Лев Толстой
Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

* № 141 (рук. № 92).

Набатовъ обратилъ на себя вниманіе необыкновенными способностями въ сельской школѣ. Учитель устроилъ ему помѣщеніе въ гимназію. Въ гимназіи, давая уроки съ 5 класса, онъ блестяще кончилъ курсъ съ золотой медалью. Еще въ 7-мъ классѣ онъ рѣшилъ не идти въ университетъ, а идти въ народъ, изъ котораго онъ вышелъ, чтобы просвѣщать своихъ крестьянскихъ братьевъ. Онъ такъ и сдѣлалъ, поступивъ писаремъ въ село. Въ селѣ, кромѣ исполненія своихъ обязанностей, онъ читалъ крестьянамъ «Сказку о трехъ братьяхъ», «Хитрую механику», объяснялъ имъ обманъ, въ которомъ ихъ держатъ, и старался уговорить ихъ устроить комуну. Его арестовали, продержали въ тюрьмѣ 8 мѣсяцевъ и, не найдя уликъ, выпустили.⁴⁷² Освободившись отъ тюрьмы, онъ тотчасъ же пошелъ въ другую деревню и, устроившись тамъ учителемъ, дѣлалъ тоже самое. Его опять взяли и опять продержали годъ. Благодаря ловкости и сдержанности при допросахъ и внушающей довѣріе прямотѣ и добродушiю, которыми онъ дѣйствовалъ на своихъ судей, его опять выпустили, и онъ, оставивъ въ тюрьмѣ революціонныя связи, опять пошелъ въ народъ, устроилъ общинную слесарню и поттребительное товарищество. Его опять взяли и въ этотъ разъ,⁴⁷³ продержавъ 7 мѣсяцевъ, приговорили къ ссылкѣ, такъ что онъ провелъ половину взрослой жизни въ тюрьмѣ.

* № 142 (рук. № 92).

Другой человѣкъ изъ народа, Маркеллъ Кондратьевъ, былъ человѣкъ иного склада. Это былъ человѣкъ, родившійся въ каморкѣ на фабрикѣ. Въ фабричной школѣ онъ выказалъ большія способности и былъ первымъ ученикомъ. По праздникамъ онъ бѣгалъ съ ребятами въ садъ фабриканта за яблоками, на Рождество ходилъ на елку, устроенную женой фабриканта, гдѣ ему съ ребятами дарили копѣечные гостинцы, и съ 12 лѣтъ, глядя на жизнь директоровъ и служащихъ, почувствовалъ всю несправедливость положенія рабочаго.

Идеалы соціалистическіе представлялись ему въ очень смутной формѣ, въ родѣ того, какъ представляется царство небесное вѣрующимъ. То, что, по его мнѣнію, нужно было дѣлать для достижения этого идеала, было также ясно, какъ и то, что, по мнѣнію вѣрующаго, нужно дѣлать для достиженія царства Божьяго. Нужно было разрушать все существующее, въ особенности капиталистическiя учрежденiя, въ которыхъ ему представлялось все зло. Точно также онъ относился и къ религіи. Понявъ съ помощью революціонерки нелѣпость той вѣры, въ которую онъ вѣрилъ, и съ усиліемъ и сначала страхомъ, а потомъ съ восторгомъ освободившись отъ нея, онъ удовлетворился радостью разрушенія, – не уставалъ, когда случалось, смѣяться надъ попами и осуждать ихъ, но изъ за этихъ развалинъ разрушенія и не видѣлъ необходимости воздвиженія чего нибудь новаго на мѣсто разрушеннаго. Онъ и не замѣтилъ, какъ его прежнія убѣжденія, принятыя на вѣру, замѣнились новыми соціалистически-революціонными убѣжденіями, точно также, какъ и тѣ, принятыми только на вѣру. Разница съ прежними была та, что эти были разумнѣе прежнихъ, и еще та, что тѣ не вызывали недобрыхъ чувствъ, а эти вызывали ихъ. Какъ въ соціальномъ, такъ и въ религіозномъ отношеніи имъ руководили теперь чувства⁴⁷⁴ только негодованія, зависти, потребности⁴⁷⁵ возмездія за все вынесенное зло его предками, имъ самимъ и безчисленными товарищами въ Россіи и за границей.

