Глеб Сафроненко
Виртуальная терапия
– Ну что легче? – спросил Андрей Сергеевич.
– Немного, – ответил Максим.
– Это как посмотреть, – дополнил Дмитрий. Смотря кому «легче». Как человеку мне может быть и легче, а вот как сотруднику гораздо сложнее.
– Может, зададите мне интересующие вас вопросы, а я на них отвечу, дабы мне не углубляться в суть и не уйти в философию идеализма. Я, думаю так будет проще и быстрее. Согласны? – спросил доктор, собеседники одобрительно кивнули. – Вот и хорошо.
– Вы умерли? – спросил Максим.
– Вы живы? – уточнил Дмитрий.
– Да, – сказал доктор. – Ответ на оба вопроса «да». Хотя одно исключает возможность другого, с точки зрения смертного человека. В земной жизни я умер в ночь с тридцатого на тридцать первое января этого года, мое сердце остановилось и совершенно точно и безошибочно был констатирован факт моей смерти – мое тело прекратило жизнедеятельность. Между тем сознание, которое, как вы теперь точно знаете, или думаете, что знаете, живо, так как оно вечно. По всем законам мироздания мое сознание должно было уйти в другой мир – в другое измерение если угодно, недоступное для восприятия человека, или вовсе кануть в небытие, что было бы правильным с точки зрения науки, но пока что я остался здесь и вот он я – перед вами.
– Но как? – спросил Максим.
– Исключительно, усилием воли. Я очень не хотел оставлять свою семью. Я не хотел покидать этот мир, не закончив свои дела. Но понял я это не сразу. Я умер без боли и страданий, я лег спать и не проснулся. Но на самом деле, я успел осознать ужас и страх смерти, страх перед небытием, я отчетливо слышал последний удар своего сердца, я понял, что умираю, за долю секунды мой разум охватил древнейший и непреодолимый страх, мне хотелось кричать. Я потерял ощущение времени и пространства, казалось мгновение длилось целую вечность, казалось вечность прошла за мгновение. Но ужас и оцепенение постепенно стали отступать – я понял, что я есть, я понял, что не ухожу в небытие, разум не угасал, напротив мысли становились более ясными и емкими. Я вспомнил все свои ошибки и плохие дела, совершенные в жизни, я ощутил всю недосказанность между мною и близкими мне людьми, я в полной мере осознал собственные чувства и мысли, я понял и прочувствовал эмоции близких мне людей, их страх и отчаяние. И вместе с осознанием пришел новый страх – страх полного и абсолютного одиночества. Я слышал голос супруги, я отчетливо слышал ее слова и каким-то непонятным образом чувствовал ее прикосновения, я хотел что-то ответить, я хотел ее успокоить, я хотел ее обнять и сказать, что все будет хорошо, я хотел попросить у нее прощения за причиненную при жизни боль и часто невольно проявленное невнимание. Все мы причиняем близким людям боль и бываем равнодушны и невнимательны к ним, – пояснил доктор. – Я пытался снова почувствовать свое тело. Но мысли становились острее, страх одиночества сильнее, а слух слабел, я слышал голоса, но уже не разбирал слов, я терял связь с этим миром и снова ко мне пришла ужасная непереносимая мысль о том, что мой разум угасает. От этого страха сознание помутнело – в самом себе, если так можно выразиться, так как кроме сознания ничего больше у меня и не осталось. Затем мои мысли спутались, я словно потерял само это сознание, я на мгновение ощутил полное безмыслие, я постиг небытие и после осознал себя посреди бескрайней пустыни, тогда я снова словно ощущал свое тело, но уже где-то в другом измерении, я слышал – слышал абсолютную