Екатерина Береславцева
Что было, что будет, чем сердце успокоится
Глава 17
Всё утро следующего дня я порхала по дому, как беззаботная бабочка. Всё меня радовало, всё доставляло удовольствие. Даже присутствие Юлиана, который почему-то весь день проводил у нас дома, не пугало меня. Да я и редко с ним сталкивалась, если честно, – он или сидел с папой в кабинете, или выходил с нахмуренным видом во двор, то встречая, то провожая каких-то людей. Я не следила за этим. Похоже, у нашего семейного доктора возникли какие-то проблемы, которые отец помогал разрешать. Правда, на папином лице тревоги заметны не были, он, как и обычно, улыбался мне при встрече, обнимал ласково, и даже не очень торопился, когда откуда-нибудь выскакивала напряжённая фигура Юлиана с настойчивым призывом о помощи. Нет, папа вначале досказывал свою мысль, а потом уже, неторопливо и посмеиваясь над «причудами нашего доктора», удалялся в свой кабинет.
Тамару я сегодня так и не дождалась – она позвонила сказать, что приболела, – так что весь мой день оказался полностью посвящён брату. Не буду лукавить – меня такой расклад вполне устраивал! От разговоров мы переходили к просмотру фильмов, от совместного принятия пищи – к прогулкам вокруг дома. Нам было хорошо вдвоём, как будто не одну жизнь мы проживали вместе.
– А давай-ка, мышка, я раскину тебе карты!
– Карты?
Я проследила за направлением его взгляда. Мы вот уже полчаса сидели на широком подоконнике в моей комнате, болтая о какой-то чепухе, одновременно наслаждаясь огромными, с толстой кожицей вкуснющими мандаринами.
– А ты умеешь? – спрыгнув с подоконника, я потянулась за коробкой, о которой вспомнила только сейчас. – Кстати, знаешь, где я их нашла? В детской! Представляешь?
– Неужели Алёшка забыл? – удивился Роберт.
– Вряд ли, – с сомнением протянула я. – Папа бы, наверное, тогда очень рассердился! Он сказал, что карты выронил кто-то из взрослых. Ну, Неличка или Николай Петрович, например…
– Николай Петрович? – поднял брови Роберт. – Мне кажется, наш завхоз вряд ли увлекается такими вещами…
– Я почему-то думаю, что Нелли тоже! Да и зачем бы папиной секретарше заходить в детскую? Ну вот, возьми!
Я смахнула с упаковки пушистую пыль и подала карты брату. Его пальцы быстро вытащили стопку карточек на свет и ловко, как будто только этим всю жизнь и занимались, перетасовали их между собой.
– Да ты профессионал! – ахнула я.
– Мы в общаге одно время баловались, – признался Роберт, продолжая выделывать фортеля руками.
– Ты жил в общежитии? – и ещё одно моё удивление. – Ты мне об этом не говорил…
– Это было очень давно и недолго, мышка. Ну что ты застыла, садись, сейчас гадать тебе буду!
– Ты шутишь, наверное?
– И не собирался! Я ребятам знаешь как чётко судьбу предсказывал, у-у-у! Не поверишь!
– А прошлое… – я нервно сглотнула, – прошлое ты увидеть сможешь?
– Прошлое? – он посмотрел на меня долгим взглядом. – Прошлое, наверное, нет… И вообще, я понял – это очень плохая затея! На, убирай их обратно!
– Ну уж нет! Взялся за гуж, не говори, что не дюж! – я решительно бросила карты на столик. – Гадай!
– Мышка…
– Гадай, говорю!
– Да я же пошутил!
– Ничего не хочу слышать!
– Ну, ладно! – он решительно пододвинул к себе столик. – Но не говори потом, что я тебя не предупреждал!
– Не пикну даже!
Я глубоко вздохнула и, млея от предстоящего зрелища, поуютней устроилась на диване. Пальцы Роберта замелькали.
– Сдвигай!
