Глеб Владиславович Пономарев
Золотые крылья
Настроение у совета переменилось. Они посмотрели на ситуацию с другой стороны и начали задумываться.
– Вы знаете, уважаемые господа-заседатели, – вдруг обратился к присутствующим долгое время молчавший Витте, – я поддерживаю мнение господина Столыпина. Надо думать, Роман Иванович тоже?
– Так точно, ваше высокопревосходительство, – ответил он.
– В любом случае всё должно решить голосование. Можем ли мы провести его сейчас?
– Отчего же нет? – ответил Кригер-Войновский. – Думаю, результат нам известен заранее.
– Что же, – усмехнулся Витте, – давайте голосовать. Кто считает, что испытателем необходимо назначить Степана Адлерберга?
Несколько людей всё же подняли руки.
– Кто считает, что испытателем достойна стать Гладерика Дельштейн-Орлова?
Как и сказал министр путей сообщения, результат был известен заранее. Практически все выступили за её назначение, подняв руки – кто-то уверенно, а кто еле-еле как.
– Всё понятно, – улыбнулся председатель. – Что касается дублёров, то основным выступит, конечно же, господин Адлерберг. Ни Ивана Дашкова, ни Милорада Друцкого после случившегося на эту роль уже не поставить никак. Знаете… дублёр может быть один. Зачем нам их несколько?
– Действительно, – кивнул сидящий рядом чиновник.
– Ивана Дашкова и Милорада Друцкого нужно будет судить по всей строгости закона. О полётах, ясное дело, больше речи не идёт. Более того: лично я бы подумал об их исключении из «Золотых крыльев», но боюсь, у нас и так мало подготовленных кандидатов, – внезапно Витте перешёл на очень серьёзный тон. – Согласно докладу военной разведки, такие же организации созданы и в странах наших вероятных врагов. Надеюсь, все вы понимаете исключительную важность данного мероприятия? Все кандидаты обязаны научиться летать на новом типе аэроплана. Они будут задействованы в возможных военных действиях. Как бы это ни было прискорбно, но мы готовим не мечтателей, а военную элиту. Надеюсь на вашу поддержку в этом нелёгком деле. Впрочем, на сегодня наше совещание можно считать оконченным. Благодарю каждого из вас за активное участие в сегодняшних обсуждениях. Что касается аэроплана, – вдруг дополнил председатель, – то он будет доставлен уже завтра ночью. Данное мероприятие является тайным. Уже послезавтра он будет собран в специальном ангаре и полностью проверен. Госпоже Дельштейн-Орловой пока не стоит об этом говорить. Она узнает о своём статусе испытателя ровно в день самого испытания. Её и всех, кто не участвовал непосредственно в полётах, необходимо освободить из-под стражи, а инженеров отправить обратно в город. На этот раз точно всё.
Все принялись прощаться и расходиться. Роман Иванович взял портфель и с облегчением вышел из зала, направившись к выходу. Предстояло написать письмо Грише Доброву, в котором ему будут изложены инструкции по дальнейшим действиям. Когда он вышел из здания двенадцати коллегий, столицу снова накрыла облачность, а ветер поднялся над косыми крышами бесчисленного множества домов. Настала пора возвращаться в Ш-бург…
***
Вплоть до вечера Гладерика, Ваня Дашков, Ваня Орлов, Коля и Серёжа просидели в штабной палатке под вооружённым надзором. Гриша распорядился не давать им ничего, кроме хлеба и воды, а также запретил общаться с ними остальным кандидатам. Большую часть времени они просидели в углу палатки на каких-то ящиках. Девушке в голову лезли столь неприятные мысли, что это было настоящим мучением. В небе над Л-жским озером сгустились тучи и поднялся ветер. Всё это время заключённые ни о чём между собой не общались. Каждый думал о чём-то своём. «Вот и закончилась твоя история, Гладерика, – думала девушка про себя, чертя пальчиком какие-то узоры на поверхности дерева. – Долеталась. Теперь меня ждут бесконечные разбирательства, суды, допросы, а потом, в лучшем случае – позорное исключение из рядов эскадрильи. Вот так и исполняй мечты… Молодец, что сказать».
