Евгений Павлович Молостов
Навстречу судьбе
Еще она говорила, что Иван Бахарев (однофамилец ее мужа) прожил очень долгую жизнь. Последнее время жил где-то в Москве у родственников. Когда М.И. прочитала ему его частушку, он удивился ее памяти. И по его щекам покатились непрошеные слезы.
Мы много обязаны в жизни успеть
Мечта всей его жизни
Николаю Федоровичу Захарову 53 года. Он поэт. К сожалению, до сих пор неизвестный даже в литературных кругах. Родом из Выксы. Рано лишился матери. Отец в дом привел чужую женщину. Она его и воспитывала. Когда умер отец, выставила его за дверь, сказав: «Здесь твоего ничего нет. Иди на все четыре стороны!»
В молодости кто-то деньги зарабатывает. Наживает квартиру, машину, дачу. А он по стихам с ума сходил. Встретились мы где-то в конце 60-х годов: Анатолий Алексеев, Владимир Смирнов, Иван Борькин и Николай Захаров. Посещали тогда в Доме журналистов поэтическую секцию, которую вела горьковская поэтесса Татьяна Кушпель. Из них я был самый старший. Но все мы одинаково в то время болели Сергеем Есениным. Виктор Кумакшев даже статью написал в «Ленинской смене» о Николае Захарове как об имажинисте. Видимо, в стихах у него было что-то такое.
Мы с Николаем первое время переписывались. У меня до сих пор хранятся его письма со стихами и рисунками. Он хорошо рисовал. Несколько раз заочно рисовал меня. Образование у него – средняя школа. После армии жил у нас в Нижнем Новгороде в общежитии. Затем в Мурманске. Работал бригадиром монтажников-высотников и шофером. Вербовался. Рыбачил на море (шкерил рыбу). Кажется, поездил. Повидал жизнь. Набрался смелости. Но нет. Слишком скромный он человек. Такие люди в наше воровское (или, как поскромнее выразиться, – суматошное) время не выживают. Их или давят на дороге жизни или они остаются на обочине ее и спиваются.
Лет семь назад Николай Федорович прислал мне письмо. В нем говорилось, что живет теперь с бомжами. Ходит на поденную работу. Прописки нет. И котомку со стихами таскает с собой. Когда работал шофером, хранил ее в гараже, т.е. в своем ящике для рабочей одежды. Ящик у него не раз подламывали. Стихи, как ненужный мусор, выкидывали, потом кто-то, жалея, возвращал их ему. В последние годы особенно пристрастился к вину. А совсем недавно по телефону сообщил мне, что находится на Автозаводе в наркологическом диспансере – лечится от вина. Я ездил к нему, дал немного денег. Купил толстую тетрадь, ручку. Только пиши.
Здесь привожу одно из его стихотворений:
Мы много обязаны в жизни успеть,
Но еле плетемся за веком.
Пусть песню свою мы не сможем пропеть,
Но надо дожить человеком.
Есть много на свете печальных картин,
А эту я чувствую строже.
Бесцельно вот так – доживешь до седин
И дрожь пробегает по коже.
Стихи Николая Захарова – это мечта всей его жизни.
15.05.2002г.
Импровизированный концерт
В городе Вязники Владимирской области, на родине поэта-песенника Алексея Ивановича Фатьянова, каждый год летом проводятся праздники в его честь. Читают стихи, поют песни. В городском парке в 1978 г. была специально сооружена большая площадка с видом на заречье, реку Клязьму. Она так и называется Фатьяновской. На ней выступают не только местные поэты и художественные коллективы, но и гости из разных уголков России. И слушателей собирается не одна тысяча.
Двадцать первого июля сего года, накануне Фатьяновского праздника, я и несколько нижегородских поэтов приехали в Вязники, чтобы походить по старым улицам города (нынче ему исполнилось 223 года), посетить краеведческий музей, музей песни ХХ века, поглядеть на другие достопримечательности, связанные с жизнью известного поэта. А на другой день послушать с эстрады стихи и песни самих вязниковцев и гостей города. В этом Фатьяновском празднике поэзии и песни принимал активное участие и наш земляк – поэт Борис Селезнев.
Накануне торжеств, вечером, мы подошли к Фатьяновской площадке, и после разговора с молодежью нашу поэтессу Татьяну Панченко попросили с эстрады почитать стихи. Затем туда поднялся автор-исполнитель своих песен Владимир Мельков. Он начал играть на гитаре и петь:
Что может быть прекрасней
Осеннего ненастья?
В нем песня светлой грусти
звучит еще сильней.