тишину, я снова видел, осязал и обонял. Оставаться в полной тишине было неприятно и страшно, я сделал несколько шагов, услышав, как под моими ногами шуршит песок я даже немного обрадовался. В пустыне сознания был день – невыносимо жаркий солнечный день. Мне хотелось спрятаться в тень от нестерпимого зноя, я пошел наугад неизвестно куда, не знаю сколько времени занял путь, но он показался невыносимо долгим. Я шел до тех пор, пока не увидел прямо перед собой огромную тень, что именно ее отбрасывало, было сложно понять, я и не стремился этого сделать. До сих пор не могу точно сказать, что отбрасывало эту гигантскую тень, так как оно не имело и не имеет ни верхних границ, ни крайних сторон. Для меня это была стена. И прямо перед собой я увидел в этой стене парадный вход – высокое каменное крыльцо под каменными же сводами и массивную широкую лестницу, ведущую на это крыльцо. Мне было жутко одиноко и я ускорил шаг, ожидая, что там внутри или по ту сторону собрались мои близкие люди, которые уже покинули этот бренный мир, я слышал радостный смех своих родителей, я слышал голос деда, слышал голоса родных и друзей, уже ушедших, я даже слышал задорный лай своего пса Рекса, который был у меня в детстве. Мне не терпелось увидеть и обнять родных людей, мне хотелось погладить и потрепать за холку своего пса. Я побежал по ступеням, я взялся за дверную ручку и готов был рвануть ее на себя, но … Я понял, что не могу так уйти, у меня остались на земле еще нерешенные вопросы и незаконченные дела. В первую очередь я подумал о своей дочери Маше, Машеньке. Она еще школьница – поздний и долгожданный ребенок, если вы не знали, а финансовое положение последнее время не очень. Но дело не только в этом. Я, вдруг осознал, как нестерпимо много в мире, который я покидаю, лжи грязи и несправедливости. И как оставлять свою дочь в таком несправедливом мире? Я не стал открывать дверь, так как понимал, что, войдя в нее не смогу выйти обратно. Я решил сделать жизнь, хоть немного, но справедливее, тогда я еще не знал, как именно, но понимал, что это возможно. Я пошел вдоль стены, там были и другие двери, скромные и узкие без лестницы и крыльца, я дергал за ручки другие двери, но они не открывались, на некоторых из них вообще не было ручек. Я шел дальше. И, скоро, вдалеке увидел, широкую бетонную площадку и навес перед стеной, в него входили и выходили из него немногочисленные люди. Я ускорил шаг и подойдя к двери встретил знакомого и по стечению обстоятельств он же был и моим пациентом. Он жив по сей день, но его расстройство прогрессирует, в настоящее время он помещен в психиатрическую клинику, где проходит медикаментозное лечение. Мы долго и о многом с ним разговаривали, он многое мне объяснил, самое обидное что почти все то же самое он говорил мне и раньше, но раньше все его слова и рассуждения я считал сумасшедшим бредом и если и пытался найти в них логику, то лишь с той целью, чтобы понять суть недуга своего знакомого. После длительного разговора с бывшим пациентом, я вошел внутрь – внутри было что-то наподобие огромного вокзала с большим количеством переходов идущих во все стороны. В огромном зале ожидания были даже кафе и комната отдыха, играла завораживающая и успокаивающая музыка.
– Свирель, -сказал Максим.
– Что? – уточнил Андрей Сергеевич.
– Играла свирель, – уверенно повторил Максим.
– В том числе и свирель, – сказал доктор, – но не только она.
– Выпьем, – предложил Дмитрий.
– Выпьем, – поддержал Максим.
