Ирина Леонидовна Касаткина
Свет далекой звезды
А Дима, взяв Маринку под руку, повел ее вниз к их скамейке. К счастью, и на этот раз она была свободна. Может, потому, что с аллеи ее заметить было трудно – кусты скрывали. Они сели близко-близко друг к другу, и Дима принялся листать одну из принесенных тетрадей. В ней находились стихи последних лет. Среди них встречались очень даже ничего. За один он зацепился и стал читать вслух своим меховым голосом:
– В темной речке застыла
Грусть уснувшего сада.
Мелкий дождик уныло
Гасит жар листопада.
– Гениально! – сказал он. – Ну, просто, Есенин. Нет, Тютчев. Так и видишь этот беспросветный денек – даже дрожь пробирает.
– Дуб, промокший до нитки,
Мрак, плывущий с востока,
Тишина за калиткой.
До чего одиноко!
– Гениально! – повторил он, помолчав. – В твоих стихах, Мариночка, всегда чувствуется настроение. Не то, что у иных поэтов – читаешь-читаешь и ни уму, ни сердцу. Но почему в них столько печали? Вот, например, это стихотворение. Разве может такая чудесная девушка быть одинокой? Ведь, чтобы так написать, надо много пережить. Много грустного. Вряд ли ты на самом деле испытала то чувство безнадежного одиночества, которое так точно выразила в этих стихах.
– Да, Дима, ты прав, – согласилась Маринка, – я иногда пишу, как будто заглядываю вперед. Вот и это стихотворение − когда я его писала, представила себя такой отвергнутой, такой покинутой, что сердце сжалось. Как будто меня бросил самый любимый человек на свете, изменил мне. И вот я сижу одна, за окном моросит дождь, приближается вечер. И никакой надежды. Ведь такое может произойти? У меня самые лучшие стихи получаются, когда я чувствую, переживаю, о чем пишу.
– Какую страшную картину ты нарисовала, Мариночка. Но я полагаю – такого никогда не случится. Разве можно покинуть столь очаровательную и талантливую девушку? Нет-нет, эти стихи не о тебе.
– Я надеюсь. Но ведь так бывает? Пусть не со мной – с другими. Я представляю себя на их месте, и мне кажется – чувствую то же, что и они.
– Да, кстати, почему этот неприятный тип, твой друг, назвал тебя любимой подругой? У вас с ним что – какие-то близкие отношения?
– Нет, Дима, нет! Никаких отношений. Мы, действительно, только друзья. В одном доме живем, в один детский сад ходили. Теперь вот одну школу заканчиваем. Он с шести лет влюблен в… одну девушку. – Она чуть не ляпнула «в мою подругу», но вовремя прикусила язык. – Это их мы видели в парке, когда познакомились. Помнишь, он еще кулак показал? Чтобы, значит, я не мешала. Он тогда в первый раз ее поцеловал. И был так счастлив! А стихи мои ему действительно нравятся.
– Так сильно нравятся, что он их все держал у себя дома? Что-то непохож он на увлеченного поэзией. Нет, Мариночка, что-то тут не так. Похоже, ты темнишь. Ну да, ладно, не хочешь говорить – не надо. Главное, что у вас с ним ничего нет. Значит, у меня есть надежда. Да? – И он лукаво заглянул ей в глаза.
– Надежда на что? – смущенно спросила Маринка. Сердце ее замерло. Вот сейчас он признается ей в любви. Как она мечтала об этой минуте. Признается, а потом… поцелуй? Хорошо, что она перед встречей съела два шарика "тик-так". Интересно – как она сейчас выглядит со стороны? С его стороны?
– Надежда на продолжение наших отношений. Может, именно мне посчастливится завоевать твое сердечко? Как ты думаешь?
Дима лукавил. Он прекрасно понимал, что девушка уже влюблена, но ему не хотелось форсировать события. Во-первых, ситуация с Дашенькой еще не изгладилась из его памяти. Во-вторых, в последнее время на него навалилось слишком много проблем – и в школе не все ладилось, особенно с физикой и химией, и дома предки доставали – когда определишься с вузом, надо же репетиторов нанимать, все ребята уже давно занимаются, сколько можно бить баклуши. Но главное, он не был уверен в себе самом.
