Евгений Павлович Молостов
Навстречу судьбе
И пост он занимал высокий
Меня некоторые спрашивают, откуда беру темы для написания стихов. Расскажу один давний случай.
В молодости мать меня всегда ругала, когда выпью или с кем-то подерусь. И ставила в пример нашего председателя сельского Совета А. Сорокина. «Вот на кого надо равняться, – говорила она. – Мужчина партийный, добрый, отзывчивый и дисциплинированный. Выпивает только по праздникам. Увидит пьяных, обойдет их. Боже упаси, чтобы с кем-то затеял драку. Был когда-то бригадиром в колхозе, а теперь вот работает председателем сельсовета, старателен. Говорят, скоро его повысят в должности, переведут в замы председателя райисполкома». На это я матери отвечал: «А ты помнишь, мне говорила, что одна пожилая женщина, перед тем как поехать на базар с красной смородиной, зашла к нему в сельсовет и попросила у него несколько старых газет, чтобы делать из них кульки для смородины, и он ей назначил цену: два куриных яйца за одну газету. Где же тут его доброта и отзывчивость? Ну, хотя бы они нужны ему были эти газеты. Он ими подтопок растапливает зимой, а летом они валяются на полу да пылятся на полках». Мать, естественно, начала его оправдывать, дескать, может быть, он тогда пошутил. А если это была и правда, то зазорного в этом ничего нет: скупость не глупость.
Тогда я в своем колхозе работал в бригаде плотников, строили мост через реку Рахму. Погода была осенняя, ненастная. Когда нас заставал дождь, мы прятались в рядом стоящий стог сена. Однажды при возвращении с работы домой мне встретился А. Сорокин. Увидев на мне прилипшие сенинки, ухмыляясь, проговорил: «Улики-то надо убирать». Он подумал, что я воровал сено. Ответил ему: «Не суди по себе!» Его ехидная улыбка сразу сошла с лица.
Вскоре мне предложили вступить в комсомол. Я не отказался. Комсомольский билет всегда стал носить с собой. Как-то вызвали меня в военкомат. Но прежде чем туда явиться, нужно было зайти в сельсовет и взять там какой-то документ. За давностью лет я забыл, что это был за документ, но хорошо помню, что товарищ Сорокин с меня потребовал оставить ему какую-нибудь вещь взамен. У меня тогда с собой ничего не было, кроме комсомольского билета, и я его спокойно, ничего плохого не подозревая, оставил председателю. Не знал, что комсомольский билет – очень важный документ, и его ни за какие ценности не отдают в чужие руки.
Товарищ председатель сельского Совета воспользовался моей оплошностью и сообщил об этом в райком комсомола. Вскоре меня из комсомола исключили. Тогда я и написал вот это короткое стихотворение, которое нигде не публиковал:
Сорокину
Он занимает пост высокий,
Хотя ума, как у сороки.
Но, несмотря на ум сорочий,
Он жаждет новых полномочий.
Прошло какое-то время. В замах председателя райисполкома Сорокин так и не побывал, а вскоре и с должности председателя сельсовета его убрали.
От Рождества Христова до крещения гадают все, кому не лень
Я однажды сказал своей супруге, что гаданье – очень интересное развлечение для молодежи. «Оно кажется развлечением на первый взгляд, – услышал я в ответ. – Гадание – это дело житейское, серьезное». И рассказала мне следующее:
«В раннем девичестве я про многие гадания слышала. Но всегда боялась их. Мне одна бабка наговорила, что при гаданиях нужно строго соблюдать все правила его, иначе может вмешаться злой дух, и накличешь себе беду. И я во избежание злого духа выбирала самые простые гадания, потому что погадать-то страсть как хотелось.
Один раз утром мама пекла блины. Я взяла один. Залезла на чердак. У блина откусила середку и через его отверстие смотрела в чердачное окно. Первым прошел сосед, его звали тоже как тебя – Евгений».
