Лев Толстой
Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

IV.

В июле 1898 года работа Толстого над «Воскресением», как сказано, возобновилась. Поводом для этого было желание Толстого прийти на помощь духоборам, которые, в виду усилившихся репрессий по отношению к ним русского правительства, вынуждены были искать убежища вне пределов России. Аресты, ссылки, военные постои, переселение в глухие и притом нездоровые места – все эти кары, разразившиеся над духоборами за нежелание их отбывать воинскую повинность, приносить верноподданническую присягу и платить подати, – глубоко волновали Толстого. И когда он узнал о том, что духоборам разрешено переселиться за границу, он принял самое энергичное участие в изыскании материальных средств для этого переселения. 18 марта 1898 г. он пишет В. Г. Черткову: «Главное и самое важное – это духоборы. Они пишут мне вот уже третье письмо, что им разрешено переселиться за границу и просят помочь им» (AЧ). В связи с этими просьбами Толстой пишет в иностранные газеты и в русские «Петербургские ведомости» воззвание с призывом о помощи (в «Петербургских ведомостях» это воззвание по цензурным условиям не было напечатано), организует сбор пожертвований, разузнает у сведущих лиц о том, куда лучше всего духоборам переселиться, наконец, сам обращается к богатым людям с просьбой о денежных пожертвованиях. В письмах Толстого 1898 года, преимущественно к бывшему тогда в Англии Черткову, вопрос о духоборах занимает одно из центральных мест, если не самое центральное.

Однако вскоре Толстой убеждается, что для переселения духоборов за границу (в конце концов была выбрана Канада) средств, собранных от частных пожертвований, не хватит, и тогда он решает, вопреки своему давнишнему решению не брать литературного гонорара, продать – и притом возможно выгоднее – имевшиеся у него в черновых рукописях произведения, с тем чтобы вырученные от этой продажи деньги пошли на дело переселения.

С. А. Толстая 9 апреля 1898 г. в своем дневнике записывает: «Сегодня Лев Николаевич говорит, что доктор Рахманов очень заинтересовался повестью («Воскресение»), о которой он с ним давно говорил, и вот он ему дал читать, а потом сам перечел и подумал, что если напечатать всюду, то можно бы 100 000 рублей выручить для духоборов и их переселения».⁵⁶⁸

14 июля того же года Толстой пишет Черткову: «Так как выяснилось теперь, как много еще не достает денег для переселения духоборов, то я думаю вот что сделать: у меня есть три повести: «Иртенев»,⁵⁶⁹ «Воскресение» и «Отец Сергий» (я последнее время занимался им и начерно написал конец). Так вот я хотел бы продать их на самых выгодных условиях в английские или американские газеты (в газете, кажется, самое выгодное) и употребить вырученное на переселение духоборов. Повести эти написаны в моей старой манере, которую я теперь не одобряю. Если я буду исправлять их, пока останусь ими доволен, я никогда не кончу. Обязавшись же отдать их издателю, я должен буду выпустить их tels quels.⁵⁷⁰ Так случилось со мной с повестью «Казаки». Я всё не кончал ее. Но тогда проиграл деньги и для уплаты передал в редакцию «Русского Вестника». Теперь же случай гораздо более законный. Повести же сами по себе, если не удовлетворяют теперешним требованиям моим от искусства, – не общедоступны по форме, – то по содержанию не вредны и даже могут быть полезны людям, и потому думаю, что хорошо, продав их как можно дороже, напечатать теперь, не дожидаясь моей смерти, и передать деньги в комитет для переселения духоборов». Дальше Толстой предлагает Черткову вместе с П. А. Буланже, П. И. Бирюковым и английскими журналистами Кенворти и Моодом обсудить вопрос, как наилучше поступить, чтобы выручить возможно больше денег, и сообщить ему об этом. Со стороны жены он не ждет больших препятствий к осуществлению своего намерения, но, если они возникнут, надеется побороть их. Проект свой Толстой пока что просит не разглашать. В заключение он добавляет, что продажа его сочинений для дела переселения духоборов представляется выгодной еще и потому, что в таком случае ему удобнее будет обращаться к разным богатым лицам с просьбой о пожертвованиях на это дело. Однако, перечитав в тот же день «Иртенева», Толстой решает, что его не следует печатать. В приписке к письму читаем: «Нынче же перечел рассказ Иртенева и думаю, что не напечатаю его, а ограничусь «Воскресением» и «Отцом Сергием»… «Иртенева» нехорошо печатать, потому что мотив один и тот же, что и в «Отце Сергии» (AЧ).

