Иван Александрович Гобзев
Зона Правды
Таинственный незнакомец и демоны
Улица встретила их непривычным спокойствием и сухостью, хотя серые, белые и бурые облака быстро летели по небу, подгоняемые ветром. И сколько бы этот ветер не дул, тучи не заканчивались и просветы не возникали, как будто это был сплошной вращающийся купол, накрывший землю. Дима слышал, что когда-то давно, ещё до войны за тёмную сторону Луны, в земном году часто случались такие дни, когда небо окрашивалось в голубой цвет и туч не было, и ослепительный шар солнца висел прямо над головами, выжигая глаза. Только редкие раздутые округлые облака, похожие наверно на новорождённых, медленно проплывали от края неба до края. Иногда, обычно в середине лета, приходила сильная жара. От неё, если верить рассказам, случалось такое, что люди брели к рекам и прудам на водопой, и падали у кромки воды, не дойдя, и валялись под ультрафиолетом, ворочаясь с бока на бок – наверно, чтобы не сгореть совсем. А некоторые, кому везло, всё-таки доползали и барахтались в водоёме.
Когда же всё это прекратилось? – задумался Дима. Кажется, в результате войны на Луне. Говорили, что применение какого-то оружия привело к необратимым изменениям в климате и в результате земное небо заволокло тучами.
– Да и к лучшему, – сказал Рамолай. – От солнца одни неприятности начались, когда озонового слоя почти не осталось. Ожоги и радиация, и хрен знает что ещё.
– Согласен, – добавил Мармелих. – Вон в некоторых странах, говорят, люди уже давно на улицу без специальных шлемов не выходят. Они защищают глаза, уши, рот и нос, и очищают воздух, который в лёгкие поступает. Никому и в голову не придёт, что в принципе можно отправиться на улицу вот просто так, и вдыхать эту ядовитую смесь газов, и подставлять свою кожу и отверстия на ней всяким вредным воздействиям. Если такого человека, без шлема, видят на улице, все в шоке и думают, что он либо идиот, либо протестует против правительства.
– Слушай, Дмитрий, – перебил сына Рамолай, – а ты на курсы по демонологии записался?
– Нет. А что это такое?
– Ну ты даёшь! – воскликнул Мармелих. – Да это же важнейшая часть перехода к высшим состояниям на Зоне!
– Хм… Не думал, что здесь верят в демонов.
– Ещё как верят! – продолжил Рамолай, смеясь. – Сейчас объясню. Считается, что каждый человек в глубине души знает, как поступать правильно в любых ситуациях. И если поступает неправильно, внутренний голос как бы говорит ему, что он неправ, делает зло. А в момент морального выбора всегда подсказывает, что именно нужно выбрать, склоняя в пользу добра. У всех есть этот внутренний голос, только одни его не слышат, а другие не хотят слышать.
– Так вот этот внутренний голос, – прервал отца Мармелих, – и называется демоном!
– Интересно, – ухмыльнулся Дима. – И что же на этих курсах происходит?
– Обучают слышать своего демона. И самое главное – слушаться его!
– Вот это да, – покачал головой Дима.
Они долго брели куда-то, и Дима особо не следил за дорогой, полагаясь на своих спутников. Он понял, что они гуляют без определённой цели, просто шатаются по Зоне от скуки. Интересно, что все другие жители, которых они встречали на своём пути, куда-то целенаправленно шли, или, во всяком случае, делали вид, что идут с целью. Всем наверно сразу было заметно, что Диме с приятелями нечем заняться, что они страдают от безделья и хотят убить время. И прохожие, – подумал он, – наверно осуждали их, не в словах и не в выражении лиц, но в помыслах – думали, должно быть: «Вот, идут эти раздолбаи, вместо того, чтобы заниматься самосозерцанием и совершенствованием!» Оглядев своих товарищей, Дима вдруг явно осознал, что те никогда не поднимутся выше синих бейджей. Словно в подтверждение его мыслей Рамолай сказал с горькой усмешкой:
– Или я стар уже слишком, или неисправим… Может ДТП мне поможет на новый уровень подняться?
– Пап, ты просто неразвит духовно, – с умным видом заметил Мармелих. – Тебе уже ничто не поможет.