– Какой рукой? – в нерешительности замерла я.
– А, неважно!
Карты, одна за другой, расположились на круглом столике в три ряда, и я внимательно, но ничего при этом не понимая, остановила на каждой из них взгляд. А потом взглянула на брата. Он хмурился и кусал губы.
– Что, Роби, всё плохо? – почему-то испугалась я.
– Наоборот! – он состроил такую рожицу, что не улыбнуться я не смогла. – Всё настолько идеально, что даже страшно вслух произносить!
– А ты произнеси, произнеси! Я тоже хочу испугаться!
– Ну, слушай! Будущее твоё, красавица, полно чудес и неожиданностей…
– Так-так, мне уже становится чуточку страшно! – хихикнула я.
– Я вижу длинную-длинную дорогу, по которой, словно принцесса, в прекрасной карете мчится девушка с волосами цвета чёрного агата. Вот видишь эту даму треф? Это она. Рядом с ней, бдительно посматривая по сторонам, скачет…
– Неужели принц?
– Он самый! – рука Роберта опустилась на бубнового короля. – Волосы его, рыжие как огонь, развеваются от встречного ветра, глаза… глаза похожи на два фонарика, освещающих дорогу. Мимо наших героев проносятся печали, неудачи и горести, ничуть не задевая их, а на облучке, посвистывая в такт колёсам, сидят Нежность, Доверие и Любовь. Именно они управляют этой повозкой, и именно им обязаны наши герои своим счастьем.
– А что случится, если кто-то из этой троицы упадёт, сорвётся по дороге?
– О, тогда произойдёт ужасная вещь! Карета остановится, и чёрные руки невзгод тут же, извиваясь и дрожа от наслаждения, запустят свои когти в светлые души влюблённых.
– И тогда срочно нужно будет что-то предпринимать? Искать отставшую Нежность?
– Или возвращать к жизни Доверие.
– Или воскрешать Любовь…
– Я же говорил, будет очень страшно! – краешками губ улыбнулся Роберт, глядя на меня серьёзными глазами.
– Очень! Но только о прошлом ты ничего не сказал! Дай-ка мне!
И я, одним решительным движением собрав в кучку карты, перемешала их – весьма неловко, надо заметить, – и, сосредоточенно закусив губу, стала вновь раскладывать на столе. Роберт следил за моими пассами очень внимательно, перестав даже, кажется, дышать.
– Что было, что будет… – бормотала я потихоньку. – Знаешь, перед глазами сейчас образы какие-то мелькают туманные, никак не ухватить…
– А ты постарайся, – прошептал брат.
– Это очень трудно! – я на мгновение прикрыла глаза. – Ну вот, например, какая-то старушка мне всё время подмигивает. Маленькая, рыжая, с острым подбородком и длиннющим носом…
– Это, наверное, мамаша нашего принца? – неожиданно громко прыснул Роберт.
– Роб! – разочарованно открыла я глаза. – Всё исчезло! Из-за тебя!
– Прости, пожалуйста! – смутился он. – Я не думал… Я не хотел!
– Ага! Я же тебе не мешала!
– Ну не обижайся, мышка! – он сжал мои пальцы. – Подумаешь, карты! Это всё ерунда на самом деле! Как какие-то разрисованные картинки могут показать будущее? Не смешно ли, а?
– Ну-у… – я улыбнулась. – Есть немножко. Хотя твоя история про рыжего принца меня впечатлила!
– Может быть, во мне скрывается писательский талант?
– Он, должно быть, тогда совсем малюсенький… – я с самым серьёзным видом оглядела брата, – или такой хитрый, что до сих пор не был обнаружен!
– Скорее хитрый, весь в своего хозяина! Но ничего, теперь ему от меня не спрятаться! Предупреждён – значит, вооружён!
– Кстати, братик… – я помолчала. – А что случилось у Юлиана?
– Ты думаешь, это очень кстати?
– Роберт!
