Кина Марич
У нас всё хорошо
Никто, кроме очкарика поведанной историей не проникся – собственно, никто её и не слушал: та единая общность, которая обычно складывается в начале застолья, по его неписанным законам давно уже распалась на мелкие группки, пары и даже одиночек, развлекающихся по собственным программам.
– Да, дела… – в задумчивости пожал плечами сосед. – Но разрулится всё, поверь. Вам надо съехать от родителей обязательно и жить отдельно.
– Ты думаешь, в этом всё дело?
Скромное участие, проявленное этим парнем в очках, немедленно возвело его в ранг крайне важного человека, и в Олеговом взоре читалась сейчас та неистовая надежда, с которой взирают на пророков и прочих властителей дум.
– Ну, не только в этом… Чтоб жить отдельно, деньги нужны, а с ними, я так понимаю, сейчас не очень. Ты где работаешь?
– На госслужбе, – стыдливо понурил голову Олег.
Очкарик помолчал немного, будто прикидывая что-то, а потом неожиданно выдал:
– Могу помочь с работой. Вернее, попробую. У меня брат металлом занимается…
Олег плохо понимал смысл выражения «заниматься металлом», но сразу уловил в нём что-то солидное, пахнущее хорошими деньгами. И тут же понял, что Света ещё не потеряна, что её удастся вернуть, если, конечно, он подзаработает деньжат и умыкнёт её из родительского дома так же красиво, как когда-то увёл от коварного Барина. Он тут же повеселел, парочкой свежих анекдотов напомнил о себе всем собравшимся и уцелевшим, а потом позабавил общественность занятной историей про то, как они с именинником после первого курса ездили в Гурзуф, где за неимением больших средств снимали балкончик, на котором помещалось две кровати. Ничего, в общем, необычного, но по соседству на таком же балкончике поселились две подружки, к которым будущие экономисты захаживали в гости. Адреналина в эти и без того приятные визиты добавляла сама дорога, совершаемая по крыше ютившейся внизу пристройки, с которой потом требовалось совершить почти альпинистское восхождение на заветный балкон. Длинноногий Олег сигал туда без проблем, а вот приземистому Кавуну этот участок великого шёлкового пути давался с трудом, и тогда гостеприимные девушки, подобно романтическим героиням, выбрасывали ему верёвку, сделанную из двух связанных и скрученных простыней…
Уже по ходу своего почти театрализованного повествования Олег вдруг сообразил, что выставляет именинника не в самом лучшем свете. С ним уже не раз такое случалось: начинал что-то воодушевлённо говорить и понимал вдруг, что остроумие его бьёт рикошетом по другим. Тут же сдувался, как шарик, весь пафос уходил, и он, ловя недовольные взгляды, потихоньку умолкал. То же случилось и сейчас: все дружно хохотали, и только имениннику напоминание о тогдашней его неуклюжести пришлось, видимо, некстати. Как только Олег это заметил, он тут же свернул своё живописное повествование и поспешил предложить тост во здравие славного парня Кавуна, который сегодня гвоздь программы, а по жизни так вообще настоящий молоток.
Чуть позже перед молотком пришлось ещё на всякий случай извиниться. Тот извинения принял, сообщив, что среди гостей имеется брат его девушки, которой так не вовремя пришлось отбыть куда-то по служебной надобности, но которой вряд ли понравятся истории о таких вот удалых похождениях её парня.
– Он что, ей расскажет? – озадачился Олег.
– Кто знает, – Кавун пожал плечами и боязливо покосился на своего будущего шурина.
Удивившись неподдельному страху Кавуна перед такой вроде бы ерундой, Олег счёл нужным ещё раз расшаркаться в извинительных речах, коря себя за чрезмерную болтливость, неизменно возникающую в моменты больших и малых стрессов. Кавун извинения принял, но продолжал глядеть на Олега каким-то затравленным взглядом.