«Ну это же случайность!» – возразил я супруге. «Нет, – ответила она. – Двух случайностей не бывает». И рассказала мне еще один случай:
«Мы с девчонками снимали валенки (я забыла с какой ноги: правой или левой). И каждая кидала свой сапог через голову. Упавший мой валенок показал своим носом именно на вашу избу. Мне подружки сказали про тебя, но я тогда не взяла это во внимание, потому что гадала на своих ребятишек-ровесников, а ты был старше меня. Только позднее я убедилась, что гадание – это разгадывание своей судьбы».
1964 г.
Культурное пастбище
В свою деревню Ново-Покровское я теперь хожу только в гости к родным, обычно через деревню Афонино. И мне невольно приходится видеть с горы наши поля, которые бывший губернатор-реформатор Б.Е. Немцов во время своего правления областью раздал под сады. Вроде бы благое дело сделал, но прошло более десяти лет, а земля до сих пор стоит в запустении. Только на некоторых участках (поближе к Нижнему Новгороду) виднеются коттеджи. В основном же растет сорняк. Местами даже появилась густая поросль березняка и других деревьев и кустарников.
В этом году я пошел на праздник Святой Троицы через деревню Кузнечиха. И увидел рядом большое поле чистым и зеленым, как изумруд. На нем паслось совхозное стадо. Подъехавший на легковой машине инженер-механик (он же и бригадир отделения) Александр Иванович Пальгуев пояснил мне, что поле засеяно ползучим клевером и райграсом. Семена этих сочных и питательных трав привезли из Канады. Чтобы у коров не сбавлялись надои молока, каждые три дня место выпаса меняют.
По периметру каждого участка на высоте восьмидесяти сантиметров виднелся провод от солнечной батареи, который заменяет … пастуха. Коровы настолько приучились, что за метр не подходят к нему. Боятся – ударит током.
Траве не дают осеменяться, иначе она пропадет. Ее скашивают под ноль. Через двадцать дней она опять вырастает свежая, сочная.
Невдалеке на культурном пастбище виднелась подвезенная бочка с водой для питья животных. На вопрос: «Давно ли стадо пасется таким методом?» – Александр Иванович ответил, что третий сезон. Еще я поинтересовался у него, к какой организации они теперь относятся. В ответ услышал: «Наш бывший колхоз имени 22 партсъезда с 1971 г. стал называться совхозом “Пригородный”, отделение учхоза “Новинки”. И мы с тех пор подчиняемся Нижегородской сельхозакадемии. А сельхозакадемия – Москве».
Я с удовольствием сфотографировал культурное пастбище. Коров на нем и солнечную батарею.
Капризная весна 1999 года
Из дневника садовода
Весна 1999 года пришла неожиданно рано. В конце февраля уже прилетели грачи. Душа радовалась скорому ее приходу.
С 26 марта и почти все апрельские дни стояли теплые. Мы с женой дождались, когда на участке более-менее подсохло, выбрали время и приступили к копке. С 18 апреля (на улице плюс 20) у нас в котельной в связи с повышением температуры воздуха котлы на день начали отключать.
В огороде сначала посадили несколько штук свеклы и моркови на семена. В парник (под пленку) посеяли семена поздней капусты. Подрыхлили почву вокруг виктории, удобрили ее коровяком.
19 апреля у котельной вовсю зацвела мать-и-мачеха. Появились одуванчики. В перелеске из-под прошлогодней листвы вылезли и зацвели медуницы, по которым ползали шмели.
Температура воздуха – плюс 24 градуса. Чтобы не пересохла земля, мы с женой торопились все успеть. С 23 по 28 апреля посеяли чернушку, морковь, сельдерей, петрушку, салат, репу. Посадили лук-севок, свеклу, горох. И раннюю капусту. В эти солнечные дни селекционеры вспахали поле, проборонили и посеяли на нем овес.
28 апреля термометр показывает плюс 26 градусов. 29 апреля в посадках и перелесках распустились березы и тополя. Расцвела черемуха. Но вечером все небо обложили тучи. Хотя красоту природы они не испортили. На западной стороне медленно спускалось солнце, а на юго-восточной поднималось другое светило – полная Луна. Они то и дело выныривали из-за туч. И это воспринималось с восхищением.
