Лана Мейер
Проклятый
А потом мы встретились взглядами, и я увидела лицо, которое, казалось, уже забыла.
Передо мной стоял Гаспар – ни в чем ином, как в форме Английской армии.
– Разумеется, принцесса. Я буду наблюдать поодаль. Вы представите мне вашу компаньонку? Я бы хотел обсудить с ней ваш распорядок дня, чтобы распределить рабочее время между другими Гвардейцами.
Гаспар говорил на чистейшем английском. Будто это был его Британский брат—близнец.
Я приоткрыла рот, впиваясь в него взглядом. Его длинные волосы были завязаны в хвост, а линия подбородка обросла мужественной щетиной. Он стал выглядеть намного старше, но был по—прежнему красив. Серо—зеленые глаза придирчиво оглядывали меня, но я замечала, что он едва скрывает свою улыбку.
Что все это значит?!
Наконец, он развернулся и пошел в сторону дуба, прорастающего в саду.
– М—мэри, т—тебя ж—ждет Даниель сегодня ночью на вашем месте, – невнятно пробубнила я, заикаясь.
Мэри прикрыла рот рукой, разглядывая меня. Не удивительно – цвет моей кожи, наверняка, слился с зеленью травы или ближайших кустов. Весь мир кружился вокруг меня со скоростью света.
Гаспар. Он здесь. И судя по тому, как он ловко придумал предлог для того, чтобы поговорить со мной, это не его двойник.
Я не знала, что и думать. Но мысли о спасении почему—то больше не приходили мне в голову. Я знала, что Брэндан найдет меня где угодно – нашел же он меня при первой попытке побега.
Найдет и второй. Но на этот раз без жертв не обойдется – он убьет Гаспара или нас обоих.
– Ты в порядке? Кенна! Я уже пять раз тебя спрашиваю… – Мэри бьет меня по щекам, приводя в чувство. Краем глаза я замечаю Гаспара, который гуляет недалеко и постоянно стреляет в меня глазами.
Я скучала по нему. Впервые за долгое время в этом замке появилось что-то теплое и родное. Луч надежды, надежды на жизнь в свободе. В гармонии.
– Да… Я в порядке…
– Кенна, ты уверена, что вас никто не слышал? Тебя и Даниэля?
– В коридоре никого не б—было, – по—прежнему заикаясь, лепетала я.
– Хорошо. Я прогуляюсь по парку, а потом ты заплетешь мне волосы. – Она отдала приказ, и я кивнула. Принцесса ушла в сторону фонтана, в то время как ко мне подошел Гаспар, и его руки поднялись в воздух, будто он хотел обнять меня.
Но он вовремя остановился.
– Я так хочу взять твои руки, Кенна. – Он посмотрел на меня с привычным блеском в глазах. – Знаю, ты удивлена…
– Кто ты, черт возьми, такой? Только не говори, что ты шпион Англии…
– Франции. Нас обучают всему этому… Придворным манерам, языку в совершенстве. Я многого тебе о себе не рассказывал. Прости, Кенна, это часть моей работы. Я…
Я все еще смотрела на Гаспара как на привидение. Всего несколько месяцев назад мы провожали с ним закаты на берегу моря, но теперь это кажется частью какой-то прошлой жизни.
– Что еще ты мне не рассказывал? – Нутром чувствовала, что он что-то от меня скрывает. Или я становлюсь параноиком, или я и правда почему—то стала частью большого заговора.
Все это подозрительно. Брэндан, собирающий девушек, выискивающий у них на телах и что-то вечно «проверяющий».
Гаспар, который совершенно случайно сблизился со мной на ферме, в то время как остальные солдаты просто приходили за едой и отчаливали. Как бы я не была с ними приветлива, никто из них никогда не улыбался мне в ответ. Я думала, они боялись моих братьев, но теперь уже не была ни в чем уверена.
– Кенна, ты в опасности.
– Спасибо, я это прекрасно знаю. А тебе, кажется, было все равно – ты так долго меня не искал, что я уже и здесь неплохо устроилась, – с гордостью заявила я, глядя в сторону.