Несомненно однако, что от напечатания «Иртенева» Толстого удерживало не только им самим указанное обстоятельство, но и то, главным образом, что повесть на тему о непреоборимой страсти Иртенева к крестьянке Степаниде была в значительной мере автобиографичной, и появление ее в печати, как не мог не предполагать Толстой, сильно огорчило бы Софью Андреевну. (Она впервые случайно познакомилась с этой повестью через десять лет после этого и очень остро пережила приступ ревности к героине досвадебного романа Толстого, тогда еще живой и жившей неподалеку от Ясной поляны. Повесть, как известно, напечатана была лишь после смерти Толстого.)

Через три дня после этого письма Толстой записывает в дневник: «Решил отдать свои повести «Воскресение» и «Отца Сергия» в печать для духоборов». Но на следующий день он пишет Черткову: «Только что написал вам о своем намерении отдать в печать написанные рассказы, причем написал глупость о том, чтобы вы собрались все обсуждать этот вопрос, глупость, которую прошу считать comme non avenue⁵⁷¹ и за которую простите меня. Взялся было за пересмотр и поправку «Воскресения», и дело пошло хорошо, как случилось такое обстоятельство, которое, к стыду моему, растревожило меня так, что не могу работать, и прошу тоже и мое предложение считать пока comme non avenu» (AЧ). В тот же день он записывает в дневник: «Взялся за «Воскресение», и сначала шло хорошо, но с тех пор, как встревожился, два дня ничего не могу делать».

Обстоятельство, растревожившее Толстого и даже заставившее его на время отказаться от плана печатания своих повестей в пользу духоборов, – было, несомненно, столкновение с женой, раздраженной тем, что в то время как семья материально ничего не получала от печатания новых произведений ее мужа, сектанты, кровно не связанные с Толстым, должны были получить в результате продажи издателям «Воскресения» и «Отца Сергия» большую сумму денег. Но, как и предвидел Толстой, ему в конце концов удалось преодолеть это домашнее препятствие, и он вновь принялся за работу над «Воскресением». 20 июля он записывает в дневник: «Вчера хорошо работал «Воскресение», а 21 июля пишет Черткову: «Теперь – о моем намерении печатать для духоборов мои повести. Я не оставляю этого намерения, хотя предвижу много трудностей и внешних и внутренних и хотя сам в дурном состоянии для работы. Несмотря на это, понемножку работаю над «Воскресением» и с удовольствием, и ¹/₄ сделал» (AЧ).

Как явствует из цитированного выше письма Толстого к Черткову от 14 июля 1898 г., Толстой намерен был вначале печатать «Воскресение» в том виде, в каком оно было в момент созревшего решения выпустить его в свет, т. е. опубликовать текст второй редакции, сложившийся к февралю 1896 г. В этой редакции отсутствовал еще целый ряд эпизодов, введенных в «Воскресение» позднее. Так, отсутствовало описание богослужения; не фигурировали пока в повести революционеры – политические ссыльные и заключенные, как не фигурировали и сектанты и уголовные, о которых в дальнейших редакциях «Воскресения» Нехлюдов хлопочет. Тогда Нехлюдов ни за кого еще не хлопотал, в том числе и за Катюшу; поэтому все те персонажи, с которыми позднее пришлось столкнуться Нехлюдову в процессе этих хлопот, в ранней редакции повести отсутствуют. Отсутствует в качестве действующих персонажей и сестра Нехлюдова, и ее муж Рагожинский, и старик-сектант, с которым Нехлюдов встретился впервые на пароме, и начальник края в Сибири, и многие другие лица. В связи со всем этим повесть в ранней редакции социально и политически гораздо менее остра и идеологически значительно слабее насыщена, чем в редакции окончательной. Ее финал – женитьба Нехлюдова на Катюше – самому Толстому вскоре показался психологически слабым и неубедительным.

