Леонид Резников
Ала ад-Дин и повелитель джиннов
Глава 15. Как два пальца!
– Что вы натворили, шеф?! – первым пришел в себя Ахмед. Стоя на коленях, он потрясал руками с зажатой в них тюбетейкой и захлебывался словами. – Это же… это… волшебная лампа! Джинн… О Аллах!
Пришедший в себя Саид только хватал ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег, и издавал нечленораздельные звуки.
– Волшебная лампа? – заинтересовался Ала ад-Дин, который уже успел прикончить все три порции мороженого и теперь соображал, хочется ли ему еще или достаточно на сегодня. – Еще одна?
– Да… Нет! Эта настоящая, – путаясь в словах, заплетающимся языком выдавил Ахмед. – В ней Владыка джиннов! О шеф, мы пропали. Пропали!
– Пропали? – вздернул бровь Максим, оглядывая дело рук своих. В его душу наконец закралась тень сомнения. – С чего вдруг?
– Вы не понимаете?
Глаза Ахмеда, казалось, вот-вот вывалятся из орбит.
– Не особенно, если честно. Я…
Верхний бронзовый блин, что не так давно был лампой, шевельнулся. В каменном зале мгновенно воцарилась тишина, и все уставились на блин с затаенным ужасом. Блин подпрыгнул, дернулся и запрыгал по комнате, вращая расплющенным носиком, словно вынюхивал первую жертву.
– Ай, не трогай меня! Это не я тебя так, – подхватился Ахмед, когда лампа повернула к нему, и бросился к витрине с шапкой-невидимкой. Рванув на себя стеклянную дверцу, он схватил шапку, нахлобучил на голову и поспешно забрался в витрину. – Меня нет!
– Ахмед, – помотал головой Максим, – кончай дурку валять и вылезай оттуда – тебя все равно видно.
– Вы специально так говорите, шеф!
– Дело твое, конечно, но выглядишь ты, прямо скажем, по-дурацки.
– Почему?
– На татаро-монгола консервированного смахиваешь.
– Ну и пусть! – обиделся Ахмед, сложил руки на груди, поерзал, усаживаясь поудобнее в тесной витрине, и отвернулся.
Между тем лампа допрыгала до стены, ткнулась в нее носиком и повернула к Саиду.
– Уй-юй! – Саид вытянулся в струнку и прикинулся статуей. Жили только одни его глаза, которыми Саид неотрывно следил за перемещениями бронзового блина, вздрагивая всем телом от каждого его скачка.
Лампа добралась наконец до башмаков Саида, потыкалась в них и замерла.
– Издохла, что ли? – предположил Ала ад-Дин. – А я ее палочкой хотел.
– Я те дам, палочкой. – Максим поспешно вырвал у юноши из руки волшебную палочку. – Тоже мне, потомственный Акопян выискался. И вообще, хватит с тебя мороженого, а то еще горлышко заболит.
– Не заболит. – Ала ад-Дин насупил брови и уставился в пол.
– А вдруг? Эй, Саидка, – позвал Максим, пряча палочку за пазуху.
– Че… – сглотнул тот, неотрывно глядя на лампу – вдруг опять шевельнется. – Чего?
– Ты бы ее потер, что ли? Видишь, на ручки просится.
– М-м-м, – отрицательно помотал головой Саид. – Н-не буду я ее тереть.
– Да ладно тебе. Она, похоже, признала в тебе хозяина.
– Вы так считаете, шеф?
– Конечно, видишь, как к тебе ластится?
Блин нетерпеливо подпрыгнул, будто подтверждая слова Максима.
– Не-е. – Саид бесшумно отступил на шажок назад. – Не хочу.
