Леонид Резников
Ала ад-Дин и повелитель джиннов
Глава 17. Зачем ты залез в горшок?
– Вот так, – закончил Саджиз повествование. – Султан никогда не допустит, чтобы какой-то оборванец, – джинн покосился на Ала ад-Дина, все еще лежащего без движения, – стал мужем его обожаемой дочери. Пустое все это.
– Глупо. Глупо, дико и несправедливо, – мотнул головой Максим.
– Что поделаешь, Махсум. В таком мире мы живем, а он, как известно, всегда был полон несправедливости, и если люди не изменят себя, таким и останется.
– А ты, как я погляжу, оптимист! – хмыкнул Максим.
– Чудного слово, не знаю его, но только мы, джинны, никогда не вмешиваемся в дела людей.
– Типа, наше дело – сторона? А парень пусть изведется на нет, руки на себя наложит?
– То ваши дела, смертный, – ледяным тоном ответил Саджиз. – Вы же не помогаете джиннам, так с чего джиннам помогать людям?
– Давай без наездов, ладно? Да будь у меня ваше могущество…
Не закончив фразы, Максим застыл с широко распахнутыми глазами, рот его округлился, а правая рука вцепилась в лапищу Саджиза.
– Ты чего? – насторожился джинн, но освободить руку не посмел, хотя и очень хотелось – мало ли что на уме у неведомого пришельца из другого мира. – Тебе плохо? Паралич, припадок, сердце екнуло?
– Есть идея! – внезапно вскочил Максим.
– Значит, еще хуже, – резюмировал Саджиз. – Если опять кувалда или океан в пещере, то…
– Да нет, не то! – зло отмахнулся Максим. – Я насчет освобождения джиннов.
– Ты что-то придумал? – приподнялся над полом Саджиз.
– Шеф – он такой! – подхватил Ахмед. – Без штопора в з… Простите, шеф! – перехватил он напряженный взгляд Максима. – Это, кажется, не из той оперы.
– Совсем не из той, Ахмед.
– Смертный, поведай же, что ты придумал? – нетерпеливо поторопил Саджиз.
– Ты слишком скор, мой друг. И не называй меня смертным – мне неприятно.
– Хорошо, о Махсум. Но я уже весь извелся! Стоящая ли у тебя идея?
– Не знаю, выгорит ли дело, но другого все равно ничего на ум не приходит. Да и рискованно это.
– Не пугай меня, см… О, прости! Я хотел сказать, Махсум.
– Тебе-то уж точно бояться нечего. Лучше скажи для начала, ты поможешь моим друзьям, если я помогу тебе?
– Да!
– А не врешь?
– Джинны никогда не врут! – гордо распух Саджиз. – Нам ложь без надобности.
– Тогда для начала ответь мне, о честнейший из джиннов: откуда ты столько знаешь о султане, Ала ад-Дине, Будур и прочих? Значит, ты все-таки следишь за людьми, хотя и утверждаешь, будто они тебе до лампочки.
– Я ни за кем не слежу – зачем оно мне? – пожал плечами Саджиз и повел рукой над головой. – Я черпаю знания из эфира.
– Ты его нюхаешь?
– Кого? – опустил руку джинн.
– Эфир.
– Как его можно нюхать, глупый ты человек? Эфир составляют знания, мысли и чувства всего сущего, их деяния и поступки. Их читают, а не нюхают.
– Ясно. В общем, ты обещал помочь.
– Да помогу я, помогу. Только не тяни, о человек!
– Да-да, шеф, хватит вам тянуть кота за… Молчу, молчу! – Ахмед прикусил язык.
Ала ад-Дин зашевелился, раскрыл глаза и сел.
– Где я? – вялым голосом спросил он.
– Там же, где и был, – сухо ответил Максим.
– О, моя несравненная Будур! – вновь завел старую песню Ала ад-Дин.
– Слушай, завязывай уже со своими страданиями, – не выдержал Максим. – Мы тут решаем глобальные проблемы, как помочь джиннам, Ахмеду, ну и тебе заодно, а ты нытье разводишь – тьфу, противно слушать!
– Помочь мне? – не поверил Ала ад-Дин. – Хватит! Один мне уже помог.
– Значит, жениться ты уже расхотел? – подвел черту Максим. – Ну что ж, одной проблемой меньше. Вернемся к нашим баранам, Саджиз.
– Вернемся, – кивнул джинн, потирая ладони. – Но о каких баранах ты ведешь речь?
– Неважно!
