Глеб Андреевич Васильев
Стакан
– Не заметили МЕНЯ?! Да что творится с мужчинами в этом мире? – воскликнула Селия.
– Я не уверен, что они мужчины, – сказал Полулунок.
– Мог и не говорить, – буркнула девушка. – Среди вас нет ни одного настоящего мужчины, так откуда вам знать, как они выглядят.
– Если все обитатели здешних территорий столь же бесконфликтны, как те, которых мы видели только что, то я против таких существ не имею никаких возражений, какого бы пола они ни были, – заявил Бальтазар.
Следующие три дня путешествия прошли спокойно. Дорога под ногами оставалась ровной, в полях по обе стороны от нее Кратису и Халфмуну неизменно удавалось поймать вдоволь дичи, а ручьи встречались достаточно часто, чтобы воду не приходилось экономить. В разговорах никто не упоминал о странной встрече, лишь Полулунок время от времени опасливо оглядывался, словно ожидая внезапного нападения.
На четвертый день Халфмун заметил впереди башни неизвестного поселения. Они были так далеко, что казались не толще ежовых иголок. Но их вид вызвал у Полулунка то же чувство липкого страха, что и летающая троица.
– Пора сходить с дороги, – сказал он своим спутникам. – Она уводит нас в сторону от цели.
– Странное дело, – прищурился Трехручка. – Дорога-то шпарит – прямее некуда, и звездочка, на которую ты каждую ночь таращишься, туда же показывает. Глазки удивленные не делай, давно уж я смекнул, как ты, дружочек, курс вынюхиваешь. Так что давай-ка начистоту выкладывай, с чего нам вдруг в кусты нырять?
– Завести нас в болота и там бросить задумал! – ахнул Бальтазар. – Чтобы в одно лицо все желания загадать! Ну и ну, вот так Халфмун. Какая черная подлость, низкая неблагодарность и возмутительное коварство. Что за аспида, источающего яд, пригрели мы на нашей чистосердечной груди!
– Не думала, что тебе удастся меня чем-то удивить, Халфмун, – процедила Селия. – Но можешь принять мои поздравления, я поражена твоей низостью.
– Полулунок, немедленно объяснись, – потребовал Ясносвет.
– С ума вы все спятили, что ли? – еще больше, чем то, что Трехручка разгадал его ориентир, Полулунка задела легкость, с которой все поверили в его злой умысел. – Впереди город. Судя по башням – большой. Я не знаю, какие люди в нем живут, и как они относятся к чужестранцам, поэтому и предложил обойти город стороной.
– Надо же, как удобно – город! – воскликнул Бальтазар. – Ты лжешь весьма искусно, но я раскусил тебя. Ты НЕ предлагал обойти город, а обманом пытался увести нас с дороги. Что скажешь на это?
Прежде чем что-то сказать, Халфмун ударил Силагона кулаком под дых так, что у того чуть глаза из орбит не вылезли: – За языком следи. Если вам всем так хочется попасть в этот город и на собственных шкурах проверить, не принято ли у местных сдирать с чужаков шкуры – бобер с вами, идите по дороге. Я же поступлю так, как считаю нужным. Желаю вам удачи. Быть может, еще свидимся.
Стиснув зубы, Полулунок спрыгнул с обочины и решительно направился в сторону леса, виднеющегося за полем.
– Жалкий трус, убегающий, поджав хвост. Невероятно, что я могла всерьез думать о том, чтобы когда-нибудь подумать о нашей свадьбе, – донеслись до Халфмуна слова Селии. Ему страстно захотелось провалиться сквозь землю, раствориться в воздухе или превратиться во что-нибудь, что не способно ни думать, ни переживать. Но вместо этого Полулунок лишь ускорил шаг.
До леса Халфмун добрался уже в густых сумерках. Устроив привал, он попытался заснуть, но роящиеся в голове мысли упорно отгоняли сон: «Моя миссия – спасти мир. И она по-прежнему важна, даже если Селия этого не оценит. Я должен. Я сделаю. Я спасу. А потом… сяду возле дома волшебника и буду ждать Селию столько, сколько понадобится. Она придет, я все ей расскажу, и она все-все поймет. И мы будем жить долго и счастливо. А если она не дойдет? Чушь, как ей не дойти, Кратис не позволит… Дурацкий Кратис и так уже слишком много себе позволяет. Как бы она и он… Нет, этому не бывать. Я должен быть с Селией. Так отчего же я не пошел в треклятый город? Струсил? Нет! У меня есть миссия – спаси мир. Она важнее, чем Селия. Я не могу рисковать. Но когда я спасу мир…».