30 апреля резко похолодало. Праздничные дни (1 и 2 мая) люди надеялись использовать для копки и посадки овощных культур, но это им не удалось. Шли дожди со снегом. Второго мая моей супруге позвонила подруга из поселка Запрудное и сказала: «А у нас нет ни дождей, ни снега. Мы собираемся в огород». Через час снова звонит: «У нас дождь хлещет с градом. Прибежали из огорода».
3 мая первый раз в жизни видел, как на белый цвет черемухи с неба падали белые снежинки. Но они быстро таяли, поскольку температура воздуха была плюс 4 градуса. Зато по утрам 4 и 5 мая было минус два градуса (в котельной даже разожгли котлы). Пришли на свой участок, а там кисти красной и черной смородины прихвачены морозцем. Вот тебе и ранняя весна! А у нас все посажено. Это называется – перестарались. Вынуждены были покрыть бумажными пакетами раннюю капусту, пленкой – две грядки со свеклой и одну грядку с луком-севком. На пленку постлали еще соломы. Боялись, чтобы свекла не вымерзла, а лук не пошел в стрелы. Жаль будет не трудов своих (нам уж не привыкать весь свой век гнуть спины), а семена, которые все израсходовали.
Шестого мая возвратилось тепло. Мать-и-мачеха отцвела. Прибавилось одуванчиков. В небе появились белые облака, как на бескрайнем поле копны хлопка.
На седьмое мая утром температура воздуха снизилась до плюс одного. Ночью опять выпал снег. Он сплошь покрыл большое поле, засеянное овсом. А над ним пели жаворонки. Снег лежал на траве и цветах, на кустах и деревьях. Пионы и декоративные маки только что вылезли из земли. Эти цветы многолетние. Им не страшны ни заморозки, ни снег. Необычайно трогательно было смотреть на распустившиеся кисти черемух, покрытые снегом… Ближе к обеду солнце вырвалось из пелены облаков, и весь снег растаял. Молодая листва от чистых капель, оставшихся после таяния снега, заблестела.
Ранним утром девятого мая термометр показывал минус четыре. Природа стояла в оцепенении. На своем участке потрогали землю, она была промерзлой на палец толщиной. В этот раз еще страшнее было смотреть на мерзлые кисти смородины и на заиндевевшие грядки. Ведь огород – спасение наше. Одна старушка успокоила нас: «Чернушка, морковь и свекла не боятся заморозков. И луку-севку ничего не будет, если он после зимы хорошо сохранился».
10 мая солнечно. К обеду ветерок стал уже не такой леденящий. Послышались голоса соловья и иволги. На поле заблестел клевер, посаженный под зиму. Кисти черемух не засохли и не отпали, как я предполагал, после всех заморозков, а, наоборот, висели свежими, как будто только расцвели. Кстати, этой весной из-за пасмурных дней и заморозков черемуха цвела намного дольше обычного. Вот кисти смородины, мне показалось, не сразу пришли в себя. Вишня еще не зацветала. Сирень тоже не распустилась, но некоторые листья ее морозцем тронуло. Они все лето провисели обожженными, как упрек нынешней капризной и норовистой весне.
После десятого мая посеяли астры, высадили луковицы гладиолусов. 20 мая посадили картошку, 21 – огурцы под пленку (в прошлом году их высадили шестого мая). Морковь и чернушка взошли с опозданием (через 26 дней), но дружно. Зря беспокоились мы и насчет свеклы. И лука-севка. И смородины. И всего прочего.
27 мая высадили сорок штук поздней капусты из парника и полсотни помидор (домашней рассады) в грунт.
29 мая опять передавали похолодание и местами заморозки. Но в этот раз они нас миновали.
P.S. В июне и июле было очень мало дождей, боялись, что совсем не будет урожая картошки. Молили Бога о дождичке. Но в августе месяце дожди залили. Только в конце месяца они прекратились. Не дождавшись, чтобы земля как следует обветрила, мы начали рыть картошку. Картошка была грязная (зря торопились). В сентябре и октябре погода установилась сухая. Стояла настоящая золотая осень. Лук, морковь, свеклу, а затем и капусту убрали вовремя.
