Елизавета Сагирова
Лето придёт во сне. Оазис
– Отпустите, мне нужно идти. – Я попробовала стряхнуть с себя чужие руки, при этом не сумев скрыть брезгливую гримасу, невольно исказившую лицо. Видимо, она и вывела Ховрина окончательно.
Усилив хватку, он вдруг затряс меня, как тряпичную куклу, так, что ночные огни Оазиса заплясали перед моими глазами.
– Что, шкура, думала, ты самая умная?! – Брызги слюны полетели мне в лицо. – Думала, я не узнаю, как ты с Доннелом сговорилась, чтобы меня кинуть?! Смешно вам было?!
Нападение застало меня врасплох: я не могла оказать сопротивления, не могла даже ничего ответить – зубы лязгали, голова моталась взад-вперёд, из горла вырывались лишь нечленораздельные звуки. А Ховрин заводился всё сильнее:
– Ишь, находчивая! Ну, ничего! Я, бля, знаешь какой терпеливый?! Думаешь, ты Доннелу очень нужна?! Второй раз он за тебя платить не станет, не жди! Зато я – тут как тут!
Помощь пришла с неожиданной стороны. Охранник, дежуривший в холле Айсберга, сквозь стеклянные двери углядел на крыльце нашу возню и счёл нужным вмешаться.
– Сударь! – услышала я над собой его голос. – Сударь, не надо! Отпустите её!
Пальцы Ховрина, на тот момент наверняка уже украсившие мои плечи синяками, внезапно разжались. Я едва не упала, потеряв опору: голова кружилась от тряски. И увидела, как охранник, рослый молодой парень, стриженный «под ноль», вежливо, но надёжно удерживает Ховрина, обхватив ручищами поперёк туловища.
Ховрин зашёлся истеричным хрипом:
– Что себе позволяешь, барбос?! Лапы убрал! Да я тебя уничтожу! Завтра же отсюда вылетишь!
– Сударь, успокойтесь, – пытался увещевать его охранник, не ослабляя хватки. – Эта девушка не работает. Вернитесь в зал, там можете выбрать любую…
– Сгною! – Ховрин сорвался на визг. – По миру пущу, холуй! Да ты знаешь, кто я?!
Поверх его дёргающегося плеча охранник посмотрел на меня и резко мотнул головой в сторону: уходи! Я не заставила просить себя дважды: бегом бросилась вниз по ступеням, а затем – в ближайший проулок, слыша за спиной затихающую ругань Ховрина. И перешла на шаг только возле нашего домика. Оглянулась. Погони не было, стояла тишина. Оставалось только надеяться, что для отважного охранника эта стычка не будет иметь последствий. Тем более что поступил он, прямо скажем, нестандартно.
В Оазисе охранники редко заступались за девушек, соблюдая главное здешнее правило: клиент всегда прав. Конечно, до совсем уж смертоубийства старались не доводить, но считалось, что нет ничего страшного в том, что гость сбросит пар, отвесив кому-то из девиц пару-другую тумаков. Для того мы здесь и нужны. Издержки профессии, чего уж там. Зачем же сегодняшнему секьюрити нужно было защищать меня?
И, только взявшись за ручку двери нашего домика, я задалась ещё одним вопросом. А почему Ховрин сказал, что я сговорилась с Доннелом? Откуда ему это стало известно?
Я спросила об этом у самого Ральфа.
Мы лежали в постели, в номере, освещённом лишь беззвучно работающим телевизором. Как всегда после нашей близости, я испытывала двойственные чувства. С одной стороны – тщеславное удовольствие от осознания его потребности во мне, пусть даже потребность эта была сведена к сексу, с другой – облегчение, что всё осталось позади. Сексуальные вкусы Ральфа были весьма разнообразны и изощрённы, отчего в процессе я уставала так, словно опять совершала побег из приюта по ночным лесам. Но тем приятнее потом было отдыхать, положив голову на твёрдое мужское плечо.
В такие минуты мы всегда о чём-нибудь неспешно беседовали, и сейчас я решила использовать их для рассказа о выходке Ховрина.
Ральф выслушал молча, лишь его плечо под моей щекой затвердело ещё больше. Голос, однако, прозвучал расслабленно:
– Не бери в голову, худышка. Он бесится от бессилия. Да и пьяный был наверняка, потом и не вспомнит.
