Ирина Леонидовна Касаткина
Свет далекой звезды
Глава 21. КОВАРНЫЕ ПЛАНЫ
Заведующий кафедрой математики Александр Александрович Паршиков, сидя у себя в кабинете, нервно постукивал карандашом по столу. Вот уже минут сорок он переживал внутреннюю борьбу и никак не мог прийти к окончательному решению – что предпринять. Сразу съесть новоявленного профессора или, действуя постепенно, вымотать ей нервы так, чтобы сама захотела уйти.
Когда он познакомился с Ольгой Туржанской, все его худшие опасения подтвердились. Умна, хороша собой, держится уверенно.
Вот невезуха! Столько лет он стремился к этой должности, стольких врагов одолел – и внутренних, и внешних. Он помнил, как одновременно с ним заявление на конкурс подал доктор наук из университета. Как дружно кафедра провалила этого доктора. И ведь тогда обошлось. Правда, внутри самой кафедры нашлись и другие претенденты на должность заведующего, считавшие, что имеют на нее не меньше прав, чем он.
Они дрались, как пауки в банке. Сколько пришлось собрать компромата, сколько написать анонимок! И все же самый главный соперник – доцент Щадринский – подал-таки заявление на конкурс. Пришлось назначить его ответственным за подготовку билетов к вступительным экзаменам и председателем экзаменационной комиссии по их кафедре. Только тогда этот жадный гад забрал свое заявление обратно.
И вот теперь через год все может рухнуть из-за какой-то пришлой бабы. Через год ему переизбираться. В том, что она будет претендовать на его должность, он не сомневался. Профессор же – ей и карты в руки. Он на ее месте по трупам бы пошел. Как уже шел однажды.
И ведь ее изберут. Вон у нее трудов сколько – и научных, и методических. А у него – кот наплакал. Да и кому она нужна − эта наука?
Но она-то будет ею продолжать заниматься. И им из-за этого не видать покоя – ректор сожрет. Он и так в последнее время что-то стал слишком многого требовать – и чтоб качество знаний подняли, и чтоб науку двигали, да с публикациями в центральной печати. И чтоб методическая работа велась не от случая к случаю, а постоянно, да не на бумаге, а на самом деле. Отчеты ему подавай.
Но что же предпринять? Сразу съесть, похоже, не удастся. У нее за спиной мощная поддержка – он уже убедился в этом. Значит, нужно время. А его в обрез. За этот год, лучше за полгода, ее обязательно надо "уйти".
Слезами горю не поможешь, решил, наконец, заведующий, пора вырабатывать план действий.
– Верочка, – позвонил он секретарше. – Щадринского, Матусевича и Тихонову ко мне.
Когда вся троица во главе с парторгом кафедры Марией Тихоновой явилась пред его светлые очи, Александр Александрович, кратко изложив им суть проблемы, попросил высказать свои предложения.
– Пробную лекцию ей завалить, – сразу выдал Щадринский. – В первый раз, что ли? Мало мы душили?
– А если ректор придет?
– А что он в этом понимает? Скажем: здесь неграмотно, здесь методически неверно, там нерационально. Запишем решение кафедры – лекция прочитана на недостаточном методическом и научном уровне – звучит? Что, наши не проголосуют, что ли?
– Хорошо. Это сделаем. Еще?
– А ты потом пару раз сходи к ней на другие лекции, вроде как с проверкой – выполнила она рекомендации кафедры или нет. И запиши, что не выполнила. Пусть подергается.
– Это само собой. Какие еще есть предложения? Вы думайте, думайте. Станет она заведующей – вам всем туго придется.
– В ее группах надо найти своих студентов, сам понимаешь, кого. И дать им задание: пусть записывают все ее оговорки и промахи. До сессии собирать, а потом на заседании кафедры обсудить и осудить. Сделать письменное предупреждение с занесением в протокол. А осенью повторить. Вот уже и вывод о служебном несоответствии.
– Хорошая мысль. Молодец Игорь! А вы что молчите? – напустился он на Матусевича и Тихонову. – Вас это не касается? Изберут ее – вам всем труба.
– Говоришь, не замужем? – Матусевич почесал затылок. – А давайте ей Лисянского подсунем. Вдруг клюнет? А тогда его жене сообщим. Женька баба бешеная. Шуму будет! Бьюсь об заклад: сама сбежит, не выдержит.
– А Лисянский согласится?