– Погодите! – воскликнул Ала ад-Дин, словно до него только что дошел смысл сказанного Максимом.
– Ну что еще? – обернулся Максим.
– Вы хотели мне помочь с моей ненаглядной Будур?
– Хотели, но ты сам отказался.
– О простите, почтеннейшие, – Ала ад-Дин встал на колени. – Меня одолевала горечь, и я не понял вас. Нижайше прошу простить меня.
– Слушай, мы тебе кто, султаны или эмиры? – ласково поинтересовался Максим, упирая кулаки в бока. – Живо встань и завязывая сопли на кулак наматывать.
– Красиво сказано! – захохотал Саджиз. – Сопли на кулак.
– Он еще и не так может, – похвастался Ахмед. – Да молчу я, молчу!
– Я ничего и никуда не наматываю, и вы все сейчас в этом убедитесь! – вскочил с колен Ала ад-Дин, выпучив глаза.
– Ахмед, успокой нашего общего друга – он не дает мне сосредоточиться.
– Будет сделано, шеф! – обрадовался Ахмед, которому наконец нашлось дело по душе. Он пригнулся, выставил перед собой руки и начал надвигаться на юношу, заходя бочком.
– Нет-нет, – сразу остыл Ала ад-Дин. – Я держу себя в руках.
– Сделано, шеф! – доложился Ахмед.
– В таком случае продолжим.
– Продолжим! – повторил Саджиз, чей хвост неистово вращался от нетерпения. – Что же ты предлагаешь?
– План следующий: загружаем Ахмеда лампами, что лежат в углу, и он их выносит из пещеры.
– Все? – уточнил джинн, и глаза его вновь расширились до размера приличных тарелок.
– Да, о мой лупоглазый друг, – подтвердил Максим. – Все до единой.
– Но ведь!..
– Ты будешь слушать или нет?
– Я слушаю тебя. Говори же! – Саджиз навис над Максимом.
– Ахмед выходит из пещеры, там его встречает Абаназар и…
– Дай, я попробую закончить твою мысль, – попросил джинн, и, не дожидаясь разрешения, продолжил: – Проклятый колдун окажется единоличным господином три-на-десять джиннов, всех, кроме меня. Хороша свобода!
– Ты меня недослушал, – спокойно ответил Максим.
– Ну-ну, продолжай, – уже без особого вдохновения произнес джинн.
– Разумеется, колдун получит все лампы разом, но нужно хорошо знать Абаназара.
– А ты его знаешь достаточно хорошо?
– Более или менее, а вот Ахмед его отлично знает.
– О да! – сказал Ахмед. – Вдоль и поперек. И еще наискосок.
– И что же, по-твоему, о знаток человеческих душ, произойдет далее? – нахмурился Саджиз.
– А далее… Нет, лучше я скажу тебе на ухо.
– Почему, шеф? – обиженно надул щеки Ахмед. – Неужели вы мне не доверяете, мне, вашему преданнейшему другу?
– Доверяю, Ахмед, причем абсолютно и полностью. Но ты ведь знаешь пословицу: меньше знаешь – крепче спишь.
– Но я не хочу спать, шеф! Я хочу отомстить вшивому колдуну за все те притеснения и издевательства, которых я натерпелся от него.
– Тебе представится такая возможность. Но если ты будешь знать лишнее, хитрый колдун – а он ведь хитрый, не так ли?
– Оч-чень, – подтвердил Ахмед.
– Вот видишь! Так вот, хитрый колдун враз раскусит тебя, и наш чудесный план можно будет выбросить на помойку вместе со всеми твоими любимыми сентенциями, пустопорожними замечаниями и набором базарно-тюремных словечек.
– Да понял я, шеф, понял, – мгновенно посерьезнел Ахмед. Выкидывать дивные словечки и замечания на помойку ему вовсе не хотелось.
– В таком случае, Саджиз, слушай внимательно.
Максим приблизил губы к уху джинна и быстро зашептал.
На подвижном, изменчивом лице Саджиза отражались то полная сосредоточенность, то легкое недоверие с примесью снисходительности, то неприкрытое презрение и еще множество самых разных эмоций.
– Ага!.. Угу!.. Ты думаешь?.. Не получится, хвост даю… А вот это… – иногда восклицал джинн, а Максим все шептал и шептал, не обращая внимания на замечания Саджиза.
Ахмед, которому все нужно было знать, напряженно вслушивался в тихое бормотание, но, к своему глубочайшему разочарованию, не смог разобрать ни слова.
