Евгений Луковцев
Линии Леи
Аллардайс
– Пап, смотри, смотри! Вон там, на мосту дяденька встал руками на перила! Зачем он это сделал?
– Не знаю. Может, рыбок хочет покормить?
– Собой, что ли?
Подслушано в метро.
Честно говоря, я мог сказать просто: большая улитка. Мог. Но тогда Сфинкс заявил бы, что я не видел по-настоящему больших улиток. Он рассказал бы одну из своих коронных омерзительных историй про джунгли Зур-Канаоа. Или океан Аутенбах. Или любое другое из жутких мест, где ему, по его словам, приходилось скитаться "ещё ребенком, когда тебя только с ложечки кормили". С каждой новой басней крепло у меня подозрение, что сюжеты своих приключений Сфинкс выдумывает прямо на ходу. И поэтому-то названия покорённых земель с каждым разом всё чуднее, и никогда не повторяются. Он не помнит, какое слово придумал в прошлый раз, вот и вся загадка.
Затем Сфинкс уточнил бы, что я вижу вовсе не улитку, а, к примеру, головобрюхого псевдопода. Будучи прирожденным охотником, Сфинкс становился невыносимо дотошным в вопросах таксономии. Наконец, он сочинил бы анекдот, как опер-ведомый Евгений Стожар впервые увидел в метро улитку и испугался. Этот анекдот он неделю пересказывал бы всем желающим. И нежелающим тоже, лишь бы я видел, бесился и старался угадать, какими новыми язвительными подробностями он приукрасил свой рассказ. Всё метро знало, что Сфинкс балабол и выдумщик, его байки нельзя принимать всерьёз, но кто захочет стать следующим персонажем?
"Ты чего молчишь? Что там у тебя?" – звякнул коммуникатор.
Нет, я не мог назвать существо улиткой, тем более – большой улиткой. И не сумел придумать, как иначе назвать моллюска полутораметровой длины и толщиной с колесо легковушки.
"Здесь какая-то неведомая склизкая фигня" – набрал я и ткнул на экране клавишу "отправить". Подождал ответа, его не последовало.
Сфинкс уже почти на час опаздывал на дежурство. У него что-то там протекло с потолка в общежитии. И он, пока вытряс душу из соседей сверху, отыскал и поднял из мертвых (после вчерашнего) сантехника в каморке снизу… Короче, пятый час утра, близится время открытия метро, поезда вот-вот нужно пускать, а у нас раз за разом срабатывает сигнализация. Обычные датчики метрополитена и потайные извещатели Объекта в один голос верещат о проникновении постороннего в рельсовую зону.
Мы со станции, разумеется, запрашиваем группу мониторинга. Слышим в ответ, что средства видеонаблюдения нарушителей не наблюдают. Звоним в техническую службу и узнаём, что оборудование исправно, тест и перезапуск проведены, результат прежний.
Как назло, на Таганской сегодня нет никого, к кому я мог бы обратиться за помощью. Только Ринат с внешнего контроля пока свободен, поскольку двери павильона ещё не открывали. Сфинкса нет на рабочем месте, и мы продолжаем тянуть время: просим обесточить участок пути и включить освещение, а затем снова вызываем мониторинг. Телефонная трубка сообщает нам много нелестного про техников, потому что свет не зажёгся, а в инфракрасном облучении камеры показывают всё тот же пустой тоннель. Мы вызываем техников и слышим те же самые слова про мониторинг, потому что инородный объект (с особым упором на слово "инородный") в тоннеле фиксируется всеми датчиками. А почему камеры зависли – это не по профилю вопрос, пусть электрики разбираются.
Лезть в темный туннель одному и без, хотя бы, монтировки в руках – не было у меня никакого желания. Начальник станции уже на взводе, так что мне без особого труда удалось выпросить Рината в напарники. Вдвоем, вооружившись фонариками, мы всё-таки отправились на "визуальный осмотр".
Пройти успели не далеко, не более двухсот метров. Ринат, легендированный под мастера-ремонтника, был счастливым обладателем разводного ключа, поэтому шёл чуть впереди. У меня же в наборе из трёх предметов, выдаваемых при заступлении на дежурство, оказалось мыло, свисток и, неожиданно, фарфоровая солонка из столовой. Ничего, напоминающего оружие. Так что я держался чуть сзади. За что и принял на себя весь удар.
