Глеб Владиславович Пономарев
Золотые крылья
– Безупречен, – впервые с иронией повторил Стёпа. – Ты ведь многого обо мне не знаешь… Не знаешь, кем я был до вступления в ряды эскадрильи, не знаешь мои истинные мотивы. А что, если я скажу тебе, что всё, ради чего я стараюсь здесь – это не испытывать какое-то пьянящее чувство эйфории от полётов, а просто заработать?
– Заработать?.. Но как это сделать здесь?
– Здесь мне дают бесплатный кров и пищу, превращая меня в хорошего лётчика. После этого мне можно будет вступить в ряды вооружённых сил на весьма завидную должность, получая хорошие надбавки.
Гладерика подняла глаза вверх, соединяя у себя в уме звенья логической цепочки, данные Стёпой.
– Зачем тебе столь тяжёлый путь для заработка? Не лучше ли было в таком случае заняться предпринимательством или сразу поступить на военную службу?
– Это был полностью мой выбор… – ответил Стёпа, и глаза его вмиг опустели. – Пожалуй, тебе, как своему напарнику, дублёром которого я являюсь, я могу рассказать несколько фактов из моей биографии.
Родился я в бедной дворянской семье Адлербергов, в доме на берегу моря. Мы были столь бедны, что порой нам приходилось собирать подаяние. Хочешь – верь, хочешь – нет, но тамошние крестьяне нам подавали, кто что мог, порой даже снимая с себя собственную рубашку и отдавая свои кровные сбережения. Кто продуктов принесёт, кто по хозяйству поможет. Судьба могла отнять у нас богатство и влияние, но не могла отнять у нас чувства достоинства и гордости. Прожив так несколько лет, мой отец решил, что так более продолжаться не может. Тогда он начал мастерить из подручных материалов всякие безделушки, а потом продавал их за бесценок. Сперва я не обращал внимания, но потом заметил, что все его поделки так или иначе связаны с небом: маленькие аэропланы, винтокрылы, даже фигурка Икара. Он грезил небом, Гладерика, но несправедливое забвение и бедность тянули его к земле – с каждым прожитым годом всё больше и больше. О чём это я… С самого детства я был приучен к тяжёлому труду, но главное – меня с младенчества отучили ныть, жаловаться и ярко выражать свои эмоции. Когда каждый день крутишься, и не такие уроки усвоишь. Впрочем, ближе к делу. Когда мне исполнилось четырнадцать, отец отдал меня в кадетское морское училище. Там я постиг основы инженерной науки и корабельного дела, окончив его в звании лейтенанта. Приехав домой, я узнал, что мой отец находится при смерти. Не помня себя от страха и отчаяния, я подбежал к его одру, хотел было его подбодрить, но последними его словами… – голос Стёпы слегка задрожал, – последними его словами были: «Покори своё небо, сынок». Даю слово, именно тогда я впервые расплакался. Мы сидели с матушкой возле него и не знали, куда себя деть, что делать дальше. Я продолжил заниматься военным делом в своём родном крае, но было всё это как-то машинально, без какого-либо желания. Казалось, скоро я отчаюсь полностью и потеряю всякий смысл к существованию. Служба приносила копейки, выслуживаться и продвигаться по карьере вверх я не хотел… И именно в период моей полнейшей апатии, когда я серьёзно подумывал о дезертирстве, когда думал о вариантах бегства за границу – хотя бы в ту же Америку – к нам в гарнизон приехал контр-адмирал Александр Фёдорович Можайский. Смотря на наши стройные ряды, он не находил ничего примечательного, пока не взглянул на меня… Честное слово, я понятия не имею, что он приметил во мне особенного. Мне его взгляд сразу понравился: такой добрый и понимающий, будто ты его кровный внук. После смотра он вызвал меня к себе и долго расспрашивал о моём положении, о моих мечтах… Узнал он, в том числе, и о последних словах моего отца. Именно тогда он оставил моей матушке весьма солидную сумму, пообещав наладить регулярную пенсию, а меня забрал прямиком в столицу, где мне и было предложено вступить в ряды «Золотых крыльев». Таким образом я и оказался здесь, среди вас.
