Елизавета Сагирова
Лето придёт во сне. Оазис
А потом всё кончилось. Музыка поднялась до оглушительного крещендо, столбы искр с шипением взвились выше человеческого роста, Яринка отпустила шест и, продолжая кружиться, оказалась на краю подиума, где снова замерла с гордо поднятой головой, отведёнными назад руками и часто вздымающейся грудью, едва прикрытой золотистой лентой… и наступила тишина.
Сколько она длилась, не знаю. Наверное, недолго: я даже не успела забеспокоиться, а последовавший за ней гром аплодисментов напомнил мне рёв волн, разбивающихся о камни Русалкиной ямы. И тут уже было всё: свист, крики, улюлюканье, чмоканье и подвывание. На подиум полетели монеты, купюры, цветы, кто-то тянул руки, пытаясь прикоснуться к Яринкиным ногам, кто-то выстреливал вверх пробками от шампанского…
А Яринка стояла над всем этим, почти обнажённая, растрёпанная, запыхавшаяся и абсолютно недосягаемая для той грязи, которой я боялась, когда думала о её предстоящем дебюте. Стояла, по-прежнему не глядя ни на кого из присутствующих в зале, надменно вздёрнув подбородок, вытянувшись вверх, словно собираясь улететь.
И была она здесь и сейчас не товаром, не выставленной на продажу вещью, а истинной королевой, покорительницей умов и сердец всех присутствующих.
Глава 10
Бурхаев
– Ярина, чего такая кислая? – спросила за обеденным столом Ася. – Ты же рекорды скоро бить начнёшь. Радоваться надо!
Подруга выдавила улыбку, которую действительно нельзя было назвать иначе, чем кислой.
С Рождества прошло три дня, и ставки на аукционе, открытом сразу после Яринкиного дебюта, неуклонно ползли вверх, обрастая нулями. Сам аукцион чем-то напомнил мне приютское посвящение в невесты. Новенькую так же фотографировали, так же выкладывали на сайт, демонстрируя желающим. Только вместо строгого анфас – профиль – школьная форма были студийные фото в откровенных нарядах и провоцирующих позах. Впрочем, с фотосессии Яринка вернулась довольной и удивлённо шепнула мне, что даже не подозревала, какой, оказывается, может быть красивой. Я только улыбнулась: после её блистательной премьеры в Айсберге в красоте подруги вряд ли кто-то смог бы усомниться.
А поскольку дебют Яростной Ярины произвёл фурор, то и торги затянулись. По правилам аукциона обладателем лота становился тот, чью цену не смогли перебить в течение суток, но, судя по тому, как часто обновлялись предложения, в ближайшие дни этого не должно было случиться. Уже сейчас последняя ставка за Яринку была больше, чем конечная цена за большинство девушек Оазиса, что вызвало некоторое напряжение даже в нашем, казалось бы, таком дружном кругу.
– Это потому, что она рыжая, – обронила Вика, без аппетита помешивая диетическую кашу на воде. – Рыжие – стервы, а мужики любят стерв, хоть и не признаются в этом.
– Тогда уж сразу ведьма. – Яринка насмешливо прищурила зелёные глаза. После дебюта она обрела непоколебимую уверенность в себе и больше не тушевалась перед старшими подругами.
Алла, сидевшая, как обычно, во главе стола, строго сказала:
– Не завидуйте, девки. У Ярины настоящий талант, дебют же видели на сайте? А талант не может не привлекать, его даже самые тупые интуитивно чувствуют, отсюда и такая цена. – Она вздохнула и самокритично добавила: – Не всё же сиськами брать.
– Толку мужикам с этого таланта? – фыркнула одна из девушек. – Она им по ночам не танцевать будет.
– И танцевать в том числе, – не смутилась Алла. – Бросьте ревновать, девки. Вот увидите, Ярина ещё станет лучшей танцовщицей Оазиса. Если, конечно, постоянник разрешит ей танцевать.
– Если ещё будет постоянник, – опять буркнул кто-то.
– Будет, – заверила Алла. – Такую цену, какую уже сейчас за неё дают, ради одной ночи не выкладывают. Ещё раз говорю: не завидуйте, нехорошо это.