– Да я его и не встречал сегодня! Мы же с тобой, как два попугайчика, весь день не отходили друг от друга!
– Как – не встречал? – удивилась я. – Я ведь видела, что вы разговаривали. У лестницы, помнишь?
– У какой лестницы, мышка?
– У нашей! Я в комнату за шапкой бегала, а ты меня внизу ждал, помнишь? А потом я и…
– Мне кажется, ты путаешь что-то. Может быть, это было вчера?
– Да ты вчера только приехал, Роб!
– Значит, это был не я! Ты, небось, просто мужские голоса слышала, вот и решила, что с нашим дорогим доктором именно я болтаю.
– Ну… – я задумалась. – Это правда, я только голоса слышала. Но мне показалось…
– Правильно, тебе показалось! Ну что ты расстроилась, солнышко? – он приобнял меня. – С кем не бывает! Вот я тебе сейчас одну историю расскажу, как однажды я сам чуть не вляпался. Представляешь, отправил одно сообщение, весьма эм-м-м… приватного свойства, не тому человеку, которому собирался!
– Девушке, наверное?
– Точно! Еле выпутался потом! – рассмеялся он. – Это сейчас мне смешно, а тогда, знаешь, не до смеха было!
– Это та девушка, с которой ты вчера по телефону разговаривал?
– Д-да, она, – помедлив, ответил Роберт.
– Братик, я понимаю, что лезу не в своё дело, но…
В это время раздался громкий стук в дверь, я вздрогнула от неожиданности и посмотрела на брата. Меня почему-то охватил страх.
– Ангелина, доченька, открой!
Я узнала этот голос и, расширив от ужаса глаза, вцепилась в руку Роберта.
– Я знаю, ты в комнате! Открой, пожалуйста, мамочке надо с тобой поговорить!
– Роб… – губы меня не слушались.
– Мышка, что случилось? Кто это?
– К-кристина. Моя… наша гувернантка. Господи, Роб, что ей от меня нужно? Зачем она опять пришла?
– Я сейчас это узнаю! – он на секунду крепко сжал мои пальцы и встал.
– Роб, не нужно! Я боюсь…
– Это всего лишь слабая женщина, Геля! Сиди, я сейчас вернусь!
Он решительно и очень быстро направился к двери, я вцепилась в подлокотник кресла, стиснув до боли зубы. Но когда щеколда была открыта и дверь распахнута, то на пороге… на пороге никого не оказалось! Безуспешно Роберт выглядывал, осматривая коридор со всех сторон – женщины со страшными глазами и след простыл.
– Странно…
Брат вновь закрыл дверь на замок и вернулся ко мне. Лицо его было напряжено, и весь он как-то переменился вдруг, вот только что был лёгок и смешлив – а теперь губы сжаты, глаза потемнели.
– Юлиан говорил, что эта женщина украла у меня колечко, – медленно, всё ещё не придя в себя, сказала я. – Папин подарок. Золотое. А ты помнишь её, Роби?
– Плохо, – нехотя размыкая губы, ответил он. – Она, кажется, недолго у нас проработала…
– Юлиан сказал – год. Ты знаешь, Роби, у неё такой взгляд… Как будто из омута ведьма смотрит, втягивая тебя в чёрную пучину.
– Так ты её видела?? Когда? Где??
– Роби, ты меня пугаешь! – вздрогнула я под его странным взглядом. – У тебя сейчас такое лицо…
– Я просто очень сильно… расстроен, мышка! Какая-то старая дура пугает мою младшую сестрёнку…
– Она не старая, Роб! Мне кажется, ей не больше тридцати…
– Ты что-то путаешь! Сколько же ей тогда было, когда ты была маленькой?
– Ну… да, я не подумала об этом. Значит, просто эта женщина молодо выглядит. Я помню – у неё чудесная фигура и лицо совсем без морщин, но глаза… Бр-р-р! Кошмарные и жуткие у неё глаза! Я боялась, что меня затянет в их страшную глубину и больше никогда не удастся оттуда выбраться! Только знаешь, братик…
– Что, мышка?
