Крепкая Элья
Старый рыцарь
Глава 10. Бой
Они спешили как могли, но весну им обогнать все же не удалось.
– Не проще ли держаться дороги, сьер? – Дуг задрал голову, посмотрев на наставника. Острые края дыры в доспехе чесали его затылок, он уже схлопотал пару царапин.
– Она задубела и стала жёсткая, как солонина. Дорогу нужно размачивать не меньше суток, прежде чем она станет ласковей к копытам. Вот только дождь собирался-собирался, да так и не сподобился. Разве ты не видел? О такие камни Чемпион переломает ноги и не будет у нас больше коня, – когда они выехали из леса, Фолкмар спешился у большого тракта, щетинившегося рытвинами, словно дикобраз. Он проверил дорогу, склонившись над черной почвой, наполненной отпечатками копыт, выемками от колес и следами сапог. Стремительная весна Теллостоса уступила лету, за пару суток высушив жирную грязь до твердости камня. Непробиваемая корка все еще скрывала под собой мясистую жижу, там, где-то глубоко внутри, но снаружи уже была опасна. Не повезет тем, кто будет ехать за ними. Каменная грязь переломает не только ноги лошадей, но и колеса телег. А турнир ждать никого не будет. Умение являться вовремя всегда было вынужденной добродетелью юга.
– Тогда нам придется пройти по лесу, – Дуг указал на небольшой пролесок, вонзавшийся в изгиб дороги, словно долото. Поворот оказался настолько резким, что грязь ощерилась высокими волнами, прежде чем застыть. Еще до этого неизбежного события многие уходили с тракта, стараясь спасти ноги и копыта, поэтому все вокруг было вымешано и вытоптана трава. Продолжалось это вплоть до молодой дубовой рощицы. Фолкмар поморщился: кольнуло в плече.
– Видать, выхода у нас нет, нужно идти через эти проклятые дубы, – разочарованно произнес он, – Придется потерпеть. Но лесок, вроде, не большой. Мы быстро выйдем к дороге.
Чем ближе к горе Перемен, тем больше наступали леса. Радовало, что они резко обрывались на подходе к Перелеску, да и горный городок, наверняка, постарался, чтобы ему ничего не мешало. На памяти Фолкмара деревья отступали под натиском жара, исходящего из-под земли, теплолюбивая трава тянулась вверх – будет где разойтись Чемпиону. Растительность вулкана была совсем иной. Походила она больше на бурную причудливость заморских долин, чем сдержанное целомудрие континента. Хотя, отличный от прочих соседей клочок юга всегда был чужд холодности континентальных нравов. Здесь и персики были слаще, и дыни лопались с особым треском, а женщины… Сюда ехали аккурат за бесстыдством южных женщин. Жара оказалась доходчивей вечно бдящих клириков – ближе к лету плечи и груди южанок оставляли на себе все меньше и меньше ткани.
Иногда Фолкмар интересовался, почему юг назвали югом. Земля здесь была, несомненно, теплей и плодородней, но окружена она была по-прежнему холодным льдом континента. Картографы приводили доводы, а остальные лишь пожимали плечами – тепло, стало быть, юг. Со временем Фолкмар стал относить себя ко вторым и скучных ученых слушал с большой неохотой, да и то, когда случалось опрокинуть с ними рюмочку-другую.
– Сьер? – выдернул Дуг из тугой задумчивости. Везде летали комары и мухи и невесть еще что, вокруг простирался жиденький предсказуемый лес, к тому же стало припекать. Чемпиону приходилось огибать раскидистые кустарники, чтобы не ободрать бока. Он неистово размахивал хвостом, чтобы отогнать обезумевших насекомых.
– Видят боги, ближе к Перелеску начали летать чудовища. Они выпьют из тебя всю кровь и на сладкое сожрут еще и коня. Надеюсь, у тебя важная причина, чтобы отвлекать меня. Я спасаюсь от укусов в своих мыслях, – недовольно проворчал Фолкмар, – Что такое? Ты хочешь по насущным делам?
– Мне кажется кто-то кричал.
– Это ветер.
– Это не ветер, – обеспокоенно ответил Дуг. – Мы в лесу, откуда здесь быть такому ветру?
