Максим Касмалинский
Гапландия
Вдруг прокатился мерный гул, он нарастал волной на стадионе, когда беснуются болельщики; все загудело, затряслось и задрожало. Грузовики полыхнули. Кажется, прошел оруженосец с факелом, который поджигал машины по очереди. Все заволокло пурпурным дымом. Безвкусным дымом, без запаха гари. Из каждого фургона рвался красный пар, который быстро становился бледно-кофейным, а выше поднявшись, бежево-серым. И гудеж. Гул миллиона стиральных машин в режиме отжима. И дым. И горящие бочки. Фигурки людей ни о чем. Вид напоминает картину Карла Брюлла «Последний день Помпеи».
Вспомнил! Компания «Шоу-стройкомплект» производит дым-машины. Такое оборудование используется на концертах, спектаклях, других массовых мероприятиях. Анна находила в Интернете, что одна из звезд – однако, сама Ита – возмущалась, что исчезли дым-машины. Вроде как компанию отжало государство и эти приблуды с рынка исчезли.
А сейчас-то что происходит? Испытания? Учения! Точно, учения, сейчас за дымовой завесой пехота будет отрабатывать атаку. Надо валить. Смываться отсюда, пока прикладом голову не проломили. Положил телефон в карман, хотел туда же Пашкин браслет, не влез, застегнул его на руке. Армейское руководство заслуживает беспощадной критики за факт проведения учений в доступном для гражданских месте. Понятно, что вернодомные пользователи сидят по квартирам у мониторов или смартфонов, но может шальной забулдыга сюда забрести или влюбленная парочка, было бы системным оградить полигон хотя бы табличками, если для караула людей не хватает.
Я медленно поднялся, застегнул молнию на куртке до подбородка и побрел в направлении города, крайние дома недалеко, не будь новорожденного тумана, были бы видны оконные огни – пчелиные соты в улье. И я как пчелка с нектаром возвращаюсь…
– Слышь, ара! Есть курить? – по скрытому ходу, открытому мной за вагончиками, идет навстречу человек. Он поправляет комбинезон, лямки которого болтаются ниже колен.
Я стучу зубами невразумительный отказ, но нет!! Есть! Протягиваю пачку сигарет, шелушу картонную крышечку пальцем.
Этот выудил сигарету, говорит:
– От души, брат.
Я покорно стою.
– Ты чей? – говорит он. – Огня дай.
Кручу головой, пытаюсь боком прошмыгнуть мимо.
– Джозефа? Новенький? Пойдем дуру толкать, – он берет меня за локоть, борцовски разворачивает.
Плетемся к машинам. Сейчас меня и выкупят, думаю. Хочу оттолкнуть, побежать. Или не хочу. Он на ходу приводит в порядок комбинезон. Я шаркаю подошвами, прячу лицо в воротник.
Подходим к костру. От бочки пышет жаром. Воняет. Тусклая ругань.
– Акоп! – зовет сопровождающий.
Слышу – идет. Приземистый, сильный. Явно, Акоп. Не Стас, не Фарида Ивановна – Акоп. Он пахнет плавленой проводкой.
– Чего за тип? – возмущенно воскликнул Акоп.
– Я думал…, – начал было тот, кто меня привел.
Надо же что-то сказать? Молчание – золото, подумал я. Оправдание – платина. Как из-под одеяла, вынимаю голову из воротника.
В лицо впечатлялся матовый свет фонарика. Здесь и так светло от костра и фар, зачем?
– Ты что здесь делаешь? – Акоп трясет меня за грудки.
– Ничего, – лепечу я. – Мимо… сейчас уйду.
– Я те уйду! Давай к Герману эту залупу.
И тут… страх дошел до предела и взорвался. Патрульная машина, обезьянник, противогаз с зажатым шлангом… все это – опять?! Опять?!! Да иди ты, падла!!!