Ала ад-Дин и вовсе приуныл, решив, будто о нем все позабыли – ведь его горе самое горькое, и ни в какое сравнение оно не могло идти с какой-то там свободой джиннов. Разумеется, с точки зрения юноши. Ала ад-Дин долго терпел, потом вдруг подскочил к Максиму, который до сих пор вертел в руках волшебную палочку. Максим и дернуться не успел, как юноша выхватил у него из пальцев палочку и отскочил обратно ко входу.
– Стой, что ты еще задумал? – закричал Максим.
– Я понял, вам всем наплевать на мое горе.
– Да какое у тебя горе, балда ты стоеросовая? – прорычал Ахмед, которому Ала ад-Дин со своей несчастной любовью надоел хуже горькой редьки. – Горе у него! Вот у меня горе: ни семьи, ни родных, ни дома, ни работы, ни денег. А у тебя что? Баба, видишь ли, замуж выходит! А-ха-ха, горе-то какое! Нытик вонючий.
– Я не нытик, и она не баба – не смей так говорить о моей прекрасной Будур, да отсохнет твой поганый язык! – выкрикнул Ала ад-Дин и взмахнул волшебной палочкой.
– Ы? Ы, ы! – перепуганный Ахмед заметался по зале. – Оуэ, ы! А-а-а!
– Вот тебе, получил? – злорадно захихикал Ала ад-Дин. – Будешь знать, как обзывать мою несравненную Будур!
– Ты чего сделал, индюк ты придурковатый? – начал звереть Максим, закатывая рукава рубахи и наступая на притихшего Ала ад-Дина. – Да я же тебя сейчас на кабоб разделаю, морда твоя влюбленная! Я ж тебе руки-ноги местами переменяю, оборву все, что выступает, и прикручу там, где выступать не должно!
– Н-не трогайте меня. – Ала ад-Дин отступил на шаг к стене. – Слышите? А то я…
– Я же тебя, гада, в бараний рог скручу! – продолжал приближаться к побледневшему юноше Максим.
– Исчезни! – взмахнул палочкой Ала ад-Дин, зажмурив глаза.
– Я же тебя, хорек вонючий, по стенке размажу! – как ни в чем не бывало сделал еще один шаг Максим.
– Замри! – неистово замахал палочкой Ала ад-Дин, вжимаясь спиной в стену. – Изыди! Пропади! Не трогай меня-а-а! Кх, кха!
Пальцы Максима сомкнулись на горле Ала ад-Дин и медленно начали поднимать юношу вверх по стене.
– Я же тебе сейчас башку отвинчу, шпана ты подзаборная, и ухи пообрываю! Усек?
– Ы-кхе! – задрыгал ногами Ала ад-Дин и выкатил глаза, вцепившись в пальцы Максима обеими руками.
– А ну, верни Ахмедке язык!
– Х-х-хы!
– Чего? Не понял!
– Да отпусти ты его, – подплыл к Максиму джинн, коснувшись его плеча. – Он же сейчас задохнется.
– Пусть сначала вернет язык! – гневно сверкая глазами, продолжал настаивать Максим.
– Да как же он его вернет, если он ни слова сказать не может.
– Кхех! – забился Ала ад-Дин, вывалив язык.
– Так чего же ты раньше-то молчал? – Максим поспешно разжал пальцы, и Ала ад-Дин упал на пол, держась за горло и стараясь отдышаться. В его горле что-то клокотало и надсадно сипело.
– Суров ты, Грозный Махсум, – прищелкнул языком Саджиз.
– Я за своих друзей пасть порву, моргала выколю. – Максим все еще тяжело дышал, но уже отходил. – Возвращай, ну?
Ала ад-Дин поморщился.
– Язык… пусть присохнет… обратно, – с трудом выговорил он и взмахнул палочкой.
– Аэ, ы? – Ахмед остановился и пошлепал губами. Лицо его медленно преобразилось, осветившись счастьем. – Ур-ра!!! Мой язык, язычок! Трали-вали, нам не наливали! – заскакал он на месте. – Ну что, Данила-мастер, не вышел у тебя каменный цветок? – подмигнул он Ала ад-Дину. – Гусь ты репчатый, самоходный!
– Знаешь, – заметил Саджиз, наблюдавший за Ахмедом, – мне иногда кажется, что без языка ему было бы гораздо лучше.
– Мне тоже, – согласился Максим. – Но таков уж наш Ахмед.
Максим склонился над Ала ад-Дином и вырвал из его руки волшебную палочку.
