Кина Марич
У нас всё хорошо
Заметив такое удивительное преображение в Олеге, Лена немного расслабилась.
– Тебе, может, приготовить что-то? Поешь и ложись. Завтра будет трудный день.
– Я справлюсь. Теперь я знаю, что справлюсь, – он встал с дивана, подошёл к ней, стал на колени и обнял её ноги. – Когда ты рядом, когда со мной…
Договорить он не смог: перепады всех пережитых сегодня эмоций снизили его способность к самоконтролю почти до нуля. Олег стал поднимать руки вверх, провёл их по бёдрам Лены, задержал на талии, а потом привстал, взял её за плечи и начал целовать в губы. Она не стала сопротивляться и ответила на его поцелуй…
Первая мысль, которая пришла в голову, была о Василисе Аркадьевне. Олег ужаснулся: рядом с ним лежала Лена, он обнимал её обнажённые плечи, вдыхал аромат её волос и буквально растворялся от неземного блаженства. Но думал не о ней. Острым клинком впилось в него знакомое до боли чувство вины: как он посмел заниматься сейчас сексом, когда там, в больнице… Он вздрогнул.
– Что с тобой? – Лена приподнялась на локте и посмотрела внимательно на него.
– Не знаю. Стресс, наверное, выходит, – нашёлся он.
– Может быть, – согласилась она, поцеловала его и начала вставать.
Олег понял, что она собирается уходить.
– Ты уходишь? – занервничал он.
– Да, мне надо идти.
В нём боролись сейчас два чувства: с одной стороны, было бы прекрасно всё это продолжить, уснуть в её объятьях, совершенно успокоившись. Но с другой – в нём крепло ощущение, что сейчас он совершил какой-то большой грех, и самое лучшее, что ему следует сделать, дабы не последовало ещё большей беды, это проводить Лену домой.
Словно уловив его настроение, Лена спешно собралась и, бросив на прощание пару ободряюще-вдохновляющих слов, ушла. Олег даже не успел сообразить, что произошло. Сидел и смотрел, не глядя, перед собой. Она ведь даже такси не вызывала! Куда она ушла в глухую ночь? Он подбежал к окну и стал высматривать её фигуру во дворе. Перед домом было пусто. Видимо, она пошла на кольцо – подумал он и забеспокоился. Будет сейчас там бродить в темноте… стоять на улице, как…
Олег схватил телефон и набрал её номер. Наслушавшись вдоволь гудков, отключился. Потом перезвонил ещё раз. Лена не отвечала. Холодная оторопь прошила его насквозь. Он стоял у окна и боялся пошевелиться. Ему казалось, что соверши он сейчас хоть одно незначительное движение, оно наверняка принесёт кому-то из людей непоправимый вред.
Из этого состояния его вырвал телефонный звонок. Это была Лена.
– Прости, я не слышала, как ты звонил. Звук был выключен, – услышал он её мягкий голос.
– Ничего. Я просто забеспокоился. Ты ушла. Такси не вызывала.
– Я поймала машину на кольце. Уже подъезжаю к дому.
– Прости, что я тебя не проводил. Я в каком-то тумане.
– Всё в порядке.
– Правда?
– Да.
– Точно?
– Точно, – ему показалось, что она засмеялась.
– Набери, когда доедешь домой. Я буду ждать.
– Не жди. Ложись. Тебе надо отдохнуть.
– Я буду ждать.
– Хорошо.
Он помолчал.
– Лена, прости меня.
– За что?
– За всё.
– Олег, перестань. Тебе не за что извиняться.
– Правда? Мне кажется, я что-то сделал не так.
Она помолчала.
– Всё так. Всё так, – повторила она зачем-то.
– Я тебя целую крепко. И обнимаю. Ты… очень… – он запнулся. Так трудно давались слова в такие минуты, когда эмоции накрывали с головой и когда только действия могли хоть как-то их выразить.
Но сделать сейчас он ничего не мог. Мычал что-то невнятное и злился на себя.
– Всё, я уже в подъезде. Можешь не волноваться, – сообщила она ему.
– Но ещё не в квартире, – упорствовал он. – Вдруг у тебя там на этаже маньяк какой-то завёлся.