Гладерика всё это время слушала его рассказ, затаив дыхание. Он до глубины души тронул её сердце и вмиг заставил пересмотреть своё отношение ко всему происходящему вокруг неё.
– К чему я рассказал тебе всё это? Я хочу, чтобы ты понимала: я не гонюсь за славой, не хочу быть венценосным испытателем первого в мире аэроплана нового типа. Всё, что мне нужно – это исполнить последнее наставление отца. Разве я не сделал этого? Моя «Хартия», между прочим, первой поднялась в воздух. Кроме того, на «Идиллии» дадут возможность полетать каждому, а совсем скоро, после завершения наших испытаний, данный тип аэропланов будут выпускать серийно. Разве я не исполняю этим его последнее желание? Кроме того, я хочу навеки избавить род Адлербергов от бедности. И будь уверена – с опытом, полученным в этой эскадрилье, мне удастся это сделать.
Некоторое время после его слов Гладерика молча смотрела своими глубокими синими глазами на него. Смотрела на его белую парадную форму, на потрёпанные временем пуговицы. Всмотрелась она и в его лицо – спокойное, не выражающее никаких эмоций, лишь глаза были чуть прищуренными. Она подозревала нечто подобное и раньше, но только сейчас Стёпа своими словами подтвердил собственное отречение от испытания аэроплана. Это был его манифест, с которым никоим образом поспорить было невозможно.
– Признаться честно, – неуверенно ответила она после долгой паузы, – ты ошарашил меня своим рассказом. И тем больше ты вызывал во мне уважения, чем ближе я знакомилась с твоей жизнью. Знаешь, Стёпа… Ты настоящий герой. Я бесконечно горда, что знакома с таким мужественным, правильным и благородным человеком, – сказала она теперь спокойно и твёрдо, смотря ему прямо в глаза.
– Спасибо, – ответил он. – У меня не было цели выставить себя благородным или что-то в таком роде. Скорее уж, появилась потребность полностью подкрепить как собственную, так и твою уверенность. Тебе сейчас необходима уверенность в том, что никто не попытается урвать на последних минутах твою вожделенную цель. Что-то мне подсказывает, что тебе необходим этот полёт вовсе не из-за славы или чувства собственного достоинства. Твои цели тоже благородны, не так ли?
Гладерику с ног до головы окатило мурашками.
– Это правда! О, Стёпа, как я рада, что ты понимаешь меня! Но вот скажи: как лично тебе добавляет уверенность твой рассказ?
– Это моя исповедь. Именно она и вселяет уверенность в сердце. Впрочем, мы можем поговорить не о ней, а о предстоящем испытании.
– Как пожелаешь, – улыбнулась девушка.
Оставшееся до торжественного построения время они провели в праздных беседах. Впервые Стёпа был разговорчивым – конечно, не в такой степени, каковыми были те же Миля с Ваней Дашковым, но раньше из него нельзя было вытащить и лишнего слова. Так, например, Гладерика узнала, что Стёпе нравятся те же оперетты, что и ей, хотя в остальном их вкусы заметно различались. Из таких разговоров Гладерика сделала вывод, что он был обыкновенным молодым человеком со своими привычками, странностями и предпочтениями; то, что так отличало его от ровесников, шлейфом тянулось из детства, когда в минуты горя и страданий он прятал свои мальчишьи слёзы от своих измученных родителей. Гладерика твёрдо решила, что с таким человеком нельзя разрывать приятельских отношений, пусть даже он будет за многие тысячи километров от неё. Уже после того, как их позвали на построение, она сказала:
– Помнится, ты согласился со мной, что мы останемся друг для друга вечными недругами, несмотря на прожитое вместе. Однако быть врагом тебе – это предательство самой себя.
Стёпа улыбнулся. Улыбка его была сдержанной, но тёплой и обнадёживающей. Гладерика ответила тем же.
– Что ж… С Богом! – сказали они друг другу.