– Детям спички не игрушки! – назидательно произнес он. – Слушай, Саджиз, – повернулся он джинну, – а ведь по большому счету нам крупно повезло, что на меня все эти волшебные штучки не действуют.
– Повезло, говоришь? – задумался джинн. – А может, Каззан был не так уж и неправ на твой счет, а?
– Все может быть, – уклончиво отозвался Максим.
– Простите меня, о добрые люди! – взмолился Ала ад-Дин. – На меня нашло помутнение. Я не хотел.
– А что ты хотел? – обернулся Максим.
– Я… я не знаю, – развел руками Ала ад-Дин. – Я хотел, чтобы… чтобы… – Юноша спрятал лицо в ладонях.
– Старая песня о главном, – усмехнулся Максим. – Тебе же, балбесу, сказали: поможем! Чего тебе еще надо?
– Но ведь она выйдет замуж и тогда!.. – выкрикнул Ала ад-Дин.
– Никто никуда раньше времени не выйдет! И по ночам никто не женится.
– Да-а? – недоверчиво переспросил Ала ад-Дин.
– Да! – сказал Максим тоном, не терпящем возражения.
– А ее жених? Она его?..
– Как же ты мне надоел, о влюбленный осел! – Максим хлопнул себя руками по бедрам. – Если бы ты не хлопался в обмороки, то обязательно слышал, что рассказывал Саджиз, но я повторю специально для тебя: она терпеть его не может.
– А чего же она с ним в баню пошла? – слова Максима вовсе не убедили юношу.
– Чтобы не допустить брака, балда ты эдакий! Разве не понятно?
– Н-не очень, – сжался в углу Ала ад-Дин.
– Она его напоила, а потом отвезла в баню и подстроила так, будто он пьяный пробрался к ней в парную. Ясно тебе?
– Но ведь это… – глаза Ала ад-Дина округлились.
– Страшное оскорбление, ты прав!
– Очень страшное! И потому жениху уже ничего не светит, – разом повеселел Ала ад-Дин.
– Все именно так, – подтвердил Саджиз.
– Поэтому завязывай с детскими истериками и не мешай взрослым дядям делать их серьезные дела, понял? – подытожил Максим.
– Угу! – понятливо закивал Ала ад-Дин, шмыгнув носом.
– Вот и умничка.
– А можно?..
– Ну что тебе еще? – застонал Максим, потрясая руками. – Оставишь ты нас в покое, смертный, или нет?
– Вообще-то мое словечко, – напомнил Максиму джинн.
– Ты еще: «твое», «мое»! Господи, ну за что мне все это?
– А все-таки? – напомнил о себе Ала ад-Дин.
– Что, что тебе еще от меня надо?!
– Палочку, – осторожно показал пальцем юноша.
– Чего-о? – не поверил ушам Максим.
– Палочку.
– Опять?!
– Мне ненадолго, совсем на чуть-чуть.
– Опять языки отрывать будешь?
Ала ад-Дин отрицательно помотал головой и втянул ее в плечи.
– Или решил сюда Будур притащить?
Опять отрицательные подергивания головы.
– Фу-у… – устало выдохнул Максим, утирев выступивший на лбу пот рукавом. – На, только отвяжись! – бросил он Ала ад-Дину палочку. – Саджиз, пригляди за ним, чтобы он не смылся отсюда.
– Слушаю и повинуюсь, – поклонился джинн, – но он и не собирался бежать.
– Тогда зачем же ему палочка?
– А вот сейчас увидите! – вскочил с пола Ала ад-Дин и вскинул волшебную палочку над головой…
Султан бегал из угла в угол по тесной прихожей бани с зажатыми в кулак штанами. Дело шло медленно, а султан не любил ждать. Cмердящий, развратный ишак Нури никак не хотел приходить в себя, несмотря на вылитые на tuj голову двадцать тазов ледяной воды. Стража порядком умаялась бегать за водой, а Нури все еще сидел на полу, кося глазами и шлепая пухлыми губами, не в силах ничего толком сказать. Похоже, он вообще не понимал, что произошло и где находится. К тому же куда-то запропастилась Будур, да и главного визиря, за которым послали довольно давно, до сих пор не было. Султан, пребывая вне себя от ярости, сейчас был готов любого разорвать самолично, подвернись ему кто, но рабы боялись заходить в баню, а стражники всячески избегали попадаться владыке под горячую руку.
Наконец двери предбанника распахнулись, и из них высыпали девушки, застыв у дверей в почтительном поклоне. За ними выбежала принцесса. Султан сразу немного повеселел, приветливо распахнув объятия, и шагнул навстречу дочери.