Носик у бывшей лампы зашевелился, будто живой. Его движения сильно смахивали на неловкие подергивания хобота у маленького слоненка. «Хобот» долго кривился и извивался, сворачивался в спираль, распрямлялся вновь и складывался вдоль и поперек. Максима, наблюдавшего за метаморфозами носика, вновь взяло сомнение, правильно ли он поступил, раздолбав лампу? Ведь кому понравится, когда твой любимый дом превращают в лепешку, а уж если вместе с тобой… К тому же следовало учитывать, чей это дом. В смысле, был. А, судя по тому, как хозяин лампы или, вернее, блина, с легкостью гнул и мял бронзу, причем не выходя наружу, он мало походил на славного и очень забавного белого крысенка, каких любят заводить сентиментальные барышни.
Расплющенный носик лампы-блина внезапно разжался с глухим хлопком, и из него повалил сизый дымок, сначала неуверенно, а после все сильнее и сильнее.
Впечатлительный Саид вновь хлопнулся в обморок там, где стоял.
Ахмед застыл в витрине невозмутимой статуей Будды, лишь стекла тихонько позвякивали, выдавая его испуг.
Ала ад-Дин, как человек, который ничего плохого в жизни не сделал, спокойно, но с изрядной долей любопытства взирал на сгущающееся над полом облако дыма, по которому то и дело пробегали разряды молний.
Максим, кряхтя, оторвал от пола кувалду, но потом решил, что от нее мало проку и опять опустил на пол.
Меж тем величественное грозовое облако отрастило смерчевидный хвостик, две руки, выдавило вверх голову, на которой затрепетали, задымились два остроконечных уха, и джинн распахнул глаза – два черных бездонных провала.
– Смертный, что ты натворил? – громыхнуло облако звучным басом, от которого задрожали стекла витрин, а у Максима волосы зашевелились на голове, но он постарался сохранить внешне невозмутимый вид.
– А можно не так громко? – поморщился он, опираясь на кувалду.
– Что-о?! – искренне удивился джинн. – Да знаешь ли ты, червяк, кто я такой?
– Знаю, и незачем так орать. Посмотри, что ты натворил, – повел рукой Максим. – Один в полной отключке, а второй ни жив ни мертв. Про Ала ад-Дина вообще молчу.
– Но…
– И сделай глаза попроще. Мне нравятся фиалковые, если что. Как у твоего подшефного Каззана.
– Ты… – негодующе начал распухать джинн.
– Да, ты прав, это я раздолбал твой уютный домик. Дом, милый дом! У меня тоже он когда-то был.
– Ты… – замахал мускулистыми лапищами джинн, загребая ими воздух.
– Виноват, прости, дяденька, засранца, больше не буду.
– Ты… – Глаза у джинна и вправду внезапно стали фиалковыми.
– Слышь, мужик, ну я же извинился. Замяли базар, сменили тему, – предложил Максим, преданно глядя джинну в огромные лучистые глаза-блюдца.
– Ты, смертный… – наконец смог продолжить начатую фразу джинн.
– Да, увы, – развел руками Максим, – ты опять прав, но что я могу поделать – все мы смертны.
– Ты… – Джинн начинал медленно косеть. Один его глаз налился пурпуром, а другой стал пронзительно зеленый с переливами.
– Удивительно богатый словарный запас. Слышь, Ахмед?.. Не слышит. Вот что ты с ним будешь делать? – всплеснул руками Максим и, изображая крайнюю неловкость, пару раз легонько хлопнул в ладоши. – Ладно, если тебе больше нечего сказать, то я пошел? – указал Максим на выход.
– Стой, смертный! – пришел в себя джинн.
– Стою, – замер Максим на полушаге. – О, а ты сердитый дядька, как я погляжу! – шутливо погрозил он пальцем джинну.
– Зачем ты это сделал, отвечай?! – навис над Максимом джинн.
– Как тебе сказать? Честно говоря, я и сам не знаю. – Максим пригладил макушку и виноватым взглядом уставился в глаза джинну. – Прозрение, что ли, нашло. В смысле помутнение.
