Леонид Резников
Главная ветвь
Второй локус. Прим-глава Белл Хамс. Крах надежд
Шарканье тяжелой стариковской походки Прим-главы Коалиции Возрождения Белл Хамса смешивалось с вкрадчиво-тихим цоканьем подкованных по моде каблуков его секретаря Пэлио Урса, дробилось о массивные квадратные колонны, поддерживающих тяжелый полукруглый свод подземной галереи главной резиденции Коалиции, отражалось многократным эхо от стен и затихало вдали. Прим-глава был полностью поглощен собственными мыслями и не обращал внимания ни на унылые, покрытые кое-где налетом серой плесени бетонные стены, ни на посторонние звуки вроде щелканья и цоканья, часто раздражавших его. Ему было не того.
Мысли Белл Хамса были тяжелы, как и отсутствующий взгляд его глубоко посаженных глаз, скрытых крупными надбровными дугами с редкими тонкими бровями, расположившимися под массивным лбом. Время и нескончаемые заботы избороздили глубокими морщинами узкое, с острым подбородком, тонкими бескровными губами и чуть приплюснутым носом лицо Хамса. А забот и проблем хватало.
Доклад Суб-главы по внешнему сектору Эрти Хоула, недавно заслушанный на Совете Коалиции, навевал мрачные мысли и требовал незамедлительных действий. Однако способа быстрого и эффективного разрешения возникших «затруднений», как выразился Хоул, Прим-глава не находил. Не хватало средств, хорошо подготовленных кадров, не было единой стратегии – большинство членов Совета были заинтересованы исключительно в достижении собственных сколь туманных, столь и низменных целей усиления собственного влияния в Совете и борьбы за власть.
Разлад, царивший в прежде объединенной общими идеями и устремлениями Коалиции, неизбежно вел к потере ее ощутимого влияния в политике и, возможно, полному краху в будущем, если ничто не изменится в ближайшее время. Идея мирового господства, изначально захватившая Совет своей масштабностью и воспламенившая заскорузлые алчные душонки его членов возможностью возвысится над всем и вся, постепенно сходила на нет, теряя приверженцев. Многие уже понимали или начинали догадываться о тщетности попыток столь крохотной структуры, как Коалиция Возрождения, в масштабе Единого Мира, обладающей незначительными как финансовыми возможностями, так и мизерными средствами контроля и воздействия не только на внешние миры, но и на свой собственный, противостоять такой организации, как Центр.
По этой причине многие члены Совета уже в открытую высказывались о бесперспективности движения в данном направлении, чего не могли позволить себе ранее, и все настойчивее требовали переключиться на достижение более реальных целей, а именно, на смену политического курса собственного государства и прихода Коалиции к власти. К тому же в их памяти еще была жива картина безрадостной и пугающей кончины правителя третьего локуса, откуда некогда бурным потоком, ныне иссякшим, вливались в Коалицию огромные по ее меркам финансовые средства. Никто доподлинно не знал, что там произошло на самом деле, но факт был налицо: Мун мертв, а его локус недоступен.
По этим причинам удержаться на посту Прим-главы Белл Хамсу, бессменному вождю Коалиции в течение последних двадцати трех лет, представлялось делом практически невыполнимым. Необходимо было либо найти срочное решение проблемы, либо склонить голову перед Советом. Второй вариант Белл Хамса по понятным причинам не устраивал, поэтому требовалось выработать новое направление приложения сил Коалиции, нечто экстраординарное, способное устранить пагубную разобщенность Совета.
Галерея закончилась дверями скоростного лифта, доставившего Белл Хамса и его секретаря на верхний, надземный, уровень, где располагалась резиденция Прим-главы. Двери лифта протаяли.
