Евгений Луковцев
Линии Леи
Предчувствие
– Да нееет, не матерились мы (ик!), товарищ сержант!
<…>
– Не матерились! Мы египтологи! У нас был (ик!) семинар по ег… по биптологии. Мы обсуждали (ик!)гбиптологические проблемы. Ну фараоны там, знаете, пирамиды, иероглифы…
<…>
– Рамзеееес? Да, знаю, Рам(ик!)зеса мы тоже обсуждали! У них там, вообще, такие имена! Этот, как его, Анус(ик!)нумбис! Анумбис, да!
<…>
– Да ничё я не пьяный! И он тоже не пьяный! И не опухший. Он (ик!) китаец просто. Ну а чё, китаец-египтолог, может же быть такое?
<…>
– Да нееее, вы чё, не говорил он такого! Не говорил! Это он (ик!)… Это его зовут так! У них знаете, какие имена? Ну (ик!) у каких египтян, у китайцев, чё вы меня опять путаете?
<…>
– Ну да, это имя такое! Это его зовут Хув(ик!)вейбин. Да никто не матерится, ну чё вы докопались?
Подслушано в метро.
Полторы недели просвистели, не оставив в памяти следа. Я погрузился в рутину с головой, чтобы поскорее забыть чёрные скукоженные морды и фосфоресцирующие глаза мертвецов. Гонял баньши-попрошаек, невесть откуда расплодившихся на Белорусской. Отыскал потерявшегося в пустом подстанционном зале птенца высочайшей четы пернатых обезьян. Помог техникам установить причину отказа подавителей сразу на трёх поездах. И даже получил благодарность Вересаевой за вовремя замеченную попытку гномов протащить коробку с перегноем в шахту вентиляции. В коробке оказались личинки дьявольских коровок. Это как божьи коровки, только дьявольские. Личинки, соответственно, не чёрные козявки с красными кругами на спинке, а белые жирные черви с черными пентаграммами. И жрут не тлю и прочих садовых вредителей, а всё, что шевельнётся в их поле зрения.
Сфинкса в эти дни я почти не видел. Он решил, что я неплохо справляюсь в автономном режиме, поэтому мы договорились работать раздельно. Садились на поезда во встречных направлениях и время от времени посылали друг другу сообщения об оперативной обстановке. Встречались, только когда требовалась помощь с особо дерзкими путешественниками, да ещё в обеденный перерыв, когда мы позволяли себе отклониться от маршрута и перекусить в подземном буфете на Парке культуры.
Со Смысловым мы за это время виделись дважды. Садились всё в том же кафе, обменивались новостями и выслушивали соображения, где искать хвостатого мерзавца Буньипа.
Наконец, в среду утром случилось кое-что необычное. Я получил на коммуникатор сообщение от Вересаевой с указанием явиться на утреннюю летучку. В этот момент я как раз находился в оружейной комнате, получал макгаффины.
– Предмет контрольный номер один, картофелина сырая, без инвентарного номера, – диктовал сам себе техник по вооружениям.
– Серёга, а можно так сделать, чтобы мне, как и Сфинксу, выпадал каждый день контрольный бутерброд, а не сырая картофелина?
– Ничего не знаю, макгаффины распределяются случайным образом, – не меняя интонации, заявил Червяков, но искоса бросил на меня оценивающий взгляд. – Предмет номер два, инвентарный номер сто пять – триста семь. Часы карманные серебряные на цепочке. Поцарапаешь стекло, спрошу как за раритет.
Я пожалел, что рискнул в очередной раз выбирать предметы с закрытыми глазами, наобум. Хорошо, что часы попались, могла быть и сушёная куриная лапа.
– Ну, ты будешь выбирать или мне с тобой до вечера возиться?
– Запиши зажигалку, – решил я не искушать больше судьбу. – Кремневую синюю, номер сто семь – пятьсот сорок два.
– Выдано. Распишись здесь и здесь.
Я распихал мои сегодняшние волшебные помощники по карманам и отправился к лифту. Кабинет Вересаевой располагался пятью этажами глубже.