Это построение проводилось не у штабной палатки, а у ангаров – до него ещё необходимо было дойти. По дороге они заметили, что людей на аэродроме стало куда больше: везде то и дело сновали солдаты, лакеи и благородные господа с пышными усами и в серых деловых костюмах. Придя на место, они обнаружили большую делегацию, в числе которых были и министры, с которыми у Романа Ивановича на днях проходило совещание, и генералы, и чиновники. Рядом с воротами стоял грузовой автомобиль с большим красным крестом на корпусе. Масштаб события стал ясен, когда на территорию строевым шагом прошла рота солдат с музыкальными инструментами в руках. Гладерика смотрела на всё это – и не могла никак осознать, что всё это происходит взаправду. Вот кандидаты выстроились в одну шеренгу, вот зазвучал приветственно и громко оркестр, вот вынесли знаменосцы флаг страны и эмблему эскадрильи. И всё было столь торжественно, столь радостно, будто бы и не было до этого дня никаких горестей и слёз, с которыми пришлось столкнуться девушке. «Вот бы Александр видел то, что вижу я… – подумала она». Вновь он появился ярким образом в её голове. Вновь увидела она его недоумевающее лицо, и вновь горечь норовила пробраться сквозь заслоны радости. Гладерика твёрдо решила, что после успешного полёта первым делом побежит к нему в лазарет и наконец-то во всём признается, полностью откроется. Твёрдая решимость вспыхнула в её глазах – и, прежде понурая, девушка гордо вскинула голову, засияв ослепительным блеском золотистых своих волос. Солнце обдало её горячим потоком своих лучей, когда она гордо встала в шеренгу ко всем остальным. На неё смотрели её товарищи – кто с изумлением, кто с восхищением, а кто старался спрятать свой завистливый взор. С этого момента время замерло, и никто больше не пытался заговорить с ней. Все стояли, боясь лишний раз шелохнуться. Даже Гриша Добров – и тот перед лицом высшего командования постеснялся отвешивать замечания и делать резкие движения в сторону кандидатов. Он покорно, как зелёный рядовой, стоял сбоку по стойке «смирно» и смотрел суровым взглядом куда-то в облака. Гладерика со Стёпой последовали его примеру, тем более, что повод для этого был самым насущным – уже спустя минуту, когда музыка стихла, а все высшие чины столпились перед построением, Роман Иванович, будучи впереди стоящим, громко, чётко и с нотками гордости в голосе скомандовал, растягивая некоторые звуки:
– Эскадрилья, равняйсь! Смир-р-рно! Равнение нале-во! Головные уборы – снять!
Береты оказались у них в руках.
– Государственное знамя – внести!
Оркестр исполнил гимн страны. Звучал он куда более мощно и торжественно, чем на их обыденных построениях. Оно и понятно – аккомпанемент пению в этот раз составляли тромбоны, литавры, трубы и барабаны, усиливающие звучание в разы. Гимн был спет, а посередине строя выступили знаменосцы, держа в руках длинные флагштоки с реющими на концах полотнами. Прозвучала следующая команда:
– Смир-рно! Головные уборы – надеть!
После этого оркестр исполнил отрывок из какого-то известного марша. Роман Иванович развернулся лицом к Сергею Юльевичу Витте, который стоял сразу позади него.
– Ваше высокопревосходительство! Эскадрилья «Золотые крылья» по вашему приказанию построена! Лиц, незаконно отсутствующих – нет. Командующий эскадрильей полковник Корнилов.
– Вольно, – ответил Витте.
– Вольно! – передал команду кандидатам Роман Иванович.
В шеренге, наконец, можно было немного расслабиться.
– Здравствуйте, дамы и господа кандидаты! – поприветствовал их Витте.
– Здравия желаем, ваше высокопревосходительство! – громким хором ответили стоящие в шеренге.