– Она, наверное, сумасшедшая. Да, точно сумасшедшая! Как я сразу этого не поняла? Юлиан уверил меня, что она воровка и лгунья, а я теперь думаю, что она просто сошла с ума. Назвать меня своей дочерью! Разве такое может прийти в голову нормальному человеку? А её слова о моих родных? Она явно бредила, когда шептала мне, что они страшные люди и мне нельзя им верить!
– Да, такое уж точно в ясном уме не придумаешь… – пробормотал брат задумчиво. – Вот чего я не пойму: как она вышла… то есть вошла в наш дом?
– Юлиан сказал, что у неё тут остались связи… – я помолчала. – Я думаю почему-то, что это Николай Петрович…
– Николай Петрович?
– Мне кажется, он или родственник ей, или… друг.
– Друг… – эхом повторил брат. – Что ж, такое возможно. Ну вот что, – он решительно встал. – Пойду разберусь с этим делом, а ты, пожалуйста, ложись и ни о чём больше не переживай, поняла? Теперь твоё спокойствие – в моих руках, а они у меня, поверь, не хилые!
– Ты только Юлиану не говори про эту женщину, хорошо? А то Николаю Петровичу опять попадёт…
– Будь уверена, с нашего Петровича ни один волос не упадёт! И прошу тебя, закройся за мной на ключ, ладно? На всякий случай…
– Я так и сделаю, Роб!
Поцеловав меня нежно в лоб, он вышел из комнаты, а я, крепко-накрепко закрыв замок, улеглась в постель, но долго ещё не могла заснуть. Прислушивалась к ночным звукам дома, вспоминала сегодняшний день, так радостно и весело прошедший и так неожиданно грустно закончившийся. За окном, тихо шелестя, падал снег, и под этот уютный шорох я и заснула. Только подумала перед самым погружением в сновидения: нужно завтра посмотреть старые семейные фото. Странно, что я не заинтересовалась ими раньше…
Глава 18
– Фотографии? – отец с утра был немного рассеян. – Боюсь, что я не смогу тебе их показать, доченька.
– Почему? – удивилась я. – Разве это какая-то тайна?
– Ну что ты, боже мой! – он рассмеялся, притянув меня к себе. – Какие могут быть секреты от моей любимой дочурки? Всё дело в том, дорогая, что все наши альбомы, к несчастью, уничтожены огнём.
– Они сгорели? – ахнула я. – Все-все?? Но почему, что случилось? Был пожар?
– Пожар – не пожар, но небольшое возгорание произошло. Мне, если честно, неприятно об этом вспоминать, Геля, потому что в эту историю замешан твой младший брат…
– Алёша? Но ведь он… так далеко отсюда!
– Это он сейчас далеко, а первые пять лет жил здесь, со мной и своей матерью.
– Твоей второй женой…
– Да. Ничего не хочу плохого говорить об этой женщине, всё-таки она мать моего сына, но не могу не заметить, что характер её оставлял желать лучшего. Такой безалаберной, распущенной женщины наш дом ещё не видел. Именно она однажды позволила пятилетнему ребёнку играть со спичками, и на беду рядом оказались все наши семейные альбомы – мальчик очень любил их рассматривать. Слава богу, Николай Петрович, закалённый вояка, не растерялся – на Алёше даже ожога не осталось, но старые фотокарточки, увы, спасти не удалось…
– Какая утрата! – с жалостью воскликнула я. – Представляю, как ты переживал!
– Это было последней каплей в моём терпении, дочка. Тем же вечером я объяснился с Кларой, и через несколько дней, когда все её дела были устроены, их вместе с Алёшей отправили в Англию.
– Но папа, как же ты мог доверить ребёнка такой… такой бестолковой особе?