В зале для совещаний шла традиционная утренняя летучка. Как всегда, разбирали происшествие по личному составу. Заправлял процессом мастер выпиливания по мозгу – кадровик. Вересаева с невозмутимым видом наблюдала, сидя на краешке стола и посасывая пустой янтарный мундштук.
Ещё в лифте я столкнулся со Сфинксом, тоже приглашенным к замдиректора. Он по дороге вкратце описал, чему посвящено утреннее сборище. В общежитии Метростроя подрались два наших оперативника с соседних веток. Да так, что соседи вызвали полицию. Дежурный пролопушил ситуацию, мер своевременно принять не успел, поэтому обоих оперов забрали и продержали в обезьяннике до утра. А поскольку это был обычный полицейский участок, а не из наших подведомственных, дело усугубилось. Вызволить удалось только одного, сильнее пострадавшего, всего час назад, да и то – после вмешательства лично Вересаевой.
Спасённый пребывал в состоянии явной некондиции. С огромным фиолетовым синяком на оба глаза, хромающий на правую ногу, он к тому же источал стойкое алкогольное амбре. Конечно, ни о каком заступлении на линию в таком виде речи быть не могло. Пришлось в срочном порядке переводить его сменщиков на суточное дежурство, чтобы хоть как-то закрыть дыру в табеле.
Но хуже всего, что второго "залётного" полиция отдавать отказалась наотрез. Он при задержании буйствовал, выбесил патрульных, за что пару раз получил дубинкой по мягким местам, а уже в камере надерзил офицеру из городского главка, который заехал с проверкой. В общем, к утру на дебошира уже было готово дело о мелком хулиганстве, и оно вот-вот отправится в суд.
Вересаева пребывала в ярости. Это легко читалось по её лицу, хотя она изо всех сил старалась сохранять хладнокровие, и по забытой на другом конце стола сигарете.
– Вы понимаете, чем это нам грозит? – зампокадрам пафосным тоном снимал стружку с начальника оперчасти. – Теперь обоих выкинут из общежития, это как пить дать. В худшем случае, вообще не дадут больше мест для наших сотрудников. Сами знаете, какая очередь за жильём, у них и у нас!
Затяжной и вправду чувствовал себя виноватым, поэтому молчал, насупившись. Меня же этот цирк не впечатлял. Я пожалел, что пришёл слишком рано, тихо пробрался на свободное место и стал разглядывать единственное, что здесь было достойно взгляда, – Вересаеву.
Она сегодня была особенно прекрасна. Волосы свободно спадали на плечи светлыми волнами, косметики на лице самый минимум, только глаза чуть подведены и на губах неяркая помада – не характерно для неё, но мне именно такой вариант больше всего нравится у женщин. Плюс идеально облегающее платье с дизайнерским ассиметричным узором. Оно заканчивалось чуть ниже колена, а привычка Вересаевой сидеть нога на ногу удваивала эффект. Ни один эксперт в мире, глядя на нашу начальницу, не смог сказать бы сейчас, что она с четырёх часов на ногах, сделала около сотни звонков, выпила пять чашек кофе и скурила полторы пачки своих тоненьких ароматизированных сигареток.
– И это я сейчас перечисляю только самые очевидные последствия! – пыхтел кадровик. – Я пока не спрашиваю о причинах происшествия, ведь вы же всё равно ни черта не знаете!
Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы перестать пялиться и снова уловить нить разговора. Начальник оперчасти, разумеется, знал всё, что только можно было выяснить на эту минуту. По сравнению с ним уровень знания кадровика был ниже процентов эдак на сто. Но ещё Затяжной знал, что Вересаева знает намного больше, поэтому помалкивал.
А вот начштаба не вытерпел и влез. Водилась за ним такая неприятная привычка, подгавкивать руководству при разносе сотрудников.
– Я вижу в этом происшествии просчет не только лишь оперативной части. Хотелось бы услышать также старшего инспектора по особым поручениям. В его обязанности входит проверка сотрудников.