С первыми проблесками рассвета Полулунок вскочил и, ругая себя самыми грязными словами, побежал обратно к дороге. После мучительной бессонной ночи он больше не боялся ни летающих людей, ни опасностей неизвестного города, ни провала своей миссии. Единственным желанием Халфмуна было снова оказаться рядом с Селией.
Не чуя ног, Полулунок мчал до тех пор, пока не уперся в высокую крепостную стену с закрытыми воротами.
– Впустите меня! – срывающимся голосом крикнул Халфмун.
В створке ворот открылось окошко, из которого на юношу посмотрело сморщенное седобородое лицо.
– Откройте немедленно, – засунув голову в окошко, скомандовал Полулунок.
– Суета грех есть, ибо и добродетель без взвешенных раздумий к итогам плачевным приводит, – глядя Халфмуну прямо в глаза, сказал старец. – Прежде чем я приму решение, впускать ли тебя в Иероманополь, ответь на мои вопросы. Ты согласен?
– Да. Только скажи, через эти ворота проходили странники – девушка с тремя мужчинами? – выпалил Полулунок.
– Что? – изумился старик. – Странники? Нет, конечно же, мой первый вопрос совсем не такой. Сперва я хотел спросить тебя о… девушке, которая… Тьфу ты! Святые негодники! Ты меня с толку сбил, мальчишка. Все вопросы из головы вылетели.
– Тогда так ворота отпирай, да поживее.
– Не годится, – привратник замотал косматой головой. – Мне Его Святейшество лично указало на невозможность прохода детей Создателя нашего до получения от них правильных ответов.
– Так что же теперь делать?
– Пойду в святилище, помолюсь часик-другой, глядишь, и вернется ко мне благословенное знание, а ты пока тут помолиться можешь.
– Сейчас же отпирай ворота. Не то на кладбище отправишься, а не в святилище, – Халфмун просунул руку в окошко и ухватил старика за бороду.
– Убийство грех есть великий, – сообщил привратник. – А ослушаться наставления Его Святейшества под угрозой смерти – еще большее злодеяние, потому как является малодушием, недостойным верующего. Нет ответов – и прохода нет.
– Хорошо же, – Полулунок дернул старика за бороду так, что тот гулко стукнулся лбом о ворота. – Вспоминаешь вопросы?
– Отрицаешь ли ты упование на коврик Создателя… Принимаешь ли ты морковку, как завещал нам… Остаканиваешь ли ты вино испитое… Нет, все не то, – огорченно вздохнул привратник. – Ответы помню, а вопросы – как будто и не знал их никогда.
– Так тебе же от меня ответы и нужно услышать. Правильно?
– Да, но…
– У меня безупречный план. Выкладывай ответы, я тебе их скажу, ты меня впустишь в город, и мы расстанемся друзьями, не наделав никаких грехов.
– Звучит, вроде бы, разумно, – старик задумчиво почесал голову. – Ответы, кои надлежит выбрать благодетельному чаду, чуждому ереси и кривого мышления, нашептываемого лукавыми приспешниками…
– Давай ближе к ответам.
– Нет, да, нет, да, да, – пробормотал старец.
Продолжая сжимать в кулаке бороду привратника, Халфмун в точности повторил ответы.
– Сияющий свет истины снизошел на тебя! Да возрадуется наш Создатель, что юноша столь благочестивый и чистый душой ступит во град Иероманополь! – от широкой улыбки лицо старика сморщилось еще больше. – Сейчас же, будь так добр, отпусти мою бороду, чтобы я смог отпереть ворота.
– Теперь ты можешь мне сказать, проходила ли здесь девушка в сопровождении здоровяка, зеленого уродца и длинного тощего парня? – спросил Полулунок, пока привратник возился с замком и засовом. – Или ты и это позабыть успел?