Озадаченному гостю пришлось ретироваться на своё место и больше оттуда не высовываться. Чтоб не грузиться по новой своими проблемами, Олег решил вникнуть в завязавшийся спор о политике. Эта тема заметно лидировала во время застолья: возможно потому, что нравилась имениннику, который как примкнувший к одному из демократических движений проявлял в её обсуждении самое активное участие. Он сыпал убедительными доводами, грамотно критиковал оппонентов, но в глазах его по-прежнему сидело то пугливое выражение, которого на заре их дружбы Олегу наблюдать не приходилось. И дело вовсе не в девушке, её брате и уж тем более в их совсем не криминальных юношеских похождениях: Кавун стал каким-то слишком серьёзным, а отсюда возник и страх перед жизнью, которую без изрядной доли юмора никак не переварить.
Глядя сейчас на своего друга, Олег вдруг понял, что и сам, когда крепко паникует, также теряет лицо. Ему стало вдруг стыдно за те сопливые излияния, которыми он истекал ещё час назад. Олег бросил взгляд на своего отзывчивого соседа Игоря и густо покраснел. Потом сообразил, что не разойдись он так прилюдно волной своего страдания, может, не сидел бы сейчас такой спокойный и адекватный, способный думать не только о своих проколах, но и замечать эти проколы у других. «А, может, и не надо так зацикливаться на них вообще, своих ли, чужих? Было, да прошло. А кто было помянет…» – пришло вдруг Олегу в голову, когда Кавун, переключившись с современных идеологических трений на какой-то любопытный факт из древней истории, начал смотреть на других ясным взором человека, совершенно незнакомого с малодушием…
Олег не раз с благодарностью вспоминал этот случайный визит, столь щедрый на подарки и открытия. Действительно что ни делается, всё лучшему. Игорь оказался человеком слова и посодействовал Олеговому трудоустройству. Быстро освоив азы довольно специфического и не всегда законного бизнеса, Олег застолбил в сложной металлоломной вертикали своё, пусть и не первое, но далеко не последнее и вполне себе хлебное место. Глядя на тех, кто с ущербом для здоровья копошился в самом низу, Олег, явно преуменьшая свои заслуги, не раз вспоминал о великой роли всемогущего блата и не забывал отправлять в небесную канцелярию регулярные просьбы всяческого благоприятствования классному парню по имени Игорь.
Хотя со временем Олег пришёл к выводу, что тот и без поддержки свыше довольно крепко стоит на ногах: настолько спокойно и уверенно вёл его новый друг свою лодку по неспокойному житейскому морю. Конечно, уверенность эту питали основательные материальные причины в виде влиятельных родственников, задействованных в большом семейном бизнесе, – это Олег, который почти всю жизнь стучал в закрытые двери, прекрасно понимал, но в то же время было заметно, что Игорь сам по себе чего-то стоит, будучи абсолютно неуязвимым, самодостаточным и способным полностью контролировать свою жизнь.
Большой эрудит, тонкий психолог и отличный стратег, этот двадцативосьмилетний молодой человек отлично справлялся не только со своим юридическим участком семейного подряда, но также мастерски организовал личную жизнь, в которой имелись только приятные ему люди, никак и ничем не напрягающие. Олегу несказанно льстило пребывание в этом числе избранных, а более всего тешило самолюбие то, что Игорь не просто принял его в свой круг, но и помог с работой. Как выяснилось позже, заниматься такого рода благодеяниями в успешном бизнес-семействе было не принято, но тут вдруг для человека без роду, племени и достойного послужного списка почему-то сделали исключение. Не помня себя от радости, Олег истекал ручьём благодарности, в чистых водах которого нет-нет, да и проскакивали мутные потоки сомнения, что всё это не просто так. Если даже в родительском доме ему мало что отваливалось от редких душевных щедрот, то рассчитывать на искреннюю привязанность в кругу матёрых дельцов было бы верхом глупости. Но сомнения эти стали появляться позже, а поначалу Олег, что называется, не верил своему счастью. Смотрел на него и не верил: ведь работа, которая пусть и расходилась местами с его принципами, стала для него настоящей волшебной палочкой. Он смог наконец-то снять квартиру, куда привёл по-прежнему горячо им любимую Свету, которая, выплакав за время разлуки все глаза, стала ему теперь ещё дороже. Их отношения будто вышли на какой-то новый виток, в котором радовали больше не виражи и неожиданности, а просто ощущение спокойствия. Никогда он не был так счастлив.