Недалеко, за лесом, раздался истошный женский вопль.
Грудь Фолкмар обдало жаром.
– Сдается мне, ты прав, – выдохнул рыцарь, пришпорив коня.
Пролесок быстро кончился, открыв хороший обзор на тракт.
– Дуг, слезай, – коротко приказал Фолкмар, тот подчинился беспрекословно. Когда ноги мальчика коснулись земли и под ним треснули ветки, Чемпион сделал несколько шагов вперед. Но вместо того, чтобы поскакать на помощь, рыцарь натянул поводья, заставив коня врасти копытами в землю.
Он сразу узнал их – небольшая семья, отчаянно нуждающаяся в зяте-кузнице. Предыдущая поломка надолго задержала их, видимо, отец семейства нашел подход к Бенти когда перепробовал все действенные методы. Наверняка, он уже махнул рукой и, по обыкновению, именно это и помогло. Случилось это не на их счастье. В забеге на перегонки с весной они проиграли так же, как и Фолкмар с Дугом, а посему засели посреди дороги сразу, как только минули крутой поворот.
Фолкмар не видел, сколько разбойников на них напало – старые глаза не успевали за мешаниной вдалеке. Отчетливо было разобрать только огромного, долговязого увальня, впавшего в панику. Бенти хватался за вихрастую голову, заблудившись между конями и телегой. В какой-то момент настала и его очередь, к нему подскочил мужик в зеленой рубахе, двинув большой дубиной по спине. Бенти повезло, что в его руках не оказался топор. Парень повернулся, скривившись от боли, словно большой ребенок, потянул руки вперед, схватился за дубину и начал ее отбирать. Делал он это неуклюже, но отобрал в самое короткое время. Вместо того, чтобы дать сдачи, Бенти вылупился на дубину в своих руках большими круглыми глазами и принялся на нее орать.
Фолкмар заметил двоих со щитами и мечами – он не разобрал гербов, но холодок по спине подсказал, что они все же были. Один разбойник сидел на коне, другой был пешим. Марта истошно закричала, когда ее повалили наземь двое, третий держал за ноги, разведя их в стороны. Мелькнул белый передник – Мила кинулась под телегу, стремясь скрыться от пешего в зеленой рубахе, но тот схватил ее за лодыжку. Иммес добыл откуда-то тесак, отбиваясь сразу от двоих. Он попытался прорваться к жене. Бывает, что природная вспыльчивость в передрягах обретает заячий нрав, но это было не про Иммеса. Его вспыльчивость вошла в ярость быстро, словно вспыхнувший хвост трантала – он зарубил одного, не заметив большой раны не плече. Когда его тесак воткнулся в спину того, кто держал за ноги его жену, всадник оказался прямо сверху, взмахнул мечом и перерубил череп Иммеса надвое. Кровь мужа брызнула на лицо Марты, она внезапно затихла.
Слишком быстро… «До них не менее сотни футов, я бы все равно не успел… не успел… не успел…» – твердил себе Фолкмар, глядя на побоище из леса. В руках холодела рукоять меча, но он не двинулся с места. Он так крепко сжал ее, что заболели пальцы.
«Это ты виноват», – трубила в голове оледенелая совесть.
Это все равно когда-нибудь бы случилось. Фолкмар уже давно стоял у черты, за которой зияла пропасть. Когда-нибудь его старость должна была сказать свое последнее слово. Лишившись всего, он больше не будет рыцарем, превратившись в нечто иное – проклятое и страшное. Просто мешок с плотью и костями, у которого нет будущего, а прошлое – лишь отрывки беспокойных снов.
Стоит ему пустить коня вперед, он потеряет его, и доспехи, и весь свой скудный скарб. Может, он и сможет поднять меч, но только раз. Тягаться с молодостью он давно уже не мастак. Очнувшись от очередной смерти, найдет вокруг себя только пустоту. Фолкмар давно понял, что смерть ходит за ним по пятам и забирает других, раз его жизнь ей неподвластна. Он порядком разозлил ее. На этот раз смерть найдет, как забрать свое. Хорошо, если ему оставят исподнее… но что же дальше? Дно океана, кишащего гадами, и бесконечный цикл воскрешений и смерти… его худший кошмар.
