Есения Маас
Горизонтальная война. Снимая маски
Глава 11
Лязг наручников вытягивает из чёрной, беспросветной мути, будто петля, накинутая на шею. Я барахтаюсь в собственных воспоминаниях, как висельник, которому неудачно затянули верёвку. Меня снова ждёт кошмар? Сколько я здесь? Голова такая тяжёлая. Не могу пошевелить рукой. Нашатырь… тошнит…
Уже сегодня, или ещё вчера?
Не помню.
– Просыпайся крошка. – Медленный тягучий голос проникает под кожу, словно едкий яд, вскрывая едва затянувшиеся раны. – Крош…ка. – Он пробует новое прозвище на вкус, забавляясь с каждой буквой. – Кро-оо-шка. Вкусно. Хочу ещё.
Моё измученное тело снова в его власти. Холодные и жалящие, будто северный лёд, пальцы скользят по груди, собирая кожу.
Это не я.
Не хочу просыпаться. Если открою глаза, этот кошмар станет реальностью.
– Ну же, Мелания. – Он тянет каждую букву, смакуя их как гурман дорогое вино. От звуков его голоса дрожит каждая клеточка. – Посмотри на меня, девочка. Время отдыха закончилось, моя прелесть, настал черёд вознаграждения. Я был добр, как ты и просила. – Влажные губы накрывают мои, требуя ответа.
Я не просила.
Нет.
Остановись.
Он ненавидит, когда я сопротивляюсь.
Голос больше не слушается.
Не хочу.
Оставь меня в покое.
Не чувствую ног, это не я…
– Не плачь. Ну же, – он говорит жёстче, требовательнее. – Хватит! Заткнись! – От удара голова взрывается новой болью.
И снова он ласков, манит спокойствием и почти свободой. Но я знаю этому цену. Не хочу.
– Ты непослушная, Мелания, – шепчет в ухо Глеб, впиваясь пальцами в бёдра, но боль тупая, я научилась её не замечать. – Скажи.
– Ммм. – Моё горло горит, каждый звук рождается на пределе возможностей.
– Говори.
– Сдохни… тварь. Умри. – Я открываю глаза и не мигая смотрю в синюю бездну.
– Неправильный ответ.
Он бьёт наотмашь. Ему плевать на синяки и оставленные раны, потому что вечером зайдёт доктор и наложит мази. А я больше не плачу. Внутри пусто, если я буду послушной куклой, он перестанет меня бить?
Стена справа вся исчерчена полосами оторванных обоев. Это уже третья комната, которой потребуется ремонт. Но ему всё равно. Он лишь подписывает чек, платя за комфорт и молчание.
Глеб терзает меня каждый день, каждую ночь, словно ненасытное животное, чудовище без совести и чести. Мой самый страшный кошмар, то от чего я бежала, но не смогла спрятаться.
– Посмотри на меня, – рычит он, хватая за волосы.
Молчу.
– Посмотри. – Глеб с силой дёргает голову, заставляя повернуться. – Ты всё равно это скажешь. Я очень терпеливый, девочка моя. – Его улыбка похожа на оскал сумасшедшего. Даже зрачки сузились до точек, оставив лишь ненавистный синий океан, в глубине которого плещется безумие и жажда. А ещё ненависть. И всё это он прячет за красивой улыбкой и ласковыми речами, чтобы в один момент ужалить ядом, как ядовитая оса.
Я знаю эту жажду. Он хочет меня сломать.
– Я никогда этого не скажу, – шепчу из последних сил, слизывая с губы кровь. – Лучше умру.
– О, нет, милая. У меня на тебя другие планы. Ну же. – Глеб припадает ко мне, как к источнику в пустыне, жадно впиваясь в рот. От него несёт алкоголем. – Одно слово и всё закончится. – Оторвавшись, он смотрит мне в глаза, ища один ему известный ответ.
– Я ненавижу тебя. – Поднявшись на локтях, сплёвываю слюну и хрипло смеюсь. – Ты не заставишь меня сказать обратное.
– Упрямая сука! – кричит он, придавливая к матрасу. – Ну ничего, – и тут же смеётся приглушённо, – я всё равно получу то, что хочу. Скоро не только твоё тело, но и душа будут принадлежать мне. Ты сама виновата. – Некогда красивые губы уродует садистская усмешка. – Сама. Я же просил тебя быть послушной, посмотри, что ты наделала. – Он разводит руками, намекая на наручники и цепь на ногах.