– Не знаешь? Помутнение? – еще больше распух джинн то ли от неподдельного удивления, то ли от подобной наглости. – Ты издеваешься надо мной?!
– И в мыслях не было. А все Каззан, будь он неладен.
– Какой еще казан? – взревел джинн, всплывая к самому потолку пещеры.
– Уф-ф, как я устал. Да не казан, а Каззан, с двумя «з». Возьмет же себе имя, а я мучайся потом.
– Значит, именно он тебя надоумил? – как-то уж очень ласково осведомился джинн.
– Ни-ни, – протестующе замахал руками Максим. – Он всего лишь вывел меня из себя: то нельзя, это не так, это не получится, там закрыто. И… вот результат, – указал Максим на блин с носиком.
– А при чем здесь моя лампа, смертный?
– Я решил тебя освободить! – Максим выпятил грудь колесом. – Одним махом, так сказать.
– Э-э… не понял, смертный, – честно признался джинн.
– Ну как же: кувалда – бац; лампа – в лепешку; джинн фьюить, – присвистнул Максим, повертев пальцами, – свободен. Все довольны и счастливы, музыка, занавес, литавры, последний аккорд. Кстати, не стоит благодарности.
– Ты – сумасшедший? – догадался джинн.
– Нет, я Максим.
– Махмус? – опять надвинулся на Максима джинн, и его клубящиеся брови взлетели высоко вверх.
– Можно и так. Некоторые при этом еще добавляют Грозный, но я не настаиваю, – скромно добавил он.
– Так это тебя рекомендовал бестолковый проходимец Каззан?
– Знаешь, я не в курсе, кто кого и куда рекомендовал – меня на вашей сходке не было, – но что меня сюда приволокли без моего ведома – есть неопровержимый факт.
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать: зеваю в накопителе, жду вылета, никого не трогаю, а потом – бац! – и я, как последний нищий оборванец, сижу под стенами какого-то Гулябада.
– Гульканда, – поправил дотошный Ахмед-«невидимка» из витрины.
– И ты хочешь сказать, что я должен визжать от счастья? – продолжал Максим, проигнорировав замечание.
– Я не знаю, смертный, – растерянно похлопал теперь уже желтыми глазами джинн. – Каззан говорил…
– Да, да, знаю: дух Сим-сим рекомендовал, трали-вали, пять рублей украли. А то, что я вообще не из вашего мира, так оно побоку?
– Впервые слышу о том.
– Интересно девки пляшут, – хмыкнул Максим.
– Какие еще девки? – огляделся джинн в поисках неведомых плясуний.
– Всякие. Ты тему-то не переводи – девок ему приспичило. Отвечай, почему я домой попасть не могу?
– Разве Каззан не сказал тебе? – все еще оглядываясь, спросил джинн.
– Сказал, но разве я сильно смахиваю на того, кто может даровать джиннам свободу?
– Совсем не смахиваешь, – вынужден был признать очевидное джинн, сделав пару кругов вокруг Максима и повнимательнее приглядевшись к нему. – Никак.
– В таком случае отправляй меня домой!
– Не могу, о Махсум, – развел руками джинн.
– Эт-то еще почему?
– Договор: освободишь всех джиннов – вернешься домой.
– А разве я подписывал договор?
– В том нет необходимости, смертный. Такие договора заключаются на высшем уровне.
– Ух ты, круто! Значит, без меня меня женили… Хорошо… – Максим подергал пальцами нижнюю губу. – Я правильно тебя понял: нужно освободить джиннов?
– Да.
– Всех?
– До единого.
– Серьезно?
– Серьезнее не бывает, – чуть повысил голос джинн, начиная терять терпение.
– Кстати, как тебя зовут?
– Саджиз, – похлопал глазами сбитый с толку джинн.
– Так вот, Саджиз: это нам пара пустяков!
– Правда? – обрадовался джинн, не веря ушам.