Началось с того, что Ринат остановился. Потому что вляпался в густую бело-голубую лужу и едва не упал. На черной шпале, пропитанной креазотом и машинным маслом, подозрительная жидкость не растекалась, а лежала толстыми выпуклыми каплями. И тем не менее, мы её не заметили, пока ботинок Рината не раздавил одну такую каплю. Субстанция мягко обволокла подошву, впилась как суперклей и притянула обратно при попытке сделать следующий шаг.
– Чёрт, что за гадость? – прошипел напарник, скача на одной ноге и неловко тыча другой, сверкающей дырявым носком, обратно в ботинок.
Я к этому моменту уже накрутил себе нервы фантазиями о чудовищах, способных проникнуть по маршрутам Леи в наш мир. Невидимых чудовищах, судя по камерам наблюдения. Обесцвеченных, как принято выражаться у нас, чтобы не будоражить случайных слушателей.
Неожиданная остановка Рината сбила меня с мысли. Я посветил фонариком под ноги и обнаружил целую цепочку белесых капель, уходящих вглубь туннеля. Между каплями соблюдался примерно равный интервал, около двух-трёх метров, а заканчивалась цепочка как раз у наших ног.
Вы понимаете, да, почему в моём воображении всплыл образ "чужого" из кинофильмов про космических монстров? Они очень любили притаиться на потолке и капать на персонажей едкой жадной слюной. Увидев капли слизи, я выругался и отступил назад. Ринат, наконец, попал ногой в ботинок – и теперь старался отодрать обувь от пола. До него ещё не дошло. А у меня, честно признаюсь, перехватило горло.
Я сделал ещё шаг, пялясь в потолок и не наблюдая там ничего необычного. Разве что вот эта полоса, похожая на влажный след по пыльному бетону. Холодея, я шагнул третий раз и оказался как раз на нужном расстоянии от последней капли. На таком, чтобы следующая, падая, ляпнула мне точно на макушку.
Вскрикнув, я рефлекторно поднял руку, чтобы стряхнуть посторонний предмет с головы. Пальцы завязли в густом и холодном. Ну да, тут уж я заорал. И Ринат тоже заорал, со мной за компанию. Он при этом смотрел вверх, на что-то прямо надо мной, и выражение лица у него было такое…
Мои ноги сами решили, что пора уносить остальные части тела, покуда они составляют единое целое, а не раскиданы по отдельности между шпалами. Не согласовав план действий с глазами, ноги побежали задом наперед и абы куда. Я не могу их винить: как пятились, так и побежали, не до предварительных манёвров им было. Но конечно, на первом же шаге они зацепились правой пяткой за шурупы прижимного крепления.
Я повалился на спину, раздирая куртку и штаны о торчащие гайки. В положении лёжа я наконец-то получил возможность разглядеть, кто обслюнявил мне голову. Оно влажной блестящей сосиской свисало с потолка. Словно дожидалось моего взгляда, как своего рода разрешения издать негромкое: "Чпок!" – и отлепиться. Я даже не успел заорать ещё разок, слизняк уже шмякнулся мне на колени и недовольно запыхтел.
"Здесь какая-то неведомая склизкая фигня!" – не очень информативное описание для полупрозрачного существа, похожего на кухонную губку для посуды, с единственным выпуклым глазом на длинном стебельке, ртом во весь живот и двумя мягкими горбами на спине. Горбы были закручены в спирали, вроде улиточной раковины, только правый – по часовой стрелке, а левый – в обратную сторону. Пахло от чудища мандаринами.
Я бы, несомненно, пнул его изо всех сил ногой и удрал. Если бы ноги мои при «знакомстве» не облепила вязкая голубая слизь. Вырваться, учитывая немалый вес существа на моих коленях, оказалось непросто. Оставалась надежда, что Ринат придёт на выручку и долбанёт эту тварь ключом по голове прежде, чем я буду сожран. Время шло, помощь запаздывала, и я пришёл к выводу, что Ринат счёл моё положение безнадёжным и сбежал. Отправился, так сказать, за помощью.