– Да и завидовать нечему, – с притворным сочувствием вздохнула Катерина, обычно молчаливая девица с россыпью чёрно-синих косичек. – Вы же догадываетесь, кто за неё борется?
– Кто? – встревожилась Ася, даже отставила в сторону недопитый сок. – Ты хочешь сказать…
– Ну да! – Катерина брезгливо потрясла своими косичками. – Кто у нас всех целок выкупает?
– Кто? – спросила уже я.
Алла успокаивающе тронула Яринку за плечо:
– Не бери в голову, Катя преувеличивает. Да, есть тут завсегдатаи, любители совсем юных девочек, стараются обычно не пропускать, но твоя цена уже за пределами их возможностей.
Яринка чуть заметно улыбнулась уголками губ и бросила на меня заговорщический взгляд. Разумеется, никто, кроме нас, не знал, что постоянник у неё уже почти есть и беспокоиться не о чём.
Но после обеда, когда мы вдвоём шагали к библиотеке, подруга тревожно сказала:
– Я не встречалась с Яном с Рождества.
– Но он же участвует в аукционе? – встревожилась и я.
– Конечно, с самого начала. Только ты видела, как цена растёт? Вдруг у него денег не хватит?
– Ты же говорила, что там отец большая шишка и на всё пойдёт, чтобы из сына настоящего мужика сделать?
Яринка вздохнула:
– Да, но на такую сумму мы не рассчитывали. Что-то я начинаю бояться…
Боялась Яринка зря. Всё закончилось через пять дней, когда стоимость лота достигла небывалой высоты, и наши соседки затруднялись вспомнить, кто ещё за всю историю Оазиса ушёл с торгов по такой цене.
Алла нашла Яринку в библиотеке, где мы корпели над английским, и, бесцеремонно прервав занятие, объявила о закрытии аукциона. Я широко раскрыла глаза, Яринка, наоборот, испуганно зажмурилась, даже преподавательница Нина, недовольная вмешательством в свой урок, разом забыла об этом и охнула, опускаясь на стул. Никому не пришло в голову задавать вопросы, и мы втроём просто пялились на возвышающуюся на пороге Аллу. Та, видимо, ожидала другой реакции, потому что спустя довольно продолжительную паузу укоризненно спросила у моей подруги:
– Тебе неинтересно, кто потратил целое состояние на то, чтобы провести с тобой сегодняшнюю ночь?
Яринкино лицо посерело:
– Как? Только ночь?
Алла закатила глаза:
– Ну да, такие деньги за одну ночь? Ты никак зазвездила, мать? Полгода! Тебя купили на ближайшие полгода. Поздравляю с постоянником!
Нина заулыбалась, протянула руку, потрепала Яринку по плечу, тоже пробормотала что-то ободряющее. Но Яринка не сводила глаз с Аллы, и та, наконец, сжалилась:
– Бурхаев, Ярина, Бурхаев тебя купил. Далеко не худший вариант, знаешь ли.
Я не знала фамилии Яна, и слова Аллы мне ничего не сказали, но по тому, как облегчённо обмякла на своём стуле Яринка, как расслабилось её лицо и потеплел взгляд, поняла: всё в порядке.
– Бурхаев, – машинально повторила она. – Да… не худший.
Алла, внимательно наблюдавшая за моей подругой, удивлённо приподняла брови, словно ожидала иной реакции, потом деловито распорядилась:
– Значит, так. На работу сегодня не идёшь. После занятий занимайся чем хочешь, но чтобы к восьми вечера была дома. Я, как старшая, должна тебя подготовить.
– Как подготовить? – спросила я. Почему-то эти слова показались зловещими.
– Обычно. Накрасить, надушить, нарядить, чтобы к покупателю наша красавица явилась при всём параде. Ну и дам несколько советов лично от себя, девчонки, думаю, тоже в стороне не останутся. Ух, как я волновалась, когда в первый раз шла к гостю! – Алла ностальгически вздохнула. – А ведь до этого замужем побывала. Но ты не бойся, все мы через такое проходим рано или поздно, потом смеяться будешь.
Но Яринка и сейчас выглядела так, словно готова смеяться. И я её понимала. Даже меня затянувшийся аукцион держал в напряжении, что уж говорить о подруге, чью судьбу он решал. И теперь, когда стало известно, что Ян всё-таки выполнил задуманное и его не остановили заоблачные ставки, Яринка просто светилась.