– Как два пальца! – Максим деловито поплевал на ладони и схватился за кувалду. – А ну-ка, уйди в сторонку, ради Аллаха…
Городская баня по случаю желания принцессы посетить ее, была отмыта и отдраена не только изнутри, но и снаружи. Теперь она светилась и переливалась в лучах десятков факелов пузырями плохо смытой со стен мыльной пены, что придавало ей лоска, ибо само по себе здание являло собой грубую постройку из саманного кирпича и никак не было рассчитано на лицезрение царственнорождеными особами.
У входа в баню выстроилась семья ее владельца, которая непрестанно кланялась, расточая похвалы султану и его несравненной дочери.
– Какая прелесть! – Принцесса, не вытерпев, все же высунула головку из носилок и загляделась на искрящееся в ночи, переливающееся всеми цветами радуги небольшое здание. – А вы, отец, говорили, недостойное место.
– Мы говорили? Ну да, говорили. Мы и сейчас это говорим!
– Да-да, я поняла. А вот им, – пальчик принцессы уперся в семью банщика, – вы непременно должны отрубить головы.
– О принцесса! – Ноги банщика подкосились, и он рухнул на колени. Многочисленные его дети прыснули врассыпную, и лишь полноватая жена банщика, вывалив язык, продолжала пялиться на султана, принцессу и богатую свиту. – За что такая немилость? Чем мы провинились перед вами?
– Разве вы не слышали, как кричал глашатай: всякому, кто посмеет увидеть…
– Дочь наша, – поморщился султан, воротя лицо, – к чему омрачать столь светлый день…
– Ночь, – поправила Будур.
– Пусть! Столь светлую ночь…
– А разве ночь бывает светлой, отец?
– Э-э, дочь наша, не путай нас! Темный, светлый – какая разница? – раздраженно произнес султан. – Главное, он счастливый!
– Для кого?
– Для всех! И иди уже мыться, просим тебя, – застонал султан, закрывая нос тряпицей. – Сил наших больше нет обонять подобный смрад!
– Слушаю и повинуюсь, отец.
Будур смиренно потупила глазки. Четверо рабов подняли носилки принцессы и понесли ко входу в баню.
– Все ли у тебя готово, э-э… банщик! – лично поинтересовался султан у хозяина бани, решив показать дочери, какой он заботливый отец.
– Меня зовут Шухрат, о великий и славный султан! – подполз тот к самым носилкам, протирая штаны на коленях, но двое стражей схватили банщика подмышки и отбросили на должное расстояние.
– Разве мы спрашивали, как тебя зовут? – Султан скосил влево нижнюю челюсть и грозным взглядом уставился на банщика.
– Нет, о солнцеподобный! – ткнулся головой в землю банщик.
– О чем же тебя спрашивали, презренный раб?
– Вы… я… я забыл, о великий, – простонал банщик в пыль.
– Ай-яй, нам кажется, тебе все-таки придется отрубить голову, чтобы твоя память улучшилась.
– Пощадите, о великий султан! – вскричал перепуганный банщик. – Что я такого сделал?
– Ты не ответил на наш вопрос!
– Но я забыл его. Когда ваши стражники изволили толкнуть меня, о блистательный, у меня в голове все перепуталось! Молю вас, спросите еще раз, и я обязательно отвечу.
– Ну, смотри у нас. Я спросил… э-э, – Султан пощелкал пальцами. – Что мы у него спрашивали? Вот ты! – указал он на одного из стражников. – Что мы спросили?
– Вы, о пресветлый султан, – низко склонился стражник, – спросили, все ли у него готово.
– Ты прав, – удовлетворенно кивнул султан. – А этому, – указал он на стражника, – отрубите голову!
– За что, о великий султан? – Стражник вцепился в копье обеими руками.
– Ты подслушиваешь наши разговоры, гнусный предатель, и готов их выболтать любому. Взять его!