По стенкам палатки застучали капли дождя.
«А ведь кто виноват, что я такая дурочка? – чуть ли не прошептала Гладерика. – Ведь могла бы спокойно сидеть в своей палатке в эту ночь… – Но тут внезапная мысль поразила её. – Не могла! В кабине аэроплана летел Александр. Дорогой, милый Александр… Почему я не отговорила его? Ведь могла же! Он бы послушал меня! Все бы меня послушали – и Ваня Дашков, которому сейчас, наверное, ещё хуже, чем мне; и Миля мог бы послушать! Ах, какая же я дура».
В подобных размышлениях и отчаянии минул целый день. Ближе к отбою в штабную палатку вновь пришёл Гриша Добров. Зайдя внутрь, он приказал:
– Все, кроме «Тюльпана» – на выход. Инженеры, поедете в город. Вас заберёт Герр Браун. «Аурус», приказано тебя освободить из-под стражи. Бегом в свою палатку, уже отбой.
Гладерика слегка изумилась, однако она была не в том положении, чтобы не соглашаться с данным решением. Выбежав из штаба, она первым делом умылась холодной водой, а затем прошла к Глаше.
Впрочем, её в палатке не оказалось. Гладерика быстро переоделась в уставной спальный костюм, который представлял собой хлопковые синие штаны и сорочку, и улеглась к себе на нары. Сон всё никак не шёл, несмотря на то, что за прошедшие сутки она очень утомилась. Из головы никак не уходил образ Александра, который лежал на койке с красными руками. Она ворочалась и вздыхала, но всё было безрезультатно. Внезапно в палатку вошла Глашенька и чуть не завопила от страха, увидев Гладерику.
– Тихо, тихо, милая, – поспешила успокоить её девушка. – Меня с Колей, Ваней Орловым и Серёжей выпустили из-под стражи.
– Неужто?.. – растерянно молвила Глашенька, но тотчас обрадовалась. – Я так за тебя рада! А ты не знаешь, где сейчас господин Кирсанов?
– Его отвезли вместе с остальными инженерами в город до выяснения обстоятельств. Видимо, там у них будет что-то вроде домашнего ареста, зная нравы Герра Брауна.
– Почему?
– К сожалению, теперь всех, кто был хоть как-то причастен к происшествию, ожидает дознание и большие неприятности. Да, Глашенька, вот видишь, как оно бывает… Сначала ты – лучшая кандидатура, сдаёшь все нормативы на «отлично», учишь в совершенстве все инструктажи и предписания, но потом какая-то ерунда стреляет тебе в голову – и тебя ждёт в лучшем случае исключение с позором из рядов эскадрильи…
Гладерика говорила всё это с напускным спокойствием и отрешённостью.
– Как всё это горько и неприятно, – только и могла дрожащим голосом Глашенька.
– Что поделать? За все свои проступки, так или иначе, несёшь ответственность. Не нужно было мне там появляться. Наверное, завтра меня увезут в неизвестном направлении, как и моего двоюродного брата. Ох, какой «приятный» сюрприз мы подготовим нашей семье!
Глаша промолчала. Она подошла ко столу и зажгла керосиновую лампу.
– Впрочем, мне ещё повезло, я в аэропланах не сидела и полёты не совершала. Все могут это подтвердить. А вот Миле с Ваней Дашковым, зачинщикам этой авантюры, светит срок на каторге, как и предупреждал нас на том построении Гриша.
– Ты зла на него?
– На Гришу? Ничуть… Мне жалко его и стыдно перед ним, ведь мы всё-таки ослушались его приказа. Приказа здравого, непротиворечивого, прямого. Мне страшно даже думать о том, как его будут отчитывать в высоких кабинетах.
– И я того же мнения… Знаешь, я впервые за долгое время увидела человеческие страдания. Господин Друцкий… Он лежал в лихорадке. Изредка приходил в себя, и в это время ожоги на его лице не давали ему сделать и малейшего движения без боли. Часто я просто капала холодной водой на его пылающие щёки, чтобы хоть немного облегчить его мучения. Страшное это дело… Хорошо, что больше никто серьёзно не пострадал.
– Что с Александром сейчас? – наконец задала наболевший вопрос Гладерика.
