Евгений Луковцев
Линии Леи
– И что?
– Сейчас потомки этих собак выделены там в самостоятельный вид. Они стали бичом для коренной фауны, уничтожили многие местные виды. И являются доминирующими хищниками на всём континенте.
– Собака динго? – вспомнил я. – Ты-то про неё откуда знаешь?
– Она самая. Я охотник, мне интересно. Так вот, история на этом не закончилась. Несколько тысячелетий спустя в Австралии появились другие иноземцы – кролики. И нанесли ещё больший удар по экосистеме. Затем были кошки, овцы, лисы и другие инвазивные виды, и каждый раз ценой этому вселению становилось вымирание местных растений и животных.
– Ты что хочешь сказать, какая-нибудь наша помидорка…
– Может привести к экологической катастрофе. Кстати, напомню, помидорка-то вовсе не "ваша", а такой же мигрант, в своё время сильно изменивший сельское хозяйство на всем евразийском континенте.
Я несколько по-новому посмотрел на хлипкого кенара. Каким же нужно быть… чтобы ради наживы поставить под угрозу собственный мир?
С другой стороны, это с каких же пор я стал отношение к людям формировать на эмоциях, а не на логике событий? Я уже злюсь, а ведь даже не знаю подоплеку, по какой причине кенары пошли на преступление. Вот ведь только прокололся, сделав поспешные выводы в случае с Рунгжобом, а теперь…
– Погоди, он что, плачет?
– Что? – Сфинкс вгляделся. – Нет, вряд ли. У них же глаза не так устроены. Хотя повод есть.
– В каком смысле? – я обернулся проверить, не шутит ли.
– В самом прямом. У нас же кенары размещают на контракт не абы кого, а исключительно солидных, кхм, людей. Конкретно этот – сын принца одной из провинций. Пока длился контракт, в той провинции произошел мятеж и династию свергли. Не думаю, что регент готовит наследнику тёплый приём.
– То есть? Его там что?
– Не знаю, как принято у кенаров, в моём мире он прямо на перроне пошёл бы под нож, без шансов.
Мне потребовалось всего два перестука колёс, чтобы осознать смысл сказанного.
– Это значит, я своими руками выписал ему смертный приговор?
– Ничего не значит. У них нравы куда мягче наших, глядишь и выживет. Ты просто выполнил свою работу, выполнил хорошо. А он нарушил правила, зная, что грозит в случае провала.
– А почему? Почему он нарушил правила? Может, у него беда какая? Может, ему нужны были деньги на спасение родных?
Сфинкс оскалился, и сейчас у него это получилось очень злобно.
– О, тебя начали волновать личные мотивы нелегалов? Огорчу, ты в меньшинстве. По мнению госпожи Вересаевой, никакая причина не может быть оправданием нарушения правил.
– Да плевать я хотел на Вересаеву! – взорвался я. – Этого парня, возможно, казнят из-за каких-то идиотских овощей!
Сфинкс скосил глаза вбок: на нас уже пялились пассажиры. Подавитель работал в десятую долю мощности, чтобы уставшие люди не отключались слишком сильно и не проспали свои станции. Как только я тоже посмотрел в ту сторону, Сфинкс шагнул ко мне, молниеносно блокировал правую руку, а левую придавил к стене вагона. Сжав в кулаке ворот моей куртки, он прошипел:
– Прекрати орать! Ты опер, а не истеричка. Я кому только что объяснил, чем опасны простые овощи? Скажи спасибо, что пока речь только об овощах. Ищешь логику в приказах Вересаевой – подумай над тем, что инвазивным видом на Земле могут стать и сами кенары. Если не кто-то похуже, как это произошло в моём мире!
Он выпустил меня так же резко, как и схватил. Я качнулся, но он поддержал за плечо.
– Что, любитель логики и игры на нервах, разбился твой холодный расчет, когда почувствовал себя убийцей? А я предупреждал, здесь у каждого из нас своё небольшое кладбище. Цена которому, в конечном счёте, выживание вида. Помни об этом, когда пожалеешь своего следующего нелегала. И имей в виду: некоторые миры дополняют свои транспортные соглашения пунктом об объявлении войны станциям, где потакают контрабанде. Готов променять жизнь этого кенара на ядерную зиму в Москве?