Дима решил, что Рамолай подумывает о том, чтобы погибнуть под колёсами машины:
– Ну, ДТП – это не вариант. Лучше жить и надеяться.
Спутники с сомнением посмотрели на него, и на какое-то время замолчали.
Спустя минуту Рамолай спросил:
– Как ты думаешь, сколько мне лет?
– Ну-у-у… Думаю, где-то под шестьдесят?
– И на что мне в этом возрасте надеяться? Только на ДТП…
– Вы совсем мрачно настроены…
– Да уж, – кивнул Рамолай, – можно и так сказать. А вот кстати Центр Демонологии.
Дима посмотрел, куда тот указывал, и увидел здание, в котором встречался с Яриком.
– Но здесь же отдел кадров, меня тут оформляли в Зону на работу.
– Что-то ты путаешь, браток, – покачал головой Рамолай. – Никакого отдела кадров здесь нет. И на какую такую работу? Если бы ты был сотрудником Зоны, не ходил бы ты тут с нами, ты уж мне поверь. Поспать бы тебе надо, кажется у тебя мозги сегодня немного набекрень после утреннего сеанса.
Дима и правда чувствовал себя не очень хорошо, и был согласен, что мозги у него набекрень, причём уже давно. Он распрощался с Рамолаем и Мармелихом и побрёл через площадь к своему корпусу. У подножия памятника Первому лежали цветы, наверно выращенные в оранжереях: удивительные пеоны в муравьях и терпкие лилии с хищно изогнутыми бутонами, благородные розы с узорчатыми красными лепестками, печальные жёлтые тюльпаны, букеты нежно-голубых васильков и хрупкие фиолетовые ирисы, и ещё какие-то цветы, названий которых он не знал.
– Пришёл поклониться Первому? – спросил кто-то.
Дима понял, что и в самом деле стоит, склонившись над цветами, и резко выпрямился.
– Да, – ответил он, обернувшись – перед ним оказался какой-то человек в длинном пальто и низко надвинутой шляпе. Диму удивило, что тот одет не по правилам.
– Кто знает, – сказал незнакомец, – может, этот Первый никогда и не был Первым.
– В смысле?
– Если верить легендам, только Будда прерывал цепь перерождений. Да и был ли он вообще? Мало у вас тут шансов, на Зоне, мало…
– Вы кто такой?
– Ладно, мне пора. Вы бы лучше не шли к себе в номер.
– Это почему же?
– Лучше бы вы перелезли стену в северной части Зоны, за операционной. Там кто-то лестницу забыл в зарослях гречихи. И не бойтесь – юрисдикция Зоны не распространяется дальше её границ.
– Да кто вы такой?
Не ответив, незнакомец быстро пошёл прочь.
Разговор произвёл на Диму неприятное впечатление. Он и так был весь в сомнениях относительно своего решения пойти на Зону, а тут ещё кто-то предлагает ему немедленно с неё бежать. Может это была провокация, спланированная Яриком или Мелемахом? Но с какой целью?
Когда он добрался до своей комнаты, ещё только вечерело. Он повалялся на кровати, постоял у окна, посидел за планшетом, потом опять повалялся, постоял у окна и посидел за планшетом. Этот ритуал он повторял до тех пор, пока не настало время ужина. Он пришёл в столовую раньше всех, быстрее всех всё съел и ушёл, радуясь, что не встретился с Рамолаем и Мармелихом – общения с ними не сегодня ему уже хватило. Вернувшись в номер, он решил попытаться найти в портале Зоны какую-нибудь интересную книжку. В очередной раз проверив почту, хотя ясно было, что ничего нового там быть не может, он убедился, что ничего нового там нет. Только письма со спамом, полученные ещё вчера. Что бы могло значить это послание со странными цифрами «1556989»? – подумал он. Вроде похоже на номер чего-то. Может, это его персональный номер, который присвоен ему на Зоне вместо имени и он должен теперь его выучить? Вдруг его спросят как-нибудь в каком-нибудь важном месте, где будет решаться его судьба: «А какой у вас номер?» «Ой, а я не помню», – ответит он. «Но без номера мы не можем перевести вас туда-то или выдать вам то-то!» – ответят ему. «И что же мне теперь делать?» – спросит он, ужасно расстроенный. «Да тут уж ничего не поделаешь! Идите, учите свой номер, и может как-нибудь в другой раз, лет через пять или шесть, вам выпадет ещё шанс!» Представив всю эту ситуацию, он на всякий случай несколько раз повторил про себя номер. Две пятёрки – легко запомнить, потом шесть – на один больше, чем пять, два раза повторяется девятка, между ними восемь, что на один меньше девяти. А начинается всё с единицы. Вот и всё. Выключив планшет, он разделся, погасил свет и лёг в постель. И вспомнил, что собирался поискать на портале интересную книжку. Ладно, решил он, если не смогу уснуть, то буду искать книжку.