– Никогда.
Молча встав, он достаёт из кармана телефон и подносит к моим воспалённым глазам. Я отворачиваюсь, но он давит на скулы, поворачивая голову.
– Смотри.
Не хочу, но глаза сами выхватывают знакомые черты из общей массы пятен. Моя Лиза… а рядом Домогаров.
– Не смей, – кричу, захлёбываясь страхом. – Не смей её трогать, падаль! Убью, убью же, мразь. – Волна ненависти поднимает меня над подушкой, но я вновь падаю на скользкое бельё, и кусаю губы от боли.
– Какие отвратительные слова появляются из твоего рта, – кривится Глеб. – Ты сама доводишь меня до неизбежного, чего теперь орёшь? – удивляется он и пролистывает картинки на экране одну за другой. \
Лиза… Лиза… везде Лиза с матерью или Домогаровыми. Они держат её своими грязными руками, касаются нежных щёк прогнившими губами. Она им доверяет.
– Она же ребёнок! – срываюсь на кашель. – Твой ребёнок! Неужели, в тебе ничего человеческого не осталось?!
– Тебе должно быть стыдно, моя девочка. Ты втянула такую кроху в наши дела из-за собственного эгоизма. За всё надо платить, Мелания… – Глеб будто не слышит и продолжает говорить, любовно поглаживая смартфон.
Глеб сошёл с ума, вынуждено признаю и сжимаю зубы. Как он смог скрывать это от общества? Неужели, его отец знал? Знал и всё равно отдал «Штэрн».
– Только тронь мою дочь. – Я дёргаю руки, и плевать, что прикована. Убью. – Если Лиза пострадает, я уничтожу тебя, Домогаров.
– Ты не в том положении, чтобы угрожать, – смеётся он. – Ты знаешь, чего я хочу. Думаю, это малая плата за безопасность нашей дочурки. Ты же знаешь, – он скользнул языком по своим губам, обнажая зубы, – насколько я алчен.
Не могу. Я повисла на наручниках, опустив голову. Больше не могу. Видит бог, я держалась изо всех сил. Прости меня, Лиза… Прости свою непутёвую мать.
– Что? – Он театрально приложил руку к уху и наклонился. – Ты хочешь что-то сказать?
– Люблю, – выдавливаю сквозь зубы, ненавидя себя за это.
– Не слышу, – ухмыляется Глеб.
– Я люблю тебя.
– И это всё?
– Я… ненавижу Никиту Лебедева. И никогда его не любила.
– Мне мало. – Глеб хватает меня за затылок и поднимает голову. – Я хочу услышать больше. – Его дыхание прерывистое, будто он захлёбывается.
– Я сказала то, что ты просил, – скривилась я, проклиная свою жизнь.
Зачем я родилась? Чтобы жить вот так? Говорят, что человеку даётся по силам. Враньё. Меня уже выпили до сухого остатка. Меня нет, больше ничего нет, только эта комната, призванная служить золотой клеткой для игрушки хозяина.
– Это было до того, как ты пожелала мне смерти. Пожалуй, я поверю тебе, если ты скажешь ему это лично. Не забудь сказать, чтобы вернул Лизу твоей матери. Девочке не стоит жить с чужим человеком. – Его язык заскользил по моей шее, заставляя съёживаться от отчаяния. – Этому ребёнку нет места в нашей с тобой новой жизни. Отдай её Марии. Отдай, иначе пожалеешь, что не сделала аборт, – шепчет он, наслаждаясь моим страхом.
Нет.
– Давай же. – Набрав номер, Глеб прижимает телефон к моему уху.
Раз гудок, два… три…
– Алло.
– Это я, – сглотнув комок, отзываюсь.
– Мел?! Где ты?!
– Я… это неважно, Ник. Я хочу, чтобы ты отвёз Лизу к моей маме. – Я должна защитить дочь любой ценой. Если её жизнь и счастье Глеб меняет на моё – я согласна.
Я же доверила её тебе, Ник… так почему? Слеза скатывается по щеке и падает на руку Глеба.
– Что происходит? Почему ты исчезла почти на две недели?! – закричал он зло. – Мелания, скажи мне адрес, я приеду, и мы со всем разберёмся!
– Нет, – улыбаюсь сквозь слёзы. – Мы ни с чем не будем разбираться. Прощай, Ник. Ключи от квартиры оставь в почтовом ящике.
