bannerbannerbanner
Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Лев Толстой
Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Полная версия

* № 7 (рук. № 8).

АННА КАРЕНИНА.
РОМАНЪ.

«Отмщеніе Мое».


I.

[268]Несмотря на то, что онъ спалъ уже 3-ю ночь вслѣдствіи ссоры съ женой[269] не въ спальнѣ жены,[270] а на сафьяновомъ диванѣ въ своемъ кабинетѣ, сонъ Степана Аркадьевича Алабина былъ также[271] тихъ и сладокъ, какъ и обыкновенно,[272] и въ обычный часъ, 8 утра, онъ сталъ ворочать с боку на бокъ свое[273] тѣло на пружинахъ дивана и тереться лицомъ о подушку, крѣпко обнимая ее, потомъ открылъ глаза,[274] сѣлъ на диванѣ и, сладко улыбаясь, растянулъ,[275] выставивъ локти, свою широкую грудь, и улыбающіеся румяныя губы перешли въ зѣвающія. «Да что бишь? – думалъ онъ, вспоминая сонъ. – Миша Кортневъ давалъ обѣдъ въ Нью Іоркѣ на стеклянныхъ столахъ, да и какія то маленькія женщины, а хорошо. Много еще что то тамъ было отличнаго, да не вспомнишь. А надо вставать»,[276] сказалъ онъ себѣ, замѣтивъ кружки свѣта въ проѣденныхъ молью дыркахъ суконныхъ сторъ и ощущая[277] холодъ на тѣлѣ отъ сбившейся простыни съ сафьяннаго дивана. «Вставать, такъ вставать». Онъ быстро скинулъ ноги съ дивана,[278] отыскалъ ими шитыя женой – подарокъ къ прошлому рожденью – золотисто сафьянныя туфли и по старой, 9-лѣтней привычкѣ потянулся рукой къ тому мѣсту, гдѣ въ спальнѣ у него всегда висѣлъ халатъ, и тутъ вдругъ вспомнилъ, какъ и почему онъ спитъ не въ спальнѣ, а въ кабинетѣ, и улыбка исчезла съ его красиваго[279] лица. Онъ[280] сморщился. Лицо его приняло на мгновеніе выраженіе[281] испуганное и виноватое.

– AAAA!, – промычалъ онъ, вспоминая все, что было.

 

Было то, что любовная записка его къ Лидіи Ивановнѣ Шеръ, бывшей у нихъ въ домѣ гувернанткой, попалась въ руки женѣ однимъ изъ тѣхъ необыкновенныхъ случаевъ, которые какъ нарочно придуманы для того, чтобы дѣлать людей несчастными, и началось то, чего никакъ и ожидать нельзя было. Оказалось то, чего еще меньше ожидалъ Степанъ Аркадьичъ, – что жена его теперь только, послѣ 9 лѣтъ, открыла, что онъ никогда не былъ ей вѣренъ. Онъ хотя и никогда не думалъ хорошенько объ этомъ, но предполагалъ, что она подозрѣваетъ и не хочетъ доходить до подробностей. Оказалось, что вслѣдствіи этой попавшейся записки[282] жена пришла въ неистовство и съ пятью человѣками дѣтей и съ 6-мъ въ брюхѣ объявила ему, что она жить съ нимъ не будетъ и разойдется. Если бы это сказала другая женщина, Степанъ Аркадьичъ, можетъ быть, и не обратилъ бы на эту угрозу вниманія, но жена его была (онъ признавалъ ее такою) твердая, рѣшительная, прекрасная женщина, которая не любила говорить фразъ, а что говорила, то и дѣлала. И вотъ прошло 3 дня. Она не[283] пускала его себѣ на глаза, и онъ зналъ, она что то дѣлала, готовила съ своей матерью.

– Ие! Ие! – покряхтывалъ онъ съ гадливымъ выраженіемъ лица, какъ будто онъ испачкался въ вонючую грязь, вспоминая самыя тяжелыя для себя впечатлѣнія изъ этой первой сцены, и легъ опять на диванъ. «Ахъ, если бы заснуть опять. Какъ тамъ все это въ Америкѣ безтолково, но хорошо было». Но заснуть уже нельзя было, и ему живо представилась эта первая минута, когда онъ, вернувшись изъ театра веселымъ и довольнымъ, увидалъ ее съ несчастнымъ письмомъ въ рукѣ и съ столь преобразовавшимъ ея всегда доброе, милое, хорошее лицо выраженіемъ отчаянія и ненависти во взглядѣ. И при этой встрѣчѣ, какъ это часто бываетъ, мучало его больше всего не самая неблаговидность своего поступка (онъ признавалъ ее), не та боль, которую онъ ей сдѣлалъ (онъ жалѣлъ ее всей душой), но его мучало болѣе всего та глупая роль, которую онъ съигралъ въ эту первую минуту.

Съ нимъ случилось то, что случается съ людьми, когда они неожиданно уличатся въ чемъ нибудь слишкомъ неожиданно постыдномъ. Онъ не съумѣлъ приготовить свою физіономію къ тому положенію, въ которое онъ становился передъ женой послѣ открытія его связи. Вмѣсто того чтобы оскорбиться, отрекаться, оправдываться, просить прощенья, остаться даже равнодушнымъ, его лицо, совершенно помимо его воли (видно, нервы не успѣли передать смысла впечатлѣнья), лицо его вдругъ очень мило и пріятно, хотя и нѣсколько насмѣшливо улыбнулось. Этаго онъ не могъ забыть и не могъ простить себѣ и чувствовалъ, что этимъ онъ погубилъ себя совершенно. Да, и тонъ ея и взглядъ, когда она сказала: «теперь мы чужіе, ни я, ни дѣти не могутъ оставаться съ вами»,[284] былъ такой, что она не можетъ измѣнить своему рѣшенію. «И послѣ такой моей глупой улыбки чтожъ она могла сказать и сдѣлать».