– Я расскажу тебе все. Со временем. Только выслушай… Кенна… – Голос Гаспара сорвался, будто он вот-вот расплачется.
Он любил меня.
– Мои чувства к тебе не изменились. Если бы ты знала, как я хочу коснуться твоей нежной щечки. Удивительно, как ты изменилась здесь. Ты стала еще прекраснее. Ты стала… Другой.
Я глянула на него с осуждением: его слова были мне неприятны. Я надеюсь он не имел в виду, что Брэндану удалось подогнуть меня под свои желания. Слепить из меня все, что ему хотелось.
– Вряд ли я смогу питать к тебе прежние чувства, теперь, когда я никому не могу доверять, – призналась я, не понимая, что творю. Господи, да там, лежа в темнице, я часами желала о том, чтобы он спас меня, вернулся, сделал все – даже рискнул жизнью.
И вот теперь, когда он на расстоянии вытянутой руки и по—прежнему души во мне не чает, мне почти все равно.
Я уже не знаю, где правда, а где ложь.
– Надеюсь, вы все обсудили. Нам с леди Кенной нужно в спальню. Пока вы провожаете нас, я прошу вас держаться на расстоянии в десять метров.
– Да, ваше Высочество. – Гаспар кивнул Мэри, и я отвернулась, вышагивая вместе с принцессой в сторону замка. Я не оборачивалась назад, но отчетливо чувствовала, как пристальный взгляд Гаса буравит мой затылок.
Глава 16
Брэндан
Я всегда покручивал печатку на своем пальце, когда уходил в себя. Бесконечно вглядывался в шестиугольный ромб, изображенный на металле, с вырезанной буквой V внутри.
Все шло не так, как я того хотел, как планировал. Все летело к чертям, и я знал, что мне пора завязывать с бесконечным поиском той девушки среди пленниц и придумать другой план.
Он изначально был хреновым. Но я знал, что отец всегда придерживался мирной политики и не стал бы начинать эту войну, будь он у власти.
И при мне она началась. Фактически, я ничего не мог сделать, потому что меня слушалась только королевская гвардия, а не армия всей страны, которая подчинялась парламенту. Если бы мне удалось убедить хотя бы одного из них или двух… Что пролитием крови и повышением налогов мы ничего не добьемся.
Я выключил телевизор. Прямая трансляция из Франции: ничего нового, очередные беспорядки и убийства. Западная часть страны почти полностью принадлежит нам, но от этого не легче.
Жертв было слишком много… Как у моего народа, так и у французов.
Я вдруг вспомнил удар хлыста по своей спине, будто бы меня били прямо сейчас. Принца, который был любимцем народа, родителей. Я вырос в любви, достатке и теплоте. А потом… Этот гром среди ясного неба.
Позор и унижение, которые я испытал, когда был привязан к столбу, а после вымазан в грязи.
Шесть лет ада в Адинбурге, когда, порой, я почти забывал свое собственное имя…
А потом стискивал зубы и шептал о мести, которой был одержим.
Встряхнув головой, я выключил жалость, как это бывало в те моменты, когда она приходила.
– Я не должен никого жалеть. Меня никто не жалел.
Только Мэри – это она вызволила меня из Адинбурга, когда выдумала историю о том, что видела, что я не убивал Бастиана. В этот бред поверили немногие. Но все же этих немногих хватило, чтобы добиться моего освобождения. У меня было не много сторонников, но я очень быстро заметил, что они очень быстро прибавляются, когда держишь их в страхе.
Тогда Джейсон и заразил меня этой идеей – он знал, что, чтобы набрать еще больше сторонников, мне нужна коронация. И он знал о том, что я бастард.
Все об этом знали, но по воле моей матери – Кэтрин – я был признан ею как родной, а значит и являлся наследником. Но парламент так не считал…
Каждый день я нес это бремя. Непризнанного, ненастоящего. Кто такой бастард? Это плевок чести, позорное клеймо, которое накликал на меня отец.