– Я люблю тебя, Мел. Я сделаю всё, чтобы вернуть тебя домой, – в его голосе я слышу не то страх, не то отчаяние, и от этого ещё больнее.
– Я не люблю тебя. И никогда не любила. Просто исчезни.
Глеб забирает телефон и поднеся руку к лицу, слизывает солёные капли. А я… я надеюсь, что умру раньше, чем он придумает очередную игру.
– Давление падает.
– Ты можешь что-нибудь сделать?!
– Могу, если вы не будете мешать. От ваших криков и злости ей лучше не станет. Посмотрите, в каком состоянии её тело.
Не могу дышать, воздуха…
– Смотрите, ваша подруга очнулась.
– Мелания! Не трогай трубки, сейчас всё отключат, подожди!
Из горла вынимают длинный шланг, раздирая стенки гортани. Больно.
Вдох.
Выдох.
– Дыши. – Чья-то тёплая рука ложится на мой лоб.
Мои глаза всё ещё закрыты, но я отчётливо услышала, как хлопнула дверь и кто-то вошёл.
– Роман Владимирович, это последние показатели. В её крови немного наркотиков и большое количество транквилизаторов. Я удивлён, что она вообще очнулась после такой лошадиной дозы. Видимо, стресс от аварии и выброс адреналина помогли. Мы уже чистим кровь, но судя по всему, ей несколько дней придётся лежать под капельницами. Ах да, это результаты рентгена, лучевые кости обеих рук треснуты, четвертое и пятое ребро справа сломаны, нам повезло, что осколки не повредили лёгкое. Присутствует сотрясение мозга, так что возможна потеря памяти. Сопутствующие травмы после изнасилования, повреждения внутренних органов и мягких тканей. Порезы, ссадины и синяки я даже считать не берусь. Роман Владимирович, у этой девушки есть родственники?
– Послушайте! – возмутилась какая-то женщина. – Вам не кажется, что подобные разговоры не для её ушей?!
– Нет. Она должна знать, что с ней происходит. И нет, у неё нет родственников.
– Это значит, что за оплату лечения будете отвечать… вы?
– Да. Все счета направляйте на моё имя.
– Я понял. Пройдёмте в мой кабинет, вам надо подписать документы и разрешение на хирургическое вмешательство.
Дверь снова хлопнула. С трудом открыв глаза, я повернула голову и наткнулась на внимательный взгляд.
– Марина?.. Где я? – даже шёпот причинял боль.
– Прости. – Из глаз сестры Ника полились слёзы. Шмыгнув носом, она прижала платок к глазам и снова разрыдалась. – Прости, Мелания. Я не знала, что всё так… я была уверена, что вы встречаетесь. Прости…
– О чём вы говорите? – нащупав её руку, я легонько сжала дрожащие пальцы. – Никита, он не сильно пострадал?
– Нет, слава богу. Перелом ключицы и сотрясение. – Она растёрла влажную дорожку на щеке и уронила голову, шепча: – Как же так… я… я тебе столько гадостей наговорила, прости.
– Всё в порядке, я тоже не ромашка, – я попыталась улыбнуться, но вышло слишком кисло. – Марина, вы говорили о Глебе Домогарове? Кажется… Ник сказал, что я жила с ним, но я не помню этого. – Подняв правую руку, я уставилась на катетер. – Это просто невозможно, понимаете, Марина? Невозможно. Я ненавижу его всем сердцем, я просто не могла согласиться на это. Не могла… – повторила эхом и вздрогнула. Перед глазами встало перекошенное лицо Домогарова.
– Ты не помнишь? Да нет, не может быть. – Сестра Ника вцепилась в поручень кровати и нагнулась. – Врач, конечно, предупреждал, что из-за аварии ты можешь что-то забыть, но…
– Помню, как ругалась с матерью, – продолжила я и закашлялась, пытаясь подняться. Она приехала с Борисом, чтобы предложить денег, в обмен на отказ от доли в наследстве. – Потом… – Я наморщила лоб, силясь вспомнить. – Кажется мы с Меркуловым смотрели видеозаписи с пятницы.
– Зачем? – так же шёпотом спросила Марина.
– Кто-то проник в кабинет генерального директора на выходных.
В голове вспыхнула золотая брошка на кофте. Мама. Это она украла завещание, по которому мне доставалась одна треть наследства. Но говорить об этом правой руке Глеба я не собиралась. В конце концов, я до сих пор не знаю, каким образом оказалась здесь и что произошло после того, как я покинула «Мерис». Кажется я ехала домой и разговаривала с кем-то, а что потом?..