– Для дела – а чего ж? Тем более она, говоришь, смазливая. А Гарик Лисянский, сам знаешь, ни одной юбки не пропустит. И ни одна юбка к нему не останется равнодушной – красивый кобель. По крайней мере, до сих пор таких не находилось.
– Все это хорошо, но мелко. Надо бы что-то придумать по-крупному. Чтоб ее сразу так шарахнуть! Чтоб уже не очухалась.
– Не выйдет. Ничего ты с ней сразу не сделаешь. Не забывай кто она и кто за ней. Бьюсь об заклад, о ней ректору уже все уши прожужжали. Нет, здесь надо действовать аккуратно. Ничего, мы ее постепенно дожмем.
– Маша, а ты что предлагаешь?
– А я подговорю наших создать вокруг нее вакуум. Никакой поддержки, никакого общения – полная отчужденность. Пусть поймет, что она здесь никому не нужна. Это, знаешь, очень действует на нервы.
– Хорошо. Ваши предложения принимаю. Идите и приступайте. Открытую лекцию ей назначу на следующей неделе.
– Ты там выбери тему покруче. Чтобы наши олухи ничего не поняли.
– Это само собой. Ну, идите, а то мне на совет пора.
Разговор с заведующим кафедрой надолго испортил Ольге настроение. Внутренне она была готова к тому, что ее ничего хорошего не ждет, – ведь знала, как ее избирали. Но чтобы такая откровенная неприязнь – этого она, признаться, не ожидала.
Нет, он был, конечно, вежлив, предложил сесть, расспросил, как устроилась, как настроение. Но когда Ольга попыталась рассказать ему о планируемой ею учебной, методической и научной работе, он все с ходу отмел, даже не вникая в суть предложений.
Дополнительные консультации? Зачем это? У студентов и так мало времени – у них ведь не одна математика. Тесты для выявления пробелов? Опытный преподаватель сам знает, где студенты плавают. Методички в помощь отстающим? А мы свои разрабатываем – нам ваши не подходят. Научная работа? У кафедры другие научные интересы. А вы, Ольга Дмитриевна, готовьтесь к пробной лекции – у нас так положено. Ну и что же что у вас большой опыт чтения лекций. То у вас, а то у нас. Подберите тему и сообщите ее мне сегодня же.
Но когда Ольга через полчаса принесла ему название темы, он на нее и не взглянул.
– Открытой у вас будет другая лекция, – заявил заведующий, – мне хотелось бы знать, как вы изложите вот этот материал. Учтите: ваш поток слабый, с зимней сессии осталась масса двоек. Многие до сих пор не пересдали. Теперь вам придется у них принимать переэкзаменовку.
Ага, прими, прими у них экзамен, злорадно подумал он. Ты, видать, добренькая. А я потом проверю, что у них в голове осталось. И выдам тебе по первое число.
– Но вы же отвергаете дополнительные консультации, – удивилась Ольга, – как же их подготовить к переэкзаменовке? Уже летняя сессия скоро. Если не усвоен материал первого семестра, они же справятся с новым. Им срочно нужна помощь.
– Пусть сами готовятся. Нечего лекции пропускать да спать на них. А не могут – пусть репетиторов нанимают. Никто с ними носиться не обязан. Все, кончаем этот разговор. Идите и готовьтесь к открытой лекции.
– Только один вопрос, – задержала его Ольга. – Вы, конечно, знаете, что эту теорему можно доказать двумя способами. Первый подлиннее, но зато понятен даже слабым студентам. Второй короче, но более красив. Правда, поймут его только те, кто хорошо знает основы школьного курса. Посоветуйте, какой способ мне применить на лекции, – вы же лучше знаете своих студентов.
Ольге было известно, что в потоке, с которым ей предстояло работать, прежде читал лекции он сам. С приходом Ольги на кафедру заведующий свалил на нее часть своей нагрузки. Хотя, нельзя сказать, что он был сильно загружен учебными занятиями. По сравнению с некоторыми преподавателями, буквально задыхавшимися от перегрузки, его нагрузка была просто смешной.
Ольга обнаружила, часовая нагрузка преподавателей кафедры была распределена крайне неравномерно. В ее институте Борис Матвеевич, зная Ольгину щепетильность, сам поручал ей распределять учебную нагрузку. Как тщательно она подсчитывала часы, как советовалась с коллегами, чтобы учесть все пожелания и никого не обидеть.