О колдунах и ворожеях
В 1976 году я работал в гальванике завода им. Ульянова. Со мной рядом трудилась Зинаида Панкратова из деревни Бешенцево. Однажды пришла она на работу и стала мне рассказывать, и не только рассказывать, но и показывать на своей ноге синяки. «Это, – сказала она, – проделки домового. Ночью меня щипал». Я в то время был помоложе и не верил в нечистую силу, поэтому расхохотался и пристыдил ее: «Сейчас конец двадцатого века, а ты дурь городишь. В бабушкины сказки веришь». Но с течением времени пришлось услышать еще много не менее интересных рассказов. И тоже не от проходимцев, а от порядочных, добрых людей. Но обо всех долго говорить. Приведу только некоторые примеры.
У нас раньше, до войны, при выезде из деревни, в конце прогона, стоял деревянный крест. Старые люди вспоминают, что на том месте когда-то стояла молельня. И вот, бывало, когда жениха с невестой везли венчать в Высоковскую церковь (наши деревенские там венчались), их лошадь дальше этого креста не шла. Ее лупили плеткой, она вставала на дыбы и поворачивала назад. Дело доходило до слез невесты, до расстройства свадьбы. Жениху приходилось идти к нашему деревенскому колдуну Ивану Каржихину и приглашать его на свою свадьбу. А колдун в ответ говорил: «Езжайте, езжайте, милые, все будет хорошо!» И действительно. После этого приглашения у молодых лошадь шла спокойно, как ни в чем не бывало. Дедушка Иван на свадьбы не ходил, но нет-нет да опять подшутит над кем-нибудь. И чтобы не было в пути неприятности, все молодые старались заглянуть к колдуну, пригласить его на свадьбу, прежде чем поехать в церковь венчаться.
Колдуны и ворожеи – это уж точно провидцы. На Бору их после войны полно было. Тогда у нас в деревне (чаще зимой) воровали коров. Бабы вынуждены были идти на Бор к ворожеям. И они точно называли того, кто крал, и предсказывали, через какое время найдется кража.
Вот факт. У нашей деревенской хозяйки однажды увели со двора корову. И ей, то есть тете Нине Кочневой, ворожейка с Бора сказала: «Через месяц твоя корова тебе сама попадется на глаза». И вот идет тетя Нина с базара с корзинками на плечах – картошку, лук, морковку носила продавать. Раньше с Мытного рынка мы ходили пешком через Лапшиху. В Замостье, где теперь кардиоцентр (только по другую сторону дороги), паслось лапшихинское стадо. И она увидела свою корову. «Смотрите, люди добрые, ведь вон корова-то моя стоит». И позвала ее: «Зорька, Зорька». Зорька замычала и побежала к хозяйке, то есть к тете Нине.
Спустя годы я ходил к Зинаиде Панкратовой (она теперь Пименова и живет в Вязовке), извинился перед ней за то, что я ей тогда не только не поверил, а еще вдобавок к тому обсмеял ее, когда она мне поведала о домовом.
Конечно, все люди разные, и нам, хоть кол на голове теши, мы все равно не поверим ни в какие таинства, пока не испытаем их на себе.
Неудачный роман
Однажды на Молитовском рынке, в местечке, где продавались гармони, я встретил давнего приятеля, отличнейшего гармониста Сашу. Его часто мужики брали с собой гармонь выбирать. У него на этот раз под глазом виднелся синяк, чего раньше такого я не замечал. Увидев мой удивленный взгляд, он тут же перед мной «отчитался», то есть рассказал мне всю историю, связанную с этим синяком.
«Дело получилось так, – начал он. – Меня с гармонью, естественно, и с чувихой моей (с женой то есть) пригласили на новоселье».