Белл Хамс, делая шаг вперед, сощурился от слишком яркого после слабо освещенной галереи света, заливающего внушительных размеров его личный кабинет. Свет лился сквозь толстые стекла окон, опоясывающие восьмиугольную комнату почти по всему периметру. За окнами раскинулся ласкающий взор Прим-главы экваториальный пейзаж. Колышущееся море тропической зелени, над которым кабинет, казалось, парил, резко обрывалось вдалеке, переходя в полосу песчаного пляжа. Песчаная коса, насколько хватало глаз, уходила влево и вправо, плавно изгибаясь на манер латинской «S» и, где-то вдалеке, на пределе видимости, смыкалась с девственным тропическим лесом. На белый песок, хорошо различимые даже с такого расстояния, набегали волны лазурного океана, подернутые барашками пены.
Созерцание идиллического пейзажа немного успокоило разгоряченное сознание Прим-главы. Все также шаркая подошвами, Белл Хамс прошел через кабинет, обогнув огромный овальный стол для совещаний, сработанный из натурального дерева, и опустился в кресло у рабочего стола гораздо меньших размеров, покрытый черным пластиком, кое-где потертым от времени. На столе располагались лишь два терминала – рабочий и для связи.
Вслед за Прим-главой к столу приблизился секретарь и застыл, вытянувшись в струнку и глядя поверх сверкающей лысины шефа, в ожидании распоряжений или пожеланий.
– Вызовите ко мне суб-главу Хоула, – наконец сказал Хамс, пригладив ладонями остатки некогда богатой шевелюры по бокам головы.
– Сию минуту, месьер, – чуть склонил голову Пэлио Урс. – Напитки, обед?
– Ничего, спасибо.
Секретарь удалился в боковое помещение, примыкавшее к кабинету Прим-главы. Белл Хамс активировал рабочую консоль и в ожидании суб-главы занялся детальным изучением его доклада.
Эрти Хоул, невысокий молодой человек с чуть пухлым и по-детски наивным лицом, но цепким и острым умом, за что его, собственно, и ценил Прим-глава, появился в кабинете минут через пять.
– Вызывали, Прим-глава?
– Присаживайтесь, месьер Хоул. Я хотел бы обсудить с вами ваш доклад без посторонних.
Хоул проследовал к столу Белл Хамса и осторожно опустился в кресло напротив.
– Слушаю вас, месьер Хамс.
– Из вашего доклада я не совсем понял, каким образом Центру удалось выявить сразу обе наших группы. Меня уверяли, что их маскировка безупречна.
– Со стопроцентной уверенностью сложно предположить тот или иной вариант, месьер. Я склоняюсь к версии о провале одного из наших агентов. Вероятно, он где-то наследил.
– Насколько я в курсе операции, специально на этот случай было рекомендовано не уведомлять группы об их взаимном расположении.
– Да, но контакты между людьми разных групп просто необходимы от раза к разу.
– Другие варианты есть?
– Есть, – не сразу, после некоторых размышлений и с сомнением в голосе, ответил Хоул. – Агенты Центра могли засечь наши группы с помощью оборудования, способного анализировать полевой фон. При условии, что подобное оборудование существует.
– А оно существует? – заинтересовался Прим-глава.
– Этого мы не знаем, – с сожалением признался Хоул. – После кризиса с Муном в Центре не осталось ни одного нашего агента, а внедрить новых или перекупить кого-либо пока не удается.
– Плохо.
– Мы работаем над этим вопросом, месьер. Однако, предвидя ситуацию с возможным наличием поискового оборудования после ликвидации нашего агента во время контакта с агентом Центра, мы рекомендовали группам сменить характеристики маскирующих полей.
– Но перенастройка оборудования помогла не особо, – сказал Белл Хамс, устраиваясь в кресле поудобнее. В последнее время ему ужасно докучала поясница.
– Увы, должен признать, что именно так.
– Мне также непонятна мотивация действий двух наших агентов, фактически подставивших под удар обе группы своими необдуманными поступками. Зачем нужны были попытки вступать в физический контакт с… – Прим-глава склонился к голопроекции терминала, близоруко щуря глаза, – со Сташевским, не имеющим, по нашим расчетам, ни малейшего отношения к главным действующим лицам? И еще странное нападение на ребенка.