Я не знал, что ему ответить. Всплеск эмоций перемешал все мои мысли. Я отвернулся к окну в соседний вагон. Там было уже пусто. За этой перепалкой я пропустил сам момент депортации. Наверное, и к лучшему.
– Но послушай… Должна же быть для кенаров очень веская причина, чтобы нарушать контракт? Они-то сами должны понимать, что контрабанда опасна?
Сфинкс рассмеялся так легко, словно минуту назад не держал своих клыков у моей глотки.
– Большинство из них – жители не самых передовых миров. Они не способны осознать глобальные последствия своих поступков, даже если им прямо тыкать в нос листком с расчётами. Ты, кажется, на днях читал мне лекцию про наркоторговлю? Так что же, здесь, на Земле, твои барыги не понимают, чем плохи наркотики? Возят ведь?
– Это не мои барыги! – огрызнулся я. – И эти барыги не ставят под угрозу…
Я запнулся, понимая, что не прав, и на самом деле ставят, ещё как ставят. А значит, если проводить аналогию с нашими законами, депортация за контрабанду – это ещё мягкое наказание.
– Но ведь можно же было в этом конкретном случае принять во внимание? Изучить обстоятельства, сделать исключение?
– Ты, кажется, путаешь нашу скромную контору с мировым тайным правительством. Чтобы изучить обстоятельства, надо иметь посольство в мире кенаров. И шпиона в мятежной провинции. Без этого данных о реальной ситуации не собрать. Официально Вересаева послала запрос и получила ответ, что нарушителю ничего не грозит, сверх стандартного наказания за контрабанду.
– А его показания?
– А у них у каждого второго такие показания. В которые можно либо верить на слово, либо игнорировать. И то, и другое – сложный выбор, со своими минусами и угрозами.
Вагон остановился, и Сфинкс толкнул меня под лопатки, выпихивая на платформу.
– Твоя станция. Иди, отсыпайся. И это, прими что ли какое-нибудь успокоительное? Ты совсем дёрганный стал, прям как не в себе. Если Вересаева права, а я не помню случаев, когда она была не права, нас не сегодня завтра ожидает такая работёнка, Гераклу не снилось!
Апокалипсис
– Ну и что, что карантин? Каждую весну у нас в институте бывает карантин. Люди болеют, это нормально, не повод для паники.
– А когда же, по-твоему, будет настоящий повод?
– Повод для паники будет, когда первые жертвы выкапываться начнут!
Подслушано в метро.
Геракловы проблемы начались на следующее утро, спозаранку. Я только-только расписался за макгаффины (неизменная зажигалка, крякающий манок в виде резиновой уточки, мягкая крысиная шкурка). Сфинкс уже был в метро, встречался с информатором перед входом в вестибюль на Октябрьской.
Как только на кольцевую вышел первый утренний поезд, я сел в него и отписал Сфинксу в коммуникатор, что сделаю пару кругов один, пока час пик ещё далеко и людей в вагонах немного. Договорились встретиться ближе к семи часам на Краснопресненской. Под размеренное подпрыгивание вагона на стыках я развлекал себя любимой игрой – чтением разговоров по губам.
– …И вот он каждое утро ей звонит по видеочату, общаются они. Пятнадцать минут дорога до метро, вот все пятнадцать минут они и общаются.
– И что? Ты ревнуешь что ли?
– Ну вот ещё. Он же мне сосед, а не кто-нибудь там…
– Ну а чего тогда?
– Мне просто интересно. Что это за баба, которой никогда по утрам не надо никуда собираться? А главное, если тебе никуда не надо, почему ты в такую рань не спишь? Что ты за тварь такая?
Я сдержанно улыбнулся, стараясь не выдать себя. И тут же насторожился.
Свет в вагоне моргнул. Потом ещё и ещё раз.
Парень на сиденье справа и две девушки у самых дверей бросили мимолётные взгляды к потолку, на плафоны. Остальные пассажиры вообще не обратили на сбой внимания. Подумаешь, иногда свет моргает в дороге.
