Леонид Резников
Главная ветвь
– Да уж, физика, – проворчал Евгений.
Гость, видимо, уловил его настроение.
– Не расстраивайтесь, человечество еще слишком молодо и потому мало знает.
– Я понимаю. Но вы представляете, что было бы, овладей человечество подобными знаниями: конец заводам, фабрикам, фермам! Не нужно обрабатывать поля и вкалывать с утра до вечера у станков.
– И за компьютером, – продолжил его мысль гость. – Евгений, а вы, оказывается, ленивы.
– Лень – двигатель прогресса.
– А вы знаете, что было бы, если бы человечеству на голову свалилось все, о чем вы сейчас говорили?
– Нет, а что?
– Оно бы вымерло. Отупело от безделья и пресыщения, от собственной лени, прекратило борьбу за жизнь, потеряло стимул двигаться вперед, захирело, деградировало и вымерло.
– Вы серьезно?
– Абсолютно.
– Вы не готовы к подобным технологиям. Морально и этически не готовы.
– Возможно, вы и правы, – вздохнул Евгений и налил себе еще коньяку.
Зазвонил телефон. Евгений снял трубку.
– Да?
Гость исчез.
– Евгений Максимович? – влился в ухо приятный женский голос.
– Он самый. – Евгений опрокинул в рот рюмку, поморщился и потянулся за шоколадкой.
– Это Елена Топилина.
– Кто?
– Вы сегодня нашего кота с дерева снимали.
– А! Добрый вечер, – перекатывая во рту шоколадку, сказал Евгений.
– Как ваши боевые раны?
– Прекрасно! А как ваш кот?
– Передавал вам огромное спасибо, – пошутила Елена. – И привет.
– Благодарю. Передавайте и ему тоже. Елена, а где вы мой номер взяли, если не секрет?
– Секрет. В справочной.
– Вы знаете мой адрес или как меня зовут?
– Последнее.
– Позвольте узнать, чем обязан такому повышенному вниманию к моей скромной особе?
– Повышенным вниманием вы обязаны нашей доблестной полиции, – засмеялась Елена.
– Н-не понял, – протянул Евгений, выпрямляя спину.
– Старая карга – ваша соседка – настучала на вас. Они ко мне приперлись разбираться.
– Какая соседка? Что настучала? Ничего не понимаю, – растерянно пробормотал Евгений.
– Нефедова, с первого этажа. По поводу моей дочери.
– Еще не хватало! И что эта старая дура им наговорила?
– Всяких гадостей про вас и мою дочь. Ну, вы понимаете.
– Вы, кстати, тоже так решили поначалу, – напомнил Евгений.
– А что мне было думать? Сами посудите: темный двор, никого, вы и дочь… Вы уж извините, если что.
– Я понимаю, ничего.
– Короче, полицию я отшила, но они могут и к вам заявиться, хотя мне так не кажется. Они поняли, что карга на пустом месте дело раздула. Но я подумала, все-таки не будет лишним вас предупредить.
– Спасибо.
– Не за что. Спокойной ночи.
– Подождите! Вы свой телефон не дадите? Так, на всякий случай. – Евгений щелкнул кнопкой серебристой ручки и раскрыл блокнот, лежащий возле телефона.
– Конечно. Два два… пять семь… восемь ноль… Записали?
– Да.
– Елена Топилина. Можете и адрес записать, мало ли что. Дом три квартира сорок пять.
– …сорок пять, – повторял за ней Евгений, выводя ручкой цифры в блокноте. – Запоминается легко.
– Что? – переспросила Елена.
– Я говорю, легко запоминается: три, четыре, пять.
– Да, я знаю.
Евгению вдруг пришла в голову шальная мысль.
– Елена, а вы употребляете коньяк? У меня есть бутылочка отличного коньячку.
В трубке воцарилась тишина. Слышались только шорохи на линии – неожиданный вопрос поставил девушку в тупик.
– Так сказать, за знакомство и за здоровье братьев наших меньших, – быстро добавил Евгений.
– Вы еще и алкоголик, – шутливым тоном сказала Елена.