– Стабильное, идёт на поправку. Руки обгорели несильно, скоро сможет вернуться к нормальной жизни. Ключица срастётся, но никогда больше не будет прежней. Впрочем, это ему несильно помешает.
– Сколько она будет заживать?
– Недели три, может месяц – не больше. Так доктор Ларсен сказал.
– Хоть это обнадёживает, – вздохнула девушка.
– Вообще, Александру твоему повезло, – улыбнулась Глаша. – В отличие от Мили, он отделался столь легко, что очень быстро встанет на ноги. До окончания лечения он будет находиться у нас в лазарете – таково распоряжение доктора Ларсена.
Лицо Гладерики невольно выразило радость.
– Значит, я могу его навещать?..
Глашенька грустно покачала головой.
– Доктор вместе с Гришей запретили приближаться к больным всем, кроме командования. У их коек кто-то постоянно дежурит.
– Но как? Почему? Неужто и нам нельзя?
– Вам, как сказал Гриша, тем более нельзя.
– Но почему?.. – растерянно повторила вопрос Гладерика. – Что я лично сделала ему плохого? Я свои лётные очки ему отдала, чтобы он от ветра защитился…
– К сожалению, никому из них ты этого не докажешь, – молвила Глаша. – Ложись спать, моя хорошая. С Александром всё будет в порядке, ибо мы с доктором прилагаем все возможные усилия, чтобы ускорить его выздоровление.
– Да? В таком случае, ладно, – успокоилась девушка и перевернулась на спину. – Эх, Глашенька… А ведь всё так хорошо начиналось…
– Не говори глупости! Всё образуется, вот увидишь. Ничего страшного ни с тобой, ни с Александром, ни с твоим братом не сделают.
– Ты так говоришь, чтобы успокоить меня, – вздохнула Гладерика. – А что, если…
– Никаких «если»! – запричитала Глаша. – Ложись-ка лучше спать, а завтра на свежую голову ты ещё раз всё хорошенько обдумаешь. Утро вечера мудренее.
На этот раз, услышав обнадёживающие речи девицы, Гладерика действительно быстро отошла ко сну. Предстоял новый день, который станет, по её мнению, судьбоносным…
Как и говорилось ранее, аэроплан «Идиллия» той ночью втайне прибыл на аэродром. Груз принял лично Роман Иванович и Гриша Добров, предварительно убедившись в том, что никого из кандидатов на месте не было. У леса стоял самый крайний ангар, который все обитатели базы считали бесполезным. Заглянув туда однажды, Ваня Дашков с Милей обнаружили лишь обрывки канатов, пустые ящики и запах сырости. Поняв, что ничего полезного там помещаться не может, они навсегда умерили своё любопытство по отношению к этому строению. Всем остальным не так уж сильно и хотелось идти на самый край аэродрома через всех часовых и дневальных, поэтому не придавали тому ангару никакого значения. Именно туда, по здравому расчёту Гриши, и поместили «Идиллию», привезённую в разобранном виде. Прикрутить крылья и хвостовое оперение предстояло за один день. Роман Иванович строго наказал сохранять секретность – не шуметь и не выходить из ангара почём зря.
Весь следующий день прошёл, на удивление Гладерики, так же, как и все остальные дни до этого. Она встала по команде Гриши вместе со всеми, позавтракала, после небольшого перерыва направилась на физические упражнения… Ни у кого не было никаких подозрений. Конечно, все так или иначе обсуждали то, что до испытательного полёта осталось совсем немного времени. Девушка, впрочем, об этом почти не думала. Почти все её мысли были то об Александре, то о скором следствии и исключении из эскадрильи. Ни Ваню Дашкова, ни Милю она больше не видела. Из её друзей, обретённых на этом аэродроме, остался лишь молчаливый Стёпа Адлерберг. Он больше не заговаривал с ней первым. Смотря на него, Гладерика то и дело вспоминала те слова, что сказал он ей вечером перед полётами. И каждый раз они действовали на неё как-то ободряюще. Внутри неё будто бы становилось больше энтузиазма, больше надежды на что-то лучшее, что может уготовить ей судьба. Единственное, что было выбивающегося из привычного ритма жизни на аэродроме, это то, что на вечернем построении после объявления команды «вольно, отбой», Гриша подозвал Гладерику к себе и настоятельно порекомендовал прихорошиться к завтрашнему дню. Девушка связала это с тем, что именно завтра за ней заедет конвой и отвезёт в город. Чего Гладерика не могла подвязать под это объяснение – то, что Гриша выдал ей новенький лётный костюм. Помимо эмблемы «Золотых крыльев» на шевроне, на груди были прикреплены нашивки с надписями «Aurus» и «Кандидатъ-испытатель». В этих надписях она разглядела плохо скрытую насмешку, и горькие чувства вновь захлестнули её. Впрочем, она лишь поблагодарила Гришу за костюм и пошла ко своей палатке. Там её уже ждала Глаша.