"Ты чего молчишь? Что там у тебя?" – звякнул коммуникатор. Ну да, очень вовремя. Спасибо тебе, оперативник Сфинкс, за оперативность. Я ещё раз попытался вынуть ногу из-под слизняка – бесполезно. Дотянуться руками хотя бы вон до того железного костыля между шпалами? Я его всё равно не выдерну. Ударить кулаком? Не хватало ещё, чтобы и руки завязли.
Что ж, в таком случае можно и в переписку вступить. Я набрал короткий текст Сфинксу и ткнул на экране клавишу "отправить". Подождал ответа, его не последовало. А вот слизняк, наоборот, почувствовал, что я прекратил панически дрыгать ногами. Оживился, вытянул вперёд стебелёк и уставился на меня голубым глазом. Пустил по туловищу мелкую рябь, от чего под его кожей проступил бледный светящийся узор.
Это продолжалось, по моим ощущениям, минут пять. Свечение нарастало, вибрация тела слизняка тоже. И пока я размышлял, является ли эта дрожь подготовкой к завтраку или чем похуже, из вибрации сложились звуки.
Я сразу же понял, что услышал. Но на всякий случай перестал совсем шевелиться, и даже дышать на какое-то время перестал. Боялся, что мне послышалось. Звук повторился. И это действительно был человеческий голос. Неестественный, понятное дело – воспроизведённый при помощи дрожи и вибрирующих телодвижений существа, методом подражания. Но это был явственный голос, произносящий совершенно понятные слова.
«Там что, улитка?» – звякнул коммуникатор. И почти сразу же Сфинкс прислал второе сообщение: «Она что-нибудь говорит?»
«Да!» – написал я. А потом добавил: «Она сказала «Здравствуйте!» и «Я пришла захватить ваш мир. Пожалуйста, не сопротивляйтесь!»
"Не соглашайся сразу! Потяни время. Она потребует выкуп победителю, а у нас нет ничего под рукой. Я в буфет, а ты держись там!" – сообщил Сфинкс.
Я перечитал ещё раз. Дары? Буфет? Он не шутит?
Свечение узора на теле улитки стало интенсивнее, скорость вибрации увеличилась.
– Я прибыла захватить этот мир, – произнёс голос немного громче. – Я не буду делать вас неживыми, если согласны. Пожалуйста, не сопротивляйтесь!
– Фиг тебе, ползучий холодец! Русские не сдаются!
Я представил недоумение, которое могла вызвать эта фраза, и добавил:
– Москва для москвичей! Понаехали тут!
Глупо? Возможно. Но не более, чем заявления улитки о желании истребить человечество. Мне приказали тянуть время и держаться? Значит, надо что-нибудь отвечать. И вот ей мой ответ.
Плямк! "Только не вздумай ей отказать", – гласило следующее сообщение. Фразу сопровождали пять восклицательных знаков.
Ух! Либо Сфинксу стоит присылать инструкции точней и быстрее, либо мне – не пороть горячку.
Улитка издала тихий шипящий звук, словно вздохнула. Я почувствовал покалывание в стопах и голенях.
– Ты чего там делаешь, амёба?
– Ваше сопротивление неконструктивно, – пробурчало существо, – а ваше незнание биологии удручает.
На обоих боках моллюска медленно проступили белые полосы. Начинаясь от глазного стебля, они шли к горбам-спиралям и завивались вместе с ними, один вправо, другой влево. Голос улитки стал немного приглушённым, менее внятным и, как мне показалось, немного грустным. Кроме того, к нему добавились подозрительные чавкающие звуки.
– Прекрати жрать мои ноги! Я туфли только на прошлой неделе купил! Не для того, чтобы ты их зубами царапал!
Передняя часть существа приподнялась, продемонстрировав мне здоровенную щель на брюхе. То, что по моим прикидкам являлось ртом, было густо усеяно короткими серыми волосками, подвижными и очень колючими на вид. Словно смотришь через увеличительное стекло на губы давно не бритого блондина.
– Ты снова не угадал, туземец, – ненадолго прекратил чавкать голос пришельца. – У меня нет зубов, я многощетинковое!
Оно ещё чуть-чуть переместилось и констатировало:
– Туфли твои отвратительного качества. Синтетика, фу, прикасаться противно.