Забудутся напасти.
Я вспомню: «Было счастье».
Захочется согреться стихами
от друзей.
Из строчек брызнут звуки.
Избавят нас от скуки.
Друзей моих поэтов
волшебное шитье.
Нам мир стихов и песен
Приносит равновесье
И озаряет светом
унылое житье.
А за окном приметы,
Воспетые поэтом:
«Очей очарованье –
унылая пора».
И капелькой на ветке
Висит совсем некрепко
Бекетовская осень
на кончике пера.
На скамеечках сначала разрозненно сидели и слушали молодые девушки, парни да несколько милиционеров, которые следили за порядком. Затем слушатели стали подходить ближе и просить нижегородца продолжить свои песни. Аплодисменты не стихали на этом импровизированном концерте.
Я исполнение песен Владимира Мелькова слушал впервые и, как остальная публика, воспринимал их с удовольствием.
Мелькову 46 лет. Родился и живет в Нижнем на ул. Бекетова. С 16 лет пошел работать на завод радиоизмерительной аппаратуры (РИАП). Там трудился фрезеровщиком 28 лет. Уволился, потому что три года не платили зарплату. Сейчас, вот уже четвертый год, место его работы – опытно-механический завод «Горьковский». Песни начал писать в зрелом возрасте. Их у него уже около сотни.
Я был рад поездке в фатьяновские места и открытию для себя нового самодеятельного таланта.
7 августа 2001 г.
О Федоре Ларюшкине
В июле 1996 года, когда у меня вышел первый сборник стихов, я позвонил по телефону домой Федору Федоровичу Ларюшкину, хотел поделиться с ним своей радостью. Трубку взяла его жена (ныне тоже покойная) Анна Гордеевна и печальным голосом сообщила: «Федор Федорович 17 января этого года скончался». Я был глубоко потрясен таким неожиданным известием.
Казалось, недавно я видел Ф.Ф. Ларюшкина, разговаривал с ним. Читали друг другу стихи. На вид он был крепок и полон энергии. И вдруг такое случилось…
Федор Федорович Ларюшкин родился в селе Мотызлей Вознесенского района в 1921 г., девятого июля.
Вскоре после окончания десятилетки (сентябрь 1940 г.) его призвали в армию. Там и застала его война. Воевал на 2-ом Украинском фронте. (Кстати, Анна Гордеевна – тоже участница войны). Был командиром орудия. Звание имел старшего сержанта. В мае 1944 г. его приняли в ряды ВКП(б). К концу войны и после войны (1945 – 1946 гг.) исполнял обязанности комсорга полка. Награжден орденом Отечественной войны 2-й степени и медалями «За отвагу», «За взятие Будапешта» и «За Победу над Германией».
После войны (1948 – 1950 гг.) он закончил Горьковскую двухгодичную партийную школу. С 1954 – 1963 гг. работал редактором кстовской газеты «Знамя коммунизма», которую в дальнейшем переименовали в «Маяк».
Где-то в конце 50-х годов я послал ему туда свои первые стихи (редакция находилась тогда в церкви старого Кстова на берегу Волги). Федор Федорович прислал мне письмо, в котором писал, что у них при редакции в определенные дни собираются начинающие стихотворцы и что он сам тоже увлекается стихами. И пригласил меня на очередное литзанятие.
Время стерло из памяти многое, но не забыть того, как я преображался душой, когда входил к нему в редакцию. Как очищался мыслями и чувствами, когда слушал стихи незнакомых мне авторов. Тогда впервые я увидел там (настоящего) нашего нижегородского поэта Александра Петровича Зарубина. Он изредка приезжал на эти занятия и давал свои наставления молодым поэтам.
Святые воспоминания. Я до сих пор берегу небольшой сборник стихов, изданный в 1958 году под названием «Первое слово», в нем представлены стихи членов того литературного кружка. Книга была подарена мне одним из авторов Алексеем Савиновым, учителем Ново-Ликеевской вечерней школы.
Хочется представить здесь одно, на вой взгляд, замечательное стихотворение Федора Ларюшкина из этой книжки в связи с пятилетием его кончины.
Листок с березы пал и дрогнул,
как живой,
Как будто бы опять туда хотел
подняться.
Но нет. Лежит. Другие за него
На ветках будут жить
и волноваться.
Придет пора, и их настанет срок:
В грязь упадут они монетой
медной…
Как не хотел бы я,
чтоб как листок,
Вот так свалиться и пропасть
бесследно.
15.09.2000 г.