Тишину в коридоре иногда нарушали шаги постояльцев, не спеша идущих к своим комнатам. Никто не смеялся, не бежал, не кричал, не ломился в закрытые двери. Несколько раз проходили мимо его комнаты. Один раз он даже услышал обрывок разговора – две девушки обсуждали сегодняшний семинар по демонологии.
– Ты знаешь, – сказала одна из них, – а мне мой демон и раньше ведь говорил, чего не надо делать. Не иди в салон, говорил он мне, не брей ноги, не езжай в офис.
– Милая, мне кажется это тебе не демон, а твоя лень говорила.
– Не думаю! Я же теперь не хожу в салон и не брею ноги!
– Ну и дура, – сказал Дима, намереваясь тихо, но получилось громко.
Девушки замолчали.
Следующий прохожий, похоже, вёз какую-то тележку, потому что к шагам примешивалось металлическое звяканье. Нехорошее предчувствие появилось у Димы, когда звуки прекратились напротив его комнаты. Спустя секунду в дверь постучали.
– Кто? – спросил Дима, приподнимаясь.
– Медперсонал, – ответил пожилой женский голос.
Дима не успел встать и одеться, как дверь отворилась и в комнату вошла женщина в белом халате и чепчике, толкая перед собой блестящую металлическую тележку на колёсиках.
– Ай не вставайте! – улыбнулась она. – Что я, раздетых мужчин не видела? К тому же я вам укол буду делать.
– А что за укол?
– Да я и не знаю. Мне сказали, я делаю. Наверно, витамины какие-нибудь и успокоительное. А то ведь вы, новички, с города попадаете сюда потасканные, истощённые, нервные. Нужно восстанавливаться.
Хихикая, она стала готовить шприц.
– Поворачивайся, красавчик, – ласково сказала она, подойдя к нему.
Отчего-то она внушала доверие и Дима успокоился. Наверно в самом деле витамины и успокоительное, подумал он, поворачиваясь к ней спиной. Она ловко сделала укол и быстро вышла из комнаты – прежде, чем он успел натянуть трусы.
– Спокойной ночи, – бросила она ему, уже закрывая за собой дверь.
Не прошло и пяти минут, как он действительно успокоился. Причём до такой степени, что даже не было сил закрыть рот. Он лежал в какой-то не очень удобной позе на боку, и чувствовал, что стремительно погружается в сон. Тревожные мысли покинули его, да и вообще все мысли покинули, уступив место смутным образам, сотканным из приятных воспоминаний и фантазий. В его памяти всплыло, как в детстве он любил принимать горячую ванну. Он как будто увидел эту картину ясно перед собой – старая белая ванна, похожая на большое корыто, запотевший кафель на стенах, длинный металлический кран, тоже запотевший и бьющий кипятком. Он лежит в очень горячей пенной воде, от неё поднимается пар и собирается вокруг лампы под потолком в прозрачный шар. Рядом на полу, чтобы можно было достать рукой, лежит бритва, пена для бритья и книга. Он берет эту книгу влажной распаренной рукой, находит нужную страницу и читает. В разгорячённой голове проскальзывает мысль, что это какая-то нелепая мелодрама. Чтение захватывает, хотя и невозможно понять, что написано в книге – из-за высокой температуры голова плохо соображает. Хочется уже вылезти из ванной, но с другой стороны в ней так томительно приятно. Он откидывает мокрую волнистую прядь волос, упавшую со лба на страницу. Всё, пора вылезать, слишком уж жарко.