Алла, собравшаяся уже уходить, остановилась и снова глянула на неё недоумённо. Потом непонятно сказала:
– Ну и правильно… Ну и молодец. Не о чём тут переживать. – И поспешно покинула библиотеку.
Нина тоже выглядела слегка озадаченной, на минуту она задумалась о чём-то, решительно тряхнула головой.
– Знаете что, девочки? Хватит на сегодня английского. Сейчас вы всё равно уже ничего не запомните, так что идите, отдыхайте.
Я обрадовалась. В голове действительно царил сумбур, и уроки были последним, о чём хотелось думать.
– Айда на пляж? – предложила Яринка, едва мы перешагнули порог. – Хочу туда, где людей нет.
Пляжи теперь почти всегда пустовали, даже многочисленные шезлонги с них унесли, а на фоне серого неба и такого же серого моря даже когда-то ярко-жёлтый песок казался тусклым и белёсым.
Мы долго брели вдоль линии прибоя, ни о чём не разговаривая и слушая только шум волн, гонимых на берег холодным ветром. Ветер этот настойчиво трепал Яринкины распущенные волосы и мою лёгкую куртку, без которой я теперь не выходила на улицу. Зима, такая, к которой я привыкла и которую любила, не пришла сюда, но и то, что царило вокруг вместо неё, уже не позволяло легко одеваться.
Мы шли, пока песок не сменился камнями, а впереди не замаячили тёмные глыбы Русалкиной ямы. Здесь, как будто над землёй была проведена невидимая черта, и я, и Яринка одновременно остановились. Я скосила глаза на подругу и с удивлением увидела, что она улыбается, наверное, даже сама того не замечая.
– Тебе не страшно? – сорвалось у меня с языка, прежде чем я успела его прикусить.
– Что? – Яринка словно проснулась. – Страшно?
– Ну, сегодня идти к Яну? Вдруг он захочет…
– А, ты про это… – Она небрежно отмахнулась. – Чего бояться-то? Девчонки говорят, что больно может и не быть. А если и будет… уж точно не больнее, чем розги. Зато интересно.
Последнее слово Яринка произнесла неожиданно смягчившимся тоном, и на её губах опять заиграла мягкая полуулыбка.
Укрепляясь в своих подозрениях, я спросила:
– А вы с Яном до сих пор только целовались или что-то ещё?
– Чего? Нет! Он же такой… даже обнимает меня так, словно я сломаться могу или вдруг исчезну. Только… – Яринка замялась, потупилась, но всё-таки продолжила: – Когда целуемся, я чувствую, что… в общем, могу и всё остальное. Может, поэтому мне не страшно.
Я грустно вздохнула:
– Вот заберёт он тебя, выйдешь замуж, и что я буду делать одна?
Яринка придала лицу привычное насмешливое выражение:
– Скажешь тоже! Где я и где замуж? Ян, конечно, хороший, но он для меня временная необходимость. Пока мы с тобой отсюда не убежим, или ещё чего-нибудь не случится.
Не скажу, что я поверила её словам, но и тоскливое чувство одиночества, которое охватило меня после принесённой Аллой новости, почти отступило. Отступило бы совсем, не останься на губах моей подруги тень всё той же нежной мечтательной полуулыбки.
Вечером в гостиной собрались все обитательницы нашего домика, как и в тот день, когда мы с Яринкой вернулись от Ирэн после подписания контракта. Правда, на этот раз стол не накрывали и шампанское не пили, всё было строго по делу.
Сначала наши старшие подруги поспорили, во что лучше одеть Яринку, и долго препирались, тряся друг перед другом вытащенными из шкафов нарядами.
– Она девственница! – кричала Ася. – И одежда должна это подчеркнуть, а вы хотите её вырядить, как на подиум!
– А смысл прятать тело, которое все уже видели?! – кипятилась Вика. – Смешно и лицемерно!
Яринка молчала, храня воистину царскую невозмутимость, и лишь иронично шевелила бровями, когда на неё примеряли то один, то другой наряд. Но и она не выдержала, увидев перед собой нечто, похожее на сарафан в пол, вроде тех, что мы надевали в приюте на церковные службы.
