Кина Марич
У нас всё хорошо
– Как надо? Так, как наша церковь трактует. Там всё понятно, – объяснила Динка. – А ты вообще в храм ходишь?
– Да, честно говоря, давно там был последний раз. Как-то не выходит… Я, наверное, не очень правильный верующий, – как школьник, начал оправдываться Олег. При мысли, что Динка станет сейчас, подобно Зевсу-громовержцу, метать в него молнии, ему становилось не по себе.
– Не ты один такой, – не оставил Миша товарища в беде. – У меня, например, вообще много вопросов к нашим священникам.
– Так пошёл бы и задал, – предчувствуя неприятный разговор, отчеканила сердито Динка.
– Да я пытался как-то одного батюшку поспрошать, но он ничего мне так и не объяснил.
– Может, ты просто не понял? А что ты у него спрашивал?
– Я ему сказал, что, с моей точки зрения, Божье слово изрядно переврали…
И не дав Динке опомниться, Миша поспешил уточнить:
– Или недопоняли что-то те, кто его записывал. Не может быть Бог таким немилосердным к людям, если он их любит.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не понимаю, зачем говорить человеку про первородный грех? Чтоб отправной точкой его самопознания была мысль о том, что он ущербный, порочный, неполноценный? Даже если это действительно так, и этот грех Адама и Евы есть в каждом из нас, то я всё равно не пойму, зачем нам об этом знать?
– Я тоже об этом думал, – улыбнулся Олег. – Правда, непонятно. Нам с самого начала внушают вину за то, чего мы не совершали.
– Как это зачем? – запротестовала Динка. – Чтоб человек очищался, освобождался от этого греха. Чтоб улучшал себя.
– Но чтоб человек улучшал себя, ему, может, достаточно только сказать, что для этого нужно делать, а не грузить его этим грехом родовым. Прямо проклятье какое-то выходит. Зачем всё это? – не успокаивался Миша.
– Как ты не поймёшь. Человек должен знать, что он не равен Богу, что несовершенен, хотя он должен стремиться к этому совершенству.
– Должен стремиться к тому, чего никогда не достигнет! Весёленькая перспектива. А смысл в таком стремлении? Где он?
– А смысл и есть в этом совершенствовании, – упорствовала Динка.
– Но если смысл в совершенствовании, то почему бы тогда Богу не сказать нам, что никакой грех на нас не висит и что мы классные на самом деле, но можем быть ещё лучше и должны стать ещё лучше, чтоб … я не знаю… Чтоб его не огорчать. Чтоб свою жизнь ещё лучше сделать.
– Да потому что если человеку сказать, что всё хорошо, то он не будет ничего делать. А так у него есть проблема, которую ему надо решать. Это задание, только не домашнее в школе, а постоянное задание на всю жизнь. И Бог послал сына своего Иисуса, чтоб Он помог это задание выполнить. Надо только Его принять.
– И для того, чтоб это задание выполнить, чтоб Христа принять, человеку надо обязательно объявить, что он полное дерьмо?
– Кто так сказал? Человек создан по образу и подобию Бога. Он не может быть дерьмом, – Динка затопала ногой.
– Создан по образу и подобию, но не равен Богу… – Миша улыбнулся. – Это как понимать?
– Как китайская подделка, – пошутил Олег, и они вдвоём рассмеялись. Олег понял, что это не первый в доме разговор на религиозные темы.
Динка тоже улыбнулась, но быстро поменяла гримасу.
– Да, не равен. Бог для человека как путь, как свет, на который надо идти.
– Тогда зачем поселять в нём чувство вины за то, чего он не совершал? – Миша не сдавался.
– Чтоб человек знал, что он не свят, что он подвержен греху, и если не станет жить с Богом в душе, то очень быстро скатится в грех.
– Значит, если, например, сыну какого-нибудь маньяка или убийцы рассказать о папе всю правду и объяснить, что ему это всё нужно знать исключительно для самоулучшения, то из этого ребёнка обязательно вырастет порядочный человек?
