Глеб Андреевич Васильев
Стакан
– Трехручка, скажи, откуда ты узнал, что Римафины в опасности? – улегшись на мох, спросил Халфмун.
– Когда жить захочешь, так не только Римафины – весь мир в ядерной беде окажется.
– Мне еще вот что интересно – во что ты играл с тем типом, который тебе чуть шею не свернул?
– Назови любое число.
– Десять.
– Одиннадцать. Я победил. Еще сыграем?
– Нет уж, спасибо. Спать пора. Добрых снов, Селия.
– Я с тобой все еще не разговариваю, Полулунок. И с тобой, Кратис, тоже теперь не стану разговаривать. В следующий раз будешь головой думать, кого на руках из вонючей тюрьмы вытаскивать.
– Понимаю тебя, Селия. Тебе не стоит тратить свои слова и дыхание на такого ужасного преступника, как я.
– Любезный Ясносвет, я готов тратить свои слова и вздохи в каких угодно щедрых масштабах. Более того, я с радостью позволю тебе завтра понести на руках меня.
– Ты очень добр, Бальтазар.
– Хоть я с вами и не разговариваю, это не повод мешать мне спать. Если у вас глаза не закрываются, хоть рты захлопните.
8
Утром, встав раньше всех, Кратис отправился на охоту. Великанский меч остался у стражей порядка Объединенной Конфедерации, но Ясносвет голыми руками без труда поймал кабана и переломил его хребет об колено, как сухую ветку. Разведя костер подальше от того места привала, чтобы его треск не разбудил остальных путников, Кратис принялся за жарку кабаньей туши. Аппетитный аромат готовящегося мяса разнесся по округе, и вскоре к костру подтянулись Трехручка, Селия, Бальтазар и Халфмун.
За завтраком Полулунок рассказал о том, что ему удалось узнать от Фария Кунста.
– Стало быть, Римафины действительно в опасности, – печально произнес Кратис.
– Да. Бобровая Заводь, Красвиль, Виргиня – все города находятся под угрозой. Но мы на свободе, а это значит, что не все потеряно. Мы обязаны придумать, как остановить Конфедерацию и ее президента.
– Обязаны? – Трехручка чуть не подавился куском кабаньего окорока. – За себя говори, а я за Экстраполис от всей душеньки спокоен – под купол никакой ядерной конфетизации не просочиться.
– Виргиния – дыра, – Селия пожала плечами. – Там даже портнихи ни одной приличной нет.
– Мы бессильны. Мой народ уважает силу, но отвергает насилие, – глядя на огонь, сказал Кратис. – В Римафинах чужестранцев принимают как гостей. Даже если предупредить людей о нападении, это ничего не изменит – они не станут воевать. Лучше погибнуть, чем изуродовать свою душу убийством.
– Многоуважаемый Кратис тысячекратно прав в том, что не стремится переоценивать наши силы. Если Красвиль и Римафины обречены, то это хоть и прискорбная, но судьба, – Бальтазар поднял вверх указательный палец, подчеркивая важность своего высказывания. – А у нас всех тоже судьба, но своя. Нам надобно по воле этой судьбы не в войну играть, а волшебника отыскать и желания овеществить.
– Да вы только послушайте себя, шкуры бобровые! – взвился Полулунок. Он собрался отчитать спутников за малодушие, но осекся. Его разум царапнули последние слова Силагона. «Овеществить желания, – подумал Халфмун. – Точно. Я ведь могу загадать какое угодно желание. Да, я спасу всех-всех-всех. Такой героизм Селия точно заметит и оценит по достоинству».
– Ладно, бобров на плотине не меняют, – сказал он вслух. – Путь выбран, будем следовать по нему до конца.
– Как же ты меня достал своими бобрам, – закатив глаза, простонала Селия.
Наевшись, путешественники пошли дальше. Полулунок нес завернутые в листья исполинского лопуха остатки мяса, Селия восседала на шее Кратиса, а Трехручка и Бальтазар – на плечах великана.
– Я тащу кабана на горбу, потому что половину его ног мы съели, а оставшиеся если куда и пойдут, то только нам на обед. А тебе, Кратис, как будто нравится изображать вьючное животное и везти тех, кто и сам ходить умеет.
