут руководству жилищного комплекса. Так ей объяснили. А пока Анна предавалась естественной печали. Если б у них были дети! Возможно, все сложилось по-другому, но реальность такова, какова. Рано утром это было – поступил звонок. Мужчина по видеосвязи выглядел смущенным, он выразил соболезнования, сказал, что хорошо знал Пашу, учились в одной школе. Анна поблагодарила. Тот представился, как Федор пять миллионов подписчиков, и предложил в память о Павле сделать серию памятных постов. Анна насторожилась, но Федор уточнил, что речь не идет о биографии, а исключительно о личных качествах, поэтому не могли бы вы показать записи Павла, сделанные не для аккаунта, а, так сказать, «в стол», ведь он любил писать на бумаге, не выкладывая в Сеть. Анна еще раз поблагодарила, сказала, что поднимется в квартиру мужа (ну да, да, бывшего) и посмотрит, что можно предоставить для некрологической дорамы. Федор предложил приехать и посодействовать, если она не против, а Анне было так печально, так одиноко… Он еще вспомнил, что при Равнинной Федерации был обычай поминать усопших, и, хотя домком не одобряет, но было бы красиво поднять бокалы за умершего. Одним словом, с согласия Анны приехал в «Айсберг» этот самый Федор. Симпатичный парень, но одежда словно из разных каталогов заказана. В пашиной квартире на скорую руку соорудили поминки. Федор произнес печальный спич. Выпили, помолчали. Ролик о поминках нужно выкладывать на сороковой день после смерти – так велит обычай. Потом разбирали бумаги Павла, в основном расчеты. Но формулы Федор не взял, а схватил (именно схватил) толстую картонную папку с надписью: «Шоу- Стройкомплект», пояснил, что это то, что надо и удалился, пообещав скинуть ссылку на свой канал. До сих пор тишина.
– Скиньте мне съемку поминок, – попросил я. – Раз уж пошел такой доверительный треп.
После некоторых колебаний Анна утвердительно кивнула.
– Значит, «Шоу-стройкомплект», – сказал я. – И вы не знаете, что за контора.
– Никогда не слышала до того дня. Но тогда услышала еще раз.
– В каком ключе?
– Вы думаете, это связано с убийством?
– Не исключено, – сказал я, не слишком полагаясь, впрочем, на эту информацию. – И как эта фирма проявилась в дальнейшем?
– Я спустилась сюда, – Анна повела нежным подбородком. – И у двери…
Тут у меня завибрировал телефон, и я, извинившись, вышел в прихожую, ответил. Норма спрашивала, где я нахожусь. Отъехал по делам. Супруга безапелляционным тоном велела мне ехать домой, скоро ужин, скоро вечер, когда кое-кто в прошлый раз отъехал по делам, все кончилось ужасно. Я сказал, что скоро буду и отключился.
– Жена? – спросила Анна, когда я вернулся в гостиную.
Я против воли отрицательно мотнул головой, и в последний момент успел сглотнуть фразу «я не женат».
– Никому бы я не пожелала опознавать труп мужа.
Тут у меня ребра вздрогнули.
– И поминальный обед – тоже. Не знали об этой традиции, Александр?
– Э-э, я некоторым образом историк. Читал, слышал. В нашем прошлом много всего креативного, – сказал я, невольно пытаясь заинтересовать Анну своей невзрачной персоной. – Человек когда-то принадлежал себе, родне, а теперь жилищной общественности. Умерших раньше предавали земле, и только сравнительно недавно тела их стали служить на пользу человейника.
– На мыло и обивку, – поддержала хозяйка, забавно округлив глаза. – А поминки?
– Напишу об этом статью, – заявил я. – Надо будет материал собрать. Подписывайтесь на мой канал, ставьте лайки.
– Тогда вы – на мой. Может на «ты» перейдем?
– С удовольствием. Так ты говорила, что «Шоу – стройкомплект» …
– Да. Когда Федор пять миллионов уехал, я прибрала все в квартире Павла и спустилась сюда. Иду по коридору и вижу у своей двери темного мужчину. И сразу – не то, что Федор, а интеллигентный: ботинки от Мосса, ветровка «Кипиани», в руках цветы. Я видела его один раз с Пашей…Крувраги – дело правое, соболезнования, цветы, он гвоздики мне дает.
Уж не те ли это гвоздики, которые косноязычная вдова возложила к месту гибели Кольцова?