<Степанъ Аркадьичъ нѣсколько разъ крякнулъ и ахнулъ, одѣваясь и живо вспоминая вчерашнее. Онъ не видѣлъ выхода, а между тѣмъ въ глубинѣ души его голосъ говорилъ ему, что пройдетъ и обойдется: «Несчастье – думалъ онъ, – вины тутъ моей нѣтъ почти никакой, невозможно же жить иначе, и никто (при этомъ онъ вспоминалъ своихъ сверстниковъ знакомыхъ) и не можетъ подумать, чтобы можно жить иначе. И она страдаетъ, ее жалко, ужасно жалко, – говорилъ себѣ Степанъ Аркадьичъ, вспоминая лицо жены, исполненное выраженіемъ ненависти, но, несмотря на желаніе выразить ненависть, выражающее страшное страданіе. – Да, ее жалко, ужасно жалко».> «Да, несчастье, – думалъ онъ, – ужасное несчастье. Бываетъ же, что идетъ человѣкъ по улицѣ, и кирпичъ упадетъ ему на голову. Вотъ кирпичъ и упалъ мнѣ на голову. Но чтожъ дѣлать, чтожъ дѣлать. И какъ хорошо было все до этаго, какъ мы счастливо жили. И кому какой вредъ я сдѣлалъ этимъ? Никому.[285] Правда, нехорошо, могутъ сказать что она была гувернанткой у насъ въ домѣ. Это правда, что нехорошо, – сказалъ онъ себѣ. – Что-то тривіальное, пошлое есть въ этомъ, но вѣдь пока она была у насъ въ домѣ, я не позволялъ себѣ ничего. Но все сдѣлала эта улыбка. Одно нехорошо – бѣдняжка страдаетъ. И она беременная». И онъ опять видѣлъ передъ собой глаза, дышащіе ненавистью, и содрагающійся ротъ и выраженіе напрасно скрываемаго страданія и чувствовалъ свою глупую улыбку. «Что мнѣ дѣлать чтожъ мнѣ дѣлать?»,[286] говорилъ онъ себѣ, и отвѣта не было, кромѣ того общаго отвѣта, который даетъ жизнь на всѣ сложные и неразрѣшимые вопросы. Отвѣтъ этотъ: надо жить потребностью дня, а тамъ видно будетъ. <И какъ сладкій, крѣпкій сонъ[287] не оставлялъ Степана Аркадьича, несмотря ни на какія нравственныя потрясенія, такъ и сонъ жизни дневной, увлеченіе привычнымъ житейскимъ движеніемъ, независимымъ отъ душевнаго состоянія, и это увлеченіе сномъ жизни никогда не оставляло его.> И онъ поспѣшилъ отдаться[288] этой потребности дня. «Тамъ видно будетъ», сказалъ онъ себѣ, надѣлъ халатъ, привычнымъ молодецкимъ шагомъ подошелъ къ окну, поднялъ стору и громко позвонилъ.

II.

И какъ только яркій свѣтъ зимняго утра освѣтилъ косыми лучами темные узоры ковра, изогнутое кресло и огромный письменный столъ, заставленный бездѣлушками и на краю котораго лежали пакеты и письма,[289] Степанъ Аркадьичъ сталъ, какъ кошка лапами засыпаетъ[290] то, что ей не нравится, сталъ заваливать то, что мучало его.[291] Вошедшій старый другъ камердинеръ Матвѣй внесъ платье и сапоги и подалъ новыя письма и одну телеграму. Степанъ Аркадьичъ схватилъ жадно письма и, разорвавъ ихъ, сѣлъ къ зеркалу и велѣлъ позвать цирюльника.

– Отъ хозяина извощика приходили, – сказалъ Матвѣй, положивъ руки въ карманы пиджака.

Степанъ Аркадьичъ[292] ничего не отвѣтилъ и только взглянулъ на Матвѣя съ выраженіемъ соболѣзнованія къ самому себѣ. Матвѣй уныло, насмѣшливо и вмѣстѣ съ тѣмъ успокоительно твердо молча посмотрѣлъ на своего барина.[293]

– Я приказалъ придти въ то воскресенье, а до тѣхъ поръ чтобы не безпокоили васъ и себя по напрасну, – сказалъ Матвѣй.

Степанъ Аркадьичъ взглянулъ еще разъ на Матвѣя, и въ выраженіи лица его была благодарность и нѣжность. «Вотъ человѣкъ, который понимаетъ меня, вотъ истинный другъ», подумалъ онъ.

«Такъ ты думаешь ничего?», сказалъ его вопросительный взглядъ.

«Знаю, все знаю, – отвѣчалъ взглядъ Матвѣя, – знаю, что деньги нужны и долговъ много и что надо было лѣсъ продать въ имѣньи барыни. А теперь разстройство».

– Да ничего, сударь, образуется, – сказалъ онъ вслухъ.

Степанъ Аркадьичъ, разорвавъ телеграмму, исправилъ своей догадкой перевранныя слова и понялъ, что сестра его, давно обѣщавшая пріѣхать къ нимъ изъ Петербурга, будетъ[294] нынче.

Матвѣй, Анна Аркадьевна будетъ[295] нынче, – сказалъ онъ, остановивъ на минуту глянцовитую пухлую ручку цирюльника, считавшаго розовую дорогу между кудрявыми бакенбардами.

– Слава Богу, – сказалъ Матвѣй, этимъ отвѣтомъ показывая, что онъ понимаетъ также, какъ и баринъ, значеніе этаго пріѣзда, т. е. что Анна Аркадьевна съумѣетъ помирить мужа съ женою. – Одни или съ супругомъ? – спросилъ онъ.

Степанъ Аркадьичъ не могъ говорить, такъ какъ цирюльникъ занятъ былъ верхней губой, и поднялъ одинъ палецъ. Матвѣй въ зеркало кивнулъ головой.

– Одни. Наверху приготовить?

– Барынѣ доложи, гдѣ прикажутъ.

– Барынѣ доложить? – повторилъ Матвѣй.

– Да, доложи, и вотъ возьми телеграму передай, что они скажутъ.

– Слушаю-съ.

И подвинувъ душистое обтираніе, употребляемое послѣ бритья, и осмотрѣвъ еще разъ порядокъ, въ которомъ лежали платья и помочи, и поправивъ замѣченную имъ неправильность въ постановкѣ свѣтящихся ботинокъ, Матвѣй надѣлъ pince-nez, вдѣлъ большіе слоновой кости рѣзные запонки въ рукава и золотые въ воротъ тонкой, чистѣйшей рубашки и, на нѣкоторое отдаленіе отстранивъ, осмотрѣлъ ее, такъ какъ Степанъ Аркадьичъ былъ прихотливъ насчетъ бѣлья, и тогда только медленно вышелъ. Письма были хотя и незначительныя и не совсѣмъ пріятныя, но они исполняли то, что нужно было, они выставляли впередъ заботы дня и дальше и дальше застилали то, что было всегда нехорошо. Кромѣ писемъ были еще бумаги изъ того присутствія, въ которомъ Степанъ Аркадьичъ былъ членомъ и куда онъ сейчасъ долженъ былъ ѣхать. Онъ взглянулъ и на бумаги и, рѣшивъ, что особенно важныхъ не было, велѣлъ приготовить ихъ въ портфель, чтобы заняться ими въ кабинетѣ присутствія.

 

Степанъ Аркадьичъ, умывшись, оправивъ ногти и спрыснувъ бакенбарды, въ чистой рубашкѣ, въ панталонахъ и помочахъ стоялъ, нагнувшись передъ зеркаломъ, и двѣ круглые щетки погоняли одна другую, вычесывая его кудрявые волосы и бакенбарды (это энергическое движеніе болѣе всего возбуждало его), когда Матвѣй[296] съ тѣмъ же унылымъ и непроницаемымъ лицомъ вернулся въ комнату.

– Барыня приказали доложить: пускай дѣлаютъ, какъ имъ – вамъ т. е. – угодно, – сказалъ Матвѣй, «а что это значитъ, понимайте, какъ знаете», сказалъ его взглядъ.