– Наконец-то, дочь наша Бе-е-е! Бе-е?
Девушки взвизгнули и прыснули врассыпную.
Стражники, поливавшие Нури из тазиков, уронили их ему на голову, и тот, изобразив на лице улыбку, распластался на полу.
Будур замерла с распахнутым ротиком.
– Бе-е-е! – топнул копытом упитанный баран, обряженный в дорогой халат и огромную чалму.
– О отец, что с вами? – вскричала Будур, но не решилась броситься к отцу.
– Бе! – мотнул рогатой головой баран. Что это могло означать, осталось тайной для всех присутствующих, но спорить с султаном никто не решился. Все застыли, боясь пошевелиться – вдруг да и не угодишь султану. Пусть даже не султан, а баран, так что с того? Власти-то у него о-го-го сколько!
– Отец!
– Бе-е! – Баран покрутился на месте в попытке оглядеть себя, и вдруг произошло чудо: баран внезапно исчез, а султан появился вновь.
Все разом взялись протирать глаза и щипать друг друга – не почудилось ли им? Но нет! Как может привидеться одно и то же сразу стольким людям.
Султан меж тем покрутил головой, оглядел себя, ощупал и разулыбался.
– Ох, привидится же такое! – с глубоким облегчением произнес он. – Почему не поливают этого сына ишака? Быстро разбудить!
– Слушаемся, о повелитель! – Двое стражников подхватили оброненные тазики и бросились сломя голову за новой порцией воды.
– Уф-ф! – Султан еще раз ощупал свой живот и опять распахнул объятия. – Приди же к нам, наша дочь Ме-е-е!
Стражники, появившиеся в дверях купальни с полными воды тазиками, уронили их и спрятались за двери. Девушки опять запричитали, заохали. Кто-то из особо слабонервных стражников упал в обморок, другие попятились, отгораживаясь щитами и копьями от длиннорогого козла в халате и чалме.
– Отец! – Будур прикусила пальцы, закачалась и привалилась спиной к стене.
– Ме-е? – Султан недовольно поцокал копытами и… хрюкнул!
Двое стражников сползли по копьям на пол, закатив глаза, остальные отступили еще на шаг, занимая круговую оборону.
Девушки-служанки вынеслись вон из бани, оглашая ночь визгами, от которых в жилах у правоверных мусульман стыла кровь.
– Ох, отец! – Будур закрыла лицо ладонями.
– Хрю! – сказал боров, поведя розовым пятачком.
– Хр-р! – ответил ему лежащий рядом Нури.
– Хрю-хрю? Хрю! – негодующе затопотал боров и прянул розовыми ушами с красными прожилками.
– Слушаемся, о повелитель! – склонились стражники, но ни один из них не двинулся с места, поскольку никто не знал, да и не мог знать, поросячьего языка.
– Хрю, хрю, хрю! – неистово завертелся боров.
– Хр-р-р!
– Хрю! – Боров бросился на Нури и принялся его тыкать пятачком и топтать копытами.
– Хр-р-р!
– Хрю! Казню, всех казню!
Султан опомнился, сполз на карачках с зашевелившегося Нури и оглядел побелевшие, искривленные ужасом лица стражников, боязливо жавшихся друг к дружке.
– О Аллах всемогущий, что с нами такое? – пробормотал султан, воздевая себя на ноги. – Дочь наша, Б… – Султан недоговорил, замолкнув, и прислушался к себе, но на этот раз ничего не произошло.
– Уф-ф! – выдохнул он, оправив халат. – Бу… – опять ничего. Султан улыбнулся и даже сам поправил сползшую набок чалму. – Бу-дур. Будур! Дочь наша! – распахнул он объятия.
– Отец!!! – Принцесса бросилась в объятия отца. – Слава всевышнему, с вами все в порядке.
– Да-да. Нам привиделось, будто мы сначала стали бараном, потом козлом, а после – тьфу, тьфу! – отвратительной свиньей! Представляешь?
– Но отец, все так и было!
– Ты, верно, шутить, дочь наша! Разве султан может быть… Впрочем, забудем об этом. Где наш главный визирь, почему его до сих пор нет?
– Я здесь, о мой повелитель! – влетел в двери главный визирь и, удачно споткнувшись о выступающий порожек, растянулся на полу, тем самым угодив султану.
– Ты почтителен, Юсуф, – довольно покивал султан. – Но твой сын!.. Мои уста отказываются поведать тебе о его отвратительном проступке!
