Елизавета Сагирова
Лето придёт во сне. Оазис
– А мой зачем так быстро выплачивать? – горько вырвалось у меня, и Яринка глянула с возмущением:
– Что значит – зачем? Ты думаешь, я без тебя куда-то поеду?!
Чувствуя, как приятное тепло зарождается где-то под сердцем, я неловко забормотала:
– Так ведь Ян… зачем ему ещё меня с собой тащить? Если не получится мой долг выплатить, вам нельзя оставаться…
– Молчи! – веско оборвала меня Яринка. – Яну я сразу сказала, что без тебя никуда, и он ответил: правильно, нельзя бросать друзей. Я же говорю – он такой… А мы с тобой потом ещё придумаем, откуда деньги взять, время есть. Давай-ка и за это выпьем.
Увидев, что она в третий раз тянется к бутылке, я запротестовала:
– Нет, я больше пить не буду! И так что-то нехорошо становится, голова гудит.
Как ни странно, Яринка не стала настаивать и покладисто кивнула:
– Тогда я сама всё допью. Вчера Ян не разрешил много пить, а мне интересно.
С некоторой тревогой я проследила за тем, как подруга, не отрываясь, осушила свой стаканчик и взялась за мой. И чтобы как-то притормозить этот пугающий процесс, я спросила первое, что пришло в голову:
– Что ты чувствуешь, когда любишь Яна?
Яринка удивилась, даже слегка поперхнулась, зато прекратила уничтожать вино.
– Когда люблю? Ты имеешь в виду…
– Нет, нет! – Я поспешно замахала руками. – Я про саму любовь. Как это чувствуется? Как ты вообще поняла, что влюбилась?
Яринка прикусила губу, и мне показалось, что сейчас она опять начнёт отнекиваться, но подруга призналась с неожиданной лёгкостью:
– Ты знаешь, иногда мне кажется, что я влюбилась в него сразу, с первого взгляда. Когда увидела за столиком в ресторане. Он такой не похожий на других был, такой молодой, странный… вокруг все эти пьяные свиньи хрюкают, и он среди них как ненастоящий, как сон. А разговаривать мы начали, так мне его голос очень понравился, то, как он говорит, спокойно всегда, негромко. А потом он меня поцеловал. Я раньше думала, как люди целуются – противно же, слюни, наверное, запах изо рта? А с ним не противно, наоборот… глаза сами собой закрываются, и хочется ещё целоваться. Ну а уже сегодня ночью я совсем пропала. И не из-за того, что мы… переспали, а потому что он – такой же, как я.
Яринка замолчала, неосознанно вытягивая губы трубочкой и мечтательно прищурившись на звёзды. Я тоже ничего не говорила, в надежде, что подруга продолжит рассказывать, а мне благодаря её рассказу в своё время будет легче распознать любовь.
Но она молча допила остатки вина, смяла пустые стаканчики, собрала в кулёк фантики от съеденных нами конфет и вдруг негромко засмеялась:
– Дайка, у меня кружится голова-а-а… кажется, я пьяная. Ян ругаться будет.
– Ты сейчас в Айсберг пойдёшь? – печально спросила я, предчувствуя ещё одну ночь в пустом номере. – К нему?
– Ага. – Яринка зачем-то поцокала языком. – Он ещё три дня здесь будет, потом рождественские каникулы кончатся, и ему придётся вернуться к учёбе. Но он обещал приплывать каждые выходные.
Я повеселела. Выходит, ночевать одной мне предстоит только по пятницам и субботам, а в другие дни недели мы, как и раньше, сможем делить на двоих наш уютный домик. Смотреть телевизор, развалившись на большом диване в гостиной, играть в приставку, сидя рядом на полу, не спеша готовить себе ужин и шептаться перед сном в уютной темноте, пока глаза не начнут закрываться. Мм… красота!
Яринка вдруг сползла с пледа на песок и неуверенно поднялась на ноги.
– Дайка, пойду-ка я холодной водой умоюсь, а то как-то… – не договорив, она хихикнула и, пританцовывая, направилась к морю.