– Я никогда ничего не забываю, мальчишка. Конечно же, я помню этих добрых путников. Они вошли в Иероманополь э… пару лет назад, да.
– Как пару лет?! – изумился Халфмун.
– Точно так и было. Я все прекрасно помню, как будто это случилось только вчера.
– Может, это и было вчера?
– Добро пожаловать в Иероманополь, – старик навалился на створку ворот и, кряхтя, сдвинул ее ровно настолько, чтобы Полулунок смог протиснуться внутрь. – Проходи и ступай дальше, куда направлялся, да поможет тебе Создатель. И нечего меня отвлекать пустопорожней болтовней. Я тут стою на службе государственной важности, если ты не заметил.
Ступив за ворота, Халфмун оказался на широкой улице, по обеим сторонам которой громоздились суровые здания из серого камня, похожие на замки. Над каждым зданием возвышалось по несколько остроконечных башен со шпилями, украшенными одинаковыми четырехконечными звездами. К удивлению Полулунка, сама улица не была вымощена ни камнем, ни засыпана гравием – под ногами чавкала жидкая грязь. По этой грязи, старательно огибая лужи и ямы, деловито сновали горожане, одетые в серые мешкообразные хламиды, бегали босые полуголые дети и лениво прохаживались тощие облезлые собаки. Возле некоторых домов, словно не замечая грязи и сырости, сидели и лежали люди, с ног до головы замотанные в лохмотья все того же вездесущего серого цвета.
Халфмун несколько раз к ряду пытался заговорить с прохожими, но в ответ на свои незамысловатые приветствия получал лишь мрачные, равнодушные, подозрительные, злобные, осуждающие или презрительные взгляды, брошенные исподлобья. В самой гуще кипящей уличной жизни, Полулунок ощутил себя настолько одиноким и беспомощным, что взвыл в голос: – Что ж это за город такой?!
– Первый раз в Иероманополе, сынок? – хриплый голос, который услышал Халфмун, исходил из-под самых его ног. Опустив взгляд, на дне бурой лужи он увидел горку тряпья, из которой на него смотрела пара человечьих глаз.
– Да. Я ищу своих товарищей. Вы видели девушку в компании мужчин? – выпалил юноша, и тут же, смутившись собственной невежливости, добавил. – Простите… В смысле, доброго вам дня.
– Коль приберет меня Создатель до вечера, то и день добрым выйдет, – произнесло существо в луже. – Что до твоих товарищей – мне есть, что рассказать. Только прежде вытащи-ка меня отсюда.
Наклонившись, Полулунок ухватился за мокрые лохмотья и без труда поднял собеседника на вытянутые руки – тот оказался почти что невесомым.
– Да не размахивай ты мной, как флагом, – шикнуло существо. – От тебя и без того ересью на квартал разит, так что лучше не нарывайся. Замотай рясу вокруг меня поплотнее, перекинь через плечо, да ступай по улице прямо, будто мешок с картошкой несешь.
Халфмун послушно выполнил все наставления своего нового знакомца и, стараясь не столкнуться ни с кем из горожан, заскользил вперед по дорожной грязи.
– Вам удобно? – шепотом поинтересовался Полулнок.
– Бывало лучше, но и хуже тоже случалось, – донеслось из мешка. – Причем, чем хуже – тем чаще и случалось. Думаешь, я – мастер Сухотруб, в луже ради большого удобства оказался?
– Печально это слышать, но…
– Да ты не печалься. У тебя-то хоть руки и ноги есть, не то, что у меня, – перебил Халфмуна мастер Сухотруб.
– Я хотел бы узнать, что вам известно о моих спутниках, которых…
– Узнаешь, непременно узнаешь, – заверил Сухотруб. – Но прежде неплохо бы тебе понять, в какое чудесное место ты, сынок, забрел, и как тут себя вести положено. Слушай внимательно, да иди все прямо, пока не увидишь храм с большим зеленым глазом на фасаде. Не видал еще такого – с глазом?