Нет, девушка ему безусловно нравилась. Хорошенькая и умненькая – то, что надо. И поцеловать ее он был бы не прочь. Но что-то его останавливало от этого шага. Дима понимал, что для нее поцелуй равносилен объяснению в любви. Но объяснение в любви – это серьезно. А для серьезных отношений он еще не чувствовал себя созревшим.
Буду пока просто встречаться, – решил Дима, – пусть события развиваются естественным путем. Сегодня погуляем еще немного, потом доделаю уроки и займусь ее стихами. Может, за вечер, пару песен сочиню. А когда почувствую, что созрел, тогда и объяснюсь. Куда спешить?
Опустив голову, Маринка размышляла над его словами. Фактически он спросил, согласна ли она встречаться дальше. А зачем спросил? Когда и ежу понятно, что согласна. Иначе она бы не бегала к нему на свидания. Может ли он надеяться на ее любовь? Да он и так знает, что нравится ей – зачем спрашивать? Как то все это… Может, он на нее за Гену обиделся? Тот так по-хамски с ним разговаривал. Ну она Генке задаст! Но в любви он ей определенно не объяснился и поцелуя не будет. Что же ему ответить? А ничего не надо отвечать – молчать и все. Пусть понимает, как хочет.
Искоса поглядывая на девушку, Дима ждал. Нет, какая она все-таки хорошенькая. Смуглая, румяная и брови вразлет, как крылья ласточки. И ресницы длинные. Накрашенные, конечно, но очень мило. Молчит, не отвечает ему. Молодец, скромная девочка. Это не Дашенька – та уже наизнанку бы вывернулась, чтобы доказать, как она его любит. Не стоит больше ее мучить. Погуляем еще чуть-чуть, и провожу ее домой, – решил Дима.
– Муравьи здесь что-то разбегались, – сказал он, стряхивая с руки воображаемого муравья, – наверно, муравейник рядом. Пойдем, Мариночка, проведаем Берту да я тебя провожу, а то назавтра уроков тьма. А я за них еще не брался.
Расстались они прохладно. Правда, Дима, как всегда, поцеловал ей руку и посмотрел ласково в глаза. Но она не улыбнулась в ответ. Кивнула и убежала в свой подъезд.
Обиделась, – огорченно подумал Дима, – а за что? Что он сделал не так? Слегка изобразил ревность. Похвалил стихи. Что еще? Дал понять, что надеется на большее. Вроде, обижаться не на что. Ну, да ладно, главное, ее тетради у него. Пару дней он выдержит, потом позвонит. За это время она должна соскучиться.
Глава 52. МАРИНКИНЫ ТЕРЗАНИЯ
Расстроенная Маринка, придя домой, бухнулась на диван и долго лежала, глядя в потолок. Наконец отец возмутился:
– Не представляю, как можно целый час бездумно валяться, глядя в одну точку, и ничего не делать? Тебе что, заняться нечем? Так возьми книгу или, на худой конец, телевизор включи. А лучше пойди – матери на кухне помоги.
– Почему бездумно? – обижено размышляла Маринка. – Очень даже думно! Если я лежу молча, это не значит, что я ни о чем не думаю. Как раз наоборот. Но разве они поймут. Для них все мои переживания – полная ерунда. Какие все-таки эти взрослые – что родители, что учителя – странные. Все у них наизнанку – то, что для нас самое главное, они считают чепухой, а на что не стоит даже внимания обращать, самым важным, важнее всего на свете.
Взять, к примеру, вчерашний случай с Сашкой Олениным. Как физичка на него орала, что он учебник забыл! Как же это он будет решать задачи, глядя через плечо к соседу? Решать по одному задачнику – с ее точки зрения – все равно, что сидеть вдвоем на одном стуле. Ну и что? Им случалось и втроем сидеть на одном стуле. И вообще – нужны Оленю эти задачи! Он их как не решал, так и не будет решать. С доски спишет, а на контрольной передерет у кого-нибудь. Для него сейчас куда важнее проблемы с Иркой. Вот что действительно важно.