От нас до полосы прибоя было несколько метров, и я с растущей тревогой смотрела, как подруга сокращает это расстояние, высоко поднимая колени и дирижируя руками в такт воображаемой музыке. Чего доброго, ещё плюхнется в одну из волн, полого набегающих на берег…
Но Яринка остановилась строго на границе мокрого и сухого песка. Я ждала, что она сядет на корточки и потянется руками к воде, чтобы брызнуть ею себе в лицо. Но подруга замерла без движения, чуть расставив в стороны руки, словно в попытке сохранить равновесие, и глядя перед собой.
– Ярин? – окликнула я, а когда ответа не последовало, хотела позвать громче, но тут из моря, сквозь убаюкивающий шорох прибоя, снова раздался отчётливый всплеск.
Внезапный, неожиданно сильный страх подбросил меня с места. Я вскочила, подбежала к замершей Яринке, схватила её за плечо:
– Ты что?!
Яринка медленно обернулась. Рот жалобно приоткрыт, глаза – как два карманных зеркальца, отражающих море и звёзды.
– Дайка, там…
Я не стала слушать, что она хочет мне сказать, вместо этого решительно потащила подругу прочь: от темноты, от шума волн, от непонятной жути. На ходу подхватила с песка плед, перекинула через плечо.
– Я провожу тебя до Айсберга, твой Ян, наверно, уже заждался, – сердито бросила на ходу.
Яринка не возражала. Она покорно семенила за мной, не пытаясь больше разговаривать. Пока мы по переулкам и лестницам поднимались наверх, к сияющему огнями сердцу Оазиса, я несколько раз пытливо вглядывалась в её лицо и видела, что от недавнего хмельного веселья подруги не осталось и следа. Она выглядела потерянной и напуганной, но сейчас меня это вполне устраивало. Хотелось быстрее остаться одной, чтобы обдумать всё услышанное сегодня.
Уже на крыльце Айсберга, под светом мигающей неоновой вывески, Яринка вдруг остановилась, позвала:
– Дайка…
– Ну? – Я недовольно обернулась, сделала шаг назад. – Иди давай, тебе сейчас поспать надо, чтобы…
Но подруга больше не выглядела опьяневшей: глаза её смотрели прямо и серьёзно, губы сжались. Она медленно приблизилась ко мне и тихонько сказала:
– Дайка, нам надо убираться отсюда. Из Оазиса.
– Ну, разумеется, надо. – Я недоумённо пожала плечами. – Это давно ясно.
– Нет, ты не поняла. – Яринка понизила голос до шёпота. – Убираться надо как можно быстрее. Это по-настоящему плохое место…
И, прежде чем я успела что-то спросить, она шагнула вплотную, приблизила губы к моему уху и выдохнула:
– Я видела русалку.
Меня хватило только на то, чтобы издать нечленораздельный звук. Звук этот был порождён новым испугом, но Яринке, наверное, показалось, что я смеюсь над ней, потому что она торопливо заговорила, взяв меня холодными ладонями за локти:
– Правда, видела! Когда подошла сейчас к морю! Хотела умыться и заметила что-то в воде. Пригляделась, а там, на волнах, голова и плечи девушки… и длинные волосы. Я ещё подумала – неужели какая-то дура полезла купаться в такую холодину? И вот я на неё смотрю, а она – на меня, не двигается совсем, непонятно, как вода её держит. Я уже хотела тебя позвать, а тут она – раз – и нырнула в волну!
Яринка перевела дух, замешкалась, словно сомневаясь, стоит ли продолжать. И, решившись, еле слышно добавила:
– Она нырнула, а из волны сразу – большой рыбий хвост! Как ударит по воде…
Глава 12
Дебют
Так получилось, что после рождественских событий мы зажили на удивление спокойно. Можно сказать – почти счастливо. Я снова обрела надежду, которую могла сколько угодно лелеять в душе, наслаждаясь её брезжащим впереди светом. А Яринка была взаимно влюблена и счастлива уже просто поэтому. Ян, как и обещал, прибывал в Оазис почти каждую пятницу и оставался здесь до вечера воскресенья. На это время Яринка пропадала, но мне хватало общения с ней в остальные дни недели. Именно дни, не ночи. По ночам подруга танцевала в Айсберге, стремясь заработать как можно больше денег для оплаты оставшейся части долга. Ей нравилось танцевать, нравилось ловить на себе восхищённые взгляды мужчин и завистливые – женщин, нравилось рисовать выкройки для новых сценических костюмов. И в этом она так преуспела, что скоро стала получать заказы от других девушек.