– Признаться, с огромным трудом, – вздохнул отец. – В ту грустную ночь я совсем не спал и к утру уже было решил, что не отдам сына ни при каких обстоятельствах, но… Видела бы ты её лицо в тот момент, когда я сообщал ей о своём решении! Такое неописуемое горе было на нём, такое страдание, что сердце моё не выдержало. Ладно, решил я, пусть забирает сына, но вместе с ними я отправлю и Людмилу, Алёшину няньку, женщину здравомыслящую и опытную. Именно через неё я и узнавал впоследствии обо всех новостях, а несколько раз в год и сам навещал сына.
– А меня… Ты возьмёшь меня как-нибудь в Англию? Я очень хочу познакомиться с младшим братом!
– О чём вопрос, конечно! – с радостью воскликнул папа. – Вот только окрепнешь как следует, придёшь в себя – и сразу же, не раздумывая, отправимся с тобой в путь-дорожку! Только и Юлиана с собой прихватим, а то мало ли, как ты перенесёшь дорогу, а свой доктор, да ещё такой… чуткий, нам не помешает, правда?
– Да, конечно… – немного расстроилась я. – Если тебе так будет спокойнее, папа…
– Несравненно спокойнее, моя дорогая! – он помолчал, внимательно наблюдая за моим лицом. – Девочка моя, если ты думаешь, что твой отец слепой, то ты ошибаешься! Я же вижу, как трудно тебе после… случившегося общаться с Юлианом… Знаешь, что я тебе хочу сказать, точнее – напомнить: таких чистых и трепетных отношений, как у вас с ним, я прежде никогда не встречал, хотя, поверь, немало повидал на свете. Знала бы ты, как радовалось отцовское сердце при одном только взгляде на счастливое лицо дочери! Вы не расставались ни на миг, Юлиан даже свою клинику забросил, чтобы только каждый день видеть тебя, наслаждаться твоей нежностью и любовью! Каждое утро, вновь и вновь, соединяло вас, как два разнополярных магнита, заставляя задыхаться от счастья не только вас, но и меня, старого дурака! Ах, как я мечтал поскорее назвать Юлиана зятем! И знаешь, что было самым моим неистовым желанием?
– Что, папа?
– Увидеть своего первого внука! Если бы ты только знала, как этого я жаждал, если бы ты только знала…
Отец умолк, отведя взгляд чуть в сторону. В глазах его стояли слёзы. Этого мне хватило, чтобы тут же, не задумываясь о последствиях, жарко воскликнуть:
– Я обещаю тебе, я клянусь тебе, папочка: я больше не буду вести себя, как капризная эгоистка! Я сделаю всё, лишь бы увидеть тебя счастливым! Если нужно вновь влюбиться в Юлиана – что ж, я готова, я заново пройду этот путь!
– Ну что ты, милая, – севшим голосом ответил отец, прижимая меня к своей груди, – я не согласен на такие жертвы! Слышишь? Даже не думай! Я ведь вовсе не потому начал этот разговор. Ах, я точно старый дурак…
– Ты всё правильно сказал, папа. Вот увидишь, теперь всё будет по-другому! Отныне твоя дочь берёт свою судьбу в собственные руки. И ты, и Роберт – вы будете гордиться мной!
– Мы и так гордимся нашей девочкой! Ангел мой, какое счастье, что ты – моя дочь!
Глава 19
Весь день я провела под впечатлением от этого разговора. Надо признаться, что обещание, данное мной отцу, исполнить будет не просто, но сдаваться я не собиралась. Горячая благодарность и любовь переполняли меня – ко всем моим близким, которые так трепетно, так нежно и неистово охраняли мой покой и которым теперь, когда я начинала приходить в себя, я могла отплатить той же пылкостью! Именно сейчас я вновь обретала потерянное знание о своём характере, о силе воли и целеустремлённости. И это знание уверяло меня, что если пришла необходимость поступиться своими эмоциями в обмен на счастье родных – значит я поступлюсь, и добьюсь, и дойду до финиша! Я бы сразу же взялась приводить свой план в действие, если бы увидела Юлиана. Но весь сегодняшний день, по словам отца, он посвятил своей клинике, так что этот день, как и вчерашний, я провела с братом, радуясь про себя отсрочке задуманного.