Я был на маршруте один, а значит – всё логично, никто, кроме меня, и не должен забеспокоиться. Три – стоп, три – стоп, проморгал поезд. По форме номер один позывной сигнал общий. Такие команды не подаются без крайне важной причины. Экстраординарной, строго говоря, причины.
Заранее начав пробираться к выходу, я свободной рукой выудил из кармана коммуникатор. Сообщение пока не пришло. Но это дело нескольких секунд. Сейчас тренькнет, ладонь почувствует вибросигнал. Ага, вот и оно.
"С 6.20 по Объекту вводится план "Частокол". Оперсоставу немедленно прибыть на кольцевую линию. Группа блокирования – вариант номер девять. Группа вытеснения – вариант два". И тут же второе сообщение: "Всем сотрудникам, не задействованным в мероприятиях, прибыть на станции приписки для формирования резерва".
Ничего себе. Тревога на всём Объекте. На моей памяти это впервые. И, насколько мне известно, за последние лет пять такого не случалось ещё ни разу. Были инциденты на отдельных ветках, пару раз даже вводили усиление в целом секторе. Но чтобы вот так?
Двери вагона ещё не успели открыться, а я уже выпрыгнул на перрон. Пришлось невежливо пихнуть в бок тётку, тоже планировавшую выходить. Она разразилась возмущенной руганью мне вслед, я не слушал. Случилось что-то такое, ради чего стоило немного побыть хамом. Кто знает, чего может стоить моё промедление?
Мухой метнувшись поперек станции, я успел в последнюю секунду вскочить во встречный поезд. Как обслуживающий кольцевую, я входил в группу блокирования, а по варианту номер девять должен был занять позицию на выходе с Киевской. Туда ехать всего один перегон. "Возможно, буду на месте первым", – мелькнула мысль, и по телу сразу же пробежала волна лёгкой волнительной дрожи.
Коммуникатор в руке тренькнул. "Ребята, что у вас там случилось?" – всплыл на экране вопрос от Риты, прогнозистки из аналитического отдела. Вообще-то писать в рабочий чат не по делу строго запрещено, но Ритку можно понять. Я видел её утром, она только что отдежурила ночную смену. Наверное, едва сменилась и вряд ли даже успела доехать до дома. А тут – тревога.
"Если это опять учения, я вас поубиваю", – написал следом незнакомый мне сотрудник, вбитый в список контактов как Руслан Салахбеков. Да, вот по этой причине и запрещена неслужебная переписка. Сейчас чат превратится в нескончаемый базар, если дежурный не удавит его в зародыше.
"Прекратить трёп!" – снова тренькнула трубка. Ого! Сообщение пришло от анонимного абонента, чей контакт не был подписан даже номером телефона. После слова "От:" на экране стоял длинный прочерк. Так быть не могло, нет у нашего служебного чата функции сокрытия автора. Это могло означать только одно: переписку читает сам директор.
Две долгих минуты коммуникатор молчал. Потом от безымянного автора упала ещё одна короткая фраза: "Это не учебная тревога!" Я прочёл её уже в полёте, потому что опять выпрыгнул из вагона первым и большими скачками понёсся к центру зала.
Серьезность ситуации сквозила отовсюду. По перрону спешно растягивалась цепь молодых оперативников, переодетых в форму курсантов полиции. Для обывателя эти нескладные юнцы выглядели нелепо и смешно, особенно когда сбивались стайкой человек в десять. Я знал, что это группа вытеснения, последний рубеж обороны между пассажирами-людьми и путешественниками-инородцами. Дело дрянь, если им придется проявить свои реальные навыки.
Я бежал дальше и видел, как в центре зала из перехода выпрыгивали бродячие музыканты, на ходу расчехляя гитару и саксофон. "Маэстро, урежьте марш!" – выплыла из памяти фраза. Да, уж эти урежут – мало не покажется. Полицейский, который вознамерился их сразу же остановить и выгнать, теперь стоял, чуть прикрыв глаза, без тени эмоций на расслабленном лице. Нейтрализован направленным воздействием, значит – не из наших, и не двойной агент, а настоящий обычный сержант. Правильно, не стоит ему сейчас путаться под ногами, так безопаснее для него же.