– Нет, но…
– Тогда ноги переставляй, уши подставляй, да запоминай, что тебе Сухотруб в них лить будет. Первым делом, если прожить хочешь дольше, чем пару часов, сам первым ни с кем не заговаривай – только взгляды кидай, полные подозрения. Почувствуешь, что опасность близка, тогда в соседа пальцем тычь и кричи, что есть мочи: «Держи еретика! Хватай предателя Создателя нашего! Вяжи преступника, в просветление благодатное неверующего! Руби сквернеца, против Куделафия Окстийского злобствующего!». Запомнил?
– Да, но… – Халфмун хотел сообщить, что вышел к высокому зданию, на стене которого красовалась огромная четырехконечная звезда с изображением таращащегося зеленого глаза в центре.
– Хорошо, – не дослушав, Сухотруб продолжил свою речь. – Если схватят тебя монахи-инквизиторы, кричи еще громче: «Создатель наш, вино в своем стакане сотворяющий, верую в тебя и в наместника твоего земного – святейшего Куделафия Окстийского! Люблю тебя и Куделафия со страстью непреодолимой! Рабствую истово перед тобой и перед солнышком Окстийским, небушком нашим, хлебушком и родителем ласковым!». Разумеешь?
– Долго мне еще перед глазастым домом стоять?
– Вот те на! Я и забыл, как быстро можно передвигаться, когда ноги есть, – Сухотруб удивленно присвистнул. – Ступай от того дома по улочке, что влево и чуть выше забирает. Иди, пока в каменную стенку не упрешься, да слушать меня не забывай. Коли крики не помогут, а помогают они редко, – тут уж напрячься придется. Улучи момент, когда монахи на что-нибудь отвлекутся, вырвись из их хватки, да беги прочь. Только смотри, не слишком быстро мчись. Поймать-то снова тебя все равно поймают, это не вопрос. Однако если они сильно утомятся во время погони, то сперва ноги тебе открутят, а потом жилы из тела по одной вытягивать станут. Но ежели все правильно сделаешь, могут сжалиться и прямо на месте упокоить. Усек?
– Стенку вижу – чуть выше моего пояса.
– Вот-вот! Она, родимая. Верным путем движемся, – обрадовался мастер Сухотруб. – Швыряй меня за стенку, да сам следом перелезай.
– Что дальше? – Халфмун легко перемахнул через стенку, не снимая с плеча мешка с Сухотрубом.
– Иди от стены вверх к макушке холма. Там дерево должно стоять. Видишь?
– Голое и обугленное?
– Оно самое. Давай прямо к нему. И вот еще что – если вырваться из рук монахов не сумеешь и упокоения на месте не получишь, то придется от скверны очищаться. Устроят тебе такую процедуру, что надолго запомнишь…
– На этом холме нет ничего, кроме дерева, – сказал Полулнок.
– Что ты говоришь? Не может быть! Там обрыв должен быть и пропасть под ним, – разволновался Сухотруб.
– Это добро имеется.
– Уф, слава Создателю. Теперь будь добр, кинь-ка меня прямо в пропасть.
– Как это? – опешил Халфмун.
– Ростом большой, да умом малый, – проворчал Сухотруб. – Берешь, да швыряешь – чего тут растолковывать?
– Мастер Сухотруб, вы за то время, что я вас сюда тащил, из ума выжить успели? Не собираюсь я вас швырять. Лучше расскажите, куда Селия пошла. Это та девушка, о которой я уже спрашивал.
– Захлопни пасть, щенок! – завизжал Сухотруб. – Не знаю я никакой девушки, уродец, ничтожество, лопух, придурок, мозоль пяточная, окурок человеческий, отрыжка Создателя!
– Так вы мне… соврали?
– О, да, обманул тебя старик Сухотруб! Облапошил, гнилостный ты нарыв на крупе сухопарой кобылы с неправильным прикусом и отвратительной манерой скалить щербатые зубы!
– Зачем?! Я столько времени зря потратил! Селия теперь… а вы… а я тут! – Полулунок задрожал от гнева.
– А вот такой я вероломный. Обожаю унижать, насмехаться и ерничать.
Халфмун молча положил Сухотруба под растущее на холме дерево и зашагал прочь.
– Эй! Стой! Разве я недостаточно оскорбил тебя, чтобы заслужить смерть? – завопил Сухотруб. – Ведь я и врал, и обзывался… И еще могу, недоносок ты с жидкими коленками и волосенками, похожими на рыбьи кишки!