Выйдя из ванны, он становится напротив зеркала. Зеркало ничего не отражает, оно плотно покрыто множеством маленьких капелек. Смахнув рукой воду со стекла, он изучает свои размытые очертания. Спутанные волосы свободно ниспадают на плечи и грудь, большие зелёные глаза смотрят чуть исподлобья, аккуратный острый носик добавляет общему выражению особой привлекательности и немножко хитрости. Губы, правда, недостаточно пухлые, но в принципе, не фатально и в случае чего поправимо. Зато грудь совершенно замечательная, не большая и не маленькая, а в самый раз, очень обаятельная и красиво очерченная. Он поворачивается боком и смотрит на грудь. Попа и бедра тоже полностью удовлетворяют его. «Представляю, – думает он с внутренним смехом, – что испытывают мужчины, когда видят меня!»
За дверью кто-то кричит: «Улисса! Ты здесь?». «Что-то быстро вернулся мой красавец», – думает Дима. Спустя несколько секунд раздаётся беспорядочный шум, что-то громко падает, быстрые шаги приближаются по коридору. Голосов не слышно, к горлу подкатывает комок и появляется страшное чувство, как будто случилось или должно вот-вот случиться нечто страшное и непоправимое.
Самая первая ложь
Дима проснулся от собственных вскриков. Он не успел понять, что выкрикивает, и первым делом провёл рукой по груди, чтобы убедиться, что её там нет. Всё было в порядке, просто приснился кошмар. Он попытался вспомнить и удержать в памяти детали сна. При воспоминании о зеркале по телу пробежал холодок, и он снова потрогал свою грудь.
Посмотрев на часы, он понял, что опять опаздывает на сеанс. Оставалось пять минут до начала, значит, он даже не услышал утреннего звонка, призывающего на завтрак. Он очень быстро оделся и выбежал в коридор. Всё-таки сильно не хватало кофе, без кофе по утрам мир казался мрачным и враждебным. На улице обитатели Зоны не спеша шли по своим делам – здесь вообще, как он заметил, всё делали не спеша, только он один спешил. Он пронёсся по площади, огибая прохожих, и ворвался в Центр консультаций. На первом этаже висели часы, он опаздывал всего на одну минуту. Такое незначительное опоздание вряд ли будет замечено, он даже может позволить себе пару минут, чтобы отдышаться.
В кабинет Мелемаха Аркеселаевича он вошёл без стука, решив на этот раз быть поувереннее и поспокойнее.
Заметив Диму, тот поднял голову от записей на столе и удивлённо на него посмотрел. Его молчаливое удивление продолжалось секунд двадцать-тридцать и Дима за это время растерял всю свою уверенность. Что не так, подумал он, может я что-то перепутал? Может, сегодня нет сеанса или я пришёл слишком рано, неправильно разглядев время на часах? Или слишком поздно? Тут он вспомнил, что забыл поздороваться. Может в этом всё дело.
– Здравствуйте, – сказал он, но голос сорвался на писк, он прокашлялся и повторил, – здравствуйте.
– Дима… – сложив руки, медленно произнёс Мелемах Аркеселаевич, – у вас всё хорошо?
– Ну да, вроде, – ответил Дима и подумал, что, должно быть, что-то не так с его внешним видом – или он не причёсан, или ширинка расстёгнута.
– А я так не думаю. Вы опоздали на четыре минуты!
– Ну всего-то на четыре…
– Не всего-то! А на целых четыре! Вы думаете мне нечего тут больше делать, кроме как вас дожидаться!?
Дима хотел ответить, что да, это его работа – дожидаться, но вместо этого понурил голову, как бы показывая, что виноват:
– Мне вчера что-то вкололи ночью, я наверно из-за этого так спал, что даже на звонок не проснулся.
– На какой звонок? Какой? – поморщившись, с явным раздражением переспросил Мелемах.
– Ну это, на завтрак…
– Ясно, – кивнул Мелемах с таким видом, что было понятно – он не принимает Диминых оправданий. – Вы хотели что-то сказать?
– Я?
– А кто – я?
– В смысле?