– Выпьем, – согласился доктор и продолжил свой рассказ. – Раньше я никогда не слышал подобной музыки, в ней были любовь, дружба, преданность, верность, честь, доблесть, отвага, справедливость и что-то еще, ради чего стоит жить и стоило бы прожить заново будь такая возможность. Там была только музыка, совсем не было слов, но я слышал и понимал, о чем музыка, я чувствовал – моя душа ликовала, мне хотелось петь. Каждому чувству, каждому положительному качеству и свойству человеческой души, соответствовал свой инструмент и все они звучали в унисон, только иногда одни инструменты становились чуть тише, а другие чуть громче. Периодически менялся мотив, и один из инструментов начинал играть сольную партию, но сольная партия была непродолжительной, так как ее подхватывали поочередно другие инструменты, плавно мелодично и едва слышно на первых нотах, в процессе гармонично и равнозначно сливаясь с общей мелодией, сохраняя при этом собственный неподражаемый звук. Я сел за столик в привокзальным кафе, заказал кофе и слушал музыку в ожидании заказа. Кофе мне принесли не сразу, к тому времени, как его принесли, уже сменилось несколько ведущих инструментов, и я отчетливо слышал сольную партию свирели – песнь любви, но любви не только к женщине, а любви в самом широком ее понимании. Я вспомнил о своей любви и в душе пробудились восторженные, сентиментальные и сладостные чувства, я отхлебнул кофе, который оказался невыносимо горьким – это был вкус потерь и поражений, с привкусом глупых и непоправимых ошибок. Ко мне подошел человек в форме проводника и указал рукой на один из выходов: «Вам туда сказал он». Я стал подниматься со стула, выражая желание пойти немедленно, но проводник положил мне тяжелую руку на плечо, и я невольно опустился обратно на стул. Проводник сказал, что я должен допить кофе, если хочу отправиться в мир из которого пришел. На мои замечания по поводу нестерпимо горького вкуса он ответил: «Ничем не могу помощь это твоя боль, это горечь твоей собственной жизни и только допив до дна ты сможешь ощутить ее всю разом. А потом если пожелаешь вернуться в тот мир, то сможешь вернуться, а если решишь раз и навсегда ее забыть, то тебе надо будет проследовать к другому выходу». Ничего не оставалось – я продолжил допивать напиток с каждым глотком становилось все хуже, горечь стала нестерпимой, так будто напиток плохо размешали, и самая суть еще оставалась на дне. Меня жутко тошнило и выворачивало наизнанку, но не организм, а душу и разум. Боль была запредельной, горечь в душе разрушающей, противоречивые мысли путались, одна накладывалась на другую, вступая друг с другом в союзы и конфронтации, мне хотелось разбежаться и удариться об стенку головой, так чтобы разом исчезли все мысли и чувства. Зачаровывающая музыка казалась циничной издевкой над моей болью. Я взболтал остатки напитка и выпил залпом – в глазах потемнело, я был близок к тому чтобы потерять сознание, но проводник поднял меня со стула и обхватив своей длинной рукой повел к нужному выходу. Никаких связных мыслей уже не было, лишь притупившаяся боль, туманное сознание и пронзающая туман музыка. Проводник помог мне спуститься вниз по ступенькам провел по узкому коридору, и мы оказались прямо у раскрытых дверей вагона электрички, тут я все же отключился.
Очнулся я на нашем городском вокзале в тот момент, когда прямо на меня намеревался сесть уставший хмельной гастербайтер, в грязной робе с надписью «газрусмашинерити-инженеринг» или что-то вроде того. Я понял, что невидим и от одного осознания этой мысли, как от внезапного осознания сна во сне я стал на мгновение вполне материален и осязаем. Я громко кашлянул, и темный строитель светлого будущего вздрогнул и извинился. Я встал и пошел к выходу в город, но тут я понял, что меня все видят и стал невидим. В пути пришло новое откровение – мне не зачем было идти, переставляя ноги, достаточно было только представить себя там, где я хочу оказаться, и я оказался там, в подъезде возле квартиры Ани. Не сразу, конечно, около двух часов я провел в своей квартире с женой и дочерью, но тут без подробностей – это слишком личное и об этом слишком тяжело говорить. Я изо всех сил старался стать видимым и осязаемым для них, но не смог как бы ни старался. Лишь потом я понял, что это совершенно правильно и разумно придумано. Как бы они отреагировали, увидев меня, когда несколько часов назад увезли мой труп? – доктор замолчал, наклонил голову, протер глаза и после непродолжительной паузы продолжил. – И тогда я отправился к Анне, она ведь еще не могла знать и не знала, что я умер. Там уже постепенно я все ей рассказал и объяснил, как смог, примерно, как вам сейчас. Думаю, что подробности вам ни к чему. Вот так вот, – заключил Андрей Сергеевич.