– Слушайте, может, я сама выберу? – Она решительно отодвинула ворох вещей, успевший вырасти у её ног. – Почему бы мне не надеть костюм, в котором я выступала на дебюте?
На миг наступила тишина, девушки вытаращились на Яринку так, как если бы вдруг заговорил один из предметов мебели, а потом в гостиной поднялась волна негодования. Я не совсем поняла, чем она была вызвана, различила в общем гомоне только слова «вульгарно» и «он тебя в нём уже видел!», что мне, впрочем, ничего не объяснило. Но тут нашла коса на камень: Яринка упёрлась рогом и ни в какую не захотела надевать что-либо другое. После воплей, уговоров и даже угроз присутствующие пришли к компромиссу, и первая часть сборов, наконец, завершилась. Яринка оказалась в топике и юбочке от своего костюма, но расклешённые рукава в стразах были единогласно отвергнуты, и вместо них на подругу набросили что-то вроде полупрозрачной кисеи с капюшоном. А обули в высокие, выше коленей, сапоги на длинной блестящей молнии. На мой взгляд, всё вместе это выглядело настолько нелепо, что я про себя пожалела Яна, которому предстояло лицезреть подобное в их первую с Яринкой совместную ночь.
Закрыв вопрос одежды, девушки приступили ко второй части торжественных сборов. Алла притащила косметичку размером с небольшой чемодан и, усадив Яринку перед яркой лампой, принялась вдохновлённо рисовать на её лице нечто, отдалённо напоминающее хохлому. Вика отвоевала руки моей подруги и, положив их перед собой на стол, начала делать маникюр. Ася вооружилась разнокалиберными расчёсками, плойками, гелями и пенками и так рьяно взялась за Яринкины волосы, что та жалобно запросила пощады, но не была услышана. Продолжалось это безумие до темноты, и я не покинула гостиную, время от времени оглашавшуюся новыми горячими спорами, лишь из жалости к Яринке, которая осталась бы в таком случае без моей молчаливой поддержки.
Когда мою уставшую подругу, похожую теперь на одного из павлинов, что бродили летом по улицам Оазиса, наконец, оставили в покое, лицо её было ошарашенным и изнеможенным. Чуть ли не бегом она кинулась на второй этаж, в наш номер, сопровождаемая напутствиями, советами и пожеланиями удачи. А там без сил упала на свою кровать, безжалостно сминая тщательно завитые кудри и с таким трудом подобранный наряд.
Шёл десятый час вечера. Мы успели поболтать, сидя рядом на подоконнике, как в старые добрые приютские времена, и глядя на сгущающуюся тьму над морем. Море по ночам страшное. Бескрайняя, чёрная, грозно ворчащая бездна, в которую совсем не хочется вглядываться. Даже когда в южном небе висит полная, раздувшаяся до безобразия оранжевая луна, бросающая на воду бесконечную мерцающую дорожку, море не становится приятнее. Напротив, в такие ночи светило похоже на одинокий глаз, пытающийся настойчиво проникнуть сквозь толщу тёмной воды и высветить оттуда нечто такое, чему нельзя показываться, что должно оставаться там, в глубине.
Несколько раз Яринка, когда она ещё имела привычку ночевать в номере, а не пропадать в грохочущем музыкой ресторане Айсберга, вызывала меня на улицу после заката. Я стеснялась говорить ей, насколько мне не хочется подходить к краю земли, за которым только холодная вода и прилетающий из темноты ветер, поэтому мы гуляли по пляжу. Но даже моя подруга, не упускающая ни одной возможности лишний раз окунуться в солёные волны, ни разу не порывалась сделать это ночью. Может, ей тоже не нравилась непроницаемая чернота морских глубин, а может, она, как и я, где-то на краю сознания всегда помнила о Русалкиной яме, которая принимала свои жертвы лишь в тёмное время суток.
