Иван Александрович Гобзев
Зона Правды
Любовь и война
Настроение было хуже некуда. То ли оттого что перепарился, то ли ещё почему. Чего-то сильно не хватало, только вот чего, понять он не мог, или не хотел понимать.
Он послонялся по квартире, постоял на балконе, посидел у компьютера, и лёг в постель. Но сон не шёл, и он снова отправился гулять по квартире, постоял на балконе, посидел у компьютера. На столе, стульях, диване валялись неприбранные вещи, книжки, оставленные там наверно ещё полгода назад. Джинсы, повешенные на спинку стула с целью надеть их на утро, но вот уже несколько месяцев так и не надетые, одинокий чёрный носок у кровати, пушистый от клочьев пыли и при определённой слепоте и свободе воображения похожий на седеющего котёнка, чашка на подоконнике, потемневшая изнутри. По этим разбросанным по квартире вехам, подумал Дима, можно отмечать историю моей жизни, это как бы следы прошлого, свидетельства того, что какие-то события действительно со мной случались. Например, эти штаны были повешены на стул, когда он решил по приходу с улицы переодеваться и больше не ходить дома в уличной одежде. А эта книга лежит с тех самых пор, как ему зачем-то понадобилась история об Одиссее. А вот и следы губной помады на стекле, хорошо заметные днём, их оставила одна чернобровая девушка во хмелю, но непонятно как – когда он попытался стереть их, выяснилось, что поцелуй сделан со стороны улицы, и это притом, что живёт он на семнадцатом этаже. Если бы не все эти отметины на оси времени, подумал Дима, я бы и не помнил ничего того, из чего состоит моя жизнь. Всё забывается, а иной раз и не поймёшь, было ли что на самом деле или это просто показалось, ведь многие события я мог просто придумать, вообразить. А потом не остаётся никаких доказательств, что они случались в реальности. Небоскрёб за окном сиял во всю стену меняющимися надписями: «Зона Правды ждёт тебя! Начни настоящую жизнь! Прерви цепь перерождений!»
Он вспомнил про папку из Банка реинкарнаций. Она валялась на диване. Вытащив из неё листок с фотокарточкой светловолосой девушки, он прочитал: «Улисса Тлалок. Без определённого рода занятий. Погибла в результате ДТП». И даты – рождения и смерти. Чисто из любопытства он набрал в компьютере её имя и фамилию – как и ожидалось, данных на неё в интернете не было. Такого сочетания имени и фамилии не имел ни один пользователь сети, эти слова встречались по отдельности, но явно не имели отношения к цели его поисков. Пролистав несколько страниц с разнообразной информацией об Одиссее, Гомере, Джойсе, он наткнулся на блог пользователя «Calypso», где встречалось словосочетание «Моей Улиссе». Дима сообразил, что тут очевидно речь идёт не о герое гомеровского эпоса. Данные о самом пользователе отсутствовали, на единственной страничке блога размещалось стихотворение, которое собственно и называлось «Моей Улиссе».
Когда мы встретимся с тобой,
Ты будешь мужем, я женой.
Опять нарушим этикет –
Я подарю тебе букет.
Вместо даты, а может имени настоящего автора, под последней строкой стоял знак вопроса. Диме показалось забавным это совпадение – при некоторой фантазии можно было предположить, что кто-то подарил букет из прошлого этой Улиссе, так же как и она ему. Но вряд ли эта Улисса имела хоть какое-то отношение к его Улиссе, слишком мала была вероятность.
Выключив компьютер, он лёг в постель. На этот раз сон готов был овладеть им. Едва он закрыл глаза, как сознание утратило ясность и мысли расплылись, потеряв разницу между формой и содержанием. В полусне на него нахлынули какие-то смутные сожаления о чём-то неясном и прекрасном, что где-то совсем рядом, с ним или даже в нем, но всё же недостижимом и далёком. В этом плавании по волнам сна, уже почти не отличая реальность от видений, но ещё не утратив способность рассуждать, он думал, что сожалеет о своей жизни или о жизни вообще, которая в принципе может быть чудесной, настоящей, красивой, лишь бы удалось отбросить всё несущественное, всякую чепуху, всё ложное и недостойное. «Научится жить безо лжи», «Прервать цепь перерождений» – автоматически повторил он про себя лозунги Зоны Правды. И почему-то вдруг вспомнил девушку из Банка реинкарнаций, её пристальный задумчивый взгляд – и это воспоминание отозвалось уколом в сердце, внезапной болезненной тревогой.