– Да-да, – подхватил этот вброс кадровик. – Вы не следите за личным составом, Виктор Петрович! Отсюда нездоровая обстановка в коллективе, конфликты! Неправильное поведение в быту, спиртные напитки! Вы не интересуетесь личной жизнью сотрудников, по месту жительства их не посещаете. Я жду от вас объяснительную…
– Между прочим, – перебила Вересаева, и зам тут же стал похож на кота, у которого над головой хозяин замахнулся тапком, – это вы мне объясните, Юрий Николаевич, почему наши оперативники бухают, как черти в аду, прямо перед заступлением на дежурство? Они что у вас, постоянно в таком виде службу несут? Вы когда с проверкой по станциям проезжали в последний раз?
"Крайний!" – шепнул я. Сфинкс, сидевший справа, фыркнул, закрыл себе рот ладонью и неправдоподобно закашлялся, маскируя смех.
Кадровик, в молодые годы пять лет отслуживший на флоте, корчил из себя старого морского волка. Для чего демонстративно следовал любым традициям и суевериям, даже самым нелепым. Особо тщательно он избегал слова "последний", употребляя к месту и не к месту "крайний", будто сейчас работал не в подземке, а как минимум в отряде космонавтов-испытателей.
Вересаева бросила на нас раздраженный взгляд, я мгновенно пожалел о неосторожной шутке. Зампокадрам воспользовался возникшей паузой, чтобы наспех сочинить оправдание. Он залопотал, что всё случилось во внеслужебное время, а иначе он бы лично… Вересаева не собиралась его слушать, прервала поток клятв и переключилась на главного, по сути, виновника всей катавасии – заспанного ночного дежурного.
– Слушай, – прошептал я, не поворачивая к Сфинксу головы, – А чего она так взвилась-то? Можно подумать, в первый раз у нас кто-то после смены принял на грудь и подрался. Или в последний.
– А ты что, не знаешь самого интересного? Почему Серёга на самом деле в морду схлопотал?
– Нет, откуда?
– Да это все уже знают, только вслух при нашей Медузе сказать боятся. Ты слышал с месяц назад про инцидент с дриадой со станции Ботанический сад?
– Это про ту, зеленокожую?
Конечно, слышал. Трудно было не услышать, целую неделю только про неё и было разговоров. Нелегалка, женщина с внешностью Афродиты и кожей цвета расплавленного изумруда, пробралась на территорию метрополитена. Пару раз её замечали на перегоне у Свиблово, потом едва не поймали при попытке перейти на кольцевую. Но она ловко ускользала каждый раз. Пошли слухи, что её прикрывает кто-то из наших.
Кто именно, выяснилось, когда она едва не вышла на поверхность через Ботанический сад. Турникет сработал, маскирующая магия исчезла, а незнакомую "новенькую" уборщицу, густо обмазанную тональным кремом, увезли в изолятор. Служебная проверка обернулась строгим выговором начальнику отдела внутреннего контроля, а пара неплохих оперов едва не лишилась должности.
– Ну так вот, – просвещал меня Сфинкс, скалясь от удовольствия. – После тех событий Вересаева вызвала Серёгу лично на ковёр и отчихвостила, не стесняясь в выражениях. Он потом всё гадал, кто мог проболтаться.
– Сёма? – я вспомнил, как зовут второго участника сегодняшней драки. – Ну а он-то откуда…
– Похоже, что к дриаде не только Серёга клинья подбивал. И даже добился успеха. А на прошлой неделе он с горем для себя узнал, почему Вересаева так строго запрещает любые личные контакты с нелегалами.
Я задумался, потом сообразил.
– Да ладно?
Сфинкс расплылся в ехидной улыбке и кивнул.
– Пошёл как-то наш Сёма утром в душ, глянул в зеркало – и понял…
– Ничто на земле не проходит бесследно?
– Так точно!
Сфинкс наклонился ещё ниже и зашептал мне на ухо:
– Серёга сперва на Сёму даже подумать не мог. А тут сопоставил дважды два. Не исключаю, что подсказали, но скорее всего – увидел в холодильнике пузырек с таблетками. И догадался, по какой причине сидит на антибиотиках сосед по общежитию.
Я пожал плечами.