А здесь? У одних доцентов по тридцать часов в неделю, у других, как, например, у Щадринского или Лисянского, всего по десять-двенадцать. Конечно, может у них большая научная работа: подготовка докторской или работа над монографией. Но что-то непохоже.
– Думаю, второй способ предпочтительнее, – ответил на заведующий, – во-первых, он короче, во-вторых, пусть приучаются думать. Не обязательно чтобы все было понятно. Пусть поломают голову – это полезно.
– Ну вам виднее, – согласилась Ольга, – последую вашему совету.
Cо студентами своего потока она уже познакомилась на практических занятиях – в процессе решения задач. Математику они знали значительно хуже, чем ее ленинградские студенты. Ольга протестировала их по своей методике и выявила наиболее уязвимые места в знаниях. Таких мест оказалось катастрофически много. Часть студентов не умела решать простейшие уравнения – даже с одним иксом. Да что там уравнения, если у половины были проблемы со сложением и вычитанием дробей. Их знание математики находилось где-то на уровне третьего-четвертого классов.
– Как они могут понимать лекционный материал? – поражалась Ольга. – Им же нужен срочный ликбез! И его надо было организовать еще в первом семестре. А мне заведующий кафедрой запрещает проводить консультации. И ведь это его курс, он же знает, не может не знать – о положении дел. Как его понимать – ума не приложу.
Глава 22. УЧЕНЫЙ СОВЕТ
Она сидела в преподавательской, обхватив голову руками, и предавалась невеселым размышлениям. Здесь и застал ее звонок секретаря Ученого совета.
– Ольга Дмитриевна, вам как профессору положено принимать участие в заседаниях Ученого совета вместе с заведующим кафедрой. Разве он вас не предупредил?
– Нет. Он меня приглашал, но только чтобы объявить об открытой лекции.
– Странно. Я же ему напоминал. Будьте добры немедленно явиться в большую лекционную аудиторию.
Когда Ольга, запыхавшись, прибежала туда, Ученый совет уже начался. Выступал ректор. Он очень эмоционально поведал присутствующим о тяжелой ситуации с учебой студентов младших курсов. Куча "хвостов" еще с зимней сессии, множество задолженностей по лабораторным работам, массовые пропуски лекций. А всего через полтора месяца – летняя сессия.
– Я еще понимаю, когда студенты получают двойки на экзамене по математическому анализу! – возмущенно восклицал ректор. – Там надо уметь думать. Но почему столько двоек по истории партии?
– Вы хотите сказать, что на моем предмете думать не надо? – возмутился заведующий кафедрой научного коммунизма.
– Нет-нет! – испуганно возразил ректор. – Я только хотел сказать, что на математике надо соображать.
– А у меня что, соображать не надо? – взвился историк под дружный хохот совета.
– Смейтесь-смейтесь – как бы плакать не пришлось. – Ректор горестно махнул рукой и, собрав листки с цифрами, передал слово проректору по учебной работе.
Теперь объясняйся с этим заядлым коммунистом на партсобрании, огорченно подумал он и вдруг обозлился: а чего, в самом деле? Тридцать двоек по истории партии. Подумаешь, какой сложный предмет. Вызубрить даты и решения партсъездов – и все дела. Нет, все принципиальными себя показывают. Вот он, ректор, тоже покажет себя принципиальным. Вкатает выговор заведующим самых "хвостатых" кафедр и назначит окончательный срок ликвидации задолженностей. Последний. И пусть попробуют их не ликвидировать.
Особенно негодовал ректор на математиков. Вроде и конкурс был неплохой – три человека на место. А набор опять – хуже некуда. Конечно, он нажмет – тройки всем поставят, куда они денутся. А что потом? Потом спецкафедры будут за головы хвататься. Как их учить, если они интегрировать не умеют и в теории вероятности ни бум-бум? Ведь математика – язык всех технических наук.
Он вспомнил, как в свое время изучал этот предмет. Тех, кто не знал наизусть таблицы пределов, производных и основных теорем, их доцент не допускал не то что к экзамену – к зачету. И конкурс тогда был не больше, чем теперь. Но таких "темных", как нынешние, у них в потоке вообще не было.