Не знаю, как относился Ян к тому, что его возлюбленная каждую ночь прилюдно обнажается, в любом случае запретить что-то Яринке вряд ли было ему под силу. Она по-прежнему имела бешеный успех у гостей, и не раз они через официанток передавали ей записки с предложениями встретиться где-нибудь в укромном уголке острова для взаимной выгоды. Предложения эти подруга презрительно игнорировала, несмотря на то что обещанные суммы впечатляли. Она любила Яна. Её рассказы о времени, которое они проводили наедине, даже у меня вызывали лёгкую зависть, хоть я по-прежнему не могла представить себя на месте Яринки. И мне совершенно не хотелось даже думать о близости с каким-нибудь мужчиной, тем более что тут подруга была честна и описывала интимную сторону отношений довольно равнодушно, как что-то, по её словам, «интересненькое, но ничего особенного». Увы, выходило, что все книжки про любовь и неземное наслаждение, обязательно сопутствующее этой любви, лгали.
В отличие от Яринкиной жизни, в моей ничего не изменилось. Днём я по-прежнему мыла посуду в прибрежном кафе, после обеда шла в библиотеку, где налегала на английский и выбирала книги для чтения, которому и посвящала вечера. Ближе к ночи, когда Яринка уходила танцевать в Айсберг, я проводила время в гостиной за просмотром фильмов, до последнего оттягивая тот момент, когда приходилось подниматься на безлюдный второй этаж. А когда сон начинал одолевать с нешуточной силой, и я всё-таки шла в наш пустой номер, то плотно зашторивала оба окна, оставляла гореть лампу на прикроватной тумбочке и с головой забиралась под одеяло, чтобы не слышать рокочущего голоса моря, доносящегося снаружи. Да-да, я, когда-то жившая среди бескрайних диких лесов, чьи глухие ночи никогда не разгонял электрический свет, теперь стала бояться темноты.
Это началось после того памятного вечера, когда я и Яринка пили вино на тёмном пляже. Позже мы ни разу не говорили о том, что же всё-таки она увидела, когда, захмелев, решила умыться холодной морской водой. Слишком нехорошая это была бы тема, особенно сейчас, когда Яринка вздумала играть с Бурхаевым-старшим, обманывая его и используя в своих целях. Однажды мне уже приснился сон, что это не подруга, а я подхожу ночью к полосе прибоя и вижу среди волн гибкую девичью фигурку с серебристым рыбьим хостом. Фигурка приближается, то скрываясь под водой, то показываясь на поверхности, а потом поднимает голову, смотрит прямо на меня, и я узнаю Яринку…
Проснувшись после этого сна, я впервые захотела, чтобы на острове была церковь. Даже не будучи верующей, я бы пошла туда, поставила свечку, свела пальцы крестиком – «Отведи, Господи…». Как бы ни хотелось мне забыть о том случае, о звонком плеске из морской темноты, но не получалось отогнать суеверный страх – что, если нам таким образом было дано грозное предупреждение от кого-то?
Потому и задёргивала я шторы, и оставляла свет на всю ночь, и забиралась с головой под одеяло, лишь бы не думать о том, что от наших окон до тёмной морской бездны всего каких-то три десятка метров…
Но, пожалуй, такие мысли оказались единственным, что омрачало последующие зимние месяцы. В остальном не менялось ничего, даже погода изо дня в день стояла одна и та же, будто замерла на стоп-кадре. Серое небо, такое же серое море, сморщенное невысокой зыбью, и нудные холодные дожди. Зато в марте появилось солнце. Появилось неожиданно и, словно чувствуя себя виноватым за долгое отсутствие, вмиг разогнало смурные тучи, вернуло морю синий цвет, осыпало золотом пляжи, зажгло пальмы, как зелёные факелы. Даже ночи стали другими: уже не страшными, не угрожающими неизвестностью, а ясно-звёздными. Обитатели и гости острова больше не семенили по улочкам, втянув головы в плечи и торопясь под крыши, а вальяжно прогуливались, подставляя бледные лица солнечной ласке.