Или взять ее, Маринку. Сейчас для нее самое главное – главнее ничего и быть не может – как относится к ней Дима Рокотов? Кто она ему – поставщик стихов для его песен или нечто большее? Но разве кто-нибудь из взрослых это поймет? Для них же важнее учебы ничего нет.
Нравлюсь я ему или не нравлюсь? – мучительно размышляла Маринка. Вроде бы нравлюсь. Но мы уже знакомы почти два месяца. Сегодня было десятое наше свидание, а он все топчется на месте. Другие едва ли не с первого раза начинают целоваться, а этот – все только в ладошку. Хотя, может, он и прав? Если не уверен, что любишь, зачем целоваться?
Но что же мне делать? Перестать с ним встречаться? Или продолжать? Но, может, он меня просто использует, как автора, – и все?
Сделаю так, – решила – она, если он меня еще раз пригласит на свидание, откажусь. Пару раз откажусь под удобным предлогом. И посмотрю на его реакцию. Если он хоть немного влюблен, то должен по-настоящему огорчиться и настаивать на встрече, искать ее. А если нет, легко согласится встретиться когда-нибудь потом.
Но на душе у нее скребли кошки. Все-таки Дима ей нравился и с каждой встречей все больше. Новое незнакомое чувство, высокое, как океанская волна, накатывало на нее. Она боялась этого чувства и одновременно стремилась к нему, хотя понимала, что, если оно ее захлестнет, то с головой.
Три дня от Димы не было ни слуху, ни духу. Маринка выжидающе смотрела на телефон, но он молчал. С Геной она так и не переговорила – тот все время крутился возле Лены. Наконец, она решила позвонить Гене сама.
– Маринка, прости меня, – сразу извинился Гена. – Сам не знаю, чего я на него окрысился. Слишком он хорош – даже завидно стало. Держи его покрепче и никому не отдавай. Мировой парень!
Гена сознательно кривил душой – он говорил совсем не то, что думал. Но своя рубашка ближе к телу. Пусть Маринка побыстрее заполучит этого Диму со всеми потрохами – меньше опасности он будет представлять для него, Гены.
– Нет, ты вправду так думаешь? – обрадовалась Маринка. – А мне сначала показалось, что он тебе не понравился. Знаешь, он меня к тебе приревновал.
– Это хорошо, – одобрил Гена, – ревнует, значит, любит. И почему он мне должен нравиться? Он тебе должен нравиться, а мне он до фени. Смазлив, но держится достойно, за словом в карман не лезет. И похоже, спорта не чурается – мускулы у него ничего. В общем, для тебя – в самый раз. Выбор одобряю. Дерзай!
– Ген, а можно с тобой посоветоваться?
– Конечно, подруга. Я весь внимание.
– Понимаешь, мы с ним столько встречаемся, а он меня – только в ладошку, и все. Я уже думаю: может, он со мной только из-за стихов? А так – может, я ему и не нужна вовсе?
– Понимаю. Но если бы только из-за стихов, так он мог бы просто попросить их у тебя. Еще тогда – во Дворце. Ты ведь не отказала бы?
– Конечно, нет. Знаешь, как приятно слышать песни на свои слова.
– Вот видишь! Значит, ему еще что-то нужно от тебя кроме стихов. Может, ты ведешь себя, как недотрога? Вот он и не решается к тебе подступиться.
– Да нет. Веду себя нормально. Улыбаюсь ему. И руку не отдергиваю. Нет, дело не в этом.
– А он тебе как – очень или так себе?
– Очень. Нет слов – как! Он все время перед глазами – ничего с собой не могу поделать. Уроки уже на ум не идут. Как я теперь тебя понимаю, – ты даже представить себе не можешь! Но тебе легче – ты мужчина, ты имеешь право сделать первый шаг. А я должна лишь молча ждать: позвонит – не позвонит, скажет – не скажет. Так устаешь от этого.