– Преследовалась одна цель: деморализация главного действующего лица – Бельской – в попытке помешать ей закончить свои работы. Но группам рекомендовалось действовать тонко, с применением удаленных методов коррекции, а никак не прямых контактов. К сожалению, попались слишком рьяно исполняющие свои обязанности агенты. Возможно, сорвались после неудачи проникнуть в институт Бельской и изъять материалы ее работы и чертежи оборудования.
– Месьер Хоул, – Хамс задумчиво пожевал губами, – вы действительно верите, что некая Бельская могла разработать столь сложную теорию и воплотить ее, так сказать, в материале своего времени?
– Не совсем понимаю, месьер Хамс, что вы хотите сказать.
– Меня мучают сомнения. Затеянная возня вокруг загадочной персоны Бельской – не сказка ли это для отлова дурачков?
– Сказка?
– Именно. Вы всерьез допускаете, что некая дама из двадцать первого столетия, пусть и обладающая определенными знаниями, некогда привитыми ей добрыми пришельцами, в силах разработать законченную теорию параллельных пространств и обращения двумерного времени, да еще и создать необходимое для проверки теории оборудование с учетом уровня науки и техники того времени?
– Вы думаете, что?.. – Глаза Суб-главы приобрели форму почти правильных окружностей.
– Я ничего не думаю, а лишь предполагаю такую возможность. Не отрицая, разумеется, роли Бельской во всей этой истории. Ее работа действительно стала предпосылкой для рождения Единого Мира. Однако все остальное довольно туманно, включая сам момент рождения многодоменного континуума. Вы в свое время, если помните, лично докладывали мне об отсутствии у Центра каких-либо данных на сей счет: никаких исторических документов, никаких записей, свидетельств – ничего! Кроме самой легенды, разумеется.
– Вы хотите сказать, месьер Хамс, что история с Бельской подложна?
– История… – Прим-глава помассировал мочку правого уха, глядя в стол, и медленно поднял голову. – История – хитрая вещь. История с большой буквы не может быть подложна – это истина. А кому нужна истина в своем первозданном виде, выставляющая напоказ как блестящие победы и великие свершения, так и беспринципные, отвратительные деяния и ошибки непроходимой глупости?
Другое дело история с маленькой буквы – хитрая, лицемерная и беспринципная. Как раз то, что можно перекроить, перевернуть, умолчать, затереть или, наоборот, раздуть до неимоверных размеров. Как раз история с маленькой буквы и есть основа общества, его устремлений, духовных потребностей и прочей идеологической демагогии, широко практикуемой политиками – да и не только ими – для достижения собственных целей. Все это вы знаете не хуже меня. Она учит народ думать правильно, то есть в нужном направлении. И мне не дает покоя мысль, что нас в данном случае учат именно истории с маленькой буквы. И вот здесь возникает вопрос: кому это выгодно?
Белл Хамс поджал губы и побарабанил пальцами по столу.
– Но месьер Хамс, я все же не могу понять, почему вы считаете историю с Бельской выдумкой?
– История с Бельской вовсе не выдумка. Бельская действительно существовала и занималась разработкой теории параллельных пространств. Просто ее роль в Истории с большой буквы видится мне несколько завышенной.
– Из чего же вы исходите в подобном предположении?
– Во-первых, как я уже говорил, сомнительно полагать при уровне технологий двадцать первого века возможность создания некоего устройства для глобального переустройства целого домена. Во-вторых, с того момента прошло сто семьдесят шесть лет, а мы, владея более глубокими знаниями, чем современники Бельской и не понаслышке зная о ее теории, разрабатываем оборудование для перемещения в многомерном пространстве и времени, но до сих пор не в состоянии создать прибор, способный поделить домен на множество его отражений.
– Вы уверены? – Хоул недоверчиво покосился на Прим-главу.
– Месьер Хоул, слово «уверен» здесь не применимо – это абсолютно точно! Могу показать вам отчет специалистов в данной области, составленный на мой запрос. Теория Бельской в том виде, в котором она известна нашим современникам, не дает ответа на вопрос, как это сделать. Она лишь указывает на возможность.
– Поразительно!