Под таким вот кайфом пребывал Олег до тех пор, пока не случилась трагедия, поставившая на его карьере большой жирный крест. Какие-то ловкие сборщики почти бесценного цветного металла умудрились снять крепления с дверей лифта в жилом доме. Из квартиры на девятом этаже вышел папа с трёхлетним сыном. Пока отец закрывал многочисленные дверные замки, мальчик прислонился к лифту, его незакреплённые дверцы чуть просели, образовав небольшую щель. Малыш провалился в шахту и погиб.
Благодетели убеждали потрясённого Олега, что это случайность и вины тут ничьей из их сообщества нет, что крепления могли свинтить просто ради шалости, а не для сдачи на металлолом, тем более в один из их пунктов… Убедить не смогли. Олег покинул прибыльный бизнес вместе с его держателями, чем сильно удивил и держателей, и вступившуюся за их интересы свою родню.
Почти месяц после этого он видел сон, в котором сам своей рукой толкал мальчика в шахту… Проснувшись среди ночи, не находил себе места. Бродил бездумно по квартире, потом возвращался к кровати, смотрел на спящую Свету и ловил себя на мысли, что даже тёплый бочок его возлюбленной не может стать ему сейчас утешением. И не только из-за масштаба коснувшейся его трагедии, а ещё и потому, что его прекрасная половина осталась совершенно безучастна к смерти того малыша. А ведь они начали было думать о своём…
Инфаркт – небольшое омертвение где-то в серединке сердца. Говорят, первый и второй инфаркт человек ещё в силах пережить, а вот третий оказывается смертельным. Но до третьего Олегова любовь не дотянула: цветущий сад в его душе в одночасье превратился в безжизненную пустыню. Словно больной, которому доктора вынесли смертный приговор, Олег почувствовал, как вмиг ушла из-под ног земля, и страшно запаниковал. Что будет с ним? Со Светой? Как теперь всё будет? Голова шла кругом от всех этих вопросов космического масштаба, и Олегу стоило больших усилий направить свои мысли в более практичное русло, вроде поиска работы или прочих источников дохода. Имеющихся сбережений на какое-то время хватало, поэтому он не стал спешить. В нём даже созрело подспудное желание поскорей от этих денег избавиться. Он почему-то решил, что как только их потратит, то сможет обрести тот душевный покой, которого ему так не хватало.
Света, связывая совершенную эмоциональную растрёпанность Олега исключительно с тем печальным инцидентом, раздражалась, потихоньку капала ему на мозги, а потом и вовсе включилась в активные поиски работы для своей половины. Когда любой разговор с мужем или другими людьми о его проблеме она щедро приправляла словом «потерянный», то даже не подозревала, насколько точной для их отношений была именно эта пассивная форма, которая ей так вдруг полюбилась. Олег был здесь, рядом, но она потеряла его, ибо они уже не были одним целым, как раньше. Возможно, и прежнее единство было не таким уж и прочным, но Свете, всецело увлёкшейся трудоустройством мужа, было не до разборов затейливых ментальных полётов: им она предпочитала более приземлённую деятельность.
Дабы поскорей помочь своему супругу «найтись», она подключила к поиску целую спасательную бригаду – своих родителей. Даже после территориального и финансового обособления Света так и не смогла «развестись» с ними. Примирение после той ссоры в доме Светы поселило в Олеге надежду, что её родители, будучи теперь в некоторой отдалённости, не смогут так активно участвовать в их жизни. Но он ошибся: через день его жена бегала к родителям, не забывая при этом регулярно связываться с ними по телефону. Как-то раз в выходной, начавшийся с раннего звонка чем-то обеспокоенной тёщи, Олег ради интереса решил посчитать, сколько раз в течение дня Света будет общаться со своими родителями. До вечера таких контактов набралось уже пять.