– Животное… я и есть зверь, а не человек, – вздохнул Ясносвет. – Мое внешнее уродство дополнилось внутренней ущербностью, и нет смысла отрицать это. Я чудовище, которое никем не притворяется. Однако когда этот монстр хоть немного помогает людям, в нем оживает память о том, что когда-то и он был человеком.
– Лучше бы мне мясо нести помог, – проворчал Халфмун.
– Дохлая свинья для тебя важнее, чем я? Надо же, какое прелестное откровение, – Селия с высоты плеч Ясносвета одарила ссутулившегося под весом туши Полулунка презрительным взглядом.
– Вот-вот, молча завидуй, господинчик хорошенький, – поддакнул Трехручка.
– Любезный Халфмун, беру на себя смелость пообещать, что постараюсь проголодаться как можно скорее, дабы облегчить твою ношу путем частичного ее перемещения в мои благодатные недра, – выпустив шумную отрыжку, сообщил Бальтазар.
Через неделю пути лес начал понемногу редеть, а на восьмой день путешественники вышли к равнине, раскинувшейся до самого горизонта.
– Наконец вы сможете вымыть эти ваши ужасные мужские тела, и я хоть на какое-то время перестану задыхаться от вони, – сказала Селия, глядя на сверкающую в лучах солнца ленту реки, пересекающей равнину.
– Дражайшая сударыня, обращусь к вам с симметричной просьбой, так как издаваемый вами чудный аромат уже не только сковывает мое дыхание, но и глаза режет немилосердно, – Бальтазар потер глаза кулаками.
– Вздор. У Кратиса шея потеет, а лишь пропиталась его потом.
– Простите, я непредумышленно, – вздохнул Ясносвет.
Дойдя до прогалины на берегу реки, Халфмун, предвкушая купание, принялся стаскивать с себя заскорузлую одежду, но его остановил возглас Селии: – Стой! Ты что задумал, оголяться у меня на глазах? Будь добор отойти за какие-нибудь кусты и раздеваться там, и купайся так, чтобы я тебя не видела. Остальных это тоже касается. И чтобы даже не думали за мной подглядывать. Не то я позабочусь, чтобы подглядывать вам впредь было нечем и не зачем.
Кратис с Трехручкой послушно ушли вверх по течению, а Халфмун и Бальтазар скрылись за кустами на другой стороне прогалины, оставив Селию в одиночестве.
– Вроде бы, достаточно далеко отошли. Можно в воду лезть.
– Здешние заросли крапивы чрезмерно густы и стрекотливы. Предлагаю проследовать далее до более комфортного места, – ответил Силагон.
– Ты как хочешь, а я больше шагу не сделаю, не искупавшись, – сказал Полулунок, проворно раздеваясь. Бальтазар же, фыркнув, пошел дальше.
Когда Халфмун забрался в реку по пояс, до него долетел голос Силагона: – О, а вот эта полянка мне весьма по вкусу. Зря ты отверг мое разумное предложение. Тут мягкая шелковистая трава, удобный спуск к воде, живописная раскидистая ива и… ААА!!! Спасите!
Голый Полулунок выскочил из воды и помчался на зов. Продравшись через густые заросли крапивы, он оказался на поляне, посреди которой стоял бледный Бальтазар
– Там м-м-мертвец, – Силагон трясущимся пальцем указал в сторону дерева, растущего на краю поляны.
– Тьфу ты, – Халфмун с досады плюнул себе под ноги. Вся нижняя половина его тела зудела и чесалась от крапивного яда. – Как мне тебя от мертвеца спасать? Еще раз его убить, что ли?
– Н-не знаю. А ты м-можешь это сделать?
– Нет. Зато могу тебе по мозгам настучать, чтоб они на место встали.
– Мне крайне оскорбительно слышать такое в свой адрес. Полагаю, тебе следует незамедлительно устыдиться своих слов, ибо боязнь мертвецов есть не признак трусости или скудоумия, но вполне естественная реакция живого человека на мерзкий облик трупа, – от возмущения Бальтазар раскраснелся, а бившая его дрожь унялась.
– Сейчас посмотрим, что здесь за мерзкий облик, – Халфмун приблизился к иве и увидел под ней лежащего на спине пузатого мужчину с бутылью из зеленого стекла на голове. Грудь и живот мужчины мерно вздымались, а ноздри раздувались. – Дрыхнет твой мертвец.