– Сомнительно. Не в правилах Серёги устраивать пошлую драку. Тем более из-за женщины, которую эти донжуаны даже вдвоём защитить не смогли, все равно её депортировали. И не имея доказательств… Нет, это не достойно графа Де ла Фер.
– Драку он не устраивал. Он всё сделал в своём репертуаре: сочинил песню. И спел её под гитару на последней пятничной вечеринке. Произведение имело колоссальный успех, и до Сёмы дошло очень быстро.
– Ох, я боюсь спрашивать, о чем пелось в той песне.
– Там много всего, куплетов на шесть. А припев такой:
"Теперь у нашего Семёна
Растут на жопе шампиньоны".
Настала моя очередь кашлять, затыкая рот ладонью. Вересаева при этом глянула на меня так, что я счёл за лучшее отпроситься и покинуть кабинет, якобы для похода в медпункт. Сфинкс тут же вызвался меня проводить.
* * *
– Миш, от тебя что, коньяком пахнет? Ну-ка отдай фляжку!
– Неа!
Вагон качнуло на изгибе пути. Дородная дама бальзаковского возраста вцепилась в куртку благоверного.
– Что значит "неа"? Ты с утра прикладываешься? Дай сюда!
– Не могу. Это моя последняя защита.
Он ловко отстранился, но супруга ухватилась за поручень и снова придвинулась к нему вплотную.
– Какая защита, что ты мелешь?
– Ты телек смотришь? В новостях что говорят? Эпидемия гриппа в Азии!
– И что?
– А вон видишь, китаец едет? Он чихнёт – и всё. Тебе хана. А я продезинфицируюсь и выживу.
– Какой китаец, Миш? Ты сам знаешь, что это сосед со второго этажа. Он татарин.
– А это без разницы, сейчас все болеют. А я выживу. А тебе хана.
Мужичок довольно заржал, я тоже невольно хмыкнул. Сфинкс юмора не оценил.
– Какие-то они сегодня разговорчивые. Подавители барахлят?
– Нет, вряд ли. Может, с утра просто не погрузились в свои проблемы?
– Все равно надо техникам сказать, чтобы процентов на десять подняли напор.
– Смотри, не переборщи. А то я сегодня уже двух героев наблюдал с передозом. Один на ходу с книжкой проталкивался в хвост состава, ну вроде как время экономил, чтобы потом по перрону не топать. Так зачитался, что на станции вышел из вагона, ногу занёс шагнуть в следующий – а там оп, нету больше! Последний был! И пока он тупил, двери закрылись, поезд ушёл.
– Ну, это бывает. Наверное, недавно в городе, чувствительность повышена. Главное, чтобы он себе парочку не нашёл такую же, а то будут каждое утро в вестибюле по часу стоять, лизаться друг с другом, пока дежурный вручную с них подавление не сбросит.
– Да это ладно. Второй сегодня, вообще красавец. Он на выходе так не хотел нос из экрана вынимать, что у эскалатора налетел на леерное ограждение. Прямо на ребро, прямо своими батарейками. У меня аж зубы свело от сочувствия.
Сфинкс тоже сделал сочувствующее лицо, но чисто из вежливости, и быстро стёр эту эмоцию. Я засомневался, понял ли он шутку, позволяет ли физиология этой бестии осознать трагизм, так сказать, случившегося?
– У некоторых людей такое бывает, – в тысячный раз объяснил мне прописную истину напарник. – Думаю, это эволюция. Таким особям по закону Дарвина суждено вымирать ускоренно, от самых неестественных причин. Они должны быть нам благодарны, потому что под полем подавителя меньше шансов погибнуть, чем даже дома, лёжа на диване.
Робот голосом известной актрисы объявил название станции. Мы двинулись к выходу. Проехав полный круг, хотели пересесть на поезд в обратную сторону. По идее, было бы проще сделать это прямо на ходу, Сфинкс любил развлекать меня неожиданными перемещениями с одного поезда на другой, а иногда и просто между вагонами. Но не в утренний час пик, не при таком количестве неспящих пассажиров.