Сегодня луны не было, зато звёзд высыпало без числа. Звёзды не отражались в неспокойном море, существовали как бы отдельно от него, и это меня почему-то успокаивало. Что бы ни происходило в моей жизни, неважно, где я была: в приюте, в тайге, в бескрайних полях вокруг безымянного посёлка, на не отмеченном ни на одной карте острове – звёзды оставались теми же. И мне было приятно, подняв глаза, увидеть привычные контуры созвездий, ухватиться за них, чтобы удержаться на слишком буйной зыби обстоятельств…
…Алла постучала в дверь, когда стрелки настенных часов показали пять минут одиннадцатого. Она была строга и деловита, придирчиво оглядела мою подругу с ног до головы, спросила про самочувствие и велела идти за ней. Я соскочила было с подоконника, пытаясь увязаться следом, но старшая остановила меня холодным взглядом. И Яринка ушла, виновато оглянувшись через плечо, а я осталась, уверенная, что мне предстоит провести в одиночестве очередную длинную ночь.
Но вышло по-другому.
Ближе к полуночи, когда стало ясно, что ни чтением, ни зубрёжкой английского мне не удастся отвлечь себя от мыслей о Яринке, я выключила свет и устало закрыла глаза, впрочем, ни на секунду не сомневаясь в том, что спать сегодня не буду. Но на удивление почти сразу погрузилась в дремоту и даже начала видеть сон.
Во сне всё было так же, как и наяву: тот же тёмный номер, та же постель, согретая моим телом, тот же мерный шум прибоя за окном, только я здесь была уже не одна. Дверь очень медленно приоткрылась, в неё кто-то заглянул. Раздался еле слышный шорох, чей-то шелестящий не то вздох, не то всхлип. И через порог просочилась тёмная тень, тонким силуэтом замерла на фоне обоев. Это была тень Яринки, поэтому я не испугалась, только удивилась тому, что её тень вернулась одна, без неё.
Тень на цыпочках двинулась вперёд, снова раздался на этот раз, несомненно, всхлип, жалобный, с каким-то кошачьим писком. Я как раз задумалась о том, можно ли спросить у тени про Яринку, когда почувствовала в сухом воздухе номера отчётливый запах мужского одеколона и терпкого табака. Сморщилась, выдохнула… и поняла, что это не сон.
Яринка замерла у своей постели, настороженно вглядываясь в меня. Я тоже уставилась на неё, почему-то не в силах пошевелиться. Внезапное понимание, что всё происходит не во сне, напугало меня. Как и то, что Яринка в неверном свете фонаря, заглядывающего в окно, действительно походила на тень. Тень самой себя, безмолвную, крадущуюся, бестелесную.
– Ты не спишь? – наконец спросила подруга, и при звуке её голоса я съёжилась под одеялом: так потерянно и жалобно он звучал.
– Не сплю. – Пришлось прокашляться, чтобы мой собственный голос не подвёл меня. – А ты чего… так рано?
Яринка бесшумно опустилась на кровать, сложила руки на коленях, ссутулила плечи. Она по-прежнему была в своём нелепом наряде, придуманном общими усилиями наших соседок, только полупрозрачная кисея сползла с плеч, а кудри растрепались.
Я потянулась к абажуру на тумбочке, щёлкнула выключателем. Вспыхнувший свет был приглушенным и уютным, совсем не ярким, но Яринка вздрогнула всем телом, закрыла глаза рукой. Теперь стало видно, что молнии на её высоких сапогах застёгнуты лишь до половины, а по телесного цвета колготкам ползут стрелки.
– Ярина? – Мой страх усилился, я даже изо всех сил зажмурилась и снова распахнула глаза, пытаясь увериться, что это всё-таки сон. Подруге сейчас полагалось быть в одном из роскошных номеров Айсберга со своим Яном, а не сидеть здесь, пряча лицо не то от света, не то от меня. – Ярин, что случилось?
Яринка, наконец, опустила ладонь, прикрывающую глаза, и подняла голову. Увидев её опухшее от слёз лицо и размазанный по нему макияж, я уже не удивилась. То, что случилось нечто плохое, было понятно сразу, как только я умудрилась перепутать подругу с её же тенью. Уверившись же в этом окончательно, я вдруг перестала бояться: страх сменился решимостью и здоровой злостью, хоть и непонятно пока, на кого.
– Подожди минутку. – Я вылезла из-под одеяла и, как была, в ночнушке и босиком, бросилась за дверь.