– При чём здесь это… – замялась Динка. – Тут другая ситуация. Конечно, не факт, что вырастет…
Олег, готовый до сего момента подписаться под каждым Мишиным словом, при таком повороте сильно засомневался в правоте своего друга и решил даже высказаться по поводу:
– Я тоже думаю, что это не совсем корректный пример того, о чём мы говорим, Сыну, конечно, не стоит про такого папу рассказывать. Но только потому, что мальчик будет сравнивать себя с другими детьми, у которых нормальные папы и, естественно, будет чувствовать себя не таким, как остальные. Из-за этого и пойдёт, скорее всего, по наклонной. Хотя тоже не факт.
Динка бросила на Олега взгляд, полный благодарности.
– Да ну, некорректный… – Миша упорно не хотел соглашаться. – Если взять тогда не одного ребёнка, а, например, какую-то группу людей: общину, народность или даже нацию. И если ей навязывать такой вот комплекс неполноценности, напоминая денно и нощно про то, какие в их племени были душегубы и мучители, что тогда будет с этой нацией? Она будет гордиться собой и своим прошлым? Она будет верить в себя и в то, что заслуживает хорошей жизни? Будет ли она вообще при таком раскладе видеть какой-то смысл в самосовершенствовании, в развитии, да и вообще своём будущем?
– Так не бывает, – отрезала Динка.
– А, по-моему, очень даже бывает, – возразил ей Миша. – И думаю, тут моя аналогия вполне уместна. Вы поймите, этот первородный грех как программа какая-то по дискриминации человека: только тут идёт не по расовому признаку, а по религиозному. Кто принял эту религию, тот автоматически на себя клеймо грешника повесил.
– Но это же правда. Не бывает людей безгрешных… – запротестовала Динка. – Нельзя, чтоб человек…
В это время Настёна, решив, видимо, что мама, увлечённая спором, забыла про оброненный ею стакан, включила ту самую песню, которую обещала дать папе послушать.
…Ангелы здесь больше не живут, ангелы.
Верю, всё простят и все поймут ангелы…
«Ангелы…» – подпевая, Настёна выскочила из комнаты и, довольная, забралась к Мише на колени.
– Па, тебе нравится? – когда прозвучал один куплет, спросила она.
– Нравится, – кивнул Миша.
…Ангелы здесь больше не живут, ангелы.
Верю, всё простят, и всё поймут ангелы.
Но зачем пронзает сердце боль стрелами?
Предали любовь, ну что же мы сделали?
Когда настало время припева, Настёна опять затянула дуэтом вместе с исполнительницей.
– Правда, классно!
– Классно-классно. Иди, сделай потише, – дёрнула её Динка, а сама, чтоб не продолжать дискуссию, поспешила на кухню ставить чайник.
Стрелка часов подбиралась к двенадцати, когда Миша с Олегом вышли на улицу. К концу посиделок Олег заметил, что прилично окосел и решил пройтись немного пешком, а потом поймать такси. Миша пошёл его провожать.
После душной квартиры освежающая ночная прохлада пришлась очень кстати – оба жадно вдыхали и наслаждались. Какое-то время шли молча.
– Так что там у тебя стряслось? – прервал паузу Миша.
– Да, ничего, – отмахнулся Олег. – Забыто уже. Ты расскажи лучше про отца. Я так и не понял, что ты имел в виду.
Миша помолчал немного.
– Понимаешь, юридически он прав, но дело не в законе. И даже не в правах этих авторских. Мне кажется, он просто хочет кому-то что-то доказать.
– Что доказать? – не понял Олег.
– Что он прав.
– Но он действительно прав! Я же видел материалы дела, там всё… – начал горячиться Олег.
– Я не про это.
– А про что? Я не пойму.
– Я вижу. Да ты успокойся. – Миша помолчал немного. – Не знаю, как тебе это объяснить. Суд не то место, где надо доказывать свою правоту.
– А где ж её надо доказывать?
– Да, в общем, нигде. Её не надо доказывать совсем. Ничего не надо никому доказывать.
– Как это?
– А вот так. Надо просто жить и всё. Заниматься своим делом и никому ничего не доказывать. Я думаю, доказать что-то кому-нибудь невозможно в принципе. Помнишь, как в детстве говорили? Чем докажешь?