Я до сих пор не мог понять, почему они не отказались от меня. Обычно, бастардов убивали или отправляли в народ. В приют, в конце концов. И незаконный сын так и жил, не зная, что в нем течет голубая кровь.
Моя же кровь была проклята.
Каждый раз, когда я смотрел на свою семью и не видел между нами никаких общих черт, чувствовал, что я – брак. Темное, грязное пятно на белоснежной репутации королевской семьи, которая служила для народа красивой картинкой, олицетворением чистоты, доброты и разума.
От этого учился только усерднее, стараясь перегнать Бастиана во всем – он был хорош в фехтовании, но я был лучше. Был быстрее.
Он знал пять языков? Я учил новые.
Это было нашей детской игрой: «Кто кого?», и сначала это было забавно и даже служило некой мотивацией…
Но потом изменилось все.
Тот ужасный день, когда я сделал это, и когда меня посадили в Адинбург, я до сих пор вычеркивал из памяти. Но как бы не старался, последний взгляд брата, перед тем как он умер, навсегда отпечатался на подкорке памяти.
На—все—гда.
А теперь… Все было напрасным. Все было глупо, несправедливо, неправильно. Жизнь кидала меня из стороны в сторону, катала на огромных горках, пока не подготовила мертвую петлю.
Камелию. Девушку, которая не выходила из моих мыслей и портила все мои планы.
Она заставляла меня чувствовать. Будила во мне эту мерзкую человечность, которую высекали из меня целых шесть лет.
Я даже дошел до того, что два часа сижу и пялюсь в одну точку, обдумывая новый план по объединению европейских стран вместо того, чтобы рвать и метать, как обычно.
Мне нравилось, что она не выглядела сломленной. Хранила в тайне свое имя. Для простой девушки, она была удивительна: у нее внутри сидели задатки настоящей королевы.
Она напоминала мне мать.
Я даже решил, что в ней течет та самая королевская кровь, что мне необходима – но при первом же осмотре ее тела в тот день, когда я припечатал ее к дивану, был разочарован. На ее бедре не было метки.
С 2056 года все члены Королевских семей вступили в масонскую ложу. Что-то вроде небольшой секты «для своих», где верхушки власти собирались на званые вечера, устраивали балы и обсуждали свои идеи по объединению мира. Это было так давно. Возможно, если бы мы жили как они и придерживались их взглядов, война бы не разгорелась. Благодаря ложе, все королевские семьи и семьи президентов некоторых стран оставались в хороших союзнических отношениях.
Но планета не выдержала абсолютного мира. И Европа распалась – раскололась на части. Британия и тридцати лет не провела в ее составе.
С тех пор утекло много воды, но одно оставалось неизменным – на каждом рожденном младенце, который, как бы то ни было, был причастен к ложе и к королевской крови, высекали метку. Ничего особенного – небольшой, едва заметный символ, тот самый шестиугольный камень с первой буквой фамилии. На Камелии его не было.
Какая жалость. Она не та, с кем я вынужден буду связать свою жизнь.
Что ж, это не помешает ей быть моей. Вряд ли я смогу ближайшее время ею насытиться, и то, что она держалась от меня в стороне, злило и заводило еще больше. Обычно мои шлюхи сами приходили и льнули ко мне, и только после того, как я повышал голос или оставлял их использованными, они оставляли меня в покое.
А эта…
Кровь отхлынула от моего лица, как только я закрыл глаза и вспомнил ее образ.
Нежная фарфоровая кожа, как у куколки. Моей самой строптивой куколки, с которой было так забавно играть.
Розовые соски и полная грудь относительно ее худобы. Я помнил ее кожу на вкус, и как она дразнила меня поцелуем, чего не смела делать ни одна другая женщина.
Мне нравился аромат ее тела – никогда прежде я не вдыхал женщину, они частенько задерживались только на уровне моих ног…
Только самых сильных я испробовал на прочность и трахал до потери пульса.
И все они либо ломались, либо картинно визжали, делая вид, как им хорошо.
Она не сделала ни то, ни другое.