– Ты долго с построения возвращаешься! – запричитала она.
– Да вот, прощальные подарки получала, – горько усмехнулась Гладерика, показав подруге идеальный синий костюм.
– И ничего он не прощальный! Вот что: я видела, как доктор Ларсен ушёл дремать в свою палатку. Пока он в ней, пообщайся с Александром. Он уже давно очнулся и чувствует себя более-менее нормально.
Гладерика взволновалась.
– Правда? – вскочила девушка и схватила Глашу за плечи.
– Разве я буду врать о таком? – улыбнулась девица.
– Спасибо тебе, моя ты хорошая, – обняла её Гладерика.
– Мне-то за что? Беги быстрее, пока доктор не проснулся, – нежно отстранила от себя подругу Глашенька.
Гладерика мигом помчалась к лазарету. Приоткрыв штору, она увидела двух лежащих друг возле друга юношей. У одного было покрасневшее лицо, покрытое какой-то коркой, а второй лежал в белой рубашке с перебинтованными руками.
– Кто здесь? – испуганно спросил Александр.
– Это я, Гладерика, – ласково, но взволнованно ответила девушка.
– Гладерика? Вы?
– Тс-с-с, – приложила она палец к устам. – Кажется, наш друг спит. Да и нехорошо будет, если нас услышит доктор Ларсен.
– Вы правы…
– Почему мы всё время обращаемся друг к другу так, будто познакомились вчера? Давай перейдём на обычное общение, как общаются между собой ровесники.
– Хорошо, я не против, – невозмутимо прошептал Александр. – Так что привело тебя сюда?
– Некоторое обстоятельство, – неопределённо ответила Гладерика и медленно подошла к его постели. Присев на табурет рядом, она продолжила. – Как ты себя чувствуешь?
– Спасибо, с недавних пор стало значительно лучше. Боль поутихла, теперь я почти здоров.
– Нет-нет, ты лежи… Лежи, Саша, – ласково протянула она.
Александр чуть смутился и повернул голову в потолок.
– Не испытываешь ли ты нужды в чём-либо? Кормят ли тебя здесь?
– О чём ты? Конечно, кормят. И нужды я ни в чём не испытываю. Правда, общения нет никакого. Миля, бедняга, вроде как и связки обжёг, говорить нормально не может.
Гладерика с сожалением посмотрела в сторону юноши.
– Он и волос лишился, как я погляжу…
– Страшное зрелище было, когда его только доставили сюда. Волосы на голове обуглились, лицо всё опухшее и красное. Ему потом уже все эти волосы остригли. С ними-то проблем нет – новые отрастут. А вот что с лицом будет…
– Лицу добавят шрамов, – констатировала Гладерика.
– Это точно. А вот ты? Как у тебя дела?
– Всё настолько плохо, что даже какие-то мелочи воспринимаются как счастье. Скорее всего, скоро меня уже здесь не будет. Вот я и пришла поговорить с тобой.
– О чём поговорить? И как это – тебя скоро здесь не будет?
– Решительно обо всём хочу поговорить! Зачем в аэроплан полез? Почему не мог дождаться?
– Дождаться чего? Гладерика, дорогая, это ты можешь подождать, пока твой летательный аппарат отремонтируют, а затем взмыть в небо преспокойно! А я животное сухопутное, всю жизнь на этой чёртовой земле живу…
– Ну, не волнуйся ты так. И вовсе ты не животное. Скорее, ворчливый зверёк, – улыбнулась девушка.