* № 143 (рук. № 92).

Всѣ эти люди пережили такъ много тяжелаго, и такъ страшно было ихъ будущее, что они боялись вспоминать о прошедшемъ, о томъ, что привело ихъ въ это положеніе, и также боялись думать о томъ, что въ будущемъ ожидаетъ ихъ. Всѣ постоянно находились въ приподнятомъ, возбужденномъ состояніи, въ родѣ того, въ которомъ находятся люди на войнѣ, гдѣ не говорятъ ни о томъ, изъ за чего ведется война и зачѣмъ приняли участіе въ ней, ни о предстоящемъ сраженіи и объ ожидающихъ ранахъ и смертяхъ. Такъ было и здѣсъ. Для того чтобы быть въ состоянiи переносить мужественно настоящее положеніе, надо было не думать о немъ, развлекаться. И такъ они и дѣлали. Они развлекались и веселились разговоромъ, и влюбленіемъ, и даже картами. Послѣ чаю Новодворовъ и птичка подсѣли къ Семенову и, доставъ карты, бумагу и карандашъ, устроили преферансъ. Выигрывать нечего было, потому что всѣ они жили общиной всѣ ихъ деньги были вмѣстѣ, но они почти каждый вечеръ играли на деньги и очень горячились, выигрывая и проигрывая. Нынче они тоже собрались играть. Кондратьевъ по обыкновению досталъ книгу Капиталъ Маркса и собрался читать у лампы. Но ни тѣмъ не удалось играть, ни Кондратьеву читать. Завязался разговоръ, не утихавшій до полуночи. Ранцева шила, накладывала заплату на куртку Набатова, слушая разговоръ. Вѣра Ефремовна перемывала посуду, Марья Павловна укладывала спать Федьку, который не переставая болталъ. Сначала разсказывалъ Нехлюдовъ про политическія новости, которыя онъ прочелъ въ газетѣ въ волостномъ правленіи. Потомъ всѣхъ занялъ Федька, который, напившись чаю, потребовалъ молиться Богу, при чемъ Ранцева разсказала, какъ ея маленькій сынъ, котораго нянька научила молиться Богу, подходилъ къ образу и стучалъ его, спрашивая: «Богъ! вы слышите?» Всѣ весело смѣялись.

* № 144 (рук. № 92).

Новодворовъ былъ женатъ церковнымъ бракомъ дѣйствительно на Вѣрѣ Ефремовнѣ. Они сошлись, когда оба были въ ссылкѣ. Родился одинъ ребенокъ, умеръ, и послѣ этого Новодворовъ объявилъ ей, что онъ болѣе не любитъ ее и призналъ и себя и ее вполнѣ свободными. Теперь Новодворовъ былъ, очевидно, влюбленъ въ Богомилову и предлагалъ ей бракъ, и она, ссылаемая только на поселеніе, колебалась – идти или не идти за нимъ, тѣмъ болѣе что она не любила его, а только была польщена его любовью. Она кокетничала.

* № 145 (рук. № 92).

Большинство тѣхъ ссыльныхъ въ Якутскую область и на каторгу людей, которыхъ узналъ Нехлюдовъ, начинали съ того, что, руководимые самыми естественными желаніями хорошихъ молодыхъ людей въ одно и тоже время дѣлать самое лучшее и полезное дѣло и вмѣстѣ съ тѣмъ отличиться, стали заниматься общими вопросами не своей [жизни], а народнаго блага. Сначала они учились, доставали книги, переписывали, читали ихъ и сообщали другимъ свои мысли и знанія. Въ началѣ своей дѣятельности большинство этихъ людей и не думало о революціи. Но правительство, подозрѣвая революціонныя стремления, схватывало ихъ, запирало, истязало и, главное, мѣшало дѣлать начатое и признаваемое несомнѣнно хорошимъ дѣло, и люди эти невольно были приводимы къ желанію избавиться отъ того, что мѣшало имъ. Средство избавиться была революція, и ихъ дѣятельность, чисто умственная, переходила въ практическую, и начиналась война съ правительствомъ.