По всем этим причинам, несмотря на первоначальное намерение печатать повесть в том виде, как она была у него написана, Толстой, взявшись за пересмотр ее, не мог остановиться лишь на легкой ее ретушовке, как, видимо, предполагал это сделать сначала, а коренным образом переработал ее, увеличив при этом значительно ее объем.

В течение августа Толстой усиленно был занят переработкой второй редакции повести. 3 числа этого месяца в дневнике записано: «Работа над «Воскресением» идет очень плохо, хотя и кажется, что обдумал гораздо лучше». В тот же день, там же, сделана следующая запись: ,,К «Воскресению». Нельзя было думать и помнить о своем грехе и быть самодовольным. А ему надо было быть самодовольным, чтобы жить, и потому он не думал, забыл“. Через три недели после этой записи, 24 августа, Толстой в дневнике отмечает: «Всё работаю над «Воскресением» и доволен, даже очень. Боюсь столкновений».⁵⁷²

О работе Толстого в это время над «Воскресением» упоминает в своем дневнике и С. А. Толстая. Так, в записи 11 августа, говоря сначала о себе, она продолжает: «Он же работает над «Воскресением» – ненавистной мне повестью. Может быть, он ее исправит». 24 августа она там же записывает: «Он пишет свое «Воскресение», и ему переписывает очень кстати явившийся Александр Петрович».⁵⁷³ 28 августа, в день рождения мужа, Софья Андреевна записала в дневнике: «Утром Лев Николаевич писал «Воскресение» и был очень доволен своей работой того дня. «Знаешь, – сказал он мне, – когда я к нему вошла, – ведь он на ней не женится, и я сегодня всё кончил, т. е. решил, и так хорошо!» – Я ему сказала: «Разумеется, не женится. Я тебе это давно говорила; если б он женился, это была бы фальшь».⁵⁷⁴ 27-м и 28-м августа 1898 г. Толстым собственноручно датированы рукописи, текст которых представляет собой переработку второй редакции повести. Эта переработка составила третью редакцию «Воскресения», процесс создания которой прослеживается на материале рукописей №№ 14—18, большей части №№ 19 и 20 и частично № 23.

Отличительные особенности третьей редакции по сравнению со второй таковы. В нее вновь введен рассказ о связи Нехлюдова с замужней женщиной – женой предводителя дворянства. Далее, в отличие от первой и второй редакций, о Нехлюдове сказано, что он окончил университет (кандидат математических наук) и после этого, находясь в стадии «душевной стирки», вместо того чтобы поступить в дипломатический корпус, как этого хотела его мать, поступил во второе отделение собственной его величества канцелярии, т. е. в отделение законов, с тем чтобы «начать новую жизнь, такую, которая бы вся была направлена на нравственную и умственную пользу себе и на пользу людям». «Когда решено было, что он поедет в Петербург, – сказано о нем, – он взял адрес-календарь и внимательно прочел все гражданские учреждения. Из всех их он счел самым важным то, в котором составлялись законы. Решив, что он будет служить в этом учреждении, он пошел на прием к Статс-Секретарю и объявил ему о своем желании служить у него».⁵⁷⁵ Но через год нравственный подъем проходит, и Нехлюдов живет «как все». При объявлении войны с Турцией он становится «патриотом» и поступает в полк и затем, по дороге на войну, соблазняет Катюшу (см. вариант № 52). Возвратившись с войны, он вращается в высшем петербургском обществе, затем, когда это ему надоедает, уезжает на два года в Италию и там занимается живописью, но сознав, что искусство не может наполнить его жизни, возвращается в Россию и живет с матерью, ничем не занимаясь, участвуя в земстве и дворянских «выборах». Так он живет умным, образованным тридцатидвухлетним холостяком, всем недовольным и всех осуждающим, но в сущности больше всего презирающим самого себя (см. вариант № 54). Рассказ о посещении Нехлюдовым заграничных университетов, отнесенный во второй редакции ко времени до военной службы, здесь опущен, рассказ же о пребывании в Италии, приуроченный там к тому же периоду, здесь сокращен. Воспоминания Нехлюдова о своей юности и юношеских увлечениях идеями Генри Джорджа, следовавшие во второй редакции вслед за возвращением с обеда у Корчагиных, здесь исключены.