Щетки на мгновеніе остановились, и волосы въ это время были зачесаны на лобъ, что придало сконфуженному лицу Степана Аркадъича еще болѣе сконфуженное выраженіе. Онъ помолчалъ, остановивъ руки, вздохнулъ и вдругъ какъ бы сказавъ: «а чортъ съ ними со всѣми», еще рѣшительнѣе сталъ чесать волосы, не переставая, такъ что даже запыхался и покраснѣлъ, тѣми же щетками разчесалъ бакенбарды, перечесалъ волоса назадъ, бросилъ щетки, растянулъ рубашку подъ помочами, прыснулъ духами на рубаху и бороду, надѣлъ крестъ на шею особенный, маленькій, форменный, но нарочно заказанный, жилетъ, сертукъ, расправилъ плечи и привычнымъ движеніемъ разсовалъ по карманамъ папиросы, бумажникъ, спички, часы съ двумя цѣпочками и брелоками и, встряхнувъ батистовый платокъ, чувствуя себя чистымъ, душистымъ, здоровымъ и веселымъ, вышелъ, легко ступая, въ столовую, гдѣ уже ждалъ его серебряный кофейникъ и китайскій приборъ на слегка крахмаленной бѣлѣйшей скатерти. Письма всѣ были прочтены, а съ самимъ собой оставаться ему не хотѣлось, какъ бы опять не пришли дурныя мысли, и потому за кофеемъ онъ развернулъ еще сырую поданную утреннюю газету и сталъ читать.

Апетитъ у Степана Аркадьича всегда былъ также хорошъ, какъ и сонъ, и послѣ 2-хъ чашекъ кофе и калача съ масломъ и свѣденій, почерпнутыхъ изъ газетъ о томъ, что въ наше время возникаетъ новый вопросъ о томъ, квази-либеральная ли партія имѣетъ призваніе къ будущей формировкѣ высшаго слоя или тенденціозность традицій должна уже офиціозно, если можно такъ выразиться, выставить свое новое и честное непреварикаціонное знамя, вникнувъ въ смыслъ этихъ разсужденій, которые не лишены были для него интереса, Степанъ Аркадьичъ прочелъ про обѣщаніе уничтожить сѣдые волосы, про легкую продающуюся карету и молодую особу, ищущую мѣста, что было тоже не лишено интереса, и, ощущая пріятную теплоту въ тѣлѣ, онъ всталъ спокойный, отряхнулъ крошки калача съ жилета.

* № 8 (рук. № 17).

[297]ДВА БРАКА.
РОМАНЪ.

Мне отмщеніе. Азъ воздамъ.


Первая часть.

I.

[298] Дарья Александровна Облонская, считавшая 9 лѣтъ своего красавца мужа[299] вѣрнымъ мужемъ, вдругъ открыла, что онъ былъ въ связи съ бывшей въ ихъ домѣ француженкой гувернанткой, и между мужемъ и женой произошла ужасная сцена и ссора, продолжавшаяся уже три дня и ничѣмъ еще не кончившаяся. То, что произошло и происходило еще теперь между мужемъ и женою, нельзя было назвать ссорой, а это было землетрясеніе, разрушившее всѣ основы ихъ жизни, смѣшеніе всего и хаосъ, который чувствовался и прислугой, и дѣтьми, и болѣе всего ими самими.


Первая страница рукописи восьмого по порядку начала «Анны Карениной»

Размер подлинника



Вдругъ оказалось для всѣхъ членовъ семьи и домочадцевъ, что нѣтъ никакого смысла въ ихъ сожительствѣ и что на каждомъ постояломъ дворѣ случайно сошедшіеся люди болѣе связаны между собой, чѣмъ всѣ члены семьи и домочадцы дома Облонскихъ. Дѣти бѣгали по всему дому какъ потерянные, Англичанка поссорилась съ экономкой и написала записку пріятельницѣ, чтобы пріискать ей мѣсто, поваръ ушелъ еще вчера со двора во время самаго обѣда, кухарка и кучеръ просили расчета.

Степанъ Аркадьичъ, виноватый во всемъ, спалъ уже 3-ю ночь не въ спальнѣ жены, а на сафьянномъ диванѣ въ своемъ кабинетѣ, и, несмотря на то что онъ былъ виноватъ и чувствовалъ свою вину, сонъ[300] Стивы (какъ его звали въ свѣтѣ) былъ также[301] спокоенъ и крѣпокъ, какъ и обыкновенно; и въ обычный часъ, 8 часовъ утра, онъ[302] поворотился на пружинахъ дивана,[303] съ другой стороны крѣпко обнялъ подушку, потерся о нее своимъ красивымъ, свѣже-румяннымъ лицомъ и открылъ свои[304] большіе, блестящіе влажнымъ блескомъ глаза.[305] Онъ сѣлъ на диванъ, улыбнулся,[306] красивой бѣлой рукой граціознымъ жестомъ провелъ по густымъ курчавымъ волосамъ, и во снѣ даже принявшимъ красивую форму.

«Ахъ, какъ хорошо было, – подумалъ онъ, вспоминая сонъ, – да, какъ это было? Да, Алабинъ давалъ обѣдъ въ Нью-Иоркѣ на стеклянныхъ столахъ, да, и какіе то маленькіе графинчики и они же женщины», вспоминалъ онъ, и красивые глаза его,[307] становились болѣе и болѣе[308] задумчивы.

– Да, хорошо было, очень хорошо. Много тамъ было еще отличнаго, да не вспомнишь… А, —[309] сказалъ онъ и, замѣтивъ полосу свѣта, пробивавшуюся сбоку одной изъ[310] суконныхъ сторъ, и, ощущая холодъ въ тѣлѣ отъ сбившейся простыни съ сафьяннаго дивана,[311] онъ весело скинулъ[312] ноги съ дивана, отъискалъ ими шитыя женой (подарокъ къ прошлому рожденью) обдѣланныя въ золотистый сафьянъ туфли и по старой, 9-ти лѣтней привычкѣ, не вставая, потянулся рукой къ тому мѣсту, гдѣ въ спальнѣ у него всегда висѣлъ халатъ, но тутъ онъ вдругъ вспомнилъ, какъ и почему онъ спитъ не въ спальнѣ жены, а въ кабинетѣ, улыбка исчезла съ его[313] красиваго лица, онъ[314] сморщилъ гладкій лобъ.

– Ахъ! Ахъ, Ахъ! Ааа…[315] – заговорилъ онъ, вспоминая все, что было.[316] – Какъ нехорошо…

И[317] его воображенію представились опять всѣ подробности[318] ссоры съ женою,[319] вся безвыходность его положенія.

«Да, она[320] не проститъ, да, она такая женщина», – думалъ онъ про жену.

– Ахъ! Ахъ, Ахъ! – приговаривалъ онъ съ[321] отчаяніемъ, вспоминая самыя тяжелыя для себя впечатлѣнія изъ всей этой ссоры.

«Ахъ, еслибъ заснуть опять! Какъ тамъ все въ Америкѣ безтолково, но хорошо было».

Но заснуть уже нельзя было; надо было вставать[322] бриться, одѣваться, дѣлать домашнія распоряженія, т. е. отказывать въ деньгахъ, которыхъ не было, дѣлать попытки примиренія съ женой, изъ которыхъ едва ли что выйдетъ, потомъ ѣхать въ Присутствіе,[323] главное, надо было вспоминать все, что было. Изъ всего, что онъ вспоминалъ, непріятнѣе всего была та первая минута, когда онъ, вернувшись изъ театра веселымъ и довольнымъ, съ огромной грушей для жены въ рукѣ, увидалъ жену съ[324] несчастной запиской въ рукѣ и съ[325] выраженіемъ[326] ненависти во взглядѣ. И при этомъ воспоминаніи, какъ это часто бываетъ, мучало[327] Степана Аркадьича не самое событіе, но побочное обстоятельство, то, какъ онъ принялъ эту первую минуту гнѣва жены.