Если в этих словах и был юмор, я его не оценил. В тот момент был занят другим, изо всех сил старался не поддаваться панике. Локти болели от периодических попыток вытянуть тело из липкой ловушки.
Уже поняв, что простыми рывками вязкую голубую жижу не одолеть, я испробовал новый способ. Медленно, прилагая такие усилия, что темнело в глазах, я принялся сгибать правое колено и вытягивать стопу вбок. Как только пятка показалась из-под улитки, она это заметила, чуть подалась вперёд и легко вправила ногу обратно.
"Ну как ты там?" – плямкнул коммуникатор.
Я хотел не отвечать на этот явно неуместный вопрос. Но тут улитка заинтересовалась чёрным мокрым пятном на стене. Не прекращая чавкать ботинками, она отвела стебелёк глаза влево. Наверное, в такой ситуации и мне можно выделить немного времени на ответ.
"Всё плохо! Она меня жрёт!" – набрали мои пальцы. Потом добавили, для ясности: "Выручай!!!"
Ответ последовал очень быстро: "Хорошо. Ты отвлекай её, я скоро буду!"
Хорошо? Сфинкс уверен, что знает значение слова "хорошо"? Я бы, например, никогда не использовал это понятие в подобной ситуации. Мерзкая, страшная, критическая, полный попадос – как угодно, но не хорошо.
"Главное, не расстраивать её! Считай нервные полосы на боках. Не доводи до пяти. Три – уже плохо". Ах вот, значит, по его мнению, что сейчас главное. Вот, когда будет плохо!
На всякий случай взглянув на склизкий бок, я отметил, что «нервных полос» пока на каждом боку светилось по одной. В голову пришла совершенно неуместная шутка про "плохо, когда две полосы". Но к чёрту полосы, я жить хочу!
"Спаси меня! Правда, она жрёт мои ноги!" – отправил я. "Не могу, – был ответ. – Буфет же закрыт с утра! Я только добегу до ларька и сразу к тебе". Мне и раньше ситуация казалась сценкой из дурного сна, а после такого ответа…
Улитка закончила разглядывать стену и по-прежнему грациозно повернула глаз в мою сторону. Без паники, только без паники! Что нам советует в таких ситуациях психология? Ха-ха, не бывала психология никогда в таких ситуациях, что она может внятного посоветовать?
– Эй, ты! Как тебя зовут? – выпалил я, вспомнив первое правило переговорщика: установить как можно более плотный личный контакт.
Кажется, подействовало. Аморфное тело замедлило свои движения, если так можно оценивать движения улитки. Вроде бы даже полосы на её боках стали бледнее. Бульканье и чавканье несколько раз сменило тональность, но больше ничего не изменилось.
Я ждал. Улитка, казалось, тоже. Вдруг стебелёк вытянулся вперёд, глаз на нём почти коснулся моего лица. Полос на боках стало по две, вполнакала просвечивала третья. В шуме, который вновь пополнился понятными звуками человеческой речи, звучала обида.
– Что тебе толку в моём имени, если ты его даже услышать не можешь?
– Так это бульканье, это было твоё имя? Извини, я не понимаю по-улиточьи!
– Не извиню. Порабощенный народ должен знать язык своего повелителя!
– Согласен! – поспешил я с ответом, заметив, как становится насыщеннее третья нервная полоса. – И если мы договоримся, я попробую выучить, хорошо?
– Не хорошо, – подумав, ответила улитка. – Ты всё равно не сможешь. Ты слишком примитивен.
– Эй, секунду! Это еще как посмотреть, кто из нас… Нет, постой. Я должен как-то к тебе обращаться. Может, Ктулху?
– Не стоит, – по телу существа пробежала рябь. – Так и быть, можешь звать меня Аллардайс.
– Тьфу ты. Специально выбирал, чтобы мне было не запомнить?
– Я же говорю, ты примитивный.
– Посложнее некоторых!
– Твоё физическое строение сложное, потому что эволюция в этом мире шла ускоренным и нерациональным путём. Но всё равно ты примитивный. Твоё тело не может многое из доступного мне. А твой разум даже не может хранить память прошлых поколений.
– И что?