– Да, впечатляет, – сказал Дмитрий. – Значит вы и есть, выражаясь языком профессиональным, организатор преступной группы. Совершенно безумное дело. Я четко понял и можно даже сказать установил три факта: первый – совершали нападения на незаконопослушных граждан гражданин Светлов – ты, Максим, и гражданка Веселова; второй факт – помимо высокой и благородной цели наказать негодяев, кроме желания отомстить есть еще и финансовый интерес, к этому вернемся чуть позже; третий факт – помимо непосредственных исполнителей должен был быть еще и организатор, координатор если угодно. Я никак не мог свести эти три факта воедино, чтобы собрать целостную картину, слишком много было в деле загадочных и необъяснимых обстоятельств. Я бы обязательно вышел на вас, Андрей Сергеевич, я собственно и вышел, но, когда я узнал о вашей смерти – целостная модель, которую я собирал по частям снова распалась на три факта и множество выводов и предположений. Хорошо, что вот так вот удалось поговорить с вами, как бы странно и нереально это ни было. Я, я, – попытался продолжить развитие мысли Дмитрий, похлопав по плечу доктора, но происходящее все еще воспринималось Завьяловым как странный реалистичный сон и мысли снова потерялись в тумане опустившимся на бытие.
– Поздравляю вас, Дмитрий, с очередным раскрытым преступлением. Я признаюсь никогда не сомневался в ваших умственных способностях и вашем профессионализме. Даже тогда, когда вы, запутавшись и отчаявшись, потеряв веру в справедливость, решили, что ваша работа совершенно бесполезна и даже напротив вредна для справедливости как таковой. Прошу прощения, Максим, вы, видимо, пребываете в неведении относительно того факта что капитан полиции следователь Завьялов, относительно недавно тоже обращался ко мне за помощью, – доктор развел руками, встретив удивленный и вопросительный взгляд Максима. – Никаких подробностей, как вы понимаете, я раскрыть не могу. Это уж, если Дмитрию будет угодно, то право его, но никак не мое. Дмитрий и обращался ко мне исключительно конфиденциально. Так что извините, сказал доктор, разливая водку. – Давайте выпьем! За раскрытое преступление.
– Жестко, – сказал Максим, ставя на стол пустую рюмку. Максим выдержал достойную паузу, затем запил спиртное соком и продолжил. – В общем-то, почти все ясно, если не вдаваться в подробности. Это все, конечно, очень неожиданно, мягко говоря, принять и осознать это не просто. Надеюсь, что полное осознание придет чуть позже. Но в данном случае, Андрей Сергеевич, мне бы хотелось понять: все эти игры, правильнее сказать, возмездие некоторым потерявшим совесть и человеческий облик гражданам были организованы вами? По вашей воле? Усилием исключительно ваших новых возможностей?
– По большей части да, но не совсем. Возможным сам факт такого частичного возмездия сделал я, а кого наказывать решали вы с Анной. Выбор декораций, атмосферы и общего антуража целиком и полностью был за тобой, Максим. Это могла быть любая другая игра, могла быть и совсем даже не игра. Помнишь мой совет, играя представлять себе, что твой соперник – это не просто персонаж игры, а кто-то из реальной жизни. Вот, с этого мы начали восстанавливать душевное равновесие, с этим и продолжили. В рамках этой игры, стало возможным восприятие и анализ реальности посредствам самой игры, с ее подходами, ее мерками и категориями, с тем преимуществом что цифровой – виртуальный разум, неукоснительно следующий не вполне справедливому алгоритму, больше не мог откровенно подыгрывать твоим соперникам. Таким образом, ты восстанавливал справедливость одновременно и в игре, и в реальной жизни. Зная твой подход к игре мне было проще синхронизировать свое сознание с твоим, ну а Ане уже пришлось подстраиваться и у нее это очень неплохо получилось.
– Уместно и допустимо, когда женщина подстраивается под мужчину, бывает гораздо хуже, если наоборот, – на автомате сказал Максим.
– Тут я мог бы с тобой и поспорить, разные бывают случаи и ситуации, но не о том речь, – ответил доктор.
– Согласен, – сказал Максим, – То есть, получается, что ваш разум выполнял функции некого кода и алгоритма, который сводит игру к неминуемому поражению геймера, если так угодно виртуальному разуму, только ваш разум закладывал алгоритм неизбежной победы для нас? – уточнил Максим и разлил по рюмкам остатки спиртного.