Оскальзываясь на безупречно чистых ступенях, спустилась на первый этаж, не зажигая света, прошла к холодильнику. После секундного раздумья извлекла из него пакет апельсинового сока и брикет полурастаявшего шоколадного мороженого. Любая девочка знает, что лучшее лекарство от всех переживаний – сладости. Как плохо ни было бы всё вокруг, стоит почувствовать вкуснятину на языке – и мир снова начинает обретать краски.
Вернувшись в номер, я намешала в большой миске мороженого с соком и поставила на тумбочку между своей и Яринкиной кроватями. Подруга не хуже меня знала секрет хорошего настроения, и уговаривать её не пришлось. Минут пять мы молча работали ложками, а когда сыто отвалились каждая на свою постель, подруга уже начала приобретать телесность, превращаться из зыбкой тени обратно в себя.
– Ты бы переоделась, – посоветовала я, невольно морщась от вида её дурацкого наряда. – Неудобно же.
Яринка вскочила и, словно спохватившись, начала торопливо избавляться от одежды, швыряя её прямо на пол. Оставшись в одних трусиках, спросила, не глядя на меня:
– Помнишь, как Алла пришла сказать, что аукцион окончен?
Я опасливо кивнула.
– Мне тогда ещё показалось странным, что и она, и Нина на меня так смотрели… с жалостью.
Я тоже вспомнила настороженные взгляды Аллы, которые она украдкой бросала на Яринку, словно удивлённая её спокойствием.
– Так вот, – не отрывая взгляд от стены перед собой, продолжала подруга, – теперь я поняла, почему так. Она-то уже знала, кто…
Резко замолчав, Яринка торопливо выхватила из шкафа полотенце и скользнула за дверь.
А я осталась ждать её, чувствуя поднимающуюся в душе волну паники.
Догадок о том, что же могло случиться, у меня хватало, одна другой страшнее. Но того, что произошло на самом деле, о чём рассказала мне подруга, вернувшись из душа и уже взяв себя в руки, я всё равно не ожидала.
Яринка не соврала мне днём, сказав, будто не боится предстоящей ночи. С момента прибытия в Оазис она привыкала к мысли о том, что такое рано или поздно произойдёт, и научилась относиться к предстоящему, как к неизбежности. Кроме того, она озаботилась теорией, и за несколько недель до своего дебюта начала читать книги, где так или иначе фигурировали сексуальные отношения, а также расспрашивать об этом взрослых девушек, с которыми танцевала в студии. И со всех сторон выходило, что ничего ужасного её не ждёт. А уж после знакомства с Яном моя подруга почти уверилась в том, что всё будет хорошо. Потому и предстоящую ночь ждала не со страхом, а с приятным волнением, с каким ждут очереди на жуткий с виду, но безопасный аттракцион.
Когда вечером за ней пришла Алла, Яринка беспокоилась только о том, что слишком ярко накрашена, и скромного по своей натуре Яна это может оттолкнуть. И она решила, что первое, что сделает, переступив порог его номера – пойдёт в ванную комнату и смоет с лица всю косметику.
Первый тревожный звоночек прозвенел, когда они вызвали лифт в холле Айсберга, и Алла нажала кнопку последнего этажа. Яринка знала, что там располагаются только пентхаусы, самые дорогие апартаменты Оазиса, как знала и то, что Ян, не любящий излишней роскоши, проживает в скромном стандартном номере. Но она допустила мысль, что ради такого случая – их первой совместной ночи – он мог снять и пентхауз.
Алла привела её к двери, украшенной безвкусными позолоченными вензелями, и, ещё раз придирчиво окинув взглядом, вдруг приобняла:
– Ну, ни пуха! Выпей вина или шампанского, если он предложит, а потом просто расслабься.
И, развернувшись на каблуках, старшая заспешила обратно к лифту.
Яринка несколько раз глубоко вдохнула, хотела постучать, но, вспомнив, что за этими вычурными дверями её ждёт не кто-нибудь, а Ян, решительно потянула ручку на себя. И там, в широком зеркальном пространстве для неё прозвучал второй тревожный звоночек. Брошенные посреди коридора ботинки. Пусть Яринка была знакома с Яном не так давно, она всё равно не могла представить, чтобы он, такой всегда опрятный и аккуратный во всём, разуваясь, оставил свою обувь там, где о неё мог споткнуться любой вошедший. Она замерла, глядя на эти ботинки и почувствовав вдруг неприятную смесь запахов: алкоголь, пот, сигаретный дым, – что в её сознании тоже совершенно не вязалось с Яном.