За окнами окончательно стемнело, окна погасли и люди легли спать, дорога внизу стихла. Машины больше не скребли шинами разбитые дороги, последние песни были допеты и даже самые стойкие разбрелись по домам. Как это обычно бывало в столь поздние часы, тишину пронзил зов рога. За окном пронеслась вереница факелов, сопровождаемая топотом копыт. Спустя секунду вновь раздался протяжный трубный звук. «Звери», – понял он, и вскочил с кровати. В полутьме накинув плащ (времени на разжигание лучины не было), он выбежал на мостовую. По улице метались перепуганные люди, факела в руках солдат брызгали смоляными искрами, угрожая поджечь соломенные крыши.
– Постой! – раздался женский голос за спиной и он почувствовал, что обращение относится к нему. Обернувшись, он увидел женщину, стоящую в тёмном дверном проёме, из которого только что вышел. Значит, я был не один, – с лёгким удивлением подумал он.
– Будь осторожен, – сказала она. – Любимый.
– Не переживай, – он кивнул ей, и зашагал к частоколу – нужно было спешить, пока звери не ворвались.
– Постой! – опять позвала женщина.
– Что за черт, – сдерживая раздражение, тихо сказал он, но вернулся на несколько шагов назад. Самое неприятное, что он не мог понять, кто это и что она хочет. Не было сомнений, что они провели вместе ночь, но он не помнил ничего из этой ночи, кроме каких-то странных и нелепых образов. В памяти всплыла картина, будто он в компании голых мужчин лежит на полу в каком-то очень жарко натопленном помещении, а над ними старый человек размахивает белой тряпкой на палке. В другой момент прошлого он помнил себя держащим между указательным и средним пальцами горящую палочку, и эту самую палочку он засовывал себе в рот не горящим концом и вдыхал горький дым. Вспомнились и смутные переживания, волнения перед странным сверкающим ящиком на столе, вроде любовного свойства, но совершенно нелепые и не стоящие сломанного ногтя. А растрёпанной женщины, плохо различимой в темноте, вообще не было в его памяти. Но сейчас, решил он, не время выяснять, что к чему, надо потом поговорить со Стариком, возможно, меня околдовали или я сошёл с ума, времени нет, а на женщин – времени нет никогда. Любовь – дело мира. А дело мужчины – война.
– Ну что? – спросил он, ожидая когда, наконец, женщина выйдет из состояния молчаливой нерешительности. Кажется, она кусала пальцы, а может нет, просто поднесла руку к лицу – за густыми длинными волосами, закрывшими опущенную голову, не было толком видно. Она стояла как-то неровно, привалившись плечом к стене в дверном проёме и наклонив голову, и эта её поза, рука у лица за прядями черных волос, неуверенность, вдруг показались ему странно знакомыми. Но кроме чувства близости, какой-то неясной связи, ничего более не всплыло, он всё равно не узнавал её.
– Ну что? – повторил он, сдерживая злость.
– Помнишь то письмо, что я тебя написала? Ты его сохранил?
– Ещё бы! – ответил он, не имея представления, о чём идёт речь. – Как я мог забыть. Оно высечено кинжалом на моем сердце, буква к букве.
– Я хотела сказать… Ну просто…
– Мне надо бежать, пока, – он решительно отвернулся и зашагал прочь.
– Просто читай только первые буквы строк! Всё остальное не имеет значения! Только первые буквы строк!
Он не обернулся и не ответил. Все, кто мог держать оружие, уже были на насыпи, с западной стороны доносился особенно сильный шум, и он направлялся туда. Звери всегда приходят с запада, вместе с заходом солнца.
– Как я тронут, – бормотал он, спеша к частоколу, – как романтично. Наверняка первые буквы сложатся в какое-нибудь «люблю». Что мне теперь, расплакаться?