* № 146 (рук. № 91).

– А помнишь татарина? Ружьемъ стрѣлялъ, плечамъ цѣловалъ, реформа кончалъ, – сказалъ Крыльцовъ, и Набатовъ съ своей необыкновенной памятью пересказалъ весь веселый разсказъ Щедрина о путешествіи персидскаго шаха.

Его перебивали, смѣялись и забыли карты. Всѣ стянулись около лампы на нарахъ. Симонсонъ между тѣмъ подошелъ къ Нехлюдову и, прямо глядя ему въ глаза своимъ дѣтски невиннымъ взглядомъ, сказалъ:

– Пойдемте сюда. Мнѣ поговорить надо съ вами.

Онъ подошелъ къ окну и сѣлъ на нары, заплетя ногу за ногу. Нехлюдовъ сѣлъ рядомъ съ нимъ, тотчасъ же догадавшись, о чемъ онъ хочетъ говорить съ нимъ.

– Я смотрю на васъ, – сказалъ онъ, – вродѣ какъ на опекуна Екатерины Михайловны. Вы, по крайней мѣрѣ, взяли на себя заботу о ней и связаны съ ней, какъ она мнѣ говорила, вашимъ прошедшимъ, и…

Онъ остановился и обратился къ Катюшѣ, сидѣвшей подлѣ дѣвочки и похлопывавшей ее рукой, какъ усыпляютъ дѣтей.

– Екатерина Михайловна, – сказалъ онъ ей, – могу я все сказать Дмитрію Ивановичу?

– Да, разумѣется, можете, – сказала она, краснѣя и тяжело вздыхая.

– Такъ считая васъ связаннымъ съ нею и вашимъ общимъ прошедшимъ и вашими обѣщаніями, я считаю себя обязаннымъ объявить вамъ наше съ ней рѣшеніе и просить вашего согласія.

– То есть, что же? – спросилъ Нехлюдовъ, хотя ужъ зналъ что.

– То, что я въ первый разъ въ жизни люблю женщину, хочу соединить свою судьбу съ нею, и эта женщина – Екатерина Михайловна. Я спрашивалъ ее, хочетъ ли, можетъ ли она соединить свою судьбу съ моею, быть моей женой. Она сказала – да. Но подъ условіемъ вашего согласія. И вотъ я прошу его.

– Я не имѣю на это права, – сказалъ Нехлюдовъ. – Не то чтобы я не хотѣлъ, я предложилъ Катюшѣ загладить свою вину и вотъ и продолжаю быть готовымъ на бракъ.

– Но она рѣшительно не хочетъ этаго. Мотивовъ ея я не знаю – догадываюсь и высоко цѣню. Но все-таки рѣшеніе ея неизмѣнно. Подойди къ намъ.

Катюша встала и подошла къ нимъ. Она стояла посереди наръ и смотрѣла то на того, то на другаго. Она очень перемѣнилась, похудѣла, прежняя припухлость и бѣлизна лица совсѣмъ изчезла. Она загорѣла, какъ бы постарѣла и имѣла видъ немолодой женщины.

** № 147 (кор. № 115).

– Ну, однако надо мнѣ съ вами поговорить, – сказала Марья Павловна, обращаясь къ Нехлюдову. И Марья Павловна встрѣтилась взглядомъ съ густо покраснѣвшей Катюшей. – Пойдемте сюда.

Марья Павловна пошла впередъ, въ дверь сосѣдней каморки – женской.

– У насъ событіе, – сказала она, какъ всегда, по дѣтски наивно усаживаясь движкомъ глубже на нарахъ и откидывая съ глазъ волоса своей красивой тонкой рукой. – Вы догадываетесь?