Нерешительно оглянувшись на дверь, моя подруга всё же двинулась вперёд, туда, где в просторной гостиной «люкса» горел приглушённый свет и бубнил телевизор. Перешагнула через брошенные ботинки, запоздало отметив, что размер их на порядок больше, чем может быть у тонкокостного, изящного Яна, и несмело позвала:
– Есть кто-нибудь?
В гостиной что-то шевельнулось, шумно выдохнуло, раздались приближающиеся шаги. Увидев упавшую на бежевый ковёр широкую тень, Яринка попятилась назад, окончательно уверившись, что заявилась к кому угодно, только не к своему избраннику. Так и вышло.
В дверном проёме появился пожилой мужчина. Невысокий, но грузный, с неприятно оплывшим, каким-то бабьим лицом, редкими рыжеватыми бровями и обширной залысиной. На нём был лишь банный халат, перехваченный небрежным узлом пояса, с трудом сходящегося на выпуклом животе. Мужчина крякнул и опёрся рукой о косяк, разглядывая Яринку масляными глазами.
– З… здравствуйте. – От неожиданности подруга начала заикаться. – Я… я, наверно, ошиблась… не туда зашла… простите.
– А к кому тебе надо? – спросил мужчина неожиданно густым басом, не вяжущимся с его почти женскими чертами лица.
Яринка продолжала отступать к двери, желая как можно быстрее оставить это недоразумение в прошлом, но не ответить посчитала невежливым.
– К Бурхаеву. Он тоже… на этаже.
– Я Бурхаев, – невозмутимо ответил мужчина и шумно почесал красную шею. – А ты, значит, и есть Яростная Ярина? Ну, заходи.
И, не дожидаясь ответа, он вернулся в комнату. А Яринка осталась стоять на месте, совершенно не понимая, что происходит.
– Мне долго ждать? – спустя минуту подал голос мужчина, и только тогда она сумела двинуться с места.
Осторожно прошла вперёд и остановилась на пороге, не решаясь ступить сапогами на роскошный ковёр. Это была просторная гостиная с горящим камином и огромным мягким диваном перед широкой плазменной панелью. На диване, улыбаясь, полулежал гость «люкса», чей халат распахнулся уже почти до неприличия.
– Присаживайся. – Он небрежно похлопал ладонью рядом с собой. – Или сразу приляжешь?
Яринка затрясла головой, торопливо забормотала:
– Это какая-то ошибка. Здесь должен был быть человек, который… который заплатил… за меня.
– Я заплатил за тебя, – спокойно ответил мужчина, и улыбка сползла с его лица, сразу сделав его брюзгливым.
– Нет. – Подруга опять машинально оглянулась на дверь, проверяя, свободны ли пути к отступлению. – За меня заплатил Бурхаев. Ян.
– Я Бурхаев, – так же невозмутимо обронил гость. – А Ян – мой сын. И он никак не мог за тебя заплатить, потому что сам не заработал ещё ни копейки.
– Отец Яна?! – Я прижала ладонь ко рту, думая о том, что мне не хочется слышать продолжение рассказа, и испуганно обшаривая взглядом Яринкино лицо, руки, ноги…
Но подруга уже смыла с лица размазавшуюся косметику, причесала волосы, переоделась и выглядела почти спокойной.
– Он самый. Хотя никогда бы не подумала. У них с Яном вообще ничего общего! Разве что брови рыжие, да и то не тот цвет. Бедный Ян…
Я была склонна считать, что бедная в этой ситуации только она сама, но сказала другое:
– Так это он купил тебя? Зачем?
– Я тоже сразу об этом спросила, – недобро усмехнулась Яринка. – Ну, он и объяснил.
– А затем, наглая ты мокрощёлка, – всё тем же абсолютно ровным тоном ответил Бурхаев-старший, – что вы, два сопливых шкурёнка, вдруг возомнили себя самыми умными.