К счастью, небо было ясным, и свет луны высвечивал в чёрном поле за частоколом серые блестящие спины. Они двигались не напрямую, а зигзагами, совершали длинные прыжки, прижимались к траве, и вновь бежали. Этой тактике их научили стрелы, и попасть в них теперь стало почти невозможно. На насыпи выстроились солдаты, первая шеренга – с луками, вторая – с длинными копьями, но без щитов. От щитов решили отказаться после первой же битвы со зверями, они только мешали в бою, сковывали движения, а защиты всё равно никакой не давали, потому что своими сильными когтистыми лапами и клыками эти твари легко срывали доспехи и открывали конечности. Никто толком не знал, зачем они пришли сюда и почему нападают на людей. Прежде о них ходили легенды, передаваемые из поколения в поколение, будто жили они в дальней части Западного леса и были похожи на людей. Сам он уже видел вблизи зверя и заметил некоторое сходство с человеком, только у зверя совсем нет волос и одежды, спина сильно выгнута и бугриста, руки длиннее, и цвет кожи серый. И они были намного сильнее. Однажды он наблюдал, как в поле несколько тварей порвали на части человека.
Когда враг приблизился к частоколу на расстояние десяти шагов, лучники торопливо отступили назад, и вперёд шагнули копейщики. Спустя мгновение звери обрушились на частокол, высоко прыгая и пытаясь зацепиться за вершины брёвен. Их били копьями, пронзая и сталкивая вниз, но те словно не знали страха и боли, и снова лезли. Некоторых людей им удавалось схватить длинными лапами за ноги и утащить с собой за частокол, и страшные крики упавших заставляли обороняющихся бледнеть и испуганно переглядываться.
Дима стоял в одном ряду со всеми и так же отчаянно размахивал копьём, уже почерневшим от крови. Слишком много пришло сегодня зверей, обычно они совершали небольшую вылазку и наткнувшись на сопротивление, уходили в лес, жалобно воя, а сегодня они всё прибывали и прибывали, волна за волной. Он видел, как некоторые воины, не выдержав, бросали оружие и убегали, и на их место быстро залезали хищники, оглядываясь вокруг белёсыми глазами. Один из них напал на Диму сбоку, и он не успел атаковать копьём, просто выставил его перед собой, пытаясь оградиться от острых когтей. Копье от мощного удара вылетело из рук, а следующих удар пришёлся ему по лицу. Его выбросило с насыпи и он упал на чьё-то тело. Тварь не хотела оставить его в покое и прыгнула ему на грудь, он полез за кинжалом, чувствуя её гнилое дыхание прямо у лица. Вдруг стало очень больно, он не мог понять, где именно больно и почему, только чувствовал, втыкая кинжал, что теряет сознание.
Проснувшись, Дима не сразу встал с постели, а некоторое время лежал с открытыми глазами. Сон оказался интересный, и он пытался запомнить его сейчас во всех подробностях, пока не успел окончательно забыть. Почему-то ему всегда с трудом удавалось запоминать свои сны, детали ускользали, едва он начинал о них думать, мысли сбивались, и он забывал о том, что хотел запомнить сон, а когда вспоминал об этом, уже забывал сам сон. Он не сомневался, что увиденное является следствием таблеток, подсунутых ему Ярополком. Главное, чтобы видения не посещали среди дня, а то рано или поздно можно попасть в психиатрическую лечебницу.
Он хотел было позвонить Ярополку и снова пожаловаться на действие таблеток, но это, вероятно, привело бы к разговору о Зоне Правды, которого Дима предпочёл бы избежать. Да и вообще, чем мог помочь ему Ярик? Он же не врач, а ему наверно нужно промывание, очистка крови.
Во всём виновата эта давно умершая Улисса – вот зачем ей пришло в голову дарить ему цветы? Он помнил, как размеренно и ровно научился жить перед этим роковым событием, ну, может, и не всё его устраивало, что-то приходилось скрывать от других и себя, но, в общем, нормально было – пускай не настоящий покой, но хотя бы неплохая иллюзия покоя.
Выпив некрепкого кофе с большим количеством сахара и выкурив пару сигарет, он стал собираться на работу. Одевшись, он засунул в мусорный пакет анкету Улиссы Тлалок, тщательно собрал с дивана труху от её букета и тоже высыпал в пакет. На улице он бросил пакет в мусорный бак, и с улыбкой пошёл дальше, радуясь, что раз и навсегда покончил с этой проблемой.