– Я сегодня уже с одним таким столкнулась. А дважды – как там говорят – в одно и то же место снаряд не летит.
– Не смешно.
– Всё, я уже дома.
Олег услышал, как она звякнула ключами. Потом скрипнула дверь.
– Точно дома? Не к соседу там часом зашла по ошибке?
– Нет, не бойся. Дома. Всё, спокойной ночи. Ложись.
– Тебе тоже спокойной ночи.
Он удовлетворённо натянул на себя одеяло, закрыл глаза и тут же провалился в сон. Спал, как убитый, а под утро опять увидел своих старых знакомых – тех самых дикарей, которые шли навстречу друг другу и пока ещё не знали об этом.
«Давненько вас не было, ребята», – подумал Олег, открывая глаза.
Яркое солнце мощным потоком ворвалось в незашторенные окна и залило своим слепящим светом всю комнату, не оставив ни единого тёмного уголка.
Уже далеко не раннее утро – сообразил Олег и потянулся к телефону, который у него, как и многих людей, был не только средством связи, но и часами. Цифры на экране показали половину одиннадцатого. Олег подскочил и стал звонить в отделение. Там было занято. С пятой, наверное, попытки дозвонился. Ему сказали, что пациентку Никитину можно проведать.
Через час с небольшим он сидел в тесной, на две кровати, больничной палате, которая могла впечатлить разве что высотой потолков. Будто при строительстве здания, сэкономив на квадратах, решили сделать упор на кубатуру. Тоже, в общем, жизненное пространство – не поспоришь.
Василиса Аркадьевна лежала под капельницей. Её нога была в гипсе. Но больше всего она поразила его своей бледностью.
– Тебе, может, переливание нужно? У тебя брали кровь на анализ? Доктор не говорил про это? – забеспокоился Олег.
Василиса Аркадьевна мотнула головой. Сложно было понять, что это значит – «не нужно» или «не знаю». Олег решил спросить потом у доктора.
– А что он сказал тебе?
Она поводила сухими синеватыми губами, будто попыталась их заставить работать. Потом прошептала:
– Кровотечение остановили. Что жизнь вне… – на лице её образовалась мина, предвещавшая слёзы.
– Жизнь… вне опасности, – выдавила она наконец и расплакалась.
– А что тебе сказал вчера профессор? – Олег до сих пребывал в неведении относительно её визита в институт. Пока ехал в больницу, попытался было найти хоть что-нибудь в той внушительной коллекции медицинских бумаг, которые Василисе Аркадьевне удалось насобирать.
– Подтвердил. Сказал, что нужно делать операцию, – она опять ударилась в слёзы, только сейчас больше тихие, почти беззвучные.
– Тебе воды дать? – спохватился Олег и стал вертеть головой в поисках графина или бутылки. – Я сейчас!
Он рванул к двери и чуть не налетел на входящего доктора.
– Как вы себя чувствуете? – обратился он к Василисе Аркадьевне.
В ответ больная только всхлипнула.
– Ясно, – заключил доктор и начал осматривать шов.
– Пока только пить можно. Вода, сок, – сказал он Олегу.
Тот кивнул.
Доктор посмотрел на гипс.
– Нога как? Не болит?
Василиса Аркадьевна опять всхлипнула.
– Будет что-то нужно, тут есть кнопка. Вам уже сказали, наверное.
– И как теперь? Как же теперь всё будет? – взмолилась она, глядя на него глазами, полными слёз.
– Так и будет. Через недельку снимем швы. В гипсе побудете месяца полтора. А там… Но мы покажем вас онкологу, не беспокойтесь.
Когда говорят «не беспокойтесь», обычно хотят, чтоб человек не переживал. Но почему-то на многих людей это выражение производит совершенно противоположный эффект: они ещё больше начинают волноваться, будто слышат из сказанного только «беспокойтесь» и воспринимают это как сигнал к действию. Именно так обстояло и с Василисой Аркадьевной.