Сегодня мы с ним разделяться не стали, работали в паре. Так распорядилась Вересаева, когда мы после окончания летучки всё-таки попали к ней в кабинет. Начальница была мрачна, задумчива, но не забыла сделать мне замечание за неуместные шуточки на собрании.
– Коллеги, у меня к вам большая просьба, – начала она, когда мы перешли к делу. – Сегодня вечером надо поработать в особом режиме. А ситуация складывается таким образом, что кроме вас мне почти совсем не на кого положиться.
– Что-то случилось? – уточнил я, хотя это было очевидно.
– Да. Или вот-вот случится. – Вересаева отвечала тихо, без эмоций в голосе. – Проблема в том, что я не знаю, что именно и когда.
– Это как-то связано с делом Буньипа или с нашей линией? – спросил Сфинкс.
– Первое – возможно. Второе – почти наверняка. Помните историю с терактом в отношении русалок?
– Такое за сто лет не забудешь, – заверил я.
– Ну так вот, вчера Брехун доложил мне, что уже третья группа ремонтников, отправленная чинить старый трансформатор, не вернулась с задания.
Сфинкс присвистнул. Я сам хотел это сделать, но он опередил.
– Может, бабайка крысят распугала?
– Возможно. Но маловероятно. Самая первая группа прошла коридоры спокойно. Отработала смену, восстановила кабель связи и почти закончила с электроснабжением. А вот на следующий день о завершении ремонта не доложила. Забеспокоились и направили новую группу только через сутки, и она тоже не вернулась.
– А Брехун куда смотрел?
– У Брехуна сейчас работы выше головы. У него в западном секторе поломка за поломкой, плюс переброска складов на Смоленской из-за ремонта эскалаторов. Подбросили смежники хлопот, расстарались. В общем, его можно понять, хотя стружку с него я ещё сниму. Потом, когда всё закончится.
– Может, туда кого поопытнее отправить? – предложил я. – Посерьёзнее крыс, я имею в виду. С оружием?
– Я уже распорядилась. Вчера, когда Брехун сообщил об исчезновении третьей группы, решено было принять меры с привлечением всех отделов, в том числе оперчасти. Операция назначена на завтра.
Я открыл было рот, но она опередила уточнением:
– Вы участие не принимаете! Хватит с меня одного фейерверка!
– Тогда в чём состоит наша задача?
– Поскольку мы не знаем, что там происходит, всё управление с утра будет переведено на усиленный вариант несения службы. Подозревать можно что угодно, от происков наших спецслужб, которые опять воспылали интересом к нашим беспокойным иноземным друзьям, до диверсии со стороны самих этих друзей. Им давно хочется изменить положение вещей на Земле, только дай повод. Короче, для снятия рисков принято решение освободить изоляторы. Провести внеплановую депортацию всех нарушителей, даже тех, по кому решение ещё не принято.
– Мы же не конвойная рота, – воспротивился Сфинкс.
– Вас никто и не назначает. Вместе с группой Салахбекова из внешнего контроля вы будете просто прикрывать конвойщиков. Но смотреть будете в оба! Возможно, именно этого момента и ждут наши неизвестные противники. Сфинкс, не кривись! Я всё понимаю, но опытнее тебя на кольцевой нет никого. Сегодня в час жду вас на Проспекте Мира.
* * *
Чем ближе подступал "час Х", тем хуже становилось настроение Сфинкса. Закончив с обедом, мы ещё почти полчаса тянули резину, прежде чем явились на минус шестой уровень подвалов управления, к изоляторам.
Не знаю, почему камеры для арестантов перенесли в то же место, что и офис нашей конторы. Раньше, судя по рассказам коллег, таких мест было несколько в разных концах метро. Это позволяло держать выходцев из разных линий Леи компактно, поближе к их родным мирам. Но после серии каких-то трагических инцидентов в 1977 году конвойная служба попала под реорганизацию. Все казематы перевели на проспект Мира, под здание официального офиса Метрополитена.
Что именно тогда случилось, я информации не нашел. Формально реформу объясняли тем, что кольцевая линия в московском пучке Леи пересекается с наибольшим количеством миров. И даже если вывозить нелегалов надо на радиальные, депортацию все равно удобнее начинать отсюда.