Ральф редко называл меня по имени. Для него я была худышкой или лесной малышкой. Но чаще всего Лапкой – за пушистые сосновые лапки, украшающие моё тело.
– А если вспомнит? – Я покрепче прижалась к тёплому боку Ральфа, неосознанно ища защиты от всех страхов. – Он же ездит сюда уже много лет. И будет ездить. А через год, когда я снова стану… ничья, ему ничто не помешает купить меня.
Ральф чуть повернул голову, небрежно чмокнул меня в макушку:
– Не бойся, Лапка. Когда истечёт этот год, мы что-нибудь придумаем.
Я благодарно потёрлась носом о его плечо и действительно перестала бояться. Доннел был не из тех людей, кто бросает слова на ветер. Кроме того, я безошибочной женской интуицией понимала, что небезразлична ему. Ни о какой любви тут, конечно, и речи не было, но он определённо чувствовал за меня некую ответственность. Это выражалось в той заботе, которой я была окружена. В привезённых подарках, в оставленных на карманные расходы деньгах, в желании сытнее накормить и теплее одеть, в тревожных вопросах о самочувствии, если я, как ему казалось, выглядела нездоровой.
Поэтому и сейчас у меня не было повода усомниться в его словах.
Конечно, я не тешила себя иллюзиями в духе истории Золушки. Глупо было даже допустить мысль о том, что Ральф Доннел заберёт меня к себе, в далёкую страну, на желанный Запад, и сделает своей если не женой, то хотя бы подругой, любовницей, кем-то равным ему самому. Ведь сейчас, как ни назови, но, по сути, я являлась его наложницей. И понимала, что, скорее всего, это не изменится. Поэтому самое большее, чего могла желать, – его помощи с моим долгом, если тех денег, что я успею заработать здесь в ближайший год, вдруг не хватит. Мне казалось вполне реальным, что Ральф согласится купить меня ещё на несколько месяцев, сколько бы их ни понадобилось для погашения остатков задолженности. А потом…
Признаюсь, как бы я ни была благодарна Доннелу за всё, что он для меня делал сейчас, но в моих планах после Оазиса для него места не оказалось. Там были Яринка, возможно, её Ян, и, конечно, Дэн, которого мы надеялись разыскать. Если повезёт, вместе с Михаилом Юрьевичем и остальными другими, кого нам так и не удалось встретить в назначенное время на перекрёстке дорог…
Ральф шевельнулся рядом, высвободил плечо, повернулся на бок и осторожно провёл ладонью вдоль моего тела. Я вытянулась, принимая ласку, и дурашливо мурлыкнула, млея от удовольствия. В минуты секса Ральф бывал со мной если не грубым, то довольно бесцеремонным. Он мог вертеть меня, как куклу, стискивать до синяков, наваливаться всем весом, но зато в любое другое время обращался очень бережно и нежно. Почти трепетно. Словно был не пресытившимся сорокалетним мужчиной, знавшим много женщин, а романтичным мальчишкой вроде Яринкиного Яна.
– Лапка, а что Ирэн? – спросил он, продолжая гладить меня по спине и бокам, как приблудившегося котёнка. – Ты говорила, она злится на тебя?
Я помедлила с ответом, пытаясь вспомнить, когда могла сказать такое, но не преуспела. Да и какая разница?
– Злится. Главное, непонятно, за что. С тех пор, как…
И незаметно для себя я рассказала Ральфу про утро, когда Ирэн явилась к нам в домик и сообщила мне о закрытии аукциона, при этом чуть не испепелив злобными взглядами. А затем и про то, как изначально она была воодушевлена моим преображением – своим «самым креативным проектом». И ещё раньше, когда сказала мне, что интуиция её никогда не обманывает, и, раз уж она в своё время потратила деньги на полуживую, изуродованную собачьими клыками невзрачную девчонку, то, значит, однажды они окупятся с лихвой.
Через несколько минут Доннел знал всё о моих отношениях с управляющей Оазисом: от нашего знакомства в палате клиники до последней случайной встречи на улице, когда Ирэн прошла мимо, не удостоив меня даже кивком. Так у меня с ним происходило всегда, хоть я и не понимала, как это получается, но Ральф задавал один-единственный вопрос, а я начинала выкладывать всё подряд, как на исповеди.