Его приют с видом на Волгу
Осенью 1979 года Федор Григорьевич Сухов посетил наше поэтическое занятие, проводимое Виктором Кумакшевым в Доме ученых. Он недавно вернулся из Волгограда, купил у себя на родине, в селе Красный Оселок, избу и жил с новой семьей. В Горький приезжал редко. Он в то время пользовался большой популярностью. Нашей поэтической группе было интересно поближе познакомиться с ним. Беседа затянулась. Разошлись поздно.
Получилось так, что домой мы пошли с ним в одном направлении. Погода стояла теплая. На темно-синем небе между редких облаков шевелились, как живые, звезды.
В сером костюме, удивленно улыбающийся, с аккуратно зачесанной прядью темных с проседью волос, Федор Григорьевич выглядел тогда молодцевато, шагал легко и свободно, разговаривал тепло и искренне.
Я был очень обрадован, когда узнал, что он также горячо любит поэзию Есенина. И мы с ним почти всю дорогу проговорили о есенинской судьбе и его отношении к Богу. Я прочитал строки Есенина:
…Стыдно мне, что я в Бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.
Сухов с задумчивостью проговорил: «Может быть, так трагично и кончилась его жизнь, что он отошел от Бога?»
На прощание Федор Григорьевич дал мне свой адрес. Сказал – «Приезжайте, я всегда рад гостям!»
Работа и другие обстоятельства крепко связывали меня по рукам и ногам. Лишь в 1988 году вырвался впервые на родину Федора Григорьевича Сухова.
На автостанции на пл. Лядова у кассы молодой мужчина, узнав, что я еду в гости к поэту, прочитал наизусть одно из суховских стихотворений:
Село мое Красный Оселок
Стоит на высокой горе,
Явились сюда новоселы
Еще при великом Петре.
Когда я приехал к Федору Григорьевичу и рассказал ему об этом, он, благодарно улыбнувшись, воспринял это как должное.
Что характерно, Сухов родился и рос на крутой и высокой горе, с которой видна Волга, а Сергей Есенин – на такой же высокой горе, где видна Ока. Когда я нахожусь в Красном Оселке и с горы смотрю на Волгу, я всегда вспоминаю село Константиново Рязанской области, родину Есенина, и реку Оку с ее такими же, как у Волги, необъятными далями.
Сделаю оговорку, что в селе Красный Оселок, которое «стоит на высокой горе», Федор Григорьевич только родился.
В одном стихотворении он пишет:
Наш старый дом сгорел.
Поставлен новый,
На каменную поднят кладовую
Наш новый дом.
А кладовая,
Она от дома старого осталась.
А что еще осталось? Только
память.
Я этой памятью дышу, живу…
Голодный март 22-го года,
По-старому – начальный день
весны,
И в этот день явился я на свет…
Там сейчас на этом доме прикреплена мемориальная доска, увековечившая память Федора Григорьевича Сухова. Но жил он в другой деревушке под названием Кругловка, что находится чуть далее Красного Оселка. Под горой. Тоже вдоль Волги, в живописном месте.
Принял меня Федор Григорьевич со всем радушием. На этот раз передо мной сидел человек уже преклонного возраста, повидавший на свете всего с избытком. И хорошего. И плохого… Хоть он и не обладал необыкновенным даром говорить, но речь его была всегда тиха и нетороплива, каждое слово емко, обдуманно и весомо. Даже когда его задевало за живое, и он вскипал, не терял самообладания.
Я спросил, с каких пор он стал писать стихи. Ответ был таков: «Пробовать начал годов с пяти-шести. А уже к 16–17 рассылал их по газетам и журналам. Даже в Москву посылал, там до войны издавался альманах «Молодая гвардия». Редактировал его поэт Семен Кирсанов. Однажды оттуда получил коротенькое письмо: «Ваши стихи оставляем для сборника молодых поэтов». Но война помешала этому сборнику увидеть свет. Тогдашние стихи не помню наизусть, но по смыслу они были о природе. Ближе к есенинским. Удивительные образы его были для меня доходчивы и натуральны».
Я спросил Сухова: «А как понять Есенина, где он пишет: «Я лиры милой не отдам ни другу, ни жене»?
Федор Григорьевич воскликнул: «О, творчество – это таинство каждого поэта, и посторонний ничего об этом не должен знать, как у верующего в Бога!»
Я сказал Сухову: «Говорят, в 20-х годах к нам в Нижний приезжал Маяковский. Выступал со своими стихами в драматическом театре».
– Я не люблю Маяковского, – был ответ.
– Почему?