Мимо полицейского навстречу мне торопился безногий инвалид Сёма, собирая жалостливые взгляды. Вообще-то он может щелчком пальцев отправить в нокдаун любого из здесь присутствующих, включая меня. Он почти легенда, один из лучших оперативников западного сектора. В былое время в одиночку держал всю Арбатско-Покровскую линию и месяцами не допускал ни одного нарушения границы. Сейчас Сёму вызывают на станцию только в самых крайних случаях, а в спокойные дни всё рабочее время он проводит глубоко в недрах Объекта, следя за мониторами.
Сфинкс возник из прибывающего встречного поезда так неожиданно, словно двери вагона на ходу открыл. Первым из оперсостава прибыть у меня не вышло. Он уверенно мотнул головой в сторону эскалатора. Я кивнул в ответ, принял из его рук заботливо протянутую рацию и жилет с надписью "Эскалаторная служба". Такой же фальшивый, как и у него.
Секунду спустя к нам присоединился опер с голубой ветки Федя, на ходу натягивая свой жилет. Маскарад не играл в таких ситуациях особой роли, можно было и обойтись, работать в свитере и джинсах. Просто так положено по инструкции. Страховка на случай, если кто-то из пассажиров придёт в себя и начнёт задавать вопросы.
Эскалатор стоял выключенным. Парень с мегафоном в руках оповещал о закрытии западного вестибюля и убеждал пассажиров "по техническим причинам" пользоваться для выхода дальним, восточным. Дальше, за его спиной, три азиата в робах уборщиков вазюкали тряпками по поручням, оставляя влажные грязные разводы. Протискиваясь через леерное ограждение, я кивнул им, они тихонько кивнули в ответ. Это наши кенары, обрабатывают возможные пути прорыва спецреагентом. Даже так? Да что ж там, чёрт возьми, произошло?
К концу эскалатора дыхание у меня сбилось. Не каждый день начинается спринтерским забегом по крутой лестнице.
– Вторая группа на позиции! – доложил я, едва выговорив слова.
Рацию как нарочно всучили именно мне. Эфир шипел и потрескивал в ожидании.
– Третья готова, – наконец отозвался голос.
– Четвертая готова. Кузьмич, все на месте, вестибюль блокирован!
Дежурный выждал пять секунд, других докладов не последовало.
– Всем постам, внимание! Глядеть в оба. Работу излучателей проверять каждые две минуты. Без поддержки в толпу не соваться, огня без приказа не открывать!
Я вынул из кармана коммуникатор и посмотрел параметры. Да уж, подавители жарили на все 110 процентов. Индикатор сигнала телефонов зашкаливал, вай-фай раздавался с прямо-таки неприличной скоростью. Сейчас поголовно все пассажиры, где бы они ни находились: в вестибюлях, переходах или на платформах всех трёх смежных станций – должны погрузиться в свои гаджеты.
Словно подслушав мои мысли, робот-диктор оживилась, из динамиков разнеслось: "Уважаемые пассажиры! Во время движения держите детей за руки! Не отвлекайтесь на мобильные устройства! Соблюдайте меры безопасности!"
Ну да, как же. Не отвлекайтесь. Думаю, сейчас никто из находившихся поблизости даже не услышал этого голоса. Говорят, однажды во время полевого испытания излучателей Митька-инженер подменил запись. Робот весь вечер вещал его прокуренным голосом: "Граждане пассажиры, жрите поменьше жира! Эскалаторы не справляются, у них двигатели ломаются!"
Шутнику, конечно, досталось на утренней летучке по первое число. Однако же официально в наш адрес ни одной жалобы не поступило. Ни посетители, ни даже персонал не заметил подмены. Значит, излучатели отработали подавление сознания на пять с плюсом, и потому Митьку простили, и даже не объявили выговор.