Вновь прозвучал отрывок из военного марша, после чего Витте начал свою речь:
– Дамы и господа кандидаты! Отныне в жизни нашей страны наступает новая эпоха. Я не буду неправ, если скажу, что эскадрилья, созданная общими усилиями руками таких же мечтателей, как и вы, для нашей необъятной Родины является поистине уникальной. Пройдут недели, месяцы и годы, но ваш труд и труд вашего командования будет навсегда запечатлён на страницах истории, служа примером целеустремлённости и упорства для всех наших будущих поколений. Под своим крылом – золотым крылом – вы собрали как талантливейших инженеров со всех уголков нашей страны, так и достойнейших кандидатов на роль воздухоплавателей. Эта область жизни является практически неизведанной – и какова же моя гордость оттого, что именно мои соотечественники первыми покорят небесные выси, окажутся там, где пару веков назад мало кто и мечтал. В это мгновение хочется обратиться к тем, кого на нашей земле больше нет. Великий Дедал и сын его Икар, мастер да Винчи Леонардо, братья Монгольфье, родной наш Александр Фёдорович! Видит Бог, – поднял голову к небу Витте, – мы – достойные ваши последователи. Ваше дело вечно, и никогда не забудется. Ура!
– Ура! Ура! Ура-а-а! – прокричали кандидаты.
– Сегодня ваши нагрудные значки блестят особенно торжественно, – отметил Сергей Юльевич. – Первый полёт на аэроплане, разработанном инженерами Стефенссоном Александром, Орловым Иваном Николаевичем, Кирсановым Николаем Андреевичем и Одинцовым Сергеем Михайловичем, совершит воспитанница эскадрильи, достойнейший кандидат – Дельштейн-Орлова Гладерика Дмитриевна!
– Я!! – крикнула девушка из шеренги. Это было немного комичным, поскольку от волнения голос её повысился до тонов её подруги Глашеньки. Витте едва заметно улыбнулся.
– Дублёром госпожи Дельштейн-Орловой назначен другой достойный кандидат – Адлерберг Степан Франкович!
– Я, – громко и твёрдо отозвался Стёпа.
Гладерика рыскала глазами по толпе. Каково же было её удивление, когда среди почтенных господ она увидела стоящих в парадных костюмах Ваню, Колю и Серёжу! Девушка широко улыбнулась своему двоюродному брату, и тот ответил ей тем же.
– Аэроплан, что создали наши инженеры, носит имя «Идиллия». Пусть же будет данное имя отражением сущности нашей страны!
Речь его на этом была закончена. Послышались громкие аплодисменты, а затем снова заиграл марш. Далее говорили другие высокопоставленные чины, от генералов и до чиновников разных рангов. Все они желали удачи и успешного полёта. Такое долгое стояние под палящим солнце утомило, пожалуй, не только кандидатов, но и гостей. Наконец, наступил самый торжественный, интригующий и захватывающий момент дня: под громкие фанфары ворота дальнего ангара распахнулись, и на всеобщее обозрение выкатили совершенно новый, сияющий на солнце идеально чистым фюзеляжем, аэроплан. В отличие от тренировочных своих собратьев, он был намного большего размера, с четырьмя лопастями на пропеллере; но главное – ярусов у крыльев было два, что создавало объёма этому чуду инженерной мысли. Ко хвосту извне были протянуты тросы. Машина создавала впечатление тяжёлого, но надёжного аппарата. Гладерика заворожённо глядела на неё. Внимание обратил на себя Роман Иванович:
– Эскадрилья, равняйсь! Смирно! Госпоже Дельштейн-Орловой Гладерике троекратное…
– Ура! Ура! Ура-а-а! – вновь проскандировали кандидаты, а вместе с ними – и все гости данного мероприятия.
– Вольно! «Аурус», остаёшься с нами, – сказал командир эскадрильи. – «Старгейт», тоже находись рядом.
– Есть! – ответили оба кандидата.
– Остальным – вольно, разойтись!
– Вольно, разойтись! – повторил команду Гриша Добров.
Расходиться, впрочем, впервые никто не захотел. Все проследовали по лётному полю – поближе к новому аэроплану.
– Оно совсем близко… – едва слышно молвила Гладерика.
– Небо? – спросил, взглянув вверх, Стёпа.
– Оно, Стёпа. Такое глубокое, будто бы и на ладони, но в то же время – загадочное, а порой и грозное.
К ним подошёл Роман Иванович, недавно закончивший разговор с министрами:
– Как настроение?
– Боевое, – хором ответили кандидаты.
– Это прекрасно! Госпожа Гладерика, настроены ли вы лететь?
– Так точно!