– О великий султан! – Главный визирь на карачках подполз к султану.
– Встань, Юсуф, – дозволил повелитель правоверных, дернув пальцами, унизанными тяжелыми перстнями.
– Благодарю тебя, о солнцеподобный! – Визирь поднялся с колен и принял заученно-смиренный вид, сложив бровки домиком. – Скажите мне, что же натворил мой непутевый сын? Мое сердце обливается кровью от неведения и раскаяния за его поступок.
– Хорошо, что обливается. Да будет тебе известно следующее: твой сын напился вина…
– О нет! – вскричал Юсуф, воздев ладони к небу.
– Подожди, мы еще не закончили, – остановил султан. – Так вот! Твой сын напился вина, пробрался в баню, украл одежду нашей обожаемой дочери… Штаны… – Султан растерянно похлопал руками по бокам. – Где штаны?
– Вот они, о великий султан! – подал ему пропажу один из стражников, отобрав их у Нури, вновь вцепившегося во сне в шальвары.
– Ага! – Султан схватил шальвары и сунул их под нос главному визирю. – Вот, смотри, здесь он их жевал! Видишь?
Юсуф внимательно пригляделся к штанам и закатил глаза.
– Какой ужас! Да простит Аллах моего непутевого сына!
– Да подожди ты! – сорвался султан. – И это еще не все!
– Не все? – удивился Юсуф.
– Нет! – рявкнул султан, и Юсуф втянул голову в плечи. – После он пробрался в купальню, где изволила мыться наша дочь со своими служанками, нанеся тем самым страшное оскорбление ей и нам лично!
Юсуф продолжал преданно и безмолвно взирать на своего повелителя, перебирая в руках четки.
– Это все! – поставил жирную точку султан, взмахнув шальварами.
– О, я несчастный! – наконец запричитал Юсуф, колотя кулаками по голове. – Мой непутевый сын опозорил мою седину-у-у… Но повелитель! – Главный визирь внезапно прервал поток завываний. – Ведь они почти муж и жена?
– И что же? – похлопал глазами султан.
– Они поженятся, ведь так, о пресветлый султан? – четки в пальцах Юсуфа завертелись быстрее, гипнотизируя султана.
– Э-э, – задумался повелитель, но перед глазами мелькали черные и белые костяшки, и султан никак не мог сосредоточиться. – Да не верти ты их!
– Слушаюсь, о повелитель, – четки исчезли, и Юсуф начал перебирать пальцами. Султан нахмурил брови и отвернулся.
– Нет, я, разумеется, не обеляю его – он напился как свинья, прости Аллах! – начал Юсуф, заметив нерешительность султана.
– Не говори нам об этом отвратительном, грязном животном, – судорожно сглотнул султан, воздавая всевышнему молитву.
– О каком?
– О свинье! Она нам не нравится, у нас нехорошие воспоминания.
– Слушаюсь, о великий султан. Так вот, я его не обеляю, ведь пьянство – великий грех!
– Вот именно!
– Но его можно понять: такое событие, мальчик немного перестарался…
– Немного? – вскричал султан. – Ну, знаешь!..
– Да-да, отец, – подлила масла в огонь принцесса. – Мало того, он пьяница, так еще и развратник.
– Мальчик нетерпелив, – смиренно склонил голову главный визирь. – Молодость – что поделаешь. Но ведь они почти муж и жена. Стоит ли раздувать проблему из подобных мелочей, о добрейший из справедливейших?
– Ты прав, Юсуф. Как ты считаешь, дочь наша, стоит ли действительно ругаться: подумаешь, перебрал мальчик немного, пошел навестить свою жену…
– В баню! И не жену, а невесту, – взмахнула косами Будур. – Неужели вы ему спустите такое, отец?
– Нет… да… мы… Ну вот, ты нас совсем запутала! Мы теперь не знаем, что с ним делать, – окончательно расстроился султан.
– Выпорите его, отец, и откажите в женитьбе! Он даже сейчас непочтительно лежит перед вами, а что будет, когда он станет моим мужем? Спихнет вас с трона и вышвырнет из дворца?
– То есть как – вышвырнет? – воззрился на дочь султан. – Нас?! Из нашего же дворца?
– Пинком, – подтвердила Будур.
– Нас, великого султана? Пинком?! – опять начал звереть султан и негодующе затопал ногами. – Да мы его!.. Р-разбудить наглеца! Почему он еще спит?