В процессе работы над третьей редакцией Толстой написал текст главы, обозначенной им цыфрой 12. В ней сначала шла речь о душевном состоянии Масловой после приговора, а затем следовали размышления автора на тему о незаконности лишения людей свободы, и далее рассказывалось о встрече Масловой в камере со своими товарками по заключению и давались характеристики этих товарок. В конце – упоминание об обедне, после которой Маслову вызывают на свидание с Нехлюдовым (см. вариант № 56). Но в дальнейшей работе над этой редакцией текст этот не был никак использован, и его составные тематические моменты были разработаны заново в этой же редакции. Тут же, вслед за рассказом о возвращении Масловой из суда в камеру тюрьмы, рассказано, как Катюша встречала поезд, в котором Нехлюдов возвращался с войны мимо имения своих тетушек.

В конечной стадии работы над третьей редакцией впервые дано подробное описание богослужения в тюремной церкви (см. варианты №№ 57 и 58). В текст рассказа о посещении Нехлюдовым деревни введен рассказ о его свидании с крестной Катюши. Крестная, которую вызывают к Нехлюдову в контору, рассказывает о судьбе Катюши и ее ребенка. В результате общения с Масловой в тюрьме Нехлюдов знакомится с острожной жизнью и входит в интересы заключенных. Он хлопочет не только о Катюше, но и об ее товарке – Наташе, покушавшейся на отравление мужа (позднее имя Наташа изменено на Федосья), и о других заключенных. По просьбе Нехлюдова Катюшу переводят в отдельную камеру, затем ее назначают сиделкой в тюремной больнице. В этой редакции впервые у Масловой происходит с Нехлюдовым ожесточенное объяснение, при котором она истерически разражается по его адресу откровенно-вызывающими упреками (см. вариант № 60). Это объяснение приурочено ко времени после возвращения Нехлюдова из деревни, а не до поездки в нее, как в окончательной редакции. Политические в повести попрежнему еще не фигурируют. Перед отъездом в Сибирь Нехлюдов встречается со своей сестрой и ее мужем Рагожинским и беседует с ними. Прототипом для последнего в известной мере, нужно думать, послужил Александр Михайлович Кузминский, видный судейский чиновник, муж Т. А. Кузминской, сестры С. А. Толстой, двоюродный брат последней. Эпизод этой встречи по своему характеру близок к соответствующему эпизоду в окончательной редакции, но рассказан более сжато, чем там. До отправки партии Катюша служит сиделкой в лазарете. Перед самым отъездом Нехлюдов делает ей предложение выйти за него замуж, но она решительно отказывается это сделать. В заключительной главе рассказывается о впечатлениях, испытанных Нехлюдовым от мира уголовных во время его пребывания в Сибири (при этом лишь намечен позднее значительно развитой эпизод визита Нехлюдова к тюменскому губернатору) и о дальнейшей судьбе Катюши и самого Нехлюдова. О том, к каким результатам привели хлопоты Нехлюдова о Катюше, здесь ничего не сказано. Катюша в Сибири выходит замуж зa политического каторжанина Аносова, который после каторги и ссылки «совершенно освободился от напущенного на себя революционерства и не мог даже подумать, зачем оно ему». По окончании срока каторги Катюша с мужем, ставшим землемером, селится в уездном городе. У нее ребенок. Нехлюдов, попрощавшись с нею и с ее мужем, уезжает в Москву, где он пишет записку, которую собирается подать государю, – о необходимости уничтожения всякого уголовного преследования и замены его нравственным образованием людей. В добавление к этому говорится, что подъем, вызванный в нем участием в судьбе Катюши, стал понемногу проходить, и его воображение стала занимать дочь адвоката – курсистка, с которой он познакомился во время общения с ее отцом, ведшим дело Масловой (см. варианты №№ 61 и 62).