– Вот и славно! А вы, господин Адлерберг, готовы в случае чего незамедлительно подать госпоже руку помощи?
– Так точно, – кивнул Стёпа.
– Вот и замечательно, мои дорогие, – сказал Роман Иванович, а затем перекрестил их, Стёпе пожал, а Гладерике поцеловал руку. – Всё будет хорошо, не волнуйтесь.
Гладерика растрогалась от такого. Ей было, из-за чего волноваться, но вдруг она осознала, что все эти проблемы – земные по своей сути, что в небесах они её не достанут. Это придало ей уверенности в себе.
– Пора… – тихо сказал Роман Иванович.
– Одну минуточку! – вдруг раздался оклик со стороны гостей.
К ним бежал человек с приятной представительской внешностью, аккуратной бородкой и закрученными усами, держа в руках коричневую коробку на трёх ножках и с линзой посередине.
– Позвольте сделать памятную фотографию, – попросил он.
– Отчего же и нет? – пожал плечами Роман Иванович. – Дети мои, встаньте рядом со мной. Гладерика, давайте справа. Степан, давайте слева.
Быстро установив оборудование, фотограф поднял над собой подобие металлического гребня с насыпанным внутрь белым порошком.
– Зафиксируйте-с своё положение, – сказал он, копошась за покрывалом. – Сейчас данный объектив покинет птица.
Гладерика недоумённо посмотрела на линзу. Раздалась ослепительная белая вспышка – так сгорел магний в руке у фотографа. Она рефлекторно зажмурилась.
– Отлично! – сказал фотограф. – Уверяю вас, это будет замечательно! Благодарю вас за то, что смогли найти для меня время.
– И вам спасибо, – ответил Роман Иванович. – Ну, дорогая, – обратился он к Гладерике, – в добрый путь! Я подойду чуть позже. Степан Франкович, пройдёмте со мной в штаб.
Девушка закусила губу и посмотрела на юношу.
– Стало быть – до встречи? – неуверенно сказала она.
– До скорой встречи, – поправил её Стёпа.
– Ах, ну да, – рассмеялась Гладерика. – Обнимемся на прощание?
Стёпа вздохнул и подошёл к девушке, слегка приобняв её за спиной.
– Всё пройдёт успешно, – улыбнулся он. – Вернёшься – и всё в подробностях расскажешь нам, хорошо? Ты, наконец, вступишь в наш клуб.
– Конечно, – ответила она и помахала ему рукой.
Стёпа ответил тем же жестом и, не оборачиваясь более, ушёл вместе с Романом Ивановичем.
Гладерика, оставшись в одиночестве, направилась к «Идиллии». С близкого расстояния она показалась ей ещё больше. К фюзеляжу уже была приставлена лестница, а рядом с ней стоял уже знакомый ей Трофим. Подойдя ближе и узнав его, девушка всплеснула руками.
– Вот так неожиданность, – с иронией в голосе произнесла она. – Господин Трофим собственной персоной, Его Высочество, не пожелавшее работать. Что же вас сподвигло в этот раз заняться полезными делами?
– И вам доброго здравия, барышня, – вскинув брови, ответил он. – Неужто вы и на этой машине полетите?
– Представьте себе, – фыркнула девушка.
– Вы просто-таки образец для подражания.
– А пусть даже и так! Ну, докладывай, что на этот раз сломалось в аэроплане.
– Кстати, о поломках, – почесал он в затылке. – В общем-то, дело нехитрое, но ткань на крыльях уж совсем прохудилась. Манёвр – и её сорвёт.
– Да? – посерьёзнела Гладерика и внимательно осмотрела обшивку. – И какую вероятность ты этому дашь?
– Быть мне дураком, если я скажу, что это случится в любом случае. Я скажу так: вероятность примерно пятьдесят процентов.
– Пятьдесят… – пробормотала девушка.
Крылья с первого взгляда казались чистыми и исправными, однако оснований не верить Трофиму у неё всё же не было. Предстояло для самой себя принять нелёгкое решение: лететь ли с этой неисправностью, или вновь отложить свой вылет, подведя многих здесь присутствующих.