Сейчас я надеялась, что он увидит что-то, упущенное мной, и укажет на возможную причину недовольства Ирэн. Но Доннел лишь усмехнулся:
– Не обращай внимания. Ирэн вздорная бабёнка, и разобраться в её тараканах способен не каждый. Перебесится.
Почему-то меня насторожило то, что он назвал управляющую по имени, и я осторожно спросила:
– Ты знаешь Ирэн?
Могу я, в конце концов, тоже задавать вопросы? Оказалось, что могу.
– Знаю, – равнодушно подтвердил Ральф, – и довольно давно. Одно время у нас с ней было что-то вроде общего дела.
– Правда? – Я даже приподнялась на локтях. Но удивилась не близкому знакомству Ирэн и Ральфа, а тому, что, насколько я знала, женщина на Руси никак не может иметь своего дела.
– Не здесь. – На этот раз Ральф помедлил с ответом, явно раздумывая, стоит ли мне что-то объяснять. – Тебя никогда не удивляла её манера величать себя Ирэн, а не Ириной?
– Не может быть… – Теперь я испытывала странную смесь зависти и злости. – Ирэн с Запада?
Ральф кивнул, и я порывисто села на постели, засопев от возмущения. Эта неестественно моложавая стерва жила на Западе? И променяла такую жизнь (свободную жизнь, в которой у неё могло быть всё, что угодно!) на деньги, заработанные похищением и продажей в рабство девушек?!
Ральф протянул руку, легко уложил меня обратно, прижал к себе.
– Забудь про Ирэн. Она для тебя больше не авторитет, пусть злится, сколько влезет.
Его движение было властным, голос – твёрдым, и я поняла, что разговор окончен, что задавать вопросы на эту тему больше не стоит. И промолчала.
Но не забыла ни слова из уже сказанного.
Безоблачная, почти безмятежная жизнь продолжалась до начала июля. А потом была нарушена самым ужасным образом. В один из вечеров я оставила Ральфа ужинать в ресторане, а сама забежала домой переодеться перед очередным сольным выступлением в Айсберге. И обнаружила в нашей комнате Яринку. Растрёпанную, в порванной одежде, с окровавленным лицом.
Глава 16
Ловушка
Начиная с Рождества, когда Яринка перешла во временную собственность Бурхаева-старшего и получила от него задание собирать любую информацию о Яне, сам он бывал на острове всего трижды. Каждый раз – в отсутствии сына. Вызывал к себе Яринку, расспрашивал о результатах её наблюдений. И Яринка вдохновенно пересказывала то, что они с Яном заранее придумали. В основном это были разные безобидные мелочи вроде его увлечения иконописью и планов участвовать в росписи церквей и храмов. Бурхаев-старший брезгливо кивал, выслушивая рассказы о мечтах отпрыска, а потом отпускал мою подругу небрежным жестом. Так продолжалось до июля, в конце которого оплаченный за Яринку срок подходил к концу, и Ян уже собирался просить отца о его продлении, когда тот в очередной раз появился в Оазисе.
Яринка явилась к нему в номер почти не обеспокоенная. Она привыкла к тому, что их с Яном план работает, и вертела на языке очередную заранее заготовленную выдумку. Но всё с самого начала пошло не так.
Бурхаев-старший встретил её тяжёлым взглядом покрасневших глаз. Он был уже достаточно пьян для того, чтобы плохо контролировать свою агрессию, но ещё не настолько, чтобы утерять способность мыслить и рассуждать.
– Ну, что скажешь на этот раз? – полулёжа на диване, угрожающе безразличным тоном спросил он у появившейся на пороге Яринки. Номер-«люкс» был погружён в полумрак и тонул в сигаретном дыму.
Яринка осторожно прикрыла за собой дверь и сделала несколько робких шагов вперёд. Опыт прошлых визитов говорил ей, что лучше выложить всё побыстрее, не заставляя Бурхаева задавать лишних вопросов, от чего он раздражался. И она торопливо заговорила:
– Здравствуйте, сударь. У Яна всё хорошо. Но ему не нравится, что вы пытаетесь знакомить его с дочерями своих знакомых. Он не хочет жениться ни на одной из них и…
– Да ну?!. – перебил Бурхаев, не глядя на Яринку. – Надо думать, жениться он хочет на тебе?