– Можетъ быть, что догадываюсь. О Симонсонѣ?

– Да, – улыбаясь сказала Марья Павловна. – Видите ли, отъ васъ зависитъ.

– Отчего отъ меня?

– Отъ того, что ея рѣшеніе отказаться отъ васъ окончательно и безповоротно. И не надо говорить ей про это. Какъ только скажешь ей про это, она плачетъ.

– Да, – нахмурившись сказалъ Нехлюдовъ. – Но любитъ ли она его?

– Она? Не знаю. Думаю, что да, что она польщена его любовью. И главное, что она, принявъ его предложеніе, сжигаетъ свои корабли съ вами.

– Такъ что жъ я? – спросилъ Нехлюдовъ.

– А вы просто какъ человѣкъ ей близкій. Онъ хочетъ, чтобы вы выразили свое согласіе.

– Какъ это все странно!

– Да и мнѣ жалко Владиміра, – говорила Марья Павловна, – Онъ былъ такъ свободенъ. И теперь эта страсть, какая то странная, нелѣпая, такъ захватила его, что онъ не можетъ побѣдить ее. Я ужъ пробовала говорить, но это безполезно. Онъ…

Въ это время Симонсонъ вошелъ въ дверь и подошелъ къ Нехлюдову и, прямо глядя ему въ глаза своимъ дѣтски-невиннымъ взглядомъ, сказалъ:

– Какъ я знаю, вы связаны съ ней.⁴⁷⁶ – Онъ остановился и⁴⁷⁷ какъ бы задумался. – Такъ считая васъ связаннымъ съ нею и вашимъ общимъ прошедшимъ и вашимъ обѣщаніемъ, я считаю себя обязаннымъ объявить вамъ мое отношеніе къ ней.

– То есть, что же? – спросилъ Нехлюдовъ, невольно любуясь той простотой, правдивостью и чистотой, которая выражалась и въ лицѣ и въ словахъ Симонсона.

– То, что я люблю Катерину Михайловну.

– Я пойду позову ее, – сказала Марья Павловна и, вставъ, ушла въ дверь.

– Я спросилъ ее, хочетъ ли она соединить свою судьбу съ моей, быть моей женой, – продолжалъ Симонсонъ, – она сказала – да, но⁴⁷⁸ я знаю, что ей важно ваше согласіе.

– Какое же я имѣю право соглашаться и не соглашаться? – сказалъ Нехлюдовъ.⁴⁷⁹

– Ей это нужно, – сказалъ Симонсонъ. – Да вотъ и она. Катюша вошла и остановилась передъ ними съ взволнованнымъ и рѣшительнымъ лицомъ. Сдерживая дыханіе, она смотрѣла своими блестящими черными глазами то на того, то на другаго. Видно было, что для нея наступила рѣшительная минута. И она чувствовала это.⁴⁸⁰ Выраженіе лица ея было спокойное, твердое и серьезное. Только черные глаза особенно блестѣли.

– Я не знаю, почему нужно мое согласіе, – сказалъ Нехлюдовъ.

– Нужно, – прошептала она.

И Нехлюдовъ увидѣлъ на лицѣ ея прежнее при встрѣчахъ съ нимъ выраженіе какъ бы недовольства или враждебности къ нему, и это выраженіе огорчило Нехлюдова. «Неужели она все не можетъ простить?» думалъ онъ. А между тѣмъ она не только уже давно простила его, но любила его теперь лучше, чѣмъ когда нибудь любила прежде. И теперь уже не безсознательно, но сознательно отказывалась отъ него, для его же счастья.⁴⁸¹

– Рѣшайте сами, – сказалъ Нехлюдовъ.⁴⁸²

– Что мнѣ рѣшать?—сказала она, вся покраснѣвъ и⁴⁸³ опустивъ голову.