«Здесь меня никто не видит, будто и нет никого… Если уйти, развернуть Чемпиона и поскакать прочь… Взять Дуга и убраться отсюда. Без меня он пропадет», – крутилось в голове у Фолкмара, но гибкое сердце его отвечало иначе:
«У твоей черты две стороны, и по обе пропасть. Тебе не уйти, Фолкмар. Ты должен решать, рыцарь ты или уже стал чем-то иным. Эту пропасть не перепрыгнуть, не слукавить и не обмануть – либо ты сохраняешь свой скарб, плюнув на честь, либо соглашаешься на бездну. Думай, куда сделать шаг. Еще есть шанс сохранить ошметки достоинства, думай, но не долго, ибо оставшись на месте ты рухнешь в бездну без чести».
– Боги, пощадите… – в отчаянии взмолился Фолкмар, но его услышал только ветер. Он унес слова и развеял по воздуху.
– Сьер Фолкмар, вам нужно вперед! – где-то вдалеке кричал Дуглас, сквозь пелену забытья, – Пришпорьте Чемпиона, ну же! Они уже там, вы не успеете!
Подскочив сзади, мальчишка шлепнул по крупу коня найденной в листовом опаде веткой. Тот заржал и пустился в галоп. Фолкмар натянул поводья, но буйный нрав Чемпиона наплевал на приказ хозяина. Он поскакал вперед и Фолкмар увидел: с той стороны просеки мчались два всадника. Острые клинки блеснули на солнце, рыцарь на пегом коне стал рубить сверху, разбойники с тесаками кинулись в рассыпную. Другой, что седлал пятнистую белую кобылу, остановился ненадолго, дав спешиться мужчине в длинном холщовом балахоне. Тот был совершенно лыс и в руках тоже держал меч.
Натянув поводья что есть мочи, Фолкмар смерил пыл Чемпиона, но тот закружил сразу, как только остановился.
Рыцарь давно уже не матерился, но сегодня сделал это как никогда хорошо.
– Оторн! – послышался неистовый вопль позади.
Фолкмар обернулся.
Пешие против конных – неравный бой. Мужик в зеленом забрался под телегу, встретив там перепуганную Милу, остальные дали деру. Мимо пронеслась пегая кобыла с серебряным всадником, на щите его пестрел гогочущий гусь на зеленом фоне. Фолкмар заметил, что у бегущего грабителя был один глаз, но после того, как на него опустился меч, он остался без второго. Это не имело значения, ведь он остался и без головы тоже.
Оторн… кто-то кричал оторн… Взгляд старческих глаз остановился на сером балахоне. У него не было щита, коня и доспехов. Только меч. Кое-кто увидел в нем легкую добычу, а у Фолкмара заледенело сердце. Признавший в незнакомце оторна правильно припустил к лесу, хоть ему это и не помогло. Движения оторна походили на взмахи крыльев колибри. Меч не мелькал – он исчез, а вместо двух рук появилась тысяча. Глаз Фолкмара лишь раз кольнул мимолетный отблеск стального клинка. Он моргнул, чтобы стряхнуть его со своего взгляда, а когда распахнул веки, все трое нападавших на оторна были уже мертвы. Одна, вторая и третья – три раны на трех шеях раскрыли зияющие кровавые рты.
Увидев это, бежавший сразиться с оторном резко передумал, его замешательством воспользовался гогочущий гусь на пегой кобыле. Рыцарь рубанул с плеча сверху, но пеший задрал щит, приняв удар на дерево. Он успел убрать щит, схватив за руку рыцаря до того, как он ее убрал – и стащил того с седла. Рыцарь упал наземь, громко звякнув латами.
Все это время Бенти кричал на свою дубину, но отвлекся, услышав, как Мила громко ругается с грабителем под телегой. Та пинала его ногами, пытаясь выгнать из укрытия, которое она посчитала своим. Марта обессиленно лежала в грязи, не издавая ни звука.
Фолкмар не заметил, в какой момент второй рыцарь, на пятнистой белой кобыле, тоже оказался выбит из седла – он лишь услышал, как сталь ударилась о сталь и тот полетел вниз. Видать, ударился он знатно, раз так и не смог подняться.