– Я несчастный, невезучий, битый котом человек. А пью, напротив, очень редко и мало. Просто сегодня день такой.
– Как-то неудобно. Мы почти незнакомы с вами.
– Это все условности, – отмел ее возражения Евгений. – Так как?
Евгений чувствовал, что его несет, не узнавал себя, но остановиться не мог.
– Евгений, у меня двое детей, – тихо сказала Елена.
– Они будут против?
– Я не это имела в виду. К тому же мне их еще кормить и укладывать спать.
– Не нужно лишнего напряжения. Буду у вас через полчаса. Обещаю накормить.
– Но…
– Возражения не принимаются. Я скоро буду, – отрезал Евгений и бросил трубку. – Эй, джинн, где вы там? – позвал он, зачем-то оглядывая потолок и постукивая пальцами по столу.
– Вы хотели меня видеть? – Гость снова материализовался, только теперь посреди комнаты.
– Да. Вас не затруднит еще одну бутылочку, подобную этой, – указал Евгений на коньяк. – И еще, предположим, целый лимончик, пару бананов, плитку шоколада, палочку приличного «сервелата», помидорчики там, огурчики. Абрикосовый сок, скажем, литровую упаковку. Да, и если можно, грамм пятьсот салатику «Оливье».
– А вы нахал, Евгений. – Гость растянул губы в усмешке.
– Простите, но вы сами говорили, что я – реципиент. К тому же большее из списка не мне, а детям.
– Если детям, тогда, конечно. – Гость не двинулся с места, а на столе появилось все заказанное Евгением: бутылка коньяка, крупный лимон, бананы, огурцы и помидоры – все в полиэтиленовых упаковках, плитка шоколада «Аленка», салат в закрытой посудине и палка колбасы. И еще плотный белый пакет с ручками. – Это все? Или вы еще что-нибудь желаете?
– Нет, все отлично, – потирая руки, сказал Евгений. – Огромное спасибо!
– Не за что, – сказал гость и растворился в воздухе.
Евгений быстро сложил продукты в пакет. С трудом отыскал чистые парные носки – извечная беда! – надел кремовую рубашку и черные брюки. Повертелся перед зеркалом. Заменил рубашку на серую, стального цвета, в тонкую белую полоску. Аккуратно расчесался, почистил зубы и пару раз пшикнул на шею из флакона с одеколоном «Хьюго босс».
Еще раз придирчиво оглядел себя, пригладил ладонью еще чуть влажные волосы. Затем вернулся в комнату, подхватил пакет, засунул в карман ключи и, накинув на плечи куртку, вышел за дверь.
–Альфа-два – Центру. Кудряшин.
– Центр на связи.
– На двадцать третьем уровне мои ребята повязали «хамелеона».
– Отлично! Как вы его взяли?
– Выманили маск-фантомом одного из ваших подопечных. «Хамелеон» выполз на сцену.
– Что он делал?
– Сначала требовал отдать какой-то информ-пакет, а когда наш актер послал его, полез с кулаками. Тут его и повязали.
– Других не было вокруг?
– Нет. Наши бы засекли.
– Прекрасно.
– Кстати, «понтов» отогнали эфэсбэшники.
– Какие еще эфэсбэшники?!
– Самые обычные. Подсунули «понтам» ксиву, и те смотали удочки.
– Странно…
– И даже очень. Я тоже ничего не понял. Сейчас их ведем.
– Сколько их было?
– Двое, по гражданке.
– Спасибо, Алексей. Ребят на двадцать третьем попридержи немного. Пусть не расслабляются. А «хамелеона» – к нам, и срочно!
– Сделаем!..
Координационный Центр. Зеленский. Охота
Виктор Зеленский дал отбой связи и пошевелился в кресле. Кресло расслабило объятия, затом подстроилось под новую позу сидящего в нем человека.
Хозяин кабинета устало потер лицо ладонями и выглянул в окно.
Вечерело. Шел дождь. Крупные капли с шумом разбивались о стекло, скользили по нему, сливаясь с другими каплями, и, змеясь, струйками весело сбегали вниз.