– Вот! Значит, тебе нужно срочно его убить, пока он не проснулся и не причинил мне какой-нибудь вред! – воскликнул Силагон.
– Плюк-плюк-плюк, – мужчина зачмокал губами. На его круглом лице открылись маленькие розовые глазаки, и уставились на Халфмуна и Бальтазара.
– Доброго дня, господин, – сказал Полулунок. – Мы не хотели мешать вашему отдыху. Но, раз уж так вышло, подскажите, есть ли тут поблизости какой-нибудь город?
– Какая хорошенькая, – необъятные щеки мужчины медленно расплылись в улыбке. – Миленький стаканчик.
– Я настаиваю, что медлить в нашей ситуации преступно. Необходимо воспользоваться случаем и, пока не поздно, убить этого господина, – яростно прошептал Бальтазар
– Иди к дяде Пятихату, сладенькая. Он тебя прбэррр, – мужчина протяжно рыгнул. – Он тебя приласкает.
– Уймись, Бальтазар. От него разит, как из бочки с брагой, – сказал Халфмун. – Наш господин всего лишь надрался до беспамятства, вот и несет бобр знает что.
– Кто надрался? Свен Пятихат надрался? Прбэррр! Да никогда, – всколыхнулся мужчина. – Щас дядя Свен Пятихат эт докажет, миииленький стаканчик! Покажет тебе, и будешь знать, как в глазах моих двоиться.
С трудом перевернувшись на живот, Пятихат встал на четвереньки, но тут же завалился на бок, – Ха-ха! Первый бой за тобой, сладенькая. Но запомни, дядя Свен не сдется и не отступает – такой уж у дяди Свена девиз.
Со второй попытки Пятихату удалось не только устоять на коленях и вытянутых руках, но и, совершив сложнопостановочный рывок, принять вертикальное положение.
– Видела, лапуля? Вот оно, настоящее мужское… – что именно мужское должна была увидеть «лапуля», Пятихат не успел сказать. Ноги его подкосились, и Свен, шатаясь и мелко переступая в попытках удержать равновесие, свалился с берега в воду, подняв столб брызг. Течение подхватило круглое, дрыгающее руками и ногами тело Свена, и унесло его прочь.
– Ну и как его теперь убивать? Никто не слушает гласа мудрости, вопиющего в пустыне, – Бальтазар сокрушенно покачал головой.
Вдоволь накупавшись, Полулунок и Силагон отправились обратно к тому месту, где расстались с Кратисом, Трехручкой и Селией. Они обнаружили своих спутников в компании с маленьким сморщенным существом, человека в котором выдавал высокий фужер на голове.
– Халфмун, Бальтазар, знакомьтесь – это леди Айрис, – представил существо Ясносвет.
– Здравствуйте, бабушка, – кивнул Полулунок.
– Сам ты бабушка, – огрызнулась леди Айрис. – Мне двадцать только следующим летом будет.
– О, прошу меня извинить, я, честное слово…
– Что б ты подавился словом своим честным, – перебила Халфмуна Айрис. – Лучше скажи, не видал ли ты тут одного идиота? Жирного такого, глупого и бестолкового.
– Господина Свена Пятихата?
– Да-да, – злобно сверкая глазами, леди Айрис сжала свои крохотные кулачки. – Где он, свинья мерзкая? Целый день эту пьянь ищу, будто бы дел поважнее у меня нет.
– Он э… уплыл по реке.
– Вот ведь скотина. И угораздило же меня за такого подлеца замуж выйти.
– Госпожа Пятихат, вы не переживайте. Я думаю, что с вашим мужем все в порядке, – сказал Полулунок.
– Еще бы, – хмыкнула Айрис. – Свен по реке гораздо раньше меня до Виноградной Долины доберется, изверг проклятый.
– Пока мы вас ждали, леди Айрис рассказала нам о своем городе, – сообщил Кратис. – Виноградная Долина, по ее словам, чудесное место – плодородное и с великолепным климатом, а об Объединенной Конфедерации они слыхом не слыхивали.
– Кратис, не заставляй меня заново выслушивать всю эту чепуху, – нахмурилась Селия.
– Пойдем-ка лучше скорее в эту чудненькую долину, посмотрим, чем там поживиться можно, – хихикнул Трехручка, но тут же поправил себя: – То есть, подкрепиться. А то одним купанием сыт не будешь.
