Глеб Андреевич Васильев
Стакан
– Прощай, Рра… как там тебя? Может, перед расставанием спустишь меня с этой горы?
– Уговора такого не заключал я, – Ррааоеуын разразился смехом, похожим на карканье сотни воронов, оторвался от заснеженной вершины и растаял на фоне беззвездного черного неба.
Спуск с горы и поиски прохода к поселению кутси заняли у Кратиса всю ночь и половину следующего дня. Когда же он, продрогший, изрезанный острыми камнями и едва переставляющий ноги от усталости, с хвостом Ррааоеуына, перекинутым через плечо, появился на окруженной скалами поляне, дикари словно с ума посходили от радости. Все кутси от мала до велика прыгали выше собственных голов, вопили «Саглясе!» троекратно громче прежнего, обнимали и целовали друг друга, а потом подхватили Кратиса на руки и подбрасывали его в воздух до тех пор, пока он не отогнал их беззлобной руганью и шлепками. После этого ничуть не огорчившиеся кутси устроили для Воина Согласия и его товарищей такой пир, что те, набив животы и напившись крепкой настойки, уснули прямо возле костра, не найдя сил встать с деревянных кресел.
Утром, придя в себя, Халфмун и его спутники приступили к сборам в дорогу. Благодарные кутси дали им вдоволь жареного мяса, а в добавок к этому каждому подарили по теплому меховому плащу.
– А шкуру-то для меня ты собирался добыть, Полулунок. Еще одно несдержанное обещание, но мне не привыкать, – сказала Селия, кутаясь в обновку. – Даже дикари-недомерки умеют позаботиться о девушке лучше, чем ты.
– Селия, я честно…
– Хватит слов, – перебила Халфмуна Селия. – Все, что ты говоришь, – это просто слова. Для меня же куда больше слов значат поступки.
– Вот-вот, давайте топать молчком, – прокряхтел Трехручка, согнувшийся под тяжестью бочонка с настойкой. Немало времени, слов и жестов он потратил, чтобы объяснить кутси, какой подарок, кроме еды и одежды, хочет от них получить на прощанье.
Храня молчание, путешественники начали подъем – Халфмун определил, что путь их лежит через горный хребет. Припасы и одежда пришлись как нельзя кстати – среди заснеженных скал, продуваемых всеми ветрами, не было ни дичи, ни возможности согреться.
Поулунок радовался холоду и снегу. Он считал этой верной приметой того, что до жилища северного волшебника уже недалеко. О чем думала Селия, никто не знал, но, судя по блуждающей улыбке, она тоже предчувствовал близость исполнения своих желаний. Трехручке с бочонком приходилось нелегко, но он находил утешение, то и дело прикладываясь к нему. И только Кратис с каждым часом все больше хмурился и мрачнел.
– Простите меня, друзья, но я так больше не могу, – наконец сказал он. – Я должен вернуться к кутси.
– Чего ты там забыл, дурашка? – спросил Трехручка.
– Через провидение Создатель подал мне знак, что и такой грешник, как я, может служить делу Его во славу Его. Он сделал так, чтобы я пришел и спас пещерных жителей. Этим Он спас и меня, отчаявшегося и потерявшего веру в себя.
– Так и радуйся, что спас. Дело сделано, зачем возвращаться? – удивился Халфмун.
– Я защитил кутси от одного зверя, а на них могут напасть и другие чудовища. Но не это самое важное, – сказал Ясносвет. – Маленькие дикари живут во грехе, не ведая законов Создателя. Я должен донести до них слово и волю Его, обучить их праведной жизни и языку, который Создатель подарил племени человеческому. Я – самый грешный из всех детей Его только так смогу оправдаться во всевидящих глазах Его.
– А как же твои чудненькие Римафины? Как же омерзительное уродство с этой плевательницей на башке? – Трехручка сделал большой глоток из бочонка.
– Римафины будут стоять, покуда Создателю это угодно. И если бы Ему было угодно, я бы не родился с изъяном и не имел бы причин покинуть родной город. Но лишь теперь мои глаза открылись. Мое уродство – пустяк в сравнении с тем, насколько безобразный облик имеют кутси. Тем не менее, даже их судьба беспокоит доброго и справедливого Создателя, пославшего меня им во спасение. Я обязан взяться за эту миссию, пусть и завершится она лишь с моим последним вздохом, – Кратис виновато опустил взгляд. – Простите, что подвел вас и не смог завершить путешествие вместе с вами, друзья. Прощайте и помните: Создатель милостив, он не оставит вас на этом пути. А если оставит – такова воля Создателя.