Я размахнулся всей спиной и боднул Акопа в переносицу. И как в простом боевике – его по яйцам, на!!! Как в поролон, без толку. Блокбастер «Спецназ против викингов», там персонаж делал так: развернувшись, я пальцами ткнул в район глаз первого гада. А рабочие с палками. С палками, твари! Бегут… и путь обратно уже отрезан…
Я метнулся влево и бегу. Не к городу, к спасению, а обратно. К грузовикам. Открытые фуры исторгают искусственный дым. Рабочие гонят меня, орут, пытаются взять в кольцо. Приоткрытая дверь в кабину – туда. Коленкой о ступеньку, как током вдарило, немеет. Двигатель заведен! Включаю передачу, руль до отказа. Бум! Грузовик бьет будку другой машины. Скреб-скреб, оттолкнул. Включаю заднюю, пошел-пошел! Врезались. В зеркале заднего вида – дым. Зато впереди. В свете фар – враги. Рабочие машут дубинами. Опасные силуэты. «Врешь-не возьмешь», – подсказал генетический код. Направляю машину снова вперед, грузовик со скрипом вырвался из ряда. Прицеп вцепился в колонну, клинит. Кто-то пытается открыть дверь в кабину. Выжимаю газ, рванули! Рабочие – врассыпную, левой фарой сбиваю бочку с костром. Вильнул рулем, кузов повело. Жму педаль. Грузовик сгрудил вагончики, сдвинул их к бетонному забору. Я еще сильней кручу руль. Вырвался на простор. С ревом, дымя и громыхая, машина огромной железной жабой прыгнула вперед.
Вперед, вперед! К городу. По пустой площадке. Газу! Быстрей! То ли дым-машина продолжает работать, то ли грузовик загорелся, но сзади кометный хвост красноватого дыма. Какое-то чутье сработало, и ехал я не к тому месту, где оставил теслу, а в направлении на десять часов от нее (кажется, так говорят киношные спецназовцы). Скоро кончится площадка, здесь я развернул и поставил грузовик, так, чтобы дым бурлил в сторону погони. Гонятся ли – непонятно. Должны по законам жанра. Я вылез из кабины и под прикрытием дымовой завесы побежал к своей тачке. Условные рефлексы победили топографический кретинизм – не заблудился. Влез в свою теслу и умоляя ее: «тише, тише, на цыпочках», въехал в городской квартал. Свет уличных фонарей, мерцание окон домов. Сидите, твари, у компьютеров, а тут такое происходит! У жилищного комплекса «Айсберг» я успокоился, привел себя в порядок и позвонил Анне Смит.
***
Пристыженной нимфой взирала Анна, слушая мой приукрашенный отчет. На самых геройских фантастических допущениях она еще шире распахивала ясные глаза, а я распинался, как школьник перед одноклассницей: «… второго я вырубил ударом в кадык, третьего оттолкнул, прыгаю в машину, по газам…».
Мы спрятались в тихой волнисто-розовой гостиной, на тех же местах сидели, где и в прошлый раз. Фотографии в телефоне Анну заинтересовали слабо, в отличии от браслета с эмблемой «Госпрома», который она рассматривала с таким видом, будто хотела прижать его к сердцу и разрыдаться.
– Это пашин.
– Точно? – с ревностью переспросил я.
– Ну… или очень похожий. Я думаю, его, Павла. Семь из десяти, что его.
Она вернула мне металлопластиковый ремешок, и я автоматически застегнул его на запястье.
– И что это может значить? – Анна спросила, как ребенок у Санта Клауса.
– Причастность дым-компании. Их сотрудник Вжика замочил, а за что – в той папке… извини, я грубо…
– Замочил, – повторила Анна. – Что будем делать?
Я задумался, а она быстро добавила:
– Мой план пока не сработал. Но Федора, уверена, найти возможно.
– Да, заглянуть в документы, многое бы стало понятно. Это мотив. Однозначно, мотив.
– Может Павел тоже следил за этими машинами. То есть, я хотела сказать, что они регулярно выезжают на эти…
– Учения, – завершил я. – Как мне кажется.
Кажется. А что не кажется, а точно – от меня потом пахнет после всей беготни. Не просится же в душ у малознакомой женщины. Я только, спросив разрешения, умылся, да протер кроссовки и куртку.
– Отрабатывают дымовую завесу над городом на случай ракетной атаки противника, – авторитетно сказал я. – У нас вечный смог. Всегда думал, откуда ему быть, если заводы умершие стоят, – наши заводы я увидел только сегодня, но Анна об этом не знает. – Теперь выяснилось. И тогда объяснимо! Госпром пропагандирует бурную промышленность, чтобы скрыть искусственное происхождение непролазного смога. А сам туман нужен в военных целях. Промышленности у нас, значит, нет, но защита от врага есть.