Теперь он хорошо разглядел герб – черноперый пикирующий сокол на небесно-голубом фоне. Именно он лишил белую кобылу всадника. Разбойник был умел, Фолкмар чувствовал нутром, что еще и молод. Шлем скрывал его лицо, но выдавала лишь прямая, бодрая осанка. Шлем на его голове был гладок и прост, как и доспехи, и меч, и сильно отличались от латных узоров побежденного противника. Взор разбойника встретился со взором оторна. Несомненно, он был умел, но ведь и молод, а смелость молодости теряет зрение. Фолкмар хоть и был слегка подслеповат, но зрение осторожности имел великолепное.
«У тебя есть шанс спастись, дурак, – Фолкмар не знал, почему жалел его. Наверное, в том было повинно его гибкое сердце, ведь пикирующий сокол уже начал свой полет. И летел он вовсе не в сторону леса, – Ты единственный, кто на коне сейчас, а позади тебя деревья… Но видно ты заслужил эту участь».
Разбойник пронесся мимо оторна, со свистом разрезав воздух. Крылья колибри сделали еще несколько взмахов, и когда лошадь развернулась, всадник с удивлением обнаружил живого клирика, на том же самом месте, все еще сжимающего меч.
«Он быстр, слово луч солнца, но почему-то тоже медлит», – промелькнуло в голове Фолкмара.
Помявшись пару мгновений на месте, разбойник выставил вперед сокола и пришпорил коня.
Пеший против конного… неравный бой. У всадника не было и шанса.
Фолкмар подобное видел всего раз, когда волны высотой в городскую стену почти поглотили их корабль. Толстые щупальца кракена обвили судно, будто игрушку неряшливого мальчишки. Тогда он прощался с жизнью, упрямо сжимая в руках меч. Плывший на их корабле странствующий оторн сделал свой взгляд пламенным, и он встретился со огромными бусинами глаз кракена. Замутненные, железистые, они походили на едва застывший студень. Неизвестно, видели ли его глаза хоть что-нибудь, этого ужасного морского чудовища, но воздушную стрелу, вылетевшую из ладони клирика, чудовище почувствовало до самого нутра. Такого воя Фолкмар не слышал даже в своих снах. По мечу оторна прошлось холодное белое пламя, отсекшее толстое щупальце, будто тонкую травинку. До того ни одно лезвие не могло взять толстую шкуру монстра…
Фолкмар усиленно сглотнул, удерживая нутро – если в молодости его вывернуло, то сейчас и подавно. Живот напрягся, когда оторн вскинул ладонь.
Что-то твердое ударило в грудь, минуя сталь доспехов, будто воздух сжался в кулак. Фолкмара согнуло, содержимое желудка прорвалось наружу.
Встав на дыбы, неистово заржал конь под соколиным всадником. Послышался громкий женский вопль. Всадник пал наземь и не поднялся. Тому, кто стащил рыцаря с пегой кобылы, тоже не повезло – воздушный кулак ударил ему в спину, когда разбойник занес над головой лезвие. Он плюхнулся на рыцаря, готовившегося принять удар прямо между глаз.
Волна оторна заставила встать на дыбы Чемпиона, Фолкмара дернуло в сторону, словно тряпичного, сталь ржавых доспехов глухо скрипнула. Правая рука подалась назад, будто в размахе, старику чудом удалось удержать меч и удержаться в седле. Жилы в его теле натянулись, Фолкмар почувствовал боль, с головы до пят. Боль напомнила ему, как это – быть в настоящем бою. Слева подскочил грузный мужик с пикой, целясь в Фолкмара. Древко прошло рядом со щекой, чуть не задев рыцарю нос. Чемпион подался назад, неистово заржав. Он проскакал вперед, развернулся, уходя от пики, и чуть не задавил разбойника. Но тот отскочил, не оставляя надежды попасть старику в голову. Боевой конь уходил от уколов, уводя за собой всадника. А старик держался со всех сил, болтаясь в седле, ладонь сжимала меч. Так уж вышло, что случайно подавшаяся назад рука действительно замахнулась мечом. В тот момент, когда Фолкмар понял это, на сердце его пролилась радость. Старческой рукой он направил силу размаха прямо на голову держащего пику, чтобы он больше не смел колоть его и оставил в покое его нос. Меч опустился прямо на взлохмаченную макушку, в воздухе сразу почувствовался запах крови. Пика исчезла. Фолкмар заметил ее лежащей на земле, сразу после того, как заболели пальцы от соприкосновения меча с твердой костью разбойника.