– Ох, какой же ты нудный, – закатила глаза Селия. – Собрался сваливать – скатертью дорожка. Проку от тебя с твоим Создателем не больше, чем от Полулунка, а он, как известно, совершенно бесполезен.
– Да-да, привет уродливым коротышкам, – махнул рукой Трехручка.
– Будь счастлив, Кратис Ясносвет. Кутси невероятно повезло, что у них есть такой заступник, как ты, – Халфмун протянул великану руку, и тот пожал ее так крепко, что чуть не сломал. После этого Кратис, счастливо улыбаясь, огромными скачками понесся обратно, где за пеленой тумана и снежной пыли осталось поселение кутси, а Полулунок, Селия и Трехручка продолжили восхождение.
12
Поднявшись на плато недалеко от подножья горы, путешественники увидели на противоположной его стороне множество теснящихся друг к другу шатров. Над шатрами курился дымок, а возле них черные, как угли, трясли гривами десятки коней.
– Не к добру это, – нахмурился Халфмун. – Давайте попробуем обойти поселение так, чтобы нас не заметили.
– Кажется, опозданчик вышел, – Трехручка мотнул головой влево и вправо, и в тот же момент до Полулунка донесся нарастающий стук копыт. С обеих сторон по кромке плато к путникам быстро приближались всадники на черных скакунах.
– Назад! – скомандовал Халфмун, но тут же, демонстрируя негодность этой идеи, в обледеневшую скалу за его спиной вонзилось тяжелое черное копье.
– Может, возьмешь копье и убьешь их всех? – предложила Селия. – Хотя, куда тебе, Полулунок. Стой и смотри, как нас всех будут убивать под аккомпанемент твоего молчаливого бездействия. С этим ты, я думаю, справишься в лучшем виде.
– Молчать я не стану, в этом не сомневайся, – мрачно пообещал Халфмун.
– Мы не враги и не добыча, – громко произнес Полулунок, когда всадники окружили его, Селию и Трехручку. Кони, пританцовывая на месте, сурово сверкали глазами, скалили зубы и всхрапывали, выпуская из ноздрей клубы пара. Внешне наездники мало чем, кроме наличия головных стаканов, отличались от своих скакунов – лица их, обрамленные смоляными гривами и черными бородами, были так же свирепы.
– Говорящий мертвец, – сказал один из всадников, уперев острие своего копья в грудь Халфмуна, и расхохотался.
– Клянусь Сталью, хорошая шутка, Родрих, – согласился другой наездник. – Надо рассказать ее Закхарду.
– Так и сделаю, Гудрич, – рявкнул первый. – А ты только попробуй рассказать ее владыке раньше меня, присвоив выдумку себе. Раздавлю тебя, как навозного жука, клянусь Громом.
– Кого ты назвал кучей дымящегося навоза, свиное копыто? – потрясая копьем, прохрипел Гудрич.
– За то, что обозвал меня тухлой свиной требухой, кишащей смрадными червями, тебя ждет смерть, да будет Лед мне свидетелем, – заявил Родрих.
– Поединок! Поединок! Поединок! – заорали остальные всадники.
Двое спорщиков, держа копья наперевес, разъехались в разные стороны, после чего развернули коней и помчались друг на друга. Раздался громкий удар, и автор шутки Родрих оказался нанизан на копье соперника.
– Добрый бой! Добрая смерть, клянусь Огнем! – вскликнул Гудрич.
– ДААА!!! – поддержали его другие наездники.
– Вы трое, залезайте на этого жеребца, – Гудрич кивнул на коня Родриха, топчущегося возле тела поверженного хозяина. – Поедем к владыке Закхарду. Я расскажу ему шутку, а потом он решит, что с вами делать, говорящие мертвецы.