– Думаешь, нам врут? – недоверчиво спросила Анна.
– Не то, чтобы врут. Обеспечивают безопасность. Ты же видишь сколько шпионов. Ой! Ты что, Анна? Ань! Не плачь, я Павла совсем не имел в виду.
Она смахнула слезинку-бабочку.
– Ничего, Саша. Сейчас пройдет.
В устах Анны уменьшительное «Саша» совсем не слышится уродским – милое имя. Настоящий мужчина сейчас должен бы подсесть к бабенке на диван, погладить по плечу, по спине, потом другую руку на сладкую коленку, губы к уху, и понеслась! Я, как последний идиот, сижу, накидываю выводы по детективной задаче. Идиот? Не, импотент.
– К следователю пойдешь?
– А что ему сказать? – отказался я. – Неизвестный рабочий носил браслет, который я видел у Павла. Мне удалось браслет спереть, когда проходило конфиденциальное мероприятие. Я там еще техники сломал на сорок тысяч евробаксов, но это мелочи, а, в общем, Александр Шэлтер невиновен, закрывайте дело.
– Тебя могут найти. Эти из «Шоу-стройкомплект». У них всяко, что есть безопасники.
О! Расслабился, дурень! В самом деле, наверняка, у фирмы есть служба безопасности. Возможно мою теслу…
– Мою машину могли отследить. Бль-ль!! Слушай, она стоит у въезда в «Айсберг».
– Ты можешь уехать на такси, за своей послать эвакуатор завтра. Или оставайся, – бесцветно произнесла Анна.
Был бы в последней фразе хоть байт сексуальности…
– Я не хотел тебя подставить, – проникновенно сказал я.
– Не хотел бы – не пришел бы, – равнодушно проговорила она.
Во, стерва! Меня и так от геройства потряхивает, а эта жеманная хозяйка не то, что не дала с порога, еще и претензии имеет. Встаю и ухожу.
Сижу и остаюсь. Не уговорил себя. Не сука она – просто женщина, уставшая, слабая, беззащитная. Одинокая.
– Анна, у тебя после развода с Пашкой были отношения? Я к тому, если есть возможность переехать на время…
Долбан пестрозадый! Аполинарий Блейк уже писал бы в отель, бронируя номер.
– Я одна, – сказала Анна. – И прятаться… здесь охрана надежная, сам знаешь.
– Одна. Такая женщина и после развода одна, – неуклюже скоплиментил я. – Куда мужики смотрят? Гм-гм. Н-да.
Нимфа перевоплотилась Ариадну. Нет, в Офелию кисти Уоттса.
– Смотрят, – сказала Анна. – Пишут. Предлагают, члены присылают. Паша так себя не вел, он не от мира. Этим и привлекал, необычностью. Я в то время официанткой в кафе подрабатывала, там студенты нахальные в основном, и он – молодой аспирант, сидит за столиком, формулы чертит… Иной раз задумается, смотрит куда-то вдаль, лицо его такое. Красивый. Был.
Анна достала телефон, стала играть маникюром по экрану.
– Так и познакомились? – спросил я.
Анна сдвинула брови, поправила волосы.
– В кафе этом? – уточнил я.
– Да, там. Я в кафе только временно. Училась в «кульке». Певицей стать мечтала. Мы не богато жили, казалось, что в шоу-бизнес идти самый системный путь.
Она замолчала с обиженным видом.
– Все строят звездные планы. Я в юные годы мечтал художником стать, – поделился я.
– Стань не в юные, – Анна пожала плечами. – Какие проблемы?
Меня задело.
– Ты же ж не запела.
– Меня Павел отговорил. Он – ученый, а жена – певичка? Не технично, говорит. Я такая влюбленная была! Он меня дождался после смены. Я иду, он за мной. Я иду, он за мной. Я поворачиваюсь, говорю: ты чего? А он стесняется! Представляешь? Как ребенок робеет. Подходит. Я смотрю – из последней смелости слова давит, и не понятно, что там шепчет. Это какое усилие! Я – всё, влюбилась. На втором свидании он предложение сделал. И такой дурачок! У него лицензии на брак не было, а он…
Это вполне отвечает образу Вжика – мудрый в науке, но профан в простых нормативных вещах.