Она не сломалась, хоть и в ее глазах стояли невыплаканные слезы.
И не притворялась, что я не делаю ей больно. Всем своим видом она показывала мне, что «с ней так нельзя».
И в то же время принимала от меня все, что я ей давал
Эта девушка меня с ума сводила, и когда я посылал к ней врача, а он каждый вечер докладывал мне о том, что она не принимала его, я чуть было сам не мчался в ее спальню заниматься лечением.
Но осознал, что не выдержу.
Что один ее стон прекрасно напомнит мне о том, как сладко было кончить в ее горячую дырочку.
Прикрыв глаза, я положил руку на член, сжимая его.
Желать ее – то же, что вести войну – отступишь далеко, и она возьмет над тобой верх, чего допустить я не мог. Подойдешь близко – разнесет в клочья.
Теперь я знал точно: что бы не случилось, пусть я даже найду настоящую наследницу франции и женюсь на ней ради коронации и завоевания сторонников такой сильной гвардии, как французской, я не откажусь от Камелии.
Пусть, как пленница, пусть, как собственность, я пойду на что угодно, запугаю ее настолько, насколько это нужно.
Но она останется здесь, при дворе. Навечно.
Или пока я не сломаю ее – пока она не сольется с толпой тех, чьих лиц я уже и не помню.
Кенна
Я не могла уснуть этой ночью. Появление Гаспара, мысли о том, что именно в эту секунду Мэри рискует своей жизнью и жизнью своего ребенка, встречаясь с Даниэлем, не давали мне покоя.
Мои раны заболели с новой силой – я зря отказывалась от врача всю неделю, напрашиваясь подхватить какое—нибудь заражение. По правде говоря, я даже боялась смотреть на свои стопы – и так чувствовала, что рана загноилась, и это может привести к серьезным последствиям.
К тому же, туфли, которые вынуждены носить фрейлины, не самые удобные, и походы на небольших каблуках были подобны нечеловеческим пыткам.
Внутри все болело. Синяки, которые Брэндан оставил мне, сходить не хотели – прошла ужасающая краснота, и на месте ее появились фиолетово—желтые отеки.
Я ненавидела Брэндана за то, что он делал со мной. И не понимала, как посмела получить от нашей близости удовольствие.
Во всем виновата его сила, которая окутывает меня с ног до головы… А потом вдруг наступает момент, когда все, что мне нужно в этом мире, – это чувствовать тепло его тела, прикосновения.
Каждое касание Брэндана – это слова «ты моя, и ты ничего не можешь с этим поделать».
Я больше не собиралась спать и притворяться, что то, что произошло между нами, – нормально. Что то, что я до сих пор не знаю, зачем я здесь, – в порядке вещей.
Особенно теперь, когда мне предстоит выслушать версию Гаспара. И что-то мне подсказывало, что меня ждет слишком много неприятных сюрпризов…
Надев первое платье, что попалось под руку, я вышла из комнаты – на большую удачу, гвардеец, который охранял мою комнату день и ночь, покинул пост ради неотложных нужд, и я быстро свернула в сторону комнаты Брэндана.
Замок больше не пугал меня. Поражали только смена стилей в каждом из коридоров: декора из разных времен и эпох. Несмотря на то, что я всю жизнь росла на ферме и жила в одной из комнат в амбаре, роскошь дворца слишком быстро стала для меня нормой.
– Леди. – Гвардеец закрыл своей грудью вход в спальню Брэндана. – Принц Брэндан же ясно сказал: сегодня никаких развлечений.
Видимо, Гвардеец не знал, что я… А кто, собственно говоря, я? Но совершенно очевидно, что он принял меня за одну из шлюх, с которыми веселится Брэндан.
Я с ужасом осознала, что это правда.
Но самым неприятным было слово «сегодня» – мысль о том, что принц уединялся с девушками каждый день, заставляла меня чувствовать еще большую злость. На него. На этих дешевок, которым нравилось лизать ему пятки.
Точнее, не только пятки…
Мне должно быть все равно. Я ненавижу его. И не испытываю ревности к этому чудовищу. Мне будет только лучше, если он найдет себе новую игрушку для его жестоких утех.