Но само солнце полюбило Яринку и её Яна. Бурхаев-старший не показывался на острове, мои влюблённые совсем расслабились, гуляли и целовались у всех на виду, и их рыжие головы, блестящие под солнечными лучами, как две начищенные медные монетки, было видно издалека. У Яринки, как обычно весной, на щеках и носу высыпали забавные конопушки, и она не замазывала их тональными кремами и не запудривала пудрами, как советовали наши соседки. Наоборот, пренебрегала даже солнцезащитным кремом и, на мой взгляд, правильно делала: конопушки ей очень шли.
Ясный март тоже минул почти беззаботно. Возможно, благодаря тёплому климату и разнообразному питанию мой организм окончательно оправился от нанесённых травм, и я не только начала расти, быстро догоняя Яринку, но и почувствовала, наконец, намечающееся преображение фигуры. Плоская пока ещё грудь стала невыносимо чувствительна к любым прикосновениям, что создало мне массу неудобств: от невозможности спать на животе до раздражения от слишком плотной одежды.
Но физические неудобства оказались ерундой по сравнению с растущим беспокойством. Ведь вот он почти и пролетел, тот самый спасительный год, за мысли о котором я цеплялась, как за спасательный круг, подписывая контракт с Оазисом. Кое-что, конечно, изменилось, как мы с Яринкой и надеялись, но свободы нам это не принесло. Как долго ещё я смогу просто мыть посуду в кафе?
Уж не знаю, может, и правду говорят, что страх притягивает нежелательные события, или просто время настало, но не успел закончиться солнечный март, как в один из ничем не примечательных дней ко мне подошла Алла и сказала:
– После обеда никуда не убегай. Пойдём к Ирэн.
Моё сердце оборвалось в пустоту, но я нашла в себе силы кивнуть с равнодушным видом.
Роскошный кабинет управляющей на этот раз выглядел ещё более вычурно. Я не сразу поняла, в чём дело, и лишь потом разглядела тяжёлые бордовые портьеры, заменившие невзрачные жалюзи на панорамном окне. Но вид за окном не изменился совершенно: то же море, то же небо, та же зелень пальм внизу и черепичные крыши домов. Это неожиданно удивило меня: ведь прошёл почти год с момента, когда я глядела на этот пейзаж впервые, как могло всё остаться прежним?
Ирэн тоже не изменилась. И встретила меня прежней улыбкой, приветливой, но отнюдь не дружеской.
– Дайника! Как ты выросла, как похорошела! Чувствуешь себя здоровой?
– Да, сударыня, спасибо, – вежливо отозвалась я, настороженно глядя на неё.
И не зря. Ирэн не стала ходить вокруг да около, сразу заговорила о главном:
– Вот и отлично. Нам пора обдумать твой дебют, хватит тебе быть на побегушках у поваров.
– Мне нравится в кафе… – пискнула я, непонятно, на что надеясь, но Ирэн только небрежно отмахнулась:
– Да брось, разве это работа?
Она встала из-за стола, приблизилась, приподняла указательным пальцем мой подбородок, нахмурилась придирчиво:
– Хм… шрамы, конечно, зарубцевались, но могло быть и лучше. Разденься-ка.
Я невольно отступила на шаг, и Ирэн нетерпеливо повторила:
– Разденься. Я хочу посмотреть, что у тебя с телом.
Пришлось торопливо стягивать одежду, а потом, сгорая от смущения, топтаться на холодном, гладком, как лёд, полу. Что поделаешь, я не Яринка и далека от того, чтобы не стесняться своей наготы.
Ирэн медленно обошла вокруг меня, внимательно разглядывая каждый шрам. Особо крупные из них даже потыкала длинным ногтем, от чего я покрылась гусиной кожей. И всё больше мрачнела.
– Одевайся, – наконец бросила она, возвращаясь к столу. – Нет, так дело не пойдёт.
Её последние слова пробудили во мне робкую надежду. Как и последующее молчание, которое хранила управляющая, пока я суетливо одевалась, путаясь в рукавах и штанинах. Мне даже удалось набраться смелости, чтобы озвучить предложение:
– Так, может, я тогда и буду работать в кафе? Или горничной. Я могу много работать, и днём, и вечером, и ночью, если надо.