Роберт, если и замечал мои внутренние раздумья, то ни о чём не спрашивал, просто держал меня за руку, или целовал в лоб, или подшучивал надо мной и миром с той улыбкой, что так дорога стала мне за эти три дня. Сегодня мне позволено было даже выйти за ворота, впервые за время болезни. И этому я тоже радовалась, как ребёнок. Мы дошли с ним до самой кромки густого леса, который окружал с трёх сторон наш посёлок. Да, наш дом и ещё несколько десятков таких же роскошных двух- и трёхэтажных особняков образовывали посёлок с красивым названием «Золотой Бор». Здесь было всё для комфортной жизни – сверкающие супермаркеты, лингвистическая гимназия, частный детский сад, огромный спортивный комплекс и даже церковь, возвышающаяся на небольшом пригорке. Роберт показал мне всё, куда смогли забраться мои отвыкшие от долгой ходьбы ноги. А к лесу я попросилась сама, устав от великолепия архитектурных строений и внимательных взглядов соседей. В обсыпанном белой порошей лесу мне стало легко и спокойно, грустные думы забылись. Бродить бы по этим тропинкам всю жизнь, и дышать, дышать, наслаждаясь – нежностью, тишиной и свободой!
– Мне хорошо здесь, Роб…
– Я знаю, мышка!
– А раньше – мы бывали с тобой здесь раньше?
– Частенько!
– Значит, ещё поэтому мне так хорошо… Так хорошо!..
Домой возвращались мы немного продрогшие – по дороге внезапно началась метель, – но разомлевшие и отчаянно счастливые. В таком чудном настроении я и заснула. И, пробудившись, ещё чувствовала внутри себя чуточку сладкий, немного грустный, прекрасный привкус вчерашнего дня.
Первым же человеком, встретившимся мне в доме утром, оказался Юлиан. Высокий, ладный, с красивым, раскрасневшимся от мороза лицом и печальными светлыми глазами. Я крепко вздохнула и бросилась в ледяную воду с разбегу.
– Юлиан, как я рада тебя видеть!
– Геля… Геля!! – сначала изумлённо, а потом счастливо выдохнул он, меняясь на глазах. – Девочка моя! Я… Боже мой!
Порывисто он притянул меня к себе и замер, стиснув изо всех сил. Сердце его стучало, как молот, руки становились всё жарче, а объятия – крепче. Я молчала, боясь дышать, боясь потревожить и вспугнуть его радость.
– Я уже не чаял дождаться, понимаешь ли ты? Боже, какое это было мучение – искать и не находить ответного взгляда!
– Теперь всё будет иначе, – пискнула я. – Прости, что заставила тебя страдать!
– Геля, ангел мой! – он разжал объятия и обхватил мою голову ладонями. – Ты вернулась ко мне, вернулась!
– Вернулась, Юлиан… – тихо подтвердила я. – И больше никогда не уйду. Что бы ни случилось…
– Уже ничего не может случиться! Ах, Геля!
Шаги, прошелестевшие где-то сзади, мы услышали одновременно. И одновременно повернули головы на звук.