Нас со Сфинксом (как ответственных за порядок на кольцевой) всегда о таких мероприятиях оповещали заранее. К счастью, принудительная высылка требовалась редко, обычно за нарушителем виновная сторона присылала своих представителей. Конвою оставалось только заполнить бланки приёма-передачи. Если требовалось вывезти большую группу, задействовали пустые поезда.
Да, кстати. В самом начале я вам обещал рассказать, зачем на самом деле высаживают пассажиров посреди маршрута и поезд уходит в тоннель пустым. Вот как раз для подобных ситуаций, когда в Москву въезжает важная делегация, крупная группа туристов или караван торговых представителей. Выслать с Земли десяток-другой нелегалов разом тоже непросто. Наконец, просто чартерные рейсы для транзитных путешественников нужны ежедневно. Спрятать их пересадку от людских глаз при полном вагоне – дело рискованное, поэтому в расписание некоторых поездов вносится высадка людей. Диспетчер со своего пульта проверяет, обесцвечены ли путешественники, снижает фон подавителей сознания и объявляет конец маршрута. Поезд уходит со станции только с инородными существами на борту. По той же схеме проходит прибытие: вы в нем наверняка участвовали, если хоть раз садились посреди маршрута в "пустой" вагон.
Нам использовать такой приём не позволили. В сегодняшнюю партию нелегалов, контрабандистов и безбилетников попали несколько буйных. После вынесения приговора, понимая, что терять уже нечего, они стали вести себя откровенно резко. Конвойная служба, не осведомлённая о причинах спешной высылки, нервничала. Оценив обстановку, начальник конвойщиков приказал разбить депортантов на мелкие группки и вывозить по-отдельности.
– Давай держаться ближе. Прямо в соседнем вагоне, у стекла. Сможем наблюдать за ситуацией напрямую.
– Я думал, наша задача – в голове состава держаться. Перехватывать, если побегут.
– По инструкции, да. По факту, если побегут, их уже не перехватишь. Там несколько лосей, и это не эвфемизм, способных ударом головы оставить вмятину на стенке вагона. Нам надо сделать так, чтобы даже мысли о побеге не возникало. Нам новые инциденты не нужны, учитывая уже случившиеся неприятности последнего времени.
Я спросил Сфинкса, какая связь. Тот ответил, что прямая и чисто психологическая. Каждое происшествие мгновенно становится достоянием ушей и языков всех путешественников. Слухи и байки не влияют благотворно на оперативную обстановку. Если их становится слишком много, кто-то может решить, что служба транспортной безопасности совсем мышей не ловит, и пришло время испытать людишек на прочность.
В таком вот настрое мы, вздохнув, включились в работу. До глубокой ночи прикрывали конвоиров-исполнителей, подсаживаясь в соседние с ними вагоны. Одновременная перевозка арестантов нескольких видов запрещена, поэтому рейсов надо было сделать немало.
Первый выезд запомнился особо, потому что был особенно неприятным. Коллеги доехали до Павелецкой и на следующем перегоне высадили с Земли пару чиполлин. Пассажиры, зажимая носы, видели в них только двух грязных бомжей, безбожно воняющих потом. Вагон ещё на Проспекте Мира, не успев тронуться, стремительно пустел, на что и был расчёт нашего маскарада. Обычно эти существа, весьма распространенные в московском метро, выглядят неотличимо от людей, а свой специфический запах маскируют резким парфюмом. Но здесь был особый случай, нам хотелось оставить в вагоне как можно меньше потенциальных свидетелей на случай, если чипполины пойдут на обострение.
Стоит отдать должное, они не стали вынуждать конвоиров к применению силы. Спокойно выслушали предписание не появляться на Земле ближайшие три года. Затем, когда подавители оглушили посторонних и поезд на полминуты состыковался с жутковатым скрипучим устройством из иного мира, чипполины, мрачно ухмыляясь, сами покинули вагон.