Женские вопли не прекращались – это Мила молотила ногами под телегой, ведь мужчина в зеленом тыкал в нее длинным ножом, чтобы она заткнулась. Она попала ему пяткой в глаз, Бенти прекратил кричать и согнулся, схватив обидчика левой рукой за лодыжку. Хватило одного рывка, чтобы выдернуть разбойника, словно занозу из ладони. Тот рубанул наотмашь, пытаясь освободиться от мертвой хватки Бенти, ведь в другой руке парень держал дубину и выглядел опасным. Тот закричал, схватившись за разрубленную щеку, мужик дал деру. Радость в сердце не утихла, поэтому Фолкмар снова поднял меч.
Зря он бежал на него, не разбирая дороги. Вскинуть кривой тесак ему удалось только в самый последний момент, когда грабитель решил-таки посмотреть, куда бежит. Даже немощной руке старого рыцаря ничего не стоило рубануть его по запястью. Фолкмар рубил никудышно, как мог. Этого хватило, чтобы противник упал, а уж потом он спешился и заколол его до заслуженного. У этого была кираса из плотной вареной кожи, но не было воротника. Да и шлемом он не разжился, поэтому запачкал красным всю шею, смочив кровью и светлые волосы. Фолкмар проверил носком сапога, помер ли он, печально созерцая остатки кабана на земле рядом с телом.
Мимо, пошатываясь, прошла заляпанная грязью Марта. Она была тиха, словно листва на безветренном дереве.
– Стой! – оторн поднял ладонь, и в его глазах Фолкмар увидел белое пламя, – Опусти меч.
– Но он заслуживает смерти! – вскричал рыцарь, которому посчастливилось не схлопотать промеж глаз. Он не попал под воздушный кулак клирика и тут же встал. Его противник лежал на земле, но рыцарь жаждал справедливости, или отмщения. Фолкмар предполагал, что все-таки второго, ибо рыцарь тоже был весьма молод.
«А молодость она такая… бежит впереди ума».
– Этот муж не может дать достойный отпор, кем бы он ни был. Он даже не может открыть глаз. Истинный воин сражается только с равным, – проговорил оторн стальным тоном и взгляд его потух. – Опусти меч, или я подниму свой.
Глава 11. Посвящение в рыцари
Дуг глухо напевал что-то себе под нос, глядя, как двое копают могилу.
– Отправиться на большой тракт в таком почтенном возрасте, при полном снаряжении – заслуживает уважения, – важно произнес рыцарь с длинными усами, свисавшими по бокам рта, словно две задумчивые сосульки. Он сложил руки на рукоять меча, воткнутого в землю не менее важно, чем произносил свои речи. Смотреть на работу сверху ему не составляло труда.
– В нашем походе нет ничего полного. Уж снаряжения точно, – уныло усмехнулся Фолкмар, дернув Дуга за рукав. Все-таки, нечего было дразнить песнями смерть, хоть он и не разбирал слов, – Шлем куда-то запропастился, доспех прохудился, да и в походе не наесть лишнего жиру. Но если мой конь будет так же налегать на лакомства, пожалуй, ему это удастся. Но это все равно будет полнота, которая несет худое.
Фолкмар не знал, почему начинает ворчать перед людьми почти незнакомыми, наверное, эта душевная потребность пришла к нему вместе со старостью. Но он был благодарен усатому сиру за то, что тот вежливо восхитился дырой в его доспехе, услышав историю про кабана. Конечно, ту версию, где он остался жив.
Он представился сиром Ланноэлем Галераном, воинственный молодой юноша на пегой кобыле являлся его племянником и по совместительству оруженосцем. Они возвращались со столицы, сир Ланноэль Галеран к себе в поместье, ожидающее хозяина по ту сторону развилки, Маркус Галеран – на турнир, за славой, простым мальчишеским счастьем.