– Мало того, есть еще и в-третьих, – заметил Белл Хамс, многозначительно повысив голос. – Блокировка локуса или, если быть более точным, конкретного энергетического уровня, что произошла с миром печально известного нам императора Муна. А ведь блокировка невозможна теоретически. И тем не менее факт остается фактом: третий локус не только недоступен для перемещения, но и вовсе не поддается обнаружению.
– Я слышал, ученые полагают возможность его самораспада вследствие какого-либо катаклизма, – предположил Хоул.
– Но возможность самораспада также не доказана. Это не более, чем еще одно предположение, так сказать, высосанное из пальца.
– Выходит, – Суб-глава заметно нервничал, теребя лацкан пиджака, – что Центр обладает неимоверными технологиями, более продвинутыми, чем мы полагали!
– Вывод неверный, месьер Хоул. Судя по образцам новейшего оборудования Центра, которые нам удалось добыть, мы в технологическом плане продвинулись несколько дальше него. Центр стремится к стабильности и потому погряз в ней по уши. Мы же движемся вперед, потому что хотим быть лидерами. Центру не нужно никуда стремится – он и так лидер и будет стараться удерживать свои позиции. Превосходство же его не в технологиях, а в доступных ему средствах – материальных, технических, научно-исследовательских. Кадрах, наконец. В этом плане нам до них очень и очень далеко.
– Н кто же в таком случае, по-вашему, наш новый таинственный враг?
– Дорогой месьер Хоул, Вы слишком поддались влиянию Совета и подхватили от них неприятную манию везде выискивать врагов. Проработав четверть века в госбезопасности, я понял удивительную вещь: врагов себе мы создаем сами. В своем большинстве они угрожают не нам, а нашим интересам и устремлениям.
– Вы правы, месьер Хамс, – смущенно кашлянул Хоул. – Но все же?
– Предполагаю, кто-то из будущего, – спокойно ответил Прим-глава, наблюдая за реакцией Хоула.
– Но, месьер, это невозможно! – Суб-глава даже привстал с кресла. – Будущее никому не доступно, а мы – нулевой уровень!
– Вы уверены?
– Но…
– Я поясню. Люди, засланные нами в двадцать первый век, общались с людьми того времени, а те общались между собой и с ними, полагая их своими современниками. То были не тени, а живые люди, как и мы с вами. И они, естественно, полагали свое время нулевым уровнем. Почему невозможна аналогичная ситуация и в нашем случае?
– Ситуация, прямо скажем, неприятная, – выдавил Суб-глава с явной неохотой.
– Согласен.
– Но тогда борьба с ними бесполезна и бессмысленна!
– Я пришел к тому же выводу. Вы умный человек, месьер Хоул, и мне приятно, что наши мнения в этом вопросе полностью совпали.
– Но как посмотрит на это Совет? И что делать с нашей доктриной?
– Вы не хуже меня знаете, как она непопулярна в Совете, поэтому, мне кажется, Совет лишь вздохнет с облегчением и с удовольствием пересмотрит ее.
– Возможно. Но ведь тогда необходимо предложить им что-то новое. Нельзя объединить столь разных людей, не имея стоящей идеи.
– Разумеется, вы правы. Я намерен предложить Совету в интересах Коалиции союз с Центром…
– Альфа два – Центру.
– Центр на связи.
– Операция завершена. Трое ликвидированы при попытке оказать сопротивление. Остальные сложили оружие и сдались.
– Потери с нашей стороны?
– Нет. У одного – легкое ранение руки. В ближайшее время девять человек, включая того, что взяли ранее, будут доставлены на нулевой уровень.
– Вы несильно там нашумели?
– Самую малость.
– Хорошо. Алексей, не в службу, а в дружбу: вышли на всякий случай ребятам группу поддержки.
– Ожидаются проблемы?
– Не то чтобы проблемы… Помнишь, на минус двадцать третьем испарившихся ФСБ-эшников?
– Припоминаю. Ребята докладывали.
– Здесь тоже происходит нечто подобное. Группа при странных обстоятельствах упустила человека. Был – и нет.
– Хорошо, сделаем. Только не знаю, как мои смогут помочь. Мы все-таки больше силовики.
– Всякое может случиться.
– Договорились. Встречайте «груз».