– Топайте за мной, незнакомцы, – проворчала Айрис Пятихат, и, шустро перебирая коротенькими ножками, двинулась вниз по берегу.
– Леди, меня зовут Халфмун Полу…
– Плевать я хотела, как вас зовут, – перебила Халфмуна Айрис, даже не обернувшись к нему. – Дел будто бы важнее у меня нет, чем ваши имена запоминать. Если хотите в Виноградную Долину попасть, за мной идите, да помалкивайте.
Все, включая Селию, безропотно последовали за женой Пятихата, которая умудрялась, не сбавляя хода, болтать без умолку.
– Вот ведь Свен, гадина жирномордая, – ворчала Айрис себе под нос, но так, что слышно это было всем. – С утра вина нахлещется под завязку, что аж из ушей брызжет, на речку свалит, а мне ищи его свищи. Кому виноград собирать, кому скот кормить, кому за детьми следить? Мне. Все хозяйство на мне, а нету времени-то им заниматься – с утра до вечера паршивца Свена разыскиваю. Силы все, жизнь всю свою молодую на поиски пьяньчуги трачу. И где благодарность? Каждый день одно и то же. Так бы и убила его. Взяла бы, да бутылку его дурную прямо в глотку вонючую ему и затолкала бы. Тоже мне, счастье – то найди хряка бесстыжего, то терпи его, кобеля шелудивого, пока снова не сбежит. Что б он сдох, чтоб глаза свои до бельма залил, чтоб в винище захлебнулся.
– Винишка-то, стало быть, у вас в избытке водится? – поинтересовался Трехручка.
– Заткнись, – рявкнула Айрис. – Чтоб то вино проклято было. Чтоб все виноградники сгорели, сгнили и засохли. Ничего мужику не надо, лишь бы напиться с утра до чертиков, да с чертиков – до утра. Говорила мне мать мудрая, нахлебаешься с Пятихатом. Вот и нахлебываюсь горестями, как он вином нахлебается, пенек трухлявый. Уговаривала меня сестрица старшая замуж не ходить, да не слушала я, ох не слушала. Вот и расплачиваюсь теперь за душу свою широкую, да за сердце доброе. Слезинок уж не осталось жизнь свою девичью загубленную оплакать, все соки из меня душегуб Свен высосал. Чтоб у него на носу рога выросли, да башку его дурную насквозь проткнули.
Под несмолкаемое тарахтенье Айрис Пятихат путешественники добрались до Виноградной Долины. Все дома в городе, что попадались на глаза, от фундамента до крыши были густо увиты виноградными лозами, даже ветряная мельница, которая при этом как-то умудрялась крутить крыльями. По пыльным улицам лениво слонялись коровы, козы и овцы, шумными стайками носились дети – маленькие и морщинистые с фужерами на головах, и полненькие круглолицые – с зелеными головными бутылками. То тут, то там прямо на дороге валялись толстые мужские тела. Кто-то из них храпел, кто-то безудержно икал, другие заплетающимися языками вещали о чем-то или пели дурными голосами, сбиваясь и ужасно фальшивя. Над некоторыми мужчинами, охаживая их лица тряпками, вениками или голыми руками, хлопотали женщины, точь-в-точь похожие на Айрис.
– Только полюбуйтесь – полдень, а Грязнохват, Курощуп и Овцехвост уже в канаве прохлаждаются, – походя комментировала обстановку Айрис. – Ох, и балуют же их матери. Говорила я им, что недостаточно сыновей раз в неделю пороть. Каждый день нужно мальчишек розгами воспитывать, да кто ж умную женщину слушать станет. Вырастут обормотами, а женам их потом всю жизнь расхлебывать.
– Эй, Дина, брось ты Ульрика, – крикнула она женщине, тянущей за собой тележку с пускающим слюни толстяком. – На Средней улице твой старшенький, кажись, перебрал. Иначе, с чего б ему козьим горохом закусывать.
– Спасибо, Айрис, – ответила женщина. – А тебе б домой поторопиться – там Свен с граблями поссорился. Орет на них, пинает, топчет, да только пока что грабли побеждают – уж и глаз ему подбили, и нос на сторону своротили.
Пройдя еще немного, Айрис и следующие за ней путники свернули к дому, во дворе которого мужчина с окровавленным лицом обеими руками судорожно сжимал грабли и надрывно орал: – Я тебе покажу! Шею в порошок сотру! Будешь знать, дешевка редкозубая!