Мой приятель был выпивши, поэтому и рассказ его получался сбивчивым. Настроение его менялось на глазах: то он загорался радостью и шутил, то омрачался и начинал ругаться. И вдруг, понизив голос, со страстным лицом проговорил: «Короче, мне там в этот раз красотка наклевывалась. Ларисой звать, – и нервно добавил: – Но все сорвалось из-за моей… этой… стервозы…»
Я знал его жену, их обоих лад не брал со дня свадьбы. И не очень удивился, когда он принялся ругать ее на чем свет стоит, а чужую нахваливать.
«Вот, значит, когда мы гуляли, – с блеском в глазах и с плутовской улыбкой продолжал он, – эта Лариса уж очень плясала здорово. Весь пол у хозяев своими каблуками издырявила, а мне своими красивыми глазками изранила всю душу. Попляшет, попляшет, чарочку поднесет, закусочками разными угостит… Подмены-то не было. Я и шпарил на гармонике-то весь вечер один. И, понимаешь, не уставал. Она пот с моего лица сотрет, поцелует меня и опять в пляску. В глазах у нее будто сирень цвела, а вместо губ – малина спела. Поцелует, как меду в рот положит, губы как пламенем опалит. И к тому же еще внимательная. Сам знаешь, со своей-то живем всегда как кошка с собакой. Ну, на нее глаз-то и положил. Потом думаю: как же ухитриться завладеть ею. Смотрю, гулянье заканчивается, многие уходят домой. А некоторые остаются у хозяев. Стелют кто что, прямо на пол. И ложатся. Моя Лариса тоже легла… А жена домой рвется. Еле уговорил остаться. И легла она рядом с Ларисой. Думаю, очень хорошо. Раздвигаю их и ложусь посредине. Выключили свет. Моя, слышу, тут же, как лошадь, захрапела. Я, значит, к Ларисе поворачиваюсь, ласкаю ее. Приноравливаюсь. Она вроде не против, только шепчет мне: “Еще не все уснули, подожди маленько”. Ну, я и успокоился. Лежу. Жду, когда все заснут. Да и сам ненароком задремал. Проснулся, а она ко мне уже задом лежит. То ли я во сне на другой бок повернулся. Руку под платье, а она уже оголенная. Приготовилась, значит. Думаю, умница какая! Сам затаился. Не дышу. Сразу к делу приступаю. Чувствую, она положительно к моему решению относится. Чего, думаю, время тянуть. Сзаду приладился. Откуда моя мощь любовная появилась. Чужая женщина все-таки. Волосы мягкие, шелковисты. Тело упругое, нежное. Ягодички пухленькие, не как у моей макаки – два мосла. Думал, это для меня как подарок самой судьбы с неба свалился. Сладость и на душе, и по всему телу разлилась. Вцепился в нее как клещ и пыхчу, нашептывая ей дорогие моему сердцу слова: “Ласточка ты моя залетная! Утешеньице мое мимолетное!” Еще какие-то слова душевные говорил. Забыл. Только, помню, повторял: “Ларочка, Ларисочка! Слатулечка!” Тут эта… она… мне локтем ка-а-ак со всей силы мазданет в глаз. В глазу словно молния сверкнула и звезды посыпались. И змеиное шипение слышу: “Ах, ты, алкаш подзаборный! Какая я тебе Ларисочка? Вон ты о чем размечтался, харя твоя неумытая. А ну, собирайся домой!” Я, конечно, был в шоке. Это оказалась моя гюрза. Гадюка гробовая. А не Лариса».
Тут моего приятеля окликнул мужик гармонь испробовать, которую выбрал для покупки. И мы торопливо распрощались.
5.12.1998
В доме отдыха «Новый Афон»
В доме отдыха «Новый Афон», что стоит на середине горы черноморского побережья километрах в двадцати от города Сухуми в сторону Сочи, я отдыхал жарким летом 1977 года. Одним рейсом со мной из Горького прибыли еще несколько отдыхающих.