Александр улыбнулся в ответ.
– А что касается аэроплана, – продолжила она, – то… То я бы твой испытала, например! А потом мы отправились бы с тобой на край света. Можем полететь на нём на север, а можем и к южным морям – как нам заблагорассудится.
– Что-то ты много придумала.
– И вовсе нет! Кто нам может помешать в небе? Стая птиц? Эх, Саша… Многое я бы сейчас отдала просто ради того, чтобы ты был цел, чтобы мы были на своих местах. Какая-то странная череда событий начала происходить с нами за последний год. Быть может, я бы очутилась в «Золотых крыльях» и без тебя, но ради чего тогда…
Поняв, что сболтнула лишнего, Гладерика резко замолчала. Смысл сказанного дошёл до Александра не сразу. Но едва он начал осознавать, то сразу же смущённо отвернулся уже к стене.
– Знаешь… Прости меня, – вдруг сказала девушка.
– За что?
– Просто прости, что так всё получилось.
– В чём ты виновата? Это моя ошибка.
– Нет… Не только лишь твоя. Это была наша ошибка.
С этими словами Гладерика едва прижалась к Александру, слегка приобняв его. Сильно делать она этого не стала, чтобы не причинить ему боль. Тот оторопел от такого и неподвижно лежал, затаив дыхание, прислушавшись к биению сердца.
– До свидания, милый Саша, – сказала Гладерика, освободив его из своих объятий. – А может быть – и прощай. Может, мы когда-нибудь ещё увидимся.
– Гладерика, стой! – крикнул было Александр, но девушка выбежала из палатки в сторону своей.
В глазах Гладерики заблестели слёзы. Они размывали взор, заставляли останавливаться и то и дело вытирать их. К палатке Гладерика добежала, уже рыдая. То были слёзы, копившиеся в ней не просто с момента крушения аэроплана, не просто со дня знакомства с Александром; то были слёзы, что она скрывала и носила в себе практически всю свою жизнь. Изумлённая Глаша не могла вымолвить ни слова. Гладерика уткнулась в свою постель, содрогаясь от плача.
– Я так больше не могу, Глашенька, – сквозь рыдания говорила она. – Всё в этом мире против меня. Я люблю его! Люблю!
Глаша подошла ко своей подруге и положила её голову к себе на колени.
– Он для меня значит очень многое. Да что там – многое… Всё он для меня значит! А меня разлучат с ним. Не завтра – так послезавтра! Я больше не смогу быть с ним! Зачем ему что-то говорить, в чём-то объясняться, если завтрашний день скрыт во тьме?!
– Тише, тише, моя милая, – словно заботливая мама, шептала Глаша своей подруге на ухо.
– Зачем всё это было? К чему? Чем я заслужила этот исход? Неужто я настолько недостойна ничего на этом свете – ни любви, ни достижения мечты? Доколе это будет так?..
Несмотря ни на что, плач постепенно прекращался. Девушка лишь всхлипывала некоторое время, а затем и вовсе перестала. Рыдания сменились равномерным посапыванием.
– Глашенька, этого я взять в толк не могу… Почему… Почему…
Остаток фразы скрылся за сном Гладерики. Она уснула у своей подруги на коленях, словно маленькая девочка. А Глаша всё продолжала её гладить, приговаривая: «тише, тише, моя милая». Солнце скрылось за горизонтом. Ветер, предвещающий начало конца летней поры, загулял по окрестностям Л-жского озера. Аэродром погрузился во мрак и безмятежность, ожидая нового дня…
Глава 11. Ввысь!
– Эскадрилья, подъём! – зазвучал как обычно ни свет ни заря голос Гриши. – Выходи строиться на утреннее построение!