– Счастливо оставаться, – процедил юноша.
– Да будь же ты человеком! – взвыл кулек под деревом. – Сжалься, умоляю! Самому мне даже отсюда до обрыва не доползти.
– Так вы серьезно хотите умереть? – Полулунок остановился.
– Да-да, только об этом и мечтаю! Ты уж прости, что наврал тебе насчет девушки, да еще и обзывался по-всякому, но иначе в моем случае никак. Просто подбрось меня чуточку. Ну, что тебе стоит, а? Доброе дело ведь сделаешь, а я Создателю с того света всякий раз при случае о тебе рассказывать стану…
– Хватит. Вы явно не в себе. Не может человек желать собственной смерти. Тем более не может он о ней умолять, – заявил Халфмун.
– Я – человек?! Посмотри на меня! Чем я, по-твоему, отличаюсь от червя?
– Черви не умеют разговаривать, не носят одежду и… Вообще, я не так уж много знаю о червях.
– Ладно, ладно, пусть не червь, пусть блоха, пиявка, клещ… – бормотал Сухотруб, но вдруг осекся. – Нет! Плесень – вот, кто я! Беспомощная и бесполезная плесень. Понимаешь? Я не могу сотворить ни зла, ни добра, я ничего не могу. Так чем же я от нее отличаюсь?
– Уверен, что даже плесень не хочет умирать, – пожал плечами Полулунок. Несколько секунд Сухотруб молчал, после чего из-под его капюшона стало доноситься нарастающее бульканье. Вскоре громкость звуков, издаваемых Сухотрубом, стала такой высокой, что юноше пришлось зажать уши. С ужасом Халфмун, догадался, что слышит не что иное, как хохот – бездушный ледяной смех, в котором действительно не было ничего человеческого.
– Видишь? – отсмеявшись, произнес Сухотруб. – Даже плесень лучше меня, раз находит в себе силы жить… Предлагаю тебе сделку – ты выслушаешь мою историю и, надеюсь, поймешь, почему меня нужно сбросить с этого благословленного Создателем обрыва.
– У меня нет времени.
– Погоди, это не все условия сделки. После своей истории я расскажу, где ты сумеешь найти девушку.
– Очередной обман?
– Клянусь Создателем, что говорю правду. Пусть я никогда не видел ее, но совершенно точно знаю, где она окажется завтра на рассвете. И ее спутники, которых ты упоминал, будут там же и в то же время, – Сухотруб замолчал, давая Полулунку понять, что выбор за ним.
– Сейчас же скажи, коли знаешь! Селия в опасности? – Халфмун вцепился в тряпье Сухотруба и силой тряхнул его.
– В опасности или нет – до утра с ней ничего не случится, – ответил Сухотруб. – Так ты готов слушать, ужасаться и скорбеть по поводу моей искалеченной и загубленной жизни в этом улыбающемся Создателю городе?
– Рассказывай, – после недолгих колебаний согласился Полулнок.
– На сей милостиво согретый любовью Создателя свет я появился двадцать полных лет и еще два с половиной года назад, – начал свой рассказ мастер Сухотруб.
– Выходит, вам всего двадцать два года? – изумился Халфмун.
– Что входит, то и выходит. Слушай, да помалкивай, – огрызнулся Сухотруб. – Родиться мне посчастливилось в благословенной семье черногрязцев. Тебе, должно быть не ведомо, кто такие черногрязцы? О, это прекрасные люди, ничуть не менее любимые Создателем, чем такие чада его, как, к примеру, навозные жуки или трупные черви. Живут черногрязцы исключительно в ямах, которые они сами же выкапывают в плодороднейшей черной грязи Иеороманополя. Копать приходится голыми руками, так как никаким имуществом черногрязцам владеть не полагается, за исключением обмоток, скрывающих срамные места. Доля моего племени весьма завидна – всякий черногрязец, покуда жив, буквально купается в лучах всеобщего внимания. Еже ли любому из монахов или даже самому святейшеству Куделафию Окстийскому что-нибудь потребуется, он не побрезгует ласково попросить черногрязца об услуге. Дня не проходит, чтобы мы без труда праведного сидели – и на полях сеем, пашем, да жнем, и за скотиной ухаживаем, и рясы монашеские золотом вышиваем, и храмы во славу Создателя возводим, и дома для служителей Его строим. Понимаешь, как тут все гармонично устроено?