– Марин, Никита тоже здесь, в этой больнице?
– Он… да. – Она запнулась и прокашлялась.
– Понятно. – Я закрыла глаза, смаргивая слёзы. – Марина, я понимаю, что не нравлюсь вам, но пожалуйста, передайте вашему брату, что я хочу поговорить. Мне необходимо объяснить ему, что…
– Боюсь, что в ближайшее время он не сможет тебя посещать. – Марина встала и сжала руки в кулаки. – Мне жаль, Мелания.
– Вы мне солгали? Он пострадал сильнее, чем вы сказали, да?! Марина?! – я попыталась подняться и застонала.
– Мелания, успокойся. – Она мягко надавила на плечи, заставляя снова лечь. – С Никитой всё в порядке. Просто он… не может сейчас прийти. Это не в его силах. Доступ к тебе закрыт для всех, кроме меня и лечащего врача с медсестрой.
Только ей можно меня навещать? Но ведь она правая рука Глеба… при мысли об этом сердце зашлось в глухих ударах.
– Лиза где? Она же с ним, да? – В голове всё смешалось. Ещё вспыхивали остатки сна, от которого кровь стыла в жилах, и образ исчезающей дочери настойчиво стоял перед глазами.
– Н-нет. – Марина отвела взгляд и начала мять пальцами одеяло. – Лиза с твоей матерью в Париже. Насколько я знаю, она хочет оформить опекунство над твоей дочерью.
– Нет! – закричала я в ужасе. – Нет! Почему?! Мне надо лететь, – слова спутались и язык заплёлся точно у пьяной. – Моя девочка, как же так…
– Тебе нельзя сейчас никуда лететь. К тому же, Мелания Звягинцева пропала без вести после автокатастрофы. Все думают, что ты умерла. И Никита в этом вопросе не сможет тебе помочь.
– Да пошли вы все, – с ненавистью ответила я, выдирая из вены иглу от капельницы и срывая с груди датчики. – Я сама всё сделаю. Значит, я нужна была ему пока имела деньги, связи и красоту. Как только это было потеряно – меня выбросили. А ведь я доверила ему дочь, Марина. Я доверила вашему брату самое ценное, что у меня было, а он не может помочь?! Как так вышло? Уж не сам ли он отдал Лизу моей матери, а? – Гнев нарастал, подавляя остатки страхов.
– Что ты творишь, дурная! – крикнула она, с ужасом смотря на мои действия.
– Нахрен вас всех. – Пошатнувшись, я взялась за штатив капельницы и используя его как опору, двинулась в сторону выхода. – Я должна вернуть дочь любой ценой.
– Не всё так просто, Мел, пожалуйста. – Марина встала в дверях, мешая пройти. – Лиза сейчас в Париже, твой дом продан, как и квартира. «Мерис» принадлежит Глебу. Да пойми же, сейчас ты ничего не сможешь сделать!
– Я пойду в полицию и напишу заявление. Я всё ещё дочь своего отца, Мелания Звягинцева, и имею какой никакой, но вес в обществе. Я не могу прохлаждаться в больнице, пока моя дочь с этой психопаткой, – прорычала я, из последних сил держась вертикально. Перед глазами всё плыло и лёгкие раздирало от невыносимой боли.
– Это бесполезно. – Тёмные волосы взметнулись вверх, когда Марина вскинула голову. – За это время многое изменилось, Мелания. Сейчас ты никто. Пустое место. Придя в полицию, ты лишь поможешь им себя добить.
– В этом мире всё ещё есть закон, – прошептала я, уронив голову. – Даже если у меня нет денег, я гражданка этого государства и исправно платила налоги, они обязаны мне помочь.
– Как? Мария не чужой человек, она бабушка Лизы. К тому же, сейчас у неё есть то, чего нет у тебя.
– Чего же? – вяло уточнила я, уже зная ответ.
– Деньги и связи. Во всём мире это – ключ от всех дверей, даже тех, что обычно скрыты от глаз.
Звон в ушах усилился, зрение пропало, пальцы ослабили хватку и отпустили капельницу.
– Я должна вернуть дочь… – сквозь вату мой голос казался чужим. – Должна.
– Вернёшь, обязательно вернёшь, просто подожди. Чтобы сделать это, ты должна найти новые рычаги давления, а на это нужно время, милая. Отдохни.