Гладерика открыла глаза. Не так уж и часто ей приходилось просыпаться ровно в минуту подъёма. Солнце вновь дало о себе знать своими жаркими лучами, ударив ими прямиком в палатку. Сидящая за столом рядом Глаша пожелала девушке доброго утра, в этот раз улыбаясь чуть взволнованней. Наскоро надев спортивную форму, Гладерика побежала к умывальникам. Так же, как и всегда, вместе со всеми она умылась и проследовала к месту построения. Однако на месте возле знамени и штабной палатки всё стало иначе: откуда-то взялся флаг эскадрильи, доселе не висевший, Гриша стоял в идеально чистой белоснежной форме, но что было самым необычным – рядом с ним в таком же виде стоял Роман Иванович и два незнакомых генерала. Гриша Добров с яростью посмотрел на идущих к месту построения кандидатов в спортивных костюмах и приказал им переодеться в парадную форму. Также он подбежал к Гладерике и прошипел:
– Немедленно надень ту форму, что я тебе вчера выдал!
– Так точно, – испуганно произнесла Гладерика и стремглав побежала ко своей палатке.
Там она быстро переоделась в новенькую форму, заметив, что она обладает огромным количеством разных карманов и петель для крепежа. Костюм был не парадным. В нём было удобно двигаться, кожа свободно дышала – по степени удобства её можно было сравнить с повседневной одеждой.
– Гладерика, Гладерика, постой, – спохватилась Глаша, увидев, что та уже готовится направиться на построение. – Надень-ка.
С этими словами девица достала из-под стола пару новеньких чёрных сапог с высоким голенищем, металлическими бляхами и небольшим каблуком.
– Ой, спасибо тебе большое, Глашенька! – поблагодарила свою подругу Гладерика. – Сейчас же их надену.
Сапоги сели на девушку как влитые, не сжимая её ноги и нигде не оставляя большого свободного пространства.
– Пойдём вместе, – сказала Глаша. – Это всеобщее построение.
Уже спустя полминуты они стояли в одной большой шеренге. Каждый из кандидатов надел парадную форму, и блики от солнца на золотистых эмблемах вновь разыгрались в резвом хороводе. Гладерика удивлялась всему, начиная с самого подъёма. Ещё больше она изумилась оттого, что рядом с ней встал переодетый в парадную форму Ваня Дашков.
– Ваня? Что ты здесь делаешь? – шёпотом спросила она.
– Освободили из-под стражи, – махнул рукой он. – Сказали, что после данного мероприятия меня отвезут в город.
– Как жаль…
– А что поделать? Сам виноват, такая история, – улыбнулся смиренно Ваня. – Хочешь быть свободным – не твори глупостей.
– Разговорчики! – громко сказал Гриша.
Все присутствующие замолчали.
– Эскадрилья, равняйсь! Смирно! – скомандовал он.
Один из генералов чуть выступил вперёд:
– Здравствуйте, братцы!
– Здравия желаем, ваше превосходительство! – отрывисто прокричали кандидаты.
– Сегодня произойдёт событие, которое несомненно войдёт в историю отечественного и мирового воздухоплавания. Ровно в двенадцать часов кандидат-испытатель из вашей эскадрильи совершит первый полёт на воздушном судне нового типа под названием «Идиллия». Все вы усердно готовились к этому моменту. До последнего никто из вас не мог знать, когда пройдёт этот первый полёт и кто удостоится этой великой чести. Сейчас настала пора раскрыть все карты и огласить имя этого достойнейшего кандидата!
Все замерли в волнении, изумлении и испуге одновременно. В одночасье на них всех свалилось столько всего, что переварить всё сразу было очень затруднительно.
– Роман Иванович, вам слово, – обратился генерал.
– Спасибо, ваше превосходительство. Итак, – внимательно посмотрел он на всех кандидатов, – великая честь совершить испытательный полёт на аэроплане нового типа предоставляется кандидату Дельштейн-Орловой Гладерике Дмитриевне с позывным «Аурус».
Гладерика опешила. Нет, скорее, оцепенела. Не найдётся тех слов, чтобы описать её тогдашнее состояние. Несколько секунд она стояла, не понимая и не осознавая того, что происходит вокруг неё.
– Что надо сказать? – снисходительно и с улыбкой спросил генерал.
– Есть!! – прокричала она так, что с окрестных сосен поднялся вороний крик.
– Вот и славно, – молвил он.
– Дублёром Дельштейн-Орловой Гладерики Дмитриевны с позывным «Аурус» приказом командира эскадрильи назначен Адлерберг Степан Франкович с позывным «Старгейт».