Являясь невольным слушателем крайне эмоциональных обсуждений самых банальных вопросов, Олег открывал в своей жене не замечаемую в ней ранее тягу к пустословию, неизменно вертевшемуся вокруг самых простых жизненных вопросов, которые, по мнению Олега, не требовали никаких обсуждений. Ему даже казалось, что, съехав из родительского дома, Света лишилась какой-то опоры и стала мощно трусить перед самыми безобидными обстоятельствами, в которые так или иначе вовлекало её колесо жизни. Поначалу он думал, что это всего лишь реакция на начало самостоятельной жизни, но потом заметил, что адреналиновые всплески Светы были вовсе не реакцией на те или иные проблемы – это был какой-то коллективный экстаз, ставший неотъемлемой частью жизни её родителей, вечно озабоченных, чрезмерно суетных и неспособных видеть дальше своего носа. Такие вечно лезут в чужие дела: их хлебом не корми, а дай возможность порешать проблемы других.
Обнаружив, что на его поле орудует эта группа поддержки, Олег прервал на время свои размышления о жизни после смерти, вернулся в реальность и сразу же выразил своё возмущение особо старательному тестю, которого давно, ещё со времён своего приймацкого житья, заподозрил в негласной конкуренции, порождённой такой же странной любовью к дочери, которой страдала и Василиса Аркадьевна по отношению к нему. Только та в борьбе за сына выносила ему мозг, а этот, не желая отдавать единственную дочь другому, демонстрировал при всяком удобном случае свою способность решать жизненно важные вопросы лучше, чем это делает зять. Тоже, если разобраться, вынос мозга, только в скрытой форме.
Разразилась буря, успокоить которую Олег смог только ценой спешного трудоустройства на хорошо знакомую ему работу продажника, ставка за которую была, правда, не очень, но обещанные проценты выглядели вполне симпатично. Предъявив всё это в качестве доказательства собственной состоятельности, он попросил родственников Светы не заниматься более его личными вопросами. На громогласные претензии второй стороны, которая настаивала на своём праве «желать ему добра», Олег сообщил, что взрослый человек лучше знает, что будет лично для него добром, и свою любовь близкие люди могут проявлять в уважении к его позиции, а не навязывании своей. Родственники, всегда готовые по первому зову или его предчувствию явиться на помощь, не поняли и страшно обиделись. Тогда Олег растолковал им ещё раз, что любить – это не значит решать за предмет любви его проблемы – с ними он должен и может справляться сам, особенно если есть рядом кто-то, кто в него верит.
К консенсусу так и не пришли. Тесть с тёщей отчалили не солоно хлебавши, а Света, почувствовав неладное, решила всё-таки наставить на верный путь сбившегося с единой партийной линии мужа. Ей случалось уже идти напролом, и Олег, не желая разжигать конфликт, обычно уступал. Правда, то всё были пустяшные вопросы, а тут дело серьёзное, можно сказать, жизненно важное. И всё-таки она рискнула. Сначала запустила артиллерию, прицельно ударив по Олеговым слабым местам: денег приличных нет, карьеры тоже, скачет туда-сюда… Если человека в подавленном состоянии взять, да и опустить ещё ниже плинтуса, то поднять голову и авторитетно возразить он вряд ли сможет: не хватит силёнок. Как это ни странно, но именно таким способом часто удерживают рядом тех, кого боятся потерять: дескать, хоть ты и ноль без палочки, но я же терплю тебя рядом с собой и люблю …
Но Олег, не дав Свете пустить в ход танки, пошёл в контрнаступление и одним выстрелом уложил свою супругу наповал. Заявил, что раз он такой ничего не стоящий, то, может, ей стоит поискать кого-то более подходящего… Света только охнула: она никак не подозревала, что плюхнула воды на мельницу, уже давно крутившуюся против их брака. Совладать с собой после такого предложения она так и не смогла: пустилась в затяжные слёзы. Почувствовав себя виноватым в этой редкой для их возобновлённых отношений истерике, Олег трухнул и стал успокаивать жену. Та потихоньку пришла в себя. Опомнившись, тут же свернула свои боевые знамёна и включила на максимум беззащитность.