Марина подхватила меня под руки и помогла добраться до кровати. Уложив меня и аккуратно накрыв одеялом, она хотела уйти, но я вцепилась в её дрожащую руку.
– Марина, кто оплачивает мои счета здесь?
– Рома, – очень тихо ответила она, сжимая мои пальцы.
– Рома?.. – Кто же он такой?.. – Пожалуйста, передайте ему, что я верну всё до копейки. Обязательно верну.
В этот момент дверь в палату распахнулась и вокруг забегали медсёстры, возвращая датчики на место и снова ставя капельницу, только теперь уже на другую руку. Зрение постепенно возвращалось, и когда я нашла глазами Марину, она стояла напротив кровати и смотрела на меня.
– Что?
– Ты помнишь Рому, Мелания? – Её пальцы побелели из-за сильного сжатия спинки кровати.
– Нет. А должна? Это один из друзей Никиты?
Эмоции на её лице сменялись быстрее вихря. Ужас, непонимание, даже опустошение. Странная женщина. Честно говоря, я старалась припомнить хоть кого-нибудь с таким именем, но всё оказалось бесполезно. В моём окружении точно не было такого человека. Повернув голову на шум в дверях, она нахмурилась и быстро выскочила из палаты, оставив меня в смешанных чувствах.
Глава 12
Так потянулись дни за днями, наполненные бессонными ночами из-за кошмаров, в которых Глеб мучил меня и втаптывал в грязь. На фоне постоянного стресса, вопросы Марины о потерянной памяти начинали раздражать.
– Ты можешь вспомнить хоть что-то? – в который раз спрашивала она. – Неужели ничего, что могло бы помочь?
А меня каждый раз скрючивало в судорогах из-за стоявших перед глазами синих глаз.
– Нет. Не помню, – равнодушно отвечала я, царапая ногтями ногу.
– Попытайся, Мелания, – в один из дней, попросила она. – Ты помнишь, чтобы в их доме кто-нибудь упоминал Белоярцевых? Нам нужны любые зацепки.
– Кому нам? – спросила я, уронив руку на одеяло. – Зачем ты меня мучаешь? Я ничего не помню, никогда не слышала такой фамилии, и не знаю, о ком ты говоришь.
– Быть не может. – Марина выронила ручку на пол и устало сжала переносицу пальцами. – Как же нам тогда быть? Я так надеялась, что ты сможешь помочь. Чёрт, Рома будет недоволен.
Вот, опять. Рома будет недоволен. Кто такой этот Рома, что тратит уйму собственных средств на моё восстановление? Неужели, мои потерянные воспоминания стоят так дорого?
– Марин. – Я подложила под спину подушки, устраиваясь удобнее. – Почему ты работаешь на Глеба? Ты всё время ищешь информацию о его семье, неужели влюбилась в него?
– С ума сошла? – Отшатнулась она, выпучив глаза. – Типун тебе на язык, Мелания! Никогда так больше не шути, – выдохнула Марина, растирая побледневшее лицо.
– Тогда что? Я не думаю, что это простое совпадение, – хмыкнула я.
– Нет. – Она отвернулась. – Не совпадение, я очень много работала, чтобы устроиться в его компанию и занять эту должность.
– Зачем?
– Когда-нибудь я расскажу тебе, – пообещала она. – Но сейчас ты ещё слишком слаба, прошло всего десять дней после аварии.
Возможно ли, что у неё есть какой-то план? Но зачем тогда ей эти загадочные Белоярцевы?
Должно быть, было что-то, что заставляло её так себя вести, и пока я этого не узнаю, доверять ей не могу и не имею права.
Вернуть Лизу в таком состоянии и с такими финансами просто невозможно. Мне нужно встать на ноги, избавиться от всех, кто будет нам мешать, и только тогда я смогу смотреть ей в глаза без сожаления и боли. Дочь сильная. Она справится и обязательно меня поймёт.
Дни превратились в скучное месиво из запахов лекарств, тошноты от бесконечных улыбок чужих мне людей, и чувства бессилия. Порой, подушка была для меня и средством от депрессии, и методом убийства одного известного психопата, и просто безмолвным другом, которому я выливала всю горечь.
Со временем я превратилась в скелет, обтянутый серой кожей. Еда не лезла в глотку, из-за постоянных кошмаров я перестала спать, урывками крадя минуты отдыха во время обхода врачей. Сил хватало лишь на то, чтобы доползти до окна и упасть в удобное мягкое кресло. Отсюда я могла наблюдать за редкими больными, гуляющими по больничному парку.