– В зуб дам и ляжешь, – припомнил Олег и улыбнулся.
– Вот-вот. Это, пожалуй, единственный убедительный аргумент. Только вряд ли кто-то хочет испытать его действие на себе.
– А как же тогда быть, если тебя обидели, обошлись с тобой незаконно… Как с несправедливостью быть?
– Никак. Борьба только приумножает зло, а не уничтожает. Для него это просто почва благодатная.
– Это ещё что за ерунда? Так что, прикажете терпеть? Щёку подставлять? – взвился Олег. Опять ничего не поделаешь.
– Не знаю… Мне кажется, нет смысла бороться с тем, что пришло в твою жизнь.
– Почему?
– Потому что оно тебе зачем-то нужно, раз пришло.
– Я не понимаю, – занервничал Олег.
– Что тут непонятного? Раз пришло к тебе, значит, твоё. Нужно тебе. Ничего случайного не бывает.
– Но если меня тошнит от того, что пришло, воротит прямо? Если нет сил это видеть? Если оно убивает меня… Мне что, терпеть это всё прикажешь?
– Приказать я тебе ничего не могу. А потерпеть придётся, по крайней мере, пока не поймёшь, зачем тебе всё это.
– А если до самой смерти не смогу разобраться?
– Сможешь, если захочешь.
– Ты уверен в этом?
– Да. Если не будешь сопротивляться, сможешь. А будешь сопротивляться, бороться, то вряд ли сможешь чего-то добиться.
– Почему же?
– Потому что силой ничего нельзя добиться.
– Да прям. Посмотри вокруг. Только так и выходит.
– Ничего не выходит. Мы имеем то, во что верим. Получаем то, что сами создаём. Если хочешь иметь то, чего у тебя нет, что не создал, значит, ты хочешь это украсть, взять у другого. У того, кто создал. Можно, конечно, забрать – способов для этого есть много, но вряд ли тебя это сделает счастливым.
– Почему?
– Да потому что тебе это не нужно. Было бы нужно, ты бы получил это и так.
– Что значит «получил и так»? Так, знаешь ли, ничего с неба не падает, – Олегу начинал надоедать этот разговор.
– Я не говорю, что с неба падает. Просто, мне кажется, мы получаем ровно столько, сколько имеем в вере своей, сколько делали для того, чтоб утвердить эту веру. И всё. Ни больше, ни меньше. Можно сколько угодно махать шашкой, но получишь ты то, во что веришь.
– Ты хочешь сказать, что отец твой не верит в свою правоту? Что он зря добивается справедливости?
– Зря. Ведь мужик башковитый, мог бы много чего дельного понапридумывать, а он ударился в эту бессмысленную борьбу и потерял в ней себя. И нас тоже потерял. Особенно мать. У неё же инсульт был.
– Когда? Я даже не знал.
– Год назад. Или чуть больше.
– Ты хоть бы позвонил.
– Зачем? Сами справились. Динка из больницы почти не выходила.
– Так это у матери из-за отца случилось?
– Да, она случайно узнала, что отцу в своё время предложили оформить авторское право, только коллективное.
– Так это же нечестно! Это же его идея!
– На самом деле не совсем. Он мне рассказал когда-то, что идею эту ему подкинул рабочий какой-то или механик – не помню. А отец её додумал, оформил.
– Надо же! – озадачился Олег. – Но в документах работяга этот не значился, конечно?
– Естественно. Там директор их был и ещё кто-то.
– И отец не согласился. Я его прекрасно понимаю!
– Да нет. Он как раз сначала согласился. Всё равно в авторах числился, деньги мог получить…
– Так почему отказался потом?
– Когда узнал, что его фамилия будет не первая, а последняя, упёрся и ни в какую. Думал, он их уломает. А они его просто выкинули и всё. Мать, когда узнала про это… В общем, плохо у них всё очень.
Олег задумался.
– Да, сложно…
– Несложно, если думать о последствиях.
– Легко сказать.
– Да, делать тяжелее.
Олегу послышался какой-то упрёк в словах друга.
– А ты сам-то всегда всё можешь предвидеть? – поспешил он реабилитироваться.