Следующими на очереди были трое минотавров, наиболее беспокойные из наших клиентов. Им даже наручники не снимали до последнего, чтобы не провоцировать. Так и вели из вестибюля радиальной ветки по переходу на кольцевую, в кандалах, едва прикрытых одеждой, – никому не охота биться врукопашную с полутораметровым трёхрогим бычком, имеющим повадки боксёра районной лиги и копыта сорок пятого размера.
При подъезде к Парку культуры они принялись-таки бузить. Неосторожный пассажир сделал им замечание по поводу ругани, с которой они обсуждали между собой предстоящую процедуру. Матерщина – одно из немногих богатств человеческого мира, которое минотавры быстро и охотно перенимали в путешествиях. В силу роста одеты они были как обычные подростки, из-за чего пассажир недооценил степень грозящей ему опасности.
Не знаю, кому пришло в голову назвать их минотаврами. На людей с бычьей головой эти мерзавцы походили не больше, чем на вёдра с копытами. Их рога, расположенные вдоль черепа в одну линию, в былые годы приходилось прикрывать панковской стоячей стрижкой. Когда ношение ирокеза вышло из моды настолько, что само по себе привлекало больше внимания, пришлось стимулировать в субкультуре большие наушники и капюшон. Тяжёлые ноги минотавров приходилось впихивать в армейские ботинки с высокими берцами, а лишнюю пару рук прятать под толстыми куртками и рюкзаками. В общем, как ни крути, а получался довольно провокационный пассажир. В случае инцидента в узком пространстве вагона – не самый удобный противник.
Если приставший к ним мужчина ждал, что подростки для начала повернутся, то просчитался. Сперва он получил затылком в живот, туловище минотавра одинаково легко изгибалось в любую сторону. Затем полусогнутый от боли человек схлопотал копытом в лоб и убыл в глубокий нокаут. Одновременно двое других арестантов атаковали конвой.
Сфинкс хлопнул меня по плечу и проделал мой любимый фокус с открыванием дверей. Силой мысли – или как там он это делает? – напарник вызвал сближение линий Леи. Я увидел стремительно приближающийся справа поезд, совершенно идентичный нашему. А в одном из вагонов – Сфинкса и себя. Я из того вагона пялился на меня здесь и выглядел довольно глупо. Хорошо, что продолжалось это всего секунду, затем два поезда слились, Сфинкс открыл глаза и повернул ручку торцевой двери.
Распахнувшись, дверь из нашего вагона оказалась противоположной дверью вагона соседнего. Я снова успел увидеть, как вдалеке я же сам выпрыгиваю в двери напротив самого себя. Как только Сфинкс щёлкнул замком, поезда разделились и видение исчезло.
Бунт подавили в два счёта. Сфинкс сдвоенным боксерским ударом в мягкую грудину успокоил зачинщика, я в тот же момент подсёк второго и наступил ему на шею. Третьего ещё до нашего вмешательства конвоиры сами угостили электрошоком.
С кресла вскочила, заохав, старуха с большим пакетом продуктов из супермаркета. Я удивлённо повернулся к старшему из конвоиров: почему она не спит, мол? Тот пожал плечами и открыл перед носом женщины служебное удостоверение. "Спокойно, уважаемая! Всё нормально, работает полиция!" – успокоил он и всадил в свидетельницу двойной заряд ручного подавителя.
Старуха осоловела, широко зевнула и плюхнулись обратно на кресло. Сфинкс ловко выудил у нее из пакета потрёпанный томик Набокова и сунул в руки. Увлечённая чтением, к концу поездки она и не вспомнит о случившемся. Хорошо, если станцию свою не пропустит, зачитавшись.
– Спасибо, ребята, но мы бы и сами… – своеобразно поблагодарил старший конвоир.
Сфинкс вместо ответа моргнул, вызвав сближение вагона с гудящей чёрной рифлёной трубой без окон и видимых стыков. Оглушенных минотавров быстро расковали и без формальных церемоний вытолкали взашей на родину.
Следующий этап депортации оказался простым, почти скучным. Я не сразу понял, кого мы везём, решил сперва, что рейс порожний. Сфинкс обратил моё внимание на синее пластиковое ведро в руках конвоира, и я вспомнил ту довольно громкую историю про стаю головастиков, что пытались незаконно поселиться в пруду московского зоопарка.