Прошло две недели. Швы сняли, раны затягивались. Кость срасталась. Но всё это не вселяло в неё оптимизма. Она бесконечно хандрила и плакала. И дело было не только в том, что ей, возможно, придётся скоро покинуть этот мир. Сожалела она о другом: что уходит так нелепо, по-дурацки, что не умирает себе спокойно от старости или от того же рака, а позорится перед всеми с этой сломанной ногой, которая превращает всю её полную драматизма и преданного служения великим идеалам жизнь в какой-то постыдный безобразный фарс. Отказавшись когда-то от личного счастья, она бесконечно жертвовала собой, отдавала себя без остатка другим, полагая, что вправе рассчитывать на признание и благодарность. Ведь это не так уж и много – она, без сомнения, давала больше. Но почему-то жестокий мир не захотел ей предложить даже такую малость, отобрав при этом великую веру в необходимость её жизненного подвига.
Вот так осталась ни с чем, и её жалкий удел, точнее итог пройденного с таким трудом пути – это позорное, тронутое раком, не единожды шитое, искалеченное тело. Она не могла с этим смириться, не могла принять свою неподвижность, ненавидела себя и всё вокруг. Почему так? Она ведь всегда работала, причём, на совесть работала, никогда не устраивала себе отдых с уходом на больничный, как это делали многие осуждаемые ею коллеги. Всегда была на передовой: бежала, участвовала, делала, недосыпала, помогала, везде успевала и подгоняла других. Временами энтузиазм был на таком подъёме, что случись ей на пути какая-то гора, наверняка она могла бы её подвинуть. А теперь такой горой стала она сама, но вряд ли кто-то захочет её двигать: все будут только плеваться и обходить в надежде, что скоро этой горы не станет.
Василиса Аркадьевна строго-настрого велела Олегу не распространяться о том, что с ней случилось: не хотела, чтоб о её позоре узнали в школе, не хотела предстать перед всеми в таком нелицеприятном виде. Кроме Олега, её навещали только две близкие подруги и тётка Петра Николаевича – единственная из его родственников, с которой Василиса Аркадьевна могла ладить. Подруги проявляли невероятную активность: носились туда-сюда, что-то выясняли, пробивали. Они добились отдельной палаты для Василисы Аркадьевны, привезли к ней какого-то онколога для консультации и самое главное – занимались поиском денег: всё медицинское обслуживание – и теперешнее, и тем более предстоящее – требовало немалых ресурсов, которых у Олега оказалось недостаточно.
Всё это почти непрекращающееся движение почему-то не радовало Василису Аркадьевну: она по-прежнему плакала и говорила, что труды эти напрасны, и что больница, в которой она сейчас находится, будет для её последним пристанищем.
Выбор седьмой. Любовь
Почти месяц Олег не виделся с Леной. С той самой ночи, когда она пришла его утешать. С того счастливейшего момента в Олеге поселилось новое беспокойство, которому он не находил ни объяснения, ни лечения. И если переживания из-за Василисы Аркадьевны были понятны и отчасти устранялись элементарной суетой вокруг больной, то новый виток волнений, связанных с Леной, обуздать Олегу никак не удавалось. Скорее наоборот: его затягивало куда-то в безраздельный, не поддающийся никакому осмыслению хаос, где он чувствовал себя песчинкой, которую в любой момент может сдуть или раскрошить, не оставив и следа. Состояние растерянности, хорошо знакомое ему из прежних жизненных передряг, сейчас находилось в такой концентрации, что Олег не на шутку перепугался за своё душевное здоровье. И даже осознав эту свою проблему и озадачившись ею, он всё равно не имел ни малейшего представления о том, что ему делать.
На следующий день после той ночи он долго собирался с духом, чтобы что-то написать Лене. Начинал писать сообщение, потом удалял. Решил позвонить в надежде, что в разговоре будет как-то легче. Надеялся, что Лена его выручит. Но она, напротив, показалась Олегу не очень приветливой и даже какой-то отчуждённой. Он совсем растерялся и не знал, что сказать. Разговор вышел скомканный, непонятный. Больше он не звонил. Много раз собирался, но в последний момент менял своё решение. Корил себя за малодушие, боялся, что Лена станет подозревать его в непорядочности, но всё равно не звонил. Очень надеялся, что она позвонит сама. Ему казалось, что она непременно поймёт или почувствует, как ему плохо, как он растерян и подавлен. Должна позвонить – говорил он себе и твёрдо знал, что после этого звонка всё будет по-другому.