Сейчас режим облучения был выше тестового. Наверное, при таком давлении даже наверху, на поверхности, прохожие залипают в экраны. А уж здесь никто гарантированно не в состоянии будет отвлечься, даже если над ухом у него из ружья палить.
Хотя, стоп. Погодите-ка.
Стоило нам, запыхавшимся, добраться до самого верха треклятой лестницы, на наших глазах из боковых проходов вывалилась группа людей. Обросших, грязных, пыльных, с перекошенными в спазме лицами, – но совершенно точно не нейтрализованных.
Они выходили разом справа и слева. Справа – из давным-давно перегороженного под предлогом ремонтных работ, закрытого мощными замками коридорчика. А слева – из точно такого же коридорчика, который был – и я совершенно точно это знал – тупиковым.
Эти люди резко контрастировали с редкими группами обычных пассажиров, застигнутых ударом подавителей в вестибюле и переходах. Обычные сидели вдоль стен, уткнувшись в экраны смартфонов, либо бродили из угла в угол, светя себе экранами в лицо, мягко обтекая препятствия и не обращая ни на что внимания.
Эти же жуткие мертвенно-серые оборванцы, выйдя на свет, на некоторое время останавливались, жадно оглядывая коридор. Не находили, что искали, и начинали разбредаться в разные стороны. Медленно, неестественной шаркающей походкой, иногда гортанно порыкивая. Что интересно, они порой поглядывали на оглушенных пассажиров, на лицах появлялось некое подобие удивления. Но длилось это не дольше пары секунд, после чего пыльные люди теряли всякий интерес к людям обычным.
– Это они как? Это что такое? – у меня отвисла челюсть.
– А это вот так вот, – хохотнул Сфинкс, тоже осторожно выглядывая с соседней лестницы. – Если будешь и дальше без излучателя, по собственной воле носом в гаджетах зависать, тоже таким станешь.
– Ой, да что ты брешешь? – буркнул Федя и отобрал у меня рацию. – Слушай его больше.
Он отступил на пару ступеней, прячась ниже уровня пола, чтобы не оказаться невзначай в поле зрения оборванцев. Нажал кнопку вызова.
– Кузьмич, всем внимание! Это вторая группа. Режим чрезвычайной ситуации подтверждаю. Выходы с четвертого по двенадцатый срочно закрыть, если это ещё не сделано.
– Сделано, сделано, – успокоил дежурный.
– Станции бы совсем изолировать, – с тоской в голосе предложил Федя, заранее зная ответ.
– Вы чего? Час пик вот-вот начнётся. Ещё полчаса, и в поездах будет давка. Вы там поторопитесь!
Федя нажал кнопку и издал грустный саркастический смешок. Эфир хрустнул. Затем голос, докладывавший раньше о готовности четвертой группы, спросил:
– Федь, с нашей позиции ничего не видно. Я не понял, у нас что, прорыв? Массовый?
– Нет, не настолько всё плохо, – успокоил Фёдор. – Но и хорошего мало. У нас утечка зомби из второго резервуара.
Официально первый зомби в московском метро появился в 1954 году. Официально – это потому, что они могли встречаться и в более ранние годы. И наверняка так было, но на коротких ветках того времени они быстро попадали на конечные станции. Где их отлавливали и без лишней бюрократии отправляли по медицинскому ведомству – в психиатрию.
В 1954 году Кольцевая линия замкнулась. Первый же появившийся там зомби получил уникальную возможность гонять кругами до самого закрытия. К этому часу он успел прийти в состояние, совершенно не подобающее человеку. Рыхлая серая кожа, пустой взгляд, капающая на пол слюна. Пальцы, растопыренные в спазме так, словно он собирается вцепиться в горло первому, кто рискнёт подойти. И совершенно звериные повадки.
Первый официальный московский зомби напал на станционных служащих при попытке вывести его из вагона. Подоспевшему на помощь дружиннику он начисто откусил кончик носа, и уже перед нарядом милиции предстал во всей красе, многократно описанной в книгах ужасов. То есть, всё вышеперечисленное, плюс окровавленная пасть.