– Это единственная поломка?
– Так точно, всё остальное в совершенном порядке.
Девушка напряглась и заволновалась. Однако, приняв во внимание отсутствие других неисправностей, выбор её склонился в пользу немедленного вылета.
– Не говори никому о неисправности, – сказала она Трофиму. – Нам важно совершить этот полёт именно сегодня. Все риски и ответственность я беру на себя.
– Да я не особо и против, – пожал плечами мужик. – Мне главное, чтобы ко мне не возникло позже никаких претензий.
– А к тебе их и не будет. Будут претензии ко мне и к инженерам – модель-то новая. В общем, благодарю за содействие.
К аэроплану вскоре подбежали инженеры. Ваня Орлов тут же бросился в объятия своей двоюродной сестры.
– Наши родители будут гордиться нами, – восторженно сказал он. – Сестричка, большой удачи тебе, чтобы на взлёте тебе дул встречный ветер, а непосредственно в небе – попутный!
– Спасибо, братик, – засмеялась Гладерика. – Спасибо тебе, что приложил столько усилий, чтобы создать это чудо!
– Да брось, я лишь был ведомым нашим руководителем – Александром Стефенссоном. Эх, не зря мы тогда встретились на набережной! Хорошим он оказался человеком. Я был бы очень рад, если бы… – на этих словах он запнулся. – Если бы мы все вновь устроили прогулку по столичным улицам.
– Поддерживаю! – воскликнул стоящий позади него Коля. – Это было бы великолепно.
– Надеюсь, надеюсь, – смущённо молвила Гладерика, смахнув прядь золотистых волос со лба. – И вам спасибо, добрые молодцы!
– Кстати, ведь имя нашей птичке придумал я, – самодовольно произнёс Ваня Орлов. – Даже смысл вложил!
– Сперва «Солидарность», потом «Цитадель», теперь «Идиллия», – засмеялась вновь девушка. – И с каждым разом устройства всё сложнее!
– А то, – подбоченился Ваня. – Не будь я из нашей семьи, всё было бы иначе!
– Правда! Орловы – лучшие в мире!
Кузены засмеялись, чем вызвали лёгкое недоумение со стороны остальных. Люди продолжали приближаться к аэроплану, стараясь рассмотреть его со всех сторон. Наконец, ко Гладерике подбежал Роман Иванович и Гриша Добров. Последний держал в руках кожаный шлем и очки для защиты от ветра.
– Надевай, – сказал он и протянул ей это обмундирование.
Гладерика повиновалась и вскоре стояла перед лестницей в полном лётном костюме. Ей подали рюкзак с парашютом, который она упаковала чуть ранее, и, надев его на плечи, девушка дополнительно пристегнула его карабинами за петли. Всё было готово. Толпа ликовала, смотря на неё. Поднялись оживлённые возгласы. Гладерика взглянула на окружающих её людей. Там были все: министры различных дел, генералы, чиновники, командиры, её товарищи, чуть поодаль стояли доктор Ларсен с Глашей. Прибыл и Герр Фридрих Браун. Находясь в самой толпе, он не прекращал смотреть на аэроплан, внимательно оценивая его. Этот взгляд не понравился девушке. Он будто бы что-то подозревал, искал изъяны – это поторапливало девушку.
– Роман Иванович, – обратилась она ко своему командиру, – разрешите обратиться.
– Разрешаю.
– Кандидат Дельштейн-Орлова Гладерика Дмитриевна с позывным «Аурус» готова к вылету. Ожидаю ваших указаний.
– Понял, «Аурус». Приказываю занять своё место в аэроплане.
– Есть! – бойко ответила она, приложив руку к козырьку. – Разрешите выполнять?
– Разрешаю, – вздохнул Роман Иванович.