– Не совсем уверен, что правильно понял твой вопрос, – задумался Андрей Сергеевич. – Но в некотором смысле да – мой разум и моя воля корректировали последовательность не совсем справедливо прописанного алгоритма. Но дело в том, что я непосредственно контролировал процесс лишь первой загрузки, первого вашего субъективного воздействия на объективную реальность, через функционал видео игры, – объяснил Андрей Сергеевич. – Я с первых дней занятий психологией и психиатрией считал, что наиболее эффективным и по сути единственно возможным способом эффективного лечения психических отклонений и расстройств может быть только приведение объективной реальности к общему знаменателю с субъективной реальностью пациента или, как минимум, приведение к общему знаменателю ожиданий субъекта от этой реальности с самой реальностью. Понимаешь меня? – скорее сказал утвердительно, чем задал вопрос Андрей Сергеевич.
– Теперь я не уверен, что понимаю, – сказал Максим и поднял кверху стопку.
– Ну вот смотри, – начал доктор, но выпил и возразил самому себе, – нет не так. Так не пойдет. Давай скажу проще. Давай перейдем от общего к частному, и я объясню тебе все на твоем примере. В твоем случае, конечно, не было явного психологического отклонения. Было лишь нервное расстройство. Но что явилось причиной расстройства? – спросил доктор и вопросительно посмотрел на Максима, хитро прищурившись. Он естественно знал правильный ответ, поэтому парень в ответ посмотрел вопросительно на доктора. – Нет. Ты мне ответь.
– Что послужило причиной? – призадумался Максим и развел руками. – Да причин было великое множество. Всего и не вспомнить. А если говорить в общем, то устал я от повсеместных и безнаказанных тупости, наглости, беспринципности и несправедливости.
– Что тупость, наглость, беспринципность и прочие бесчисленные пороки правят в нашем обществе это понятно. Но устал то ты от чего? – уточнил доктор.
– Так от этого и устал, – резонно ответил Максим.
– Соберись, Максим. Загляни чуть глубже внутрь самого себя. Ну, – побудительно сказал доктор. – От чего ты устал? Отчего возник внутренний конфликт?
– Устал от бесконечных попыток победить все это мерзкое и подлое, хотя бы на самом низком уровне. Оттуда же и внутренний конфликт, я всю жизнь был уверен в правильности и непоколебимости своих принципов и убеждений, вынесенных из воспитания и образования, массового в том числе. Но после каждого неудачного столкновения с тупостью или с беспринципностью, внутри меня возникали сомнения и укоренялась мысль: «может бы что-то не так с моими принципами и убеждениями, если на деле убеждения, или их полное отсутствие, необразованного склонного к воровству педика или лесбиянки, ценятся в наше время гораздо выше, чем они?».
– Именно. Расстройство и непонимание возникли от неприятия тобой этого мира и от неприятия им тебя, потому что ты никак не мог и не можешь повлиять на объективно происходящие процессы. Абсолютное большинство расстройств, в том числе гораздо более сильных чем у тебя и возникает именно от такого неприятия и отторжения. А если человеку с расстройством – пациенту дать возможность влиять не только на свою собственную реальность, но и на объективный хаос сознания, представляющий собой бездонную яму, в которую каждый сбрасывает все что считает нужным или ненужным, и каждый раз поверх всего этого манипуляторы общественного мнения растягивают еще и слой компоста с семенами сорняков, выдавая его за плодородную почву для ума, то он примет эту реальность, хотя бы в той части которая ему удобна и понятна? Примет в той части на которую он сможет влиять, а через нее как неизбежное примет и все остальное, от многого, конечно, открещиваясь и держась в стороне, но все же примет. И такой человек будет уравновешен, спокоен и возможно, хотя мало вероятно, даже счастлив. Как минимум, он будет здоров с точки зрения коллективного восприятия, если конечно не будет говорить лишнего вслух.