Но Лена не звонила. О себе напомнила другая женщина, точнее даже не женщина, а особа, так сказать, женского пола. Разрываясь между походами в больницу, работой и тяжкими думами про Лену, Олег совсем позабыл про Машку. Забыл, когда наблюдал за ней или разговаривал. Он с трудом мог вспомнить, когда кормил её последний раз. Изголодавшаяся крыса подчистила все зерновые запасы в своей клетке, которые, пока ей перепадало что-то с Олегова стола, лежали нетронутыми. Неизвестно, что было бы дальше, если бы в один особенно грустный по причине материнской истерики день Олег не обратил вдруг внимание, что в его квартире стоит крепкий, сшибающий с ног запашок, идущий из давно не убираемой клетки.
Разойдясь крепкой бранью в адрес всех тех, кто воплощает в себе холодное, тёмное начало под названием инь, Олег решил убрать в клетке и только тогда обратил внимание на своего питомца. Он буквально остолбенел от ужаса. Машка неожиданно раздалась в размерах, как будто её надули. Особенно это было заметно справа. Перепугавшись, Олег решил было, что она, бедная, натурально пухнет с голоду, потому как её хозяин совсем забыл про свои обязанности. Он насовал быстро ей разной еды, а сам помчался к отцу Лизы, тому самому соседу, который держал целый зоопарк и наверняка мог проконсультировать Олега по поводу знакомой ему уже крысы.
Оглядев по-прежнему живую и подвижную Машку, тот сообщил Олегу, что на изнемогающего от голода зверя она не похожа, и разнесло её, скорее всего, по другой причине, которую точно определит только ветеринар.
Час от часу не легче. Олег убрал в клетке, даже почистил Машку купленным когда-то давно сухим шампунем и на следующий день – как раз была суббота – с утра пораньше повёз её в ветклинику. Решил, что разберётся по-быстрому с крысой, а потом помчится в больницу.
Тамошний Айболит вынес не очень радостное для Олега заключение: оказалось, что у Машки какая-то типичная крысиная болячка, возрастная и достаточно серьёзная.
– А что, разве она уже старая? – изумился Олег.
– Сколько она у вас живёт?
– Почти два года, – не сразу ответил Олег, припоминая тот день рождения, когда ему вручили этот странный живой подарок, некоторым образом изменивший его жизнь. – Но она уже немаленькая была, когда ко мне попала.
– Она у вас уже в возрасте, – резюмировал Айболит. – В общем, так: если ничего не делать, протянет она ещё пару недель…
– А если делать?
– Если удалить эту опухоль, то с полгодика поживёт ещё.
– Удаляйте, – твёрдо сказал Олег. – Когда вы сможете?
Айболит позвал девчушку, которая сидела в приёмной, и спросил, есть ли у них кто по записи на ближайшее время. Девчушка ответила, что следующий пациент будет только через два часа.
«Пациент», – усмехнулся Олег про себя и, чтоб не думать о предстоящей операции, стал теряться в догадках, кем может быть этот пациент. Наверняка, кот или собака. Может, грызун какой или попугайчик. Не бегемот же в самом деле.
Он ещё долго думал про этого бегемота, представлял даже, как его везут на большом грузовике, а потом Айболит ставит ему огромный градусник и выливает в бездонную пасть целое ведро с микстурой. Забавно, но смеяться не хотелось.
И совсем не до смеха оказалось, когда Олег обнаружил, что забыл дома телефон. Время – почти одиннадцать. Давно уже требовалось позвонить матери и узнать, что и как. Он занервничал. Представил, как Василиса Аркадьевна, не дождавшись от него звонка, звонит ему сама и приходит в бешенство от того, что он не берёт трубку. «Хоть бы батарея совсем села, чтоб он отключился», – вспомнив, что с вечера не поставил телефон на зарядку, Олег решил, что такой вариант был бы для него более подходящим. Можно будет потом сказать, что он спал, а телефон был выключен. Признаваться, что вместо визита к больной матери, он повёз крысу к ветеринару, не стоило даже под пытками: реакция Василисы Аркадьевны была вполне предсказуемой, в том смысле, что ничего хорошего Олегу не предвещала.