– Хочет, – спокойно подтвердила моя подруга. Они с Яном понимали, что представлять его отцу всё слишком гладко тоже будет подозрительно, поэтому кое-чего решили не отрицать. – Он любит меня.
Бурхаев скривился:
– Сам знаю. Знаю даже, что скоро начнёт просить купить тебя ещё на полгода, или сколько там нужно, чтобы твой долг погасить, а? А дальше что у вас по плану? Сбежать и обвенчаться тайком?
Яринка открыла рот. Не считая того, что сбежать они с Яном планировали на Запад и пожениться уже там, Бурхаев-старший попал в десятку.
Глядя на её перепуганное лицо, отец Яна криво усмехнулся:
– Стратеги недоделанные. Ты ладно, умом и не должна блистать, но от сына я такого не ожидал. Или это из-за общения с тобой он отупел? С кем поведёшься… А может, я старею? Уже сопляки за идиота держат?
Он говорил спокойно и даже печально, сидел расслабленно, покачивая в руке полупустой бокал вина, но Яринка почувствовала, как волоски на теле встают дыбом, а по позвоночнику ползёт холод. Она невольно оглянулась на дверь, но тут Бурхаев велел:
– Подойди.
Ощущая себя ягнёнком, приготовленным на заклание, ослабев от дурных предчувствий, но не в силах ослушаться, Яринка подчинилась. Сделала несколько шагов вперёд и остановилась в метре от дивана. Отец Яна посмотрел на неё почти ласково. Вздохнул.
– Ох, и красивая ты девка, что ни говори… Вот мой дурак и поплыл. По-хорошему у него мозги на место уже вряд ли встанут, придётся по-плохому. А по-плохому – это как?
– Как? – машинально спросила Яринка непослушными губами.
– А вот как, – охотно ответил Бурхаев. – За тебя я платить больше не собираюсь, а своих денег у Яна нет. И в ближайшее время не будет, уж я об этом позабочусь, так что приехать сюда мой олух больше не сможет. А с глаз долой – из сердца вон. Особенно, если он будет знать, что тебя тут уже пользуют все, кому не лень. За желающими не заржавеет, когда ты освободишься, не так ли? Я видел, как на тебя мужики пялятся, когда ты у шеста вертишься. Очередь выстроится длинная.
На этот раз Яринка промолчала, раздавленная обрушившимися несчастьями. Она больше не увидит Яна? Ей придётся работать с другими гостями? Побег не состоится? Выходило, что так. Но и это оказалось не самым страшным на сегодня.
– Однако, – Бурхаев, крякнув, дотянулся до столика, поставил на него допитый бокал, – ещё почти три недели до конца месяца за тебя оплачены, а я не привык тратить деньги впустую. Тем более что, как выяснилось, ты не выполнила свою часть нашего уговора и всё это время обманывала меня. Надо бы мне оправдать свои затраты, а? И уж поверь, отработать тебе придётся всё до копейки.
Яринка попятилась, но не нашла в себе силы развернуться и побежать. А потом было уже поздно.
Я слушала, приходя в ужас. Подруга рассказывала сбивчиво и невнятно, постоянно прерываясь на то, чтобы утереть сочащуюся из уголка рта кровь уже насквозь мокрым платком. Нос и губы её распухли, глаза медленно заплывали, превращаясь в щёлки, и речь становилась всё путаннее. В конце концов, она перешла на сплошную ругань вперемешку со всхлипами, и я заставила себя выйти из оцепенения.
– Яриночка, подожди секунду, я сейчас!
Неловко погладив подругу по плечу, я кинулась вниз, на кухню, где в одном из шкафчиков у нас хранилась аптечка, на ходу вспоминая всё, что знала об оказании первой помощи. Но единственное, на что хватило моих знаний, – ватными тампонами, смоченными в перекиси водорода, очистить Яринкино лицо от кровавых разводов, а её саму уложить на кровать.
– Давай я в клинику за доктором сбегаю? – беспомощно предложила я, поняв, что больше ничем не могу помочь. – У тебя… только лицо или?..