– А то, что каждая ваша особь должна учиться всему заново. Поэтому каждый мнит себя индивидуальностью, цепляется за свою никчёмную короткую жизнь. А в итоге всё равно исчезает бесследно, не оставляя после себя ничего для потомков.
– Ты, можно подумать, за жизнь не цепляешься?
– Посмотри сюда! – Аллардайс медленно развернул глаз на 180 градусов, к своим светящимся спиралям. – Видишь эти штуки?
– Ну.
– Как думаешь, что это такое?
– Запас еды на чёрный день?
– Сам ты верблюд, – заявила улитка, и третья нервная полоса окончательно утвердилась на её боку. – Это небольшой реактор, в котором я коплю и перерабатываю силу Леи. Ты не сошёл с ума при встрече со мной, значит в курсе, что это такое.
– Ты питаешься этой силой?
– Да, я живу за счёт неё. Но не только. Я же не зря использую слово «реактор», а не «желудок», например.
Я постарался наспех собрать в голове всё, что мне было известно про реакторы. Физика не мой конёк, в голову лезли не самые весёлые сведения.
– Это как-нибудь связано с оружием? Твои нервные полосы…
– Соображаешь! – глаз улитки повернулся обратно ко мне. – В ваших технологиях это называется «стержнями замедления».
– Когда их станет пять…
– Это будет означать, что мне стало слишком неприятно находиться в твоём обществе. И тогда заряд детонирует. Здесь останется оплавленная дыра, такая, что ползти от одного её края до другого мне надо будет пару недель без перерыва.
– Но ты же погибнешь!
– Ну и что? Я погибну, а моё бессмертие останется. Память миллионов поколений, сохранённая в каждой особи, будет существовать дальше. Взрыв разнесёт споры по линиям, и тысячи улиток, вылупившихся в своё время, тоже будут обладать этой памятью. Они станут, как и прежде, обмениваться новыми знаниями при слиянии с сородичами, братьями и сёстрами, если случайно встретят их. В этом прелесть совершенства: жизнь меня как особи никак не влияет на бессмертие меня как личности.
Пока улитка толкала эту длинную заумную речь, я вновь попытался вынуть одну ногу из-под её брюха. Итогом стало лишь новое наползание склизкой массы. На этот раз я оказался придавлен уже гораздо выше коленей.
Завершив фразу, моллюск немедленно начал слюнявить новый участок добычи. Хотя я и лежал на холодном бетоне, от нервного и физического напряжения вспотел. То ли влага делала мою кожу более чувствительной, то ли щетинки действовали на оголенные участки тела сильнее, чем сквозь одежду, но каждое прикосновение улиточьей плоти ко мне вызвало разряды лёгкой боли. Нечто среднее между прикосновением кубика льда и слабым электрическим разрядом. Внезапно я ощутил, что моллюску это нравится. Насколько омерзительно и неприятно было мне, настолько же сильное удовольствие получал Аллардайс.
– Да прекрати ты! – запаниковал я, чувствуя покалывание щетинок всё ближе к жизненно важным органам. – Не гони коней! Может, мы согласны, чтобы ты нас поработил?
– Врёшь, – констатировал вредный студень и засветил вполнакала четвертую нервную полосу. – Победителю полагаются традиционные дары. Раз ты не приготовил дары, значит, не сдаешься должным образом. Капитуляция не может считаться принятой.
– Да прекрати, это же формальности!
– Не путай формальности с традициями.
– Ну послушай же! Сейчас придут другие люди и принесут тебе эти чёртовы дары. Вот, смотри, я уже написал им сообщение, позвал сюда!
– Действительно? Это разочаровывает. Я должен был догадаться, для чего тебе этот предмет. Насколько я помню ваш вид, другие люди обязательно попытаются помешать мне захватить этот мир. Ты такой вкусный, ммммм… солёненький. Надо поскорее сделать тебя неживым, чтобы не отвлекаться с приходом других.
– Эй, эй! Ты же не серьёзно? Мы только разговорились, можно сказать – почти подружились, и после этого ты хочешь меня убить?
– Ну да, – уверенно подтвердил Аллардайс. – Твои наивные представления о дружбе забавны, в других условиях я бы даже хотел обсудить их. Но ты уже слишком сильно разочаровал меня враньём и глупостью.