V.

Одновременно с работой над отделкой повести Толстой был озабочен вопросом об ее напечатании в России и за границей. Очевидно, в связи с небольшим сравнительно объемом тогдашнего «Воскресения» и в связи с тем, что первоначально Толстой не рассчитывал затрачивать большое количество времени на его обработку, он, для увеличения общей суммы гонорара, одновременно собирался предоставить в распоряжение издателей и «Отца Сергия». В письме к Черткову от 12 августа 1898 г., жалуясь на неполучение от него писем в ответ на предложение напечатать за границей в пользу духоборов две свои повести и высчитывая, во что обойдется переселение, он пишет: «Здесь, в России, я выручу тысяч тридцать за две повести; за границей – у англичан, немцев и французов надо выручить по стольку же с каждой национальности, да будем еще собирать, прося у богатых людей, так что надо надеяться, что денег достанет». Тут же Толстой указывает и адрес одного лица в Париже, который знает всех американских и французских издателей и может быть полезен в денежных переговорах с ними. В конце августа того же года Толстой поручает Черткову навести справки и «известить, сколько дают за повести (две), около восьмидесяти тысяч слов, издатели, имея при этом в виду то, что будет произведено одновременное печатание в России, и можно ли и сколько можно получить вперед, и кто будет переводить» (AЧ). 30 августа Толстой писал Черткову: «Я поправляю теперь «Воскресение». Прохожу по нем второй раз, много изменяю, и мне кажется, что это будет недурное сочинение. По крайней мере, работа над ним меня радует. Оно настолько готово, что могу посылать тетрадями для перевода» (AЧ).

Как будет повторяться в дальнейшем, как было и раньше, и на этот раз предположение Толстого о том, что «Воскресение» почти готово, далеко не оправдалось.

Между тем слухи о намерении Толстого продать свое новое произведение дошли до издателей, и в конце августа издатель «Нивы» А. Ф. Маркс обратился к нему телеграммой с просьбой предоставить «Воскресение» «Ниве». 31 августа Толстой пишет Черткову: «Телеграмму от Маркса посылаю вам для соображения» и тут же добавляет: «Над «Воскресением» работаю с увлечением, какого давно не испытывал» (AЧ). Как явствует из письма А. С. Суворина к Толстому от 7 октября 1898 г., еще в августе того же года Толстой через П. А. Сергеенко предлагал Суворину напечатать «Воскресение» в «Новом времени», но Суворин замедлил с ответом (АТБ).

1 сентября С. А. Толстая записывает в свой дневник: «Левочка тихонько от меня вел переговоры с Марксом (издателем «Нивы») о своей повести. Маркс предложил по нотариальному условию, чтоб исключительно иметь право на повесть, 1600 р. за лист. Когда я это услыхала, я сказала, что Льву Николаевичу нельзя это делать, раз он напечатал, что отказывается от всяких прав. Но это продается в пользу духоборов, и потому Лев Николаевич думает, что хорошо, а я говорила, что дурно. И вот теперь вдруг, в день моего отъезда, Лев Николаевич согласился, и Маркс давал без условий ограничения его прав 500 р. за лист, на что Лев Николаевич, кажется, согласится».⁵⁷⁶

Начало сентября было занято спешной отделкой повести, и около 11 сентября Толстому казалось, что отделка была закончена настолько, что можно было, переписав рукопись, по частям посылать ее за границу для перевода. В это время он пишет Черткову: «Нынче я кончил пересмотр всего до конца и начну переписывать и посылать вам сначала» (AЧ). На следующий день Толстой в письме к нему же сообщает о том, что повесть переписывается, и на днях начнется пересылка ее в Англию». «Медлил – добавляет он – потому, что боишься переменять потом в переводах» (AЧ).⁵⁷⁷

Судя по записи дневника С. А. Толстой от 28 сентября, к этому времени первые главы повести были уже отосланы Черткову. В письме от 13 октября н. ст. Чертков извещает Толстого о получении первых шести глав «Воскресения». Судя по письму Толстого к Черткову от 20 октября, в Англию были посланы еще 22 главы.