– Ах, оставьте, отец, – вновь высунулась из носилок Будур. – Вы же сами сказали: не стоит омрачать столь счастливый для всех день!
– Ты права, дочь наша! – Султан откашлялся в кулак. – Оставьте несчастного, – дал он отмашку двум стражникам, вцепившимся железной хваткой в своего товарища.
– О благодарю, великий султан, – испустил вздох облегчения ни в чем не повинный стражник. Копье в его руках дрожало.
– Отрубите ему голову завтра.
– Ай! – Стражник сполз по копью и растянулся на булыжной мостовой в беспамятстве, продолжая прижимать к себе оружие.
– Слишком впечатлительный, – пожал плечами султан и приказал рабам, несшим носилки: – Опустите нас, дальше мы пойдем сами!
Рабы покорно опустили тяжелые носилки, стараясь не раскачивать их, незаметно выдохнули и взялись массировать затекшие, натруженные плечи, пока султан не смотрит в их сторону. Таскать такую тушу, да еще и с носилками весом в двух, а то и трех султанов – это вам не игрушки!
– Дочь наша, Будур! – крикнул султан, пытаясь обойти валявшегося у его ног банщика, не смеющего пошевелиться или поднять головы. Султан дернулся вправо, затем влево, – Э-э, – нетерпеливо пнул он сапогом преграду.
Банщик попятился, отклянчив зад, и затих у куста колючки. Острые шипы проткнули ему штаны, но мужчина даже пикнуть не посмел.
– Что вам, отец?
– Мы идем.
– Куда, в баню? – охнула Будур.
– Нет-нет, что ты! Мы просто лично проводим тебя в…
– Но отец, я не одета!
– Ах, да! – хлопнул по лбу султан, и подскочивший слуга водрузил чуть съехавшую набок чалму на прежнее, положенное ей место. – Мы постоянно забываем об этом. И что за глупость в самом деле! Так и быть, мы подождем тебя здесь.
– Хорошо, отец! – радостно выкрикнула принцесса – наконец-то он отвязался!
Носилки поднесли ко входу в баню и повернули так, чтобы принцесса могла сразу войти в узкие и низкие двери, распахнутые настежь.
– Вы свободны! – крикнула Будур рабам, несшим носилки. Те низко поклонились и попятились прочь, а к принцессе уже подбежали ее служанки, неся все необходимое. – Скорее, вытаскивайте этого… Ох, думала, задохнусь.
Принцесса пулей выскочила из носилок, хватая ртом свежий ночной воздух. Две девушки уже тащили спящего Нури за шкирку в баню.
– Ум-гнмн, – только и произнес тот, почесав пальцем узкий орлиный нос. Рот Нури до сих пор был заткнут шальварами принцессы, но молодого человека, похоже, они не особо беспокоили.
Девушки, пыхтя, дотащили вялое тело Нури до купальни и бросили у входа, как им и приказала принцесса. Служанки не понимали, что, собственно, задумала их повелительница, и зачем ей понадобился пьяный, источающий зловония Нури, тем более в купальне, но спросить они не решались.
– Отлично! – похвалила принцесса. – А теперь будем париться.
– О луноликая, – подала голос одна из служанок, набравшись смелости, – вы собираетесь париться при нем? – указала она на растянувшегося на влажном полу Нури.
– Вы же видите: ему ни до чего нет дела. К тому же он мой будущий муж!
– Слушаемся, о госпожа, – поклонились служанки, безропотно подчиняясь принцессе. – А если он изволит проснуться?
– Конечно, изволит, если вы будете спрашивать меня зачем да почему, – сверкнула Будур глазами, и уже никто из служанок не посмел произнести ни слова.
Девушки помогли принцессе раздеться, разоблачились сами и, прикрываясь тазиками и мочалками, вошли в купальню, пугливо косясь на лежащего на полу Нури и сторонясь его.
– Ну, чего вы стоите? – спросила принцесса, прячась за своих служанок.