– Нет, конечно. Я тоже ошибаюсь, как и все. Только я всегда помню, что это был мой шаг, моё решение, и мне за него отвечать. Значит, мне не к кому предъявлять претензии.
– Всё на себя берёшь?
– Беру, но только своё. Чужого мне не надо.
Олег бросил на Мишу долгий, полный смешанных чувств взгляд. Ему казалось, что сейчас он видел перед собой совсем другого человека, которого не знал прежде. Или не понимал. Или не хотел знать и понимать. Он, привыкший козырять своими познаниями в жизни, бесконечно поучающий и жалеющий Мишу, понял вдруг, как сильно ошибся, когда взял на себя роль эдакого крутого знатока и решалы, способного называть вещи своими именами, протестовать и объявлять против каждого несогласного с ним крестовый поход. И чего он, привыкший геройствовать, добился в этой жизни? НИЧЕГО. А у Миши есть всё. Работа приличная. Семья. И главное, в нём, в этом общепризнанном когда-то хлюпике, чувствуется необыкновенная внутренняя сила, уверенность в себе и то особое знание, которого жаждет любой человек, озаботившийся вечными вопросами.
Жизнь забрасывала Олега пару раз на эту тропку, он вдохновенно читал что-то такое, встречался и общался со знающими людьми, что-то такое постигал, но потом, правда, окунувшись с головой в мирское, сходил с тропы и терял её след. А Миша, оказывается, не сходил. Он всё время на ней был. Шёл себе и шёл вперёд, не сильно по сторонам озираясь. Ведь если глядеть без конца на других, то обязательно с собственного пути собьёшься. Олег это хорошо знал. И сейчас понял, что многое из пережитого было совсем не его, не то, в чём он действительно нуждался. И женщины все, как на подбор, чужие были, кому-то другому принадлежащие. Бойфрендам, мужьям, родителям – кому угодно, но не ему. Поэтому и не складывалось… А Миша вот нашёл свою и живёт с ней. И, между прочим, ни разу слова плохого о ней не сказал. А ведь мог бы…
– Как ты терпишь её? – выплеснул он неожиданно для себя и испуганно глянул на Мишу.
– Кого? – не понял сначала тот.
Потом сообразил. Замолчал.
Олег начал торопливо извиняться.
– Я не терплю. Я живу с ней.
– Но она же… – заговорил Олег и тут же осёкся.
Надо было как-то выкрутиться. Не говорить же в самом деле, что Динка психованная, злая и вообще какая-то неадекватная.
– Я думаю, они все одинаковые, эти женщины, – Миша пришёл ему на помощь. – Закидоны разные только. А Динка просто боится многих вещей, поэтому и кипешует.
– А почему боится?
– Не знаю. Это у неё надо спрашивать. Её проблемы. Ей про них и думать.
– Но ты же муж?
– И что? Я за тараканов в её голове не отвечаю. Я вообще на них никак не реагирую.
– Мудро. И как ты до этого дошёл?
– У детей научился – они тоже мимо ушей всё. А поначалу, конечно, трудно было. Но сейчас она уже меньше пылит. Упокоилась чуток.
– Ничего себе «меньше»! – опять не сдержался Олег, припомнив беседы о Боге.
– Это она на тебя так отреагировала. Нервничала. Она всё время боится, что ты скажешь опять какую-то фигню про неё. Как тогда на свадьбе.
– Надо же, – ухмыльнулся Олег, – а я её боюсь. Что она мне скажет.
– Вот теперь уже не будешь.
– Наверное.
Помолчали ещё.
– Я поеду, пожалуй, – Олег показал на стоявшую неподалёку от остановки машину с шашечками.
Миша кивнул.
– Ты только не пей больше, – бросил он на прощание, обнимая друга.
Олег не стал уточнять, что имелось в виду: сегодня не пить или вообще завязывать. Пока ехал домой, начал почему-то крепко злиться на Мишу: после общения с ним в его из без того растравленной душе добавилось какое-то новое, совершенно ненужное беспокойство.
Дома он умудрился приговорить где-то с полбутылки, а потом только лёг спать. После дорогущего виски – того самого, что он подарил Мише, – водка явно была лишней.