Мы иногда пользуемся услугами этой организации для расселения особо экзотичных туристов. Ну а правда, где ещё они вызовут минимум подозрений, даже попавшись на глаза посторонним?
Для наших нужд между Баррикадной и Краснопресненской располагается большой комплекс подземных общежитий, а под сам зоопарк даже проложен отдельный подземный ход. Но в этот раз человек, пробравшийся секретным путём от имени Объекта, оказался таким же нелегалом, как и обитатели доставленного им ведра. К счастью, администратор позвонил к нам в дежурную часть, чтобы высказать возмущение неурочным и не оформленным по всем правилам вселением. Подлог вскрылся, нелегал пытался бежать, бросив своих нанимателей. Его отловили час спустя на Пушкинской при спуске обратно под землю.
Пути сошлись, конвоир поднял руку. Синее ведро растворилось в стене. Конвоир погрузил руку в чужой мир поглубже, почти по самое плечо. То ли ждал, когда с той стороны примут груз, то ли просто зашвыривал ведро подальше.
Так продолжалось часов до одиннадцати вечера, пока Сфинкс не плюхнулся, наконец, на сиденье и выдохнул устало:
– Ну вот и всё. В последний рейс нам можно бы и не ехать, там никакой опасности нет, но тебе будет полезно посмотреть, – сообщил он с явной грустью, обычно ему не свойственной.
Последним рейсом депортировали двух кенаров. В первую секунду я даже подумал, что узнаю старого знакомого, но затем засомневался.
– Нет, это не Рунгжоб, – развеял подозрения Сфинкс. – Кенары для нас на одно лицо, как и для вас, но если долго с ними общаешься – начинаешь различать.
Двое мужчин в оранжевых жилетах подсобных рабочих покорно вошли в вагон. Свободных мест было полно, но кенары не пошли вглубь. Встали у дверей и молча смотрели за стекло, где пролетали бетонные секции тоннеля и бесконечно тянулись силовые кабели. Под черными бородами едва заметно трепетали от переживаний жаберные крышки.
– За что их?
– Как обычно, нарушение пограничного режима. Этот вот, его две недели назад взяли, переправил в Москву и пытался легализовать около трёх десятков своих родственников. Не менее шести вывел на поверхность, двое только пойманы, остальных до сих пор ищут.
– А второй?
– Второй? Ты что не узнал? Это же твой "крестник"!
Я выпучил глаза и в ту же секунду вспомнил этого несчастного. Действительно, с неделю назад наткнулся на него в одном из служебных помещений на Добрынинской. И вроде бы ничего особенного, обычная встреча, но при виде меня гастарбайтер так перепугался, что выронил магазинный пакет-майку, рассыпав по полу крупные спелые помидоры, и бросился бежать. Я спешил, разбираться не стал, просто сшиб с ног и скрутил тщедушного кенара, а затем передал станционному контролю, описав в двух словах ситуацию.
– Точно, тот самый! И что с ним?
– Тоже банально. Пытался контрабандой земные овощи на родину переправить. Говорят, там за них можно огромные деньги получить. Огромные по их меркам, конечно.
– И что, это такое серьезное нарушение, чтобы прям сразу – депортация?
– Ну как тебе сказать… С одной стороны, тут просто дело принципа. Контрабанда любых материальных ценностей между мирами строжайше запрещена. Любых, значит вообще любых. Мы с тобой, если помнишь, даже с берега необитаемого моря собрали всё до последней крошки.
– Я думал, это простая порядочность. Чтобы не загаживать место. А что с другой стороны?
– А с другой, наши овощи на их почве могут ведь и прижиться, не дай бог.
– И что?
– Сразу видно, плохо ты в школе учил историю собственной планеты. Есть у вас один континент, тысячелетиями стоявший обособленно от других.
– Ну допустим, Австралия, знаю.
– Около десяти тысяч лет назад ваши переселенцы завезли туда необычный вид животных. Собак. Просто собак.