Вроде бы обошлось. Олег стал примерным, ничем не огорчающим её супругом. Света удовлетворённо расслабилась. Но праздновать победу было рано: всё идеальное в этой жизни – будь то просто поведение или человек в целом – явление ненастоящее. Идеальным можно только казаться – быть идеальным нельзя. Рядом со Светой жила декорация, призванная создавать нужный фон для инсценированного действа. Мыслями, чувствами, интересами Олег уже вышел из этой игры и отправился на поиски жизни.
Раунд шестой. В схватке с болезнью
Осознать происшедшее Света смогла не сразу, потому как видимая глазом картинка вполне соответствовала тому, что считалось нормой. Между тем незримые процессы разворачивались с такой быстротой, что в какой-то момент не замечать их было уже невозможно. Где бы ни находилась Света – на улице или в хорошо проветриваемой комнате – ей было невыносимо душно, словно сидела она в пыльной, забитой старым хламом каморке. Она испугалась и обратилась к мужу, но не словами и не к разуму, а своими обветшалыми чувствами к давно закрытому для неё Олеговому сердцу. И вот тогда-то открылась её внутреннему взору прочная стена, стоявшая на том самом месте, где когда-то они вдвоём мечтали возвести храм любви и даже заложили в его основание несколько кирпичиков…
Олег, оставив мечту о личном счастье, усиленно искал своё предназначение, точнее дело. Он прочитал в одной книге, что у мужчины, если он хочет состояться в этой жизни как мужчина, непременно должно быть дело. Не просто работа, не бизнес там какой-то, существующий ради выколачивания денег, а именно дело: интересное, общественно полезное, созидательное. Обозрев свой предыдущий профессиональный путь, Олег признал, что ничего такого в его жизни ранее не случалось: шёл по накатанной, бросался на то, что предлагали другие, и по большому счёту ничем таким созидательным не занимался. Даже журналистика, с помощью которой он намеревался нести когда-то свет в массы, теперь, по прошествии времени, виделась ему жалким трусливым лакейством.
Олег понял, что так дальше нельзя. Надо что-то менять. Что-то делать. А что, он пока не понимал. Всё больше уходил в себя, не замечая ничего вокруг. В реальность его вернула болезнь жены. Началось всё у неё с частых простуд, которые заканчивались сильным и затяжным кашлем. Стали ходить по врачам. Те обнаружили астму. Занялись её лечением. Улучшения не добились, стало только хуже: у Светы началась аллергия. Переключились на аллергию, которая тоже почему-то никак не хотела поддаваться лечению.
Родители Светы снова стали частью семейной жизни дочери: как неутомимые изобретательные тимуровцы, они просачивались к ней, когда Олега не было дома, и усердно помогали во всём, на что падало их всевидящее око. Они сыскали для дочери надомную работу, хотя та совсем не возражала против хождения на прежнюю. Но папа с мамой настаивали на том, что Света не может уже считать себя полноценным человеком, что она больна, а это уже всерьёз и надолго. Света смирилась и с тем, что теперь инвалид, и с тем, что ей нельзя ходить на работу.
Оставшись дома, на поправку она всё равно не пошла: хандрила, кашляла и обнаруживала у себя на коже новые следы болезни. Когда все круги официальной медицины были пройдены, решили обратиться к альтернативной. Пошли в ход травы, снадобья и прочие не признанные наукой способы лечения. Невероятными, просто титаническими усилиями отвоёвывали у болезни пядь за пядью, но как только атакующих одолевало пьянящее предвкушение скорой, почти осязаемой победы, невидимый враг пробирался откуда-то с тыла и без труда возвращался на свои прежние позиции.
Света отчаивалась, хандрила, ударялась попеременно то в затяжные плачи, то в крайнее раздражение, а бывало, что одаривала свих близких и тем, и другим сразу. Олег, движимый чувством долга, отвлёкся от своих грёз и попытался было «вернуться» к жене. Уткнулся в стену. Начал разбирать её по кирпичику, но быстро устал и сдался: такая работа по силам только любящему, а тому, кто просто жалеет, с ней никак не справиться.