Во сне к нему нагрянули давешние дикари. Сцена была та же – будто заело плёнку. Только на этот раз, приближаясь друг к другу, они пели:
… Мамонты здесь больше не живут, мамонты…
Олег даже не проснулся, а встрепенулся. Привстал и тут же рухнул на диван, придавленный тяжестью своей похмельной головы. Ощущение было такое, словно парочка чудом выживших мамонтов устроила в его голове какие-то дикие пляски. Он замер, мамонты тоже притихли. Хотелось пить, но вставать было страшно: вдруг мамонты опять разгуляются. Когда жажда стала невыносимой, он сполз потихоньку на пол, привстал и, держась за стенку, на ватных ногах побрёл в ванную – она была ближе, чем кухня. Открыл кран и жадно припал губами к струе.
Отполз назад. Полежал ещё. Подремал. Поднялся и сообразил чайку. Повалялся. Посмотрел телик. Поразмышлял. Выходило как-то не очень: мысли путались, и он начинал злиться. Оставил это дело до лучших времён.
Выбор второй. Машка
Прошло две недели, но лучшие времена не наступали. Олегу всё чудилось, что грядут перемены, что вот-вот должно произойти событие или встреча, которые круто развернут его жизнь. Подозревая, что он и сам как-то должен поспособствовать этому и улучшить, так сказать, свой качественный потенциал, решил покончить с одной из своих вредных привычек – с курением. Он давно уже об этом думал. Даже бросал пару раз, но, к сожалению, ненадолго. Теперь – решил он – железно. Всё. Больше ни одной затяжки. Глянул на недавно начатую пачку. Подумал, что лучше её выбросить. Но потом решил оставить – вдруг кому-то из гостей пригодится. Припрятал подальше и с чувством выполненного долга снова погрузился в свои ожидания.
Время неумолимо отсчитывало дни до Часа Икс, до его тридцатипятилетия, которому, очевидно, не суждено было стать его звёздным часом, но которое очень даже может оказаться моментом истины, переломным этапом в его судьбе, и с этого этапа пойдёт новый отсчёт. Начнётся новая жизнь.
Накануне дня рождения ему не спалось. Никакого торжества заранее Олег не намечал, гостей не приглашал. Как сложится по ходу, так пусть и будет. Станут звонить-поздравлять, спрашивать, куда нести подарки, – будет и песня. А то мало ли, вдруг про него и забыли уже все. От таких мыслей накатывала грусть. До последнего момента он сомневался, пару раз хотел взять трубку и позвонить паре-тройке ребят, чтоб гарантировать себе на завтра хотя бы нескольких гостей: оставаться одному в свой собственный праздник страшно не хотелось. И надо же было ему случиться в этом году аккурат в субботу – идеальный, бесспорно, день для таких мероприятий, но это при условии, что ты заранее всё организовал. А то ведь может получиться, что все друзья-товарищи подумают, будто у Олега загруз какой или просто он решил не праздновать, и свалят кто куда, а ему из пути далёкого смс только блямкнут с пожеланиями счастья и здоровья. Или запланирует человек себе что-то другое на вечер, а Олегу, когда тот после поздравлений приглашать начнёт, скажет, мол, прости, друг, но где ж ты раньше был и чем думал.
Рассудив так, Олег хватал телефон, просматривал спешно контакты и уже собирался было кому-нибудь позвонить, но в самый последний момент почему-то останавливался. Сам себе удивлялся, но так никому позвонить и не смог. Когда всё-таки, поборов сомнения, решился хоть с кем-то перекинуться парой слов, заметил, что время уже подкрадывалось к полуночи – момент для приглашений не самый подходящий. «Видимо, – решил он, – придётся испить эту чашу до дна». Какую чашу, он точно не знал, но стал подозревать, что день грядущий готовит ему расплату за многие прегрешения.
Встревожившись не на шутку, он быстро прогнал сон и почти до рассвета провозился со своими недописанными статьями. «Утром рано вряд ли кто будет звонить, – подумал он, проваливаясь в сон, – так что высплюсь».