– Хватит дурака валять. Что вы хотели спросить?
– Я? – машинально снова спросил Дима.
– Да-да, черт возьми, вы!
– Ничего…
– Нет, у вас было какое-то сомнение в глазах, минуту назад. Вы что-то хотели возразить. Говорите.
– Я хотел сказать, что вроде бы, как мне кажется, это же ваша работа – сидеть здесь, дожидаться…
– Ясно, – перебил его консультант и надел очки. Зеркальные стекла скрыли глаза. – Поговорим о деле.
– Итак, – он откинулся в кресле, закинул ногу на ногу и сложил руки на колене, – итак, что же вам снилось сегодня?
Диме пришло в голову, что Мелемах пародирует сеанс психоанализа, который был моден в прошлом веке и ещё сохранял свои позиции в начале этого. Он видел нечто похожее в старинных фильмах, когда всё кино было плоским и неинтерактивным, и поведение актёров жёстко задавалось их живыми прототипами, без возможности вмешательства зрителя в действие.
– Мне снилось, что я женщина, – ответил Дима.
– Прекрасно! – воскликнул Мелемах и хлопнул в ладоши. – Прекрасно!
– Не понимаю, что же здесь прекрасного?
– Вы делаете успехи! Видите, вы уже спокойнее говорите мне правду, не запинаясь и не пытаясь уклониться. Замечаете? Уверен, и ход мысли у вас сейчас прямой и простой, а не такой хаотичный, как на прошлой нашей встрече.
Дима прислушался к своим ощущениям и понял, что в словах Мелемаха есть доля истины.
– И что же происходило в вашем сне?
Дима, стараясь указать все детали, пересказал сон. Закончив, он спросил:
– И что же означает мой сон, Мелемах Аркеселаевич?
– Откуда я знаю? Моя задача – научить вас быть правдивым. Я что, на психоаналитика похож??
– Ну да, немного, вот эта вот ситуация напоминает сеанс психоанализа… Но вы меня не поняли, я хотел узнать – это просто сон или видение из прошлой жизни? Мне на ночь что-то кололи такое…
– Не знаю. Может быть и из прошлой. А что такое? Что вас смущает? Не хотите быть женщиной в одной из прошлых жизней?
– Ну… Да, не хочу почему-то.
– А какая разница? Это же было раньше, и тогда вы явно не хотели быть мужчиной. Какое это теперь отношение имеет к вам?
Подумав над словами Мелемаха, Дима признал:
– Никакого.
– Вот и я так думаю. А приятно, наверное, говорить правду, открыто и легко?
Это и в самом деле было приятно. Дима ощущал почти физическое удовольствие от того, что больше не запинается при каждом вопросе Мелемаха, а отвечает свободно и уверено.
– Однако это ещё не победа! – подняв палец вверх, сказал Мелемах. – Это только полпути на пути к настоящему пути. Или даже четверть пути. Нам с вами работать и работать. Пройдёмте в комнату.
Заметив замешательство и испуг у Димы, он ласково улыбнулся и тепло добавил:
– Обещаю, в этот раз всё легче пройдёт. Доза будет меньше, да и организм ваш уже свыкся с препаратом.
Дима проследовал за Мелемахом и сел в кресло, от одного вида которого заболело в груди. Но дружеское поведение Мелемаха успокоило его и он подумал, что боятся наверно больше нечего, всё-таки он уже научился отчасти говорить правду, просто надо озвучивать открыто всё, что он думает и не пытаться запираться в себе.
– Кстати, вы меня по-прежнему лысым называете? – спросил Мелемах, стоя над Димой и выбивая из шприца воздух.
– Нет, – засмеявшись, ответил Дима. – Консультантом и Мелемахом.
– Замечательно, я вижу, у нас налаживаются доверительные отношения, – он ввёл иглу Диме в вену и потихоньку впрыснул содержимое шприца.
Не сказав больше ни слова, он вдруг вышел из комнаты, оставив Диму одного.