– Прости, о госпожа, но мы не знаем, что нам делать дальше, – пролепетала одна из служанок, делая безуспешные попытки скрыть пышные формы тазиком достаточно скромных размеров.
– Вот бестолковые, – вспыхнула Будур. – Кричать, что же еще!
Служанки долго переваривали услышанное, потом на их лицах отразилось понимание и расцвели лучезарные улыбки.
– Слушаемся, о госпожа, – поклонились они, и тишину ночи разорвал истошный многоголосый женский вопль.
В городе завыли собаки, приблудные коты, делившие территорию, шарахнулись прочь, сонные всполошенные птицы покинули свои гнездовища и закружили над городом. Из домов на улицы высыпал рабочий люд, хватая на бегу все, что попадалось под руки, рабы и слуги попрятались, стража укрылась за щитами, поводя остриями копий, а зевающий от скуки султан опрокинулся с носилок, на которые присел вздремнуть, пока суть да дело. Но никто не спешил к нему на помощь, потому как всем было страшно, аж жуть, ибо никто не мог понять, что, собственно, происходит. Ведь не секрет: ничто так не пугает, как полная неизвестность.
Ифриты не могли поверить своему счастью – проклятый колдун исчез!
– Колдуна нет… нет колдуна… испарился… разорвало… господин наш побрал… – пронесся радостный шепот по толпе ифритов.
– Да правда ли это? – усомнился левый ифрит из охранявших вход в пещеру, почесывая зудящую от царапин ногу.
– Не видишь сам? – отвечали ему новоприбывшие. – Нет его нигде, – и разводили руками.
– Нигде нет… разорвало… побрал…
– М-м, – в сомнении покачал головой правый ифрит. Он боялся поверить в столь желанное избавление. Неужели все закончилось? Но колдун хитер, очень хитер!
– Братья! – воскликнул тот из ифритов, что поднял рубин из пепла. – Колдуна нет, начальник его разорвал!
– Ура-а начальнику! – вскричали все дружно, кроме тех двоих, что стояли на часах у входа в пещеру. Они-то хорошо знали колдуна и не доверяли ему: а вдруг где-нибудь да и затаился подлый старикашка и только и ждет своего часа, чтобы уничтожить их всех, разом.
– Слушай мою команду! – выкрикнул тот из бравой четверки, что поднял рубин, и воздел камень высоко над головой.
– А почему твою? – возмутился другой.
– Да кто ты такой, чтобы командовать нами? – взмахнул саблей третий.
– Вот именно! – согласился с ними четвертый.
– Разуйте глаза: у меня камень нашего начальника! – вспыхнул в прямом и переносном смыслах первый ифрит.
– И что с того? – подбоченился второй.
– Да-да, и что? – дернул себя за кольцо в носу третий.
– Вот именно! – поддакнул им четвертый из ифритов.
– Братья, да хватит вам уже, – попытался урезонить спорящих правый из тех, что охраняли вход в пещеру.
– А ты вообще не лезь, недостойный! – рявкнул второй ифрит. – Не мог сам покончить с зудящим прыщом?
– Точно, не лезь. Сами разберемся! – фыркнул третий. – Слабак!
– Вот именно, – поковырял пальцем в ухе четвертый.
– Как знаете! – только и пожал плечами правый, обиженно опустив уголки губ – в чем он, собственно, провинился? Даже начальник – самый могучий из ифритов, – и тот не устоял перед черным колдовством «прыща».
– Вернемся к делу, братья! – вновь вскинул руку с рубином первый из четверки. – Камень и должность по праву принадлежат мне.
– С чего вдруг? – не согласился второй.
– Во-во, ты того, не очень, понял? – погрозил когтем третий.
– Вот именно, – широко зевнул четвертый, помахав лапищей у рта.
– Я его первый поднял! – никак не унимался первый.
– Подумаешь! Да кто угодно мог его поднять, – дернул саблей второй.