Первое откровение
На работе Диме сообщили, что его искал начальник. Это было явно не к добру, значит, он чем-то недоволен либо хочет дать какое-нибудь поручение. И тот, и другой варианты казались Диме безвыходными – сделать начальника довольным он не мог, а выполнять сейчас какие-то его поручения не хотел. Включив для видимости компьютер на своём рабочем месте, он направился в кабинет повелителя. Постучав в его дверь, он вошёл с серьёзным видом озабоченного работой человека, у которого мало времени и много важных дел.
– Привет, Гораций, – спокойно сказал он, – мне тут сказали, ты меня искал.
– Привет. Да, искал. Присаживайся.
Дима сел, закинул ногу на ногу, сложил руки замком и сосредоточено посмотрел в глаза начальнику, стараясь показать, что работник он ответственный, но совсем не понимает, о чём может пойти речь.
– Дим, я тебя вроде просил несколько дней назад к сегодняшнему утру прислать аналитический материал о зарубежных практиках внедрения правды на местах без привлечения технологии зон.
Дима не сразу сообразил, о чём идёт речь, потом вспомнил, что да, такое задание в самом деле было, и он просто забыл его выполнить.
– Да-да, – поспешно ответил он, не меняя выражения лица, – я работаю над этим, ещё не успел, но осталось совсем чуть-чуть.
– Дим, – начальник вздохнул и закатил глаза, – по-моему, у нас с тобой проблемы. Это было твоё единственное задание на неделю. И ты не успел его сделать?
– Дело в том, что я сильно болел. Простудился жесточайше, бронхит, температура под сорок, и всё такое.
Было видно, что Гораций не верит ему. Поправив очки, он отвернулся к окну и вроде как задумался, постукивая кончиками пальцев по столу. Дима по опыту знал, что такое поведение начальника предвещает что-нибудь нехорошее.
– Знаешь, Дим, – наконец заговорил он, – так у нас не пойдёт. Я ведь тебя не заваливаю работой, каждый день приходить не заставляю. Ты же вроде умный парень и мои задачи не являются непосильными.
– Да и жена от меня ушла, – вдруг произнёс Дима, и сам испугался своих слов, потому что женат никогда не был.
Гораций с недоверием посмотрел на него.
– Вот как… – побормотал он растерянно, – А я и не знал, что ты женат.
– Ну, у нас всё так сложно было, что я не хотел говорить…
– Сочувствую. Что же, держись!.. Давай так – жду материал завтра с утра. Справишься?
– Конечно, – согласился Дима. – Без проблем.
Из кабинета он вышел с неприятным чувством. Конечно, проще всего было бы сделать к сегодняшнему утру работу, о которой просил его начальник, и тогда не пришлось бы врать и придумывать жену, но он её не сделал и сказанных слов обратно не вернёшь. И вообще, – мысленно возмутился он, – до чего докатилось человечество в своём стремлении неизвестно к чему! Что за нелепая рабская повинность – ежедневно ходить на работу, чтобы с девяти до шести заниматься всякой чепухой, пока жизнь, быстротечная, как бег горного ручья, в который не ступишь дважды, проходит мимо? И этот нелепый Гораций, душу свою продавший работе, вечно думающий о неоплюпатанциях, совершенствующий кробесирапантеры и внедряющий новые люпирамзеры-плюс, хотя без всех этих вещей ничто в мире не изменилось бы, во всяком случае, в худшую сторону. Все мои коллеги, думал Дима, похожи на мертвецов, а само наше учреждение – на кладбище, с той только разницей, что на кладбище находиться гораздо приятнее – в тени деревьев, в тиши могил, там покой и никто тебя не тревожит. Но все эти соображения он едва ли мог высказать начальнику в надежде на понимание и сочувствие.
Вернувшись в свой кабинет, он сел за компьютер. Через несколько минут ему показалось, что дамы за соседними столами тайком наблюдают за ним. Только Аня не обращала на него никакого внимания, всецело погруженная в работу. Он открыл на рабочем столе какой-то документ и сделал вид, что внимательно изучает его.