Стёпа отчего-то встрепенулся.
– Есть! – ответил он.
– Вы вдвоём после построения останетесь здесь, – сказал Роман Иванович. – Я выдам вам план полёта, проведу инструктаж. После этого вы будете вольны привести себя в порядок. По территории аэродрома не разгуливать, сидеть у нас в штабе!
«Точно как позавчера, – подумала Гладерика».
– Так точно! – вдвоём ответили Стёпа с девушкой.
– Всем остальным: направляетесь на завтрак, в одиннадцать тридцать надо прибыть на построение по случаю запуска аэроплана. Ответственным назначается Григорий Добров. Командуйте, прошу.
– Есть! – ответил тот. – Эскадрилья, равняйсь! Смирно! Все, кроме «Ауруса» и «Старгейта» – нале-во! Вперёд шагом – марш!
– Удачи! – шепнул Ваня Дашков, который оказался в конце колонны.
Генерал удовлетворённо взглянул на то, как Гриша командовал эскадрильей.
– Неплохой выходит офицер, – отметил он. – Надо бы этого молодца повысить.
Гладерика со Стёпой страдальчески переглянулись. Оба они всё ещё находились в недоумении, что только что с ними произошло, какая ответственность упала на голову. Особенно размытым это казалось девушке, которая смотрела на все эти действия, слушала все приказы – но не могла понять, к чему это.
– Пройдёмте в штаб, – пригласил их Роман Иванович.
– Так точно, – ответили они и снова зашли в штабную палатку.
– Смотреть уже не могу на эти ящики, – шепнула Гладерика на ухо Стёпе.
– Почему?
– Я на них весь день позавчера просидела.
Роман Иванович прошёл за стол, на котором было разложено множество различной документации. Внимание кандидатов привлекла большая карта с планом местности и начерченными на ней линиями, исходящими из одной точки.
– Вы верно смотрите. Это – наш будущий совещательный пункт. Совещание перед полётом англичане называют «брифингом», – сказал Роман Иванович. – Это я узнал от моего хорошего друга – господина Райта. Он так же, как и я, увлекается воздухоплаванием на своей родине. Мы с ним делимся иногда всяческими открытыми новинками… Ах да, о чём это мы… Что касается плана: госпожа Гладерика, вам предстоит оторваться от взлётно-посадочной полосы, после чего плавно набрать высоту в тысячу метров над уровнем моря. Далее на этой высоте вам предстоит совершить несколько весьма занятных манёвров: вам необходимо будет полностью прокрутить аэроплан вокруг своей оси. После этого, если всё будет в порядке, взять курс на озеро и полетать над его поверхностью минут пять. Это нужно, чтобы исследовать воздушные потоки над ним.
– Поняла, – кивнула Гладерика.
– Далее вы развернётесь в сторону аэродрома и плавно начнёте снижаться. На все манёвры отведён полный бак топлива. Его должно хватить на полтора часа непрерывного полёта, однако я бы не рекомендовал находиться в воздухе столь долго. Ваш полётный лимит: тридцать минут.
– Так точно.
– На посадку заходите визуально, то есть – определяете расстояние до взлётно-посадочной полосы, ориентируясь исключительно на своё острое зрение! Однако я поспешу вас обрадовать: на сей раз прямиком из столицы наши доблестные техники предоставили нам своё новейшее изобретение. Позвольте вам его продемонстрировать.
С этими словами Роман Иванович подошёл к ящикам и достал из них большую зелёную коробку с несколькими ручками, тумблерами и регуляторами. Гладерика со Стёпой с нескрываемым любопытством осматривали диковинный прибор.
– Это называется «радио». С его помощью можно передавать голос на многие километры вокруг! Главное иметь при себе радиоприёмник. Передаётся сигнал с помощью антенны, – сказал Роман Иванович и поднял прикрученный к корпусу длинный и тонкий металлический штырь.
– До чего же дошёл прогресс… – изумлённо молвила девушка.
– Роман Иванович, – обратился к нему Стёпа, – неужто теперь радио может передавать не только сигналы азбуки Морзе, но и человеческий голос? Это что-то наподобие телефона?