А к концу третьей недели в моей палате впервые появился он. Сев на стул рядом с кроватью, незнакомец открыл блокнот и вытащил из кармана ручку.
– Здравствуйте, Мелания. Меня зовут Андрей Кириллович, я психотерапевт.
– Вы мне не нужны. – Я отвернулась от ослепляюще белого халата, в вороте которого проглядывала чёрная водолазка, и упёрлась взглядом в мониторы.
– Понятно. – Чиркнув в блокноте, он зашелестел страницами и продолжил: – Меня нанял Роман Владимирович. Я здесь, чтобы помочь вам.
– Я же сказала, – зло бросила я, резко оборачиваясь, – вы мне не нужны. Я сама справлюсь.
– Справитесь с чем? – профессионально вцепился он.
– С последствиями моих травм.
– Так вы признаёте, что были травмированы. Это хорошо. – Мужчина улыбнулся и вздохнул. – Мы можем просто разговаривать, если вам так будет легче.
– Андрей Кириллович. – Я приподнялась на локтях, пронзая врача злобным взглядом. – Я привыкла справляться с трудностями и смогу пережить изнасилование и избиение. Не я первая, не я последняя. Это волнует меня в последнюю очередь.
– А что в первую? – Ясные глаза врача смотрели с теплотой и участием. По крайней мере, мне так казалось. Или только хотелось?
Психотерапевт сидел напротив окна, так что я не видела всех черт лица. Но в глаза бросались огненно-рыжие волосы, вспыхивающие красным в лучах пробравшегося сквозь занавески солнца.
Мне бесконечно везёт на рыжих. У Ника тоже такие волосы, только гораздо темнее.
– Дочь. В первую, вторую и последнюю очередь меня волнует только мой ребёнок, как и каждую мать, не так ли? – Взяв с тумбочки пачку сока, я потянулась губами к соломинке и втянула живительную влагу.
– Вероятно. – Кивнул он. – Видите ли, я не мать, не могу сказать с уверенностью, но полагаю, что вы правы.
– Вы пытались пошутить? – Впервые за всё время я улыбнулась. – У вас скверное чувство юмора, господин психотерапевт.
– Ничего, его хватило, чтобы вы улыбались и этого достаточно. Расскажите мне о дочери, Мелания. Какая она?
– Лиза? – Я прикрыла глаза, представляя образ малышки. – Потрясающая. Гениальная. Лучшая.
– Так скажет каждая мать, я уверен. – Андрей Кириллович постучал ручкой по блокноту и положил нога на ногу, покачивая носком дорогого ботинка. – Нынче врачи столько зарабатывают? – В чём проявляется гениальность вашей дочери?
– Знаете, я родила её очень рано, и в силу занятости учёбой, а следом и работой, уделяла ей мало времени, но этот ребёнок… – Я сжала пальцами простыню и вздохнула. – Лиза вела себя не так, как остальные дети. Вместо того, чтобы смотреть мультики как все, и играть со сверстниками, она запиралась в комнате и штудировала энциклопедии. Лиза рано начала говорить, а читать и подавно. Иногда я совершенно не могу представить, что у неё в голове. И если в пять она была маленькой взрослой девочкой, то в восемь начала вести себя как пятилетка. Не знаю, с чего бы такие перемены. Видимо, она просто устала от своей никчёмной, вечно работающей матери, – выдавила я, не обращая внимания на дорожку слёз.
– А что любит Лиза? – Врач сделал запись, и вновь повернулся ко мне, внимательно слушая.
– Ириски, – рассмеялась я. – Из всех лакомств – это самое любимое, у неё даже прозвище дома есть Ириска. А ещё она любит горячий шоколад перед сном, сваренный по моему рецепту. Знаю, сейчас вы скажете, что это вредно столько сладкого, но такие вечера, когда мы могли просто сидеть на кухне и пить шоколад, стали нашей традицией. И мне их очень не хватает, – добавила себе под нос, подтягивая коленки к подбородку.
– Ваша дочь всегда росла без отца? – спокойно спросил врач, совершенно не подозревая, что вывесил красную тряпку перед быком.
Холодный, склизкий, удушливый и безобразный – вот первое, что пришло на ум, едва вопрос отзвучал. Руки примёрзли к кровати, а кожа покрылась мурашками.
– Ты никогда не выйдешь за кого-то другого… ты принадлежишь мне, Крош-ш-шка…
– Мелания? – Голос врача вырвал из тёмной жижи страха и бессилия.