Глаз улитки оценил горбы, казавшиеся сейчас неожиданно красивыми в подсветке из четырех ярких лент с каждой стороны.
Брякнул зажатый в ладони коммуникатор. "Я вспомнил про воблу! Уже бегу! Продержись ещё пять минут" – гласила надпись. Кто-то определённо сошёл с ума.
– Да, решение принято, – завял тем временем моллюск. – Сделать неживым самого себя в сложившихся обстоятельствах не рационально. Лучше будет ускорить процесс.
Не вдаваясь в объяснения, какой именно процесс будет ускорен, улитка надвинулась на меня, придавив к полу по самую грудь.
Я бился в панике. Бросил коммуникатор и сделал то единственное, на что пока ещё был способен. Ухватил обеими руками и изо всех сил сдавил глазной стебель.
Он был довольно упругим и сильным, но подался вбок под моим отчаянным напором. Согнулся пополам, глаз упёрся в землю. Вот так, всё просто!
Вибрация не прекратилась. Край тела улитки в прежнем темпе продолжал подбираться к моей груди. Как только я ослабил хватку, стебель вжался в туловище, затем вновь поднялся и повернул глаз к моему лицу.
– Это бессмысленно. Я в любом случае смогу отрастить себе новый, – равнодушно пояснила улитка.
Ах так? А что ты скажешь на такой фокус?
Я кое-как оторвал левую ладонь от стебля, радуясь, что сверху слизь менее густая. Протиснул между собой и полом, чтобы не вляпаться окончательно. Потянулся к поясу. Простите за буквальность и реализм, я задницей чувствовал своё последнее средство обороны. В заднем кармане брюк лежал мой любимый мощный фонарик, под весом улитки весьма болезненно впивавшийся сейчас в ягодицу.
Как только я задрал куртку, улитка коснулась моего живота. Последовал удар, по ощущениям гораздо сильнее похожий на электрический. Словно под ребра мне ткнули электрошокером. Я едва не лишился сознания, но и Аллардайс тоже испытал что-то похожее.
– Пожалуйста, не сопротивляйся, – пробурчал он невнятно, словно пьяный. – Как только я закрою твои дыхательные отверстия, страшно уже не будет.
– Нет! – заорал я в ответ. – Просто оставь меня в покое!
Тренькнул коммуникатор. Я скосил глаза и разобрал на экране сообщение от Сфинкса: "Чуть не забыл! Ни в коем случае не свети ей в глаза!"
Да плевать мне сейчас на твои поучения, подумал я и вынул руку из-под себя. Нет. В ладони был не фонарик.
Я размышлял несколько секунд. Потом захохотал. Пазл сложился. Как там говорил Сфинкс, тест на интуицию в критической обстановке? Да, пожалуй. "Я нашёл воблу". "Ты вкусный, солёненький". И ещё давний, казавшийся забытым рассказ моей бабушки, чего больше всего в её винограднике боятся улитки.
– Так значит, говоришь, мы не передаём опыт старых поколений? – голосом раздавленного Юпитера проревел я.
Потом зубами сорвал пластиковую упаковку, большим пальцем, словно чеку гранаты, отщёлкнул крышку – и метнул полную солонку в нависающую морду Аллардайса.
* * *
– Сколько же ты всыпал? – спросил Сфинкс, крутя в руках пустую солонку.
– Всё, что было.
Я всё ещё дулся на него, поэтому отвечал односложно, резко, давая почувствовать степень своего негодования.
– Тут граммов сто будет. Она полная была?
– В слюде. Прямо из магазина.
– О-хо-хо! Передоз гарантирован. Придется твоего Аллардайса неделю на дистилляте и седативных препаратах продержать. Нельзя же так встречать нового повелителя мира!
У меня в голове роились десятки вопросов. Я выбрал наиболее злой из более-менее приличных.
– Он что, не сдох?
– Нет, – хмыкнул Сфинкс. – И сейчас очень об этом сожалеет. У него через пару часов начнется такое похмелье, что нам с тобой в страшном сне не привидится.
– Я думал, соль убивает улиток.