– Я знаю, но я… Фрейлина Меридианы. И у меня очень важная новость для него от сестры. Поверьте, если вы меня не пустите… – Я не знала, что бы такое придумать, чтобы гвардеец пустил меня. Нужно было ляпнуть что-то в духе Брэндана. – Завтра он лишит вас головы.
Дерзко улыбнувшись и высоко задрав голову, я проследила за реакцией гвардейца.
– Заходи, он, кажется, давал указания насчет фрейлины принцессы. Так бы сразу и сказала.
Ах, вот оно как.
Я осторожно открыла дверь, и первое, что я услышала, это были звуки синтезатора (Kamil sen—sans – Aquarium).
Непрерывные, мелодичные, светлые. Переливы музыкальных нот были полны загадки и какой-то кристальной чистоты. Слушая эту мелодию, мое подсознание неосознанно рисовало образы морского дна, а перед внутренним взором невольно заскользили рыбки, поблескивающие своей чешуей.
Я не помнила, чтобы музыка прежде вызывала во мне эмоции и такие яркие живые образы.
Я не верила, что эти волшебные звуки рождаются по воле Брэндана.
Только бы он меня не заметил…
Подняв глаза в сторону инструмента, я увидела, что это действительно был принц. Слегка наклонившись над клавишами, он играл и играл – его пальцы с такой легкостью скользили по ним. Невероятно.
А я думала, что синтезатор стоит у него для украшения.
Брэндан был одет в домашние штаны и футболку, через ткань которой я видела, как напрягаются мышцы на его мощной спине. Он спрятал шрамы, которые я расцарапала.
Сейчас принц казался мне совершенно другим – когда я не видела его холодных глаз, не слышала строгости в голосе.
Брэндан удивил меня настолько, что я даже на мгновение забыла, зачем пришла… И просто встала позади него, слушая музыку, которую он дарил этому свету.
Вдруг мелодия резко прервалась.
– У тебя тяжелые шаги, несмотря на худобу. И я слышал, как ты втянула ртом воздух от боли.
Он когда-нибудь перестанет вести себя как король? Очевидно, нет.
– Садись рядом, – я молча, последовала его приказу. – Зачем ты пришла? Захотела добавки?
Он с издевкой посмотрел на меня, облокотившись на синтезатор руками.
– Ты играешь, – я специально проигнорировала его вопрос, чтобы наш разговор не стал «прелюдией» перед очередной «бойней». – Красивая музыка. И у тебя чудесно получается. – Последнюю фразу я произнесла едва—слышно.
– Боишься меня, Камелия? – Брэд присмотрелся к моей шее, нахмурившись. – Это правильно. А насчет музыки: это расслабляет. Тебе может показаться, что я целыми днями сею хаос и заставляю людей погибать во имя моей власти, но это не так. Музыка помогает забыться.
Мои веки затрепетали от удивления – удивительно, сколько новой информации о себе он выдал за один присест.
– Никогда не слышала такой.
– Это классика – она вечна. Многие песни забываются, а многие актуальны и по сей день.
– Один из моих братьев играл на… Аккордеоне. Но я плохо помню мотив…
– Значит ты просто слушала ее. Музыку не нужно помнить. Видеть. – Брэндан опустил свои глаза, начиная двигать по клавишам двумя пальцами. – Чувствовать. Порой, музыка – это единственное, что способно вызвать в нас хоть какие-то чувства.
Меня не покидало ощущение, что он говорит про себя.
– У меня было много учителей, Камелия. Языки, верховая езда, борьба, уроки. Но играть меня научила Кэтрин.
Кэтрин была королевой, поэтому я затаила дыхание, ожидая услышать от него хоть кусочек его истории. Узнать часть прошлого Брэндана… Того человека, который мог встать на защиту животного. Помогать больным наркотической зависимостью.
Я чувствовала в себе необходимость прямо сейчас найти в нем подтверждение всем тем фактам, что я вычитала о нем в газетах и узнала от Мэри.