– У моей дочери нет, и никогда не было отца, – рявкнула я, подрываясь на месте и падая на подушки. – Эту мразь с червивой ямой вместо сердца даже человеком сложно назвать!
– Простите. – Андрей Кириллович, посмотрел на меня исподлобья, продолжая что-то писать. – Давайте поговорим о чём-нибудь другом. Например. – Мужчина постучал ручкой по заросшему подбородку и задумался. – Например о вашем детстве. Есть ли у вас какие-то яркие воспоминания? Школа, родители, друзья… что угодно.
– С родителями у меня были прохладные отношения. Единственное воспоминание о семье у меня осталось с пятнадцати лет.
– Да? Случилось что-то хорошее?
– Это был мой день рождения. – Перед глазами встала смазанная картинка гостиной. – Отец пригласил своих друзей и партнёров, кажется…
– Мелания! – Он схватил за руку и качнул головой. – Оставь её.
– Но папа!
– Нет. Ты знаешь, как твоя мать относится к подобного рода вещам. Собаке не место в нашем доме.
– Мне её подарили. – Я надулась и прижала белоснежного щенка к груди. – Не отдам.
– Мария ненавидит животных, – вздохнул отец, и аккуратно вытащил скулящую собаку из моих рук. – Я верну её тому, кто подарил. Кстати. – Он нахмурился и склонился, обнюхивая меня. – Почему от тебя несёт табаком?!
– Это не я, – прошептала, задохнувшись от ужаса. Я не могу признаться, что только пять минут назад давилась вонючками в парке. Отец взгреет нас обоих и запретит им сюда приходить!
– Это…
– Это была я, – звонкий девичий голос раздался с верха лестницы. – Сергей Владленович. – Высокая рыжеволосая красавица медленно спустилась, и взяв отца под руку, проворковала: – Это была я. Только не говорите моим родителям. Пожалуйста. – Карамельные глаза Сашки смотрели на отца с такой надеждой, что он в конце концов сдался.
– Ладно. Не скажу, и Александра, ты, конечно, уже совершеннолетняя, но курить женщине не только вредно, но и некрасиво. Что скажет Алиса, если узнает?
– Мама меня прибьёт, – доверительно шепнула Сашка и расхохоталась. – Правда, Сергей Владленович, я попросила Меланию составить мне компанию, вот от неё немного и пахнет. Но больше я ни-ни, честно-честно.
– Саша… – я смотрела в своё воспоминание, до боли сжимая пальцами простынь.
– Хорошо. – Отец развернулся и поднял щенка вверх. – Мелания, кто подарил тебе собаку?
– … – прошептала я. Буквы имени рассыпались, так и не сложившись в слово.
– Брат? – изумилась Саша и застыла, – но у него же аллергия. Как он до такого додумался?
– Просто я очень люблю собак, – потупившись, ответила я, стараясь не смотреть в голубые глаза прелестной девочки-хаски.
– Сергей Владленович. – Саша забрала щенка и чмокнула в чёрный нос. – Когда мелочь станет вашим зятем, Мелания из него верёвки будет вить. Серьёзно. Ну, что, пойдём, милаха? – Она послала мне воздушный поцелуй, подмигнула и вышла во двор.
Гости бродили по всему дому, переговаривались, смеялись, отдыхали. Из-за этого шума я не сразу заметила стоящую в проходе кухни мать. Сложив на груди руки, она прищурила глаза и поманила меня пальцем.
– Да, мама. – Я быстро подошла и встала напротив. – У тебя закончилось вино?
– Нет. – Она нервно дёрнула головой и процедила: – О чём говорила эта вульгарная девица? Ты что, намереваешься выйти замуж за младшего Белоярцева?!
– Мам, мне только пятнадцать.
– Я спрашиваю тебя, дрянь. – Она вцепилась мне в руку и больно дёрнула на себя. – Ты собралась замуж за это отродье?
– Не смей так говорить о его семье! – вырвалась я. – Сама тёте Алисе вечно в глаза улыбаешься и щебечешь, а за спиной гадости, значит, говоришь?! Даже если и соберусь за него замуж, то тебя это не касается, – выпалила я в сердцах, тяжело дыша.
– Никогда, – рыкнула мать, смотря на меня фурией. – Никогда Алиса Белоярцева не станет частью моей семьи, слышишь?