– Да-да, кто угодно! – возопил третий, грозя кулаком самозванцу. – И это не дает тебе никакого права претендовать на столь высокий пост.
– Вот именно! – почесал зад четвертый, млея от удовольствия.
– Ах, так? – ощерился первый, пряча камень в набедренную повязку.
– Да, так! – У второго нервно дернулась щека, и он поудобнее перехватил саблю.
– И никак иначе! – добавил третий.
– Вот именно, – кивнул четвертый, наблюдая с разинутым ртом за метанием летучей мыши, что было гораздо интереснее, чем борьба за какой-то камень.
– Ну, я вам покажу, кто здесь главный!
Первый отбросил саблю, с голыми руками кинулся на второго и принялся его мутузить.
Второй, не ожидавший столь подлого нападения, ошеломленно закрывался руками, даже не помышляя о сопротивлении, и тогда третий поспешил ему на выручку, превратившись в огненный смерч.
– Вот именно, – привычно заключил четвертый. Отойдя в сторонку, он уселся на крупный валун, закинул ногу на ногу и, покачивая ей, стал наблюдать за битвой титанов.
Первый и второй тоже обратились в жгучее пламя, и теперь уже три огненных протуберанца, пышущих нестерпимым жаром, кидались друг на друга, завивались в спирали, взметывались к звездам, опаляли друг друга, бросаясь сгустками огня. Скалы дрожали от рева пламени, земля дымилась, камни плавились, но трем ифритам не было ни до чего дела. Они самозабвенно пытались доказать свое преимущество.
И вдруг из неистово бушующего пламени к ногам правого ифрита, того, что охранял вход в пещеру, выкатился рубин. Ифрит поднял камень, повертел в руке, любуясь игрой света на его гранях, и крикнул:
– Эй, послушайте! – протянул он камень в сторону сражавшихся.
Но троим ифритам было вовсе не до него.
– Уйди! – проревел один из сгустков огня.
– Отстань! – ответил другой.
– Не лезь! – грозно предупредил третий.
– Вот именно, – поддакнул сидящий на камне ифрит по привычке, играя кольцом в носу.
– Как знаете, братья, – буркнул под нос правый ифрит, разглядывая камень. Потом почесал ногу об ногу и решил примерить камень к своему лбу, просто так – ведь интересно же, согласитесь!
Земля дрогнула под его ногами и пошла трещинами.
Три огненных факела мгновенно замерли там, где стояли, вновь обратившись в грозных ифритов, побитых, в кровоподтеках и синяках. И еще с растерянными физиономиями – неясно, за что бились. Они взирали на ярко сверкавший во лбу правого ифрита рубин, который тот безуспешно силился оторвать.
– Что ты натворил, идиот?! – вскричал первый, схватившись за голову.
– Я не специально, честное слово! – захныкал правый, озаряя светом рубина площадку у пещеры и близлежащие скалы. – Оно само получилось.
На помощь правому ифриту пришел левый и вцепился в камень обеими лапищами, упираясь ногой в колено собрата.
– Я сейчас, не переживайте. Я его выдерну, – пролепетал он, воспламеняясь от натуги, но рубин не поддавался.
– Дурак безмозглый! – возмутился второй ифрит.
– Блин, нафиг! – только и выдавил третий, у которого уже не осталось слов.
– Вот именно, – почесался четвертый, вновь зевнув. Ему-то уж точно не было до всего этого никакого дела.
– Не выдирается, – приуныл левый ифрит, отступив, и развел руками.
– Как… не выдирается? – сглотнул первый.
– А вот так: не выдирается, и все тут! – клацнул зубами левый.
– Ты что-то не так делаешь, – усомнился второй. – Мне кажется, его нужно сначала немножко повернуть по часовой стрелке… или против часовой? – задумался он, уставясь в звездное небо и поднеся палец ко рту.