– Это ты… – Он начал играть в две руки, полностью сосредоточившись на клавишах. Изредка он посматривал на меня, пока, наконец, не прошептал. – Если бы ты была музыкой.
Брэндан начал играть громче, и каждая клеточка моей кожи покрылась мурашками. Я не верила в то, что не сплю.
Что у него вообще повернулся язык сказать мне такие слова, от которых тает даже сердце, переполненное ненавистью.
«Это ты, если бы ты была музыкой».
Они пробрали меня до костей. Но окончательно меня добило то, что он запел. Тихо. Почти шепотом.
– You told me yes you held me high
And I believed when you told that lie
I played that soldier you played king
(Ты сказала мне "да", ты подарила мне блаженство,
И я поверил, когда ты мне солгала.
Я играл роль солдата, ты – короля…)
Я затаила дыхание, прислушиваясь к каждому слову. Я не хотела смотреть на Брэндана, но не могла отвести глаз от его рук, которые касались меня, а теперь и этого инструмента.
Мне не нужно видеть его таким. Человеком, к которому можно что-то испытывать… Не нужно.
Многим он играл эту песню? Может, сотням своих «рабынь». А может, я была единственной.
Когда он закончил, посмотрел на меня снисходительно. Как будто только что не посвятил мне эту прекрасную музыку.
– Закрой свой ротик. А то мне придется использовать его по назначению.
Я поджала губы, укоряя себя за свой удивленный вид.
– Мне нужен врач, – вдруг выпалила я, хотя, это не входило в мои планы. Я почему—то не стала отвечать ему желчью и строить из себя гордую львицу. Мне действительно был необходим доктор, иначе мои раны приведут к серьезным последствиям.
– Он приходил к тебе. Ты отказывалась. Я слежу за тобой, и ты меня расстраиваешь, Камелия. – У него был медленный, почти гипнотический голос с хрипотцой.
– Я… – Мне не хотелось выглядеть сломленной в его глазах. Я просто устала быть сильной. – Передумала.
– Хорошо. Я пошлю его снова. Где тебе больно? – Брэндан вдруг развернулся ко мне и резко опустил руку на мое колено. Его ладонь стремительно поползла вверх, и он сдержанно сжал мою кожу на внутренней поверхности бедра. – Здесь?
– Нет…
Мое платье было из слишком тонкой ткани, но и его хотелось сорвать, лишь бы дать Брэндану прикоснуться ко мне.
– Здесь? – Он слегка наклонился к моей щеке, обдав горячим дыханием. Его рука поднялась еще выше.
– Почти, – выдохнула я, понимая, что добром это не кончится.
– Что еще болит у моей пленницы?
«Душа. Сердце. Потому что они постоянно спорят между собой».
– Ноги…
– Ножки болят у пленницы, – с придыханием шепнул он, слегка касаясь губами мочки моего уха. Щекотно.
Я не смогла сдержать улыбки.
Брэндан схватил меня за талию и поднял, поставив между собой и инструментом. Не позволяя мне быть выше его, он встал и прогнул мою спину настолько, что пришлось отклониться на синтезатор. Сесть на клавиши. Инструмент издал фальшивые минорные нотки.
– Пленница получит лечение, если сознается мне. – Брэндан покровительственно глядел на меня, но в то время как его глаза внушали страх, голос «ласкал» и успокаивал.
Сейчас он был другим… Но от чего—то эта перемена пугала только сильнее.
Я уперлась руками в его грудь, жалея, что он в футболке, и медленно качнула головой.
– Я не хочу быть частью этой игры… Частью тебя… Не надо.
– Ты уже часть меня, маленькая. – Брэндан взял мою ладонь в свою и уткнулся губами в костяшки моих пальцев. Продолжая смотреть мне в глаза, он очень медленно поцеловал каждую из них.
От его сдержанной ласки я сходила с ума, прекрасно понимая, что в любую секунду он вновь может стать тем зверем, который жестоко поимел меня.
Брэндан был ходячим вулканом, который был готов в любую секунду проснуться и смести все на своем пути.