После короткой поездки Гудрич ввел Полулунка, Трехручку и Селию в самый большой шатер, стоящий посреди лагеря. Внутри у костра на звериных шкурах сидел косматый мужчина. Среди прочих он выделялся крупным роговым стаканом, особо суровым оскалом и прядью седых волос в густой черной бороде.
– Закхард, я привел к тебе чужаков. Они умеют говорить. Я назвал их говорящими мертвецами, – сообщил всадник.
– ГААА!!! – по-конски заржал Закхард. – Отличная шутка, Гудрич.
– Мы не мертвецы и не желаем становиться таковыми, – сказал Халфмун.
– Ответь, веруешь ли ты в силу Стали, силу Огня, силу Ветра, силу Грома, силу Льда и силу Силы? – посерьезнев, спросил Закхард.
– Как в них не верить. Последнее время я эти силы частенько ощущаю на собственной шкуре, – ответил Полулунок. – Владыка Закхард, выслушай нас и позволь уйти с миром.
– Выслушать и позволить уйти – два действия, несовместимые в едином времени, – произнес Закхард. – Говори же, но помни – от слов твоих зависит, каким будет следующее действие того, кто сейчас согласен слушать.
Поблагодарив владыку за щедрость внимания, Полулунок поведал ему о своем путешествии. При этом, стремясь завоевать уважение в глазах Закхарда, Халфмун основной упор в рассказе делал на боевых моментах. Так, он поведал о своей героической победе над гигантским бобром, упомянул о том, что с тяжким боем вырвал себя и своих спутников из плена Объединенной Конфедерации и Иероманополя, и не забыл рассказать о крылатом человекоядном чудовище, поверженном Кратисом.
– Отличный рассказ, Полулунок, – похвалил Закхард. – Ты отважный воин, как я погляжу. Верно ли я понял, что цель твоего похода – боевая слава?
– Отчасти. Еще я ищу совершенно особенное место, где мог бы сочетаться узами брака с моей избранницей – леди Селией.
– Да что ты несешь… – возмутилась было Селия, но Трехручка проворно толкнул ее под ребра и прошептал: – Пусть брешет. Он и без того о волшебнике чуть не всему миру растрепал.
– С бабой связаться решил? Тьфу ты, – Закхард явно огорчился. – А я-то, клянусь Силой, думал предложить тебе стать одним из нас. Мы – среднегорцы, лучшие воины в мире. Для нас не существует непобедимых врагов. Кем бы ни был неприятель, мы выполняем два действия в следующей последовательности – находим его, а затем убиваем. Но женщины… Хуже них никого нет. Погибнуть в битве – великая честь и радость для любого воина. Но те воины, которые поддались женским чарам, умирают бесславно – они лишаются отваги и ража, а некоторые вообще бросают военное дело. Страшно подумать, но обабившиеся мужчины могут предпочесть походам и битвам такое гнилое дело, как выращивание тыкв или разведение цыплят. Халфмун, может, ну ее в болото, Селию эту?
– Эй! Я тут стою и все слышу! – возмутилась Селия.
– Я дам тебе превосходного скакуна, злого, как сила Зубной Боли, копье, тяжелое, как ствол столетнего дуба, и ты сможешь умереть в добром веселом бою, – не обращая внимания на Селию, продолжил владыка среднегорцев. – Представь себе, Халфмун, как славно будет захлебнуться в горячей крови плечом к плечу с нами, унеся с собой несметное количество вражеских жизней во славу Стали! Ну же, решайся!
– Благодарю за щедрое предложение, Закхард, – Полулунок почтительно склонил голову. – Но мой выбор сделан. Во славу э… Путеводной Славы.
– Я уважаю твой выбор, Халфмун, и позволю тебе и твоим спутникам уйти с миром, – кивнул Закхард. – Но, перед этим, может быть, устроим славный бой? Ты и я, на копьях или на мечах, а? Вот это будет веселье, клянусь Скалами!
– Не сочти за оскорбленье, владыка, но я бы предпочел просто пожать на прощанье руки.
– Вот оно, бабье влиянье, – проворчал Закхард. – Что ж, пусть будет по-твоему. Я рад, что Ветер, Гром, Молния и Снежная Пурга свели нас. Такую добрую весть, какую принес ты, я ждал давно.
– Что за весть? – удивился Полулунок.