– Глупая! – беззлобно фыркнула Ирэн. – Тебя не за этим покупали. Знаешь ли, выбирая девушек, я, конечно, смотрю и на их внешность, и на другие данные, но прежде всего слушаю свою интуицию. Интуиция меня никогда не обманывает, а в отношении тебя она ясно сказала: брать! Как думаешь, зачем? Уж явно не за тем, чтобы ты тут мусор убирала и унитазы драила. Так что не беспокойся, девочка, тебя ждёт успех!
Её слова меня совсем не обрадовали, и я выложила последний припрятанный в рукаве туз:
– Но я ещё… у меня ещё месячных нет.
Ирэн не смутилась:
– Тебе ведь вот-вот тринадцать исполнится? Начнутся, никуда не денутся. Подготовка дебюта – дело не одной недели, так что время есть. Выглядишь ты, конечно, младше своих лет, но это даже хорошо: любителей девочек именно такого типажа у нас хватает. Вот только шрамы… —
На несколько секунд она задумалась, потом решительно сказала:
– Иди-ка сейчас в клинику, пусть доктор тебя примет и осмотрит. И решит, что можно с этим сделать. Пластика, лазер, ему виднее. Ну, иди, чего стоишь?
Сбивчиво попрощавшись, я вышла из кабинета и уныло побрела к лифту. На что ещё надеяться? Разве только на доктора, который скажет, что с моими шрамами ничего нельзя поделать?
Но когда часом позже я торопливо одевалась после второго за день унизительного осмотра и ощупывания, доктор задумчиво произнёс, держась двумя пальцами за свою бородку:
– Можно, конечно, назначить тебе курс лазерной шлифовки, однако, учитывая площадь повреждений, это будет очень долго… и, увы, не принесёт особого результата. Шрамы станут разве что бледнее – и только. Если пластику… опять же потребуется слишком много операций и столь же много времени на восстановление.
Я возликовала в душе, решив, что мой дебют откладывается на неопределённый срок, но доктор добавил:
– Ладно, ты иди, я Ирэн сам всё объясню. Придумаем что-нибудь.
Это «придумаем» мне совсем не понравилось, хоть я и не понимала, что можно придумать в такой ситуации. Кому я нужна, с ног до головы покрытая уродливыми рубцами, когда тут полон остров красивейших девчонок?
Но оказалось, что придумать всё-таки кое-что можно.
С момента моего визита к Ирэн прошло два дня, и я уже начала расслабляться, когда в перерыве между обедом и библиотекой меня опять поймала Алла и велела идти в клинику. Я не слишком обеспокоилась, подумав, что доктор всё же решился на лазер или пластику. А дело это, как он сам сказал, – долгое.
Но всё оказалось иначе. В процедурной, куда я раньше ходила на перевязки, вместо доктора обнаружилась Ирэн, нервно притопывающая носком изящной туфельки. А с ней – молодой парень столь странного вида, что я замерла на пороге.
– А вот и наша Дайника! – оживлённо воскликнула Ирэн при моём появлении. – Заходи, милая, раздевайся.
Парень любезно кивнул мне. Больше всего он походил на попугая, именно такая ассоциация первой пришла мне в голову при взгляде на него. Жёлто-зелёные волосы, непостижимо точащие вертикальным не то гребнем, не то хохолком. Как будто этого было мало, парень украсил себя множеством разноцветных колечек, целыми гроздьями свисавших с его ушей, ноздрей и даже губ. Одежда тоже представляла собой нечто кричаще-яркое, но разглядывать её внимательнее не хотелось, мне хватило уже волос и колечек.
Наверное, на моём лице отобразилось смятение, потому что попугаистый парень улыбнулся и сказал, странно растягивая слова и картавя:
– Хай, бэби, релакс! Я не кусаюсь.
– Это и есть Дайника, наш сложный случай, – представила меня Ирэн. – Дайника, а это Бранко, человек, который может нам помочь. Если, конечно, ты наконец изволишь раздеться.
Странное имя парня меня уже не удивило, при такой внешности оно не казалось странным. Ошеломлённая этим знакомством, сегодня я даже почти не застеснялась раздеваться.