Но выспаться не получилось. Часиков в девять раздался настойчивый телефонный звонок. Угадать звонившего было совсем нетрудно.
– Здравствуй, сынок. Ты не спишь уже?! – бойко, как пионерка, затарахтела в трубке Василиса Аркадьевна.
– Не сплю… уже.
Раскалённой вулканической лавой полился на Олега поток стандартных оборотов про успех, здоровье и счастье в личной жизни. Непонятно, что больше – слова эти заезженные или пафос, с которым их говорили, – вызвало у именинника острый приступ раздражения. Всего несколько часов назад он беспокоился, что о нём позабудут в день его рождения, а сейчас готов был, кажется, принять это забвение как величайшее благо. А, может, он просто недоспал. Бывает же так, в какой-то момент воспринимаешь что-то с радостью, а в другой ситуации эти же обстоятельства вызывают ту или иную степень недовольства. И с людьми, кстати, так же: от одних всё приемлешь, хорошее и не очень, а от других ничегошеньки брать не хочется. Да и видеть порой этих других желания особого не возникает. У детей с родителями такое, как это ни странно, чаще всего бывает.
Когда вулкан поутих, Олег облегчённо вздохнул и бросил неуверенное «спасибо».
– Я всё-таки разбудила тебя, – то ли спросила, то ли догадалась наконец Василиса Аркадьевна.
Всегда она так: поднимет волну, раздует страсти-мордасти, а после, успокоившись, глядит робко по сторонам и удивляется. Что же это… Как же так… А это не я. И действительно: может, не она, может, это бес в неё какой вселяется. Покрутит, а потом отпускает. В общем, с добрым утром. И праздничком тоже.
Но это было не всё: бдительная мама совершила ещё один заход, которому именинник совсем не обрадовался. Напротив, даже ополчился, боясь, что опять придётся грудью защищать свою территорию.
С тех счастливых пор, когда у Олега появилось собственное жильё, Василиса Аркадьевна не упускала случая нагрянуть к нему то с помощью, то с ревизией, поясняя необходимость последней банальной неспособностью её великовозрастного сына обустроить свой быт. Ворвавшись в его пристанище, она пилила бесконечно за грязь, разбросанные вещи, немытую посуду и тут же норовила всё это исправить. Олег поначалу не сопротивлялся, даже был рад, что не надо всё делать самому: он ведь не привык особенно этим заниматься, когда жил в родительском доме. В супружеской своей жизни тоже мало интересовался такими несущественными вопросами.
Но, к сожалению, частое присутствие Василисы Аркадьевны и её бесконечное недовольство стали крепко омрачать ему жизнь, и он начал упорно отказываться от помощи, ссылаясь на разные причины. Потом, когда Василиса Аркадьевна потребовала у него ключи, дабы приходить в его отсутствие, он категорически восстал: не хватало ещё, чтоб она нарисовалась в какой-нибудь самый неподходящий момент и застукала его с кем-то. Олег прямо рычал от гнева и не мог сообразить, почему до неё не доходят такие элементарные вещи. Но Василиса Аркадьевна не сдавалась и упорно искала пути для того, чтоб обеспечить, как она полагала, своему единственному сыну комфортную жизнь. В общем, война ещё не закончилась: атаки со стороны матери продолжались, а Олег пядь за пядью отвоёвывал право единолично хозяйничать в своём собственном доме.
День рождения оказался не поводом хотя бы для перемирия, и Олегу пришлось в очередной раз настойчиво твердить «нет» в ответ на предложение матери прийти и подсуетиться.
– Я сам, – после десятитиминутных дебатов Олег поставил точку и попрощался, объяснив, что у него звонок на второй линии.
Он переключился и начал общаться со звонившим. Тут же телефон сообщил о новом входящем. «Надо же!» – удивился Олег такой активности.
Звонили это всё, как говорят, официальные и не очень лица, с которыми жизнь свела, но не сблизила. Было чувство, что этим не очень важным в его жизни людям непременно надо отметиться с утра пораньше, чтоб не забыть потом в дневной суете про день рождения такого же совсем незначительного, но каким-то боком присутствующего в их жизни человека.