* № 9 (рук. №. 9).

III.

[328]Занимая 2-й годъ мѣсто начальника въ Москвѣ, онъ пользовался общимъ уваженіемъ сослуживцевъ, подчиненныхѣ, начальниковъ и всѣхъ, кто имѣлъ до него дѣло. Главный даръ[329] князя Мишуты, заслужившій ему это общее уваженіе, состоялъ, кромѣ мягкости и веселаго дружелюбія, съ которымъ онъ относился ко всѣмъ людямъ, преимущественно въ полной безстрастности и совершенной либеральности, состоящей не въ томъ, чтобы строже судить сильныхъ и богатыхъ, чѣмъ слабыхъ и бѣдныхъ, но въ томъ, чтобы совершенно ровно и одинаково относиться къ обоимъ.

[330]Князь Мишута, не считавшій себя совершенствомъ, былъ исполненъ снисходительности ко всѣмъ. И этимъ онъ нравился людямъ, имѣвшимъ до него дѣло. Кромѣ того, онъ умѣлъ ясно, легко и кратко выражать свои мысли письменно и изустно, и этимъ онъ былъ дорогъ для сослуживцевъ.

Войдя въ Присутствіе, Князь Мишута кивнулъ, проходя, головой почтительному швейцару, поздоровался съ Секретаремъ и товарищами[331] и взялся за дѣло. «Если бы они знали только, – думалъ онъ, когда Секретарь, почтительно наклоняясь, поднесъ ему бумаги, – какимъ мальчикомъ виноватымъ былъ нынче утромъ передъ женой ихъ[332] Начальникъ».

Просидѣвъ засѣданіе и отдѣлавъ первую часть дѣлъ, Степанъ Аркадьичъ, доставая папиросницу, шелъ въ кабинетъ, весело разговаривая съ товарищемъ по службѣ объ сдѣланной ихъ другимъ товарищемъ и исправленной ими ошибкѣ, когда швейцаръ, заслоняя своимъ тѣломъ входъ въ дверь и на носу входившаго затворяя ее, обратился къ Степану Аркадьичу:

– Господинъ спрашиваютъ ваше превосходительство.

Степанъ Аркадьичъ былъ еще Надворный Совѣтникъ, но занималъ мѣсто дѣйствительнаго Статскаго Совѣтника, и потому его звали Ваше Превосходительство.

– Кто такой?

Швейцаръ подалъ карточку.

Константинъ Николаичъ[333] Ленинъ.[334]

– А! – радостно вскрикнулъ Степанъ Аркадьичъ. – Проси въ кабинетъ.

– Это[335] Костя[336] Ленинъ. Знаете: сынъ Николая Федорыча.

– Развѣ онъ въ Москвѣ живетъ?

– Онъ? Онъ вездѣ – въ Москвѣ и въ деревнѣ, что-то усовершенствуетъ – народъ что-то изучаетъ. Но прекрасный малый. Мы съ нимъ и по охотѣ друзья, да и такъ я его люблю, – говорилъ Степанъ Аркадьичъ съ тѣмъ обычнымъ заочнымъ пренебреженіемъ, съ которымъ всѣ обыкновенно говорятъ о людяхъ, къ которымъ лично мы относимся иногда не только не пренебрежительно, но подобострастно.

<Съ[337] Ленинымъ, когда онъ вошелъ, Степанъ Аркадьичъ обращался тоже не съ тѣмъ пренебреженіемъ, съ которымъ онъ говорилъ; и если не съ подобострастіемъ, котораго и не могло быть, такъ какъ Ордынцевъ былъ лѣтъ на 5 моложе Степана Аркадьича, но съ уваженіемъ и видимой осторожностью, которую, очевидно, вызывало съ разу бросающіеся въ глаза чувствительность, застѣнчивость и вообще несоразмѣрное самолюбіе[338] Ленина. Ордынцевъ былъ красивый молодой человѣкъ лѣтъ 30[339] съ небольшой черной головой и необыкновенно хорошо сложенный. Все въ его походкѣ, постановкѣ груди и движеніи рукъ говорило о большой физической силѣ и энергіи.

– Здраствуй, любезный другъ, ужасно радъ тебя видѣть, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, обнимая его.> – Ужасно, ужасно радъ всегда, а особенно теперь, – сказалъ онъ съ удареніемъ, – тебя видѣть. И спасибо, что отъискалъ меня здѣсь – въ этомъ вертепѣ; знаю твое отвращеніе ко всему административно, судебно, государственно и т. д. Ужъ извини меня за это, – и[340] князь Мишута сталъ смѣясь застегивать мундиръ, какъ будто желалъ скрыть крестъ на шеѣ.

Лицо Ленина,[341] все подвижное, выразительное, сіяло и удовольствіемъ и неудовольствіемъ за то, что швейцаръ грубо остановилъ его, и сдержанностью при видѣ чужихъ лицъ, товарищей[342] Облонскаго.

[343]Мое отвращеніе, съ чего ты взялъ? Смѣшно мнѣ иногда, – сказалъ онъ, оглядываясь на чужія лица.

– Да позвольте васъ познакомить: нашъ товарищъ[344] Никитинъ, Шпандовскій – Константинъ Дмитричъ Левинъ – гимнастъ и двигатель <– Степанъ Аркадьичъ подчеркнувъ произнесъ это слово —>, а главное, мой другъ Константинъ Николаичъ[345] Ленинъ – и мировой судья и земскій дѣятель.

И тотчасъ же Степану Аркадьичу замѣтно было, что этотъ тонъ шуточной рекомендаціи не понравился[346] Ленину, и онъ поспѣшилъ поправить, взялъ его за пуговицу. Ордынцевъ нахмурился и, какъ бы освобождаясь отъ чего-то, выпрямилъ грудь.

– Очень радъ, – сказалъ онъ сухо, подавая руку Борисову и не глядя на него.

– Ну, когда же увидимся?

– А вотъ что. Въ 4 часа я свободенъ. Давай обѣдать. Гдѣ я найду тебя?

– Въ Зоологическомъ саду, я тамъ выставилъ скотину.

– Ну, и отлично. Я заѣду за тобой. Ну что же, хорошо идутъ дѣла?

– Послѣ разскажу. Ты какъ?

– Я скверно, какъ всегда. А живу.

– Ну, такъ прощай.

– Да посиди же, покури. Да ты не куришь, ну такъ посиди немножко. Какъ щука на мели; тебѣ, я вижу, тяжело.

– Да и что отрывать васъ отъ вашихъ важныхъ государственныхъ дѣлъ.

[347]– Ты видишь, какъ у насъ хорошо и удобно. A тебѣ противно.

– Не противно,[348] напротивъ, – внушительно сказалъ онъ улыбаясь.

– Что же вамъ смѣшно? – спросилъ Борисовъ.

– Да такъ, я увѣренъ, что если бы ничего этаго не было, никакой разницы бы не было. Я увѣренъ, что настоящая жизнь и движеніе не здѣсь, а у насъ въ глуши.