– Что же…⁴⁸⁴ Какая я жена. Развѣ каторжная можетъ быть женою? Зачѣмъ же мнѣ погубить Владиміра Ивановича?

– Это мое дѣло, – хмурясь сказалъ Симонсонъ. – Да и потомъ четыре года не вѣчность. Я буду ждать.

Она подняла голову и какъ бы удивленно и благодарно взглянула на Симонсона.

– Лучше оставьте меня, – сказала она и тихо заплакала.

Нехлюдовъ⁴⁸⁵ молча сидѣлъ противъ нея дожидаясь.

– Да, но если бы вышло помилованіе? – сказалъ онъ, когда замѣтилъ, что она успокоилась.

– Ну, тогда другое дѣло! – сказала она.

– Мнѣ, напротивъ, чѣмъ тяжелѣе ваше положеніе, тѣмъ болѣе нужна вамъ можетъ быть моя любовь, – сказалъ Симонсонъ.

Она взглянула на него и улыбнулась, какъ бы удивляясь этой его любви.

– Такъ рѣшено? – сказалъ Нехлюдовъ, и странное чувство и радости за ея хорошее будущее и за свое освобожденіе и вмѣстѣ съ тѣмъ обиды и ревности особенно къ высоко, выше себя цѣнимому имъ Симонсону, кольнуло его. – Что же, это очень хорошо, – сказалъ онъ. – Только вы, пожалуйста, дайте мнѣ возможность еще быть полезнымъ вамъ.

– Намъ, – она сказала «намъ» и странно, какъ бы испытующе, взглянула на Нехлюдова, – ничего не нужно. А я вамъ уже и такъ всѣмъ обязана. Если бы не вы.... – она хотѣла сказать что то и остановилась.

– Наши счеты Богъ сведетъ, – сказалъ Нехлюдовъ. – Ну, и будетъ говорить… – прибавилъ онъ и замолчалъ. У него навернулись слезы.

Симонсонъ подошелъ къ Нехлюдову и пожалъ ему руку. Потомъ подумалъ и, слабо улыбаясь, потянулся къ нему и поцѣловалъ его и вышелъ.

Нехлюдовъ остался одинъ съ Катюшей.

– Скажите, – сказалъ онъ, – вы искренно любите его?

Она помолчала.

– Я вѣдь не знала никогда такихъ людей. Это совсѣмъ особенные люди. И Владиміръ Ивановичъ совсѣмъ особенный. И онъ такой чудесный.

Нехлюдовъ ничего не сказалъ и невольно тяжело вздохнулъ.

– Нѣтъ, вы меня простите, если я не такъ поступаю, какъ вы желали, – сказала она.

– Нѣтъ, все хорошо, все хорошо, – сказалъ Нехлюдовъ, чувствуя себя умиленнымъ до слезъ. – Только бы вышло помилованіе, – прибавилъ онъ и вышелъ съ ней вмѣстѣ въ большую камеру.

* № 148 (рук. № 128).

Марья Павловна тотчасъ же встала и подошла къ Нехлюдову.

– Пойдемте въ ту камеру, мнѣ поговорить съ вами надо. Нехлюдовъ пошелъ за нею сначала въ коридоръ, а потомъ въ сосѣднюю женскую камеру.

– У насъ событіе, – сказала Марья Павловна, по дѣтски, наивно усаживаясь глубоко на нарахъ и откидывая съ глазъ волоса своей красивой тонкой рукой. – Вы догадываетесь?

– Можетъ быть, что догадываюсь. О Катюшѣ?

– Да, – грустно сказала Марья Павловна. – Видите ли, съ нашимъ Владимиромъ случилось что то необыкновенное и очень печальное. Вы, можетъ быть, замѣтили, онъ, такой свободный, сильный человѣкъ, совершенно ошалѣлъ, – Марья Павловна съ недоумѣніемъ и презрѣніемъ пожала своими сильными, казавшимися еще шире плечами въ бѣлой кофтѣ, – влюбился въ Катю самымъ глупымъ мальчишескимъ влюбленьемъ.