– Тогда можно вылечить и тех, кто сбрасывает в эту яму нечистоты и даже тех, кто выдает компост с семенами сорняков за плодородную почву? – с надеждой спросил Максим. Доктор лишь рассмеялся в ответ. – Что в этом смешного, Андрей Сергеевич?
– Наивность и непосредственность всегда смешны. Первый шаг к лечению и выздоровлению, это осознание и признание факта наличия заболевания. А в случае с теми, кто загаживает коллективное сознание, это невозможно. Они, как минимум, не считают себя больными. Скорее всего, таковыми и не являются. Ведь этот компост не предназначен для них самих. Сами они всегда смогут собрать среди сорняков благородные культуры. Им хватит, а до нас с вами им нет совершенно никакого дела, – ответил доктор.
– Это печально, конечно. Ну да и черт с ними! Что нужно для того чтобы ваш метод применять массово, кроме пациентов и их желания? – спросил Максим.
– Отличный вопрос. Нужна движущая сила, нужен импульс мысли, мысли абсолютно свободной и чистой, неотягощенной желаниями и потребностями плоти, свободной от страстей и вожделений, мысли неконтролируемой коллективным сознанием. В случае с тобой и Анной такой движущей силой является мой освободившийся разум.
– А при жизни сможет ли человек достичь достаточной свободы сознания и чистоты мысли, чтобы самостоятельно влиять на объективную реальность? – спросил Максим, подразумевая в некотором смысле самого себя и свое собственное сознание.
– Может быть один из миллионов или миллиарда и сможет, но массово нет.
– Как же тогда ваш метод приведения реальностей к общему знаменателю, в результате их кратковременного смешения, сможет стать массовым? – поинтересовался Максим.
– В этом и проблема, – признался доктор, разведя руками. – Здесь нужен научный метод, научная основа, которую я уверен сможет создать мой коллега, который сейчас живет и работает в Новосибирске. Его координаты и все, что необходимо ему передать я тебе оставлю.
– В чем заключается метод?
– Точно не скажу. Возможно медикаментозный, возможно гипноз, возможно виртуальная реальность в наиболее полном спектре чувств, эмоций, мыслей и ощущений. Этот вопрос, возможно, и решит мой друг и коллега.
– Понятно. То есть, явно не игровая приставка? – на всякий случай уточнил Максим.
– Очевидно, что нет. Приставка здесь вообще ни при чем. В вашем случае все как-то очень удачно совпало. У тебя ведь не было навязчивых идей и глубокого отрицания реальности. Так что зацепиться мне было особенно не за что, но ты, все же, признался, что испытываешь странную тягу и симпатию к героине компьютерной игры. Она явилась для тебя неким образом эталонной чистоты и порядочности, она дала тебе надежду. Вот за это и можно, и нужно было цепляться, что мы и сделали. И как нельзя кстати меня регулярно посещала Аня Веселова со своими страхами и фобиями, закрытая и удаленная от внешнего мира, а, следовательно, чистая и непорочная или почти такая. Когда я в очередной раз увидел Аню после разговора с тобой – я понял, что она очень похожа на Лили Энн, а также я понял, что гораздо важнее, что у вас с ней очень схожие психотипы и образы мыслей, в принципе хорошо развито образное мышление. Я посоветовал Ане для снятия эмоционального напряжения поиграть в ту же игру, в которую играл ты, тем же персонажем, ассоциируя себя саму с этим персонажем, а противников с какими-нибудь мерзавцами из ее жизни. И все получилось, оставалось вам только встретиться, и я этому поспособствовал, как мог. Можно сказать, я настроил ваши разумы в одной тональности, чтобы вы могли звучать в унисон подобно, подобно – доктор задумался, пытаясь подобрать нужное, слово, вспоминая музыкальные инструменты и их составные части.
– Подобно двум свирелям, – подсказал Максим.
– Подобно свирелям. – согласился доктор. – Это хорошо, это красиво.
– Оно, конечно, красиво. Только это что получается – получается, что не мы с Аней полюбили друг друга, а вы внушили нам эту мысль?