– Спасибо. Отбой.
Борис Сташевский. Ночной кошмар
Ночь была лунной и безоблачной, бездонная чернота неба – усеяна переливающимися огоньками звезд. Борис курил у окна, всматриваясь в звезды в попытке объединить их в созвездия. Ничего путного из этого занятия не выходило. В астрономии Борис был не силен, и, кроме Большой и Малой Медведицы, ничего обнаружить не cмог, хотя отчетливо помнил очертания основных созвездий.
В приоткрытую форточку зримым туманным водопадом вливался морозный ночной воздух, колыхая занавеску и бледные, в темно-зеленую «елочку» листья альпинии церумбет, росшей в большом горшке на подоконнике.
Это была одна из тех бессонных ночей, когда Борис, утомленный периодически, где-то раз в месяц-полтора повторяющимся и оттого знакомым до мелочей, ночным кошмаром, вскакивал с постели и уже больше не мог заснуть до утра, бродя из угла в угол по темной квартире, куря в форточку и валяясь на кровати с открытыми глазами.
Страшный повторяющийся сон начал преследовать после прыжка со скалы, едва не ставшего для Бориса последним. Сильный удар о воду и легкое сотрясение мозга после серьезной травмы на горнолыжном курорте, полученной им одиннадцать лет назад, – вероятно, в них и крылась вся проблема.
Борис, обуреваемый по молодости манией непревзойденного горнолыжника и в погоне за адреналином, решил спуститься по опасному, ненакатанному участку, набрал слишком большую скорость, не вписался в поворот и влетел в дерево. Помимо черепно-мозговой травмы получил перелом голени и предплечья и долго провалялся в больнице.
Во второй раз ему повезло больше, но жажда адреналина прошла у Бориса раз и навсегда, зато он обзавелся ночным кошмаром.
Сон всегда был один и тот же, до мелочей, и начинался всегда одинаково – панорамой необычного города с высоты птичьего полета. Необычность города заключалось в его строениях, улицах, пролетах эстакад и мостов – во всем.
Строения выглядят не совсем обычно. Казавшиеся невесомыми, преимущественно высотные здания, не были привычными глазу коробками, а выглядели нагромождением разнообразных объемных геометрических фигур. Одно напоминало цветок с ветвью-цилиндром, листьями в виде треугольных призм и головкой цветка, сложенной из удлиненных параллелепипедов-лепестков. Другое походило на пирамиду, из вершины которой брызгами вздымались на огромную высоту грозди непонятно как соединенных кубов. Третье – пятиугольная призма, расходящаяся в стороны на высоте около ста метров пятью ветвями диковинного дерева. Еще было здание, составленное из верхних срезов сфер. Срезы были разных диаметров, причудливо упакованные в слои. Слоев было сорок или немногим более. Издали здание напоминало многоосевой винт или, скорее, приплюснутый по вертикали початок кукурузы. Однако встречались и немногочисленные стандартные, классического вида, постройки.
Дороги были заполнены не автомобилями, а пешеходами, казавшимися с такой высоты муравьями. Над ними простирались ленты автомобильных и монорельсовых дорог, пересекавшимися на разных уровнях. Автомобилей на дорогах было мало. Зато воздух был наводнен летательными аппаратами, на первый взгляд беспорядочно сновавшими туда-сюда, но, внимательно приглядевшись, можно было различить отдельные потоки, расположенные на разных высотах, двигающиеся в одном или нескольких направлениях и плавно переходящие друг в друга – зрелище завораживало.
В одном из таких аппаратов летел и сам Борис. Стеклянные пол и стены одноместного летательного аппарата были прозрачными, а стекла – совершенно незаметными и неощутимыми взгляду, отчего казалось, будто кресло с пассажиром и пульт управления перед ним парят в воздухе. Борис не боялся высоты, но скоростной полет на кресле, висящем по зрительным ощущениям без видимой опоры на высоте трехсот метров – столько показывал высотомер на приборной панели, – мог кого угодно довести до здорового испуга.