Причины резкого ухудшения знаний выпускников школ ректору, конечно, были известны. Много лет подряд педагогические вузы страны при приеме отдавали преимущество ребятам из сельских школ и семей рабочих − или отслужившим в армии. Льготы имели также те, кто имел двухлетний рабочий стаж. Им было достаточно получить на вступительных экзаменах одни тройки, чтобы быть зачисленными. А городские абитуриенты из семей служащих, сдав экзамены на четверки и пятерки, зачастую оказывались за бортом. В итоге поступали в педвузы в основном бывшие троечники и двоечники. Надежды на то, что они, познавшие трудности, будут активно стремиться к вершинам знаний, не оправдывались. Бывший слабый ученик становился плохим учителем.
Может быть, для будущих педагогов некоторых гуманитарных дисциплин такой подход и имел смысл. Но применительно к математикам и физикам подобная практика привела к катастрофическим последствиям. Ведь выпускники педвузов обязаны были работать только в школе – больше нигде. Любой начальник отдела кадров, принявший молодого педагога на работу, рисковал своей должностью. И вот все эти педагоги, зачастую сами не умевшие решать задачи из школьных задачников, заполнили школы страны. И принялись учить детей наукам, без знания которых немыслим технический прогресс ни в одной стране мира. Все будущие техногенные катастрофы, крупнейшие аварии, отставание от ведущих стран мира были обусловлены этим ошибочным подходом к набору абитуриентов на наукоемкие факультеты.
А теперь подошло время поступления в вузы уже учеников этих, с позволения сказать, учителей − что и дало такое резкое снижение качества знаний у первокурсников.
Но ведь нельзя сидеть сложа руки, ссылаясь на объективные причины. Надо же что-то делать. Надо совершенствовать систему набора, отбирать лучших – ведь теперь, слава богу, почти все льготы отменены. Даже медалисты сдают экзамен. Правда, только один, но в их вузе это математика. Надо сделать подкурсы более эффективными. Надо начинать работать с отстающими с первых дней учебы, организовать систематические консультации, разрабатывать новые методики. Почему спит заведующий? Для чего взяли на кафедру профессора? Разве не для этого самого?
Ректору было известно, что в своем ленинградском вузе профессор Туржанская разработала целую систему работы со слабыми студентами, благодаря чему почти все первокурсники стали сдавать матанализ без двоек. Так пусть покажет свое умение и в их институте.
– А вы знаете, коллеги, – обратился он к аудитории по окончании доклада проректора, – что наш новый профессор кафедры математики умеет отлично работать с двоечниками. Дадим ей слово – пусть изложит свою точку зрения на выход из нынешнего плачевного положения.
– Вообще-то я не готовилась к выступлению, – растерялась Ольга, – я даже не знала, что должна присутствовать на Ученом совете. У меня, конечно, есть мысли о том, что и как надо делать. Есть соответствующий план и необходимый опыт. Я поделилась ими с заведующим кафедрой, но он, к сожалению, их не одобрил.
– А вы поделитесь с нами, – настаивал ректор,– с вашим заведующим мы потом обсудим, что его не устраивает в ваших предложениях.
Паршиков позеленел. В голосе ректора, прозвучавшем столь многообещающе, он не услышал для себя ничего хорошего. Вот стерва! Ну кто ее за язык тянул? Черт, он совсем забыл, что она тоже член совета. Вернее, даже не забыл, а понадеялся, что обойдется. Ну не пришла и не пришла. Кто ж знал, что этот настырный секретарь найдет-таки ее. Теперь начнется.
Все его худшие ожидания оправдались сполна. Конечно, Туржанская рассказала о проведенном ею тестировании студентов. Все-таки провела вопреки его запрету. Ну погоди! О катастрофическом положении в его бывшем потоке. О необходимости принятия срочных мер. О предлагаемых ею консультациях, которые следует организовать с привлечением всего преподавательского состава.
Поделилась опытом проведения вступительных экзаменов в ленинградском вузе. По ее словам, все блатные дела они свели у себя практически к нулю. Экзамены у них были только письменные и совершенно прозрачные. Представители родителей могли присутствовать на экзамене, сидя в верхних рядах аудитории, и наблюдать, как их детки отвечают на вопросы билетов. Исключалась всякая возможность передачи шпаргалки или подсказки со стороны экзаменаторов. Шифровали работы тоже гласно. Все отличные и неудовлетворительные ответы перепроверялись комиссией, включавшей в свой состав преподавателей кафедр, представителей деканатов и родителей.