– Да дать ему в морду, – выкрикнул третий ифрит, яростно взмахнув кулаком, – он сам и отвалится!
– Вот именно! – четвертый даже привстал с камня.
– Не надо мне в морду, – перепугался правый ифрит. – Не надо!
– Гаси его! – крикнул первый, призывно взмахнув рукой.
– Мочи! – заорал что есть мочи второй и бросился на правого ифрита.
– А может, не надо, а? – засомневался третий, а четвертый на всякий случай промолчал – еще, чего доброго, потом виноват останешься.
– Ай! – вскричал правый и полез на стену. – Не трогайте меня. Я не виноват! Я…
– Эй вы, шайтановы отродья, – донесся неведомо откуда слабый, но очень знакомый голос, и все шестеро ифритов закрутили головами.
– Колдун… это колдун… колдун жив… – зашептались трое ифритов, сбиваясь в плотную кучку и опасливо озираясь по сторонам. Но колдуна нигде не было видно.
– Вот именно, – вздохнул четвертый, крутанув саблю. – Живучий, гад!
И трое ифритов уставились на него. Подобная многословность пугала едва ли не больше, чем невероятная живучесть злобного могучего колдуна. И в наступившей тишине ифриты услышали тихий скрип и потрескивание, доносившиеся неведомо откуда.
Правый ифрит сполз со стены, куда успел забраться, схватил оброненную саблю и повел головой. Яркий свет, лившийся из рубина в его лбу, скользил по скальной стене, словно луч прожектора. Ифриты, затаив дыхание, следили за ним. Луч поднимался все выше и выше по откосу, мазнул по сухому дереву с кривыми сучьями, росшему из скалы на высоте самого высокого минарета, последовал дальше, но внезапно замер и вернулся к дереву, застыв на нем дрожащим ярким пятном.
На толстой нижней ветке, суча руками и дрыгая ногами, обутыми в чувяки, висел колдун, зацепившийся за выступающий сучок набедренной повязкой. Ветка тихонько поскрипывала; набедренная повязка, сдавая, предательски трещала.
– Снимите же меня, болваны! – Колдун осознал, что обнаружен, и забился в полную силу, раскачиваясь на ветке, словно игрушка на праздничной елке. – Я сейчас упаду, и тогда вам всем не поздоровится!
– Лучше подождать, – предложил четвертый.
– Я тебе подожду, орясина! – замахал руками колдун. – Я тебе так подожду! Снимите меня немедленно.
– Грохнется – костей не соберет, как пить дать, – зашептал первый. – Брат прав: лучше подождать.
– А если соберет? – усомнился второй.
– Все возможно, – кивнул третий, не отрывая пристального взгляда от высоко висящего колдуна.
– Чего вы там шепчетесь? – вновь дернулся колдун и затих – ветка скрипнула сильнее, чем обычно. – Снимите же меня отсюда! – В голосе Абаназара слышалось непередаваемое отчаяние.
– Пусть повисит пока, – приободрился первый.
– Ага, пусть повисит, – поддакнул второй.
– Вот именно, – сказал третий, и теперь все уставились на него. – Что? – спросил тот, смутившись под пристальными взглядами товарищей.
– Я же сейчас упаду, эй! Я же свой, ваш! – продолжал надрываться колдун.
– Может, все-таки снимем? – предложил сердобольный правый ифрит с камнем во лбу.
– Зачем? – моргнул первый.
– Он и вправду вроде как наш. Если он угробится – наш господин нам не простит.
Трое ифритов задумались. Резон в словах рубиноносного ифрита, конечно, был: колдун – он ведь ближе к шайтану, нежели к всевышнему. Но с другой стороны, помогать колдунам не входит в обязанности ифритов, хотя…
Тр-рах!
– Ай-я-а-а! – вскрикнул Абаназар и, подвывая и хлопая набедренной повязкой, понесся вниз со всевозрастающей скоростью.