– Или, – ответила Яринка, с трудом складывая распухшие губы в слова. – Ещё в боку что-то. Дышать больно. И внутри…
Я беспомощно зажмурилась и задала вопрос, который всё это время не давал мне покоя:
– Бурхаев… он изнасиловал тебя?
Невероятно, но Яринка попыталась улыбнуться, издала что-то вроде сдавленного смешка.
– Да ну… лучше бы изнасиловал. Не смог. Не работает там у него ничего уже. Поэтому и психанул так, бить начал. А потом…
Яринка передёрнулась, застонала, шёпотом выдавила несколько слов, которые обычно предпочитала не употреблять, но продолжила:
– Когда понял, что ничего не может, то начал в меня руку пихать… и, кажется, порвал там всё…
Я скосила глаза на Яринкины бёдра. Шорты на ней были застёгнуты кое-как, сквозь тонкую ткань проступали пятна крови. Я поняла, что плачу, услышав, словно со стороны, свои сдавленные прерывистые всхлипы.
– Потерпи чуть-чуть, я за доктором! Туда и обратно…
Я начала приподниматься с коленей, на которых до сих пор стояла перед Яринкиной кроватью, но она вдруг на удивление сильно сжала липкой от крови рукой мою кисть. Её зелёные глаза лихорадочно блестели из узких щёлок, в которые превратились веки.
– Подожди. – Голос был глухим, но твёрдым. – Твой Доннел здесь?
– Да. – Я замерла, растерявшись от неожиданного вопроса. – Он в Айсберге. Ярин, тебе надо к доктору и…
– Подожди, – так же решительно оборвала моё бормотание Яринка. – У меня в тумбочке, в блокноте, номер телефона Яна. Возьми и отдай своему Ральфу. Попроси его, чтобы позвонил по этому номеру, когда уедет с острова. Пусть расскажет Яну, что случилось.
Я потрясённо уставилась на неё.
– Ярин, что ты… Ральф никогда не станет…
– Попроси, – опять перебила она. – Нужно, чтобы Ян всё узнал и успел сюда, пока у него есть деньги…
Яринка повернула голову набок, и из её носа на подушку сразу заструилась тонкая струйка крови. Я потянулась вытереть её, но подруга нетерпеливо махнула слабой рукой:
– Бурхаев не оставит меня в покое. Он пообещал, что сегодняшнее ещё цветочки… хочет сделать всё, чтобы я стала противна Яну, чтобы была грязной…
Она резко замолчала и напряглась всем телом, пережидая приступ боли. А потом снова улыбнулась кровавой и зловещей улыбкой:
– Пусть Доннел скажет Яну, что я не стану этого терпеть. В следующий раз убью Бурхаева. Вот ведь как… всегда хотела убить своего отца, а убью отца Яна…
Опять раздался сдавленный утробный смешок, от которого у меня по коже, которая, кажется, и без того была уже ледяной, поползли мурашки. А из Яринкиного голоса исчезала твёрдость, он становился сонным, голова бессильно клонилась набок.
– Пусть Ян себя не винит… если не сможет… он хороший. Пусть тогда на Запад без меня… нечего ему здесь…
Я всё-таки поднялась на дрожащие ноги, сделала шаг к дверям, но не смогла отвести взгляд от изуродованного лица Яринки. Губы, теперь ставшие бесформенными, едва заметно шевельнулись:
– Попроси…
Я кивнула, стараясь выглядеть как можно более уверенной и спокойной.
– Я попрошу Ральфа позвонить Яну. Обещаю. Сегодня же. Но сначала приведу к тебе доктора.
И не в силах больше смотреть на то, во что Бурхаев-старший превратил мою красивую и гордую подругу, бегом бросилась за дверь.
Доктору хватило беглого взгляда, чтобы понять: без госпитализации не обойтись. Но он не выглядел ни шокированным, ни даже удивлённым, за что я его почти возненавидела. Интересно, как часто этому ещё молодому мужчине приходилось видеть здесь избитых и изнасилованных девушек? А умирающих? Как давно это стало для него обыденностью, не заслуживающей эмоций?