– Ты поведал мне о том, что есть на свете достойный враг для среднегорцев, – Объединенная Конфедерация. Сотни и тысячи вооруженных и хорошо обученных солдат – о войне с таким неприятелем мы мечтали много лет!
– Ты собираешься победить Роррия Роршахрада и его армию? – Халфмун просиял от радости. – Вот так новость!
– Не просто победить, а раздавить, уничтожить, стереть в порошок и развеять по ветру, клянусь Солнцем и Звездами. Если воины Конфедерации действительно так хороши, как ты рассказал, это будет славная война, память о которой уйдет в тысячелетия во славу Крови и Мужества, – ответил Закхадр. – А то мои люди изрядно затосковали. Сражаться тут совершенно не с кем, некому вонзить лезвие в глотку, нет никого, от чьей стрелы можно было бы пасть в снег и пропитать его своей горячей кровью. Чтобы хоть как-то сохранять подобие образа, достойного среднегорца, нам приходится устраивать битвы друг с другом. Но это совсем не то.
– Будет очень здорово, если вам удастся покончить с Конфедерацией, – Полулунок пришел в необычайно хорошее расположение духа. Он с легким сожалением думал о том, что слава спасителя мира теперь достанется не ему. Зато желание можно будет потратить так, как задумывалось изначально.
– Что значит – если? У меня три сотни людей, и еще по три сотни воинов у владык на западном и восточном склонах горы. В бою каждый среднегорец стоит тысячи солдат. Он не знает усталости, не ведает пощады и смеется в глаза смерти, клянусь Железной Рудой, – владыка Закхард перевел взгляд на Гудрича. – Гудрич, ты смеешься в глаза смерти?
– Истинно так, клянусь Конской Силой, – отчеканил Гудрич.
– Так сразимся же во славу Смерти! – Закхрад вскочил на ноги, обнажив меч.
– Во славу Смерти! – крикнул Гудрич, вытащил свой меч и, размахивая им, подскочил к Закхарду. Раздался лязг от удара стали о сталь, хруст костей, и Гудрич, рассеченный от ключицы до бедра, упал на устланный шкурами пол шатра.
– Хррр-хррр-блррр, – пробулькал он, прежде чем затихнуть навсегда.
– Да! Слышал? Это был смех! – торжествующе воскликнул владыка среднегорцев.
– Потрясающе, – выдохнул ошарашенный Халфмун.
– Вот, что значит, настоящий мужчина, – восторженно сказала Селия.
– В такой веселенькой ситуации я предпочел бы оказаться женщиной. А еще лучше – женщиной, где-нибудь подальше отсюда, – пробормотал Трехручка.
– Сам понимаешь, Роррию Роршахраду надеяться не на что. Для врага мы, среднегорцы – это приговор, который, можно считать, уже приведен в исполнение, – вытерев лезвие меча о собственную бороду, Закхард снова уселся возле костра.
– Объединенной Конфедерации не позавидуешь, – признал Полулунок.
– В точку, Халфмун, клянусь Изморосью. А когда мы покончим с Роррием, придет черед ворон из Иероманополя.
– Что значит, придет черед? – опешил Халфмун.
– Ну как же? Ты сам рассказывал, что тамошние инквизиторы весьма неплохи в боевых искусствах.
– Да, но большая часть горожан – смиренные простолюдины, никогда ничего опаснее лопаты в руках не державшие, – возразил Полулунок.
– Важно не только количество, но и качество, – ответил Закхард. – С десятком-другим обученных бойцов вполне можно устроить славную битву.
– Так вы только тех убьете, кто ваш вызов примет?
– Нет, конечно, – отмахнулся владыка. – Иероманополь нужно вырезать подчистую. Они же там все погрязли в ложных верованиях. Создатель – мужик, которого никто не видел, но который все видит, знает и много чего хочет. Это ж надо было такое выдумать. Сила, Сталь, Лед и Пламя – вот во что должен верить настоящий мужчина, вот кому он должен поклоняться. Только эти вещи правят миром, а тот, кто этого не принимает, должен быть уничтожен. Хорошо бы, чтоб у жителей Иероманополя хватило мужества защищать веру в своего Создателя с оружием в руках. Но если они на нас даже лопату не поднимут – это их выбор. Пусть дохнут бесславно, как скот.
