Есения Маас
Горизонтальная война. Снимая маски
Но никто не шёл мне на помощь. Никто не оттащил его и не дал мне глотнуть свежего воздуха. А тот, что был между нами, превратился в вязкую массу, дышать которой было невозможно.
Протянув руку, он схватил меня за запястье и прижал к себе. Я почувствовала, как он дрожит и трётся об меня своими бёдрами. В его глазах не осталось и проблеска разума, сейчас передо мной стояло животное.
– Ахх, ты пахнешь несколько иначе, но твоя кожа столь же нежна, – прошептал он в ухо, и провёл языком по шее.
– …ись!
Обмякнув, я повисла на его руках, не в силах сопротивляться. Тело снова стало чужим.
– Брат, нет! Не трогай её, не говори! Глеб! – с надрывом заорал Боря во всю глотку, и в его голосе слышалось отчаяние утопленника.
– Я люблю тебя, Мелания. Люблю только тебя, хочу только тебя, и мой член встаёт только на тебя. Тебе больше не удастся сбежать.
Влажная дорожка на моей шее покрылась мурашками. Сердце стало биться медленнее и закружилась голова. Голоса опять отдалились, и слышались как сквозь вату.
– Нет! – Крик боли вернул меня в сознание.
Раздался хлопок, и Глеб удивлённо обернулся, а потом посмотрел на свою грудь, по которой расплывалось алое пятно. Его руки ослабли, он сделал шаг назад и начал падать. Освободившись, я оперлась на подоконник, потому что не держали ноги, и как во сне следила за разворачивающимися событиями.
Борис выронил пистолет и упал на колени, закрыв мокрое от слёз лицо. Лариса кричала, держа голову Глеба, глаза которого уже смотрели во тьму. Мария раскачивалась из стороны в сторону и бубнила что-то несвязное.
– Мелания! – Виктор дёрнул меня на себя. – Беги, девочка!
– Почему… зачем?..
– Сюда едет полиция, – нервно ответил Виктор, вытаскивая из кармана пиджака конверт. – Здесь твои новые документы и билеты на вечерний рейс.
– Но я же не смогу без визы, – в прострации ответила я.
– Там всё есть, забирай Лизу и улетай отсюда! – рявкнул он в ухо, встряхивая меня за плечи. – Слышишь меня?!
– Д-да, – я кивнула. – Слышу.
– Камеры всё записали, с остальным я разберусь сам.
Я сжала коробочку диктофона трясущимися руками, всё ещё плохо соображая, чего от меня хотят. Под телом Глеба расплывалось огромное пятно, но я никак не могла поверить в то, что его убил Боря.
Боря? Его убил Боря. Борис плакал навзрыд, как ребёнок, отчаянно и от всего сердца.
– Уходи, девочка, и вот ещё. – Виктор повернул мою голову к себе и протянул карту. – Здесь деньги для вас обеих. Это всё, что я могу дать тебе как отец. Прости меня, Мелания. Прости и уходи. Ну же! – он снова рявкнул, выталкивая меня на веранду и закрывая перед носом дверь.
Всё остальное слилось в одно пятно.
Мы бежали к машине, и Роме потребовалось много сил, чтобы нести и Лизу и меня. А пристегнув по очереди нас, он резко дёрнул рычаг скоростей и полетел по дороге, не особо заботясь о скорости.
Я не помнила, как собиралась или приводила себя в порядок. Очнулась только в аэропорту, когда оказалась в зоне посадки с Ромой и Лизой.
– Что? Как мы здесь оказались? – Я обернулась на дочь, с тревогой смотря в её глаза. Она же видела, как падал Глеб. Моя девочка… – Лизок, ты в порядке?
– Всё хорошо, мам. – Она прижала мою ладонь к своей щеке. – Всё хорошо. Мам, а правда, что Рома специальный агент как Джеймс Бонд, и жил с нами под прикрытием?
– Рома? Как ты?..
– Я ей всё рассказал. – Рома прижал меня к себе и поцеловал в макушку. – Рассказал, что по спец заданию мне пришлось покинуть вас ненадолго, но теперь я в отставке и больше не уйду.
– Чего? – Я уставилась на него в онемении.
– Тсс. – Он прижался ко мне губами, закрывая рот. – Не пали меня, мелкая. Вот. – Он отодвинулся и показал билет. – Мы летим вместе. В Лос-Анджелес.
– Какого?..
– И почему ты вечно встреваешь в неприятности, пока меня нет рядом? – задумчиво пробормотал он, глядя в потолок. – Тебя определённо нельзя оставлять одну. Так и быть, – Рома грустно улыбнулся, – я буду твоим личным Джеймсом Бондом. Можно?