В ухе пропищал зуммер внутренней связи.
– Слушаю, – ответил на вызов Зеленский.
– Виктор Степанович? Крамер беспокоит, из научного отдела.
– Слушаю, Кристоф.
– Я по поводу анализа структуры объекта на записи, переданной с минус двадцать третьего.
– Да-да, – оживился Зеленский. – Что-нибудь удалось установить?
– Карта представляет из себя носитель информации.
– Это точно?
– Абсолютно. Судя по полевому скану, носитель имеет встроенный микро-реактор. Также присутствует полевой генератор. Одна из функций – тайм-стабилизация. Другая функция неясна – странная конфигурация полей. Возможно, защита от повреждений и несанкционированного доступа к информации.
– Понятно. Что-нибудь еще?
– Также есть версия относительно интерфейса обмена данными. Обнаруженные полевые сенсоры позволяют судить о том, что карта, предположительно, может идентифицировать конкретного человека. Передача данных, возможно, на нейроментальном уровне, то есть через нервные окончания.
– Предположительно, возможно… – проворчал Зеленский. – Чем вы там занимаетесь в своем научном отделе?
– Из ничего лепим кое-что, Виктор Степанович, – едко отозвался Крамер. Было ему уже за семьдесят, и не было в нем ни капли почтения к начальству. – Будь у нас в руках сам объект, я бы его вам расписал да по полочкам разложил. А так, не обессудьте. Как у вас, у русских, говорится: «чем богаты…»?
– Извините, Кристоф. Нервы сдают.
– В вашей работе, Виктор Степанович, это нормально.
Зеленский проигнорировал колкость.
– Значит, вы полагаете, носитель рассчитан на передачу информации конкретному человеку?
– Именно.
– А что произойдет после передачи?
– Могу предположить, полное разрушение. Судя по энергонасыщенности объекта и напряженности полей, объект будет существовать примерно месяца два-три.
– Спасибо, Кристоф.
– Всегда рад помочь.
Крамер отключился.
Зеленский побарабанил пальцами по белому пластику стола и ментально вызвал члена Совета Генри Шульца. Инком тут же соединил его.
– Генри Шульц слушает.
– Зеленский. Господин Шульц, вы не могли бы ко мне заглянуть?
– Разумеется, буду через пару минут, – сказал тот и отключился. Видимо, был чем-то занят.
Зуммер вновь запищал.
– Слушаю.
– Сержант Щукин. «Хамелеон» доставлен, куда препроводить?
– Его родной уровень?
– Судя по сканеру, восемьдесят третий. Локус пока не установлен.
– Отправьте на восемьдесят третий, в пятый блок, и снимите с него все оборудование. Вызовите следователя Карпенко, пусть проведет дознание.
– Слушаюсь! – рявкнул сержант и отключился.
Дверь протаяла, и в комнату вошел Шульц.
– Добрый вечер, господин Шульц. Присаживайтесь, – указал Зеленский на выдвинувшееся из пола кресло.
Кресло приветливо распахнуло лепестки и быстро подстроилось под грузную фигуру советника, тяжело и, казалось, осторожно опустившегося в него.
– Напитки? – предложил Зеленский.
– Господин Зеленский, давайте сразу перейдем к делу. – Шульц сложил руки на животе и вытянул ноги. – Я, как и вы, человек достаточно занятой.
– В таком случае рад сообщить, что ваша версия об инородности открытия, предшествующего рождению нашего, так сказать, бытия, подтвердилась.
– Я в этом не сомневался, – вяло отозвался Шульц. – И в каком же виде обнаружен инородный э-э… объект?
– В виде небольшой карточки, с виду похожей на пластиковую. Подброшена на минус двадцать третьем уровне.
– Она у вас?
– Нет, у объекта, которому предназначалась. Ему ее буквально под нос подсунули.
– Интересно, и кто же оказался добродетелем? Постойте, попробую догадаться… – Советник поиграл большими пальцами. – Предполагаю, наши друзья Эолльцы. Или чудики, как вы их называете.
– Вы правы. Но я не понимаю, зачем им это было нужно?