– Ну что за бред!? – возмутился доктор резким движением поднявшись с дивана и перемещаясь по комнате продолжил. – Мимо скольких людей ты проходишь ежедневно? И что каждый остается в памяти, каждый западает в душу? Ну бред же! Единственный кто мог тебе внушить что ты любишь Аню это ты сам, а ей только она сама и никто больше. Так что оставь эти мысли и не оскорбляй ими ни себя, ни меня, ни Анну.
– Виноват, – признал парень. – Вроде как все и ясно, но неясно одно – вы ведь не знали, что уйдете из жизни? Очевидно, что не знали, тогда каким образом вы собирались устроить это слияние реальностей?
Доктор остановился и с недоумением посмотрел на Максима.
– Я сказал какую-то глупость? – уточнил парень.
– Вроде того, – объяснил доктор. – Я просто хотел вас познакомить, игра осталась бы игрой, а реальность реальностью, но …, – развел он руками и продолжил, ходя кругами по комнате, – в некотором смысле получилось даже лучше, чем было задумано. Хотя нет, совсем не лучше – получилось гораздо больше. Может кем-то другим, с кем я еще не встретился было задумано именно так, откуда нам знать.
У меня к вам еще один вопрос, – немного нерешительно сказал Максим.
– Конечно. Спрашивай, – ответил доктор.
– Когда вы уйдете – мы с Аней сможем продолжать наши, так сказать игры?
– Какое-то время, возможно, да. Но потом, скорее всего, нет. Впрочем, все будет зависеть от вас, – ответил доктор, завершив очередной круг по комнате, и сел на диван.
– Объясните.
– Объясняю. Я уже говорил, что для слияния реальностей нужен определенный импульс разума, некая сила. Эта сила, нужна для того чтобы пройти сквозь стену сознания. Ты можешь ходить сквозь стены?
– В каком смысле?
– В самом прямом.
– Нет, но в стене, как правило, есть дверь.
– Именно. Я открыл для вас эту дверь и указал на нее, теперь вы можете войти в нее. Но это лишь до тех пор, пока кто-нибудь другой эту дверь не закроет.
– Кто?
– Другой разум свободный от земного притяжения. Откуда мне знать кто именно.
– Высший разум?
– Ну не обязательно самый, но высший относительно тебя. Понимаешь?
– Понимаю. А что помешает нам снова открыть эту дверь?
– Как ты найдешь дверь, если не в состоянии увидеть даже стену, а можешь лишь упереться в нее и подумав, что решил так по собственной воле, развернуться и пойти в противоположную сторону. Но там тоже будет стена. Вот так мы всю жизнь и ходим кругами.
– Понял, – неуверенно сказал парень. – А если я все же смогу увидеть эту стену при жизни.
– Может и сможешь, если повезет, но я бы не советовал тебе тратить на это целую жизнь. Зачем? Ведь когда придет время ты и так увидишь эту стену и не только ее и не только ты.
– Я прошу прощения, – вклинился в диалог Дмитрий. – Я, конечно, искренне рад что все прояснилось. Я внимательно вас слушал, Андрей Сергеевич, и повторюсь, что у меня сложилась целостная картина, которую никак не напишешь и не опишешь в рамках уголовного дела. Кроме того, теперь я точно знаю, как мне надо поступить. Но, хочу напомнить, что инициатором сегодняшней нашей встречи выступил именно я.
– Ты в этом уверен? – спросил доктор, ехидно и озорно прищурившись.
– Глядя на вас, не на сто процентов. Но все же скорее уверен, чем нет, – ответил Дмитрий серьезно. – Надо быстро, коротко и емко обсудить дела земные, так как время не терпит.
– Здесь ты абсолютно прав, – согласился доктор и вынул из неоткуда – из пустоты бутылку водки «Столичной».
– Это что алкоголь из преисподней? – пошутил Дмитрий.
– Нет, та что из преисподней только что закончилась, – пошутил доктор, – а это «Столичная» высочайшего качества, такая идет исключительно на экспорт и давно уже стала узнаваемым российским брэндом.
– Ну, если только еще по одной, – снисходительно сказал Дмитрий.
– А нельзя было с нее и начать? – с недоверием поинтересовался Максим.
– Нет, – безапелляционно заявил доктор. – «Лиха беда начало», как говорится.