– Ненормальная, – скривилась я. – Тётя Алиса хорошая женщина, она никому, ничего плохого не делает. Наоборот, старается помочь всем, кому может.
– Грешки замаливает, мерзавка. – Мать царапнула ногтями по стеклу двери и скривилась. – Но кровь смывается только кровью.
– Мам. – Я отступила на шаг, со страхом смотря на неё. – О чём ты говоришь?..
– Что? – Она как будто очнулась и махнула рукой. – Уйди с глаз моих, Мелания. Не бывать этому, так и знай. Жених у тебя уже есть.
– Кто? – хрипло спросила, едва не падая с ног. Я и замуж то не собиралась, и про Белоярцева в сердцах сказала…
– Глеб Домогаров.
– Нет… – Я вспомнила ледяной взгляд сына маминой подруги. – Ни за что. Он же чудовище. Постоянно меня задирает, унижает, смеётся. – Слова рвались наружу одно за другим, не давая мне передышки.
– Я тебя и спрашивать не стану, – отмахнулась мать, прикладывая ладонь ко лбу, будто мигренью мучилась. – Я всё решила давным-давно, главное, что ему нравишься ты…
– Мелания? С вами всё хорошо?
– А? Что? – Я посмотрела на врача и вздрогнула. – Я вспомнила.
– Что именно? – Он наклонился чуть вперёд, с интересом следя за моим лицом.
– У знакомой девушки из моего прошлого были такие же волосы как у вас. Редкий цвет.
– Ах, это. – Андрей Кириллович рассмеялся, вороша пряди. – Это фамильная ценность. У моей мамы были очень красивые рыжие волосы.
– А почему были?
– Она умерла много лет назад, – просто ответил он.
– Простите.
– Нет, ничего, я всё равно не мог ей помочь. Давайте поговорим о вас, Мелания. Расскажите об этом дне, что запомнилось сильнее всего?
– Собака. – Я смяла пустую пачку из-под сока и швырнула в урну. – На день рождения мне подарили щенка хаски, но отец вернул его дарителю.
– Почему? – Врач снова сделал пометку и качнул ногой.
– Мать ненавидела животных, а отец не хотел с ней ругаться. Впрочем, это всё равно щенку не помогло.
– Не помогло? – Андрей Кириллович кашлянул и повернулся боком, отчего его лицо полностью утонуло в тени.
– Нет. Он погиб в тот же день.
– Этот щенок был вам дорог? Как он погиб?
– Да… нет… я не помню… – При попытке воскресить в памяти дальнейшие события, голова просто взорвалась болью. Съехав по подушкам на простынь, я завыла и сжалась в комок.
– Мелания! – Врач подскочил и оторвал мои руки от головы, заглядывая в лицо. – Что с вами?!
Обернувшись, я наткнулась на карамельные глаза, смотревшие с неподдельной тревогой. Рука сама потянулась к лицу Андрея Кирилловича.
– Саша… – Я провела большим пальцем по его щеке и заплакала. – Саша! Саша! Саша!
– Мелания, прошу вас успокойтесь. – Врач старался остановить нарастающую истерику, но без толку.
Перед моими глазами стояли оранжевые языки пламени, и запах горелого мяса заполнил весь нос. Меня подбросило вверх.
Взрыв. Саша. Щенок.
– Саша! – заорала я во всё горло, и забилась на кровати как пойманная птица. – Саша! – новый крик взрезал воздух в палате, и ударил по моим же барабанным перепонкам. – Саша!..
– Два кубика аминазина в вену, быстро! – лечащий врач Мелании стремительно вошёл в палату и сев рядом, прижал ей руки. Вбежавшая следом медсестра суетливо вскрыла ампулы, смешивая лекарство, и встала рядом, не зная, с какой стороны подойти. – Роман Владимирович, чего вы стоите?! Держите её за ноги! К тому же. – Мужчина повернулся к психотерапевту и осуждающе покачал головой. – Я ведь просил вас не делать этого. У девочки полнейшая каша в голове, мозг блокирует воспоминания, которые хоть как-то могут навредить. Вероятно, она и не сможет ничего вспомнить, не насилуйте её.
– Я принял меры предосторожности. – Психотерапевт отпустил обмякшую Меланию, и отошёл в тень, помахивая блокнотом. – Представился другим именем, постарался не открывать лица. Да и не узнает она меня спустя столько времени, а вот воспоминания мне её очень нужны. От них зависит успех операции. Мелания была там, когда взорвался дом, и могла видеть преступника.