Более-менее важные люди объявились, как и полагается, позже. Чем ближе тебе по духу человек, тем больше с ним попаданий: всё тогда к месту, всё вовремя, без потерь и напрягов. А если невпопад получается, если ты – одно, а он – совсем другое, в таком случае говорят обычно: «Не моё». Олег всегда делил людей на «своих» и «чужих», и он готов был многое отдать за ни с чем не сравнимую радость пребывания в комфортном лагере «своих», где он мог бы укрыться от всех «чужаков», пытающихся прорваться в его жизнь и непременно там напакостить. Тридцать пятый день рождения порадовал Олега небывалым наплывом «своих» – он даже не думал никогда, что в его жизни есть так много приятных и дорогих его сердцу людей. Теперь Олег с облегчением выдохнул – на вечер подобралась отличная компания из тех, кто искренне хотел прийти к нему и кому сам Олег был несказанно рад.
Но не обошлось в этой бочке мёда без причитающейся ей ложки дёгтя, которую, как это ни странно, добавил туда сам Олег. Расчувствовавшись от большого числа поздравлений, он, сам не понимая как, пригласил на свои вечерние посиделки двух одноклассников – редких балбесов, с которыми давно не виделся и не водил, по правде говоря, никакой особенной дружбы. Их развесёлый звонок стал для него полной неожиданностью. Ребятки уже успели, видимо, что-то отметить, поэтому щедро сыпали разными шутками-прибаутками. Раззадорившись, Олег предложил им тоже заглянуть к нему на огонёк: уж больно не хотелось, чтоб собравшаяся у него компания вдруг заскучала или почувствовала какое-то стеснение. Он всегда переживал по этому поводу, когда принимал гостей: ему казалось, раз уж зазвал к себе людей, то непременно обязан отвечать за их настроение. Но безудержное стремление сделать всё хорошо, по высшему разряду, выходило, как правило, боком. И хоть случалось это неоднократно, Олег упорно наступал на одни и те же грабли.
Тот вечер не стал исключением. Поначалу всё шло, как по маслу, пока в его доме не нарисовались те самые одноклассники, на которых он возлагал большие зажигательно-развлекательные надежды.
Ребятки пребывали в хорошем градусе и в самом бесшабашном настроении, этому градусу соответствующем. В руках у одного из них была клетка.
– Это тебе, – протягивая клетку, проговорил он, – крыса в год Крысы.
Через решётку на хозяина квартиры смотрели чёрные глазки-пуговки большого, довольно упитанного грызуна. Дарители, заметив Олегову растерянность, разошлись громким, похожим на ржание смехом. А он бедный не знал, что и думать. Откуда эта крыса? Где они её взяли? И как ему, на дух не переносящему всяких домашних питомцев, принять такой подарок?
– Ребята, вы что обалдели? Что мне с ней делать? – взмолился Олег.
– Кормить. Воспитывать, – ответил ему первый.
– Жены у тебя нет, так что воспитывай крысу, – добавил второй и опять заржал.
Олег поник. Настроение вмиг испортилось, хотелось выкинуть этих придурков из квартиры вместе с их подарком и закрыть поскорее дверь. Будто и не было ничего. Но правила гостеприимства требовали принять презент с благодарностью и пригласить гостей к столу. Решив опрометчиво, что странный подарок – это самый неприятный сюрприз сегодняшнего вечера, Олег сумел собраться, даже улыбнулся кривовато и пригласил наконец гостей в комнату.
Но, оказалось, что с выводами он крепко поторопился. Сидевшие за столом ещё не дошли до той кондиции, в которой находились вновь прибывшие: последним уже море было по колено, и они как-то очень быстро пошли в свой собственный забой, активно увлекая туда остальных. Алкоголь потёк рекой, посыпались шутки ниже пояса, затем недвусмысленные намёки присутствующим дамам и вообще чёрт знает что. Особо щепетильные гости занервничали, а один из возмущённых мужей стал даже помахивать кулаками.
Кое-как ситуацию разрулили. Потом одному из хулиганов стало плохо, и Олег поспешил вызвать такси и спровадить домой этого голубчика, а заодно и его товарища, который тоже лыка не вязал.