– Подожди, владыка, – взмолился Халфмун, придя в ужас от услышанного. – Нельзя убивать пахарей, хлебопеков и строителей только из-за того, что они верят не в то, во что веришь ты.
– Нельзя?! – прорычал Закхард, схватившись за рукоять меча. – Ты вздумал мне запреты ставить, щенок?
– Ни в коем случае, владыка. Я говорю лишь о том, что если среднегорцы поделятся с горожанами Иероманополя своей верой в Силу, Мужество и все прочее, те смогут принять ее. Возможно, ваша вера окажется для них куда полезнее и понятнее, чем вера в Создателя.
– Среднегорцы воины, а не проповедники, – отрезал Закхард. – Иероманополь должен быть уничтожен и точка. Затем его судьбу разделят Виноградная Долина и Виргиния.
– Но почему? – изумился Полулунок. – В тех городах и одного бойца не найдется. И Создателя они так слепо не чествуют.
– Жители Виноградной Долины – мерзкие пьяницы и блудодеи, оскверняющие своим обликом образ настоящего мужчины. Клянусь своей Гривой, любому среднегорцу должно быть мерзко от того, что он и эти заплывшие жиром и вином свиньи принадлежат одному роду, – брезгливо поморщившись, сказал Закхард. – Не менее отвратительно существование на земле таких мужчин, как виргинцы. Измельчавшие, изнеженные и слабые, прячущиеся за бабьи юбки и ни на что не способные. Горожане Виргинии должны мечтать о смерти как об избавлении от позора, которым они сами себя покрыли.
– Владыка, в твоих словах я чувствую силу Истины, – от отчаянья Халмфун решил схитрить. – Но стоит ли таким славным воинам тратить свое время и силы, проскакать полмира лишь для того, чтобы испачкать свои благородные мечи зловонной жижей, что у тех существ вместо крови?
– Военный поход будет полезен для моего народа. Мы и наши кони застоялись, наши мечи исстрадались от жажды. Во славу Силы среднегорцы очистят землю от скверны, пусть и не всегда битва будет веселой, а работенка – чистой.
– Вы собираетесь пройти через всю землю и срезать с нее все живое без разбора. Это не битва и не работа, а безумное и бесчеловечное преступление, – глухо произнес Полулунок, но Закхард, увлеченный своей фантазией, его не слышал.
– После мы сотрем самодовольную ухмылку с лиц обитателей Красвиля, клянусь Запахом Тлена. Посмотрим, как хорошо им будет житься в их красивеньких уютных домиках, когда мы сожжем их дотла. Поглядим, как они будут воротить нос от чужаков, когда эти чужаки выпустят им кишки, – глядя перед собой невидящими бешено сверкающими глазами, говорил владыка. – Неприступный Экстраполис! Ха, нет лучшего способа вызвать среднегорцев на бой, чем объявить свою твердыню неприступной. Мы расколотим их хваленый купол на миллиарды осколков, наши кони изжуют эти осколки в пыль. Среднегорцы во славу Смертельных Ран покажут экстрапольцам, что такое сила Стали и Огня против их хитроумных штучек.
– Ребятишки, у владыки стаканчик совсем того – протек и поехал одновременно, – прошептал Трехручка. – Быстренько хватаем ноги в руки, и покидаем этот чудненький шатер. Не то, чего доброго, очухается, да грохнет нас во славу Конского Навоза, а я кровь-кишки расплескивать не хочу.
– Нет. Я должен убить Закхарда, – сказал мертвенно бледный Полулунок, и дрожащей рукой поднял с пола меч Гудрича.
– Приходка, маленькая прячущаяся Приходка. Тебе от нас не спрятаться, клянусь Кровавым Потом. Среднегорцы найдут тебя и всех твоих несуразных обитателей. Наши мечи пролезут к вам в глотки вместо пирожков, чтобы знали, как дразнить воинов игрой в прятки! – продолжал бредить владыка.
– И ты, Халфмунушка, туда же? Кровушка глаза застит? Если порежешь владыку, нам эти миленькие среднегорцы такую баньку на наших же косточках истопят, что шкура сама от испуга слезет. Даже если из шатришки слиняем, далеко от всадничков ускакать не получится – больно уж у них лошадки быстроногие. Они и покойничка-весельчака, который в лицо смерти там миленько хихикал, нам пришьют, можешь не сомневаться.