– Я понял, что черногрязцы усердно работают, но не могут заполучить ничего, кроме ямы и тряпок, – пожал плечами Полулунок. – По мне, так не слишком гармонично выходит.
– Какая крамольная мыслишка, – хмыкнул Сухотруб. – Похоже, ты плохо знаком со Священной Книгой. Там все дивно про гармонию расписано. Черногрязцу любая роскошь только во вред, потому как от трудов отвлекать его станет. Будь у черногрязца свой дом, поле и скотный двор – что тогда? Станет он в доме порядок, уют да чистоту наводить, о гардеробе беспокоиться, землю свою возделывать. Что уж там, даже коровенку или лошаденку свою захудалую любить будет больше, чем Создателя – а это первейший грех. Дальше – больше. Не захочет погрязший в роскоши и уюте черногрязец монахам помогать. Скажет им дерзко, чтоб сами пахали, дома себе строили и одежды вышивали. И не спросит, даже в мыслях не поинтересуется, откуда у монахов так много времени и сил возьмется, чтобы и хозяйство свое вести, и Создателю столь же ревностно служить. Так-то и произошло бы впадение в усугубляющий грех. Коли через строптивость черногряцев монахи от Создателя отдалятся, то и Создатель от всего Иероманополя отвернется, рассерженный и чрезвычайно недовольный. Обиженный Создатель – это очень плохо. Как сказано в Священной Книге, он шуток не любит, и в кратчайшие сроки может покарать всех и каждого, причем наиболее мучительным, унизительным и во всех отношениях неприятным методом, о сущности которого, в прочем, умалчивается. Но, пока черногрязцы знают свое место, они служат монахам. Монахи в свою очередь ублажают Создателя, а Создатель улыбается Иероманополю, даря жизнь и процветание всем его обитателям. Все взаимосвязано, все при делах, все уравновешено и сбалансировано – такая вот чудная гармония. Стоит попытаться хоть что-то изменить в этом отлично работающем механизме, и рухнет весь Иероманополь. Теперь-то ты проникся мудростью устройства здешней жизни?
– Я не знаю, кто такой этот ваш Создатель, но, кем бы он ни был, монахи могут прислуживать ему, живя при этом в ямах и не отвлекаясь ни на что другое. А черногрязцы, раз уж они и так ведут городское хозяйство, могли бы им вполне обоснованно владеть и распоряжаться. Разве не так?
– Надо же, снова вопиющая ересь. Слышал бы тебя Его Святейшество Куделафий Окстийский, – Сухотруб усмехнулся. – Хотя, самому ему и слушать не надо – у него для подслушивания тысячи монашеских ушей по всему городу. За такие высказывания грозит казнь через третирование. Сперва тебе отрежут ноги и руки, и пришьют ноги к плечам, а руки – к бедрам. Затем, когда ты убедишься, что в устроенной по правилам Создателя гармонии Иероманополя менять местами черногрязцев и монахов такая же прекрасная идея, как подменить руки ногами и наоборот, тебе отрежут голову. Нравится тебе эта перспектива?
– Что тут у вас с еретиками делают – не мое дело. Вы в Иероманополе живете, стало быть, вам и думать, гармонично тут все устроено, или нет, – ответил Халфмун. – Теперь я могу узнать, как отыскать Селию?
– Не спеши, мальчишка, я еще не закончил свой рассказ. Священная Книга – лучшая книга в мире. В ней растолковывается все, о чем только можно подумать. Например, задается кто-нибудь вопросом, если Создатель создал все-все-все, то кто же создал Создателя? «Создатель есть Создатель, был таков и будет всегда» – говорит Книга. Стало быть, никто его не создавал, да и нужды в этом никакой не было, раз уж он и так всегда существовал. Интересуешься, каков Создатель из себя? В Книге есть ответ – «Создатель лучезарен и ослепителен». Захочешь узнать какие-нибудь подробности о Создателе – вот они, все в Книге: «Выпустив град Иероманополь из Стакана своего на землю, возрадовался Создатель деянию сему. Дабы дети Его, населившие Иероманополь, возрадовались вместе с Ним, наполнил Создатель стакан свой водой и обратил ее в вино, кое щедро излил во рты человечьи, распахнутые в благоговейном восторге перед мудростью Его, добротой Его и величием Его же».