– Свен Пятихат, немедленно прекрати! – Айрис подскочила к мужчине, и ловко выхватила грабли из его кулаков.
– Но они… они обзывались. Они называли тебя стервой и курвой. И все вино мое вылакали, – бормотал Свен.
– Последние мозги пропил, чудовище.
– Нет, что ты, это все они, они про тебя плохо говорили, я тебя защищал, а ты… ты… – мужчина внезапно расплакался горькими слезами.
– Про меня? Про твою маленькую Айрис? – лицо жены Свена смягчилось, морщины на нем немного разгладились, а яростный огонь в глазах погас.
– Да, малютка Айрис. Им нельзя так про тебя говорить, я не дам, не позволю, никогда-никогда, – размазывая по лицу кровь, слезы и сопли, ответил Пятихат.
– Конечно, не позволишь. Ты же мой защитник, моя опора. Я же за тобой, как за каменной стеной, – Айрис обняла живот Свена – выше она не дотягивалась.
– Все так, все так, Айрис. Но вино… они все выпили, проклятые грабли.
– Ну-ну, не плачь, мой хороший. Я же вижу, что осталось еще, – ласково поглаживая Свена, сказала Айрис. – Давай-ка, наклони свою головушку, вот так, да, умничка.
Пятихат послушно склонил голову, а Айрис ловко подставила свой головной фужекр точно под горлышко его бутылки. Булькая и брызгаясь, в фужер полилась бардовая жидкость и вскоре наполнила его до краев.
– А теперь пей, Свенчик мой ненаглядный, – проворковала Айрис. Пятихат схватил жену за плечи, легко оторвал от земли, жадно припал пухлыми губами к фужеру и мигом его осушил.
– Фу, какая мерзость, – скривилась Селия.
– Это ж, ядерное дело, ритуал такой, – Трехручка облизнулся. – Леди, я вот эту всю вашу культуру жутко обожаю. Можно ли и мне как-нибудь причаститься, а?
– Идите в дом, поднимайтесь на чердак и ложитесь спать. Сегодня у всех нас был тяжелый день, – улыбаясь, сказала Айрис.
– Милостивая госпожа, смею заметить, что сейчас лишь немногим позже полудня, и мы испытываем куда как большую потребность в питании, нежели во сне, – заявил Силагон.
– Марш наверх спать, – сморщив лицо так, что глаза скрылись в складках кожи, рыкнула Айрис. Желания спорить с ней не возникло ни у кого, и путники понуро удалились в дом.
Проведя ночь на чердаке, зарывшись в копну сухих виноградных листьев, следующим утром Халфмун спустился вниз и застал хозяев дома на кухне. Айрис длинной ложкой помешивала варево в стоящем на печи котле, а Свен, обхватив голову руками, сидел на скамье возле стены.
– Да стаканчик-то всего и прошу, – бубнил Пятихат. – Что ж мне в собственном доме и стаканчика не выпить?
– Был бы дом из вина сделан, ты бы и его выпил, бочка бездонная, – ворчала Айрис. – Не зря матушка твоя тебе ни капли пить не позволяла, да порола изрядно. В ежовых рукавицах вас мужиков держать надо.
– Может я потому и женился на тебе, чтобы из матушкиного дома поскорее выселиться, да зад свой в целости унести. Будь ты, баба, человеком, хоть опохмелиться-то дай. Не пьянства же ради, а здоровье поправить.
– Знаю я твое здоровье. Сейчас стаканчик, потом еще стаканчик, а затем снова с граблями беседы задушевные до кровавых соплей вести будешь.
– Айрис, ну зачем ты так? Я ведь вежливо тебя прошу, от всей души и со всем уважением. Помощь мне нужна, хоть полстакана – не то ей-ей помру.
– Я так зачем? А ты, рыло свинячье, зачем что ни день, то до оскотинивания напиваешься?
– Хочешь правду знать? – Свен вонзил в спину Айрис преисполненный ненавистью взгляд. – Потому что на тебя трезвым смотреть невозможно. На рожу твою морщинистую, как вымя у столетней козы. Вообще на тебя, мерзость такую. Да только для того и пью, чтобы не стошнило от отвращения, чтобы руки на себя не наложить! Какова тебе правда, нравится?