– Дмитрий, – вдруг сказала Ерамида Бертольевна, сидящая напротив него, – а хотите я вам кофе сделаю? – При этом она посмотрела на него как-то по-матерински.
– Нет, спасибо, – отказался он, а сам подумал – с чего это она вдруг такая ласковая?
– Может, коньяка хотите? У нас есть, – ласково предложила другая дама, Ильдораса Мариановна.
– У меня работы много, спасибо.
Аня бросила на него равнодушный, или даже, как показалось ему, неприязненный взгляд, и снова уставилась в монитор. Дима последовал её примеру и постарался изобразить на своём лице предельную сосредоточенность, чтобы никто не лез нему.
Посидев так с полчаса, он вышел во двор, стрельнул у охранника сигарету и закурил. Чего это они все, – забеспокоился он, стоя под лёгким дождиком, – как-то странно себя ведут. Может, уже подписан приказ о его увольнении, а он единственный об этом не знает? Но Гораций поставил бы его в известность… Да и вряд ли это до такой степени огорчило бы его коллег. Или, может, они знают о нем нечто такое, чего он сам не знает? Например, его насильно собираются отправить в Зону Правды, чтобы сделать там честным хорошим человеком? Вдруг он дошёл уже до крайней точки, когда общество больше не хочет его терпеть, потому что все его обманы вскрылись?.. Нет, – решил он, – вряд ли, наверно это просто мнительность.
– Дим! – окликнули его. Он медленно обернулся. В дверном проёме стояла Аня и склонив голову, смотрела на него. Эта сцена показалась ему смутно знакомой, как будто он уже видел нечто-то очень похожее когда-то, но не ясно когда и при каких обстоятельствах. В памяти всплыла нечёткая картинка – факела, крики, женщина в дверном проёме…
– Я хотела сказать пару слов тебе, но лично…
Дима приблизился к ней:
– Ну, давай. Я слушаю.
– Мы все, конечно, понимаем, как тебе тяжело сейчас… Ушла жена… – Аня сделала паузу, наверно ожидая его реакции, но он стоял молча, глядя ей прямо в глаза, и она продолжила, с трудом подбирая слова. – Но знаешь, честно, мы вообще-то и не знали даже, что ты женат. Для меня это было такое открытие!
– Для меня тоже.
– В смысле?
– Ну, в смысле, у нас с ней так давно испортились отношения, то есть, вернее, у нас не было никаких отношений, сколько себя помню…
– Это как?
– Ну, неважно, – замялся Дима. – В общем, мы с ней очень, ну очень давно не общаемся.
– Но развелись, я так понимаю, недавно?
Дима почувствовал, что краснеет.
– Ну да, вроде того.
– Но ты мог мне-то это сказать, а? Мы же вроде общались достаточно близко, собирались в кафе?
Дима закатил глаза, развёл руками, но ничего не ответил.
Она повернулась и открыла дверь, собираясь уходить.
– Постой, – сказал он.
– Ну что? – спросила она, не выпуская ручку двери.
– Я… Я не женат и не был никогда женат.
– Ох, ну зачем ты мне врёшь сейчас? Тебе не стыдно от неё отрекаться? Прожил же с ней много лет наверно… Зачем всё это? – Дима заметил слезы в её глазах. Покачав головой, она перевела затруднившееся дыхание и вытерла пальцами слезу на щеке:
– Понимаешь, ты мне с самого начала, как говорится – с первого взгляда – очень сильно нравился. Но ты оказался таким… Таким… – она опять запнулась. – Вруном! А я верила, что надо обращать внимание только на первое впечатление. Что всё остальное не имеет значения…
Она ушла, а Дима остался под дождём в пренеприятном настроении. Он сожалел, что доставил такое огорчение Ане, хотя кроме некоторой симпатии их ничего в общем-то не связывало, и никаких обязательств он перед ней не имел. И всё же ему было неловко, что он так нелепо заврался. Но больше всего его расстроили её слова о первом впечатлении. Ему даже показалось, что нечто подобное он уже слышал, и совсем недавно. Второй раз подряд его посетило дежавю, и он забеспокоился – уж не побочное ли это действие морфиков? «Я думала, надо обращать внимание только на первое впечатление, – повторил он про себя её последние слова, – всё остальное не имеет значения…»
– Всё остальное не имеет значения… – ещё раз повторил он.