Но не это самое удивительное. До третирования первого еретика, задавшего вопроса, почему бы монахам и черногрязцам не поменяться, в Священной Книге было сказано лишь «И повелел Создатель каждому свое – воду рыбе, воздух птице. Попыталась птица пойти против замысла Создателя, нырнула в воду и утонула. Вознамерилась рыба постичь сушу, выбросилась на берег и погибла от удушья». Но тот самый еретик перед казнью успел заявить, что птицы водоплавающими бывают, а рыбы – летучими. Вскоре произошло истинное чудо. На очередной проповеди, читая Священную Книгу, Его Святейшество прочитал следующий отрывок: «Опечалила Создателя судьба неразумной птицы и глупой рыбы, погибших бесславно. И сделал Создатель так, чтобы всякая птица, желавшая познать воду, как и рыба, жаждущая летать, получала вожделенное. Однако награду эту следует заслужить праведностью и принятием всех законов Создателя. Птицы, проведя жизнь в воздухе, и рыбы, из воды носа не кажущие, с последним вздохом отправляются в чертоги Создателя, где за послушание и верность свою становятся птицами водоплавающими и рыбами летучими». Восхитительно, не правда ли?
– Недалеко от Иероманополя я видел летающих людей, – воспоминание заставило Халфмуна зябко поежиться. – Это были мертвые праведники, направляющиеся в те самые чертоги?
– Глупости, ни какие они не мертвые и вовсе не праведники, – фыркнул Сухотруб. – Когда-то они были монахами, но потом сошли с ума. Сперва отказались от позолоченных ряс и больших домов. Своими руками без помощи черногрязцев построили ветхие хижины на окраине города и поселились в них. Куделафий Окстийский призывал их проявить благоразумие и отказаться от подобных действий, но болезнь прогрессировала. Сумасшедшие монахи стали выступать с проповедями явно еретического содержания. Они говорили о том, что Создатель обитает не на небесах и не в храмах, а в сердцах и умах человеческих. Утверждали, будто бы люди различаются не по родам и племенам, а по способностям и умениям. По их словам, уважения достоин всякий труд, приносящий пользу. Если человек для пользы своих детей, жены и родителей способен построить дом, то преступно заставлять его жить в яме. Несмотря на очевидную лживость, бредовые проповедники нашли немало приверженцев среди черногрязцев. Видя, как детей Создателя вводят в заблуждение, Его Святейшество предпринял серьезные меры для борьбы с распространением этой заразы. Сумасшедших монахов и их паству схватили и приговорили к казни. Черногрязцев Куделафию Окстийскийскому удалось спасти – лишившись головы, те вмиг позабыли обо всякой ереси и были прощены Создателем. Однако с монахами все прошло хуже, так как их безумие успело достичь наивысшей точки. Взойдя на эшафот, они презрели законы Создателя, поднялись в воздух и улетели прочь. Их пытались сбить, но камни и палки отскакивали от безумцев. Это доказало, что даже камням и палкам, сотворенным по воле Создателя, противна сущность закоснелых еретиков. Так бывшие монахи и летают, но вреда от них теперь никакого не происходит, так как они помалкивают и внимания ни на кого не обращают. В Книге же о них сказано: «Все, что отвратительно Создателю, должно быть в равной степени отвратительно и всем Его созданиям. Еже ли нечто столько мерзко и противоестественно, что Создатель предпочитает не видеть этого, то и верным детям Его видеть ту мерзость не подобает». Поэтому, если кто-нибудь приметит этих летунов, то просто отворачивается, опускает глаза или зажмуривается.
Священная Книга, как глас Создателя, доносящийся до нас, глаголет правду и отвечает на любые вопросы. Более того, подобно существу живому, она растет. На моей памяти Книга прибавила в объеме как минимум двукратно. Появились в ней главы о том, что «служить во славу Создателя из ямы, грязью наполненной, такое же безрассудство, как поглощать Священное вино при помощи срамных отверстий». И о том, что «храм богат быть должен, чтобы не печалить Создателя, чьим домом земным храм сей почитается, пусть и далек тот бесконечно от великолепия истинных чертогов Создателя».