– А как я гражданство дома получала! – с усмешкой продолжала Анна. – Целая история. До сих пор помню: «Строго соблюдать Устав жилищного комплекса «Айсберг», служить всеми силами домкому и подъезду, способствовать уничтожению врагов нашего великого дома, торжественно клянусь!». У вас есть такое?
Есть. «Хранить вечную преданность Гапландии, пожертвовать собой и всеми членами семьи по первому требованию…». Клятвы разные, суть одна.
– Когда поженились, у Павла робость понемногу стала проходить. Это мило, да. Но для мужика робость вредна, правда? Ну то есть когда она не проходит, а у него прошло, и петь на сцене он мне отсоветовал. И хорошо. Плохая певица, еще хуже, чем робкий мужчина. Твое такси приехало, – вдруг сказала Анна, помахав телефоном. – Ожидает внизу.
– Ты предлагала оставаться.
Анна ослепительно улыбнулась.
– Я передумала!
Уже на пути к выходу, пробираясь по сумрачной анфиладе, я подумал: нет, не передумала. Анна дала мне возможность достойно убраться и сохранить лицо. Робкий мужчина смешон, когда он играет героя-любовника.
***
Полный приключений день не мог не загвоздить на вечер бонусную неожиданность. Следователь Кассин, собственной персоной. Стоит в респектабельной пальте у входа в парадную, беседует со старшим консьержем. Я хотел бы вернуть такси, смыться отсюда, но понял, что замечен. Следак идет навстречу. В ярко освещенном дворе мне видны лапки морщин на его лице.
– Крувраги, сожитель Шэлтер! Почему пропал с радаров?
– Чем обязан? Меня дожидаетесь?
– А как же ж?! – радуется Кассин. – Живой, здоровый? Рад.
– Тебе-то?
– Куда пропал? – уже без дурачества спрашивает он.
– Гулял.
– По окраинам?
– По ним, – говорю и нагло смотрю на следователя. – Тебе же ж работать недосуг.
– Мне же ж! – с напором говорит Кассин. – Досуг. В связи с этим приехал проводить отвод, – понизил голос. – Есть что-то новое?
Тут уверенность моя пошла по нисходящей, как брошенное копье, и воткнулась в грунт. Стоит доложить следаку о дым-машинах? Он позиционирует себя, как мой потенциальный союзник в Системе, но это может быть уловкой. Пожимаю плечами.
– Ясно, Шэлтер. Вижу, что есть. Расскажешь потом. А что с телефоном?
– Системно с телефоном, – ворчу я лезу в карман, достаю.
– Стой-стой-стой, – подорвался Кассин. – Это что такое?!! – схватил меня за руку.
Тьфу, ты! Скрыл, называется.
– Это браслет Кольцова, – сознаюсь я.
Кассин вынимает из внутреннего кармана очки, сквозь которые строго глядит на меня и говорит:
– Исполняешь. Сам себе в объебок два абзаца добавил. Я тебя должен теперь закрыть по девяносто пятой.
А из тебя-то, Николай Анатольевич, пергарчик алкогольный реет. Деваться мне некуда, пришлось рассказать вкратце о своих сегодняшних действиях. Кассин держал меня за куртку и выгуливал по двору, как лошадь в манеже, при этом приговаривал: «Так, дальше», «ну-ну». О посещении Анны я умолчал – из дымной фуры в тачку, говорю, по городу пропетлял, и домой.
– И что это значит?
– Кто следователь из нас?
– Шэлтер, не кубаторь херни. Ты же ж всяко выводы сделал.
Я ухаю театральным смехом.
– Вывод один и он непреклонен. Я никого не убивал. Цы-цы-цы, тьфу, политическое дело. Госпром, оборонка и пашкины материалы на Стройкомплект. Пасьянс сложился.
– Так-то оно так на первый взгляд, – говорит Кассин и смотрит на фонарный столб, где висит гроздь камер наблюдения. – А на второй взгляд, сопадос. Причудливая игра обстоятельств. Материалы Кольцова где сейчас?
– Я неправильно выразился. Не материалы, а догадки.