Впрочем, было несколько человек, которые по тем или иным обстоятельствам отсутствовали в скоплении людей. Не было Стёпы, поскольку он должен был находиться в штабной палатке до особого распоряжения; не было Мили, ибо состояние у него было плачевным. Но самое главное – на лётном поле не было Александра. То ли ему стало плохо, то ли его просто не предупредили о сегодняшнем мероприятии. Чего уж говорить, если саму Гладерику уведомили об этом только рано утром. Именно это обстоятельство беспощадно тянуло девушку к земле, не давало сделать и шагу по лестнице на борт. Она стояла, надеясь на то, что Александр в последний момент подбежит к ней, обнимет её и с нежностью посмотрит на взмывающий в воздух аэроплан. Роману Ивановичу пришлось окликнуть её, чтобы вывести из оцепенения. Вдобавок он вручил ей маленький блокнот и карандаш, наказав спрятать их в один из карманов. Делать было нечего: Гладерика начала медленно карабкаться наверх. Одна, вторая, третья… Она мысленно насчитала пять ступенек, прежде чем оказалась на достаточной высоте, чтобы запрокинуть ноги. Пару движений – и вот она уже в кабине. Поёрзав немного, она расположилась с максимально возможными удобствами, утрамбованным рюкзаком уткнувшись в спинку кресла. Оно было куда мягче и удобнее, чем в «Виктории». Отличительной особенностью данной кабины было наличие зелёного металлического ящика в ногах, из которого в сторону торчала антенна, а воздухоплавателю были отведены наушники с микрофоном.
– Включай радиоприёмник! – скомандовал ей Роман Иванович.
– Есть! – ответила Гладерика, а затем, нащупав на ящике тумблер, щёлкнула им.
– Теперь надень наушники!
Шлем был сшит таким образом, что не закрывал уши. Наушники прекрасно выполнили эту функцию. Надев их на голову, Гладерика услышала в них беспросветные помехи и какие-то шумы. Звуки окружающего мира для неё стали казаться чем-то потусторонним и приглушённым. Новые ощущения полностью захватили её, и ей потребовались некоторые усилия, чтобы вернуться в реальность. На поле техник жестами показывал ей команду «запуск двигателей». Рычаг впрыска, подача топлива, зажигание, прокрутка лопастей… Гладерика что есть мочи крикнула:
– От винта!!!
В одно мгновение мотор запыхтел, но запыхтел по-новому – не так, как на предыдущем аэроплане. Он работал куда стабильнее. Его гул стал доноситься сквозь шум из наушников. Неизвестная ранее сила овладела телом и сознанием Гладерики. Она ощутила себя грозной повелительницей стальных машин и летательных аппаратов. Роман Иванович вместе с техниками, тем временем, отгонял всех присутствующих на безопасное расстояние. Те нехотя перемещались. Её товарищи по эскадрилье стояли отдельной группой. С высоты аэроплана она увидела, как к ним подбежал Гриша и приказал выстроиться в одну шеренгу на кромке рулёжной дорожки. Они встали так, что руки их оказались за спинами. Слегка удивлённая этим жестом, Гладерика продолжила проверку. Внезапно шум рассеялся, помехи улеглись, и до неё донёсся голос:
– «Аурус», «Аурус», это «Старгейт», как слышно, приём?
– «Старгейт», это «Аурус», слышу тебя! – воскликнула Гладерика.
– Всегда, как заканчиваешь говорить, сообщай словом «приём».
– Поняла, приём.
– Так точно. По окончании сеанса надо говорить «конец связи».
Голос его противно искажался, но это было какой-то немыслимой диковинкой: его было слышно без провода за сотни метров!
– Поняла, приём.
– Сейчас сюда подойдёт Роман Иванович. Он будет следить за твоим полётом и связываться с тобой, приём.
– А ты куда, приём?
– Я останусь в палатке, приём.
– Хорошо, приём.
– Конец связи.
– Конец связи!