– А за что его любить? За построенный в боях социализм? Поэты нашей эпохи – это Исаковский, Прокофьев и Твардовский. Твардовский понял ошибку своей молодости. И Теркин на том свете поправил своего Теркина на фронте. Из всех писателей выделяется Платонов. В «Чевенгуре» он всю нашу глупость описал. Это произведение – как «Дон-Кихот». А.И. Солженицын – личность героическая, исклю¬читель¬ная и неподкупная. Это самый крупный писатель. Каждой эпохе, каждой стране поэты и писатели нужны, как воздух…»
Я неоднократно бывал у Ф.Г. Сухова, и всякий раз, когда уходил из Кругловки домой, он провожал меня до конца деревни. В последний раз аж до самого шоссе, до остановки «Асташиха». Никакие уговоры не помогали. Не знал я, что на сердце у него было. Дождь начал моросить, а мы стоим голосуем, чтобы мне уехать. И когда проезжали автобусы, не останавливаясь, а Федор Григорьевич у края дороги стоял с поднятой рукой, мне вспомнились строки из его стихотворения:
Стою. Голосую. Никто не сажает.
Никто-то не видит, не слышит меня.
И мне стало стыдно. Я подумал, если б шоферы знали, что этот настойчиво голосующий, по-деревенски одетый – редкостной души человек и знаменитый поэт из села Красный Оселок Федор Григорьевич Сухов – остановили бы обязательно.
Теперь поэта с нами нет, но остались его неповторимые стихи и повесть-эпопея «Ивница». Когда я их читаю, как будто душевно беседую с ним.
Похоронен Федор Григорьевич по его просьбе не на самом кладбище, которое расположено при церкви Николая Чудотворца, а рядом – на склоне крутой и высокой горы Красного Оселка. С видом на Волгу.
14 марта 2002 г.
Новая поездка в село Константиново Рязанской области – на родину Сергея Есенина
Весной, лишь только наступили первые теплые деньки, менеджер туристического агентства «Школьные каникулы» С.В. Туманова побывала в ряде школ Московского района, познакомила старшеклассников и учителей с интересными маршрутами. С удовольствием откликнулась на ее предложение дирекция школы № 64. Учитель истории Т.А. Желанова и литератор З.С. Фролова, посоветовавшись со своими учениками (9 и 10 классы), выбрали путь неблизкий, но очень интересный – село Константиново Рязанской области, родину Сергея Есенина.
Несколько мест в автобусе оказались свободными. И мы – поэтесса Т. Панченко, поэт Б. Селезнев, бард В. Мельков, А. Алексеев и автор этих строк, давно мечтавшие посетить родину замечательного русского поэта – с удовольствием поехали с ними. Вместе со мной поехала дочь со своими детьми и их подружками – все они ученики школы № 24 Советского района, а моя дочь – учительница этой школы.
Мы выехали из города ненастной ночью. А солнечным утром под звонкое пение птиц, раздававшееся по обе стороны леса, уже подъезжали к Окскому мосту, что стоит перед самым городом Рязанью. Здесь возвышается стела с датой: 1095. Это год основания города. Из окна автобуса проплывали мимо нас до чистоты изумрудной умытые дождями зеленые луга. На расстилавшейся сочной зелени – пасущийся табун коней и стадо коров. Все как при жизни поэта. Рязанская область в России – чуть ли не единственная, где еще сохранилось коневодство. Невольно вспомнились стихи Есенина:
Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь.
Через некоторое время мы прибыли в Рязань. У гостиницы «Ловеч» (так называется город в Болгарии – побратим Рязани) нас встретил экскурсовод и повез в село Константиново. Всю дорогу мы любовались исконно русскими пейзажами средней полосы России – широкими полями, перелесками, одинокими березами и ветлами. И вновь всплывали в памяти есенинские строки:
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
По пути экскурсовод с гордостью рассказывал нам о древней и юной рязанской земле, что дала миру немало удивительных людей – Пирогова, Мичурина, Павлова, Есенина и других. Несмотря на разрушительные войны и все неурядицы, творящиеся в стране, этот край строится, молодеет и экономически развивается с каждым годом.
Помолодело и окрепло село Константиново. Мне довелось побывать здесь ровно тридцать лет назад. В то время на широкой улице села в ненастные дни были большие лужи и непролазная грязь, которую я из любви к поэзии Есенина даже не замечал. Теперь об этом напоминают лишь старые черно-белые фотографии. Нынешней весной я открыл для себя уже новое Константиново: центральная дорога заасфальтирована, вместо луж и грязи – широкий луг с цветущими одуванчиками. Дом и амбар, которые с течением времени пришли в ветхость, заново отстроены всего лишь несколько лет назад, с такою же точностью, как старые. Рядом с домом-музеем С.А. Есенина по-прежнему стоит бюст поэта. Теперь его обступили березы. Здание, которое раньше было клубом, в настоящее время перестроено в научно-культурный центр. Еще один музей – литературный – находится в бывшем доме помещицы Лидии Ивановны Кашиной, которая послужила прототипом образа Анны Снегиной.