Я сильнее надавила на его грудь другой рукой.
– Ты же слабенькая, что ты пытаешь сделать?
– Хочу, чтобы ты перестал меня трогать, – я ударила его в грудь со всей силы, чуть не взвыв от возникшей боли в кулаке. Брэндан впервые едва сдерживал свой смех.
– Хочешь покалечить себя еще больше? Тогда бей.
Стиснув зубы, я ударила его вновь, врезаясь кулаком в его грудную клетку.
– И это все, на что ты способна? – Он наклонился к моему уху, зашептав с угрозой. – Я душил тебя, я почти разорвал тебя на части и буду делать это снова и снова, а это вся твоя злость…?
И я снова ударила его – на этот раз звук от удара был громче. Брэд даже не поморщился.
– Я до сих пор помню слезы в твоих глазах и то, как ты кричала, умоляя меня о большем.
Брэндан дразнил меня, и я понятия не имела, чего он добивался. От нахлынувших воспоминаний и звука его голоса я почувствовала волны удовольствия, обволакивающие с головы до пят.
– А ты помнишь? Как просила его. Как просишь и сейчас. – Брэндан толкнулся в меня бедрами, и кровь мигом отхлынула от моего лица. – У тебя все в глазах написано.
– Ты сделал мне больно!
– Продолжай…
Я начала колотить его в грудь без перерыва, но тут он прижал мои руки к крышке инструмента и уложил меня, накрывая собой.
– Отпусти! – Я действительно боялась, что он снова будет слишком жесток. Моя шея не выдержит его сомкнутых рук, если он будет делать это сильнее, чем в прошлый раз. – Брэндан, мне больно…!
Казалось, принцу мои крики доставляют еще большее удовольствие. Он резко задрал мое платье и отогнул ткань нижнего белья, прикасаясь к чувствительному месту.
– Тогда почему ты готова для меня? Все эти дни ты… Думала обо мне?
Во рту пересохло. Конечно, я думала о нем. И…
– Ты ласкала себя, правда? – Это звучало почти как утверждение. Его руки заскользили по моей коже, пальцы настойчиво двигались меж моих бедер.
– Не… Брэндан, не надо. – Я сжала ноги, но он тут же раздвинул их слишком широко.
– Скажи мне правду о том, что ты чувствовала. И я сделаю тебе очень приятно. Может, я и жесток, но иногда на меня находят приступы милости к своим слугам…
На какое—то мгновение я подумала, что для Брэндана это все не игра. Что он действительно желает меня, потому что я – это я. Но нет, его последние слова по—прежнему доказывали обратное: для него это все игра, забава. Как и с другими его шлюхами. И с ними он проделывает то же самое. Каждую гребанную ночь.
Разозлившись, я сжала ноги на его шее, на что он недовольно зарычал и перекинул их на лопатки. Приподнявшись на локтях, я с удивлением заметила, как он опускается ниже.
– Брэндан, что ты дела—аешь. – Я вздрогнула, когда он резко прижался губами к моей коже меж бедер и быстро заскользил языком около моего входа.
Я обхватила зубами указательный палец, чтобы не застонать от ощущений, которые он дарил мне. Абсолютное упоение и желание снова стать с ним одним целым.
Его ласка прекратилась, но руки Брэндана легли на мои ягодицы, слегка раздвигая их.
– Готов поспорить, ты больше никогда и ни для кого не будешь такой влажной. Ты знаешь это?
Я кивнула, покручивая бедрами. Я хотела его язык там. Боже, я снова так сильно хотела его. Боль притупилась, словно ее и не было.
– Да.
– Громче.
– Да!
– Грязная девочка. – На его губах замерла улыбка, и он вновь припал к моей разгоряченной коже.
Его язык скользил, поглаживал, натирал и проникал внутрь, заставляя мои коленки содрогаться от желания, а легкие, буквально, бороться за каждую каплю воздуха.
– Скажи, чего ты хочешь. – Его движения замедлились в самый неподходящий момент. Я вращала бедрами в его руках, но после его языка этого было мало.