Рѣчь его перебилъ вошедшій Секретарь съ бумагами. Секретарь съ развязной почтительностью и съ нѣкоторымъ общимъ секретарскимъ сознаніемъ своего превосходства подошелъ къ Алабину и сталъ подъ видомъ вопроса объяснять какое-то затрудненіе.[349] Князь Мишута, не дослушавъ, перебилъ Секретаря и, кратко объяснивъ ему, въ чемъ дѣло, отодвинулъ бумаги, сказавъ:

– Такъ и сдѣлайте, пожалуйста.

[350]Левинъ во время совѣщанія съ Секретаремъ стоялъ облокотившись обѣими руками на стулъ, и на[351] лицѣ его остановилась насмѣшливая[352] улыбка.

[353]Секретарь вышелъ.

– Не понимаю, не понимаю, – сказалъ Левинъ, – какъ ты, честный, хорошій человѣкъ, можешь служить.

– Вотъ видишь, надо только не горячиться.

– Ну да, ты умѣешь, у тебя даръ къ этому.

– Т. е. ты думаешь, что у меня есть недостатокъ чего-то.

– Можетъ быть, и да, – весело засмѣявшись, сказалъ Левинъ.

– Ну, хорошо, хорошо, погоди еще, и ты придешь къ этому. Хорошо, какъ у тебя 3000 десятинъ въ Ефремовскомъ уѣздѣ да такіе мускулы и свѣжесть, какъ у 12-лѣтней дѣвочки, а придешь и къ намъ.

[354]– Нѣтъ, ужъ я эту штуку кончилъ совсѣмъ, любуюсь на твое величіе и горжусь тѣмъ, что у меня другъ такой великій человѣкъ, и больше ничего. А моя общественная дѣятельность кончена.

– Ну, что Княгиня и Княжна, – сказалъ онъ и тотчасъ же покраснѣлъ.

– Здоровы, все тоже. Ахъ, какъ жаль, что ты такъ давно не былъ.

– А что? – испуганно спросилъ Левинъ.

– Поговоримъ послѣ. Да ты зачѣмъ собственно пріѣхалъ?

– Ахъ, тоже поговоримъ послѣ, – до ушей покраснѣвъ, сказалъ Левинъ.

– Ну, хорошо. Такъ вотъ что, – сказалъ Мишута, – я бы позвалъ къ себѣ, но жена уѣхала къ своимъ обѣдать. Но завтра пріѣзжай вечеромъ къ тещѣ. Они по старому[355] по четвергамъ принимаютъ. А нынче вотъ что. Да. Если ты хочешь ихъ видѣть, онѣ навѣрно нынче въ Зоологическомъ саду отъ 4 до 5. Кити на конькахъ катается. Ты поѣзжай туда, а я заѣду и вмѣстѣ куда нибудь обѣдать.

– Прекрасно.

– Ну, до свиданья.

– Мое почтенье, – весьма низко и сухо кланяясь, обратился[356] Ленинъ къ[357] Никитину и Шпандовскому съ тѣмъ дерзкимъ, крайне учтивымъ тономъ, который показываетъ, что я васъ знать не хочу, но прощаюсь съ вами потому, что, хотя я противъ своей воли познакомился съ вами, я благовоспитанный человѣкъ.

– Смотри же ты, вѣдь я знаю, забудешь или вдругъ уѣдешь въ деревню, – смѣясь прокричалъ князь Мишута.

– Нѣтъ, вѣрно.

– Очень странный господинъ, – сказалъ[358] Шпандовскій, когда[359] Ленинъ вышелъ.[360]

– Да,[361] но золотое сердце,[362] – сказалъ Князь Мишута. – И представьте, ему 29—30 лѣтъ, онъ какъ красная дѣвушка,[363] да, да, какъ красная дѣвушка, a вмѣстѣ съ тѣмъ полонъ жизни.

– Неужели?

<– Да вотъ, говорятъ, жениховъ въ Москвѣ нѣтъ: свѣжъ, уменъ, образованъ и тысячъ 15 доходу; только немножко, – онъ помахалъ пальцами передъ собой.[364]

Степанъ Аркадьичъ думалъ именно о томъ, что давно ужъ онъ замѣчалъ, какъ Ордынцеву нравилась его свояченица Кити Щербацкая, и что краска, бросившаяся ему въ лицо, когда онъ спросилъ о ней, не показываетъ ли то, что онъ теперь пріѣхалъ въ Москву съ намѣреніемъ сдѣлать предложеніе, чего давно ждали ужъ всѣ въ семьѣ Щербацкихъ. «Хорошо бы было, – думалъ Степанъ Аркадьичъ, – и Долли этаго желаетъ, и, можетъ быть, если бы это случилось, подъ веселую руку и я бы помирился съ ней. Да и славная партія. И нельзя ли у него занять. Ахъ, непріятно! У пріятелей, которыхъ я люблю, не люблю занимать, потому что не отдашь и тогда испортишь дружбу».>

– Да, батюшка, – сказалъ онъ вслухъ, – вотъ счастливчикъ, все впереди, и силы сколько.

– Что же вы жалуетесь, Князь.

– Да скверно, плохо, – сказалъ[365] Князь Мишута, которому натощакъ передъ ѣдой приходили всегда на короткое время мрачныя мысли,[366] и поспѣшилъ приступить къ завтраку.

<III.

Зоологическій садъ былъ полонъ народа.

Около катка играла музыка. Съ горъ катались въ салазкахъ, въ креслахъ и на конькахъ, тѣснясь на лѣстницѣ и у входовъ. Молодцы катальщики измучались, скатывая и втаскивая салазки. Олѣни самоѣдовъ катали любителей. Ha каткѣ кружились дѣти, юноши, взрослые и нѣсколько дамъ. Вездѣ стояли рамки нарядныхъ зрителей въ соболяхъ и бобрахъ. По всѣмъ домикамъ звѣринцевъ и птичниковъ толпились зрители. У подъѣзда стояли сотни дорогихъ экипажей и извощиковъ. Стояли жандармы. За прудомъ, рядомъ съ медвѣдями и волками, въ вновь построенныхъ домикахъ, были выставки.>

IV.

[367]Степанъ Аркадьичъ ужъ находился въ полномъ заблужденіи сна жизни. Лицо его сіяло, какъ и его шляпа и какъ утреннее солнце на инеѣ, покрывавшемъ деревья.

– Зайдемъ на катокъ къ нашимъ – и обѣдать. Гдѣ хочешь?

– Мнѣ все равно. Ты знаешь, что для меня гречневая каша вкуснѣе всего; а такъ какъ ее нѣтъ ни въ Эрмитажѣ ни въ Новотроицкомъ, то мнѣ все равно.

– Ну, такъ въ Эрмитажъ, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, вспоминая, что въ Новотроицкомъ будутъ просить долгъ. – А Красавцева взять? Онъ милый малый.

– Если можно не брать, то лучше, – сказалъ Ордынцевъ улыбаясь.

– Можно и не брать. А Толстая [?] давно ли? А какова Собѣщанская? Прелестна. Что же Добре? Продулся? Завтра будешь обѣдать?

– А, Наталья Дмитріевна, и вы пришли посмотрѣть коровъ. Вотъ рекомендую – Ордынцевъ, скотоводъ.

Такъ переговаривался, раскланиваясь, Степанъ Аркадьичъ на право и на лѣво. И Ордынцевъ, къ удивленію, замѣчалъ, что на всѣхъ лицахъ, съ которыми говорилъ Алабинъ, отражалась таже ласковость, что и на лицѣ Алабина.