Бог его знает, почему сержант не пристрелил эту бестию с перепуга, а врезал ботинком под колено и спеленал. Почти в буквальном смысле: кроме наручников пришлось зафиксировать локти кожаным ремнём, а ноги обмотать пиджаком дружинника, усилить на лодыжках шнурками от ботинок, а в коленях – ещё одним ремнём. И даже в таком виде задержанный едва не высвободился, устроив настоящую истерику, как только оказался вне света Леи.
К утру слухи об удивительном, мутирующем на глазах психе облетели город. Паре паникёров даже пришлось затыкать рот при помощи КГБ, потому что версии в их изложении угрожали уже не только умам соседей, но и государственной безопасности. Самая невинная из них гласила, что кольцевая линия метро ни что иное как ядерный синхрофазотрон, в котором учёные-вредители ставят опыты над людьми, приучая их жить в условиях радиации.
Пугнув сплетников как следует, в КГБ не сдержали ехидства, доложили об этом анекдоте по инстанции. И тогдашний директор Объекта был вызван в Центральный комитет партии. К счастью, удалось найти нужные слова, разговор прошёл в позитивной тональности. Всем участникам событий было с самого верха приказано немедленно забыть о случившемся, в том числе и отдельным ехидным болтунам в погонах.
Зомби из института психиатрии перевезли обратно, в распоряжение нашего подземного института, где он прошёл все стадии научных и не очень исследований. По итогу работников метрополитена начали инструктировать (под подписку, разумеется) о грамотных действиях при острых психиатрических расстройствах пассажиров с аномальной симптоматикой.
С того момента зомби в метро выявляли регулярно. От трёх до десяти случаев в месяц. Для большого города это не много, говорят, что в Нью-Йорке почти вдвое больше. Возможно, их и у нас было больше, просто спасти удавалось не всех. Если припадок происходит не в вагоне, а на платформе, то почти всегда заканчивается фатально. Поток воздуха, предшествующий появлению поезда, срывает с человека в пограничном состоянии последний блок, и новый зомби просто спрыгивает под колёса.
Почему так происходит? Ну вы спросили! Никто этого не знает. Учёные говорят что-то невнятное насчёт аллергической реакции на повышенный карниоментальный фон. Что это значит, объяснить не берусь, я не врач, я само слово еле запомнил.
Причины то ли наследственные, то ли связаны с угнетением нервной системы этанолом, то ли вообще возникают при бесконтрольном приёме поливитаминов… Короче, выяснить достоверно, как я понимаю, никому во всем мире не удалось. Спросить не у кого, зомби не слишком разговорчивы. Заболевание вызывает у них полную эмоциональную атрофию. Существо ничего не хочет, ни на что не реагирует и никуда не стремится. Подземное облучение поддерживает в мозгу хаотичное бурление мыслей и эмоций, зомби этого достаточно, чтобы впасть в блаженное забытье. Но попробуйте только лишить его света Леи, испытаете наяву худший из сценариев зомби-апокалипсиса!
Абстиненция или, говоря по-простому, ломка у зомби настолько суровая, что может обычной наркотической ломке в страшном сне являться и лекции ей назидательные читать. Зомби готов не просто рвать, крушить и убивать – он способен выломать себе руки и ноги, лишь бы вернуться в милое сердцу подземелье. Да что там руки, он готов оторвать себе голову, если связано тело, и на ресницах ускакать по шпалам в темноту. Так бы и сделал, только со связанными руками голову не очень-то оторвёшь, да и отделение её от туловища приводит к одинаково фатальным последствиям что человека, что зомби.
С годами ясности в процессе обращения больше не становилось. Зато появилось понимание, что растущий безумный контингент надо где-то размещать. Ни в одной больнице удержать его нереально, вне метро зомби быстро истощались и просто дохли. Выход казался очевидным: под казематы приспособили пустующий ангар в депо.
В ходе перевозки произошёл первый массовый побег или, как для конспирации говорили в метро, утечка. Она вызвала самый крупный сбой в работе метрополитена, поезда по одной из веток не ходили почти сутки. А ловлей беглецов занимались без малого неделю, причём троих отыскать так и не удалось.