– На свое мурло сальное посмотри. Мне, думаешь, от тебя нутро не крутит? Так что же, и мне теперь горькую с утра до ночи пить? – не отрываясь от помешивания бурлящей в котле жижи, сказала Айрис.
– Ну, жена ты мне или нет? Хоть треть стакана дай, не могу больше, страдаю. Да четвертушку-то накапай. Жалко тебе что ли, не человек ты или вообще где? – взмолился Свен.
– Ладно. Одни стакан, и больше ни капли. Ясно?
– Лапуля, золотце мое, клянусь, спасительница моя, одна стаканюшечка и все, – Пятихат проворно подбежал к жене и, дрожа от нетерпенья, склонил свою бутылку над ее фужером. – Только тебя люблю, только в тебе душа живая, человечья теплица. Умереть за тебя готов, Айрюнечка моя распрекрасная.
Отложив ложку, Айрис твердой рукой схватила горлышко бутылки Свена и направила его в свой фужер, не дав трясущемуся и подпрыгивающему Пятихату пролить ни капли мимо.
Едва Свен успел выпить вино, как в дом вбежали запыхавшиеся Трехручка и Бальтазар.
– Помогите! Нужно запереть дверь, – бешено вращая глазами, заголосил Силагон. – За нами гонятся сумасшедшие!
– Дело дрянь, тут сплошь психи агрессивные попадаются, – подтвердил Трехручка, утирая пот с зеленого лба.
– Следи за своим поганым языком. Ты в моем доме находишься, – нахмурилась Айрис.
– Погоди, Арюня, в СВОЕМ доме я сам с наглецами разберусь, – заявил Свен, и тут же получил от жены удар ложкой по лбу.
– У тебя и мозгов-то своих нет, кусок жира проспиртованный. В этом доме я хозяйка, а ты только жрешь, пьешь, да спишь.
– Позорить меня вздумала? Слезки потом не лей, сама напросилась, – Свен с утробным рычаньем набросился на жену. Сцепившись в клубок, хозяева принялись кататься по кухне с такой скоростью, что Халфмун и Бальтазар еле успевали уворачиваться от них. Трехручка же вскарабкался на печь и, воспользовавшись суматохой, хлебал варево и котла ложкой, оброненной Айрис. В это время в дверь дома начали колотить, снаружи послышались крики: «Пятихат, старый кобель, делиться надо! Выходите, девчонки! Вам от нас не уйти!».
– Чем вы местным насолили? Опять Трехручка с ними в свои игрушки играл? – запрыгнув на стол, спросил Полулунок.
– Мы не сделали ровным счетом ничего предосудительного, смею утверждать, – забившись в угол и прикрывшись скамейкой, ответил Силагон. – Я и Трехручка, поскольку нам не спалось, предприняли небольшой променад по округе, в ходе которого приметили компанию молодых аборигенов, распивающих вино чрезвычайной ароматности. Трехручка поинтересовался, не будут ли юноши так любезны, и не поделятся ли с нами дивным напитком. Реакция оказалась совершенно неожиданной и в корне противоречащей духу гостеприимства.
– Понятно. Вино украсть пытались, – нахмурился Халфмун.
– Да не успели мы. То есть, не собирались мы ничего красть, – сказал Трехручка. – Парнишки как нас завидели, как-то уж больно странно обрадовались. Заулыбались так гаденько, языками цокать стали, пальцами щелкать, бутылками на макушках своих трясти и жесты всякие жестикулировать. Говорят: «О, какие красотули. Идите к нам, девчули, стаканчики свои хорошенькие подставляйте. Винишка выпьем, познакомимся поближе, да потанцуем в разных позах». Бальтазарчик сперва купился на приманку ихнюю, подошел поближе, дурачок. Но как его один из тех мужичков за стакан цапнуть попытался, так и смекнул, что ноги уносить надо. Свора парнишек там с десяток или больше морд, да у каждого та морда поперек себя шире, ручищи огроменные и брюхо, что у господинчика Пятихата. Мы бежали, бежали – еле добежали.
– Хочешь сказать, что тебя и Бальтазара приняли за девушек? – на лестнице, ведущей с чердака, появилась Селия, а следом за ней и Кратис.
– Я, ваше мамзельство, хочу поскорее свалить из этой чудненькой долиночки. А говорить о том, за кого нас посчитали… да у меня ядерная отрыжка больше желаний вызывает, чем такие беседы.