Помимо А. Ф. Маркса, Толстой одновременно вел переговоры о печатании «Воскресения» с издателем «Нового времени» А. С. Сувориным и с журналом «Живописное обозрение», как это видно из следующих строк письма Толстого к Черткову от 30 сентября 1898 г.: «у меня есть пожертвованных двенадцать тысяч и жду приезда или письма от Маркса, Суворина или «Живописное Обозрение». Я заявил требование 1000 рублей за лист, за право первого печатания, и 20 тысяч вперед. Если кончу с кем-нибудь, то, разумеется, уговором поставлю напечатать в известный определенный срок, который будет зависеть от иностранных переводчиков. Сережины⁵⁷⁸ demarches⁵⁷⁹ в Париже хороши, и я думаю, что лучше всего отдать в «Illustration» (AЧ).

В письме к Суворину от 12 октября 1898 г. Толстой пишет: «Я очень сожалею, что до получения вашего письма уже решил дело с «Нивою» относительно одной повести. Другую же я охотно оставлю вам на предлагаемых вами условиях. Какая это будет из трех, которые у меня есть, кроме отданных в «Ниву», я не могу решить, не окончивши работу над той, которую отдаю в «Ниву». Думаю кончить эту работу на днях и тогда сообщу вам».⁵⁸⁰ Это письмо написано в ответ на письмо Суворина от 7 октября, предлагавшего за «Воскресение» 1000 рублей с листа с выплатой вперед немедленно 20 000 рублей, без ограничения права перепечатки отдельных частей романа тотчас по напечатании их в «Новом времени», с предоставлением Толстому любого количества корректур (АТБ).

А. М. Хирьякову, обращавшемуся к Толстому от имени «Живописного обозрения», в письме от 18 ноября 1898 г. Толстой писал 21 ноября того же года: «Воскресение», право первого печатания, отдано «Ниве». Это было последнее предложение, и я на него согласился, когда пришло время. Объявлять же вам для того, чтобы вы дали больше, было неприятно. Отказать же «Ниве» и дать «Живописному обозрению» не было никакого основания… Я отдал тому, который повторил предложение тогда, когда надо и можно было решать» (ГТМ).

Дальнейшая пересылка рукописи за границу для перевода ее на иностранные языки задерживалась, так как Толстой вновь принялся за переделку повести: «Я очень поглощен переделкой «Воскресения» – пишет он Черткову в упомянутом письме от 30 сентября. – Большая половина готова, но еще не переписана, переписывают Маша с мужем⁵⁸¹ очень хорошо, внимательно, но медленно. Хотим взять переписчика». Тут же Толстой отвечает на предложение Черткова написать к повести предисловие, в котором было бы обращено внимание общества на судьбу духоборов: «Написать к «Воскресению» предисловие, какое вы говорите, хорошо бы было, но надо, чтобы оно хорошо написалось» (AЧ).⁵⁸²

В конце концов Толстой решил печатать «Воскресение» в России – в «Ниве». 9 октября он пишет Черткову: «Маркс прислал ко мне своего заведывающего делами и согласился на мои условия – по 1000 рублей за лист в 35 000 букв без всякого исключительного права, только за право первого печатания, и 20 000 вперед за одно «Воскресение». Так много пришлось работать над «Воскресением» – работа и теперь далеко не конченная во 2-й половине, – что мне страшно было продать не обделанным «Отца Сергия».⁵⁸³ Когда же мы стали считать, сколько выйдет листов из того, что теперь есть в «Воскресении», вышло, противно моим расчетам, меньше того, что я предлагал (при том вымарки неизбежные цензуры), а именно листов 12 максимум теперь. Может быть, разрастется вторая часть, но мне теперь не хочется брать больше 12 тысяч. Если же и к тому времени не подойдет еще пожертвований, то возьму после, когда понадобится, столько, сколько нужно для пополнения обещанных 30 тысяч. Мне хочется окончить и «Отца Сергия» и еще другую из голодного года,⁵⁸⁴ потому что обе имеют значение и стоят работы, и продать ее на тех же условиях, но обязываться очень не хочется. С Марксом стоит так: он привез мне 20 тысяч, но я не взял их, обещая дать решительный ответ через неделю – срок во вторник; я отвечу, что беру только 12 тысяч» (AЧ).