До тех пор пока все работы не были проверены, никто из преподавателей аудиторию не покидал. Им даже бутерброды с чаем туда приносили. Все оценки тут же вывешивали на доске объявлений. В этих условиях пытаться завысить оценку за соответствующую мзду мог только самоубийца.
Конечно, кое-кто из представителей деканатов или лаборантского состава находил способы нажиться на родительском стремлении любыми путями протолкнуть свое чадо в вуз. Как правило, эти люди не имели никакого отношения к приему экзаменов. Но они обещали группе родителей "сделать" высокий балл их отпрыскам − и за это брали вперед немалые деньги. Часть деток поступала самостоятельно, а остальные пролетали. Пролетевшим деньги сразу возвращали, а поступившим нет.
Суммы набирались немалые. Но самое страшное: заплатившие деньги оставались в полной уверенности, что поступили за взятку − о чем они, конечно, рассказывали родным и знакомым. Как при этом уродуются юные души – никто из мздоимцев не думал.
До поры до времени Воронов об этом ничего не знал. Но когда прознал от одного знакомого, которому был предложен подобный вариант, БМВ взорвался.
– Вы меня позорите! – кричал он, собрав весь коллектив кафедры, включая лаборантов и уборщиц. – Вы себя позорите! Узнаю, кто это делает, посажу, клянусь здоровьем!
На собрании родителей и абитуриентов ректор рассказал обо всех этих безобразиях и попросил сообщать ему лично, если к кому-нибудь обратятся с подобным предложением. Институт замер в ожидании крутых мер.
И они не заставили себя ждать. С позором выгнали двоих лаборантов и даже одного доцента, которые действительно не имели к принимающим кафедрам никакого отношения. Вывесили соответствующий приказ. Заявили в прокуратуру. Все это надолго отбило у кое-кого охоту заниматься столь опасным, хотя и прибыльным, бизнесом.
Билеты к экзаменам составляла вся кафедра. Каждый преподаватель должен был положить на стол десять билетов с примерами и задачами по всему курсу школьной математики. Поскольку на кафедре работали два десятка преподавателей, билетов набиралось много. Из них БМВ сам выбирал варианты для экзаменов в соответствии с количеством поступавших. Прошлогодние билеты вывешивали в коридоре – чтобы все желающие могли с ними ознакомиться.
Обо всем этом Ольга рассказала Ученому совету. От ее рассказа ректор пришел в восторг.
– Я лично поручаю вам, Ольга Дмитриевна, – с воодушевлением заявил он, – внедрить эту систему приема экзаменов в нашем институте. Назначаю вас председателем экзаменационной комиссии. Будете отвечать и за математику, и за физику, и за диктант. Прошу вас и заведующего кафедрой математики завтра в 15 часов ко мне в кабинет. Расскажете о конкретных мерах по ликвидации задолженностей и подготовке к летней сессии.
Услышав все это, Александр Александрович впал в глубокое уныние. Все мероприятия, придуманные им и его соратниками по удалению Туржанской с кафедры, теряли всякий смысл. Поскольку они предпринимались, чтобы удержаться у власти, а власть ему нужна была в основном, чтобы держать прием абитуриентов под личным контролем. Ведь приемные экзамены – это золотой Клондайк для умных и предприимчивых людей.
Теперь придется пресмыкаться перед этой бабой, соблазнять ее, делиться учениками. Хорошо хоть от ознакомления с билетами она его отстранить не может – ведь он должен их подписывать. Значит, обязан изучить, оставив у себя в кабинете хотя бы на пару дней, и внести поправки. За это время он успеет их скопировать и прорешать со своими учениками. Но все равно придется делиться и с Щадринским, и с Лисянским. Да и Тихонова не отстанет. А чем больше людей знает содержание билетов, тем вероятнее утечка. Дойдет до Туржанской – дойдет до ректора. И тогда кранты – тогда, конечно, ему заведующим кафедрой уже не быть.
Что ж, надо временно лечь на дно. Делать вид, что он полностью поддерживает все начинания профессора. Но компромат копить, копить – авось пригодится. И пусть дружная тройка соратников напрягается. А в случае чего, их можно будет подставить.
В заключение профессор Туржанская пригласила членов Ученого совета на свою открытую лекцию, чем окончательно добила Паршикова. Нет, ну до чего наглая баба! Ничего не боится. Что ж, посмотрим, как ты ее прочтешь.