– О-ля-ля! – воскликнул Бранко, когда я предстала перед ним и Ирэн в костюме Евы. – Бедная бэби! Кто тебя так?
– Это неважно, – быстро ответила за меня Ирэн. – Так ты возьмёшься?
– Возьмусь ли я?! – Бранко вскочил и быстро забегал вокруг меня, всплёскивая изящными, как у девушки, руками. – Ирочка, ты спрашиваешь, возьмусь ли я? Это же просто находка! Какой простор для творчества! Да я готов взяться прямо сейчас! Да я…
– Вот сейчас и возьмись, – довольно холодно оборвала его восторги Ирэн. – Что тебе для этого нужно?
С видимым трудом парень остановил свою беготню и, загибая длинные наманикюренные пальцы, начал перечислять:
– Мне нужна бумага. Мне нужен карандаш. И мне нужно, чтобы девочка легла и не шевелилась.
Ирэн кивнула и повелительным взглядом указала мне на застеленную белоснежной простынёй кушетку. Я подчинилась, хотя из-за неизвестности и странного поведения чудаковатого парня нервничала всё больше. Он тем временем раздобыл на столе писчие принадлежности и двинулся в мою сторону с таким предвкушающим видом, что я невольно съёжилась.
– Бэби, не надо бояться! – тут же воскликнул Бранко, мотая головой так, что его попугайский гребень закачался из стороны в сторону. – Я просто зарисую твои шрамы.
Это мне ничего не объяснило, и я невольно кинула умоляющий взгляд на Ирэн.
Она сжалилась, пододвинула стул вплотную к кушетке (Бранко уже самозабвенно орудовал карандашом) и, наклонившись ко мне, начала объяснять:
– Мы с доктором поговорили и пришли к выводу, что пытаться удалить шрамы с твоей кожи бесполезно. – Она сделала паузу и неожиданно подмигнула мне. – Но ведь можно их замаскировать!
Я покосилась на неё удивлённо. Замаскировать? Чем можно замаскировать такие шрамы? Да ещё по всему телу?
Ирэн высокомерно улыбнулась:
– Положись на Бранко и ни о чём не беспокойся.
Услышав эти слова, попугаистый Бранко, не отрывая взгляда от бумажного листа, на миг зажал карандаш в зубах и освободившейся рукой сделал странный жест – соединил в колечко большой и указательный пальцы. Сам жест мне ни о чём не сказал, но небрежная уверенность парня оказалась заразна, и я действительно перестала беспокоиться.
Бранко работал надо мной ещё два дня.
По удачному стечению обстоятельств это были выходные, и Яринка пропадала в Айсберге у приехавшего в очередной раз Яна. Так что увиделись мы с ней только к ночи воскресенья, когда моя метаморфоза уже произошла.
Я ждала возвращения подруги в гостиной, специально надев самую открытую одежду, какая у меня нашлась: тонкую маечку на бретельках и короткие шорты, больше похожие на трусики. Свои обновлённые волосы я также распустила и теперь наслаждалась их щекочущими прикосновениями.
Яринка, по своему обыкновению, ворвалась в дом, подобно конной дивизии, хлопнула дверью, что-то шумно уронила на пол, громко заговорила ещё из холла:
– Это я! Кто тут есть живой?
Волнуясь и предвкушая эффект, я поднялась ей навстречу из кресла.
– Дайка, ты? А чего в темноте? – Подруга щёлкнула выключателем, шагнула через порог и замерла, уставившись на меня и смешно хлопая ресницами.
Я подождала несколько секунд, потом приподнялась на цыпочки, медленно повернулась вокруг собственной оси и со скромным торжеством спросила:
– Ну как?
Яринка медленно опустилась на ближайший стул. Продолжая моргать, растерянно спросила:
– Это что? Это… как?
– Это креативный гений Ирэн, – хихикнула я и шагнула в прихожую, к большому, от пола до потолка, зеркалу. С удовольствием посмотрела на своё новое отражение.
Шрамов на теле больше не было. Они скрылись под узором из сосновых веток, прорисованных до мельчайших подробностей: ярко-зелёных, пушистых, украшенных коричневыми шишечками. Они густо росли теперь у меня на ногах, руках, спине, шее, закрывали правую сторону лица.