Читая потом записки святых отцов, я узнал, что Новый Афон – это святая гора. Бывший монастырь – церковь с жилыми помещениями. Правда, церковь в семидесятые годы не действовала, а бывшие монашьи кельи с чисто побеленными стенами и высокими потолками служили нам, отдыхающим, комнатами для проживания. В одну из них поместили меня, молоденького паренька из Подмосковья, любителя шахмат, и средних лет мужчину из города Бор, который с первых же минут стал называть меня земляком. Ему это, видимо, нравилось, и я его называл также – земляк. С земляком приехала его дочь Ирина, лет восемнадцати. Ее поселили в другом корпусе, женском. Она часто наведывала нас (скорее потому, что с нами был молодой человек) и рассказывала нам обо всех событиях, происходивших с ними или у них.
А «событий» у отдыхающих на юге всегда много, хотя по приезде в любую здравницу приезжающих отдыхать предупреждают, чтобы были осмотрительными и не всем доверялись. Но люди есть люди. Каждая (или каждый) думает: если что и случится, только не с ними! Ирина рассказала нам, что перед нашим приездом в Новом Афоне отдыхало несколько человек из России. Как-то из той группы глубокой ночью одну девушку завели в чащу, изнасиловали и сбросили в овраг. Говорят, она не убилась, но сильно была травмирована. Потом Ирина добавила (скорее всего, с чужих слов): «Южане – народ темпераментный, умеют постоять друг за друга; они не только у себя на родине ведут себя дерзко, но и у нас в России». На что земляк добавил: «Да, русские по сравнению с южанами люди не дружные, это точно».
И как бы в подтверждение этому вечером на танцплощадке произошла стычка между русским и абхазцами. В нашей группе был такой отдыхающий – таксист. Он, видимо, вечером, придя на танцплощадку подвыпивши, стал на публике вести себя вольно, что не понравилось местным завсегдатаям. Они собрались все вместе, отозвали его в сторону и спросили: «Кто ты такой?» – «Таксист, приехал из Горького», – ответил он. «Ты можешь за свои выходки схлопотать по физиономии». А он им в ответ: «А я могу дать сдачи». После краткого выяснения отношений один ударил его, и он действительно дал тому сдачи. Абхазцы были шокированы поведением русского смельчака и, о чем-то переговорив между собой, разошлись, словно ничего не случилось. Русских там было много, но ни один не подошел, не заступился, в том числе и мой земляк. Ирина на следующий же день высказала отцу свое возмущение по этому поводу. А он ей ответил: «Ты, дочь, не суйся в мужские дела, больше вникай в ваши, женские».
Таксист потом благодарил судьбу за то, что так легко отделался. При разговоре он пояснил, что погорячился. И с тех пор подружился со мной. Не ездил без меня ни в Сухуми, ни в Сочи, ни в Гудауту. И на танцы без меня не ходил. И вообще старался почему-то везде меня придерживаться.
Нас водили на экскурсии. Однажды на одну вершину горы к святому источнику, в который отдыхающие бросали монеты, а потом, набрав воды, умывались ею, чтобы быть счастливыми и помолодевшими. Еще водили нас в очень большую пещеру, показывали там причудливые известковые наросты (особенно внизу на стенках), так называемые сталактиты, освещаемые разноцветными огнями – огни сталактитам придавали особую сказочность. А когда там выключили свет, чтобы нам ощутить пещеру в темноте, одна женщина из города Павлово, самодеятельная поэтесса, высказала свою мысль вслух: «В такой темноте хорошо быть наедине с любимым». Нас водили посмотреть и на другие достопримечательные места. И к морю. Возле него рассказывали, что за морем (в Греции) существует такой же древний монастырь Афон и что по его принципу построили этот, добавив слово «Новый».