– Извините меня… Я не знал. Я не видел. Я уже ухожу…
Мне потом долго ещё вспоминался этот взгляд. Страшный. Чужой. Взгляд смертельно раненого зверя. Взгляд моего родного брата…
Глава 20
К счастью, для привыкания к новой ситуации у меня оказалось время. Окончание года требовало от моих мужчин особой сосредоточенности на своих делах, поэтому и отец, и Юлиан большую часть декабрьских дней проводили вне дома, появляясь лишь изредка – папа, конечно, ночевал дома, а вновь обретённый жених забегал на пять минут и, преподнеся мне очередной подарок, расставался снова с обещаниями исправиться к следующему году. Меня это устраивало – привыкать к человеку, который никак не укладывался в моём сердце, оказалось не так просто, поэтому такой дозированности встреч я радовалась. И, конечно, проводила дни напролёт с братом, ощущая с каждой секундой всё возрастающее родство душ и интересов. Роберт оказался любителем поэзии, его память вмещала в себя невероятное количество стихов и поэм, слушать которые доставляло мне ни с чем не сравнимое удовольствие. Он погружал меня в сказочный, завораживающий мир рифм, и я дышала им, наслаждалась, грезила, воодушевлялась и плакала.
– Мне кажется, я тоже могла бы… писать стихи, – однажды задумчиво сказала я, когда мы с Робертом, устав от прогулки, устроились в нашей беседке. – Может быть, даже и писала?
– Кто знает… – Роберт помолчал. – Дневник ты, насколько я знаю, никогда не вела.
– Жаль! – горячо воскликнула я, представив только, сколько важной информации я могла бы оттуда почерпнуть. – Он мог бы мне помочь… в познании самой себя.
– В познании самой себя? – Роберт улыбнулся. – Зачем же для этого обращаться к прошлому? Мне кажется, познание происходит в настоящем, ведь ты меняешься каждую минуту, каждое мгновение. Утром просыпаешься совсем не тем человеком, который жил и мечтал вчера. Поэтому – не жалей, сестрёнка!
– Наверное, ты прав, Роб! – вздохнула я. – Хотя это немножко и грустно…
– Грустно от того, что память всё ещё закрыта для тебя, да?
– Ты всё правильно понимаешь, братик! Я бы, наверное, не жаловалась, если бы не… некоторые моменты, о которых лучше бы мне всё-таки помнить…
– Мне кажется, я догадываюсь, о каких моментах ты говоришь…
– Если ты думаешь о… – посмотрев ему в глаза, я поняла, что начинаю краснеть, – о Юлиане…
– Я бы и не хотел о нём думать, мышка, но… не могу, – с усилием произнёс Роберт.
– Скажи мне честно, брат, – решилась я, – у вас с Юлианом была в прошлом какая-то история? Мне кажется, ты его не любишь. Да и он…
– История… – помедлил брат, – была, но… она никак не должна касаться тебя и твоего к нему отношения. Ты понимаешь меня?
– Он очень добрый человек, Роб! – вырвалось у меня горячо. – Щедрый, умный… Он спас мне жизнь, и даже за одно только это я должна быть ему благодарна! Ах, братик, как мне хочется, чтобы в нашей семье царил мир, чтобы все с уважением относились друг к другу, с любовью…
– Ты идеалистка, сестрёнка! – рассмеялся Роберт. – Но одно я могу сказать тебе точно: мы все тебя любим, хоть и каждый по-своему!
– Я тоже, я тоже вас всех люблю! Особенно тебя, мой дорогой насмешливый братец! – я пылко к нему прижалась. – Представляю, как скучна и безрадостна была бы без тебя жизнь в этом доме… Как хорошо, что ты приехал! Какое счастье, что ты у меня есть – такой милый, такой чудесный, такой родной! Самый лучший брат на свете!
– Очень надеюсь, что никогда эти прекрасные глаза не взглянут на меня с разочарованием… – у Роберта дрогнул голос.
– Я обещаю – такого не случится никогда!
А ночью на «Золотой Бор» обрушилась самая настоящая вьюга – с завывающим ветром, закидывающим огромными белыми хлопьями притихшие дома. Один из таких бросков меня и разбудил, и потом, уже какое-то время спустя, я отчаянно благодарила судьбу за столь своевременное пробуждение. Ведь если бы не оно, то эта вьюга, этот дом и весь мир вокруг после этой ночи продолжали бы существовать уже без меня, Ангелины Пирамидовой…
Сначала я услышала только громкий вой, от которого содрогались все дымоходы нашего дома, но стоило мне открыть глаза, и моему взору открылась картинка, поражающая ужасом и какой-то своей невозможностью: прикроватная тумбочка, на которой с вечера оставался лежать томик стихов, пылала ярким, жадно скворчащим и извивающимся страшными языками, пламенем. В первое мгновение я даже не поняла ничего – прекрасный сон, прервавшийся за секунду до этого, ещё плавал в моих воспоминаниях, но реальность быстро захватила власть в свои руки.