– Кратис. Правда ли ты такой могучий великан, что и мне тебя не одолеть в славном бою? Бобровая Заводь. Отыщется ли среди бобров хоть один мужчина? – вещал Закхард.
– Я разбудила монстра в тысячу раз более страшного, чем Объединенная Конфедерация. Нужно все исправить, – держа перед собой меч, Полулунок сделал шаг в сторону Закхарда, не видящего за пеленой своих кровавых грез никого и ничего.
– Нет, дружочек, так не пойдет. Я жить хочу, – подняв бочонок с настойкой кутси, Трехручка обрушил ее на затылок Халфмуна. Тот выронил меч, покачнулся, но сумел устоять на ногах.
– Хватит зевать с таким видом, будто бы тебя ничего не касается, – не выпуская бочонок из рук, рыкнул Трехручка на Селию. – Помоги мне вытащить отсюда нашего полоумного, пока он оглоушенный.
– Тебе надо, ты и вытаскивай, – огрызнулась Селия, но все же взяла шатающегося Халфмуна под руку и вместе с Трехручкой вывела его из шатра.
– Ваш владыка – мировой дядька, невыразимо приятненько было с ним поболтать, а теперь нам пора, – сказал Трехручка среднегорцам, стоящим возле шатра Закхарда. – Когда увидите его, приветики от нас передавайте. Он там малость с Гудричком занят, но как освободится, так непременно передавайте.
– Владыка отпустил вас живыми? – удивился один из воинов.
– Ты говорящих мертвецов много видел, умничка? Если мы не мертвецы и вышли из уютненького шатра вашего Закхардушки, стало быть, он сам нас живыми и отпустил. Ну не кишочки же мы владыке выпустили, в самом-то деле. Смекаешь, догадушка?
– А… э… ну, да, – после минутного раздумья, согласился воин.
– Счастливо оставаться, во славу Тяжелых Валунов. Искренне желаю удачно повоевать, пролить море кровушки всех, кто не верит в Железки, Коняшек и Снежок, и встретить славную смертушку. А нам, к сожаленьицу, пора продолжать наш скорбный походик. Зовут нас дали дальние, горы горные, пути путевые, равнины ровные, – приговаривая так Трехручка, обнимая одной рукой бочонок, а другой рукой поддерживая ошарашено озирающегося Полулунка, уходил все дальше от лагеря среднегорцев.
Когда плато среднегорцев скрылось из вида, Трехручка и Селия затащили Халфмуна за скальный отрог и устроили привал.
– Что скажешь, девчушка, ловко я всех нас спас? Теперь я твой герой, а, лохматая? – хихикая, Трехручка подмигнул Селии.
– Если мое тело разорвет на тысячу частей, а ты сумеешь собрать меня заново и оживить, то все равно останешься для меня мерзейшим человекоподобным существом в мире, – ответила леди Кардиган.
– Вот тебе и благодарность, – притворно огорчился Трехручка. – А все потому, что платьев я не предлагаю. Но, как подружечке, поведаю, что будь у меня хоть тысяча платьиц, тебе бы ни одного не перепало. Потому как ты на мой вкус сама такая же мерзкая, как тухлая сырица в навозном соусе с болотной подливкой.
– Да как ты смеешь так со мной разговаривать, жаба?! – вспыхнула Селия.
– Дело говоришь, швабра облезлая, хватит болтовни, – оскалился Трехручка. – Давай-ка поиграем в среднегорцев. Устроим маленький забавненький бой – ты и я. Дико хочется услышать, какие смешки ты будешь в адрес смерти отпускать, когда я твою цыплячью шейку…
– НЕЕЕТ!!! – от внезапного крика Полулунка, казалось, сотряслись горы.
– Опять ты все портишь, ядерный чертополох, – проворчал Трехручка.
– Халфмун, этот уродец назвал меня шваброй. Немедленно убей его, если я для тебя хоть что-то значу, – заявила Селия.
– Как? Как вы могли? Почему вы помешали мне убить Закхарда? – дрожа от смеси страха и ярости, пришедший в себя Полулунок схватил Трехручку за грудки.