Но чаще всего наша группа ходила на пляж загорать. Однажды мы шли с таксистом с пляжа. По дороге зашли в кафе, выпили кофе. Затем, когда уже почти поднялись по лестнице на вымощенную булыжником площадь, увидели впереди симпатичного абхазца, среднего роста, лет 25-ти, щегольски одетого. Таксист мне шепнул: «Вот с этим щеголем я схватился на танцплощадке. Удивительно, – продолжал таксист, – когда он бывает дома. Ведь целыми днями околачивается возле женского корпуса, а вечером – на танцах. Всегда в выглаженной рубашке, при галстуке. И так, говорят, круглый год. Видимо, не работает. Родители, значит, хорошо обеспечивают?» Щеголь приятельским тоном, как ни в чем не бывало, проговорил, обращаясь к таксисту на ломаном русском полублатном жаргоне: «Ты до хаты канаешь? Пожалуйста, вызови Зину». Таксист пробормотал что-то, но, мне кажется, он так и не пошел ее вызывать.
Зина, молодая симпатичная женщина с экстравагантной прической, проживала рядом с нашей комнатой. Она дней пять тому назад заходила к нам, брала у меня самодельный самораскладывающийся ножичек. Я потом спрашивал ее подруг по комнате, зачем понадобился Зине нож. Они мне ответили: «Ей понадобились вы, а не нож». Я почему-то тогда не поверил. Увидев ее, изящную и шикарно одетую, я, смеясь, ей сказал: «Абхазию приехали покорять? Ну-ну, покоряйте!» Я ее переоценил. Она была наивнее, чем я думал. С первого же раза обожглась, согласившись идти на пару с этим самым щеголем.
Что он делал с ней, никому не было известно, только все знали, что с первой же встречи она сбежала от него, ища защиты хоть у кого-нибудь. Она напросилась к русским шоферам-перегонщикам. Несколько дней ночевала у них. Затем и уехала вместе с ними. Я, конечно, об этом только потом узнал, перед отъездом домой, от дочери борского земляка, отца Ирины.
Я был в то время знаком с тремя москвичками и вечерами ходил к ним пить индийский (тогда дефицитный) кофе и играть в карты. Меня очаровала одна белокурая женщина с красивыми живыми глазами. Как две капли воды она была похожа на молодую латвийскую актрису Вию Артмане. Я у нее тогда выиграл жгучий поцелуй. При отъезде домой оставил им бутылку вина «Букет Абхазии», а Людмиле отдельно – коробку конфет. Она мне дала свой московский адрес. И сама потом приезжала ко мне в Горький.
В конце предпоследнего дня нахождения в Новом Афоне Ирина рассказала нам еще об одном «романе» щеголя с нашей русской девушкой – парикмахершей Таней. В первую встречу она так же, как и Зина, вырвалась и убежала от него и так же днем и ночью пряталась в чужих комнатах. Но однажды, увидев его из окна, она сказала подругам: «Это восхитительной наружности мужчина. Я не могу вытерпеть, чтобы не встретиться с ним сегодня же вечером». Наказала: «Я возьму с собой бритву. Если он позволит чего лишнего сделать со мной, перережу себе вены. И если завтра не вернусь, вот его адрес, приезжайте за мной к нему». – «Ну и что?» – нетерпеливо поинтересовался наш сосед-шахматист, теперь уже Ирин кавалер. «Ничего. Она перерезала себе вены, а он свез ее к знакомому врачу (тот наложил швы) и после этого опять привез к себе домой. Пока. На время. У него таких-то… было да было».
Утром, перед отъездом, пока мы с земляком и с таксистом упаковывали свои вещи в камере хранения ручного багажа, к нам подошла женщина, работница этой камеры хранения, и показала пачку (около полсотни) фотографий какой-то молодой парочки. И спросила: «Случайно не знакомы вам эти молодые люди? Ведь фотографии-то все цветные, красивые, столько израсходовано денег на них. И вот оставили на подоконнике. Уже с месяц как лежат здесь». – «Нет. У нас знакомых таких не было», – ответил за всех нас земляк. «Жалко, жалко», – искренне досадовала уже не молодая, но симпатичная на вид женщина-абхазка. «Чего жалеть-то, – с насмешкой ответил таксист, внимательно рассматривающий фотографии, – значит, они им больше не нужны стали».
При выходе из камеры хранения земляк в раздумье спросил сам себя: «А случайно на фотографии не та ли девушка, которую сбросили в овраг? – и сам же себе ответил: – А кто их знает…»