– Хо-хо! Это худое не помешало хорошенько отделать негодника, – на дно могилы полетели тела, ровно шестеро. Наверх кинули мужчину в зеленом, словно салатный лист на серую хлебную кучу, – Грабить на их месте было не умно, – сир Ланноэль покрутил левый ус, оттянув его книзу. Оттого все старания ветра растрепать его остались тщетны, он так и остался похожим на сосульку, – Следовало бы сделать это на обратном пути, когда их мука превратится в звонкую монету. Тогда и наживы больше, и мороки меньше. Но это я толкую последовательно, нехорошо так рассуждать достойному рыцарю.
– Может, им и не нужны были деньги, – глядя на мертвых, ответил Фолкмар, – Наверняка, эти из простых. У них нет ни толкового оружия, ни надобной одежды. Отличаются от них только эти двое, – рыцарь указал на тех, кто таскал тела, – Поэтому они и остались живы, мастерство спасло их. А, может, и мечи, или удача. Я слыхал, в этом году была длинная зима, это непривычно для Теллостоса. Им нужна была пшеница. Зачем брать деньги, чтобы взять пшеницу, когда можно взять сразу пшеницу? Да, мороки больше, но обоз отстал от остальных, для них это была удача. А что нужно было этим двоим, я не знаю. Они здесь чужие.
– Не важно, что им была нужно. Они заслуживают смерти! – задрал подбородок рядом стоящий Маркус. Он был выше Ланноэлея на полголовы и совсем без усов. На его лице едва проклевывался пушок, хотя он был достаточно взрослым и походил на мужчину, – Эти разбойники легли бы на дно этой могилы, которую вырыли сами, если бы вы, дядюшка, дали мне такую возможность. Клянусь, они вырыли бы ее для себя!
На его щите гоготал точно такой же гусь, как и у его дяди. Меч был точно таким же длинным, с гардой в виде перьев птицы (Фолкмар предполагал, что гусиных), шлем с острым концом и плотные поножи, как у его дяди. Мастера портные, сапожники и кузнецы не сильно заморачивались, получив плату в двойном размере. Впрочем, кузнецу казалось еще проще, ведь на стальном нагруднике Маркуса не было витиеватых узоров плюща с позолоченными листьями. Она была гладкая, словно поверхность талого льда, лишь изредка встречались неглубоки щербины. Похожим на дядюшку пареньку пока стать не удавалось, хоть он бережно ограждал пушок на лице от невзгод. Внутри пылкой груди рыцаря теплилась надежда когда-нибудь отрастить густую бороду. Вполне возможно, даже длинные усы по бокам рта, похожие на сосульки.
– Эти воины сложили мечи. Дело сделано. Они понесут наказание согласно своим деяниям, – строго одернул Маркуса оторн, бросив горсть земли на груду тел. Он уже прочитал молитву и теперь внимал разговорам рыцарей, далеких от таинств погребения, – Состоится суд. Но это случится не раньше, как мы достигнем Перелеска. Когда соберутся клирики, они примут решение. Уже давно под небом не собиралось столько рыцарей в одном месте, они обратят взор Великого Воина к себе. Под взором Воина суд будет справедлив.
По внимающему молчанию дяди Маркус догадался, что и ему следует помолчать.
Их закопали прямо на опушке, совсем недалеко от дороги. На свежий земляной холм не поставили погребальный камень, не прикатили пня, не воткнули палки. Вторую половину дня пленники таскали ветки для погребального костра. Марта с дочерью принесли с ближайшего родника воду, чтобы омыть лицо Иммеса перед сожжением. Однажды они сильно задержались в лесу, оторн послал Бенти за ними, отнесясь с надеждой к его недалекой натуре. Тот заблудился и его пришлось какое-то время искать. После он послал Дуга, и тот справился гораздо быстрее. Дуг сказал, что «бабы совсем голые и плескаются в ледяной воде, как они еще не скукожились от холода», и он не стал им ничего говорить. Маркус вызвался пойти сам. Дядюшка Ланноэль оставил его подле себя, сказав, что дамам нужно побыть наедине друг с другом и привести души и платья в порядок после потрясения.
– Сир Ланноэль прав, ледяная вода врачует горячие раны, – согласившись с ним, добавил оторн, окончательно разрушив надежды Маркуса о благородном путешествии.