– А. Правильно, догадки. Если они были, то одна версия, если же ж нет… Но самый процессуально-выверенный вывод – это третья версия.
Он явно ждет от меня брызжущего любопытства «какая третья версия?». Ща, разбежался.
– А что такое отвод, по поводу которого радость нашей встречи? – спрашиваю.
– Проверка показаний на месте. Надо было сразу сделать, – он морщится. – Закрутился. В том смысле, как и говорю, не было и нет у меня такой цели тебя, Александр, закрыть.
– Не было. А теперь есть?
Следователь снимает очки, сует их за пазуху, не с первого раза попадает в карман.
– Дело я завтра передаю, вот что. Заочно тебе известному Петерсу. Хороший следователь, дотошный.
– Почему? – мне стало неприятно.
– Решение руководства, – хрипит Кассин. – Поэтому такое предложение: когда Петерс вызовет тебя, ты не говори…
– Что именно не говорить?
– А ничего! – следователь шлепает меня в плечо. – Подтверждай предыдущие показания. Но о собственных действиях, – перегар придвинулся. – Не стоит. Только мне. Официально – о дне убийства и точка. Мне – остальное. Я, тем не менее, остаюсь начальником отдела, могу влиять на итоги расследования. И если политическая составляющая подтвердится, тебе ничего не грозит. Разве что благодарность и признание грозит. Но о шоу-фирме, учениях сегодня – молчок. Договорились?
– На допросе я говорю о дне убийства Вжика, после которого сижу дома, жду решения своей участи.
– Верно. Браслетик-то давай. Это точно Кольцова?
– На семьдесят процентов.
– Сожительница Смит решила, что на семьдесят?
– Шмидт? – переспрашиваю я.
Следователь качает головой, говорит:
– Нет у нас доверия. Жаль. А ведь я бы мог послать оперов, на пару суток в изоляторе закрыть…
– Нет, Николай Анатольич, – во весь рот улыбаюсь я. – Не станешь ты так делать. Без сомнений, получить мое признание проще некуда. Я не герой. Только потом-то мне толку нет суетиться, буду тупо ждать суда. А вы по официальным каналам узнать ничего не можете, правильно? Я даже подозреваю почему.
– Почему?
– Да потому что, если всплывет вся подоплека, дело у опеки заберет ЦК! А тебе такого крайне неохота. И любопытно самому, что невтерпеж, так? И карьеру, к тому же, взбодрить не мешает, а тут необычное дельце. Но сам раскрутить его не вправе, как должностное лицо, и ты выявляешь правду через меня, так? Интересы наши сошлись.
– Вот же ж, супермен нашелся! А ты потянешь такие игры?
– Выхода нет.
– Выход всегда есть. Кстати, на Олимбаева так и не вышел?
– Не в тех чинах я, чтоб такую персону от дел отвлекать, – говорю я и думаю, как глубоко за мной наблюдают? Неприятно. Я снимаю браслет.
– Забирай, Николай Анатольевич. К делу приобщить, как вещдок.
Кассин в свете фонаря смотрит на браслет. Крутит его, заглядывает с изнанки.
– Доказательство, добытое не правовым способом…. А какой номер?
– Номер? – я не понимаю.
– Номер на браслете у Кольцова какой был? – скороговоркой палит Кассин.
– Не знаю. Я и не думал, что он номерной.
– Разберемся, – он прячет браслет под пальто и неожиданно свистит.
Лакейски подбегает старший консьерж.
– Старшая по подъезду ждет, – докладывает он.
– Давайте, – говорит Кассин. – И планшет.
Старшая по подъезду, Антигон Поликарпов, немедленно появился возле следователя, украдкой бросив мне сочувствующий и ободряющий взгляд. Кассин удостоверился, что понятые и эксперт смотрят на нас с монитора планшета, обратился ко мне.
– Итак, сожитель Шэлтер, расставшись с Павлом Кольцовым, вы приехали сюда на такси. Показывайте. Чтобы участвующим лицам было понятно, мы устанавливаем несоответствие во времени между прибытием фигуранта в Гапландию и появлением в вестибюле дома.