⁴⁸⁶ – Какъ странно, – сказалъ Нехлюдовъ,⁴⁸⁷ вспоминая все то, что онъ замѣтилъ.

– Владиміръ, прежде чѣмъ сказать ей, хочетъ говорить съ вами.

– Что же со мной говорить? Я не свободенъ, а она совершенно свободна, – сказалъ Нехлюдовъ…⁴⁸⁸

– Да, но видите ли. Я понимаю ее. Она не хочетъ вашего великодушія.⁴⁸⁹ Видите ли, это простая душа, много перенесшая, но она такъ тонко чувствуетъ. Когда я спрашивала ее про васъ, она мнѣ сказала, что скорѣе повѣсится, чѣмъ согласится навязать себя вамъ. И я знаю. что это рѣшеніе ея безповоротно.

– Ну, такъ объ чемъ же говорить со мной, – сказалъ Нехлюдовъ.

– Онъ хочетъ, чтобы вы выразили свое согласіе.

– Какое же я имѣю право соглашаться или не соглашаться? Вопросъ, мнѣ кажется, въ томъ, любитъ ли она его.

– Ну, въ этомъ я не компетентна, – улыбаясь своей милой улыбкой, сказала Марья Павловна. – Его нельзя не любить. Онъ такой хорошій человѣкъ. Но любитъ ли она его такъ, чтобы жениться, какъ онъ этого хочетъ, этого я не знаю.

Въ это время Симонсонъ съ опущенной лохматой головой вошелъ въ камеру и подошелъ къ Нехлюдову и, прямо глядя въ глаза своимъ дѣтски невиннымъ взглядомъ, сказалъ:

– Вы говорите обо мнѣ и о ней? Да? – Онъ остановился и какъ бы задумался. – Я считаю васъ связаннымъ съ нею и вашимъ общимъ прошедшимъ и вашимъ обѣщаніемъ и потому считаю себя обязаннымъ объявить вамъ мое отношеніе къ ней.

– То есть что же? – Спросилъ Нехлюдовъ, невольно любуясь той простотой и правдивостью, съ которой Симонсонъ говорилъ съ нимъ.

– То, что я люблю Катерину Михайловну.

– Я пойду позову ее, – сказала Марья Павловна и, вставъ, ушла въ дверь.

– И рѣшилъ просить ее соединить свою судьбу съ моей, быть моей женой, – продолжалъ Симонсонъ.

– Что жъ я могу? – сказалъ Нехлюдовъ.

– Я хотѣлъ, прежде хотѣлъ знать ваше рѣшеніе, – продолжалъ Симонсонъ.

– Мое рѣшеніе неизмѣнно, – сказалъ Нехлюдовъ. – Я думалъ, что моя женитьба съ ней можетъ облегчить ея положеніе, но ни въ какомъ случаѣ не должна стѣснять ее.

– Хорошо, я такъ и скажу ей, – сказалъ Симонсонъ и вышелъ.

Черезъ пять минутъ онъ вернулся вмѣстѣ съ Катюшей. Она вошла быстрымъ шагомъ и остановилась близко передъ Нехлюдовымъ. Выраженіе лица ея было тревожное, серьезное. Сдерживая дыханіе, она смотрѣла то на того, то на другаго своими блестящими и косящими черными глазами.

– Я сказалъ ей, – сказалъ Симонсонъ.

– Ну и что жъ? Какъ же вы рѣшаете? – сказалъ Нехлюдовъ.

– Что мнѣ рѣшать? – сказала она, краснѣя и избѣгая его взгляда, – что же, какая я жена? Развѣ каторжная можетъ быть женою? Зачѣмъ мнѣ погубить Владиміра Ивановича?

– Это мое дѣло, – хмурясь сказалъ Симонсонъ. – Да и потомъ четыре года не вѣчность. Я буду ждать.

Она подняла голову и какъ бы удивленно и благодарно взглянула на Симонсона.