– Могу предположить их личную заинтересованность. Так сказать, породили свой домен. А заодно и наш.
– Не совсем понимаю.
– Все очень просто и очень сложно одновременно. Существует, видимо, некая временная петля, породившая их расу. Они ведь не принадлежат к нашему домену. И, что самое интересное, сейчас их не существует.
– Вы правы. Значит, получается, породили сами себя.
– Как-то так. Хотя и странно звучит. – Шульц выпрямился и подогнул ноги под кресло, скрестив их. – Но зачем вы меня все-таки пригласили? Ведь не для того, чтобы сообщить о правдивости моей догадки.
– Вы правы, советник. Я хотел бы проконсультироваться с вами по одному вопросу, понимание которого даст мне возможность выстроить дальнейшую работу моего отдела.
– Я весь внимание, господин Зеленский.
– Судя по вашей версии, некая Светлана Бельская, в девичестве Топилина, занималась вопросами пространства и разработала теорию…
– Простите, но это не моя версия – это факт, зафиксированный в анналах истории. Бельская, окончив физ-мат МГУ, занималась фундаментальными исследованиями, относящимися к топологии пространственно-временного континуума и создала поразительно стройную теорию о множественности пространств и взаимодействию их отражений. Но подобное не могло произойти при уровне науки того времени. Естественным было бы предположить, что ей кто-то в этом посодействовал. Причем основательно.
– Допустим. А что вы можете предположить относительно следующего: носитель передан лицу, не имеющему ни малейшего отношения к Бельской.
– В каком смысле? – смешался советник.
– В самом прямом, господин Шульц. Человек, получивший карту, не является даже родственником Бельской, то есть пока еще Топилиной. К тому же лет на двадцать старше ее.
– Ничего не понимаю, – развел руками советник.
– Вот и мы тоже. Но хотели бы понять.
– Они незнакомы?
– Посредственно. Живут в одном дворе, но в разных домах. Кстати, чудики, приложили немало усилий, сводя их вместе,но встреча была мимолетной.
– Эолльцы ничего просто так не делают. – Щульц задумчиво потер подбородок.
– Вы хорошо знакомы с историей того периода. Скажите, вам нигде не встречалась фамилия Молчанов. Евгений Максимович Молчанов.
– Увы. Впервые о нем слышу. Но какое это имеет значение? Главное, носитель уже на Земле.
– Большое, господин Шульц. И даже очень. Дело в том, что за Молчановым идет охота.
– Я не совсем понимаю. – Шульц поерзал в кресле с видом, будто охота велась за ним самим.
– На восемьдесят третьем уровне сейчас ожидает допроса так называемый «хамелеон», то есть…
– Мне знакомо это жаргонное понятие, применительно к вашей деятельности.
– Прекрасно. Так вот, «хамелеон» выслеживал владельца носителя и пытался завладеть им. В смысле, носителем.
– Ему удалось?
– Разумеется, нет. Но я не понимаю, почему носитель передан Молчанову.
– Объяснение может быть достаточно простым и логичным. Эолльцы переключают внимание тех же «хамелеонов», подозревая об их существовании и отвлекая их от главного действующего лица. В ближайшем обозримом будущем они устроят небольшую интригу, в ходе которой носитель перекочует от Молчанова к нужному человеку. Причем, надо полагать, незаметно. Вы же сами говорили, будто Эолльцы уже устроили встречу Бельской с Молчановым.
– Ваше предположение кажется вполне логичным. Возможно, именно так и обстоит дело… – Зеленский задумчиво потер лоб. – Ну что ж, советник, спасибо вам за помощь.
Зеленский поднялся, опираясь на стол кончиками пальцев.
– Всегда рад помочь, комиссар. – Шульц выбрался из кресла и, чуть склонив голову, покинул кабинет.
Когда кабинет зарастил дверь за его спиной, Зеленский вышел из-за стола, налил себе стакан березового фреша и побродил в раздумье по кабинету.
Внешне все вроде бы выглядело логично. И даже вполне. Чудики действительно могли предполагать постороннее вмешательство, способное помешать осуществлению их планов. Оставался нерешенным один вопрос: откуда «хамелеон» узнал о том, что носитель находится на Земле у конкретного человека и передан ему в конкретное время.