Настал момент истины, к которому Гладерика готовилась весь предыдущий год. Он настал до того неожиданно, перед ним произошли столь горькие события, что девушка никак не могла поверить в происходящее. Внутри себя она заключила некую сделку: всё, что будет с ней дальше происходить, она осмыслит чуть позже, стоя на твёрдой земле в тишине и спокойствии. Пока лишь – в путь, ввысь! Техник жестом показал, куда выруливать. Гладерика подняла большой палец вверх, сигнализируя о готовности начать движение. Девушка чуть подвинула рычаг управления двигателем…
«Идиллия» сдвинулась с места. Робко, словно младенец, она проехала свои первые полметра. Однако с каждым последующим разом машина набирала скорость. «Ласковая ты моя, – снова персонифицировала аэроплан девушка, – ты обязательно справишься!». Повернув в сторону рулёжной дорожки, она всмотрелась в кандидатов, что стояли на краю шеренгой. Проехав мимо них, она увидела, как все они – в том числе и Гриша – поочерёдно отдали ей честь. Она в ответ не поскупилась на такой же жест. За ней вздымались клубы пыли, которые обдали стоящих за ней, поэтому они сразу предпочли покинуть данное место, заняв более выгодные места для наблюдения. Аэроплан был необычайно проворен и отзывчив, реагируя на любые движения ручкой и педалями, что несказанно радовало девушку. Спустя несколько поворотов «Идиллия» оказалась на полосе. Гладерика сбавила обороты и приготовилась ко взлёту. Мысленно она дала себе десятисекундный отсчёт.
– Пять… Четыре… Три… Два… Один… – сделала небольшую паузу Гладерика, а затем воскликнула, – земля, прощай! – и потянула от себя рычаг до упора.
Такой силы она не чувствовала никогда прежде. Что-то совершенно неведомое с силой вдавило её в кресло, и аэроплан, по-зверски заревев, стремительно стал набирать скорость. Первые сто метров он проехал по поверхности, но на второй сотне тряска вдруг ослабла. Шасси и мотор больше не поднимали пыль – аэроплан благополучно оторвался от земли. Гладерика взглянула направо и увидела тень от летательного аппарата, который постепенно набирал высоту. Помня обо всех многочисленных инструкциях, она смотрела на приборы и оценивала обстановку визуально. Однако ощущения её были в тот момент на грани возможного. Она одновременно ощущала и эйфорию, и дикий страх, но ещё более диким было ощущение вседозволенности и подлинной свободы. Да, она была скованной ремнями, а держалась в воздухе исключительно благодаря законам физики, но от того её чувства не успокоились. Они горели ярким пламенем внутри её сердца, и всё вместе смешивалось в одно пьянящее и всеобъемлющее чувство – чувство бесконечного восторга. Набрав первоначальную высоту в пятьсот метров, она связалась с Романом Ивановичем и отчиталась о полёте. Предстояло набрать высоту в тысячу метров над уровнем моря, однако уже с более низкого эшелона девушка могла наблюдать простирающиеся на многие мили вокруг поля и леса. Слева от неё блестело и играло рябью Л-жское озеро. Уже здесь ветер ощущался куда более сильным, чем на земле. Он беспощадно задувал лицо Гладерике. Кроме того, на воздушных потоках «Идиллия» порой резко подпрыгивала. Предстоял затяжной этап набора нужной высоты…
***
Тем временем, Александр лежал в жаркой и душной палатке лазарета. Ему было велено никуда не вставать и ничего не делать. Всю ночь и всё утро его терзали мучительные догадки о Гладерике. Всё ли с ней хорошо? В безопасности ли она? Что, если с ней что-то случилось? Что её сподвигло сказать то, что она говорила вчера? А он просто лежит здесь, не в силах ничего сотворить… Вдруг с дальней стороны аэродрома он услышал гул. В мгновение ока он перебрал у себя в уме все варианты, что за шум это мог быть. Вспомнив, что утром он слышал оркестровые марши, а также то, что ни доктор Ларсен, ни Глаша не навещали их с самого утра, к нему пришло очень горькое осознание нынешнего его положения. Этот гул – это шум мотора аэроплана. Аэроплана, который был разработан им! И теперь он не может даже посмотреть на полёт своего же творения! С таким раскладом событий он мириться не собирался. К тому же, снаружи можно было если не отыскать Гладерику, то хотя бы узнать о том, где она. Собрав остатки своей решимости, Александр резко встал с койки. Тотчас закружилась голова, в глазах потемнело, грудную клетку в области ключицы свело острой болью, от которой юноша начал задыхаться. Он никак не отреагировал на это; встав на ноги и опираясь на изголовье койки, он сделал шаг. От него сразу отдало в ключицу.