– Не мог ли этот ваш Куделафий сам новые главы в книжку добавить? – спросил Полулунок. – Я не то чтобы не верю в чудеса – как раз наоборот. Если бы не вера в чудо, сидел бы я сейчас на крыше своего дома в Бобровой Заводи, пялился на звезды… вместе с Унией…
– Смеешься? – воскликнул Сухотруб. – Кому как не Его Святейшеству Куделафию Окстийскому слова Создателя в Священную Книгу добавлять? В том и есть высочайшая обязанность и служба Его Святейшества, чтобы доносить до людей мудрость неземную, ширящуюся и усиливающуюся. Или ты думал, будто бы книга самостоятельно может взять перо с чернилами, написать пару страничек и в саму себя же их вклеить? Если так, то ты глупее, чем я мог предположить.
К сожалению, иногда человеческий разум спешит бежать впереди промысла Создателя. Так произошло и со мной. Чтобы не впадать повторно в это же греховодство, расскажу о случившемся по порядку.
Мой отец, известный всем в Иероманополе мастер Сухотруб, был выдающимся строителем. В одиночку он возвел полдюжины крупнейших и красивейших храмов города. Если мой отец в своей жизни и нагрешил, то лишь тем, что больше Создателя любил свою жену. Свидетельством тому было мое появление на свет, а также моих четверых старших братьев и двух младших сестер. В вырытой отцом яме нам всем было не слишком просторно, но и без Священной Книги мы знали, что таким образом Создатель проявляет любовь свою, хранит и преумножает тепло тел наших и укрепляет веру нашу.
Отец любил повторять, что Создатель не посылает человеку испытания, которое он был бы не в силах пройти. И пусть он не был ни монахом, ни мудрецом, я убедился в истинности этих слов. Однажды, водружая на только что построенный храм четырехконечную звезду, символизирующую вездесущность Создателя в земле, воде, воздухе и огне, мастер Сухотруб оступился. Не удержав равновесия, он рухнул вниз с головокружительной высоты, а огромная звезда упала на него сверху. Испытание, которому его подверг Создатель, казалось слишком суровым, но мой отец преодолел его с блеском. Он испустил последний вздох с улыбкой и именем Создателя на устах, и, вне всякого сомнения, в тот же миг вознесся в Священные чертоги, где был вознагражден по заслугам.
Моим братьям Создатель тоже уготовил славную судьбу. Вскоре после вознесения отца, они попали под мчащуюся по улице колесницу. В той колеснице находился не кто-нибудь, а сам Куделфий Окстийский, торопящийся по важному делу. В результате столкновения изломаны и измяты оказались не только тела моих братьев, но и колесница получила серьезный ущерб – чтобы продолжить движение, пришлось полностью заменить оба ее колеса. В этом определенно было провидение. Как стало известно позже, как раз в то время, когда черногрязцы чинили колесницу Его Святейшества, обрушился старинный деревянный мост в центре Иероманополя. Если бы не Сохотрубы, Куделафий Окстийский как пить дать въехал бы на тот мост и упал бы вниз. При этом он мог бы серьезно покалечиться, но, хвала Создателю и доброте его безграничной, этого не произошло.
Оставшись единственным мужчиной в семействе Сухотрубов, я попросил монаха, который в то время пользовался моими услугами, дать мне разрешение продолжить дело отца. Неслыханная дерзость для черногрязца, да к тому же занимающегося чисткой монашеских конюшен – мне и рта не полагалось раскрывать, не то что высказывать просьбы и пожелания. Но Создатель был милостив, и мне позволили заняться строительством храма Всевидения. Результат моего труда – тот храм с изображением всевидящего ока Создателя, который ты видел по дороге сюда, – пришелся по вкусу всем, даже Его Святейшеству Куделафию Окстийскому. Меня, до того никому не известного конюха, стали называть мастером, как моего заслуженного отца. О такой чести я и не мечтал. Сейчас я понимаю, что это было частью испытания, которое Создатель приготовил для меня, но тогда счел такой поворот судьбы за подарок.