Мы прошли к воротам во двор. Здесь я вышел тогда из такси (Кассин заострил, что записи с камер такси рассмотрены следствием), потом иду такой… Я от выпивки слегка шатался сейчас шататься? – «Не стоит, обвиняемый, не нужно». – иду вот сюда в сторону парковки… у меня была, по-моему, бутылка… я отпивал… может, сбегать в магазин для аутентичности?.. Я не юродствую… искренне. Иду к парковке, здесь была собака.
– В наморднике, согласно директив, – выпалил старшая.
– Не было никакого… не важно, потом я чего-то пошел вон туда.
– Идем, – велел Кассин.
Мы прошли в темный угол двора, где я показал, как сидел на бордюре и жаловался псине на неудачную жизнь. Потом идем в тот проем между корпусами. Я иду впереди, за мной следователь. Консьерж планшетом все фиксирует. Поликарпов внимательно наблюдает.
А мне стало не по себе, проявился отложенный страх – вагончики, дым, опасный Акоп, треск металла, искры. По ногам скребет кривой спазм, начинаю заикаться.
– Зд-десь, я еще посс… в туалет.
– Камеры тут не видят? – Кассин смотрит на консьержа.
Поликарпов блеет: «Здесь не берут».
– Выйти из двора Гапландии там можно? (Поликарпов молчит, делает на следака преданную стойку: или можно, или нет, как скажете). Там что вообще?
– Корпус бэ, – говорит консьерж. – Не моя земля, там Сергей Шаповалов рулит. А налево, вон та дверь, это прачечная. Дальше – бытовка, потом склад бытовой химии. Пристройка – морг…
Морг, думаю я. Это же!!… На голову давит тонна поролона. Морг-морг, глаза закрываются, тьма… асфальт греет щеку, и ничего не чувствую.
5.
Если вы вобьете в поисковик «о природе лжи», он выдаст курс статей и гигабайты лекций на эту визгливую тему. Но обратим внимание, что информация склоняется к рекламе, шоу-бизнесу, пиару, часто – к психологии, но Сеть щепетильно обходит проблему вранья органов власти. Достопочтенная Система выглядит непогрешимой, но так ли это? Давайте честно скажем – нет. При всем уважении к домкому, консьержам, президенту, ЦК и КК следует признать за властью право на государственный обман, более того признать факт того, что право свое Система исправно реализует.
Мои регулярные читатели знают, как автора этих строк подвергли незаконному аресту. Почему дело против меня необоснованно, рассказано ранее – переходите по ссылке……….
Мой случай – процессуальная ошибка. И все бы технично, но трижды величайшая служба опеки настаивает на ошибке, что уже можно расценить как сознательную ложь. Я имею претензии, однако претензии личностные, если же смотреть в крупном масштабе, то выполнение схемы «преступление – наказание» является жизненно необходимым для стабильности нашего клауфилического общества. В юриспруденции есть такое понятие как общая превенция, то есть кара для одного пользователя служит для других барьером к совершению домопротивных деяний. Абстрагируясь от частного случая, можно сделать вывод, что такая ложь – во благо.
Далее. Достоверна ли реальность, представляемая СМИ? Не всегда. Каждый пользователь – источник информации, каждый пользователь имеет свой взгляд на вещи, установленный Системой. Но! Все мы – люди. Мы имеем одинаковый разный характер. Темперамент одного пока еще не равен темпераменту другого, поэтому эмоциональное оценка того или иного явления будет разной, хотя и общепринятой. Естественно, что проблема парковки в Гапландии будет освещаться с разных позиций жителями корпуса «А» и корпуса «Б». Различия в оценках – не ложь. Мы можем даже спорить о событии. Цензурный комитет постановил, что в спорах рождается истина (директива 237/37). А наш президент неоднократно заявлял, что «сделал это не в интересах правды, а в интересах истины». Враги нашего президента загнаны в угол и гниют на Севере и в других направлениях – это факт, который мы оценим, как благоприятный. Но, разумеется, есть пользователи, которые считают, что наших врагов следовало бы уничтожить физически. Одно событие – разные оценки. А теперь позволю себе кощунственный вопрос: а что если события не было? Речь не про войну президента с врагами, а берем глобальнее – климат.