– Обычных – да. Аллардайс не обычная улитка, ты же понимаешь? Для него это, примерно как если бы тебе всыпали в рот столовую ложку кокаина. Кстати, почему ты зовёшь его Аллардайс?
– Без понятия. Он сам так представился.
– Странно. Обычно они изображают кипящий чайник, а потом страшно бесятся, что мы не можем повторить эти звуки.
– Так и было. Это вот твоё "обычно" что означает? Вы эту пакость регулярно в метро встречаете?
– Ну разумеется. К большой радости конторы и к сожалению для некоторых её руководителей типа Вересаевой, улитки у нас довольно частые гости. Мы приветствуем их хлебом с солью, в буквальном смысле. Они в некотором роде телепаты, и всегда приходят в восторг, узнавая, что мы не врём, что это действительно символ высшей степени гостеприимства.
– И чем они так полезны, что вы не травите их дустом ещё на подступах?
– О, без них на станциях не был бы возможен порядок и безопасность! – Сфинкс пафосно поднял указательный палец.
Я не поверил. Ни одной улитки за всё время работы в метро я не видел. Даже намёка на их существование.
– Да видел ты, видел! – Сфинкс угадал мои мысли. – Они дезактиваторы, снимают остатки непереработанной силы, разлившейся по полу. Сейчас Ринат приедет, сам всё поймёшь.
– Этот трус не сбежал ещё из города? Он знает, что я выжил?
– Почему трус? – удивился Сфинкс.
– Потому что он бросил меня, перебздев от одного только вида улитки. Если бы он не струсил, а дал этой твари как следует по голове…
– То вы бы сейчас оба уже переваривались в её брюхе! – оборвал меня Сфинкс достаточно резко. – Ударом улитку не оглушить, её мыслительный ганглий разнесён равномерно по всему телу. А физическая травма вызывает мгновенную детонацию.
– Тогда…
– Ринат за время службы поймал уже четыре улитки. Это ты устроил не пойми что с истериками. А он знает, что нельзя приближаться к атакующей улитке со спины.
– Но он…
– Он побежал на ближайшую станцию за подходящим транспортом. И между прочим, успел даже раньше меня. Это он выволок тебя из-под брюха.
За стеной прогрохотал поезд и я наконец-то сориентировался. Мы находились в техническом подстанционном помещении. На одном уровне с платформой, но за пределами доступа пассажиров.
Когда шум вагонов затих, у входного проёма послышались другие звуки, словно гудел фен в ванной. Большая тёмная фигура вышла на свет, и оказалось, что гудел не фен, а скорее пылесос.
– Нет. Ну нееет! – сказал я, не веря глазам.
– Даже не сомневайся, – утвердительно кивнул Сфинкс. – А куда их ещё девать?
Ринат въехал в комнату на огромной поломойной машине. Такие же, с минимальными отличиями во внешнем виде, можно встретить на любой станции метро. Обычно они стоят в дальнем углу, ожидая, когда спадёт наплыв пассажиров, либо ползают по помещению, усердно соскребая с пола любую грязь большой круглой щёткой.
Нет, не щёткой. У этого агрегата корпус был вскрыт и изнутри пуст. В том смысле, что электронно-механической начинки, положенной полотёру, здесь не было. В округлой ёмкости, занимавшей почти весь внутренний объём комбайна, располагался Аллардайс. Его нога, по совместительству рот, торчала самым кончиком из отверстия в днище. Если крышку закрыть, снаружи будет видно только край ротового отверстия и густую белесую щетину, дополнительно прикрытую от посторонних глаз навесным щитком с колёсиками.
– Да ну нееет, – ещё раз протянул я, не желая верить.
– Не все полотёры такие, конечно, – согласился Сфинкс, – Некоторые мы покупаем в настоящем магазине. Одновременно на станциях живут пятьдесят-шестьдесят Achatina sapiens, преимущественно в центре, вокруг кольцевой линии. Там отходов от нашего производства на пол стекает больше всего.
– И они что, реально едят пыль с ботинок?
– Они улитки. Ты видел улиток в аквариуме, чем они питаются?
– Соскребают со стен всю гадость, зелёный налёт.