– Да, но если бы вышло помилованіе? – сказалъ Нехлюдовъ.

– Да вѣдь этаго не будетъ, – сказала она.

– Ну, а если бы было? – сказалъ Нехлюдовъ.

– Лучше оставьте меня, – сказала она и тихо заплакала. – Больше нечего говорить.

И всѣ вернулись въ мужскую камеру.

** № 149 (рук. № 92).

20.

– Господа, великая новость, – сказалъ Набатовъ, возвращаясь со двора, – и скверная. Петлинъ прошелъ.

– Не можетъ быть, – крикнулъ Крыльцовъ.

– На стѣнѣ нашелъ его записку и списалъ: вотъ.

Набатовъ открылъ записную книжку и прочелъ: «17-го 7-го (значитъ, августа)⁴⁹⁰ отправленъ одинъ съ уголовными на Кару. Н. зарѣзался въ Казанской тюрьмѣ. Петровъ все въ сумашедшемъ домѣ. Аладинъ покаялся и хочетъ идти въ монастырь».

Новодворовъ, Вѣра Ефремовна, Марья Павловна, Ранцева и Набатовъ – всѣ знали этихъ четверыхъ. Крыльцовъ же былъ товарищъ и другъ съ Петровымъ и, кромѣ того, былъ виновникомъ его положенія: онъ увлекъ его въ революцію.⁴⁹¹ Его захватили съ прокламаціями, данными Крыльцовымъ, и посадили въ одиночку, которую онъ не выдержалъ, и такъ разстроился нервами, что видѣлъ привидѣнія и потомъ по дорогѣ въ Сибирь совсѣмъ сошелъ съ ума⁴⁹² и оставленъ былъ въ Казани въ сумашедшемъ домѣ.⁴⁹³ Зналъ онъ и Никонова, который зарѣзался стекломъ, чтобы избавиться отъ безвыходнаго положенія. Онъ ударилъ въ лицо допрашивавшаго его и трунившаго надъ нимъ товарища прокурора. Чтобы спасти его, его признали сумашедшимъ. Онъ не выдержалъ и перерѣзалъ себѣ стекломъ артеріи.⁴⁹⁴ Извѣстіе же объ Аладинѣ, террористѣ, особенно поразило Новодворова.

Долго всѣ молчали. Наконецъ Крыльцовъ обратился къ Нехлюдову и разсказалъ ему, кто былъ Петровъ и какъ онъ погибъ.

– Не выдержалъ одиночки, – сказалъ Крыльцовъ.

– Рѣдкіе выдерживаютъ, – сказалъ Новодворовъ.

– Ну, отчего рѣдкіе? – сказалъ Набатовъ. – Я такъ прямо радъ былъ, когда меня посадили. То все боишься, что самъ попадешься, другихъ запутаешь, испортишь дѣло. Такъ устанешь, что радуешься, когда посадятъ. Конецъ отвѣтственности. Отдохнуть можно.

– Я тоже всегда хорошо выдерживалъ, – началъ Крыльцовъ.

– Ну, не очень хорошо вы то со своимъ здоровьемъ, – неосторожно сказала Вѣра Ефремовна.

– Отчего не очень хорошо? – нахмурившись спросилъ онъ.

– Нѣтъ, я просто говорю, что не можетъ не оставить слѣдовъ.

– Вздоръ какой. Да, такъ я говорилъ, Петровъ нервная натура. Онъ мнѣ говорилъ, что у него были видѣнья, и свихнулся. Никонова я понимаю: сидѣть одному здоровому съ сумашедшимъ.

– Но что за негодяй Аладинъ, – сказалъ Новодворовъ.

– Захотѣлось сладости жизни, – вставилъ Набатовъ.

– Просто усталъ. Какъ мы всѣ устали, – сказалъ Крыльцовъ.

– Parlez pour vous,⁴⁹⁵ – крикнулъ своимъ басомъ Новодворовъ.

– Разумѣется, усталъ. Всѣ устали, – сказалъ Крыльцовъ.