Он вышел на улицу – в помещении, пронизанном разными непривычными запахами, ему стало не по себе. Ни солнышко, ни щебетание птичек не радовали его. Тяжёлая от недосыпа голова с трудом держалась на плечах. Он сообразил, что спал всего-навсего часа три: надо было кое-что написать и отправить Кириллу, чтоб к понедельнику, если у того будут замечания, Олег успел переделать.
Тяжкие думы про больницы, операции и неминуемую смерть накатили на него разом. Олегу показалось, что он упадёт сейчас, поэтому быстро опустился на ступеньки. Присев, немного успокоился, но думать о грустном не перестал. Так вдруг стало жаль всех: и Василису Аркадьевну, и Машку. Всех несчастных, больных и обездоленных. Всех невинно страдающих. И себя тоже жаль. Олег почувствовал, как подкатывают слёзы. Сдержался. Но когда ему вручили прооперированную Машку, всё-таки проронил несколько слезинок.
Дома он уложил её бережно в клетку, подвинул поближе всё, что осталось от вчерашнего пиршества, а дверцу закрывать не стал.
Включил телефон и набрал Василису Аркадьевну. Ответа не было.
«Наверное, на процедурах каких-то, – подумал Олег и прилёг на диван. – Наберу минут через десять».
Но через десять минут он спал самым крепким сном, который только бывает.
Когда проснулся, было уже темно. Олег дёрнулся к телефону. Время – без копеек полночь. И два пропущенных звонка: от Кирилла и от Василисы Аркадьевны. Олег даже не знал, чего его теперь следовало больше бояться: гнева матери или того, что могут выпереть с работы. Он и так удивлялся терпению Кирилла, который за последний месяц не сильно его напрягал, отпускал, когда надо было, и ничего не говорил. Он знал, что отправил прошлой ночью совсем не то, чего от него ждали, но родить что-то другое был не в состоянии – ограничился отпиской. Сейчас забеспокоился вдруг, что Кирилл будет сердиться из-за этой отписки и наверняка выкатит Олегу не только за его прогулы, но и вообще за все его недоработки и недочёты. «Хоть бы не потурили с работы», – подумал Олег и почувствовал жуткий спазм в желудке. Давно его так не хватало. Сообразил, что не ел больше суток. Но есть не хотелось – давил спазм. И было очень страшно.
Олег почувствовал сильное желание позвонить Лене. Это было даже не желание, а потребность сродни жажде или чувству голода, не утолить которые было просто невозможно.
Двадцать минут первого. Звонить было поздно. Открыл мессенджер в хрупкой, почти призрачной надежде, что обнаружит там Лену. В сети её не было уже несколько часов. Сам не зная зачем, Олег начал листать историю их разговоров. Когда-то они перекидывались время от времени разной информацией, большей частью производственной. Олег стал просматривать эти диалоги. Оказалось довольно занятное чтиво. Как легко тогда они общались. Много шутили, отправляли друг другу какие-то карикатуры. Стало бесконечно жаль, что он не ценил тогда всего этого, не радовался по-настоящему каждой минутке такого общения, не вдыхал его аромат, не наслаждался его свежестью, не проникался и не вдохновлялся. Он, как сказал бы классик, знал одной лишь думы власть…
Олег всё поднимался и поднимался вверх, к самому началу их переписки. Это было забавно – читать её с конца, как будто он отматывал плёнку назад. Таким необычным способом он часто осваивал разную информацию в интернете, начиная чтение какой-то новости не с начала или даже конца, а с комментариев. Знакомство с книгой он тоже порой сводил не на первой, как полагается, а на последней странице: любил забегать наперёд, страстно желая узнать, что будет потом.
Взгляд остановился на фразе, которую написала ему Лена: «Разочаровывайся сразу – экономь время».