Над молчаливыми пиками деревьев уже нависли сумерки, когда молочную серость воздуха рассекли длинные языки пламени. Оранжевые искры, на мгновение вспыхивая красным, отдавали свою последнюю яркость. Пламя било по небу большими рваными крыльями, заставляя воздух дрожать от жара. Дым клубился вверх. Фолкмару подумалось, что это странность: такой черный дым с такого большого костра ветру как раз бы загнать им в глотки, но воздух стоял, а костер вился к небу вместе со смогом.
Когда начали укладывать костер, Маркус возмутился, ведь Иммес не воин, и хоронить в огне его не полагается. Сир Ланноэль согласился с ним, несмотря на осторожность собственных высказываний. Фолкмар заметил, что Ланноэль не говорил и не делал того, что могло бы не понравиться оторну, отметив, что он молодец. Такого оторна рыцарь видал всего раз, и случилось это очень давно, поскольку насчитывалось их сущие единицы. Он, как и этот, странствовал по свету, встречая случайных путников, пользуясь их милостью, и вел проповеди. У него так же пылали глаза, он был быстр, словно порыв ледяного ветра, и ведал то, что не ведают другие. Многие боялись их, и не просто так. На шее огненноглазых висела печать Воина, дававшего им духовные привилегии. Они могли вершить суд и лишать рыцарства. Фолкмар не знал, знает ли об этом Маркус, но на его месте он бы молчал все время. Оторн Каллахан тоже не отличался многословием. Однако, проповеди он читал всем своим внешним видом и Фолкмар не хотел сойти в его глазах за еретика.
– Сиры верно говорят, – кивнула все еще тихая Марта. Мила выплакала все глаза, а ее были сухи, словно пустыня, – Мой Иммес не был воином. Он только пек хлеб и еще поставил мельницу.
– Я сказал, – спокойно отрезал оторн Каллахан, ему не нужно было огниво, чтобы сухие ветки вспыхнули. Белое пламя прошлось по лезвию его меча, заставив полыхать могилу Иммеса ярким пламенем. – Место этого мужа здесь. Я прочитаю молитву.
Огонь обьял тело Иммеса, пополз по рубахе, шерстяному жилету, сапогам из плотной дубленой кожи.
«Да разве это доспех? – озадаченно подумал Фолкмар, – У него и меча нет, а воина полагается хоронить с оружием. Но оторн посчитал, что этого достаточно».
Каллахан положил на грудь бледного пекаря нож, которым тот заколол обидчика Марты. От Иммеса остался только пепел, жаркое пламя Воина сожгло даже кости. Марта с дочерью бережно собрали пепел в глиняный кувшин, чтобы развеять с горы Перемен.
Пленников не допустили к погребению, их связали, оставив отдыхать у высоких елей. Они тоже оказались рыцарями. Наставник и оруженосец, только что посвященный в рыцари. Марта все время смотрела на Маркуса так, будто просила завершить начатое, ведь они заслуживали смерти… Бенти держался за запекшуюся рану на щеке, Мила все время плакала. Им все равно придется поехать на турнир, чтобы пройти суд и продать свои лепешки, ведь деньги понадобятся на свадьбу. Это будут самые горькие лепешки в ее жизни. Они вернутся в Аоэстред, Мила выйдет за сына кузнеца и никогда в жизни больше не посмотрит на рыцаря. Фолкмар тяжко вздохнул, глядя на остатки пепла.
«Три наставника, три воспитанника и оторн. Угораздило же, занятная картина», – обескураженно размышлял старый рыцарь.
Наутро следующего дня оторн объявил, что нужно починить телегу, и сир Ланноэль засобирался.