Через три дня после этого Толстой заключил с Марксом следующее условие:

«Предоставляю редакции «Нивы» право первого печатания моей повести «Воскресение». Редакция же «Нивы» платит мне по тысяче рублей за печатный лист в 35 000 букв. Двенадцать тысяч рублей редакция выдает мне теперь же. Если повесть будет больше двенадцати листов, то Редакция платит то, что будет причитаться сверх 12 000; если же в повести будет менее двенадцати печатных листов, то я или возвращу деньги или дам другое художественное произведение. Лев Толстой. 12 октября 1898 г.»⁵⁸⁵

Во всё время подготовки «Воскресения» к печати Толстой продолжал усиленно работать над ним.

30 сентября 1898 г. он пишет П. И. Бирюкову: «Я же теперь весь поглощен исправлением «Воскресения». Я сам не ожидал, как много можно сказать в нем о грехе и бессмыслице суда, казней. Меня очень увлекает и, хотя жалею, что не могу продолжать ту работу, о которой говорил вам,⁵⁸⁶ не могу оторваться от этой. Надо думать, что получится за нее и за «Отца Сергия» достаточно денег для пополнения недостающего». В дополнение к этому Толстой сообщает о результатах своего обращения к богатым людям относительно денежной помощи переселяющимся за границу духоборам: «Я писал тоже письма богачам по указанию Дунаева,⁵⁸⁷ но до сих пор на мои 12 писем получил только от одного 10, а от другого одну [тысячу]. Я не унываю и продолжаю писать» (АТБ). В письме к П. А. Буланже от 21 октября того же года он пишет: «Я очень рад был случаю заняться своей художественной деятельностью, работал над «Воскресением» и утешаю себя тем, что работа получает более важное значение, в сущности же предаюсь любимому делу, как пьяница, и работаю с таким увлечением, что весь поглощен работой» (ГТМ).

26 октября С. А. Толстая записывает в свой дневник: «По утрам [Лев Николаевич] усердно писал свою повесть «Воскресение».⁵⁸⁸ В письме к Черткову, полученном в Англии 6 ноября н. ст., Толстой пишет: «Детище же мое, «Воскресение» растет не по дням, а по часам и до сих пор еще радует. Нынче я продиктовал Арчеру⁵⁸⁹ содержание и думаю, что не отступлю от него, – могу только расширить и прибавить» (AЧ). 2 ноября Толстой записывает в дневник: «Дела очень много, но я весь поглощен «Воскресением», берегу воду и пускаю только на «Воскресение». Кажется, будет недурно. Люди хвалят, но я не верю». В следующей за этой дневниковой записи – 14 ноября отмечено: «Опять не видал, как прошли 11 дней. Очень увлеченно занят «Воскресением» и хорошо подвигаюсь. Совсем близок к концу». В тот же день С. А. Толстая записала в своем дневнике: „Говорила много с Левочкой – мужем о Мише,⁵⁹⁰ обо мне, о работе Л. Н. Он говорит, что со времен «Войны и Мира» не был в таком художественном настроении и очень доволен своей работой над «Воскресением»“.⁵⁹¹ В письме к Черткову, полученном в Англии 28 ноября н. с., Толстой пишет: «Много и думается и хочется писать, да весь поглощен «Воскресением»… Будет ужасно нецензурно, и нынче я подумал, что напечатание вполне за границей может вызвать запрет печатания в «Ниве» с выпусками» (AЧ). В ноябре же он писал почти в одних и в тех же словах С. Л. Толстому и Л. А. Сулержицкому о том, что он с увлечением занимается своей работой, и она всё растет. В письме к В. Г. и А. К. Чертковым от 11 декабря Толстой писал: «Ваше одобрение обоих «Воскресений»⁵⁹² мне было очень приятно и поощрительно. Я завтра буду писать эпилог. Всех теперь 87 глав, так что вы знаете ³/₄» (AЧ). Через два дня, 13 декабря, в письме к Черткову он говорит: «Я теперь решительно не могу ничем другим заниматься, как только «Воскресением». Как ядро, приближающееся к земле, всё быстрее и быстрее, так у меня теперь, когда почти конец, я не могу ни о чем, нет, не могу – могу и даже думаю, но не хочется ни о чем другом думать, как об этом. Сейчас получил корректуры до 70 главы, и очень мне не понравились некоторые места» (AЧ). 14 декабря С. А. Толстая писала В. В. Стасову: «Лев Николаевич страшно много работает над «Воскресением», и мы все ему переписываем, копируем, трудимся целыми днями».⁵⁹³ В дневниковой записи 2 января 1899 г., ближайшей к записи 25 ноября 1898 г., Толстой отметил: «За всё это время занимался исключительно «Воскресением». Но в тот же день там же записано: «В последнее время как будто ослабел интерес «Воскресения», и радостно чувствую другие, более важные интересы понимания жизни и смерти».