Дело было в те поры, когда новоиспечённый сценарист ещё не верил своему счастью, которое питали открывшиеся перед ним анимационные перспективы. По обыкновению своему, он горел, пыхтел и восхищался всем происходящим. Страстно делился со всеми своими впечатлениями, желая увлечь каждого в свой удивительный эмоциональный водоворот.
Лена, хоть и живо реагировала на некоторые его идеи, но не спешила включаться в полную восторгов Олегову тему. Он немного обижался на неё за это: ему казалось, она совсем не болеет душой за то дело, которым занимается. Но сказать ей такое, конечно же, не мог. Вместо этого без конца с упоением рассказывал о Кирилле – совершенно удивительном человеке, который действительно живёт работой, дышит ею и, не переставая, творит. Из него, как из рога изобилия, сыплются одна за другой идеи, образы и вдохновение, которыми он заряжает других. Олег неоднократно высказывал это вслух, а тут решил даже написать Лене в связи каким-то очередным озарением, снизошедшим на его Бога. Та отреагировала именно этой странной цитатой: «Разочаровывайся сразу – экономь время». Олег тогда проигнорировал её, а сейчас понял, как Лена была права, потому что через пару месяцев после этого риторика Олега в адрес Кирилла начнёт кардинально меняться.
А вот ещё один диалог. Судя по дате, состоялся он до того, как Олег познакомился с её детьми.
Лена: Прости, что отключилась. Телефонный звонок.
Олег: Воздыхатель, небось какой-то?))
Лена: )))) Родители звонили.
Олег: Напрягают?
Лена: Как тебе сказать… Мы так устроены, что всё время проверяем других, особенно близких людей на прочность.
Олег: И что они, твои родители? Кричат? Требуют?
Лена: Бывало и это. Но сейчас больше жалуются.
Олег: На кого? Или на что?
Лена: На всё. Они всегда чем-то недовольны. Кто-то их обижает. Кто-то говорит что-то не то или делает не так. Не умеют люди жить.
Олег: А ты умеешь?
Лена: Учусь))
Олег: И как учёба? Справляешься?)))
Лена: Не жалуюсь.
Олег: Ты вообще никогда не жалуешься?
Лена: Раньше случалось. Сейчас – нет. Бессмысленно это.
Олег: Почему?
Лена: Потому что мой дискомфорт – это моя проблема. И никто её не решит, кроме меня.
Олег: Но ты же не можешь всё сама? Иногда человеку требуется помощь.
Лена: Это разные вещи: жаловаться и просить о помощи.
Олег: Да, конечно. Но иногда помощь нужна в виде поддержки, понимания, сочувствия. У тебя так не бывает?
Лена: Сочувствия я не ищу: не хочу, чтобы меня жалели. А поддержка, понимание – это такие вещи, о которых просить не надо. Если люди тебя любят и ценят, они это делают постоянно. Когда же они станут это делать по твоей просьбе, получится как-то неискренне, не по-настоящему. Выходит, твой близкий человек просто так не готов тебя поддерживать – нет у него ни желания, ни потребности, а вот если ты попросишь, тогда он поднатужится и даст тебе, что ты хочешь.
Олег: Не согласен. Может, он не в курсе, что сейчас тебе плохо, что именно в этот момент ты хочешь больше внимания? Ты ведь молчишь, и он думает, что всё в порядке.
Лена: Возможно, ты прав. Но я так долго стучала со своими потребностями в закрытые двери, что теперь стараюсь обходиться без помощи и участия других.
Олег: Тогда не удивляйся, что другие тебе жалуются. Они же видят, что ты не ноешь, не плачешься, и думают, что у тебя нет никаких проблем.
Лена: И поэтому грузят меня своими?
Олег: Почему бы и нет?
Лена: А потом люди удивляются, откуда сложности в отношениях.
Олег: Ты думаешь, сложности именно от этого? Оттого, что мы грузим других своими проблемами?
Лена: А от чего же ещё?
Олег: Интересная позиция. Выходит, не надо людям помогать?
Лена: Не могу сказать так категорично. Но я заметила: если помог человеку один раз, будь готов, что он опять придёт к тебе за помощью. И пока ты его не остановишь, он будет делать это регулярно.