И тут он вспомнил. Похожие слова говорила ему девушка из его сна. Она стояла в дверном проёме и не давала ему уйти, а он спешил куда-то. А сказала она вот что, имея в виду какое-то письмо: «Просто читай только первые буквы строк! Всё остальное не имеет значения!»
Дима быстрым шагом вернулся в кабинет и сел за компьютер, не обращая внимания на заплаканную Аню и растерянные лица коллег. Набрав в поисковике слова «Моей Улиссе», он нашёл блог Calypso с единственной записью – загадочным стихотворением:
Когда мы встретимся с тобой,
Ты будешь мужем, я женой.
Опять нарушим этикет –
Я подарю тебе букет.
?
Едва взглянув на него, он упрекнул себя в невнимательности – теперь он не сомневался, что знак вопроса под стихотворением это откровенная подсказка. «КТО Я?» – складывалось из первых букв строчек. У него возникло смелое, невероятное предположение. От волнения он вскочил, сказал «Ого!» и снова сел. Коллеги искоса взглянули на него, но промолчали. Он допустил, что вдруг всё-таки Улисса, о которой шла речь в посвящении к стихотворению, та самая, что прислала ему букет из прошлого? В пользу этой догадки говорило как то, что имя для женщины крайне редкое (он встретил его в сети всего лишь один раз), так и тема с букетом цветов. Если его гипотеза верна, то есть вероятность, что Calypso – это он сам в предыдущем воплощении, он любил Улиссу, а она его, и вот она решила подарить цветы ему в будущем воплощении. Проверить это совсем легко, достаточно лишь сходить в Банк реинкарнаций и за определённую сумму выяснить, кем был он в прошлой жизни. Притом было бы идеально, если бы имя «Калипсо» входило в состав его прошлого имени… Единственное, что не укладывалось в его теорию, так это строка из стихотворения: «Ты будешь мужем, я женой». Калипсо, видимо, считал, что при следующей встрече со своей возлюбленной он сам уже будет возлюбленной, а она, наоборот, родится мужчиной. Дима, тем не менее, оставался мужчиной и в этом воплощении. Возможно, Калипсо просто ошибался, или его строчка о смене полов – метафора, описывающая его духовную суть в новом перерождении? В этом смысле он был прав, Дима иногда замечал в себе некоторые типично женские черты характера. Тогда и непонятные слова о «нарушенном этикете» превращались в шутку.
Тут он понял, что денежные затраты предстоят немалые, ведь помимо выяснения своего прошлого «я», ему придётся заплатить и за информацию о том, кем теперь стала Улисса. Хотелось бы надеяться, что она осталась такой же привлекательной, как на фотокарточке, которую он утром сгоряча выбросил.
А вдруг она в этой жизни вообще не женщина? Да и, по большому счёту, – вдруг осознал он, – у него не было никаких веских оснований считать, что он раньше был этим Калипсо. Просто он заинтригован рядом странных совпадений и сновидениями, больше похожими на галлюцинации, и вот уже воображает себе черт знает что. Только всё равно, романтический ли это вымысел или правда, придётся идти в Банк реинкарнаций выяснять, что к чему.
– Что выяснять? – спросила Ерамида Бертольевна.
– А? – спросил в ответ Дима и, взглянув на коллег, понял, что говорил вслух. – Ничего, это я так.
– Вы увлекаетесь реинкарнациями? – Аня посмотрела на него с презрением.
– Нет-нет, вы не расслышали, я не о том… – Дима смутился. Мода на увлечение теорией метемпсихоза давно миновала и теперь считалось большой пошлостью интересоваться перерождениями и обсуждать эту тему в приличном обществе.
Он выключил компьютер и взял сумку.
– Мне пора, всего вам хорошего.
– Как, Дмитрий, – удивилась Ильдораса Мариановна, – неужели вы покидаете нас так рано?
– Увы, у меня срочные дела. По работе, – солгал он.
– Привет бывшей жене! – с сарказмом сказала Аня.