Вчера по всем каналам прошла новость, что в три часа семь минут наша героическая авиация разогнала облака. Сожители! А видел кто-нибудь небо в три часа ночи? Я думаю, нет. А что там можно увидеть, если солнца не бывает по ночам? Предположим – только предположим! – в штабе авиации работает скрытый ублюдок. Этот предатель по наущению внешних сил дал в СМИ дезинформацию. Пусть даже не ублюдок, пусть ошибка, операции не было, истребители не вылетали. А потом внешние и внутренние враги разоблачают эту ложь. И что идет на пользу человейника – обман или его разоблачение?
Опять же, это ложь – во благо.
Система имеет полное право обманывать подданных! Это не все, лишь одна сторона медали. Другая в том, что пользователи должны безоговорочно верить Системе. Даже если нам дают не очень правду – надо верить.
Ложь государственных масштабов была привычной для наших предков. Совершили бы они свои великие деяния, если бы власть не пользовалась обманом, подменой, сокрытием правды?
А если бы великие предки не верили лжи, даже зная, что это ложь? Не было бы великого прошлого, к которому мы идем семимильными шагами.
Когда родители врут ребенку, что в розетке живет страшный бабай, который кусается, что это? Ложь. Но ребенок не будет совать пальцы в розетку скорее из страха перед бабаем, нежели если б ему рассказали о природе электричества.
Настоящего клауфила (а также патриота) отличает непревзойденное качество – слепая вера. Не верь глазам своим, а верь целесообразности. Это доставит радость и спокойствие тебе, а обществу привнесет еще большую стабильность.
Такой текст выложил в Сеть на третий день после обморока.
Когда я рухнул без чувств во дворе, Поликарпов с консьержем по приказу Кассина принесли мое тело домой, чем привели в ужас Норму. Говорят, я очнулся на своем диванчике и наотрез отказался от доктора, но жена все-таки связалась с главврачом Гапландии и по его совету напоила меня каким-то пирамидоном. «Это естественно в его ситуации», – вроде бы сказал наглый доктор, он, как и весь дом, в курсе моего уголовного привлечения.
Всю ночь давление сто семьдесят – весенний маленький инсульт. Утром попытался завести мозги, с первого раза не получилось. Борька приносит воду, Норма потчует пилюлями, мелкий канючит: «пап, ты поправишься». Так провалялся до обеда, когда голова включилась, и над чашкой с бульоном я вспомнил про морг.
Анна говорила, что городской морг был тих и безлюден, когда она была на опознании. Это городской! Все насильственно убитые свозятся туда. И как совместить информацию СМИ о сотнях ежесуточно погибших и тем, что наяда-вдова видела воочию? Если верить официальным сводкам, то в морге не протолкнуться от мертвецов, их родичей, консьержей и врачей. А там – пусто! Один служитель и тот дремал в разгар рабочего дня. Есть над чем подумать, правда? До обморока.
Тогда в ином свете предстает и работа фирмы «Шоу-стройкомплект». Если Система создает инфо-туман, то почему бы власти не создавать туман природный. В городе висит паленый смог, не видно ни сервера, на психику давит. А по ТВ и Интернету говорят о дичайшем разгуле преступности. Как результат, пользователи зарылись в квартиры, пассивно сидят на пабликах, жрут блюда пуштунской кухни, что им привозят доставщики.
Системе видней, сомнений не больше ноля, все это для нашей же пользы. Но таких солидных блогеров, как я, обманывать не нужно (еще миллиона четыре подписчиков, я стану тогда Корифеем). Может, потом по секрету расскажут?
К тексту появились первые комменты.
СТАРЫЙ: Наше поколение знает, в отличии от вас, что ночью на небе есть звезды. Хотите-верьте, хотите-нет.
ДРУГ ИЗГОЕВ: Если ребенок верит в бабая – это нормально. Если сорокалетний лоб живет с матушкой и просит на ночь сказку про чебурашку и пятачка – хреново, не?
ГИО189: Системе верить – всяко. Авиация не работала – их дела. Другой вопрос, зачем тогда с меня тариф берут на разгон облаков?
СЕРГЕЙ (ЖК «Дублесть»): У нас домком тарифы поднимает, как не в себя.
РОЙ: В себя.
69ВИКА96. Я всегда в себя.
РОЙ. Красотка! Но по факту – есть вранье, а есть мифы. Мифы – нужны.
АИСТ: Мифы, мифы, мифы, мифы. Мы сами уже мифы. Прыгнули обратно через ось. Привет от Карла Ясперса.