В доме Олега и Светы поселилось уныние. Было ясно, что её болезнь не так тяжела, чтобы безудержно страдать и заламывать от горя руки – кабы так, всё ж какое-то занятие. А с другой стороны, обнаружить хоть незначительный повод для радости тоже никак не удавалось. Да, собственно, его никто и не искал. Руки опустились. И только родителям Светы всё, казалось, было нипочём: по мере того, как проблем у молодых прибывало, активность старших заметно возрастала. Откуда только силы и брались.
Говорят, кто ищет, тот всегда найдёт. Инициативной маме Светы удалось найти какого-то сильного экстрасенса, который, по мнению бывалых, творил прямо-таки чудеса. Окрылённые новыми надеждами, заспешили к нему. Но на приёме чудотворец вместо мановения своими холёными ручками пустился в непонятные расспросы, которые Свету озадачивали, а маму, так ту просто огорчали. Затем последовали сложные рассуждения о превратностях любви, которую каждый человек ждёт от близких, но не всегда получает. А если и получает, то боится потерять. И тогда как раз он и начинает болеть.
Они его не поняли. Посокрушались только о выброшенных на ветер деньгах. Но что-то такое из сказанного экстрасенсом Света запомнила и однажды, будучи в большой тоске, огорошила Олега странным вопросом. Точнее вопрос этот был совершенно нормальный, можно даже сказать, главный вопрос, который возникает в отношениях между людьми.
– Ты меня не любишь… – Света даже не спросила, а выдала это как проверенную, подтверждённую информацию. И заплакала.
Олег, который доселе не решался себе в этом признаться, понял вдруг, что именно его так долго мучило. Как слепой, ходил вокруг да около, томимый то чувством вины, то беспокойствами разными. Особенно его тревожила проблема, как говорится, интимного характера. Эта сторона их жизни прихрамывала уже давно – можно сказать, с начала супружества. Как только они поселились в доме Светы, Олег начал замечать какое-то особенное напряжение, которое случалось с ним в минуты их телесного близости. Со временем стал догадываться, что причиной тому были сверхбдительные родители Светы, которые так активно участвовали в их семейной жизни, что казалось временами, будто и в постели они тоже незримо присутствуют. Мысль эта, вроде совсем бредовая, не оставляла Олега и подпитывала его растущую нелюбовь к тестю с тёщей. Вместе с этой нелюбовью росли его страхи, что он не сможет, не справится, не дотянет. В какой-то момент Олег почувствовал, как стал бояться близости с женой, и даже их переезд на съёмную квартиру не избавил его от этого чувства. Дальше – больше. Несколько раз что-то у него не выходило совсем, и он постепенно начал сторониться супружеского долга. Но теперь он осознал вдруг, что давно тяготится своей семейной жизнью, что никакой радости от неё не получает, что разуверился во всём, во что верил прежде. Он давно уже, как лодка без паруса, плывёт, не зная куда, рискуя в любую минуту наскочить на рифы и оказаться выброшенным на заселённый какими-то кровожадными чудовищами берег. Понял он сейчас, что боялся во всём этом признаться только потому, что иначе пришлось бы поднимать совершенно банальный вопрос о разводе, а на это он как порядочный человек пойти не мог. Он не мог бросить Свету, тем более в таком состоянии.
– Что ты молчишь? – Света повернула к нему заплаканное лицо и смотрела выжидающе.
Будь в её глазах какие-то замаскированные бойницы – подумал вдруг Олег – пальнула бы она сейчас по нему, не раздумывая.
– Я не знаю, что тебе сказать, – соврал он.
– Знаешь! Ты всё прекрасно знаешь! – закричала она. – Ты не любишь меня! И не любил никогда!
– Неправда, – Олег попробовал реабилитировать свои угасшие чувства. Ведь они были, были – говорил он себе. Точно были. Только вдруг пропали, оставив ломоту в теле и невыносимую изжогу.
– Что неправда?! – напирала Света.
– Неправда, что не любил.
– А сейчас, сейчас любишь?
– Не знаю… Изменилось что-то. Мы стали другими. И чувства тоже…
Оказывается, произнести «не люблю» так же трудно, как и признаться в самых пылких и нежных чувствах. Олег не понимал, почему так. Он не знал, что ему сказать Свете. Не хотел причинять ей боль, не хотел разрушать их зыбкий, почти иллюзорный союз. А вдруг Свете станет ещё хуже, вдруг её болезнь приобретёт какие-то совсем тяжёлые формы, и она станет настоящим инвалидом. Страшно подумать, к какому финалу всё это может привести.