На каткѣ стояла толпа зрителей, и каталось человѣкъ 15.[368] Онъ остановился, чтобы оправиться, и, когда уже подошелъ къ ступени, увидалъ ее. Она была въ суконной, обшитой барашкомъ шубкѣ, въ такой же шапочкѣ. Онъ узналъ ее не по тонкому стану, какого не было у другой женщины, не по длинной граціозной шеѣ, не по маленькой головкѣ съ бѣлокурой тяжестью волосъ, не по ножкамъ, тонкимъ и граціознымъ, въ высокихъ ботинкахъ, не по[369] спокойной граціи движеній; но онъ узналъ ее по трепету своего сердца, когда глаза его остановились на ней. Онъ сошелъ внизъ и, поздоровавшись съ стоявшимъ у катка двоюроднымъ братомъ ея Гагинымъ, сталъ подлѣ него.[370] Она каталась на противуположномъ концѣ и, тупо поставивъ ножки одну за другой, видимо робѣла, катясь на поворотѣ навстрѣчу отчаянно размахивавшему руками и пригибающемуся къ землѣ мальчику. Она каталась одна, но видно было, что всѣ, кто былъ на каткѣ, видѣли и помнили ее и, насколько приличіе позволяло, всѣ смотрѣли на нее и желали ея взгляда. Она вынула лѣвую руку изъ муфты и держала ее на одной правой рукѣ. Она улыбалась своему страху. Потомъ, узнавъ, вѣроятно,[371] Левина, она сдѣлала быстрое движеніе стегномъ и подбѣжала, катясь прямо къ[372] брату и хватаясь за него рукой и вмѣстѣ съ тѣмъ съ улыбкой кивая[373] Левину.[374]

Если былъ недостатокъ въ этой несомнѣнной красавицѣ, то это былъ недостатокъ живости и цвѣта въ лицѣ. Теперь этаго недостатка не было. Лицо ея, строгое и прелестное, съ большими мягкими глазами, было покрыто румянцемъ, глаза свѣтились больше чѣмъ оживленіемъ физическаго движенья. Они свѣтились счастьемъ.

– Давно ли вы здѣсь? – сказала она, подавая[375] Левину узкую въ темной перчаткѣ руку. – Ахъ, благодарствуйте.

Она уронила платокъ изъ муфты, который поднялъ[376] Левинъ, краснѣя и не отвѣчая. Она отвернулась оглядываясь.

– Ахъ да. Я вчера пріѣхалъ. Я не думалъ васъ найти здѣсь. Я не зналъ, что вы катаетесь, и прекрасно катаетесь, – прибавилъ онъ.

– Ваша похвала особенно дорога. Здѣсь про васъ преданье осталось, что вы лучшій конькобѣжецъ. И съ горы какъ то задомъ.[377]

– Да, одно время, когда былъ Американецъ [?], я имѣлъ страсть…

– Ахъ, какъ бы мнѣ хотѣлось васъ посмотрѣть.[378]

Левинъ улыбался и чувствовалъ, что глупо улыбается.

Къ[379] Левину и Кити подбѣжалъ, ловко остановившись, молодой человѣкъ Московскаго свѣта, которого оба знали.

– Вотъ я прошу побѣгать, – сказала она ему по французски.

– Ахъ, пожалуйста, тутъ гадость коньки, возьмите мои безъ ремней, очень хороши.

– Да я не заставляю себя просить, но, пожалуйста, не ждите отъ меня ничего, а позвольте просто съ вами побѣгать.

[380]– Какъ хотите, – отвѣчала Кити, и вдругъ, какъ бы солнце зашло за тучи, лицо Кити утратило всю ласковость и замѣнилось строгимъ, холоднымъ выраженіемъ, и[381] Левинъ узналъ эту знакомую игру ея лица, когда она дѣлала усиліе мысли. На гладкомъ мраморномъ лбу ея чуть какъ бы вспухли морщинки.

– Пойдемте еще кругъ, – обратилась она къ молодому человѣку, подавая ему руку, и опять задвигались стройныя ножки.

– А коньки хотите мои? – сказалъ молодой человѣкъ.

– Нѣтъ, все равно.

– Давно не бывали, Николай Константиновичѣ, сударь, – говорилъ катальщикъ, навинчивая ему коньки. – Послѣ васъ нѣту. Хорошо ли будетъ?

«Что значитъ эта перемѣна? – думалъ Ордынцевъ. – Боялась она слишкомъ обрадовать меня, или я дуракъ и смѣшонъ.[382] Да, онъ говоритъ, съ радостью пойдетъ, – думалъ онъ про слова брата. – Ему хорошо говорить, не видя ее. Но развѣ можетъ такая женщина любить меня, съ моимъ лицомъ и моей глупой застѣнчивостью. Я сейчасъ былъ точно дуракъ или хуже, точно человѣкъ, знающій за собой много дурнаго».