– Ага, нашла, кому завидовать. Ты все-таки с ним встречаешься и определенно нравишься ему. А тут столько лет − и сплошной туман. Такая безысходность – хоть волком вой. Я же без нее не могу жить – хоть ты это понимаешь?
– Геночка, конечно, понимаю. А ты думаешь, она не понимает? Еще как понимает! Знаешь, как она тебе сочувствует.
– Плевал я на ее сочувствие. Постой! Она тебе сама это сказала? Что сочувствует?
– Да – мы с ней как-то говорили о тебе. Она все понимает. И как ты ее любишь, и как она обязана тебе. Но… понимаешь, Гена, она не знает… сама не знает, чего хочет. Тем более ты должен добиваться ее. А то узнает… не то, что надо. Не подпускай к ней никого.
– А как? Она теперь по Интернету бродит, знакомится со всякими. Как уследишь?
– Не знаю, что тебе еще посоветовать. Мне бы кто посоветовал. Невезучие мы с тобой, Гена, в любви.
– Да. Но у тебя хоть есть надежда. А у меня ее все меньше и меньше.
И не в силах больше продолжать этот разговор он положил трубку. Потом, не выдержав, позвонил Лене.
– Лен, можно к тебе?
– Зачем?
– Просто так. Раньше ты не спрашивала.
– Гена, раньше мы были детьми. А теперь мы выросли. Я доделываю уроки и буду купаться.
– А можно я тебе спинку потру?
Короткие гудки. Положила трубку. Рассердилась. Уже и пошутить с ней нельзя. Как жить?
И от безысходной тоски он сел за уроки.
Маринке тоже ничего не лезло в голову. Но, чтобы родители не цеплялись, она разложила учебники и сделала вид, что занимается. И не заметила, как и на самом деле включилась в этот процесс. Тем более, что назавтра грозила четвертная по физике.
Под конец четверти учителя словно взбесились. Каждый стал тянуть одеяло на себя. Химичка утверждала, что важнее ее предмета ничего нет и быть не может. Подобно тому, как химия простирает руки свои в дела человеческие – ее любимая фраза – так и химичка широко простирала химию в свободное время одиннадцатиклассников, грозя полностью занять его своими реакциями.
Не отставала от нее и физичка. Они проскочили семимильными шагами учебник, и теперь она стала задавать им по всем темам безумное количество задач.
– Но я же не требую, чтобы вы их все решали! – восклицала она в ответ на их возмущение. – Вы должны уметь их решать, а это не одно и то же. Не хотите – не решайте. Видите, что задача легкая – пропустите. Решайте только те, что вызывают у вас трудности. Но учтите: на контрольной любая из этих задач может быть в билете.
Ну разве не издевательство? Значит, если задачу можешь решить – не решай, а если не можешь – решай. А как ее решать, если не можешь?
– Людмила Анатольевна, у нас ведь не одна физика, есть и другие предметы, – жалобно взывали они к ее совести.
– Да что вы говорите? Вот не знала! А вам не кажется, что кроме других предметов у вас есть еще и физика? – парировала она. – И вообще, физикой нужно заниматься каждый день независимо, есть она у вас завтра или нет. Ведь сдавать придется материал за все пять лет. В этом году физика должна стать для вас не предметом, а образом жизни!
Ну что тут скажешь? Хоть ложись и помирай.
А эти бесконечные сочинения? Они съедали последние ошметки свободного времени. Хорошо, что некоторые сознательные родители взвалили их написание на свои плечи. Но ведь такие были далеко не у всех.
Завтра контрольная по физике, послезавтра зачет по химии, контрольная по алгебре и сдача очередного сочинения. Еще на этой неделе зачеты по истории и английскому. Интересно, а где взять время на личную жизнь? Им уже по семнадцать, молодость проходит, еще два-три года и кому она, Маринка, будет нужна? Совести нет у этих учителей – вот что я вам скажу.
Маринка взяла задачник по физике и принялась его листать. Завтра контрольная по колебаниям и волнам.