Два охранника, пришедшие с доктором, переложили совсем ослабевшую Яринку на носилки, а я собрала кое-что из её вещей. Все вместе мы двинулись в клинику, провожаемые молчаливыми соседками, появления которых я даже не заметила. По иронии судьбы Яринка заняла ту же палату, в которой год назад лежала я. Не к месту вспомнилась ночь, что я провела здесь на подоконнике, во все глаза глядя на проходящих под окнами странных людей: пьяных, голых, бесстыжих. А для меня как давно это стало обыденностью?
– Она поправится? – спросила я у доктора сиплым от слёз голосом, когда Яринка была уложена на больничную кровать, а охранники убрались восвояси.
– Не беспокойся. – Он отозвался почти безмятежно, заставив меня сжать руки в кулаки. – Вы, девчонки, как кошки живучие. Себя-то помнишь?
– Когда я могу навестить её?
– Завтра днём приходи. – Доктор уже возился со шприцами и ампулами, и я бесшумно вышла, постаравшись взглядом уверить Яринку в том, что выполню обещание.
Возвращаться в домик я не стала, боясь расспросов, которыми меня неизбежно засыпали бы соседки. Но ещё больше боялась того, что их утешения будут звучать примерно так: «Ярина поправится, это ещё ничего, а вот меня гость однажды…». Такого я могла уже не выдержать. Оазис, жёлтый от песка и синий от моря, кажущийся на первый взгляд райским местечком с его пальмами и павлинами, с аккуратными, словно сказочными, домиками, сегодня повернулся ко мне иной стороной. Тёмной и глубокой, как воды Русалкиной ямы, скрывшей самые страшные его тайны.
Абсолютная безнаказанность Бурхаева. Равнодушие доктора и охранников. Молчание соседок. То, как Яринка, еле держащаяся на ногах, истекающая кровью, в разорванной одежде, одна дошла от Айсберга до дома, и никто не остановил её, не предложил помощь. Понимание, что подобное в любой момент может случиться с любой из нас…
Я торопливо шагала по улочкам Оазиса, освещённым разноцветными фонариками, от которых всё вокруг казалось ещё красивее, и чувствовала себя зверьком в смертельной западне. В западне, стены которой медленно, но неотвратимо смыкаются вокруг меня. И неважно, что стены эти пестреют всеми красками южного лета, пахнут морем и фруктами, звучат музыкой и шумом прибоя. Всё равно рано или поздно они сойдутся так тесно, что меня между ними уже не останется.
До Айсберга мне казалось, что я держусь неплохо, но, судя по тому, как Ральф, сидящий на террасе ресторана, не донёс до рта вилку, замерев в нелепой позе при моём появлении, – только казалось.
– Что с тобой?!
Я хотела ответить, но увидела своё отражение в зеркальной стене – съёжившееся, дрожащее, с мокрыми дорожками от слёз на щеках – и закрыла лицо руками.
Ральф торопливо поднялся, бросил на стол купюру и, обняв меня за плечи, быстро повёл прочь. Я послушно семенила за ним, уже не сдерживая слёз. Но заметила, что ни мой плач, ни наш поспешный уход не привлекли ничьего внимания. Как, наверное, не привлекла его бредущая по улицам окровавленная Яринка. Чьи-то слёзы и кровь не пользовались здесь успехом.
Ральф закрыл за нами дверь номера и тут же опустился передо мной на корточки, заглянул в лицо, слегка встряхнул за плечи:
– Что случилось? Тебя кто-то обидел? Кто?
Говорить я ещё не могла, но помотала головой, и Ральф заметно расслабился. Поднялся, шагнул к холодильнику, забулькал там чем-то, отгородившись от меня открытой дверцей. Я медленно прошла в номер, потерянно села на краешек кровати, пытаясь собраться с мыслями, чтобы начать разговор о том, зачем пришла. Получалось плохо.
Подошёл Ральф, протянул мне стакан, на дне которого плескалась коричневая жидкость. Я отпрянула, по запаху узнав коньяк, целую бутылку которого залпом выдула в нашу первую совместную ночь.
– Пей, – Ральф не дал мне отодвинуться, – сейчас можно. Пей и рассказывай, что стряслось.
Я выпила. Вкус оказался таким отвратительным, что осталось только подивиться тому, как я не заметила его в прошлый раз. Горло обожгло, в животе протестующе заворчало, зато я уже не плакала.