Темнота, сиротливые кафельные стены и пол, нелепое кресло, и он сам в этом кресле показались ему антуражем из какого-то мрачного комикса. Ему снилось раньше нечто подобное, какие-то унылые дома и подвалы, одинокие комнаты и камеры. Странно, подумал он, как же меня занесло в такую ситуацию. Что я делаю здесь, в этой дурацкой пыточной камере, в каком-то кресле, уколотый неизвестным препаратом? Ведь начиналось всё совсем иначе. И чтобы понять, как всё начиналось, он попытался вспомнить детство. Он знал, что в обществе детство принято считать порой беззаботности и веселья, чистоты и открытости миру, потерянным раем, о котором потом человек мечтает и сожалеет до конца дней. Но, покопавшись в воспоминаниях, Дима пришёл к выводу, что это стереотип, и в детстве, пожалуй, он был не менее озабочен и печален, чем теперь. Просто тогда его тревожили совсем другие вещи. Но всё-таки, в ту пору у него были определённые идеалы, вера и надежда на что-то, представления о допустимом и недопустимом. И вот теперь, вопреки всем своим представлениям и надеждам, спустя не так уж и много лет, он сам вовлёк себя в какую-то чудовищную историю. Как так? Каким путём он шёл, что от светлых детских ожиданий дошёл до такой жизни?
И вдруг он отчётливо осознал, что в такое нелепое положение его привела ложь. Всю жизнь, начиная с детства, он шёл по пути обмана. Нечестность и неискренность даже не тревожили особо его совесть. Ложь всегда казалась ему удобным и эффективным средством, помогающим легче добиться цели.
– Не переживай так, моя девочка! А ну-ка, а ну расправь бровки! Что нахмурилась, мой котёнок?
Такие слова донеслись вдруг до его слуха. Они были произнесены мягким приятным мужским голосом, принадлежащим очевидно тому, кто следом за этими словами ласково погладил его по волосам. Дима обнаружил, что сидит с закрытыми глазами, склонив голову на грудь. Он резко выпрямился в кресле и увидел над собой блестящие стекла очков Мелемаха.
– Что это вы? – спросил он.
– В смысле? – не понял Мелемах. Он стоял перед Димой, держа в руках стул.
– Ну это вот – моя девочка, котёнок? Это вы сказали?
– Нет, не говорил ничего такого… Что вы обо мне думаете? Какая же вы девочка, Дмитрий? Да и котёнок из вас совершенно никакой. Скорее злая собака.
– Ну спасибо!
– А что такое? Вы что, хотите быть котёнком?
– Да уж хотел бы. Но не для вас, конечно.
– Ну слава богу, что вы от меня не ожидаете ничего такого. А скажите, приятно всё-таки у нас разговор идёт?
– В смысле? Что в нем приятного?
– Я о том, что говорите вы теперь без запинок, прямо и откровенно то, что думаете.
Дима в очередной раз согласился с ним. Действительно, он не чувствовал мучительной неловкости в разговоре, желания что-то утаить, недоговорить. Как же это легко, подумал он, быть честным. Просто говори всё как есть.
– Итак, вам показалось, что вас сейчас назвали девочкой и котёнком?
– «Моей девочкой», – уточнил Дима, подняв указательный палец.
– Неважно. Поговорим об этом позже. А сейчас вот о чём – давайте выясним истоки вашей лжи.
Он уселся на стул, вытащил из кармана халата какой-то прибор и положил его на колено.
– Что это? – спросил Дима.
– Ну так. Устройство записи. Типа диктофона.
– А зачем же?
– Для профилактики. На пути к правде для вас не должно быть никаких затруднений, понимаете? Даже осознание того, что ваша речь записывается и может быть впоследствии где угодно и кем угодно воспроизведена, не должно вас смущать. Правда всегда стоит того, чтобы её сказать, какой бы она не была. Вы готовы?
– Ладно, – ухмыльнулся Дима, – готов.
– Итак, помните ли вы, когда в первый раз солгали?
– Нет.
– Хорошо. А помните ли вы какой-нибудь существенный случай вашей лжи, который сильно смутил вашу совесть? Нечто такое, что оставило дискомфортный отпечаток в вашей памяти? Не спешите, подумайте.