– Слушаемся, о повелитель! – Сразу четверо стражников подхватили тазики и на полусогнутых ногах унеслись прочь.
– О-ох, моя голова! – завозился на полу Нури и приподнялся на локте. – Как мне плохо.
Вернувшиеся с полными тазами стражники окатили его с головы до ног ледяной водой и выстроились в ряд у головы ошалевшего, хватающего ртом воздух Нури.
– Исполнено, о великий султан! – доложила стража.
– Ага-а! – радостно оскалился султан. – А теперь отвечай, дитя порока, зачем ты напился вина, украл вещи нашей дочери и забрался в купальню?
– И еще жевал… – начала было Будур, но султан не дал ей закончиться.
– Э-э! – поморщился он. – Какая разница, дочь наша, жевал он их или не жевал?
– Большая, отец!
– Ну, хорошо, – вздохнул султан. На пустые споры с дочерью сил у него вовсе не осталось. – И еще жевал шальвары. Зачем, о презренный? Отвечай же!
– Не понимаю, – честно признался Нури, снизу вверх глядя на султана.
– Нечестивый проходимец, ты еще вздумал запираться? Встань, когда с тобой говорит султан!
– О-ох. – Нури раскорячился и с третьей попытки все-таки поднялся на ноги. Молодого человека мотало из стороны в сторону, голова болела, но жаловаться он не посмел.
– Чего молчишь? – накинулся на сына Юсуф. – Отвечай всемилостивейшему султану, зачем ты все это проделал? Уй-юй, да отвалятся твои чресла – источник гнусной похоти, проклятый осел! Впрочем, мне кажется, они ему еще понадобятся… – Юсуф прогнулся перед султаном, преданно заглядывая ему в глаза. – Он признает свою ошибку и смиренно просит простить его, о добрейший из султанов!
– Что-то мы не заметили в его взгляде смирения, – усомнился султан в словах главного визиря.
– Есть, есть, – замахал ручками Юсуф. – Только здесь плохое освещение и потому не очень заметно.
Султан еще раз посмотрел в мутные, немного косящие глаза Нури – те сильно походили на глаза полоумного мартовского кота, – и вздохнул.
– Он кается, о султан! – воскликнул Юсуф, заметив, как сына качнуло вперед.
– Да? Странно.
– Но отец… – Будур схватилась за рукав отца. Все вот-вот могло пойти прахом.
– Э-э, дочь наша. Так ли сильна его вина, в самом деле?
– Свинья он, отец! – воскликнула Будур, не в силах больше сдерживаться. – Вонючая похотливая свинья! И я никогда не выйду… Ой!
– Хрю?
– О Аллах! – Султан зачем-то запахнул халат, а Будур прижалась к плечу отца и обхватила его за руку. – Ты видишь то же, что и мы, дочь наша?
– Д-да, – еще крепче прижалась Будур к отцу. – Я же говорила вам: он свинья, причем вонючая.
– Хрю? – отозвался поросенок, шевеля пятачком и вращая красными глазками.
– Насчет вонючей ты права, – поморщился султан, прикрыв платком нос и рот. – Но… как?!
– Хрю! – завилял хвостиком поросенок, облизываясь на Будур.
– Сын мой! – опомнился Юсуф, простирая руки к своему дорогому чаду. – Что с тобой случилось?
– Хрю? – дернул ушами Нури-поросенок.
– Да как же так, да что же это? – опустился на колени главный визирь.
– Хрю, хрю! – Поросенок проигнорировал причитающего родителя и рванулся к Будур, радостно вывалив язык.
– Ай! – Принцесса спряталась за спину отца. – Отец, уберите его от меня, умоляю вас!
– Стража! Убрать свинью! – отдал приказ султан, и сразу несколько воинов бросились ловить поросенка.
Тот, визжа, заметался по комнате, насилу увертываясь от копий и щитов. Стражники больше мешали друг другу, чем помогали, но служебное рвение никогда еще не заменяло разума, и потому у поросенка оставался весомый шанс выйти победителем. К тому же меж стражников носился Юсуф, еще больше затрудняя поимку свиньи.
– Что вы делаете, звери, изверги? Это же мой сын! Одумайтесь, люди! Заклинаю вас…
Но чего стоили его «заклинания» в сравнении с приказом самого султана, и стража продолжала погоню.
Внезапно поросенок кубарем покатился по полу, на глазах превращаясь обратно в Нури. Все произошло столь неожиданно, что никто не успел толком среагировать. Двое стражников успели-таки ткнуть в оттопыренный зад копьями, а остальные кубарем покатились через Нури.