Рядом в зеркале отразилась Яринка. Недоверчиво провела пальцем по моей щеке:
– Дайка… это что, татуировки?
– Не совсем, – отозвалась я, глядя на шевелящиеся в такт моему дыханию сосновые иглы под ключицей. – Это скорее рисунок.
Честно говоря, я и сама не совсем поняла, что это. Бранко пытался объяснить за работой, но я была слишком взволновала своим преображением и не запомнила, что он говорил.
– Краска, которая проникает в верхний слой кожи и не смывается, – пояснила я Яринке как смогла, и она этим удовлетворилась. Восхищённо выдохнула:
– Вот это да… Ёлочки как настоящие.
– Это не ёлочки, – ответила я, ласково поглаживая одну из зелёных лапок, словно обнимающую моё худое плечо. – Это сосёнки. Сосновые лапки. Видишь, какие пушистые? Ёлки такими не бывают.
Яринка присела на корточки, провела ладонью по моей ноге, словно не веря своим глазам. Я её понимала: сама до сих пор не могла отделаться от ощущения, что лапки живые, трёхмерные. Бранко оказался не просто мастером своего дела, но гением. Он сумел использовать каждый квадратный сантиметр моих шрамов. Их выпуклости стали шишечками, продолговатые рубцы – ветками, углубления – тёмным пространством между ними.
– Обалдеть… – Яринка выпрямилась, отступила на шаг. – А волосы?
– Волосы сделали в салоне, сегодня, – охотно отозвалась я, слегка потряхивая головой, чтобы Яринке было лучше видно редкие зелёные пряди, тут и там видневшиеся в русой шевелюре. Ирэн решила оставить мне натуральный цвет волос, только выкрасить пёрышками под цвет сосновых веток.
Конечно, это не всё, что сделали парикмахеры. Сначала меня подстригли так, чтобы не было видно разницы между отросшими волосами слева и короткими справа, там, где прошлой весной они были выбриты доктором для удобства перевязки. Получилась стрижка лесенкой, где с одной стороны волосы доставали до середины спины, а с другой – лишь до подбородка. Но переход был такой плавный, что это выглядело естественно, хоть и необычно. Ещё мне что-то втирали в кожу головы, наносили резко пахнущие составы, обдавали горячим воздухом… а когда, наконец, оставили в покое, я снова не узнала себя. Мои раньше такие невзрачные и словно всегда прилизанные пряди обрели объём и глубину цвета, распушились и засияли. Зелёные пёрышки запутались в русой гриве и, выглядывая оттуда тут и там, перекликались с зеленью сосновых лапок на теле.
– А лицо? Брови? – продолжала расспрашивать Яринка.
Да, с моим лицом в салоне тоже много чего делали, но я на тот момент уже так устала, что не следила за этим, закрыла глаза и даже умудрилась вздремнуть, выдерживая маску. Помню, чем-то скоблили кожу, чем-то мазали, затем протирали прохладными ватными тампонами. Лицо довольно сильно щипало, оно стало красным как помидор. Зато потом, посмотревшись в зеркало, я не обнаружила на носу привычных чёрных точек, а на подбородке – прыщиков. А брови… брови мне покрасили вместе с ресницами, и теперь я являлась обладательницей выразительных глаз под двумя тёмными, вразлёт дугами.
– Дайка, ты просто… – Яринка помотала головой, подыскивая нужное слово. – Лесная фея какая-то.
От её последних слов я невольно помрачнела. Нет, моя новая внешность мне очень нравилась, ведь я привыкла быть серой мышью и до сих пор не думала, что могу стать почти красивой. По крайней мере, очень даже симпатичной. Но вот остальное…
– Мне такую легенду и придумали, – буркнула я, отходя от зеркала. – Вот только не фея, а дикарка.
– Дикарка? – насторожилась подруга, следуя за мной к барной стойке, подле которой мы взгромоздились на высокие стулья.
– Ага, – фыркнула я. – Дикая Дайника, как тебе?
Яринка тихонько хихикнула:
– Ну, не круче, чем Яростная Ярина.
Мы невесело посмеялись, и я рассказала остальное.