– Еще один благодарственный попался, – скривился Трехручка.
– Вы что, не понимаете, что произошло? – Халфмун впился глазами в Селию. – До вас не доходит, что теперь конец всему, что мы знали и любили? Конфедерация просто захватила бы земли и людей, но среднегорцы – они уничтожат все, всех убьют, сожгут и…
– Да-да, сотрут в порошок во славу своих подштанников, – перебил его Трехручка. – А кто виноват? Кто владыке так красочно расписал наши дивненькие приключеньица, что у того аж слюнки потекли?
– Я… – Полулунок поник. – Язык меня подвел. Но откуда мне было знать, чем это обернется? Я даже в кошмарах не видел ничего страшнее сил Объединенной Конфедерации. И вот теперь выходит, что я сам довел мир до худшей из возможных судеб. Но объясните, почему вы помешали мне покончить с Закхардом? Неужели вам настолько все равно, что произойдет с вашими родными городами и с десятками им подобных?
– А чего тут не ясненько? Пусть господинчик владыкушка среднегорцев хорохорится, сколько его душеньке угодно будет, но купол Эксртаполиса ему не расковырять. И он, и лошадки его, и все силы всех сил, взятых вместе, о купол разве что зубки да коготки с копытцами обломают. До всего остального мне дела нет, только вот жить очень хочется. И чем дольше, тем лучше, – сказал Трехручка. – Девчушка же наша лохмачей конных вообще за угрозу не держит. Она хоть и дуреха, но смекает, что платьица роскошные с перстеньками самоцветными Закхардушку мало интересуют, и их жечь-рубить он едва ли станет.
– Как же ты мне противен, – процедила сквозь зубы Селия. – Ты настолько мелок и гадок, что тебя мерзко даже ненавидеть.
– Очень приятно обнаружить себя в такой теплой дружеской компании, – проговорил Халфмун. Больше всего ему хотелось упасть лицом в снег и завыть, но он с трудом сумел взять себя в руки. – Что случилось, то случилось. Теперь не важно, кто виноват. Гораздо важнее, что делать дальше. А делать мы будем то же, что и раньше – идти к своей цели. Вперед, не станем медлить.
– У меня прямо прилив силушки от твоей чудненькой речи приключился, – хохотнул Трехручка.
– Идем, идем, – проворчала Селия. – Только умолкните оба. Вы меня безумно раздражаете.
Путешественники двинулись дальше вверх по горному склону. Переставляя ноги, вязнущие в рыхлом снегу, Полулунок размышлял, сумеет ли он исправить ситуацию. Успеет ли добраться до намеченной цели раньше, чем Закхард со своими головорезами утопит все города в крови. Сможет ли магия северного волшебника обезвредить Объединенную Конфедерацию и среднегорцев разом, или одного желания для этого окажется недостаточно. Но сколько Халфмун ни пытался убедить себя в том, что все будет хорошо, все успеется и все сможется, бремя вины на его душе с каждым шагом становилось все тяжелее и тяжелее.
13
Халфмун не ожидал, что переход через горы будет простым, но он не был готов и к половине тех трудностей, которые выпали на этом пути.
Вскоре после ухода из лагеря среднегорцев Трехручка, переусердствовавший с прихлебыванием настойки кутси, потерял равновесие и кубарем покатился прямо в разверстую пасть глубокого разлома. Полулунок бросился следом за ним и успел схватить товарища за руку, когда до обрыва оставалось не больше пары метров. Пьяный Трехручка отделался легким испугом, но поставил Халфмуну в вину, что из-за его нерасторопности лишился заветного бочонка, который таки улетел навстречу острым скалам. Сам же Халфмун, катясь по склону, серьезно ушиб голень о скрытые под снегом камни. Нога юноши распухла, наступать на нее было нестерпимо больно, но он не смел замедлить ход, стремясь преодолеть хребет раньше, чем закончатся припасы.
Хромота Халфмуна вызвала приступ безудержного веселья у Селии. Глядя на него, девушка так хохотала, что сама чуть не свалилась в пропасть. Помогая ей взобраться на склон, Полулунок подвернул вторую ногу, отчего дальнейшее движение для него окончательно превратилось в сплошную пытку, но он не позволил себе даже издать стон, чтобы не провоцировать Селию.