– Уау! – взвыл молодой человек, схватившись за раненое место и… взмыл в воздух, устремившись к отхожему месту, расположенному по другую сторону от купальни.
Стража, Юсуф, Будур и, разумеется, султан только рты разинули, когда над их головами пронесся визжащий от охватившего его ужаса Нури. Молодой человек скрылся в отхожем месте, дверь захлопнулась сама собой, и все стихло.
– Что это было? – облизнул пересохшие губы султан и дернул подбородком, будто ему давил короткий воротник халата.
– Мне кажется, о великий султан, его одолела нужда, – влез с пояснениями начальник стражи. – Так торопиться! К тому же он держался за…
– Мы видели, за что он держался, – прервал стражника султан. – Да-да, возможно, ты и прав, – поспешно согласился он, только бы не искать иной причины. – Но нам его поведение совсем не нравится, совсем. Твой сын, Юсуф, проявил крайнее неуважение к нам: сначала он обратился в грязное животное, а после, не испросив разрешения, поспешил по нашим головам справить нужду.
– О всемилостивейший султан! – воскликнул Юсуф. – Это он от боли и ужаса, объявшего моего несчастного сына. Ваша стража изволила уколоть его в… в мягкое место и…
– Разве? Тогда нам все понятно. Но мы все еще сердимся на него за недостойное поведение. Пойди и приведи его, – повелел султан. – Пусть он принесет нам официальные извинения, и тогда мы подумаем над его судьбой.
– О добрейший и всемилостивейший! – завопил главный визирь и побежал к отхожему месту, но дверь с грохотом отворилась, и на пороге возник Нури собственной персоной. Юсуф остановился, уставившись во все глаза на сына. И все, кто был в бане, обратили на него взоры, ибо ничего подобного они еще в жизни никогда не видели, да и вряд ли увидят.
– Что ты сделал с собой, о несчастный олух?! – застонал Юсуф, потрясая ладонями. – Ты провалился в отхожее место, да?
– Н-нет, – помотал головой Нури. Он явно пребывал в глубоком шоке, что и немудрено. – Меня… меня туда забросило.
Нури оглядел себя с ног до головы и брезгливо одернул халат. С молодого человека, бугрясь, отваливалась и стекала на пол отвратительная жижа. По комнате разлился дурной запах.
Султан едва сдержал позыв желудка вывернуться наизнанку и посильнее заткнул нос тряпицей.
Будур уткнулась носом в отцовский халат.
Страже пришлось хуже всех – затыкать рты и носы им было нечем.
– О паршивый осел! – продолжал кружить Юсуф вокруг сына. – Зачем ты это сделал?
– Но я ничего не делал, отец, – уперся Нури. – Меня подбросило вверх, а потом я оказался там… внизу.
– Иди же, дуралей, принеси извинения великому султану, он ждет тебя! Э-э, – толкнул он в плечо нерадивого отпрыска, обнюхал руку, наморщил нос и брезгливо отер пальцы о стену.
– Нет! – в ужасе воскликнул султан. – Не приближайся к нам! Мы тебя и оттуда хорошо слышим.
Нури остановился посреди комнаты.
– Говори же! – зашипел на него отец, зажимая пальцами нос. – Ну?
– Я… А что говорить?
– О Аллах, за что ты ниспослал мне подобного дурня? Говори: «Я виноват, о великий султан!»
– Виноват, – послушно пробормотал Нури.
– Полностью!
– Полностью, – согласился Нури.
– Да нет же, говори полностью!
– Что говорить?
Юсуф влепил себе пятерней в лоб и застыл столбом.
– Нам все понятно. – Султан устал ждать, да и вонь порядком измучила его. – Мы не видим в нем раскаяния.
– Он раскаивается, о султан! Но он очень стеснительный.
– Хорошо, – сдался султан, желавший как можно быстрее покинуть баню, выйти на улицу и вдохнуть чистого воздуха. – Пусть приведет себя в порядок, а после, когда он перестанет стесняться и источать миазмы, мы его выслушаем. Но если он опять…
– Нет, нет, о наидобрейший из султанов. Я лично прослежу.
– Да будет так! – кивнул султан и, стараясь сохранять величественный вид, направился к дверям на улицу.
– Но отец!
– Нет, дочь наша! Потом, все потом… – Султан, прибавив шагу, выскочил на двор, набрал полную грудь ночной прохлады, и у него на душе сразу посветлело. – Как хорошо!