Мимо проносились другие аппараты, похожие на аппарат Бориса, и более громоздкие, многоместные. Во всех сидели люди, занимавшиеся своими делами. Им совершенно не было дела до Бориса и его страхов. Все они выглядели спокойными и даже несколько вялыми.
Это несколько придавало уверенности Борису, но в определенный момент, когда страх уже начинал его отпускать, сменяясь наслаждением от полета и все возрастающим интересом к красотам диковинного города, в кабине вдруг раздавался душераздирающий вибрирующий сигнал, а на пульте один за другим загорались индикаторы неисправности. И в этот момент в голове Бориса начинал громоподобно вещать голос: «Помни, кто ты есть! И помни, что ты – это ты. Не сходи с пути – в нем истина! А истина – это главное! Исполни предначертанное! Исполни… Исполни…» Голос затихал, как только аппарат начинал заваливаться вбок и вперед и распадаться прямо на глазах.
Борис, упираясь ногами в стекло и стискивая пальцы на гладких как назло подлокотниках кресла, пытался не вывалиться из него, но медленно сползал вперед. В какой-то момент стекло начинало идти трещинами и разлеталось сверкающим дождем осколков, в лицо ударял бешеный порыв ветра. Борис, судорожно раскинув руки и ноги, осознавал, что падает с огромной высоты. Стены домов разрастались и расступались в стороны, извилистые магистрали расширялись. Мимо, вверх, с оглушительным воем проносились летательные аппараты, улицы приближались со всевозрастающей скоростью. Борис зажмуривал глаза и кричал, не слыша собственного крика, в ушах стоял лишь шум ветра и города.
Удар… Борис понимал, что почему-то все еще жив, но боялся пошевелиться, прислушиваясь к собственному телу. Боли нет, тело кажется невесомым, не ощущаются ни руки, ни ноги, не слышно биения сердца, нет дыхания… В голову приходит мысль: вероятно, это и есть смерть.
Вокруг нет ни города, ни людей, ни машин – ничего. Лишь однообразная неприятная, чуть колышущаяся волнами белизна. И лежит Борис не на земле, а на все той же белизне. Волнение ее не ощущается. Он не чувствует вообще ничего: ни жары, ни холода, ни дуновения ветерка, ни даже поверхности, на которой лежит.
Все еще боясь пошевелиться, Борис почти ощущает, как с его тела липкими лохмотьями сползает пережитый ужас падения, унося с собой сковывающий тело ледяной холод. Он осторожно приподнимается на руках. Ладони, упираясь в явно устойчивую поверхность, не ощущают ответного давления. Вокруг по-прежнему никого и ничего, лишь абсолютная тишина отдается звоном в ушах.
Борис подтягивает ноги, пытаясь встать на них, но страшная слабость в ногах опрокидывает его на бок. Борис делает одну попытку за другой подняться с белого ничто, от вида которого его уже начинает мутить, но каждый раз заваливается вбок.
И тут в голове вновь раздается, нарастая, голос: «Ты – это ты!.. Истина… Долг…» Голос выворачивает душу, не дает сосредоточиться.
Борис встает на карачки и трясет низко опущенной головой. «Помни, кто ты есть!» – надрывается голос внутри него и вдруг резко обрывается, смолкнув. Чуть приподняв голову, Борис замечает на пределе зрения шевеление темных пятен на белых волнах. Пятна разрастаются, словно кляксы. Их много: три… пять… восемь… уже двенадцать. Они приближаются колышущимся черным туманом, становясь все больше, объемнее и темнее. С их приближением накатывает странный гул, неуловимый слухом, но от него начинает вибрировать тело, каждая его клеточка. Страх вновь накрывает Бориса, панический, липкий, высасывающий остатки сил. Борис падает набок, потом на спину.