– У нас та же история. Они соскребают с пола пыль и грязь, поглощают из неё остатки сырой силы Леи, полуочищенные эмоции пассажиров. Ну и органику тоже, немало её с обувью сюда попадает. И конечно, соль.
– Соль?
– Да, соль. Главное пиршество у них, конечно, зимой. Коммунальщики так щедро заливают солью дороги от снега, что улитки чуть ли не до мая месяца под кайфом потом находятся. Летом приходится чуток добавлять в моющие средства, чтобы не голодали. Они за это время чуть ли не половину массы теряют. А с осени дожди, грязь, у них опять обжорство и праздник каждый день.
Ринат поправил Аллардайса в его ложементе, осторожно закрыл верхнюю крышку, следя, чтобы не прищемить спиральные горбы. Затем присоединил к полотёру шланг и залил в резервуар воды.
– Это обязательно, они на ходу облизывают пол и расходуют много жидкости, – объяснил Сфинкс. – Если воду не доливать, можно травмировать губу. Этому надо двойной объем, чтобы соль скорее вывести, а то потом ломка замучает.
– Что получается, – решил уточнить я, – Они здесь как наркоманы? Работают за дозу?
Сфинкс поморщился.
– Можно, конечно, и так называть. Из-за этой формулировки некоторые у нас считают положение улиток аморальным.
– А ты как думаешь?
– Я думаю, что они сами приходят сюда в поисках такой жизни. Полный пансион, все удовольствия, уход и бережное отношение.
– Наркоманы тоже сами приходят к дилеру. И других приводят. И соседей режут, чтобы денег на дозу добыть.
– Ты меня можешь не агитировать, я в курсе ситуации. Я хищник, если ты не забыл, вашим моральным переживаниям относительно слабых и нежизнеспособных я не подвержен. По мне, наркоманов, если они не контролируют себя, надо истреблять.
– Их надо лечить!
– Я в курсе принятой среди людей позиции. Но наркоманы, не контролирующие себя, не поддаются лечению. И они опасны.
– А улитки?
– С улиток никто не требует платы за соль, мы сами платим им вёдрами ваших эмоций. Во-вторых, их никто не держит здесь силком. Они вольны уйти в любой момент.
– И часто уходят?
– Ну, так, иногда… В основном, когда в одном из соседних миров начинается фестиваль… Сезон размножения. Так что они вполне контролируют себя и способны вовремя остановиться. Сравнение с наркоманами некорректно, уж извини.
Из полотёра послышались причмокивания и тихий гул.
– О, очухался! – улыбнулся Ринат. – Куда его?
– Я заберу, Рен-сен, – сказал кто-то позади меня, сидевший всё это время так тихо, что я и не подозревал о присутствии ещё одного собеседника.
– Рунгжоб? – удивился я.
– Да, Джен-сен, – уборщик вышел из темного угла, где сидел на колченогом табурете. – На фиолетовой линии недавно ушла улитка, мастер Фен-сен разрешил мне забрать вашу.
– Ушла? На фестиваль?
– Нет, Джен-сен, – кенар печально хлопнул жабрами. – Совсем ушла. Он работал у нас на станции десять лет, был очень-очень старый и совсем не хотел откладывать яйца. Когда утром я увидел, что моя улитка высох и больше не любит мыть пол, мне стало очень грустно.
Я взглянул на Сфинкса. Тот пожал плечами и отвёл взгляд.
– Забирай, – поспешил он прервать Рунгжоба. – Теперь у тебя есть новый друг. Заботься о нём!
– Спасибо, Фен-сен!
Уборщик вспрыгнул на педаль уборочного комбайна, загудел электродвигатель, заглушая голодное чмоканье улитки.
– Спасибо и вам, Джен-сен! – добавил кенар, перекричав гул. – Спасибо за новый контракт!
– Не за что, – буркнул я, а потом неожиданно для самого себя прокричал. – Подожди, Рунг-сен!
Он обернулся, немало удивленный такому обращению.
– Эту улитку зовут Аллардайс! Зови его Аллардайс! И заботься о нем хорошо!
Уборщик дважды кивнул и выкатился из комнаты. Сфинкс недоумённо хмыкнул.
– Час назад этот слизняк тебя чуть не сожрал, а теперь ты устраиваешь ему привилегированные комфортные условия.