Из плюсов – история показала, что в зоне облучения зомби приходят в состояние покоя. Если хранить их в сухом прохладном месте, то не требуется много пространства и никакой инфраструктуры. Они будут спокойно стоять плотными рядами в уголке. Годами, десятилетиями не претерпевая никаких внешних изменений.
Теперь в метро оборудовано три резервуара для хранения зомби. Под них отвели пустующие секретные бункеры. Проектировались они для нужд гражданской обороны, но так и не пригодились, так чего зря добру пропадать?
Самый старый, разумеется, в центре города – тянется от улицы Никольской, заканчиваясь почти под самым Большим театром. Он заполнен до отказа и законсервирован, вход в него со станции Театральной наглухо закрыт и для маскировки дополнительно перегорожен пошарпанной железной будкой с надписью "комната приёма пищи".
Второй и третий резервуары забиты не так плотно. Самый новый в районе Динамо – вообще, можно сказать, пустой. А номер второй, из которого сегодня как раз произошла утечка, располагается под Киевской, начинаясь у стен железнодорожного вокзала, а другим краем стремясь под Бородинской улицей в сторону Новоарбатского моста.
Резервуар был полон примерно на три четверти. Небольшой резерв в нем сохраняли на всякий пожарный случай, потому же и входы не перекрывали окончательно. Иногда добавляли новых постояльцев, иногда наоборот, изымали одного-двух для нужд исследовательской лаборатории.
Главное ведь что? Не включать поблизости свет. На свету зомби начинают нервничать. Звуки, вибрация от проходящих за стеной поездов их совершенно не волнуют, но вот к свету они тянутся. При этом выходят из анабиоза. Соблюдая законы природы, они при пробуждении испытывают то, что должен испытывать любой нормальный организм, не жравший ничего уже много лет. Иногда такой голод даже пересиливает тягу к облучению, и тогда зомби выходят на поверхность и шатаются повсюду в поисках любой органической материи, в которую можно запустить зубы.
– А почему они пассажиров не жрут? – спросил я.
– Не знаю, – прошептал в ответ Фёдор. – Обычно-то жрут, ещё как!
– Излучатели! – прошипел с соседнего эскалатора Сфинкс. – У всех людей там разум подавлен. Зомби принимают их за своих. Вот если у кого-нибудь в телефоне сейчас батарея сядет, ступор спадёт, тут же и разорвут в клочья.
Мне как-то сразу расхотелось выглядывать в зал. И даже наоборот, появилось страстное желание отползти от края лестницы как можно дальше.
– У нас-то разум не подавлен?
– Ага, – радостно подтвердил мою догадку Сфинкс. – Твои тугие мозги они бы с радостью слопали!
– Фиг бы они чего слопали. У меня зажигалка с собой.
Коллеги уставились на меня укоризненно, словно я на всю шахту громогласно воздух испортил.
– С ума совсем сошёл? – предположил Фёдор.
– Забыл, что в заброшенном тоннеле было? – поддакнул Сфинкс.
– Да что такого-то?
– Если ты чиркнешь, облучение исчезнет. Подавители вырубятся. Все люди там, в вестибюле, придут в себя.
– А зомби выйдут из себя, – кивнул Федя. – А их там внизу за полвека знаешь, сколько накопилось? Крови будет вот по это самое место.
Я осторожно сунул зажигалку обратно в нагрудный карман и демонстративно застегнул его на пуговицу. Сфинкс хвалить не стал, просто вздохнул и постучал когтем по виску.
Да уж, диспозиция у нас сложилась незавидная. Вестибюль метро у Киевского вокзала общий сразу для трёх станций. Множество дверей и коридоров выводит потоки пассажиров с разных сторон в один кассовый зал. Далее, миновав турникеты, можно свернуть налево и по широкой лестнице спуститься на платформу голубой ветки. Сейчас там всё должно быть перекрыто специальными выдвижными герметичными затворами.
Ещё из кассового зала можно свернуть направо и попасть в полукруглую "прихожку" перед эскалатором, не менее роскошную, чем все станции на этом участке. Восемь колонн и купол превращают это чисто техническое помещение в коринфский атриум. В таком помещении вполне уместной выглядит красочная мозаика на тему счастливого украинского народа времен советской России. А вот серые двери в подсобные комнаты смотрятся здесь, без сомнения, чуждо и жалко.