– Прошу великодушно простить меня, сиры, но меня ждут в поместье. Леди Галеран непременно наказала мне быть накануне, да и дела не ждут, – объявил Ланноэль, витиевато накручивая правый ус на толстый палец, – Я оставлю вам Маркуса, как бы грустно не смотрел на меня мой племянник. Понял, что я говорю тебе? Это будет моя последняя просьба для тебя в качестве оруженосца. Хо-хо! А вот теперь я вижу, что взгляд твой изменился. Да, мой дорогой мальчик, это именно то, о чем ты подумал. Господа! Этому отроку исполнилось семнадцать весен, мне нужно возвращаться в поместье, а ему попытать счастье на турнире. Уверен, теперь он справится и без меня. Ты же сможет добыть чуточку славы и для своего любимого дяди? Ха! Вижу, что сможешь. Не подведи меня, – Ланноэль обнажил меч, а у Маркуса надломились ноги и он, склонив пегую голову, рухнул наземь. Потом все же привстал на правую ногу, дабы выглядеть достойно. – Воин послал нам оторна, чтобы под его взглядом свершилось рождение нового рыцаря, – иногда витиеватость речей Ланноэля напоминала Фолкмару закорючки плюща на его доспехе. Ему впору было таскать на щите изящного лебедя, а не гуся, – Маркус Галеран, мой оруженосец, а через мгновение уже достойный рыцарь, прошу тебя помочь достопочтенному оторну Каллахану доставить нечестивцев к Перелеску и тем самым начать свой новый путь. Принимаешь ли ты мою просьбу?
– Принимаю и клянусь исполнить ее до конца, – на выдохе произнес Маркус, и некоторым показалось, что слезы вот-вот брызнут из его глаз.
– А теперь повторяй за мной, – сир Ланноэль коснулся лезвием меча правого плеча Маркуса, – Я – честь и доблесть, я – скала, защищающая людей от ветра зла. Клянусь не стремиться ни к славе, ни к почестям, ни к земле, а только к истине. Клянусь служить королю и стране, и отдать жизнь, если они попросят, – Маркус повторял слова с нетерпением, будто пытался проглотить их. Он знал их наизусть и проговаривал в мыслях своих не раз. Сир Ланноэль сменил плечо, теперь лезвие покоилась на левом, – Мать не заплачет, вдова не заскорбит, старик не испытает нужду. Мой меч защитит слабого, сердце успокоит вопиющего, карман накормит просящего. Клянусь жить искренне, идти праведно, а умереть как Воин. Клянусь.
– Клянусь.
– А теперь встань, рыцарь.
Юноша встал, и окружающее вроде как немного поменялось. В воздухе все еще пахло гарью, слабое рассветное солнце только зачиналось, но все почувствовали рождение чего-то живого, как родилось бы новое дитя. Только Мила ушла далеко, к телеге, взяв в руки прах отца. Отвернувшись ото всех, она долго сидела, смотря на острые верхушки елей.
– Не будет ли дерзостью с моей стороны попросить о помазании для моего воспитанника? – преисполнившись важности, спросил сир Ланноээль у оторна, – Видят боги, это достойный юноша. Получить такую привилегию от служителя Воину – честь для нас, а от огненноглазого – тысячекратная.
Вот уж действительно, дерзость…
«Помазанники клириков-воинов брали города, сидели на тронах, защищали в одиночку целые караваны, – с удивлением подумал Фолкмар. – Видать, эти двое забыли, что их выбили из седла тут же, как только они ринулись в бой. Но их, как будто, это совсем не заботит. Чудно».
Оторн смерил взглядом Маркуса, не слишком пристальным, но достаточным, чтобы тот задумался. Только что оперившийся птенчик, он мнил себя опытным стервятником. Но на его щите гоготал гусь, и, встретившись с соколом, по природе вещей он стал добычей.
– Близится лето, но все же оно еще не настало, – ответил клирик, – Пшеница должна дать плоды, чтобы накормить голодного, а ты идти достойно в новом пути, чтобы надеяться на такие просьбы. Склони голову, я дам тебе благословение. Не более. Как настанет лето, получишь желаемое.
Маркус послушно склонил голову, но Фолкмару показалось, что слова оторна его задели. Он весь покраснел, но все же не выразил недовольства. Рука оторна легла на пегую макушку, смяв мягкие волосы.
Маркус краснел, размышляя предсказуемое в своей голове. Фолкмар изучал взгляды, взгляд молодости в начале пути всегда отражал одинаковое. Душа хотела преодолеть путь длиною в жизнь в один взмах крыльев. Получить славу в одно мгновение, не отдав ни крови, ни боли, ни монет из кошелька. Но крылья бывают только у птиц, радости или нечестия. У последнего они черные, словно смола, и нередко несут в пекло.