По ночам Халфмун, мучимый холодом, болью в ногах и чувством вины, лежал без сна и тихо скрипел зубами. Чтобы отвлечься, он думал о финале путешествия и том счастье, которое подарит миру, избавив его от кровожадных среднегорцев и сил Объединенной Конфедерации. Представлял себе восторженный взор Селии, обращенный на него, воображал вкус ее поцелуя и жар объятий. Когда же приступы боли были особенно сильны, и сосредоточиться на фантазиях о будущем не удавалось, Поулунок вспоминал минувшие дни, проведенные в тихой Бобровой Заводи. Халфмун пытался припомнить лица отца и матери, но его мысленному взгляду являлись лишь смутные образы. Зато лицо Унии Небосклон представало перед ним настолько живо, как будто бы и впрямь была рядом во плоти. Уния улыбалась, и улыбка эта казалась юноше настолько родной, что все тревоги и страхи улетучивались, и ему удавалось ненадолго забыться дремотой.
За пять дней пути Халфмун и его спутники достигли вершины перевала, а еще через четыре дня спустились достаточно для того, чтобы сквозь окутывающую гору дымку можно было разглядеть то, что располагалось у ее подножья.
– Какая странная долина, – сказала Селия, глядя вниз на тянущееся до горизонта серо-стальное полотно, играющее тусклыми бликами.
– Это не долина, – Полулунок почувствовал, как к его горлу подкатывает ком. – Это море.
– Я никогда не была на море, но всегда хотела, – глаза Селии загорелись.
– Приятненький сюрпризик, ничего не скажешь, – Трехручка поежился. – Сразу утопитесь, или побарахтаетесь для приличия?
– На берегу наверняка должен быть город, – взяв себя в руки, сказал Халфмун. – А в приморских городах, я слышал, обычно бывают порты. Мы найдем город, отыщем порт, узнаем, какой корабль ходит через море, и продолжим путь.
– Городочек-то я уже вижу, – Трехручка показал пальцем на облачка дыма, закрывающие клочок береговой линии. – Только в таких миленьких городочках, как я заметил, хорошим тоном считается чужаков на голову укорачивать.
– Я проберусь в город незамеченным. Разузнаю, что к чему, и вернусь к вам, – предложил Полулунок.
– Вот уж нетушки. Дурочке этой ядерной лапшу на стакан вешай, а со мной фокус не пройдет, – заявил Трехручка. – Сядешь весь из себя красивенький на кораблик, и поминай, как Халфмунчика звали.
– Сам ты дурочка. Полулунок нас не бросит – он даже на это неспособен. Впрочем, если хочешь рисковать своим отвратительным стаканом, я тебя отговаривать не собираюсь, – сказала Селия.
– И рискну, не сомневайся. Пойдем, Полулунушка, разведаем, почем в здешних местностях фунт лиха. А эта ледя пусть тут в одну физиономию сопли морозит.
Несмотря на протесты Трехручки, прежде чем отправиться в город, всю еду, что была, Халфмун оставил Селии. Так же для нее Халфмун перед уходом нашел уютный маленький грот и отдал девушке свой плащ.
– Я вернусь и принесу хорошие новости, – пообещал Поулулнок.
– Лучше бы ты с ванной горячей воды вернулся, – сказала Селия и с головой укрылась теплым плащом.
В обществе Трехручки Халфмун не стеснялся хромать, а идти прихрамывая ему, на удивление, показалось значительно легче. Спустившись с горы, товарищи оказались на широкой дороге с указателем «Метроград – мировая столица моды».
– Тю, можно не прятаться, и смело шуршать в город, – сказал Трехручка.
– С чего ты взял?
– Это ж Метроград, я о нем еще в Экстраполисе наслушался. Людишки там такие живут-поживают, что они нас и без всяких пряток не заметят.
– Они слепые все что ли? – удивился Полулунок.
– Мой папаша говорил, метроградцы так высоко носы задирают, что кроме собственных носов ничего и не видят, – пояснил Трехручка.
– Ладно, пойдем в открытую, – прислушавшись к своим ноющим ногам, согласился Халфмун. – Но за Селией я вернусь только тогда, когда сам увижу, что в Метрограде безопасно.