Заколебали! – подумала она. Так, эту решу, эту решу, эту тоже решу – она всего в одно действие. А вот эту, пожалуй, не решу. С этими шариками на пружинках у самой шарики за ролики скоро заскочат. Позвонить Лене? Нет, не буду, ведь решила держаться от нее подальше. Интересно, Гена решил?
И только она хотела снова позвонить ему, как телефон зазвонил сам.
– Это Он! – замирая, подумала Маринка. – Господи, сделай так, чтоб это был Он!
– Мариночка! – услышала она бархатный голос Димы – Мы же не договорились, когда встретимся. Может, завтра часиков в шесть?
Как будто ему что-то мешало договориться. Поцеловал руку и ушел. А теперь вроде как вспомнил. Через три дня. Держаться, сразу не соглашаться!
– Извини, Дима, но у меня послезавтра зачет и контрольная, – сделав над собой усилие, ответила она.
Боже, как ей хотелось встретиться с ним! Прямо сейчас. Ведь последние теплые деньки уходят. Но уговор дороже денег. Решила, так решила – теперь надо держать марку.
– А послезавтра?
– Послезавтра еще два зачета. И сочинение надо сдавать, а я еще и не бралась. Правда, не могу. Извини.
Произнося эти слова, она даже возгордилась. Вот как она умеет владеть собой! Но тут же испугалась. А вдруг он сейчас скажет: “Ну, как хочешь”. И положит трубку. И больше не позвонит.
Ну, не позвонит, и не надо. Значит, так она ему нужна. По крайней мере, все станет ясно. Она переболеет и забудет.
Но сердце ее от этих мыслей сжалось и заныло.
Не ожидавший такого решительного отказа Дима даже растерялся. Что с ней случилось? Он думал: она обрадуется его звонку. Кажется, он переоценил ее чувства к нему. Он ведь о ней совсем ничего не знает. Решил, что она всецело увлечена им. А может, за ней еще кто-нибудь ухлестывает? В ее классе или во Дворце. Вон она какая хорошенькая. Ведь не только у него глаза есть – другие тоже это видят.
Вот дурак! Нет, надо покрепче привязать ее к себе − пока она совсем не отказалась с ним встречаться. Не то потом будет поздно. Ведь она ему нравится, очень нравится. Так чего же он тянет резину?
– Мариночка, а когда же я могу рассчитывать на встречу? – робко спросил он и замер. Вдруг она сейчас скажет: “А зачем?” Или: “А стоит ли?”
– А зачем? – услышал Дима, обмирая.
– Как зачем? – Он постарался придать своему голосу как можно больше обаяния. – Я уже не могу без наших встреч. Я скучаю, когда долго тебя не вижу. Все вокруг становится каким-то серым, бесцветным. А тебе разве не хочется встретиться?
Маринка возликовала. Вот теперь совсем другое дело! Но что-то подсказывало ей, что эту радость показывать ему не следует. Пока не следует.
– Мариночка, почему ты молчишь? – обеспокоился Дима. – Ты меня слышишь?
Может, что с телефоном? А вдруг она опять ответит: “Я занята”. Что тогда делать?
Он представил, что больше не будет их встреч, и ему стало до слез обидно. Он даже разозлился на себя. Упустить такую девушку! Вот болван! Господи, пусть она только согласится – все будет по-другому.
– Слышу, – ответила она после недолгого молчания, – но я, правда, не могу ни завтра, ни послезавтра. У меня вся эта неделя тяжелая. Может, в субботу?
О боже – до субботы целых пять дней!
– А раньше никак? – умоляюще спросил он. – До субботы еще целых пять дней. Ну хоть на полчасика.
– Никак! – скрутив свои желания в тугую веревку и забросив ее подальше, твердо ответила она. – Понимаешь, зачетная неделя. Если в четверти будет хоть один трояк, меня отец съест.
– А разве у вас четвертные выставляют? – удивился Дима. – А у нас – только по полугодиям.
– У нас даже дневники требуют заполнять. По решению родительского комитета. И чтоб родители каждую неделю расписывались.
– Ну, у вас прямо Освенцим какой-то. По-моему, ни в одной школе такого нет.