Налицо была наводка.
У Зеленского неприятно засосало под ложечкой. Странные сбои у Витольда, задержки с анализом оперативной информации. Техник Семенович, запоздало передавший информацию Витольду об обнаружении носителя. Хотя «хамелеон» объявился чуть раньше…Но уши явно растут из группы Витольда. И нехорошие, прямо скажем, уши.
Зеленский вызвал начальника внутренней безопасности Координационного центра.
– Демин слушает.
– Вениамин, обеспечь срочную проверку группы двадцать три – один. Похоже, «крот». Вероятно, кто-то из технарей. Запроси от моего имени информацию у Карпенко – он сейчас трясет «хамелеона». Информация может окажется тебе полезной.
– Понял, Виктор Степанович. Сделаем.
«Ох, не вовремя все это. Совсем не вовремя…» – подумал Зеленский, стоя у окна и всматриваясь в серую, мутную даль.
– Центр – Альфе-два.
– Альфа-два. Кудряшин.
– Алексей, что-нибудь прояснилось с таинственными эфэсбэшниками?
– Ничего! Мои ребята их потеряли.
– Как так?
– Те двое просто растворились во дворах.
– Так не бывает, Алексей. У тебя же там профи!
– Оказывается, бывает. Сами репу чешем.
– Предположения, кто это был, есть?
– Даже не представляю, но что не наши и не эфэсбэшники – это сто процентов.
– Идиотизм какой-то.
– Успокаивает одно: по крайней мере, они на нашей стороне.
– А меня это ничуть не успокаивает, и даже наоборот. Возможно, они преследуют какие-то свои цели, не имеющие ничего общего с нашими, а мы ничего о них не знаем.
– Узнаем, Виктор, будь спокоен!
– Вот когда узнаете, тогда и успокоюсь. Работайте. Отбой связи.
Евгений Молчанов. Свидание
Евгений вернулся домой поздно, около одиннадцати ночи.
Не включая в квартире свет, быстро разделся и забрался в холодную, чуть влажную постель. Поежился, кутаясь в одеяло.
Несмотря на усталость и количество выпитого «за знакомство и здравие братьев меньших», сон долго не шел. В памяти сами собой всплывали отрывки проведенного с Еленой вечера.
Девушка оказалась милой и добродушной особой. Воспоминания о ней согревали Евгению душу. Но была и ложка дегтя. Даже не ложка, а ложечка, можно сказать…
Поначалу, когда Евгений, сверкая улыбкой, только появился на пороге ее квартиры, Елена отнеслась к нему очень настороженно и была немногословной. Потом долго отказывалась принять пакет, принесенный Евгением, так что Евгению самому пришлось выложить все на кухонный стол, застеленный чистой новенькой скатертью из отреза клеенки с листочками и божьими коровками.
В конце концов Елена сдалась, достала тарелочки, выставила на стол пару рюмок и принялась за нехитрую сервировку. Судя по ее зажатости, она ощущала себя не в своей тарелке, принимая в своем доме постороннего незнакомого мужчину.
Дети же, наоборот, с восторгом восприняли приход незнакомого дяди, да еще принесшего с собой столько вкусностей.
Алешка, лишенный мужского общения, бесцеремонно забрался на колени к Евгению и, блестя любопытными глазенками, завалил его кучей вопросов, попутно уплетая салат и колбасу.
Вопросы в большинстве своем были по-детски наивными, но Евгений старательно отвечал на них, отчего вскоре неимоверно устал и даже взмок. Чего нельзя было сказать о мальчишке – тот казался неутомимым.
Девочка, напротив, была слишком сдержанной, молчаливой и слишком серьезной для своего возраста. Она, сама того не замечая, старалась подражать поведению матери.
Ела Света как бы нехотя и аккуратно, маленькими порциями и кусочками, тщательно пережевывая и запивая небольшими глотками сока, хотя было хорошо заметно, как ей хочется наброситься на еду. В этой небогатой семье, как понял Евгений, нечасто бывали подобные «праздники желудка».