Олег: Почему?
Лена: Потому что ему так удобно. И если ты не отказываешься, он будет думать, что тебя это никак не напрягает, что ты готов помогать ему, то есть решать вместо него им самим созданные проблемы.
Олег: Но бывают же ситуации, когда человек в отчаянии, когда он действительно никак не может справиться сам?
Лена: Я думаю, человек может сам справиться с любой ситуацией, которая случается в его жизни.
Олег: Ты ошибаешься. А болезни, травмы, потери сознания? Тут никак не обойтись без помощи других.
Лена: И в таких ситуациях можно. Не всегда, наверное. Но гораздо чаще, чем ты думаешь. В таких ситуациях только кажется, будто самому с ними не справиться.
Олег: Но ты же не сможешь сама себе гипс наложить, например?
Лена: Не смогу. Я и кран на кухне сама не могу починить. Конечно, за какими-то вещами мы обращаемся к специалистам. Но мы не об этом говорим. Мы говорим о том, что проблемы и разные неразберихи человеку нужно решать самому. Конечно, если ты сломаешь ногу, врач наложит тебе гипс. Но если ты не поймёшь, почему с тобой это случилось, если не разберёшься, какой урок из этого всего должен вынести, то нога твоя наверняка будет долго заживать, а может, кстати, и срастись неправильно. Или, чего хуже, когда снимут гипс, ты тут же новый перелом заработаешь. Поинтересуйся, есть такая закономерность, что человек, сломавший ногу или руку, с большой вероятностью в скором времени ломает что-то ещё.
Олег: Я не знал об этом.
Лена: Также и болезни. Они не так часто требуют медицинского вмешательства, как мы привыкли думать.
Олег: Конечно, с насморком не стоит, наверное, бежать в больницу, а вот если что-то посерьёзней. Рак, например.
Лена: Тогда тем более не стоит.
Олег: Почему?
Лена: Потому что человек, у которого он появился, просто не хочет жить. Устал, разочаровался, обижен на кого-то.
Олег: Почему ты так думаешь?
Лена: Я видела это. Моя бабушка, тётя. Знакомый тоже один.
Олег: И что, они все умерли? Им не помогло лечение?
Лена: Лечение никому не помогает. Помогает желание жить. Если оно не возникает, человек уходит. Не от рака, так от другого. Моя бабушка, кстати, не от рака умерла. Хотя долго от него лечилась и вроде бы даже вылечила. А сердце не выдержало.
Олег: Неправда. У моей родственницы дальней был рак. Она очень активно боролась за жизнь. Испробовала всё. Не помогло.
Лена: Потому что жить она не захотела. Ты сам сказал – боролась за жизнь. За жизнь не надо бороться. Вообще ни за что не надо бороться. Борьба – это попытка вырвать у мира то, что ты не заслужил, не заработал.
Олег: Тогда почему люди, не желая на самом деле жить, так отчаянно борются за жизнь?
Лена: Потому что смерти боятся ещё больше, чем жизни.
Олег: Почему?
Лена: Потому что не знают, что будет там. А вдруг ещё хуже, чем здесь?
Олег: А ты боишься?
Лена: Чего – жизни или смерти?
Олег: Смерти. Жизни ты, насколько я успел заметить, не боишься.
Лена: Кто не боится жизни, тот и смерти не боится.
Олег: По-твоему, там, где мы окажемся после смерти, не будет ничего плохого?
Лена: Не будет. Я тебе больше скажу. Плохого вообще не бывает. Ни тут, ни там. Всё благо.
Олег: Ну, это ты загнула. Чистая проповедь. Я не верю.
Лена: Твоё дело. Каждый сам выбирает, во что ему верить. Только не забывай, что по вере своей мы и получаем.
После этого Лена попрощалась и отключилась. Пересматривая ещё раз этот диалог, Олег вспомнил, как он решил тогда, что всё сказанное Леной – всего лишь убогое сектантство. Что жизнь устроена иначе, что всё не так просто и вообще… Он даже не хотел тогда дискутировать с ней на эту тему. А сейчас… Сейчас ему виделось всё иначе. Может, и не так, как говорила Лена. Но и не так, как ему думалось прежде.