– Зато наши выпускники стопроцентно поступают в вузы, а ваши в прошлом году гепнулись на вступительных со свистом. Нам учителя рассказывали.
– Можно подумать, на институте свет клином сошелся. Прекрасно люди живут и без диплома.
– Я сама так думаю. Но отец говорит, что высшее образование нужно не ради диплома.
– А ради чего? Специальность можно получить, и не оканчивая вуза.
– Нет, он говорит: ради мировоззрения. Что с высшим образованием у человека одно мировоззрение, а без высшего другое. Ниже. Понимаешь, это уже другой человек. Мозги другие.
– Интересно твой предок рассуждает. Что же станет со страной, если все будут стремиться только в вузы? А кто будет рабочим, крестьянином? Если все захотят получить высшее.
– Я тоже об этом его спросила. А он, знаешь, что ответил? Что наша страна тогда бы так рванула – ту же Японию догнали бы и обогнали. Там ведь высшее почти у всех.
– А ты представляешь, сколько нужно денег, чтобы всем дать высшее? А кто в армии служить будет? Нет, в нашей стране это невозможно.
– Я понимаю, что невозможно. Но мне поступать придется. Да я и сама хочу.
– А куда? Наверно, на филфак? С твоим талантом только туда и дорога.
– Нет, я хочу со всеми нашими на информатику в Политех. У нас туда почти весь класс идет.
– Смотри, и я туда же собрался. Значит, вместе учиться будем. Вот красота!
– Ты сначала поступи. Там знаешь, какой конкурс!
– Ха! Да я же победитель олимпиады по программированию. Я пройду вне всяких конкурсов. Меня там вся кафедра информатики знает. Нет, конечно, экзамены я сдавать буду. Но математика для меня – не проблема, да и остальные предметы тоже. Пару я в любом случае не получу, а с остальными оценками меня возьмут. Мариночка, мы уже полчаса болтаем. Может, выйдешь? Погуляем хоть немного, а?
– Дима, извини, не могу. Посмотри в окно – уже темно. Нет, не уговаривай меня. Давай – до субботы. На том же месте часов в пять вечера. Хорошо?
– Ну, ладно, – со вздохом согласился Дима. Да, эта девочка не так проста, как он думал. Умница и характер сильный. Он ей безусловно небезразличен, иначе бы она просто отказалась встречаться. Но какая выдержка! Что ж, придется ждать субботы. Хотя можно перехватить ее по дороге из школы. Нет, не стоит этого делать – еще решит, что он за ней бегает. А это лишнее.
А Маринка, положив трубку, еще минут пятнадцать сидела на диване, счастливо улыбаясь. Приходила в себя. Правда, со стороны ее улыбка выглядела, наверно, по-идиотски, потому что отец, как-то странно посмотрев на нее, спросил:
– Миллион выиграла? Или в институт без экзаменов взяли? Ты бы видела себя со стороны – у тебя выражение, как у дауна. Есть такие больные. На головку.
Подумаешь, миллион! Да она в сто раз больше выиграла! Она ему нравится, нравится, нравится! Да разве родители это поймут?
Продолжая сиять, она снова придвинула к себе задачник. Но если раньше до нее доходил хотя бы смысл задачи, то теперь она не понимала ни бельмеса.
Позвоню Гене, – подумала она, – может, он их уже решил. Кому не везет в любви, везет в учебе.
Но, услышав его голос, она не утерпела. Какие там задачи, когда такие новости!
– Гена, он позвонил! Полчаса уговаривал меня встретиться. Прямо умолял! – захлебываясь от восторга, сообщила она. – Но я стерпела, отложила до субботы. Ты рад?
– Безумно, – грустно согласился Гена. – Нет, правда, Маринка, я очень рад за тебя. Ты только не прыгай при нем до потолка. Сдерживай свои эмоции. Пусть добивается и дальше твоей благосклонности. Знаешь, что труднее достается, то больше ценится.
– Ты прав, конечно. Буду стараться. Но это так трудно! Когда я о нем думаю, у меня внутри как будто светлячок загорается. Ты чего молчишь?
– Завидую.
– Да, я сама себе завидую. Ну, как там Ленка?