Дима решил последовать его совету – не стал отвечать наспех, и честно попытался вспомнить что-нибудь такое, о чём говорил Мелемах. Некоторое время он молча перебирал в памяти случаи обмана девушек, коллег, друзей, родственников. Вспомнил, как в школе на уроках альтернативной математики постоянно обманывал учительницу. Он словно вдруг увидел себя, худого и бледного, за партой рядом с красивой одноклассницей, а напротив, за учительским столом, сидела огромная женщина со стальным взором. В те времена Диме казалось, что она весит килограмм двести, так велика и мощна она была. Она носила длинные платья и платки, в несколько слоёв намотанные на шею, и всегда была только с одной причёской – с пучком волос, заколотым на затылке спицами. Никто не мог вообразить её в другом виде, это казалось невозможным, чтобы Ирена Альдебарановна пришла с распущенными волосами или, скажем, в джинсах! Хотя джинсы таких размеров наверно не выпускались.
В то время в стране происходил патриотический бум в связи с международными спорами о территориальной принадлежности некоторых участков темной стороны Луны. Правительство одной страны утверждало, что эти зоны являются их исконными территориями ещё с прошлого тысячелетия, а другая ссылалась на результаты боевых действий, закрепивших её право на захваченные земли. Так вот, чтобы выразить своё отношение к национальной проблеме, все граждане носили на шее платки чёрного цвета. Чёрного, потому что этот цвет намекал на тёмную сторону Луны. Дима частенько забывал повязать перед походом в школу платок, а если и не забывал, то являлся с грязным и помятым. А на уроке, задумавшись, часто жевал его. Ирена Альдебарановна всякий раз, увидев это, приходила в ужас и сурово отчитывала его, поясняя, какие идеалы символизирует чёрный платок.
Каждое занятие она начинала с того, что спрашивала Диму – сделал ли он домашнее задание? Он, холодея изнутри, но стараясь выглядеть уверенным, отвечал спокойным тоном, что да, сделал. Тогда она требовала его тетрадь, смотрела и видела, что там ничего нет и ставила ему очередную двойку.
– Зачем ты опять соврал? – спрашивала она, протыкая взглядом его растрёпанную голову.
Он молчал, потупившись, и жевал галстук. А обманывал он учительницу в надежде, что когда-нибудь она поверит ему и не станет проверять домашнее задание.
Но это воспоминание вряд ли что-то значило, к тому времени он обманывал уже легко и никаких угрызений совести не испытывал.
Он впал в сонное расслабленное состояние, ему было приятно сидеть вот так в кресле с закрытыми глазами, и даже присутствие Мелемаха нисколько не мешало. Наверняка это препарат действует так волшебно, – подумал он.
– Дмитрий, не отвлекайтесь. Постарайтесь сосредоточиться. Вспомните другие эпизоды – когда ложь доставляла вам моральное неудобство, – сказал Мелемах.
Дима задумался над его словами о моральном неудобстве. Было ли такое? Ещё как было. И причём в последние годы очень часто. Он же постоянно врал девушкам, с которыми встречался. Врать приходилось потому, что встречался он иногда с двумя или даже с тремя. Например, у него запланирована встреча с одной на вторник, поэтому другой он говорит, что во вторник занят, будет весь день работать и встретиться не сможет, зато свободен в среду. И вот наступает среда, когда он встречается со второй. Она его спрашивает, как он время провёл, что делал. А он уже, конечно, забыл, что говорил раньше, ведь сложно запомнить неправду, и отвечает, что ничего, в общем, не делал, встречался с друзьями или ходил с братом в баню. Девушка сразу понимает, что про вторник он тогда наврал, но не догадывается, что и эти новые сведения тоже ложь. И остаётся в недоумении, зачем же он сказал неправду – может просто хотел отдохнуть от неё? А то что у него засос не плече, длинные черные волосы на одежде и спина поцарапана, она старается не замечать. Но рано или поздно таких несовпадений становится слишком много и она ставит его перед фактом обмана. И спрашивает наконец: «А что это у тебя, засос что ли? И волосы чьи? А кто поцарапал?» Вот тут-то и возникало моральное неудобство. Диме становилось неловко, и он говорил что-то в том духе, что засос сам себе поставил ради смеха, волосы не знает чьи, наверно упали с кого-то в метро, а спину кошка поцарапала, когда он заходил в гости к другу-кошатнику. Или всё сваливал на тренажёрный зал.