Это не существенно, главное в том, что в тот день после всех дежурных высказываний гость – а он уже непринужденно расположился в кресле – между делом, предложил сделать памятную выставку профессора Кольцова. У него, наверное, остались записи, труды, пометки, которые не выложены в Сеть, и он, как ближайший друг Павла готов этим заняться. Анна удивленно заметила, что уже приходил с такой же просьбой некий Федор, только-только ушел, вы разминулись. Правда не математические записи он взял. А что?! Что он взял, вскинулся гость. Папку бумажную «Шоу-стройкомплект», бизнес-план или что-то в этом роде. И ты отдала?! С гостя слетела вся импозантность, под легкой небритостью проступила краснота, кулаки сжимались и разжимались. Прям, как хочет встать и ударить. Нервно: какой Федор? Да Сеть его знает, собутыльник, одноклассник, коллега бывший, я же вижу – знал он Пашу, а раз знал, то ничего плохого и не подумала, поговорили, помянули. Ты еще и бухаешь с не пойми кем! Вся в муженька! Так проорал гость. Я ему: пошел вон! Он тогда утихомирился, говорит эти документы по шээска очень важные, эти документы он дал Пашке на хранение, а теперь хотел забрать, но ты их бездарно просохатила. Простите, вы их потеряли. Это были конкуренты. А я говорю, какие ж у Госпрома конкуренты? Он тогда засмеялся. Извинился, типа день был нервный, повод- грустный, Павла – жалко, где ваш кошелек? Вон, под выключателем. Он рукой по терминалу, и сообщение пришло на телефон: перевод на сумму такую. Хорошая сумма, извинения приняты. А давайте, говорит, поищем Федора в Сети. Я говорю: кому надо, пусть и ищет, открыла в памяти звонок, ссылки, адреса – пустышка. Нет такого канала, нет пяти миллионов подписчиков. Да и Федора, по ходу, никакого нет. Лжец и мошенник. Все это было для той картонной папки. Да и этот – такой же. Поэтому, когда нарисовался Александр Шэлтер – сразу мелькнуло: третий. Еще один охотник до Шоу-строя.
– А второго как звали? – спросил я, уже догадываясь об ответе.
– Я не сказала? Ермес Олимбаев.
– Ермес…– повторил я.
Голос Вжика: «Ермес меня отформатировал… медаль за храбрость мне вручили… отправил на встречу в честь пятого сентября… наши вошли в Чедру, друг друга постреляли». Паша, Паша, ты сознался, факап всего Госпрома. Там было еще нечто такое…
– Мы уже в разводе были, – говорила Анна. – Нас расселили, но личные вещи разделить полностью не успели. Мне кое-что надо было в его квартире, там я встретила этого Ермеса. Видный мужчина. А потом, когда уже мы с Пашей более-менее наладились, он рассказал, что Ермес в Госпромоушене не последняя должность, что помог с работой.
– Браслет! – закричал я. – У Вжика был браслет!
– Госпромовский? Был такой. Дешевка.
– Нет! В морге, на теле был?
– Нет, – просто ответила Анна. – Не было.
– И в тех вещах, что мне показал следак, не было браслета.
– Думаешь, это важно?
– Не знаю.
Я поднялся и стал ходить по комнате. Есть мнение, что на ходу лучше думается. А еще лучше – с помощью Сети. Смотрю в телефон, трафика мало.
– Я искала, – произнесла Анна. – Ничего такого о Шоу-стройкомплекте.
Само собой! Если вся инфа об этой фирме висела в Интернете, зачем хранить бумаги в папке?
– Только Африканка Ита давным-давно ругалась, – сказала хозяйка. – Национализация Шоу-стройкомплекта произошла, и дым-машину для концерта не достать. Включили компанию в оборонный холдинг…
– Оборонка! – воскликнул я. – Так это же все меняет. Дело пахнет шпионажем.
Анна покачала головой, запахнула сильней халат на груди.
– Нет, Александр. Мой муж таким не занимался.
– А ветеранский промоушен? Все бывает. Человек в безвыходной ситуации на многое способен.
И подумал: как пример, я. Веду частное расследование.
– Паша говорил, – вспомнила Анна. – Нет никаких шпионов.
– Все шпионы утверждают, что шпионов не бывает. Каждый шпион кричит, что шпион – другой.
– Когда у них доцента задержали, Паша сказал, ни на дюйм не верит, Великой Чедре до нас никакого дела. Воевать с нами чедры в жизни не будут. Им незачем, во-первых, во-вторых они порфириане. А порфирианская церковь запрещает даже муху убить, не то, что человека.