Начиная с 22 октября Толстой стал посылать в «Ниву» для набора частями текст «Воскресения». В этот день он писал А. Ф. Марксу: «Посылаю вам с этою же почтою начало повести. Я не подписал и не прислал вам условие потому, что последний пункт в нем о переводах неясно выражен. Вообще мне кажется это условие совершенно излишне после того, которое я послал вам. О том, чтобы переводы не появились за границей раньше появления в вашем издании, я приму меры. Для этого мне только нужно знать, когда и в каких размерах вы рассчитываете начать печатание повести. Будьте так добры уведомить меня об этом, с тем чтобы, сообразуясь с этим, я бы мог назначить крайний срок для выхода переводов. Вообще я думаю, что писанные условия ничего не обеспечивают, если нет желания быть справедливым».⁵⁹⁴ При письме была приложена расписка в получении в счет рукописи «Воскресения» двенадцати тысяч рублей. 7 ноября Толстой извещал Маркса о получении первых корректур и о высылке ему текста еще двадцати трех глав – от восемнадцатой до сороковой, выражая надежду выслать остальное не позже конца месяца и прося начать печатание «Воскресения» в Ниве с середины января. 17 ноября он писал Марксу о получении новых корректур и о том, что еще сорок глав – от тридцатой до семидесятой включительно – вышлет ему дня через два и что всех глав будет около восьмидесяти, но, вопреки первоначальному предположению, он не сможет кончить работу (над повестью и первыми корректурами ее) к январю и потому просит отложить печатание ее до марта, тем более, что к январю еще не будут готовы иллюстрации к тексту Л. О. Пастернака, и заграничные издатели просят также начать печатание с марта. В этом же письме он выражает согласие на предложение Маркса назвать «Воскресение» не повестью, а романом.

За это время для «Нивы» было набрано 29 глав. В ближайшее время Толстому был прислан набор еще одиннадцати глав. Прежде чем сдать рукопись в набор, Маркс или кто-нибудь из его ближайших сотрудников прибег к следующей уловке, которая была придумана для того, чтобы скрыть от наборщиков, что оригинал представляет собой произведение Толстого. Текст первого листа рукописи был заново переписан в редакции и на нем вместо заглавия «Воскресение» и имени Толстого было написано: «Ожидание. Повесть В. Короленко». Этой уловкой редакция «Нивы» рассчитывала предупредить возможность продажи служащими типографии гранок набора агентам каких-либо газет или журналов: имя Короленко, по расчетам редакции, не могло ввести в такой соблазн, в какой могло ввести имя Толстого. Когда гранки были отпечатаны, заглавие с именем Короленко на них было срезано, и потому ни на одном из экземпляров первой гранки ни заглавия, ни имени автора нет.