В каждом музее очень много фотографий самого поэта, его друзей, учителей. Много различных документов и вещей, связанных с его жизнью и творчеством. Немало интересных фактов и подробностей из жизни С.А. Есенина поведали нам экскурсоводы.
Одна местная жительница сказала мне, что в последние несколько лет очень мало людей приезжало в их село. И лишь с прошлого года потоки экскурсий возобновились с новой силой. (В семидесятые годы родину С. Есенина посещали до девяноста тысяч человек в год). Наш приезд совпал с Международным днем музеев. Прибыли экскурсии из Москвы и других городов. Праздник отмечался чтением стихов.
Быстро бежит время. За тридцать лет молодые березки у дома Есениных превратились в зрелые деревья. Особенно постарел и потрескался тополь, который посадил сам поэт. Тридцать лет назад я сфотографировал около него свою девятилетнюю дочь, а теперь возле него сфотографировались уже ее дети: одной – 14, другой – 19 лет.
Многие из нашей туристической группы заново открыли для себя поэтический мир Есенина. И я осмотрел все как будто заново. С радостью сфотографировал сельскую церковь, которую разрушили при советской власти, а ныне восстанавливают. Сфотографировался с моими земляками-поэтами, с дочкой и внучками. Анатолий Александрович Алексеев, наш нижегородский «морж», большой поклонник поэзии С. Есенина, искупался в Оке (при температуре 15 градусов), в местах, где когда-то в детстве и юности купался сам поэт.
На обратном пути экскурсоводы познакомили нас с городом Рязанью, с его великолепным кремлем и многими другими достопримечательностями.
Поездка на родину великого русского поэта понравилась всем – и взрослым, и детям. Каждый вынес из нее что-то свое. А по дороге домой снова вспомнились строки любимого поэта:
Восхищаться уж я не умею,
И пропасть не хотел бы в глуши.
Но, наверно, навеки имею
Нежность грустную русской души.
Заодно мне здесь еще хочется сказать вот о чем. Около полвека я читаю стихи Сергея Есенина. За этот период времени много раз издавались они. И в стихотворении: «Клен ты мой опавший, клен заледенелый» издатели в каждом издании допускают ошибку в пятой строке:
И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,
Утонул в сугробе, приморозил ногу.
Правильно будет:
И, как пьяный сторож, не найдя дорогу,
Утонул в сугробе, приморозил ногу.
Будем надеяться, что в следующих изданиях они исправят ее.
28.05.2002 г.
Сергею Есенину
В краю негромкого селенья,
Где все березы под окном,
Растет малыш на удивленье –
Голубоглазым васильком.
Подвижный в играх деревенских,
Другим ребятам не чета,
Он уйму песен знает детских
И много книжек прочитал.
И не гадает мать родная,
Что через много зим и лет
На резвой тройке, пыль вздымая,
В село примчится сын-поэт.
Уже пройдя истоки грусти,
С тоской в глазах не по годам,
Он прозвенит как песнь над Русью,
Поскольку песней станет сам.
Николай Захаров
А это уже мое стихотворение:
Сергею Есенину
Ты юношей начал душою терзаться
И бремя раздумий нести,
Чтоб лире своей безраздельно отдаться,
Ей в жертву себя принести.
Твой разум был к истине волен стремиться,
С любовью мечтать и искать.
Дремавшие души в родную столицу
Шел словом живым пробуждать.
С своим добродушным улыбчивым взглядом,
Вперед устремляя шаги.
С тобою не только друзья были рядом –
Еще и, к несчастью, враги.
Успехи твои их ужасно бесили.
Они не умели любить.
Нашли лишь, от зависти и от бессилья,
Единственный выход – убить.
И смерть твою трусы решили ускорить.
А ты, сожимая кулак,
Чтоб нервы больные свои успокоить,
Ходил «причащаться» в кабак.
Порою был пьяным. Но мыслил ты ясно.
Душа – пребывала в крови.
Любя свою родину нежно и страстно,
Ты людям пел песню любви.
Но песня осталась твоя недопетой
И дверь не закрытой в кабак.
У нас на Руси убивают поэтов,
Как будто бродячих собак.