В его глазах плескалось счастье. Я видела это раньше. Тогда нам было всего по пятнадцать лет. А потом, под рёв двигателей, в салоне самолёта, я услышала заветные слова.
Я люблю тебя…
Эпилог
Время не лечит. Оно лишь притупляет боль от потерь, разочарований и понимания, что всё в этом мире не обязано идти по одному лишь тебе известному плану.
Когда говорят, что любовь может всё пережить, подразумевают, что где-то там, во Вселенной, есть большой мешок счастья, из которого иногда, на головы отчаявшихся просыпается звёздная пудра.
Любил ли Глеб меня? Кто знает. Он считал, что любил. И его любовь была нормальной, в его понимании. Любил ли Борис Глеба? Безусловно любил. Любил так, как нельзя было любить. И Мария любила Лизу, отчаянно, с надрывом, как в последний раз.
В той истории пятилетней давности все кого-то любили, и почему-то все кого-то теряли. Кто-то из нас смог справиться с потерей и продолжить жить, а кто-то так и остался там, в богатой гостиной, пропахшей кровью и сумасшествием.
Говорят, что всем воздаётся по заслугам и Бог не даёт испытаний не по силам, но это лукавство. Так люди оберегают своё сердце и душу от разрушений, веря, что когда-нибудь обязательно станет лучше.
Так что же осталось нам? Тем, кто сбежал в тот день из страны, бросив всё и поставив даже жизнь на кон? Нам осталась вера, что когда-нибудь мы сможем простить и отпустить.
После того как самолёт приземлился в Лос-Анджелесе, я немедленно включила новости, чтобы убедиться в том, что Виктор не солгал.
Так как камеры записали абсолютно всё, ему удалось доказать вину Марии в смерти семьи Белоярцевых, а также в покушении на убийство меня и Ромы. По всем каналам шла новость об убийстве Глеба Домогарова его собственным братом.
– Ну что там? – устало спросил Рома, держа на руках уснувшую Лизу.
– Вроде не соврал. Марию и Бориса забрали на допрос.
– Ну вот, а ты переживала. Все будут наказаны, – печально улыбнулся Рома.
– Не все. Глеб отделался смертью, а это слишком просто для того, что он успел совершить за свою недолгую жизнь. Я бы очень хотела, чтобы он страдал как можно чаще, и как можно дольше. Желательно, так же, как и я.
– Не опускайся до его уровня. Лучшей местью будет стать счастливыми. Лариса потеряла сына, которого убил второй, ей сложно будет не сойти с ума.
– Мне плевать, – я злорадно ухмыльнулась и сделала большой глоток кофе. – Пусть хоть все передохнут.
– Не такому ты должна учить Лизу. Пошли, рейс Сашки через три дня, нам надо за это время найти дом и устроиться.
– Она тоже хочет сюда?
– Она не может одна. Совсем. Поэтому некоторое время поживёт с нами, если ты не против.
– Нет, конечно. Буду только рада…
А через месяц пришло сообщение от Виктора. Бориса признали невменяемым и отправили на принудительное лечение. Ухаживать за ним стала Лариса, которая за эти дни постарела лет на десять, а то и двадцать.
Жизнь постепенно возвращалась в привычное русло. Остатки компаний ушли с молотка, их акции обесценились, и чтобы покрыть многомиллионные долги, пришлось всё продать. За убийство отца сел Дмитрий Копылов, бывший охранник, которого как следует обработал Борис. Дима так и не дал показаний против Домогаровых. А за Разумовского отомстить не получилось. Петрович погиб зазря, так и не успев отмыться от работы с Глебом. Матери были предъявлены обвинения в умышленном убийстве семьи Белоярцевых, как сказал Виктор, привязать к ней смерть тех насильников так и не удалось. Единственная зацепка – бумажка с просьбой встретиться исчезла.
Может, её просто потеряли, а может, и украли. Веса в расследовании она не имела, поэтому на это закрыли глаза.
Много позже Виктор несколько раз пытался завести разговор о моём признании, но в конце концов сдался и пообещал оставить всё Лизе.
А ещё через три года Мария умерла. В тюрьме она заработала плохую репутацию и своим несносным характером нажила себе врагов. Так что никто не удивился, когда однажды утром её нашли в камере с самодельной заточкой в груди. Надо сказать, что в этот миг я вздохнула свободно и жизнь за какие-то мгновения заиграла новыми красками.
Когда-нибудь, я обязательно смогу простить и отпустить, но сейчас, смотря на счастливую дочь, веселящуюся в бассейне с друзьями и работающего в саду Рому, я могу только благодарить того, у кого не дрогнула рука.
И возможно однажды я смогу выбросить маленький диктофон в серебряном корпусе, а пока, каждый год в день моего нового рождения я слушаю запись и молюсь, чтобы подобного больше не повторилось ни с кем.