Забрав из моих рук опустевший стакан, Ральф бесцеремонно сгрёб меня в охапку и оттащил к окну, в глубокое кожаное кресло, где мы обычно сидели по вечерам, глядя на раскинувшуюся внизу панораму Оазиса. Пристроил у себя на коленях. Неожиданно, как фокусник, выдернул откуда-то белоснежный платок, принялся вытирать им моё зарёванное лицо. И такое проявление почти отеческой заботы успокоило меня куда больше выпитого коньяка. Именно благодаря этому я нашла в себе силы начать говорить.
Историю любви Яринки и Яна Ральф уже знал, как и всё остальное, что произошло со мной и моей подругой в Оазисе. Теперь настала пора открыть и наши планы побега на Запад. Я рассказала об этом одним длинным прерывистым предложением, глядя на свои сцепленные на коленях руки. А когда замолчала, не сразу подняла глаза на Ральфа, боясь, будто рассердила его тем, что до сих пор держала в секрете часть правды. Когда же, наконец, осмелилась заглянуть ему в лицо, то увидела совсем другую эмоцию. Глубокую печаль.
Густые чёрные брови поднялись домиком, что, на мой взгляд, Ральфу очень шло и делало моложе сразу лет на двадцать. Но сейчас я испугалась, потому что в последний раз видела такое выражение на его лице нашим первым утром, когда, заплаканная и жалкая, вышла из ванной, кутаясь в слишком большой для меня халат. Тогда Доннел пожалел меня, запутавшуюся, напуганную, не знающую, куда деться от стыда… Значит ли это, что и сейчас я по какой-то причине вызываю жалость?
– Детский сад, – наконец сказал он на глубоком грустном выдохе. – Какие же ещё глупые эти твои Ярина и Ян. Бурхаева решили за нос водить? Вот и получили.
– Ты знаешь Бурхаева? – осторожно спросила я, просительно подсунув кисть под его ладонь, как просовывает собака морду под руку хозяину в надежде, что её погладят.
– Не лично. – Ральф резко мотнул головой, но одновременно ласково сжал мои пальцы, отчего я чуть расслабилась. – Но достаточно наслышан о нём. Не с тем человеком твои друзья задумали играть.
– Откуда он узнал? – тоскливо спросила я в пустоту. – Как он узнал, что они его обманывают?
Ральф пожал плечами:
– Вариантов масса. И один из них такой: он ничего не узнавал, просто взял твою подружку на понт.
Я задумалась и кивнула. Да, может быть, и так: Яринка была слишком напугана, поверила в то, что их с Яном план раскрыт, и даже не попробовала отвертеться.
– А может быть, – продолжал Ральф, – это был всего лишь повод от неё, наконец, избавиться. Срок, на который Бурхаев купил своему сыну твою подружку, ведь и так подходил к концу? Ну вот. Решил убить одним выстрелом двух зайцев: наследничку урок преподать и ту, за которую заплатил, самому попробовать.
Я обдумала и это и снова не нашла, что возразить. Судя по рассказам Яринки, Бурхаев был той ещё мразью, он вполне мог использовать надуманный предлог, чтобы изнасиловать Яринку и разлучить её с Яном. Кто же знал, что предлог этот совпадёт с истинным положением вещей?
– И сыночек его тоже тот ещё идиот. – В голосе Ральфа зазвучала плохо сдерживаемая злость. – Запудрил вам мозги! Каким, интересно, образом он думал сбежать на Запад, да ещё вместе с вами, двумя несовершеннолетними без документов? Книжек, что ли, начитался или в компьютерные игры переиграл?
Я секунду подумала и решила раскрыть последнюю карту – терять-то было уже нечего.
– Мы думали… сможем найти Дэна или Михаила Юрьевича. А они уже сведут нас с остальными, как и обещали.
Ральф возвёл взгляд к потолку, покачал головой, но ответил спокойно, даже вдумчиво:
– Допустим. Допустим, с помощью связей бурхаевского сынка вам бы это удалось. Допустим, что вы встретитесь с Дэном и прочими, кого ты называешь другими. Но с чего вы взяли, что они помогут вам бежать из страны?
Я посмотрела на него с искренним недоумением. Как это – с чего взяли? А разве не за этим вообще всё затевалось?