– Влезла в свой компьютер – один хвост торчит.
– А та подергай.
– Я подергал, а она огрызается. Не подступишься. Хоть бы он сломался поскорее. Не хвост – компьютер.
– Гена, ты в задачах по физике педришь? На пружинный маятник? До меня что-то они никак не доходят.
– Да чего там педрить? Выучи формулы и все. Там же все задачи в одно действие.
– Ха! Если бы в одно. Помнишь задачу, где в шар пуля попадает. Какой-то дурак в него стрелять вздумал, а ты – решай.
– Да, милая, здесь, кроме формул, еще и законы сохранения знать нужно. Физика не предмет, а образ жизни. Не забывай, тебе ее в институт сдавать. Так что – учи!
– Законы сохранения! Придумали же такое. Лучше бы открыли закон сохранения любви. Он куда нужнее. А заодно, и закон взаимности.
– Тогда сразу еще и закон предохранения надо открывать. Для вас. Чтобы не залетали, куда не надо. Кстати, закон взаимности есть. В геометрической оптике. На уроках надо слушать, а не мечтать о высоком блондине.
– Генка, ну ты – нахал!
– А ты хочешь сразу все – и влюбиться, и учиться? Ладно, извини, я пошутил. Не сердись.
– Гена, мне ничего в голову не лезет. Просто, не знаю, что делать. И отец все время издевается. Ты не придешь ко мне? Я тебя пирогом угощу с яблоками – мы с мамой вчера испекли. А ты мне задачки объяснишь.
– Ладно, сейчас приду. Ставь чайник.
В ожидании его прихода Маринка постелила салфетку, поставила на нее тарелку с огромным куском пирога и чашку кофе. Он сразу откусил полкуска и с набитым ртом принялся ей объяснять. Понять что-либо из его объяснения было невозможно.
– Ты сначала прожуй, а потом говори! – рассердилась Маринка. – Ничего понять нельзя, сплошное жужжание.
– Ижвини, пирог очень вкушный, – виновато заметил Гена, прожевывая. – А кто это под дверью шаркает?
– Папа, интима не будет! – крикнула Маринка. – Гена мне задачи объяснит – и все.
– Ты у меня дождешься ремня, – послышалось из-за двери. – Совсем обнаглела!
Но шарканье прекратилось.
– Следит за мной, как рысь за ланью, – пожаловалась она, – никого пригласить нельзя. Сразу под дверью туда-сюда, туда-сюда.
– А чего он не на работе?
– Да какая сейчас работа? Ты посмотри на часы. Правда, он и днем дома. Никак не устроится. Везде одни обещания.
Маринкин отец недавно уволился в запас и подыскивал подходящую работу. Но пока не получалось. А может, не слишком и стремился. Полковничья пенсия его была, конечно, маловата, но за копейки вкалывать тоже не хотелось. Да и за дочкой надо приглядывать − хотя бы до поступления в вуз. Они теперь такие… скороспелые. Ишь, какого долговязого привела – задачки он ей объясняет. Знаем мы эти задачки.
– Да это же Геннадий, Ольгиной дочки ухажер, – успокоила его жена, – у нашей другой кавалер. Я ее с ним видела. Красавец! Только она его еще в дом не водила.
– Я скоро их всех с лестницы спускать буду! – вскипел отец. – У девки выпускной класс, уйма экзаменов впереди. Не до кавалеров тут! Хоть бы ты ей внушила.
– Митя, да ты что? Девушке шестнадцать лет. У меня в ее годы одни парни были на уме, − а она тебе пятерки да четверки носит. Чего ты к ней цепляешься?
– Вот погоди, принесет она в подоле – будут тебе пятерки да четверки. Ишь, закрылись. Задачки решать можно и с открытой дверью.
– Может, им посекретничать надо? А ты все по дверью торчишь. Оставь их в покое. Принесет – вырастим. Неужто внука не хочешь? Или внучку. А, старый?
– Какой я тебе старый? Болтаешь невесть что. Отрежь и мне пирога, что ли. Чавкает этот долговязый – аж сюда слышно.