268Зачеркнуто: Степанъ Аркадьевичъ Алабинъ, несмотря на <41 годъ жизни, на сѣдѣющія нити въ длинныхъ курчавыхъ бакенбардахъ, на одѣвающееся уже откормленнымъ жиромъ расширѣвшее тѣло, спалъ сномъ ребенка, и спокойствіе его сна не нарушилось никакими нравственными причинами> 37 лѣтъ отъ роду, не потерялъ еще способности ребяческаго спокойнаго сна, несмотря ни на какія нравственные невзгоды.
269Зач.: въ первый разъ послѣ 9 лѣтъ
270Зач.: куда его не пустили вчера вечеромъ вслѣдствіи открывшейся его невѣрности
271Зач.: хорошъ
272Зач.: и онъ проснулся въ привычный часъ, 8 часовъ, время, когда ему надо было ѣхать въ одно изъ Московскихъ присутствій, гдѣ онъ былъ предсѣдателемъ, проснулся, потягиваясь, растягивая и вздымая свою геркулесовскую широкую грудь и сладко чмокая румяными улыбающимися губами. Зимній яркій свѣтъ уже проходилъ въ щели между тяжелыми гардинами, и сафьянъ холодилъ тѣло подъ сбившейся простыней.
273Зач.: тяжелое, одѣтое жиромъ, откормленное
274Зач.: кругло зѣвнулъ и улыбаясь
275Зач.: разставивъ
276Зач.: И несмотря на жиромъ одѣтое, откормленное тѣло, онъ скинулъ
277Зачеркнуто: непривычный
278Зач.: маленькими ступнями
279Зач.: свѣжаго
280Зач.: привычнымъ ему жестомъ въ минуты задумчивости сталъ <быстро перебирать и ощупывать кончиками тонкихъ бѣлыхъ и пухлыхъ пальцевъ съ овальными розовыми ногтями лѣвой руки верхнія волоски бакенбардъ, какъ бы повѣряя правильность ихъ формы,> потирать красивой пухлой рукой лобъ и вьющіеся волосы на маковкѣ. Онъ вдругъ вспомнилъ все, что было вчера вечеромъ, когда онъ, веселый и ласковый, съ коробкой конфетъ вернулся изъ театра и вмѣсто милой <старой>, всегда тихой, ласковой подруги, жены и матери своихъ дѣтей, увидѣлъ блѣдную женщину съ окоченѣвшими, какъ будто дрожащими членами и смотрѣвшими прямо на него и остановившимися глазами, горѣвшими непримиримой злобой, даже ненавистью. Онъ, <такъ любившій любить всѣхъ и быть любимымъ, такъ любившій свою жену не какъ женщину, но какъ стараго друга и мать дѣтей, всегда ласковый, пріятный, добрый со всѣми) всегда гордившійся – если онъ чѣмъ нибудь гордился – тихой прелестью своей семьи, долго не могъ понять, что случилось. Хотя онъ зналъ себя въ отношеніи вѣрности давнымъ давно и сто разъ виноватымъ передъ женой, онъ такъ самъ привыкъ къ этому, что иногда думалъ, что и она знаетъ и привыкла; и ему въ голову не могло придти, чтобы послѣ 9 лѣтъ вдругъ такая счастливая жизнь сдѣлалась адомъ только потому, что она узнала одну изъ его послѣднихъ невѣрностей. Когда она показала ему его любовное письмо <къ бывшей у нихъ гувернанткѣ> <къ Лидіи Ивановнѣ), попавшее самымъ страннымъ, несчастнымъ случаемъ ей въ руки, и когда она сказала ему, что теперь все кончено между ними и что она завтра уѣдетъ отъ него, онъ былъ такъ ошеломленъ, что ничего не отвѣтилъ и даже не измѣнилъ веселаго выраженія своего лица, какъ это часто бываетъ съ людьми, слишкомъ неожиданно пораженными. Самъ не зная зачѣмъ, онъ даже улыбнулся. Только уже послѣ понявъ весь ужасъ своего и ея положенія, понявъ, что она до этой минуты ничего не знала, что она считала его чистымъ, понявъ, какъ ужасно ей было вдругъ разочароваться, онъ попытался виниться, просить прощенія, обѣщать исправленія; но она не хотѣла его слышать и, еще разъ подтвердивъ свое намѣреніе разойтись, вышла изъ комнаты и не хотѣла его больше видѣть. Какъ ни невозможно ему казалось исполненіе ея угрозы – послѣ 10 лѣтъ <внѣшне> хорошей дружной жизни съ 5 человѣками дѣтьми и съ однимъ въ брюхѣ бросить мужа, онъ боялся жены; онъ зналъ ея кротость, характеръ тихій, холодный, честный и твердый. Какъ ни невозможна казалась ея угроза, онъ тоже не могъ себѣ представить того, чтобы, сказавъ что нибудь такъ рѣшительно, какъ она объявила свое рѣшенье вчера вечеромъ, чтобы она измѣнила ему. Если онъ и хотѣлъ надѣяться, что она все таки проститъ его, онъ не могъ себѣ представить, какъ она это сдѣлаетъ. Онъ помнилъ ея лицо и не могъ вѣрить, чтобы она измѣнила своему рѣшенію; такъ не похоже было на нее, всегда благоразумную, спокойную и твердую, сказать и не сдѣлать.
281Зач.: испуганной и виноватой собаки.
282Зачеркнуто: Дарья Александровна
283Зач.: хотѣла его видѣть и
284Зачеркнуто: «это рѣшено и кончено», подтверждалъ что кончено, когда она сказала это.
285Зач.: <А главное то поражало его.> Это было и давно, и мы жили прекрасно, и она была счастлива. Вѣдь ничто же не измѣнилось.
286Зач.: И что будетъ? Не проститъ, нѣтъ, не проститъ. А можетъ быть, и обойдется.
287Зач.: настоящій ночной никогда
288Зач.: ему
289Зачеркнуто: и телеграммы. И съ входомъ камердинера Матвѣя съ новыми письмами и телеграммой сонъ жизни охватилъ Степана Аркадьича.
290Зач.: землею и пепломъ
291Зач.: и заботы дня одна за другою живо представлялись ему.
292Зач.: оглянулся на него съ удивленіемъ, какъ будто онъ не знаетъ, что денегъ нѣтъ. «Знаю, ну что жъ?»
293Зач.: Видно было, что онъ хотѣлъ пошутить. «Не только знаю, что денегъ нѣтъ, – говорилъ взглядъ Матвѣя, – но знаю <и всѣ> ваши обстоятельства, сударь. Знаю, <что долговъ куча, что денегъ нѣтъ и> что съ барыней разстройка, а что въ ея имѣньи надо лѣсъ продать и что это васъ мучаетъ. Все знаю и понимаю и не совѣтую вамъ унывать, сударь, потому что не такія дѣла бывали и обходились».
294Зачеркнуто: завтра
295Зач.: завтра
296В подлиннике описка: Аркадій
297Зачеркнуто: Анна Каренина
298Зач.: <Несмотря на то, что онъ спалъ уже 3-ю ночь вслѣдствіе ссоры съ женой не въ спальнѣ жены> Между мужемъ и женой произошла ссора. Жена не хотѣла оставаться въ домѣ мужа, который измѣнялъ ей, и съ 5-ю человѣками дѣтей хотѣла уѣхать отъ него къ матери.
299Зач.: веселымъ, доброду[шнымъ]
300Зачеркнуто: <Князя Михаила Андреевича> <Степана Аркадьича Облонскаго> <Мишуты> Мишиньки
301Зач.: тихъ и сладокъ
302Зач.: сталъ ворочаться съ боку на бокъ
303Зач.: поворотилъ свое <начинавшее ожирѣвать> бѣлое откормленное тѣло и тереться бѣло-румянымъ немытымъ лицомъ о подушку, крѣпко обнимая ее. Онъ
304Зач.: маленькіе блестящіе глазки
305Зач.: окруженные черными густыми рѣсницами.
306Зач.: своей неотразимо-пріятной, дѣтски доброй улыбкой и, выставивъ локти, потянулся и, почмокавъ влажными улыбающимися губами, оглянулся. «Да, что бишь, – думалъ
307Зач.: по мѣрѣ того какъ съуживались,