Черные пятна уже рядом. Их туманные тела почти физически ощутимы. Они облепляют Бориса со всех сторон, окончательно лишая возможности двигаться, начинают приподнимать. Борис пытается вырваться из удушающих объятий клякс, но безуспешно. Его тащат куда-то вниз. Из-за черного марева ничего не видать. Борис пытается кричать, но из надрывающегося в беззвучном крике горла не доносится ни единого звука. Он чувствует, как в его тело через кожу проникают щупальца черного тумана, и Борис начинает растворяться в нем, распадаться на клетки, молекулы, атомы…
В этот момент сон всегда обрывався. Борис, подскочив на кровати, долго смотрел в темноту, потом медленно вставал и начинал курить и бродить по квартире. Уснуть больше не удавалось…
«Может, к психиатру обратиться? – размышлял Борис, глядя в окно. – Потюкает молоточком по коленкам и подселит к Наполеону или Мазарини».
Он затянулся в последний раз и, выкинув в форточку окурок, затворил ее. Потом уперся разгоряченным лбом в холодное стекло и уставился на ночной двор. По дороге проехал одинокий автомобиль. Где-то вдалеке зашлась лаем потревоженная собака, но вскоре смолкла.
От дыхания Бориса стекло запотело. Он уныло протер стекло ладонью и тут заметил прохожего.
«Тоже кому-то не спится», – решил Борис, наблюдая за молодым человеком в не по-зимнему легкой короткой куртке и в джинсах, обтягивающих мускулистые ноги спортивного вида. Голова прохожего не покрыта, короткие волосы топорщатся ежиком. Лицо прохожего было незнакомо Борису, но тот остановился под его окном и посмотрел в него. Борис чуть отодвинулся, продолжая наблюдать за незнакомцем.
Постояв несколько секунд с задранной головой, мужчина направился к подъезду и скрылся под длинным козырьком. Через минуту в прихожей осторожно тренькнул звонок.
Борис оглянулся и долго стоял, прислушиваясь к тишине, потом отошел от окна и на цыпочках приблизился к входной двери, заглянул в дверной глазок. Звонок вновь коротко тренькнул.
За дверью стоял тот самый молодой человек – внешне спокоен, не напряжен, взгляд прямой, открытый, ни капли волнения. Но что кому-то понадобилось от Бориса в три часа ночи? А может, дверью ошибся?
Борис щелкнул замком и приотворил дверь.
– Борис Аркадьевич, разрешите войти. Мне нужно срочно с вами побеседовать.
«Вот те на! – поразился Борис, разглядывая незнакомца. – Ни здрасьте тебе, ни до свидания – войти ему! И откуда такие шустрые только берутся?»
– Вы кто? – спросил Борис.
– Вы меня не знаете, но это действительно срочно и важно. Поверьте.
Незнакомец не выглядел агрессивным, говорил без напористости, даже несколько просительно.
– А до утра никак? – поинтересовался Борис, размышляя, как ему поступить. – Ночь, между прочим, на дворе. Три часа.
– Я в курсе, но мне известно, что вы уже проснулись.
– Интересно, откуда же?
– Борис Аркадьевич, мы так и будем перебрасываться ничего незначащими фразами через порог, или мне все-таки можно войти?
– Хорошо, входите, – сдался наконец Борис, отступив к стене и приоткрыв дверь, готовый при любом резком движении придавить ей нахального молодого человека.
– Спасибо, – сказал тот и переступил порог. Руки он все также держал на виду, видимо, желая показать, что Борису ничего не угрожает.
Пропустив незнакомца в прихожую мимо себя, Борис прикрыл дверь. Незнакомец застыл в проходе, ожидая, когда его пригласят проследовать дальше, но Борис прислонился к стене спиной, сложил на груди руки и сказал как можно суше:
– Слушаю вас.
– Как я уже говорил, вы меня не знаете, но я знаю вас очень хорошо.
– Любопытно. И что же вам нужно от меня?
– Вы не поверите, пока я вам не покажу. – Незнакомец полез правой рукой в карман куртки, и Борис мгновенно напрягся. – Успокойтесь, это не оружие. К тому же боевыми единоборствами, извините, я владею лучше вас, – и, пока Борис пытался сообразить, вызов это или не более чем констатация факта, молодой человек вытащил из кармана небольшой приборчик и повертел его в руке. – Это устройство отключает блокиратор нейронных связей.
– Неподходящее время для научной фантастики, вы не находите?
– Вам не надоело видеть кошмары во сне? – вместо ответа сказал незваный гость.