Но сознаваться в этом я не посмею.
– Чтобы ты… – «Отвалил».
– Тебе было хорошо в прошлый раз?
«Да».
– Нет.
Брэндан со всей силы ударил меня по попке, требуя правды.
– Да… Мне было очень хорошо, Брэндан. – Эти слова вырвались сами собой, потому что в эту секунду мне стало плевать на гордость. Я хотела, чтобы он взял меня как угодно прямо на этом месте, лишь бы этот момент наступил как можно скорее.
– И очень больно…
Он снова припал к моим нижним губам и ввел язык так глубоко, насколько мог. Это было так невероятно – чувствовать свою слабость, его ласку, которая была на вес золота.
Я не верила, что он может быть таким, что его не подменили.
Да, он оставался обозленным, но я постоянно прокручивала в памяти миг, когда он целовал мою руку…
– Я заберу эту боль, – прошептал он, и, схватившись за край инструмента, я начала извиваться всем телом, испытывая маленькие взрывы, распространяющиеся по всему телу.
– Еще… Брэндан… Даа… Пожалуйста… Я… Даа.
Внутри было так сладко, я не контролировала себя, моя голова металась из стороны в сторону, и только спустя несколько секунд я увидела, что Брэндн наблюдал за всем этим с дерзким превосходством.
– Ты бы видела себя со стороны. – Он картинно надул губы и судорожно вздохнул, изображая меня.
Если бы тело не было таким слабым после оргазма, я бы точно попыталась его придушить. Я опустила свое платье, еле вставая на ноги, и Брэндан подхватил меня, удерживая. Его руки теперь уже грубо сжимали меня, словно оковы.
– Не утруждайся оскорблять меня. – Его пальцы коснулись моего подбородка, и он заставил меня посмотреть в его глаза.
– Брэндан, что тебе нужно… – без сил, прошептала я.
– Ты ломаешься? Уже? Так быстро, маленькая? – Его дьявольский голос уничтожал меня. Бесконечная усмешка, дерзость или же жестокость, притворная нежность. Игры разума, игры тела.
Порочный круг, которому нет конца и края.
Мои жалкие попытки оправдать его, разглядеть светлую душу, найти причины, по которым я могу смириться с ним и даже испытать сильные чувства.
Но нет. Я не прощу себе, если полюблю это чудовище. Его не за что любить.
– Хватит. Я думала, в тебе есть что-то хорошее… Хоть что-нибудь.
– А разве я сегодня сделал что-то плохое?! – вдруг взревел он, пожирая меня диким взглядом. – Я причинил тебе боль?! Сейчас?
– Нет… Но твое отношение ко мне – оно отвратительно. Как к вещи.
– Ох, ты ошибаешься. – Он покачал головой в миг, когда его палец заскользил по моим губам. – Ты не знаешь, как я обращаюсь с другими. К тому же, я люблю свои вещи. И я аккуратен с ними.
– Брэндан, хватит. Если ты хочешь трахать меня – трахай. Будь жесток до последнего. Чтобы я ненавидела тебя. Я И ТАК НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! Зачем… Ты… Спасаешь меня… А потом… Музыка… Это… Все…
Я готова была сорваться, но зажмурила веки, прекращая поток слез. Он не должен их видеть.
– Очень жаль, что ты не понимаешь, – глухо произнес он. А потом Брэндан отпрянул от меня и быстро снял футболку через голову, уходя к лестнице. – Если ты считаешь, что я отношусь к тебе как к вещи… Ты получишь это отношение.
Я не могла смотреть на его шрамы, не испытывая никаких чувств. Я будто чувствовала его боль.
«Ты часть меня теперь».
Я бросилась к двери, прихрамывая на ватных ногах. Раны по—прежнему саднили, доставляя мучения. И прежде чем мы продолжили «разговор», я скрылась с его глаз. Я бежала, бежала быстро до тех пор, пока не настигла своей комнаты и не закрылась там, позволяя себе придаться душевным терзанием в одиночестве.
Глава 17