– Вздор. Ни один мужчина не мог бы настолько ошибиться, будь он даже слеп и безумен. Мужчины знают, как должна выглядеть женщина. Сейчас я вам это продемонстрирую, – перепрыгнув через продолжающих драться, царапаться и кусаться Айрис и Свена, Селия решительно направилась к входной двери.
– Мне на мгновение показалось, что ты планируешь отворить эту дверь, разделяющую нас и тех молодых людей. Я всецело уповаю на твое благоразумие, но считаю нелишним на всякий случай попросить тебя не… – договорить Бальтазар не успел, потому что Селия рыком распахнула дверь.
– Доброго утра, мальчики, – выйдя на крыльцо, Селия улыбнулась и сладко потянулась под прицелом дюжины глаз.
– Это еще что за чучело? Прочь с дороги! Мы хотим красоток, которые тут прячутся! – загалдели молодые жители Виноградной Долины.
– Что?! Это я девушка, я красотка! – задыхаясь от ярости и едкого винного перегара, струящегося от парней, воскликнула Селия.
– Брехня. У тебя на башке черт знает что, а у тех красоток были премиленькие стаканчики. Хватит нам бутылки заговаривать. Убирайся прочь, уродина!
– Кратис! Ты слышал, как они меня оскорбили? Немедленно убей все этих безмозглых болванов! Оторви им головы, выдави глаза, разбей бутылки, переломай все кости до единой, сейчас же! – с крика Селия перешла на оглушительный визг.
– Господа, произошло досадное недоразумение, – протиснувшись в дверной проем, Кратис осторожно обнял Селию одной рукой, а другой зажал ее рот.
– Ого, вот это дама! Просто блеск! Смотри, какие формы! Есть за что подержаться! – вид Ясносвета произвел на парней сильнейшее впечатление.
– Я и мои друзья не хотим никаких осложнений и конфликтов. Мы крайне признательны уважаемым Пятихатам за ночлег, но сейчас для нас пришла пора покинуть Виноградную Долину, – продолжил Кратис, но молодые винограднодольцы его не слушали.
– Почему ты прячешь свой стаканчик, детка? Не скромничай! Я уверен, что он такой же очаровательный, как твоя мордашка! Покажи стаканчик, и я плесну в него отменного винца!
– Прошу вас прекратить это… это… это неуважительно, – смутился Ясносвет, удерживающий извивающуюся и мычащую Селию.
– Расчехляй скорее стаканчик, да подружек своих выводи! Мы вас всех уважим!
– Немедленно уходите отсюда. Оставьте нас в покое для вашего же блага! – Кратис начал терять терпение.
– Девчонка нам угрожает! Слыхали, ребята? Надо ей урок преподать, чтобы знала, как дерзить! Вылечим и ее, и всех красоток! Хватит болтовни! Заходим в дом! – окружив крыльцо, плотные широкоплечие и круглопузые парни, потирая кулаки и ухмыляясь, пошли в наступление.
– Кратис, уноси Селию. Я их задержу, – сказал Халфмун. Он не верил, что сможет победить в этой драке, но гибель во имя спасения любимой девушки казалась Полулунку не таким уж плохим исходом.
Когда Халфмун был готов первым нанести удар по ближайшей пухлой физиономии, раздался строгий голос: – Отто Глиногрязь, Людвиг Пустосуп, Гонзо Шерстомех и все остальные! Что это вы тут затеяли, а?
– Ничего, тетушка Дина. Совсем ничего, честное слово. Мы тут просто играли в… в… в ни во что, – при виде маленькой сморщенной женщины все парни, как один, потупили глаза, спрятали руки за спину и принялись задумчиво ковырять землю носками своих ботинок.
– А мне так видится, будто бы вы вином с утра нагрузились, а теперь чужестранок донимаете, которых Пятихаты приютили, – прищурилась Дина. – Все вашим матерям расскажу, так и знайте.
– Нет, не надо маме говорить! Мы не пили никакого вина, честно. И девчонок вообще не трогали. Просто познакомиться хотели, подружиться и поиграть.
– Хворостины с вашими задами подружатся на весь месяц вперед, когда мамки об играх этих узнают, – пообещала Дина. – А теперь кыш отсюда, шантропа.
Повторять два раза ей не пришлось. Парней как ветром сдуло.