Яринка лишь хлопала ресницами, безмолвно, как рыба, открывая и закрывая рот. А отец Яна снова крякнул, медленно поднялся с дивана и, обойдя его, направился прямо к ней. Не найдя в себе силы отступить, моя подруга лишь заворожённо следила за его приближением, как следит кролик за извивами колец удава.
Подойдя вплотную, Бурхаев пренебрежительным жестом растрепал её волосы, потом сжал двумя пальцами подбородок, заставив поднять лицо.
– Штукатурки-то намазали! – презрительно скривил он губы. – Кудрей навертели, одели как шлюху… хотя ты и есть шлюха.
Яринка, наконец, обрела способность двигаться и попыталась отшатнуться, но Бурхаев одной рукой грубо схватил её за плечо, а другой рванул юбчонку, задирая её вверх. Взвизгнув от неожиданности, подруга дёрнулась в сторону, но от сильного толчка в грудь отлетела к дивану, где и замерла, вцепившись в его спинку.
– Ну и чего ломаешься? – Голос гостя не изменился, оставаясь таким же ровным и бесстрастным. – Разве ты не за этим сюда пришла?
– Я пришла к Яну! – выкрикнула Яринка и закусила губу, чувствуя подступающие к горлу рыдания.
– Да? – Бурхаев снова начал приближаться. – И что наплёл тебе этот дурак? Что никаких денег не пожалеет, выкупит тебя отсюда, увезёт и женится? Он мог!
Яринка попятилась, отступая за диван, не зная, что ответить, чувствуя, как мир рушится вокруг неё.
– А ты и обрадовалась, пройдоха? – наконец-то в голосе Бурхаева-старшего появилась некая эмоциональная окраска, и было это ничем не прикрытым злорадством. – Решила, что нашла лоха, которому удастся запудрить мозги? Ну, лоха ты, конечно, нашла, вот только у него есть папа. Очень злой папа, который не позволит, чтобы всякие прошмандовки пудрили ему и без того хрен знает чем засранные мозги! Я что, по-твоему, собственного сына не знаю? Не догадаюсь, откуда у него такая блажь вдруг в башке завелась – какую-то девку купить во что бы то ни стало? Или думала, что ваших ночных посиделок в кустах никто не заметил и ничего не понял? Что о себе возомнила, дешёвка?!
Внезапно он подался к Яринке с неожиданной для такой грузной фигуры скоростью. Она метнулась прочь, но в последний момент грубая пятерня ухватила её так тщательно завитые старшими подругами кудри и рванула назад. Не удержав равновесия и на этот раз не сдержав слёз, она упала на роскошный ковёр, который оказался неожиданно колючим и порвал её коготки.
– Не скачи! – брезгливо бросил Бурхаев, пихнув мою подругу ногой, как ворох тряпья, – Прискакала уже. Теперь ты на полгода – моя собственность. Вставай, раздевайся и иди на диван.
Вжавшись в пол и всхлипывая, Яринка смотрела, как отец Яна отходит к сервированному столику, берёт с него прозрачную бутылку с коричневой жидкостью, прикладывается к ней. За его полной фигурой в полумраке прихожей виднелась входная дверь. За дверью – коридор Айсберга и спасительный лифт. Вот только спасительный ли? За считаные секунды, пока гость «люкса» гулко глотал из бутылки, Яринка успела мысленно увидеть, как она вскакивает, бежит мимо него вон из номера, вызывает лифт, жмёт кнопку первого этажа, мчится через холл, минуя растерянного охранника, всем телом ударяясь о дверь, вырывается наружу, в прохладную звёздную ночь… А что дальше? Куда бежать? Надёжно скрыться на острове можно только в одном месте – в глубоких тёмных водах Русалкиной ямы.
Бурхаев стукнул донышком бутылки по столу, отёр губы тыльной стороной ладони, обернулся к ней:
– Чего сопли-то распустила? Ты продавалась, тебя купили, причём купили не на одну ночь, а на постоянку. Радоваться должна. Или правда верила, что мой идиот на тебе женится?
Он усмехнулся, неторопливо пересёк гостиную и, подойдя к Яринке, рывком поставив её на ноги, подтолкнул к дивану.
– Давай, снимай это безобразие. Одеваетесь так, словно боитесь, что кто-то забудет, какие вы шлюхи.