– Но мучила ли вас совесть в таких случаях? – вдруг раздался в его голове голос Мелемаха.
Он не мог понять, то ли это на самом деле Мелемах его спросил, то ли это он сам себя мысленно спросил, но голосом Мелемаха. На всякий случай он ответил:
– Не особо. Ну так, бывал конечно неприятный осадок, но если мне удавалось ловко отвертеться, то совесть становилась на своё место.
– Копните глубже.
Предложение «копнуть» вызвало в его воображении образ лопаты – старой, отполированной множеством рук, местами в ржавчине и с засохшей землёй. Он мысленно взял её и копнул, надавил ногой, чтобы поглубже она ушла во что-то такое, во что он её воткнул, а затем постарался поднять вместе с грузом. Очень тяжело она шла, корни сорняков плотно держали весь пласт. Он надавил ещё и она потихоньку поддалась.
Он шёл куда-то через лес и думал о своих учениках. Обернувшись, он увидел их – нескольких мужчин и одну женщину, сидящих на поляне. Она улыбнулась ему ободряюще и сказала беззвучно одними губами:
– До встречи.
Он кивнул и пошёл дальше.
Он шагал по высокому разноцветному мху, мягкому как пышный ковёр. Поначалу вокруг росли сосны, но спустя несколько минут они сменились ясенем. Он искал какой-то определённый ясень, который приготовил заранее, но не мог вспомнить, по каким признакам должен узнать его. Вскоре он увидел особенно крупный экземпляр – в два обхвата шириной и высотой метров сорок-пятьдесят. Он сразу понял, что это тот самый ясень, потому что на его нижнем суку висела верёвка с петлёй. Взобравшись на дерево, он ловко прошёл по толстой ветке до верёвки и сел. Некоторое время он сидел неподвижно, глубоко вдыхая запахи леса, затем подтянул верёвку и просунул голову в петлю. Какое-то неприятное чувство задерживало его – такое, с каким нельзя прервать цепь перерождений, если бы он захотел это сделать. Прислушавшись к себе, он понял, что это за чувство – его задерживали угрызения совести.
Странно, – подумал он, – и всё-таки странно. Я обманул моих учеников. Я учил их одному, а сам сделал совсем другое. Никогда ещё не было между нами лжи, и я первый, как это ни удивительно, солгал. К чему это приведёт?
И он спрыгнул с дерева.
– Всё ясно, – раздался громкий смех Мелемаха. – Вот после того случая вы стали врать легко и обещать всё что угодно. Так мы и думали.
– Кто – вы? – удивился Дима, открыв глаза и подняв голову.
– Не важно. Причина вашей лжи одновременно является её следствием, вот такая интересная диалектика. Соврав в самом начале, вы создали порочный круг –нужно снова и снова лгать, чтобы оправдать первую ложь. Забавно звучит, да – «оправдать ложь»? Но вы, кстати, уже почти совершили конверсию.
– Что я совершил? – не понял Дима.
– Ну, обращение. Вы уже изменились. Осталось только искоренить причину самой первой лжи, исправить её. Исправить то, что вы сейчас рассказали мне. Ваш первый обман.
– Но как!? Я вообще не понимаю, что сейчас такое видел и что вам рассказал…
– О, не переживайте, всему своё время. Кстати, знаете такую поговорку: «Кто правдив, то праведен»?
– Нет, не знаю.
– Конечно, не знаете, я только что её придумал. Удачная, да?
– Вообще-то не очень.
– Да, согласен. Зато вы говорите искренне, и это победа.
– Но с вами легко говорить искренне, вы не обижаетесь на правду. А другие обижаются.
– А вас это не должно тревожить, Дмитрий. Вы не отвечаете за других, за их чувства. Это от вас не зависит. Вы отвечаете только за то, что зависит от вас. А от вас зависит только одно…
– Говорить правду? – закончил за него Дима.
– Да, совершенно верно, – Мелемах раскрыл диктофон, который всё это время держал в руке и вытащил из него сигарету. Заметив недоумение Димы, он помахал коробочкой перед его глазами.