Отсюда можно спуститься по эскалатору вниз и попасть на развилку, ведущую к станциям синей и кольцевой линий. Там коридоры тоже должны быть уже наглухо задраены, за них мы были относительно спокойны. Беспокойство вызывала только наша позиция, потому что мы лежали на верхних ступенях эскалаторов. Если зомби учуют нас, деваться отсюда, честно говоря, некуда.
Рация в руке Феди заскрипела и сообщила голосом оперативного дежурного:
– Внимание, группам! Утечка локализована! Все входы и выходы заперты, гермозатворы выдвинуты. Станции работают только на выход через дальний вестибюль.
– Откуда они лезут? – спросил Федя. – Выяснили?
– Нет, – сказала рация. – Поэтому вас пока не отводим за укрепления. Вы ближе всех, смотрите внимательно. Может, разберётесь, что к чему.
– Принято. Тогда начинайте уже поскорее. Мы тут у них как мотыль в аквариуме. Только шевельнись, мигом сожрут.
– Всё понимаю. Держитесь, ребята! Заказ уже сделан, сейчас они начнут.
Рация замолкла. Шум не мог привлечь зомби, но в тишине стало чуточку спокойнее. Хотелось только уточнить, какой ещё заказ и что именно начнут, но я не успел. Наверху железно брякнуло, лязгнуло и заскрипело.
– Открылись! – выдохнул Фёдор.
– Ну, сейчас начнётся! – пообещал Сфинкс и бесстрашно высунулся из-за ступеней.
Я помедлил. Наверху нарастал гомон, гвалт, рык – словно пара десятков покупателей подрались в очереди за дефицитным товаром. Любопытство пересилило, я по примеру Сфинкса подполз к краю эскалатора. И понял, что не сильно ошибся.
Самая маленькая и узкая из всех дверей, видимых с нашей позиции, теперь была распахнута настежь. Зомби, рыча и подвывая, ломились к ней, толкались, падали. Если не могли встать – ползли, а если вставали – безразлично наступали на руки и спины своих поверженных товарищей.
Дверной проём перекрывала толстая стальная решётка. Зомби не могли повредить её, поэтому просто висели гроздьями, просунув руки между прутьями и жадно тянулись к тому, что видели в глубине.
Вот один из зомби дотянулся, ухватил рукой что-то темное и мягкое. Вынул руку из решетки с спешно сунул добычу в рот. Его тут же оттёрли от двери, но он не успокоился, а напал на следующего счастливчика, урвавшего через решётку кусок съестного. Из дверей подавали ещё и ещё, и вот уже никто не висит на решётке, зомби ловят куски на лету, вырывают друг у друга из рук и прямо изо рта, ползают по полу, подбирая рассыпавшиеся остатки.
Я различил красные цвета на форменной одежде по ту сторону решетки. Почти одновременно нос почувствовал знакомый аромат – и пришло понимание, кто эти люди, что именно они раздают, уже не опасаясь, прямо в руки голодных зомби.
– Сфинкс, только не говори, что ты это придумал. Вы реально подпитываете нежить фастфудом?
– Я? Нет, что ты! Это давно отработанная схема наших заокеанских партнёров. Отлично работает, между прочим. У нас долгосрочный контракт с одной из торговых сетей.
– Но бургеры?
– А чем прикажешь их ещё кормить? Парного мяса приволочь из Елисеевского? Бургеры дешевле, сытнее и всегда под рукой почти в неограниченных количествах.
Я не верил ушам, но не мог не верить глазам. Зомби заглатывали бутерброды как офисные клерки, припоздавшие на ланч. Те, кто достаточно набил своё брюхо, соловели и теряли к драке интерес. В их глазах появлялось беспокойство. Ну конечно, на сытый желудок они острее чувствовали нехватку света Леи. Распихивая спешащих к пиршеству, сытые зомби начинали ломиться в обратном направлении. В свой уютный тёмный подвал.