Небольшой достаток семьи проглядывался во всем: в неброских, выцветших и местами надорванных и вновь подклеенных обоях, в старой, хотя и добротной мебели, в простеньких беленых тюлевых занавесках на окнах. Даже в домашней одежде, хотя простой русский человек и не особо требователен к ней.
Елена была одета в короткий шелковый темно-бордовый халатик, давно потерявший свой первоначальный блеск. На Светке – белая длинная, до колен, футболка с затертым рисунком и явно с маминого плеча. Алешка был облачен в чуть коротковатую ему вылинявшую пижамку, возможно, перешедшую к нему по наследству от сестры.
Да и сами дети, худенькие, с бледными, заостренными лицами, что особенно было заметно при тусклом свете сорокаваттной лампочки, выглядывающей из нижнего среза матового белого плафона с золотистой каймой, чуть пожелтевшего от времени и свисавшего с потолка на посеревшем шнуре, заляпанном пятнами побелки, навевали грусть и сожаление.
И еще злость. Злость на разваливших великую державу и разграбившую ее, злость на общество, лишь называвшееся таковым, и которому было совершенно наплевать на частицы – даже малые – себя самого.
Здесь, в этой квартире, казалось, не жили, а выживали. Но, несмотря на это, Евгению в этой шумной компании было уютно, и он чувствовал себя легко, приятно и непринужденно, совершенно позабыв на время о своих проблемах и горестях.
Елена просила наливать ей «чуть-туть, на донышке», и Евгению приходилось подстраиваться к девушке, наполняя свою рюмку максимум наполовину.
Вначале беседа шла вяло, ограничиваясь лишь стандартными фразами, дежурными шутками и бородатыми анекдотами, которые Евгений вворачивал не всегда в тему, пытаясь разбавить ими неудобные минуты молчаливых пауз.
Потом Елена ушла укладывать детей, а Евгений вышел покурить на площадку. Дымя сигаретой, он старательно делал вид, будто не замечает, как периодически затемняется глазок в двери напротив, а рядом, направо, дверь даже чуть приоткрывается и в щель высовывается любопытный соседский нос.
Ему было наплевать. Любопытных всегда и везде хватало.
Когда Евгений вернулся на кухню, Елена уже сидела за столом, разглаживая клеенку на углу стола. Она натянуто улыбнулась.
Евгений, восприняв это как намек, решил откланяться – навязывать себя и портить вечер не хотелось. Но Елена не отпустила гостя. То ли из вежливости, то ли из благодарности за принесенные Евгением продукты. Хотя Евгений больше склонялся в пользу второго.
Присев на стул, он разлил коньяк по рюмкам. По привычке налил девушке больше, чем обычно, но та, казалось, не заметила. Елена спросила его о работе – он принялся рассказывать. Сначала в сухой, несколько биографической форме, затем постепенно перешел на лица, пересыпая речь шутками.
Евгений говорил громко, а раскрасневшаяся от выпитого и духоты Елена, звонко смеялась, запрокидывая голову. Пришлось прикрыть дверь, чтобы не разбудить детей.
Потом Елена рассказывала смешные истории из своей больничной жизни. Медицинский юмор, окрашенный преимущественно в оттенки серого, включая и черный цвет, был своеобразен и с привкусом цинизма. Однако Евгений насмеялся от души.
Коньяк закончился, но пить больше все равно не хотелось.
Елена поставила на газ чайник, заварила в большие бокалы крепкий кофе и выставила на стол вазочку с конфетами. Обжигающе горячий кофе пили маленькими глоточками, хрустя дешевой карамелью со сливовой начинкой.
Елена вдруг заговорила об искусстве, а потом выбежала куда-то и притащила на кухню огромную картонную папку, набитую рисунками. Она перебирала рисунки, передавая Евгению только некоторые из них. Евгений, не особенно разбиравшийся в живописи, все же отметил высокий профессионализм художников. Рисунки были выполнены в основном простым карандашом или углем, но попадались и яркие, цветные. На всех была изображена Елена – стоя или сидя, в различной одежде.