Уснул он уже на рассвете. Перед этим попробовал переписать те две сцены, которые отправил Кириллу накануне. Они были намного лучше. Удовлетворённый, Олег лёг спать. Но сон не шёл. Олег вспомнил про своих друзей-дикарей. Почему они ему снятся? Зачем всё это?..
…Проснулся, а точнее встрепенулся от звонка будильника, который заблаговременно завёл, чтоб снова не проспать.
Сразу набрал Кирилла. Знал, что тот не будет в такое время спать. Кирилл ответил. Олег, как мог, объяснился, отчитался и пообещал исправиться, то есть послать новый вариант. Кирилл всё принял, но, как показалось, Олегу, остался не очень доволен. «Выгонит», – заключил Олег, памятуя, что пусть и не Кирилл самый главный в их студии, но от его слова зависит многое. Забеспокоился, а потом махнул рукой: будь, что будет.
Подошёл к Машке. Она спала. Но, видно, просыпалась недавно: лежала теперь в другом углу – не там, где была ночью.
Дрожащей рукой Олег набрал телефон Василисы Аркадьевны. Тот факт, что она, не дозвонившись вчера, не стала больше перезванивать и сегодня с утра не обрывала провода, его сильно беспокоил. Он был уверен: что-то случилось.
– Алло, сынок! – ответил ему бойкий голос, которого он уже давно не слышал. Василиса Аркадьевна определённо пребывала в большой радости. С чего вдруг?
Олег не успел даже задать свой вопрос, как ему стали в деталях повествовать о случившихся за прошедшие сутки переменах.
Как оказалось, Василису Аркадьевну увидел в больнице какой-то бывший ученик, который работал в другом отделении. Он не поленился справиться у коллег о состоянии своей бывшей учительницы. Потом связался с какими-то одноклассниками, те обнаружили знакомых в какой-то дорогой клинике с хорошим оборудованием, собрали денег на консультацию и томографию, договорились там и даже решили вопрос с транспортировкой больной: нашли машину, в которую её смогут погрузить вместе с коляской.
– Игорь Сергеевич, мой доктор, не согласился сначала, – объяснила Василиса Аркадьевна, – сказал, что мне лучше пока не путешествовать никуда с гипсом.
Слово «путешествовать» Василиса Аркадьевна произнесла с особенным нажимом: видимо, ей понравилось говорить о себе в таком контексте.
– Но потом разрешил, – закончила она. – Завтра в одиннадцать мне надо быть там. Это недалеко от цирка. Улица…
Олег назвал улицу. Он знал эту клинику: был там когда-то со Светой. Безрезультатно, кстати. Поэтому решил, что визит Василисы Аркадьевны в это место тоже вряд ли что-то изменит в её медицинских показателях.
– Ты сможешь с нами поехать?
Олег задумался. Что-то ему твердило про работу, про волосок, на котором он висит, но с другой стороны, после всего того, что случилось…
– Буду, – решительно ответил Олег.
– А почему ты вчера не пришёл и не позвонил? – вспомнила Василиса Аркадьевна про вчерашний сыновний прогул.
Сам не зная почему, Олег взял и выложил всё начистоту: про Машку и её операцию, про то, что не дозвонился, а потом взял и уснул. Когда проснулся, была уже ночь. Завершив своё повествование, приготовился к самому худшему. Но ответ, который он услышал, его крепко удивил.
– Бедная… – с неподдельной жалостью проговорила Василиса Аркадьевна. – И ты тоже устал, наверное. Замучился в последнее время. Ты не приходи сегодня. Отдохни. А завтра тогда часикам к деся…
– Нет-нет, мама. Я приеду. Тебе принести продукты надо. И вообще…
– У меня всё есть. Вчера столько гостей было.
И она принялась перечислять коллег, каких-то бывших учеников, которых Олег должен был помнить.
– Я всё равно приду, – настоял он и отключился.
Он поскорей хотел набрать Лену, услышать её голос, сказать ей… Сколько всего он хотел сказать ей сейчас. Как жаль, что он не находил этих слов раньше. И извиниться ему тоже надо.