Проблемные гости отчалили, но осадочек остался. Народ как-то сразу увял и в течение получаса разъехался по домам.
Оставшись один, Олег буквально не находил себе места: он носился по квартире, костерил этих невесть откуда свалившихся одноклассников последними словами и в сердцах даже бухнул тарелку на пол. Почему в его жизни всегда так? Почему не идёт всё по плану, почему срывается, почему другие вечно вмешиваются, почему на голову садятся? Почему? Почему?
Дико разъярённый, он не заметил, как налетел на клетку. Сначала даже не сообразил, что это. Потом вспомнил про крысу и поглядел на неё.
– Ещё ты тут, – с трудом удержался, чтоб не пнуть клетку ногой.
Он долго метался по квартире, потом достал припрятанную пачку сигарет и рванул на балкон. Выкурив две сигареты, постоял ещё минут десять и почувствовал небольшое облегчение.
Вернулся в квартиру. Попробовал убрать со стола. Стукнул ещё одну тарелку. Сел, достал сигареты и опять закурил. Пуще прежнего разгулялась печаль его глубокая, отдавая саднящей болью в сердце, гулом в распухшей голове и невероятной тяжестью в ногах. Впервые в жизни Олег с ужасом подумал про свой возраст. Нет, он, конечно, не старый ещё, но выходит, и не молодой уже. Скоро болячки, небось, полезут всякие, а он один. И никто его не любит. Вспомнил Аллу, скрипнул зубами и понурил голову. Он не знал, сколько так просидел, но в чувство пришёл от странного звука, похожего на шуршание.
Открыл глаза и прямо перед собой увидел крысу. Та стояла на задних лапках, а передними держалась за решётку. И пристально смотрела на него. Олегу стало не по себе. Он даже передёрнул плечами от пробравшей его дрожи.
«Голодная, наверное», – догадался он, но чем её кормить, не знал. Сообразил, что может глянуть в интернете. Пока включал компьютер, вспомнил неожиданно про соседей с десятого этажа: у тех был целый зоопарк – собака, кошка, рыбки.
«Им как раз для полного счастья крысы и не хватает», – Олег обрадовался своей гениальной идее и не стал ничего искать про корм, а поспешил открыть почту. Обнаружил три сообщения с сайта знакомств. Хоть и давал он себе зарок не ходить туда больше, но накануне дня рождения не сдержался: вдруг судьба, которая должна всё-таки сжалиться над ним, принесёт добрую весточку именно таким способом. Кто знает. Если ждёшь чего-то, открывай все двери.
Где-то через час, повиртуалив и немного успокоившись, Олег лёг спать. Про крысу он так и не вспомнил.
Наутро – благо было воскресенье – прихватив подаренного зверя и оставшийся после дня рождения коньяк, потащился к соседям.
Любители животных с радостью приняли нового квартиранта, чем оказали Олегу неоценимую услугу. Вернувшись домой, тот и думать забыл о прикольном подарке, быстро разгрёб последствия праздника и, тяжело вздохнув, нырнул в интернет.
Через неделю к Олегу пожаловал сосед, приютивший крысу, и поведал страшную историю о том, что его кот и собака, похоже, решили извести бедного грызуна.
– Представляешь, – рассказывал он, – они становятся с двух сторон клетки и начинают рычать. Крыска мечется то в одну сторону, то в другую… Ужас. Я думаю, она долго не протянет в такой обстановочке. Забери животное, жалко ведь.
«Да чёрт с ней, с этой крысой, не у тебя от инфаркта сдохнет, так у меня с голоду лапы протянет», – возмутился про себя Олег, но вслух говорить не стал: лицо соседа было таким возвышенно-страдальческим, что ляпнуть ему такое было как-то не с руки.
– Ладно, приноси назад, – промычал он, понимая, что этот юный натуралист, руководствуясь исключительно благими намерениями, будет давить до последнего.
Так многострадальная крыса вернулась к тому, кому была подарена. Заботливый сосед установил в клетке кормушку, набросал туда всяких зёрен и объяснил Олегу, что ещё следует делать для обеспечения нормальной жизнедеятельности зверька.