– Мамочки!.. – не своим голосом взвизгнула я и, с силой отшвырнув от себя пуховое одеяло, стараясь накрыть, охватить им бушующее пламя, вскочила с кровати.
Брошенный «спасательный круг» только усугубил ситуацию – огонь взметнулся ещё выше, с яростью и наслаждением вцепившись чёрной пастью в бедный пододеяльник. Я бросилась к двери – там, за дверью, было единственное моё спасение. Увы, и это действие потерпело поражение – как я ни старалась, чуть ли не зубами пытаясь открыть заклинивший замок, успеха достигнуть не удалось.
– Папа, Роберт! – изо всех сил закричала я, забарабанив по двери. – Пожар! Помогите!
Дом откликнулся лишь ещё одним завыванием ветра, перекрывшим и нещадный стук, и мой отчаянный голос. Я кинулась к окну, с ужасом отмечая про себя, что пламя перекинулось на кровать, добралось до ковра и совсем скоро охватит всю мою комнату. Рама поддалась не сразу, но лучше бы и вовсе не поддавалась! Мощный порыв ветра, влетевший в распахнутое окно, подхватил продолжавший бушевать огонь и разметал, разнёс ещё больше его по пространству, заставив меня в панике заметаться по комнате, не находя – и ужасаясь этому – ни одного безопасного угла. Дышать становилось всё труднее, и я с отчаянием поняла, что то, что не удалось сделать со мной автомобильной аварии, завершит всепоглощающее пламя. В отчаянии и в каком-то исступлении я, задыхаясь и слабея, уже в полуобморочном состоянии, начала выкрикивать:
– Предчувствиям не верю, и примет… я не боюсь… ни клеветы, ни яда я не бегу… на свете смерти нет… бессмертны все… бессмертно всё2…
– Геля! Геля!!
Дверь загрохотала от громких ударов, но я, краем потухающего сознания понимая, что ничто уже больше из этого мира меня не может касаться, продолжала, всё тише и тише, бормотать. Мне было жарко. И мне было всё равно.
– …не надо бояться смерти ни в семнадцать лет, ни в семьдесят… есть только явь и свет, ни тьмы, ни смерти нет на этом свете…
– Геля!!!
Со страшным грохотом дверь всё же распахнулась, и отец – я ещё могла различить его изменившееся от волнения лицо – сквозь вспышки и бурый дым бросился ко мне.
– Не надо, папа! Уходи! Уходи…
– Ты что, дурочка!!
Чёрное его лицо оказалось совсем близко. Рядом, почти задев нас своим краем, рухнула огромная балка, за ней ещё одна, и тут уж раздумывать отец не стал – подхватив меня на руки, он, пригнувшись и полностью заслонив собой моё тело от пламени, стал пробираться к выходу. Вокруг грохотал ад. Что-то рушилось, свистело, жаркое дыхание настигало нас повсюду, опаляло лицо, дышало в спину, и я уже совсем перестала понимать – то ли наяву это происходит, то ли я уже давно умерла. А оно всё длилось и длилось, и мне казалось, что так теперь будет всегда…
Я не знаю, каким чудом нам удалось добраться до двери. Но я помню, что именно там, уже у самого выхода, нас настиг ещё один, последний, страшный грохот, и руки, до сих пор крепко сжимающие меня, вдруг дрогнули и разжались, и с отчаянным криком «Папа!» я, наконец, погрузилась во тьму, теперь уже окончательную и беспросветную.