Ральф, внимательно следящий за выражением моего лица, закатил глаза ещё раз.
– Ну детский сад же! – с досадой и болью в голосе повторил он. – Пойми, худышка, эти твои другие – не что иное, как террористическая группировка. Одна из тех структур, в которую легко войти, но из которой невозможно выйти. Они взрывают храмы, разгоняют крёстные ходы, уничтожают святыни, шумно, глупо и бессмысленно протестуют против власти церкви! И новые люди им нужны для того, чтобы и дальше вести свою борьбу, а вовсе не за тем, чтобы разбежаться по заграницам!
Я опустила глаза и промолчала. Слова Ральфа меня абсолютно не впечатлили и прозвучали так же пусто и странно, как когда-то слова Агафьи про телегонию. Глупость. Чушь. Совершенно ничем не обоснованная информация, применения которой в моей реальности нет. Как вообще может Доннел, этот всем обеспеченный, не знающий нужды и горя выходец с волшебного Запада, знать что-то о Дэне, о его родителях, о Михаиле Юрьевиче? И тем более об их целях?
Наверное, моё лицо приняло упрямое или даже надутое выражение, потому что Ральф безнадёжно махнул рукой:
– Ладно, молчу. Оставлю тебе твои иллюзии. Тем более что ваш побег всё равно сорвался. Вряд ли Бурхаев бросал слова на ветер, так что, боюсь, твоя подруга больше никогда не увидит его сына.
Я вскинула голову, вспомнив данное Яринке обещание просить Ральфа побыть посредником между нею и Яном, но в последний момент испугалась и прикусила язык, понимая, что такая просьба прозвучит нагло даже для наших с Ральфом, казалось бы, таких доверительных отношений. Пусть он жалеет меня, пусть балует, пусть никогда не напоминает о том, что я для него всего лишь очередная приобретённая на досуге забава, но факты от этого не меняются. Он мой хозяин, он может и не потерпеть излишних вольностей.
Ральф заметил моё смятение, но понял его неправильно. Погладил по волосам, осторожно чмокнул в висок и попробовал успокоить:
– Я не думаю, что твоей Ярине придётся и дальше терпеть выходки Бурхаева. За избитых девочек заведение берёт дорого, а он мужик прижимистый. На первый раз такое ему простится, если он сможет объяснить свой поступок Ирэн. Но снова она такого не потерпит. Больная девушка не приносит выгоды, покалеченная – тем более. Вот сейчас твоя подружка какое-то время не сможет танцевать, а значит, ночная программа многое потеряет: насколько я знаю, она – одна из лучших. Уже убыток. Так что, скорее всего, Бурхаев от неё отступится, когда кончится оплаченный им срок.
– Срок кончится только через три недели! – Я в отчаянии скомкала подол платья. – За это время Бурхаев обязательно доберётся до Яринки ещё раз! И она… она его убьёт.
Ральф недоверчиво вздёрнул бровь, но я не дала ему ничего сказать:
– Ты не понимаешь! Ты Яринку просто не знаешь! Помнишь, я рассказывала про её семью?
– Ну?
Я прикрыла глаза, оживляя в памяти картины прошлого, и заговорила уже спокойнее:
– На все свои дни рождения и на каждое Рождество… знаешь, что она загадывала? Убить отца. Это её заветная мечта с восьми лет. Думаешь, она Бурхаева пожалеет?
Теперь Ральф не стал закатывать глаза. Задумался. А потом сказал ставшим вдруг жёстким голосом:
– Ну, тогда тебе лучше сказать своей подруге, чтобы выбросила эти мысли из головы и терпела всё, что Бурхаев захочет с ней сделать! Потому что в противном случае, неважно даже, убьёт она его или только попытается, наказание будет не просто жестоким, а чудовищным.
– Смерти она не испугается, – глухо ответила я. – Точнее, испугается, но только потом, когда будет уже поздно. А сначала сделает, что задумала.
– Пусть передумает! – так же жёстко ответил Ральф. – Знаешь, что случается в таких заведениях с провинившимися или просто ставшими ненужными девушками?
Я качнула головой, борясь с желанием по-детски прижать ладони к ушам, чтобы ничего не услышать.