– Вы уж простите их. Они хорошие мальчики, просто ума еще не набрались, вот на подвиги их и тянет, – Дина улыбнулась.
– Спасибо, – пробормотал Халфмун, которого до сих пор бил озноб. – Бальтазар, Трехручка, Кратис, уходим. Очень-очень быстро уходим.
Виноградную Долину путешественники покинули бегом, то и дело оглядываясь. Говорить никому и ничего не хотелось, только Селия, свешиваясь с плеч Ясносвета, возмущалась, пока не охрипла: – Ничтожные карикатуры на людей. Уродливые твари с заплывшими жиром мозгами. Подлые задоголовые поросячьи отрыжки в соусе из козлиных соплей и тухлого винного уксуса, достойные пожирания личинками гнилостных навозных жуков. И ты, Кратис! Как ты посмел затыкать мне рот?! Нет, определенно, в мире нет ничего отвратительнее и тошнотворнее мужчин.
9
Когда Виноградная Долина осталась далеко позади, путники позволили себе перейти с бега на шаг.
– Скажи, Халфмун, не мог бы ты вести нас к нашей высочайшей цели как-нибудь так, чтобы мы больше не попадали в столь неприятные населенные пункты? – спросил Бальтазар.
– Чтобы в пункты не попадать, нужно не по дороге шпарить, как мы сейчас, а через леса, болота, а еще лучше – через горы маршировать, – вместо Халфмуна ответил Трехручка. – Ты, конечно, как хочешь, но обе мои ноги криком кричат, что за ради удобной ходьбы можно другие неприятности и потерпеть.
– Раньше я всегда полагал птиц существами крайне ограниченной привлекательности – эти перья, клювы, когтистые лапы, дурная манера испражняться на что ни попадя. Но сейчас я начал испытывать определенное уважение к их способности взмывать в воздух и беспечно перелетать к месту назначения, нисколько не беспокоясь о том, каковые особенности присущи проносящимся под ними топографиям, – Силагон запрокинул голову и мечтательно посмотрел на небо. – Истинно говорю вам, умей я летать, то был бы уже во владениях кудесника, дожидаясь вашего скромного прихода, мои пешие друзья.
– Ишь, размечтался, – фыркнул Трехручка. – Ты и пешком-то топаешь, как табуретка колченогая – того и гляди развалишься. Думаешь, махать руками-крыльями легче, чем окорока переставлять?
– Оставлю твое желчное высказывание без комментариев, так как одна суть ясна до полнейшей очевидности – людям летать не дано, стало быть, и рассуждать об этом можно лишь в философском ключе, понимание которого тебе едва ли подвластно, – сказала Бальтазар, одарив Трехручку полным презрения взглядом.
– Ты это вон тем господинчикам скажи, – Трехручка махнул рукой в сторону поля, тянущегося вдоль дороги. Посмотрев туда, Халфмун и его спутники увидели трех человек, приближающихся к ним по воздуху. Летуны скользили на высоте около метра над землей головой вперед, согнув ноги и прижав руки к бокам.
– Они нас явно заметили, – с досадой сказал Полулунок. – Кратис, будь готов защитить Селию, а я выясню, кто это, и чего им надо.
Стараясь шагать как можно тверже и не показывать волнения, Халфмун направился навстречу летящим людям.
– Приветствую вас! Мы мирные странники, впервые оказавшиеся в этих землях, – прокричал Полулунок, подняв над головой раскрытые ладони. На незнакомцев его слова никак не подействовали. Не меняя высоты, скорости и направления движения, они пролетела мимо Халфмуна в такой близости, что он смог хорошо разглядеть всех троих. Одетые в просторные белые одежды, летуны походили друг на друга, как капли воды. Из их безволосых макушек торчали одинаковые цилиндрические стаканы, а гладкие лица с закрытыми глазами не выражали ни каких эмоций. Полулунок подумал, что настолько безмятежными не выглядят даже спящие младенцы. Он был готов к чему угодно, только не к встрече с летающими мертвецами. Мороз пробежал по коже юноши. Стряхнув оцепенение, Халфмун поспешил к оставшимся позади спутникам.
– Чем ты их так уел, что они по ветру угнали? – спросил Трехручка.
– Ничем. Они нас не заметили… как будто, – Халфмун нервно сглотнул ком, вставший в горле. – Нужно двигаться дальше. Чем скорее, тем лучше.