– Всё верно! Только телефоны соединяются друг с другом с помощью медного провода, а в этом устройстве всё работает на преобразовании колебаний электромагнитных волн.
– До чего интересный аппарат…
– Вторая его часть вмонтирована в приборную панель на аэроплане. Летательный аппарат, благодаря мощи своего двигателя, способен генерировать электричество, которое так необходимо для работы радиоприёмника. В общем, мы будем вам подавать команды с земли, направлять вас – а вы, в свою очередь, будете докладывать о каждом выполненном шаге.
– Так точно! – бодро ответила Гладерика.
Впрочем, бодрой она была лишь напоказ. Внутри неё всё не унималось сожаление о сказанном Александру. Это мешало ей заниматься подготовкой к полёту, настраиваться на него. Она то и дело мысленно порывалась вбежать в лазарет и, несмотря на предстоящий полёт и возмущения доктора Ларсена, увести Александра так далеко, чтобы никакие высокопоставленные чины не смогли разлучить их. Конечно, другой половиной её головушки это оценивалось как абсурд, но и она была согласна с тем, что оставить ситуацию в таком положении было бы как минимум неуважительно ко своему возлюбленному.
«Должна же я сделать хоть что-то! – думала она в этот момент». Однако, находясь в штабной палатке под присмотром Романа Ивановича и генералов, имея перед собой план полёта и находясь в эдаком положении заложницы собственных стремлений, сделать что-либо практически не представлялось возможным. Внутреннее состояние ей не удалось скрыть от пристального взгляда Стёпы:
– Тебя что-то тревожит, – твёрдо констатировал он, даже не удостоверившись на словах.
– С чего ты взял?
– Ты очень невнимательна и взгляд у тебя рассеянный.
– Да? Как странно…
– Я не из тех людей, кто будет упорно добиваться объяснений; раз уж ты решила молчать – то я не имею права вмешиваться в твоё молчание.
– Что ты такое говоришь? – удивлённо спросила Гладерика. – Разве же я скрывала когда-нибудь что-то серьёзное?
– Этого мне доподлинно неизвестно, – пожал плечами Стёпа.
– Слушай, Стёпа… – вдруг сменила тон на более серьёзный девушка. – Вот что бы ты делал, если бы твоя хорошая знакомая вдруг попросила прощения, заявив, что всё, что было построено прежде – это ошибка, и скрылась из виду? Что бы ты о ней подумал.
Юноша нахмурился.
– Нелёгкий вопрос ты мне задала. Нелёгкий и размытый. В разной ситуации можно сказать подобные слова. Мне было бы интересно, что сама чувствовала эта девушка в тот момент.
– Положим… Положим, она чувствовала безысходность своего нынешнего положения. Она осознавала, что в скором времени она может исчезнуть из жизни своего возлюбленного очень надолго, если не навсегда.
– Возлюбленного? То есть, моя воображаемая визави влюблена в меня?
– Именно так, и никак иначе. Но до этого в этой любви она своему избраннику никоим образом не объяснялась.
– Что же, – после недолгой паузы ответил Стёпа, – в таком случае, я бы опрометью бросился к ней, добиваясь хоть каких-то объяснений.
– А если она не захочет говорить об этом? Притом, Стёпа, ты человек умный и прозорливый, тебе и объяснений никаких не надо.
– Когда дело доходит до попытки понимания взаимоотношений между мужчиной и женщиной, мой разум перестаёт действовать в привычном виде. Он становится резким, неуправляемым, заносчивым и очень ранимым. Что касается женщин – то, как по мне, они в принципе недосягаемы для нашей грубой мужской логики.
– Вот как?.. – задумалась Гладерика.
Стёпа дал ей пищу для размышлений, и на долгое время она замолчала.
– Скажи, Стёпа… – резко сменила тему девушка после затяжного молчания. – Не завидуешь ли ты мне сейчас?
Вопрос застал юношу врасплох. Впервые невозмутимый и флегматичный Степан Адлерберг явно забеспокоился и занервничал.
– Кого теперь это должно волновать? – процедил он.
– К примеру, меня, – недоумевающе ответила Гладерика. – Ты – один из наиболее достойнейших кандидатов, ты безупречен!