– Откуда вы про них знаете? – насторожился Борис.
– Это нормальное явление при блокировании синаптических связей. Так сказать, побочный эффект. Накопление избыточного заряда приводит к неминуемому его сбросу, отчего возникают неприятные видения преимущественно в расслабленном состоянии, к примеру, во сне.
– Не понимаю, при чем здесь синаптические связи и какое-то блокирование?
– Сейчас вы все поймете.
Незнакомец что-то нажал на своем приборе.
Борис покачнулся от внезапного головокружения. Мышцы тела непроизвольно вздрогнули, как от слабого удара током, в глазах замелькали разноцветные всполохи.
«Ты – это ты! Помни, кто ты есть», – просверком мелькнули в мозгу слова из ночного кошмара. – «Истина… Исполни…»
Чтобы удержаться на ногах, Борис уперся ладонью в стену, но головокружение уже проходило. Зрение тоже пришло в норму.
Незнакомец стоял в той же позе и на том же месте, убирая в карман свой прибор.
– Как вы себя чувствуете, Борис Аркадьевич? – поинтересовался он.
– Черт! Что это было? – Борис поморщился и помассировал виски, в которых, пульсируя, затихала боль.
– Блокиратор отключился, скоро все пройдет. Вы еще не вспомнили, кто вы?
– Я и так знаю, кто я. А вот кто ты, мы сейчас разберемся – Борис угрожающе начал надвигаться на гостя и, резко выкинув вперед руку, попытался схватить того за рубашку.
Гость даже не сдвинулся с места, лишь взмахнул правой рукой, успев перехватить вытянутые вперед пальцы Борис своими, и выгнул их назад, к тыльной стороне ладони. Борис охнул и присел. Молодой человек возвышался над ним, глядя сверху вниз и продолжая удерживать «захват».
– Успокоились, Борис Аркадьевич?
– Отпусти! – сквозь зубы прошипел тот.
– Хорошо, но больше не делайте резких движений. Прошу вас. – Молодой человек отпустил пальцы Бориса, тот сел на пол, разминая суставы пальцев. – Странно, что вы до сих пор ничего не вспомнили. Возможно, большой срок… – размышлял незнакомец вслух. – Но это пройдет, уверяю вас.
Борис сидел на полу, игнорируя замечания незнакомца. Ему уже надоел весь этот бред, голова все еще немного кружилась, а вывернутая кисть побаливала.
– Вот. – Незнакомец порылся в другом кармане, извлек из него другой прибор и, сделав шаг к полочке, привинченной к стене, положил прибор на нее. – Я оставляю его вам. Когда память вернется, вы будете знать, что с ним делать. Извините за причиненную боль, но я вас предупреждал. Всего доброго, Борис Аркадьевич!
Он прошел мимо Бориса, распахнул дверь и, выйдя на лестничную площадку, с тихим щелчком затворил за собой дверь.
«Наконец-то убрался, – с облегчением подумал Борис, тяжело поднимаясь с пола.
Заметив оставленный незнакомцем прибор на полочке, он взял его в руки и повертел, разглядывая. Невзрачная небольшая коробочка из пластика с несколькими выступами, экраном и парой сенсорных кнопок с непонятными значками на них.
– Когда вспомните… Да пошел ты!
Борис положил коробочку обратно на полку и проковылял на кухню, к окну.
Незнакомец как раз вышел из подъезда, остановился, оглядевшись по сторонам, засунул руки в карманы и быстро пошел влево. Но ему внезапно преградил дорогу другой мужчина и что-то спросил. Молодой человек остановился, спокойно выслушал его, помотал головой и только собрался обогнуть встречного, как тот неожиданно быстрым движением попытался схватить его за левую руку в попытке завернуть ее за спину. Незнакомец молниеносно сместился вправо, высвобождаясь из захвата, и нанес удар в горло противника рукой с раздвинутыми в стороны большим и указательным пальцем. Следующим широким движением левой руки, сделав быстрый шаг навстречу противнику и вправо, он опрокинул его на спину и собрался было бежать, как на него сзади напал второй.