Девушка, смущаясь, пояснила, что подрабатывает натурщицей в институте. Евгению ничего другого не оставалось, как сказать, что ничего плохого в этом не видит – мол, искусству нужны яркие образы, – хотя в душе он был несколько ошеломлен. К тому же у него не было ни одной знакомой девушки, с которой художники писали портреты. И сейчас впервые в жизни перед Евгением сидела живая девушка, воплощенная мастерством художника в живописные образы. Елена пояснила, что работы ей дарила подруга, преподающая в этом институте, причем только лучшие из работ ее учеников.
В папке оставались еще рисунки, но Елена отказывалась их показывать Евгению. Она прижимала папку к груди двумя руками и краснела. Евгений сгорал от любопытства.
Уговорить девушку оказалось очень сложно. Когда Евгений уже отчаялся удовлетворить все возрастающее любопытство и решил прекратить бесполезные попытки, Елена вдруг вздохнула и, нехотя и нерешительно, передала ему папку. А сама опустила голову и еще больше покраснела.
Раскрыв папку, Евгений на мгновение замер, войдя в полнейший ступор и ошалело, расширенными глазами, долго разглядывал карандашный рисунок: совершенно нагая Елена, сидящая в позе речной нимфы у ручья, с подогнутыми вправо ногами, опираясь на левую руку. Правая рука – на изящных бедрах, голова повернута влево и чуть опущена, длинные волосы ниспадают на точеную упругую грудь, узкая талия плавно переходит в прекрасный овал бедер…
Евгений догадывался, что Елена скрывает от его глаз в папке, но все же оказался не готов к подобному откровению. Изображенная на рисунке девушка была отнюдь не абстрактной, каковыми он всегда представлял людей на прежде виденных им полотнах, а совершенно реальной, сидящей напротив и притом до крайности смущенной.
Евгений взял себя в руки и с видом истинного знатока и ценителя живописи нарочито медленно перекладывал рисунки, подолгу, оценивающим взглядом, вглядываясь в образы. Все это время Елена сидела без движения, со сложенными на коленях руками и боясь даже дышать.
Периодически Евгений пытался комментировать рисунки, но получалось как-то глупо, причем немного дрожащим голосом, что лишь усиливало неловкость ситуации. Елена молчала, наблюдая за Евгением исподлобья.
Наконец Евгений аккуратно собрал рисунки, уложил их в папку и, завязав ее, передал девушке, сказав, что приятно удивлен – еще одна глупость не к месту, в которую, Елена, естественно, не поверит. Девушка лишь слабо улыбнулась в ответ.
Евгений посмотрел на часы, допил кофе и стал собираться.
В коридоре, обувшись и накинув куртку, он галантно поцеловал девушке руку и вышел в дверь. Спустившись на один лестничный пролет, он обернулся. Елена стояла у открытой двери, прислонившись к косяку, и грустно смотрела на него. Евгений улыбнулся, подмигнул ей и помахал рукой. Елена в ответ качнула головой, откинула со лба прядь волос и тоже помахала.
Дверь закрылась…
– СБ – Центру. Демин.
– Слушаю, Вениамин.
– У нас ЧП. «Хамелеон» на восемьдесят третьем убит. Карпенко в реанимации – тяжелое поражение нервной системы.
– Кто?!
– По описанию дежурного – Семенович из группы двадцать три – один.
– Взяли?
– Ушел, гад. Бросил оружие и ушел.
– Какое оружие?
– «Глушак».
– Карпенко выкарабкается? Что врачи говорят?
– Должен. Но понадобится длительный курс реабилитации.
– И то слава богу. Выясните, где Семенович мог такое оружие достать. Явно не на дороге нашел.
– Уже выясняем. Наклевывается цепочка.
– Где он сейчас может быть?
– Ищем, но пока ничего определенного сказать не могу. Он сильный спец и неплохо знает нашу технику и методы.
– Вениамин, постарайся. Я тебя очень прошу. Момент слишком серьезный.
– Виктор Степанович, да мы и так тут…
– Ладно, ладно. Работайте. Отбой связи.