Придуманная Ирэн легенда обо мне была близка к действительности, но изрядно приукрашена. По новой версии, я не жила ни в каком приюте, а сбежала во время разгрома нашей деревни и благодаря добрым людям скоро попала сюда. Сосновые лапки на моём теле, зелёные пёрышки в волосах, отсутствие косметики, неумение танцевать, глупое прозвище – всё это должно было создавать образ девочки, недавно прибывшей из глуши, этакой экзотической штучки, кусачего зверька. Не знаю, как остальным, а самой Ирэн её задумка очень нравилась. Сегодня, когда мой внешний вид был приведён в соответствие с легендой, она даже воскликнула: «Это мой самый креативный проект!».
– Значит, ты не танцуешь? – спросила Яринка после недолгого молчания. – Как же так, у тебя не будет дебюта?
– Будет, – ответила я, невольно съёживаясь при мысли о неизбежном. – Только я не танцую, а пою.
Это тоже была идея Ирэн. Пока Бранко тщательно выписывал на моём теле каждую иголочку, она не менее тщательно расспрашивала подробности моей прошлой жизни, пытаясь найти что-нибудь, дополняющее придуманный ею образ. И нашла. Когда я мимоходом обмолвилась о том, что была певчей в приютской церкви, управляющая замерла, как кошка над мышиной норой, и потребовала подробностей.
– Она попросила спеть что-нибудь, и я спела.
– Что, прямо там спела? – удивилась Яринка.
Да, я спела прямо там, голая, лёжа на медицинской кушетке, чувствуя, как Бранко прохладными кистями касается моей кожи, ёжась от неловкости, но, не посмев ослушаться управляющую. Спела «Медвежью колыбельную». Просто это первое, что тогда пришло мне в голову. И попало в десятку.
– Ирэн даже в ладоши захлопала, – поведала я Яринке, чьи глаза недоверчиво округлились. – Как девчонка. Сказала, что это будет самым оригинальным дебютом за всю историю Оазиса. Ведущий расскажет с подиума мою легенду, потом я выйду и спою колыбельную. Никаких танцев, никаких раздеваний, просто встану перед микрофоном и спою.
– А костюм? – помолчав, спросила Яринка. – Во что тебя оденут?
– Ещё не знаю. Но что-то под стать остальному, наверно. Ирэн придумает.
– И когда твой дебют?
– Первого мая, – погрустнела я. – Как обычно, приурочат к празднику. Меньше месяца осталось.
– Ну… – Яринка неопределённо повела плечом. – По крайней мере, тебе уже исполнится тринадцать лет.
Тринадцать лет мне исполнилось. Это событие мы отметили в кафе, в том самом, где я каждый день мыла посуду и которое уже почти стало мне вторым домом. Ради такого случая от работы меня освободили и даже разрешили занять столик, благо, гостей в тот день было немного. Пришли Ася, Вика, Алла и, разумеется, Яринка. Скушали торт, любезно купленный моей подругой на щедрые чаевые, которыми мужчины устилали пол под её ногами после каждого выступления в Айсберге. Она же подарила мне планшет, специально к этой дате заказанный с материка. Планшет был не чета тем, которыми мы пользовались в приюте. Очень тонкий, но прочный, с большим экраном и богатой комплектацией.
От радости я тихонько завизжала и чуть не задушила Яринку в объятиях. При ближайшем рассмотрении планшет оказался оснащён функцией звонка, и я, никогда в жизни не имевшая своего телефона, вдруг почувствовала себя причастившейся к чему-то взрослому, к чему-то на уровень выше моей прежней жизни. Использовать планшет для связи, конечно, не получилось бы при всём желании – на острове стояли мощные глушилки, напрочь обрубающие любой сотовый или радиосигнал. Не знаю, чего больше боялись таинственные владельцы Оазиса: того ли, что одна из девушек свяжется с родными и расскажет о своём местоположении, или того, что под видом гостя на остров проникнет шустрый папарацци в поисках сенсаций, – но причины для беспокойства у них, несомненно, были. Ходили слухи, что на причале охрана просит гостей сдать на хранение любую фото- или видеотехнику, и обойти это правило не могут даже самые высокопоставленные из них.