308Зач.: блестящи
309Зачеркнуто: <надо вставать> что же нехорошо?
310Зач.: тяжелыхъ
311Зач.: – Неужели? – вдругъ вскрикнулъ онъ, вскакивая. – Ахъ, да. Да. Вставать, такъ вставать.
312Зач.: стройныя бѣлыя
313Зач.: сіяющаго добротой
314Зач.: сморщился и махнулъ рукой
315Зач.: промычалъ
316Зач.: И надо же было, чтобы эта записка къ <Лидіи> Лидинькѣ попала прямо въ руки жены, и именно тогда, когда я уже хотѣлъ прекратить съ ней связь. Надо же было случиться этому несчастью.
317Зач.: онъ сталъ въ сотый разъ припоминать все, что было. «Да, да, она сказала, что разойдется, да, да, она сказала, и она сдѣлаетъ, сдѣлаетъ… Она сдѣлаетъ, она такая женщина. Если бы это сказала другая, я бы зналъ, что это пугаетъ, но она! Если она сказала, она сдѣлаетъ! И вотъ уже три дня она не только не смягчается, но видѣть меня не хочетъ, И что то она дѣлаетъ, готовитъ съ своей матерью?
318Зач.: произошедшей отъ этаго открытія
319Зач.: ссоры, продолжавшейся уже 3 дня, во время которыхъ жена не хотѣла видѣть его и что то такое замышляла съ своей матерью.
320Зач.: сдѣлаетъ эскландръ, что нибудь ужасное, и вся эта исторія будетъ предметомъ <разговора> толковъ и хохота всего города.
321Зач.: гадливымъ выраженіемъ лица, какъ будто онъ испачкался <въ вонючую грязь> во что нибудь.
322и жить, т. е. вспомнить все, что было, и исполнять всѣ тѣ условія, въ которыя онъ былъ поставленъ. Надо было
323Зачеркнуто: гдѣ онъ былъ начальникомъ,
324Зач.: несчастнымъ письмомъ
325Зач.: столь преобразовавшимъ ея всегда милое лицо
326Зач.: отчаянія и
327Зач.: Князя <Мишуту> Мишиньку больше всего не самая неблаговидность его поступка, хотя онъ и признавалъ ее, не та боль, которую онъ сдѣлалъ женѣ, хотя онъ жалѣлъ ее всей душой, но его мучала болѣе всего та глупая роль, которую онъ самъ съигралъ въ эту первую минуту.
328Зач: Степанъ Аркадьичъ, благодаря протекціи своего [зятя] Алексѣя Александровича Каренина, однаго изъ ближайшихъ лицъ въ Министерствѣ, мужа столь любимой имъ сестры Анны, занималъ почетное и съ хорошимъ жалованьемъ мѣсто въ одномъ изъ Московскихъ присутствій.
329Зач.: Степана Аркадьича
330Зач.: Кромѣ того, Степанъ Аркадьичъ
331Зач.: сонъ жизни, опьяняя, охватилъ его
332Зачеркнуто: Юпитеръ
333Зач.: Ордынцевъ
334Рядом на полях написано: Просіялъ. Никого бы такъ не желалъ видѣть, какъ его.
335Зачеркнуто: милѣйшій
336Зач.: Ордынцевъ
337Зач.: Ордынцевымъ
338Зач.: Ордынцева
339Зач.: высокій, стройный, хорошо одѣтъ,
340Зачеркнуто: Степанъ Аркадьичъ
341Зач.: открытое, ясное,
342Зач.: Алабина
343Зач.: – Я пріѣхалъ не надолго на выставку скота, и хотѣлось тебя увидать, – улыбаясь и выказывая бѣлые, какъ снѣгъ, сплошные крѣпкіе зубы изъ-за черныхъ, румяныхъ губъ и черныхъ усовъ и бороды, отвѣчалъ Ордынцевъ. – Я привелъ на выставку своихъ телятъ – удивительныхъ, – сказалъ Ленинъ.
344Зач.: Борисовъ
345Зач.: Ордынцевъ
346Зач.: Ордынцеву
347Зачеркнуто: – Нѣтъ, серьезно, ужасно противно, я думаю, швейцаръ, бумаги, секре[тарь].
348Зач.: а смѣшно
349Зач.: Степанъ Аркадьичъ
350Зач.: Ордынцевъ
351Зач.: красивомъ
352Зач.: нѣсколько притворная
353Зач.: – Ну какъ же я могу не быть пораженъ послѣ того, что я вижу и слышу, – сказалъ онъ. – Я только чувствую себя, съ одной стороны, подавленнымъ твоимъ величіемъ, отъ вида швейцара до креста на шеѣ, съ другой стороны, я горжусь тѣмъ, что на ты съ такимъ великимъ человѣкомъ. И хотя онъ говорилъ насмѣшливо, онъ говорилъ <правду> то, что немножко чувствовалъ.
354Зач.: – О да, – отвѣчалъ <Ордынцевъ> Ленинъ съ той же насмѣшкой. – Я только хотѣлъ спросить, здорова ли твоя жена и ваши. И странно: сдѣлавъ этотъ вопросъ, <красивое, самоувѣренное и свѣжее> лицо <Ордынцева> Ленина вдругъ <покрылось краской> покраснѣло, какъ лицо дѣвушки, и глубокіе голубоватые глаза опустились. – О, да, да, всѣ здоровы.
355.Зачеркнуто: живутъ у Николы Явленнаго и
356Зач.: Ордынцевъ
357Зач.: Борисову
358Зач.: Борисовъ
359Зач.: Ордынцевъ
360Зач.: – А какой красавецъ – Да, очень
361Зач.: это новый типъ молодыхъ людей,
362Зач.: это дѣтская невинность и честность, – подтвердилъ Алабинъ.
363Зач.: вина не пьетъ, не куритъ, никакимъ страстямъ не предается,
364Зач.: вслухъ выражая продолженіе своей мысли объ <Ордынцевѣ> Ленине.
365Зачеркнуто: Степанъ Аркадьичъ
366Зач.: и что и дѣлало то, что онъ не любилъ быть натощакъ. Онъ закурилъ папиросу, тотчасъ же бросилъ ее. – Ну, пойдемте, кончимъ дѣла, – сказалъ онъ, стремясь душою къ завтраку и вину, – пойдемте. И онъ пошелъ досиживать присутствіе.
367На полях против начала главы, написано: Безобразовъ веселый, добрый. Съ Кити другъ, его брюскируютъ. Представляетъ Ордынцева на каткѣ, и обѣдаютъ всѣ втроемъ. О бракѣ – примѣръ Анны выставляетъ Алабинъ[?].
368Зачеркнуто: но изъ всѣхъ, какъ муха въ молокѣ, видна была одна дама въ суконной, обшитой барашкомъ шубкѣ, съ такой же муфтой и шапочкой.
369Зач.: лѣнивой и достойной
370На полях против последних строк написано: Въ ихъ отношеніяхъ была поэзія дружбы къ умершему брату.
371Зач.: зятя и Ордынцева
372Зач.: <зятю> нему
373Зач.: Ордынцеву
374Зач.: Ордынцевъ, какъ награду и счастіе, принялъ эту улыбку, онъ чувствовалъ, что мнѣ[?] завидуютъ.
375Зачеркнуто: Ордынцеву
376Зач.: Ордынцевъ
377Зач.: – Да вотъ и слѣды, – сказалъ Ордынцевъ, улыбаясь и показывая выбитый зубъ.
378Зач.: – Я уже давно не катался. Молодой Алабинъ ушелъ къ дамѣ и о чемъ-то оживленно говорилъ съ ней.
379Зач.: Ордынцеву
380Против начала абзаца на полях написано: Съ мальчиками его полюбили. Онъ милъ всѣмъ, а думаетъ, что смѣшонъ. Все съ азартомъ. Опомнился, что глупо. Она ушла. Онъ думалъ отъ того, что смѣшонъ.
381Зачеркнуто: Ордынцевъ
382Зачеркнуто: «Но это хорошо, хорошій знакъ», думалъ онъ и думалъ несправедливо: эта перемѣна выраженія ея лица была для него самый дурной знакъ. Она знала, что изъ его отношеній съ нею ничего не можетъ и не должно выдти, и знала почему, и, увлекшись на минуту желаніемъ нравиться, попыталась остановиться. Счастливый и веселый, Ордынцевъ выбѣжалъ изъ домика, гдѣ надѣвали коньки, и, зная, что всѣ глаза устремлены на него, побѣжалъ зa нею. Три шага сдѣлавъ сильныхъ, чтобы войти въ тактъ конькобѣжца, онъ пошелъ тихимъ шагомъ.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58 
Рейтинг@Mail.ru