– Я не изменилась. И чувства мои к тебе тоже не изменились.
Реакции не последовало. Света продолжила:
– И спать я хочу с тобой. А ты не хочешь. Что случилось, объясни. Что изменилось? Я ведь не стала другой? Не стала хуже, чем была четыре года назад. Сыпь эта появилась, но она же… Она же не уродует меня…
Раздались всхлипывания. Олег заметался. Попробовал успокоить Свету, но та выскочила из комнаты, убежала в ванную и заперлась там. Олегу ничего не оставалось делать, как проследовать за ней. Он подошёл к запертой двери, сел возле неё на корточки и пустился в утешительные речи.
– Уходи! – кричала она в ответ на его уговоры. – Уходи!
Олег, конечно, никуда не ушёл. А через два дня ушла Света. Точнее её увезли родители. Накануне она долго переговаривалась о чём-то с ними по телефону – до Олега доносились какие-то плохо законспирированные фразы, а на следующий день он, придя с работы, не обнаружил ни своей жены, ни её вещей. Записки или чего-то подобного тоже не было.
Олег занервничал. Всё это было очень неожиданно. По идее, он должен был сейчас лишь облегчённо вздохнуть: ведь Света сама решила сделать этот шаг и, стало быть, отвечать за него. Но с другой стороны – положение отставленного оказалось тоже не очень приятным, и он пожалел, что во время их последнего разговора не сказал Свете правду, а вместо этого, как последний дурак, рассыпался в фальшивых уверениях. Потом он озаботился вдруг отсутствием записки и решил, что, возможно, ему следовало бы поехать сейчас к Свете за объяснениями. Или хотя бы позвонить. Поразмыслив, набрал её номер. Ответа не было. Что-то ёкнуло где-то в животе. Ему тут же представилась больничная койка, вокруг которой колдуют врачи, стараясь спасти жизнь той, которую он назвал когда-то своей женой. Дрожащей рукой ещё раз нажал на вызов. Дослушал до конца гудки и решил позвонить тёще. У той, как всегда, было занято.
Олег стал ждать. Перезвонит, если что-то случилось – решил он. Но тёща не перезвонила. На следующий день сразу после работы он направился в тот злополучный дом, где были похоронены все его надежды на счастливую семейную жизнь. Оказавшись у самой двери, Олег подумал с ужасом, что не знает, какие слова ему надо сейчас говорить. Точнее он догадывался, чего от него ждали, но сильно сомневался в необходимости этого. Тогда что же делать? Олег запаниковал. Зачем он здесь? Как шкодный мальчишка, который звонит в дверь, а потом убегает, в доли секунды он развернулся и рванул на лестницу, промчал шесть пролётов и выскочил на улицу. С опаской оглядевшись по сторонам, сиганул за угол дома, оббежал его и, чуть замедлив скорость, проследовал на параллельную улицу, где риск встретить кого-то из родни был минимален.
На следующий день он позвонил Свете. Она опять не ответила. Олег стал беспокоиться уже по другому, более меркантильному поводу. Аренда квартиры, в которой он остался один, была ему не по карману. Точнее на её оплату пойдёт теперь почти весь его скромный по причине несезона доход. Снимать эту квартиру было всё-таки сподручней, когда он был не один. Что же теперь делать? Искать где-то комнату? Или вернуться домой? Ну, нет. Что угодно, только не это.
Два месяца Олег провёл, как в бреду: выяснял отношения со Светой, искал жильё и новую работу. Закончилось всё тем, что Света подала на развод, а Олегу пришлось переехать в родительский дом. Как так получилось, он не знал. Проклинал себя, ненавидел, но предотвратить то, чего боялся больше всего на свете, не смог. Не получилось найти жильё подешевле, не смог подзаработать денег. Всё это его страшно угнетало, мучило, не давало покоя. Он окончательно извёлся. Из-за несложившейся личной жизни, из-за работы, из-за всего.