Надо же, думаю, кто-то еще знает Карла Ясперса. Раньше в школе проходили, а теперь – не знаю. Карл Ясперс и Сергей Эндерс. Все те же портреты на фоне. Что-то про иллюзии… В мои размышления вторгся Борис, он всунул мокрую голову в дверь:
– Пап, как ты?
– Спасибо, хорошо. Пытаюсь работать.
– А тебе доставка пришла. Принести?
Посылка. Ага. Бомба с часовым механизмом. Зачем с часовым? С дистанционным! С крыши дома напротив наблюдает Акоп…
– Тащи, – говорю.
Борис занес огромный сверток.
– По ходу, телескоп, – объявил он. – Я такой доставлял.
– Правильно доставлял?
– Само собой! Сразу же сообщил куда надо. Но там заказчик такой тип, Корифей что ли, или чиновник. Ему можно телескоп.
Под упаковочной бумагой оказалось…
– Я ж говорю, телескоп, – недовольно говорит Борис. – Тренога. Это провокация, пап! Давай звонить консьержам.
– Нет, – мне стало как-то хорошо, тепло, спокойно. – Ставь это на эту и сюда.
Мы собрали мольберт. Укрепили холст. В углу «табула раса» женским почерком мелкая подпись: «никогда не поздно». Она, Анна.
– Пап, ты рисовать умеешь?
– Художники пишут.
– Но ты же не художник.
– А завтра стану.
Борька озадаченный вышел из комнаты, бросив на ходу: «Мне так-то на работу». Я достаточно долго смотрел на чистый холст. Мысленно изображал. Писал пейзажи.
Потом сел к компьютеру, чтобы написать Анне. Моя статья открыта, есть реакция Корифея: Сизов поставил лайк, но, гад такой, ответил не мне, а на коммент Аиста.
Если вы имеете в виду обратный переход от рационального мышления к мышлению мифологическому, то я бы с вами согласился, но лишь отчасти. Сознание современного человека, на мой профессиональный взгляд, включает элементы мифологического, религиозного и рационального сознания. Я бы это назвал сетевым мышлением, или, если угодно, сетевым сознанием.
Для современного сознания характерно свое, особое, восприятие Времени. Это не линейное, как было у наших великих предков и не циклическое, как у предков предков, а совершенно новое мышление, которое подводит итог эволюции человека и развития общества. Конец, венец истории.
В средневековой литературе всегда существовала некая последовательность событий, то есть время аллегорически представлялось как река. Наше мышление воспринимает время как озеро – без линейного перехода от и до, а рассеянный разброс. Мы оперируем истории, говорим Римская империя, Равнинная Федерация, Славная война, Война за остров Хорт, Промышленная революция, но кто из рядового пользователя возьмется разобрать, что было раньше, а что позже? Это никому не нужно, исторический процесс перестал быть процессом, а превратился в шахматную доску, где фигуры ходят назад и вперед, а ситуативные комбинации происходят у той или иной фигуры одновременно. При этом есть какой-то общий замысел в партии, но вариантов развития – бесконечное множество, и все зависит от хода визави. Таково наше представление о будущем. Отсюда выводим еще один критерий современного человека – ортодоксальный фатализм. В комментируемой статье приведено неоспоримое доказательство данного тезиса, и обратите внимание, что Шэлтер – не обыденный блогер на теме диет и моды, а пользователь из научной сферы.
Еще одним критерием сетевого сознания (это как раз то, что ближе всего к Ясперсу) назовем условное многобожие. Существующие сейчас титаны, конечно не боги Олимпа. Но влияние сетевых Корифеев на человека едва ли не больше власти Геракла над афинянином.
Таковы основные черты сетевого сознания – плосковремие, фатализм, миф. Все остальное – следствия.
Когда же общество перешло от рационального мышления к сетевому? Я бы хотел высказать гипотезу, что эти великолепные изменения были неизбежны после окончательного решения проблемы загробной жизни.
Только насильственная смерть обрывает существование!! В случае естественной смерти пользователь форматируется и его сознание ВЕЧНО живет в Сети, занимаясь домополезной деятельностью. Что говорить, наша любимая Африканка Ита умерла лет сорок назад, но продолжает давать концерты!
